Для удобства он разбил весь путь на ряд небольших звеньев-переходов. Первый – от входа в ущелье до ближайшего валуна с грифом. Эта часть броска была решающей. Встревожится стервятник или нет? А если встревожится, то начнет ли шуметь так, чтобы это могло привлечь внимание стражников на башнях?
   Гриф дремал. Объевшийся и оттого – ленивый, но все же достаточно чуткий, он вздернул голову и завертел ею. Птица слышала какие-то звуки, но видела плохо. Все-таки она – дневной падальщик, и ее зрение ночью равно почти нулю. Обычно грифы ночуют в каких-нибудь безопасных местах, в гнездах или, скажем, на неприступных скалах. Они бы и сегодня отправились туда, но трудно взлететь, когда твое брюхо до отказа набито мясом.
   Люди замерли даже раньше, чем Витиг успел отдать сигнал. Непременно нужно было дождаться, чтобы птица успокоилась.
   Гриф еще немного повертел лысой головой, но потом, видимо, счел источник звуков неопасным и снова задремал.
   Отряд двинулся дальше.
   Подобное повторилось еще несколько раз через неравные промежутки времени. Чем дальше они забирались, тем беспокойнее становились птицы. Тревога передавалась среди пернатых как по цепочке.
   Потом на Северо-Западной неожиданно зажегся свет сразу на нескольких балконах, и непонятно откуда взявшиеся лучи вонзились в массивное тело тьмы. Испуганно вскрикнули грифы
   Витиг не знал, радоваться ему или проклинать весь мир. Лучи не задели никого из отряда, хотя и упали близко от того самого мальчишки с длинными волосами и вялым взглядом. Орз свирепо посмотрел на своих людей и безмолвно, одними глазами приказал не шевелиться.
   Что делать? Берегущий, что делать?!
   Непонятно, почему так долго северяне тянули… хотя нет – очень даже понятно. Дали нам шанс выползти из норы, а теперь собираются ослепить и уничтожить раньше, чем мы успеем что-либо предпринять.
   Первый луч, самый дальний, зашевелился.
   На Северо-Восточной зашумели, и, похоже, там тоже собирались зажечь огни.
   Но прежде, чем северяне успели это сделать, один из солдат не выдержал. С громким истерическим криком он помчался вперед, размахивая руками и вспугивая этим сонных падальщиков. Ущелье наполнилось резкими звуками и светом – из Северо-Восточной тоже поползли лучи.
   Бойцы маленького отряда сообразили, что таиться дальше не имеет смысла, и побежали. Витиг выругался, упал. Он не мог кричать, потому что его бы услышали в башнях, и поэтому Орз сделал единственное, что мог в этой ситуации: схватил кого-то из пробегавших за лодыжку и резко дернул на себя.
   Человек рухнул, застонав.
   – Лежать! – свирепо прошептал Витиг. – И делай вид, что ты – дохляк.
   Потом он попытался ухватить еще кого-то, но последний из бежавших инстинктивно увернулся и помчался дальше.
   Идиоты! Какие идиоты!
   Витиг был несправедлив в своей оценке и хорошо понимал это. Очень сложно размышлять и взвешивать, когда вокруг валяются трупы твоих соратников, а сверху в любой момент готова обрушиться смерть, делая тебя точно таким же безвольным и смердящим куском мяса.
   В южных башнях тоже зажгли огни. Полетели первые стрелы.
   Лучники не торопились, долго целились и отпускали тетиву, лишь будучи уверенными в том, что стрела настигнет цель.
   Настигали.
   Ни один из бегущих не добрался до своих.
   – Боже! – испуганно прошептали рядом. – Что теперь?
   Орз посмотрел на светловолосого мальчишку, безвольно распластавшегося впереди, справа.
   Ну и вопросы у тебя, парень. В самую точку.
   /смещение – лучи над башнями/
   Неожиданный гул колоколов не дал Пресветлому уснуть, и Талигхилл встал с кровати, порядком раздраженный: что за демон?!
   Храррип, дежуривший у дверей, объяснил. В происходящем нужно было винить не абстрактного демона, а Хранителя Северо-Западной – господин Лумвэй решил, что настало время обменяться с остальными башнями кое-какими сообщениями. Вот и обменивались.
   Похоже, бессонница становится у тебя хронической болезнью, – иронически подумал правитель, потирая вспотевшие виски. В комнате было душно и немного воняло, вот только не разобрать чем. Трупы вроде бы еще не должны настолько смердеть, да и стервятники сегодня знатно поработали. Что же в таком случае?
   Он походил по комнате, отыскивая (вернее, вынюхивая) источник своего беспокойства методом «тепло-горячо». Потом догадался, заглянул за этажерку. Так и естъ! Узкий лаз между двух камней и кучка мышиного помета. Уже и сюда добрались! Тьфу, гадость!
   Талигхилл приказал телохранителю позаботиться о том, чтобы нору залепили чем-нибудь мышенепроницаемым, а сам выбрался из комнаты, порядком раздраженный случившимся. Он хотел было пройтись в сторону казарм Вольных Клинков, но потом передумал и направился наверх, на колокольню.
   – А-а, это вы, правитель, – улыбнулся ему господин Лумвэй, подавая руку, чтобы помочь подняться на площадку. – Снова не спится?
   – Колокола.
   – Ну, понятно. Ничего, скоро привыкнете ко всем этим мелочам, будет не разбудить.
   Пресветлый имел другое мнение по этому поводу, но промолчал. Его внимание привлекли странные сооружения, которые устанавливали здесь, у бойниц, а также и на нескольких балконах ниже.
   – Что это?
   – Это? Это такие механизмы, которыми мы собираемся ослепить тех хуминов, что пробрались к северному выходу. Как думаете, они попробуют пробраться к своим?
   Талигхилл кивнул:
   – Разумеется. А что им еще делать? Хотя, конечно, могут попытаться найти горные тропы, но это вряд ли. Займет слишком много времени, да и шансов на успех почти никаких.
   – Вот и мы так думаем. Поэтому сегодня, немного погодя после того, как стемнеет, включим эти штуковины. К тому времени на балконах уже будут стоять наши снайперы, так что им не уйти.
   Кто-то из звонарей тихим шепотом заметил:
   – Столько возни из-за двух десятков человек. Талигхилл повернулся к ним:
   – Никогда не оставляй врага у себя за спиной. Вот одно из главных правил жизни.
   Вообще-то неясно, с чего это он вдруг так разговорился, но с другой стороны – почему бы и не преподать урок этим людям?
   Послушай, дружище, ты ведь все еще пытаешься обмануть самого себя. Ты жалеешь их и поэтому ведешь с ними умные покровительственные разговоры, машешь рукой. Но – от правды никуда не деться – большинство из них обречены тобою на смерть. Думаешь откупиться от совести такими дешевыми подачками?
   – Что там слышно в лагере противника? – спросил Тиелиг. Он только что поднялся сюда и теперь стоял, кутаясь в свой балахон и глядя в ночь.
   – Как ведут себя хумины? – повторил он.
   – Копошатся, – ответил Хранитель. – Смекнули, что к чему, и готовятся к серьезной осаде по всем правилам. Строят машины, хотя, похоже, несколько они привезли с собой. Запасливые.
   Удовлетворенный ответом, жрец продолжал всматриваться во тьму ущелья. Пресветлому показалось, что Тиелиг немного взволнован и это волнение – негативного характера, но он не стал приставать к Верховному с расспросами.
   Вместо этого снова обратился к господину Лумвэю:
   – Скажите, когда, по вашим предположениям, хумины начнут осаду?
   – Когда? Наверное, уже завтра. Их данн должен понимать, что время работает против него. Но до нас, мне кажется, дело дойдет еще не скоро. Хотя расслабляться я бы не советовал.
   Они помолчали, а потом Хранитель неожиданно быстро шагнул вперед и перегнулся через парапет, то ли высматривая, то ли вслушиваясь во что-то внизу:
   – Или мне показалось, или хумины уже пытаются пробраться к своим. Птицы внизу беспокоятся. Думаю, пора начинать.
   Посыльный отправится к нижним балконам, чтобы передать команду
   Пробегая по лестнице, он столкнулся с угрюмым наемником, одним из тех «счастливчиков» – каторжников, которые теперь, согласно приказу Пресветлого, могли шастать по всей башне Ну, не «шастать», конечно, и не по всей, но простым людям было от этого не по себе Все-таки опасные личности, бывшие смертники.
   Мабор в последний момент ухитрился ухватить пробегавшего посыльного за рукав и спросил
   – Что там происходит?
   Парень вкратце объяснил и умчался, подгоняемый то ли спешностью поручения, то ли страхом перед этим косоплечим здоровяком.
   Ерунда, решил Бешеный. С жиру дуреют. Самое главное еще впереди.
   Он покачал головой, словно не доверяя действительности, в которой его, Мабора, сделали помощником десятника Шеленгмаха. Он к таким поворотам судьбы не привык. И привыкать, между прочим, не собирался. Просто у Мабора хватало трезвого рассудка, чтобы понять и покориться происходящему. Есть парни, которые предпочитают переть напролом, как несется на противника, нагнув лобастую голову, буйвол в схватке за самку, – Бешеный не из таких. Он – тигр, и, словно тигр, при необходимости готов отступить в высокую траву, затаиться и ждать – ждать своего момента, того единственного мига, когда враг подставит себя под удар когтей и клыков; и уж тогда Мабор не станет ждать. Он с лихвой заплатит и Остроязыкой, и старшенькому братцу, и Согу – всем, кому задолжал. Он заплатит, он…
   Кто-то толкнул Бешеного, пробегая, и «счастливчик» развернулся всем корпусом, чтобы как следует проучить наглеца. Он – вольный человек, и пора бы окружающим научиться обращаться с ним соответствующим образом.
   – Прости. – Худой паренек, толкнувший Мабора, смущенно улыбнулся. – Я не хотел
   – Н-да? – скептически вопросил Бешеный. – А почему это «прости»? Или тебя не учили вежливости, пацан? Кажется, в таком случае следует говорить «простите».
   Паренек пожал плечами:
   – Но ты же Вольный Клинок, разве нет9 А у нас принято говорить друг другу «ты» Мабор усмехнулся:
   – У кого это «у нас»?
   – У Вольных Клинков, – объяснил его собеседник как нечто само собой разумеющееся, – у кого же еще?
   – И ты, значит, Вольный Клинок?
   Парнишка надулся от гордости, хотя старался этого не показывать:
   – Да, я Вольный Клинок. И был внесен в списки наравне со всеми.
   – И драться, значит, тоже будешь «наравне»?
   – Буду, – кивнул тот. – Обязательно.
   – И людей убивать, лить им на головы кипящее масло, швырять в них камнями, да? Дробить кости, ударами стрел фаршировать черепа глазными яблоками, а? Обязательно?
   Паренек растерянно вздрогнул.
   – Да, пацан, похоже, такого в твоих дворовых играх не было?.. И даже в самых смелых мечтаниях. В это вы не играли.
   – Оставь парня в покое! – прогремел до демонов знакомый голос с верхней лестничной площадки. – Слышишь, Мабор?
   Бешеный изогнулся и посмотрел вверх, хотя, в общем-то, и так знал, кого там увидит.
   – Слышу, братец, слышу, старшенький, – как не слышать? Только я ведь его не трогаю, парня. Это он меня толкает, болезного. Дерзкая нынче пошла молодежь, не находишь?
   – Это правда, Кэн. Я его ненароком задел, я сам виноват, – подал голос парнишка.
   – Ладно, Кэйос, иди куда шел. Нам нужно поговорить с этим человеком. Ступай.
   Парень кивнул и, смущенный, побежал вниз по лестнице. Бешеный скользнул по нему взглядом и снова посмотрел на Кэна:
   – Поговорить? О чем, скажи на милость?
   Клинок уже спускался к нему, медленно, не торопясь, и Мабор поневоле сравнил его с диким медведем – не черным, древесным, а бурым, большим и свирепым, вставшим при виде чужака на задние лапы и угрожающе надвигающимся, чтобы показать, кто в этом лесу хозяин. И еще почему-то вспомнилось, что за всю их жизнь старший брат только однажды применил к младшему «силовые методы воспитания» – когда тот, сорвавшись, нагрубил матери. Задница болела несколько дней; к тому же пришлось извиняться, а это задело гордость Мабора (пускай даже в душе он и понимал, что был не прав).
   – Да о всяком поговорить, – сказал Кэн. – О дерзкой молодежи в том числе.
   Да пошел ты!!!…
   – Понимаю, понимаю. Понимаю насчет молодежи. – Бешеный ухмыльнулся одной из своих коронных ернических ухмылочек. – Защищаешь, опекаешь, заботишься. А что, порошок, которым так обильно сдабривают нашу жратву повара, действует только на тех, у кого имеется тяга к противоположному полу? Или же ты тайком выливаешь суп, а? А может, большим начальникам – ты ведь у нас большой начальник, так? – порошок не положен, а молоденьких мальчиков – сколько угодно?
   Внезапно Кэн оказался рядом; он ухватил Бешеного за отвороты новой форменной рубахи и притянул к себе. При этом лицо Клинка оставалось бесстрастным, словно у вырубленной из дерева статуи на мосту через Ханх.
   Он встряхнул Мабора, как встряхивает хозяйка старое одеяло, чтобы выбить пыль, потом развернул и швырнул вниз по лестнице.
   «Счастливчик» рухнул на каменные ступени и почувствовал во рту знакомый еще по Могилам соленый привкус.
   – Я бы пришиб тебя, но не для того вытаскивал с рудников, – сказал Кэн откуда-то сверху. – Поэтому живи, но знай: твоя жизнь давно уже ничем не отличается от жизни постельного клопа. И в этом – твоя вина, брат. Я дал тебе еще один шанс, а ты его снова похерил. Как знаешь. Это – твоя жизнь.
   Бешеный заставил себя подняться и посмотреть в спину уходящему:
   – Какие мы благородные и милосердные, братец! Ну что же, там, у Ув-Дайгрэйса, тебе, может, зачтется, что ты когда-то сберег жизнь одному постельному клопу. Хотя, я думаю, вряд ли. Сом…
   Он закашлялся. Все-таки что-то там такое во мне попортилось от этих лестничных полетов.
   Кэн, разумеется, не ответил.
   Мабор вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитых губ и стряхнул капли на каменные ступеньки Лучше бы уж добил, благодетель хренов. Все равно подыхать в этих башнях.
   Бродить по Северо-Западной что-то расхотелось, и Бешеный направился в казармы «счастливчиков».
   Как выяснилось, там его ждал Шеленгмах.
   Трехпалый рассказал, что хумины «увеличили свою активность и, скорее всего, готовятся к серьезным осадным действиям». В общем же все это сводилось к следующему: отныне, чтобы хотя бы частично восстановить потерянную на рудниках форму, «счастливчики» должны заниматься в тренировочных комнатах – по несколько часов в день. Разумеется, если они не будут заняты более важными делами.
   Ответственным за посещение этих самых тренировочных комнат Шеленгмах назначил, естественно, Мабора. Бешеный язвительно (но так, чтобы звучало не слишком явно) поблагодарил Трехпалого за оказанное доверие и тут же приказал всем выметаться из казарм и идти на тренировки.
   Встать с кем-нибудь лицом к лицу и помахать мечами, пускай даже – деревянными, было как раз тем, чего Мабору сейчас больше всего не хватало.
   /смещение – клинок разрезает в воздухе солнечный луч/
   Енг Цулан был растерян, и Брэд его понимал. Когда те, кому удалось уцелеть после бойни в ущелье, вернулись в лагерь, Охтанг лично допросил офицера, и тот говорил, что вроде бы все, кто выжил, здесь. Остальные погибли.
   А теперь посреди ночи вся эта катавасия.
   Демоны! Демоны, демоны, демоны!… Если бы я знал, если бы я только знал!…
   Данн отпустил Цулана, понимая, что тот, в сущности, ни в чем не виноват. Он спасал и спас тех, кого смог. До оглядок Ли тогда было? Конечно нет. А вот Брэд Охтанг, данн этого войска, должен был предусмотреть такую возможность и устроить отвлекающий маневр – пошуметь, сделать вид, что атакует башни.
   Не сделал, не предусмотрел. И теперь около двух десятков своих людей загубил ни за что ни про что. Конечно, не ахти какое количество, а все же. Тем более что среди выживших вполне мог оказаться Орз Витиг – человек, жизнь которого стоило бы спасти в любом случае.
   Брэд с досадой потер небритую щеку и выбрался из шатра Мысли путались, и данн надеялся, что свежий воздух немного прояснит их.
   В лагере горели огни и сновали там и тут люди По приказу Охтанга спешно устанавливали две катапульты, привезенные с собой; из подручных материалов строили еще несколько баллист, хотя Брэд подозревал, что этот процесс может серьезно затянуться.
   Он перевел взгляд на ущелье с ползающими по нему лучами-червяками. Северяне и впрямь подготовились как следует. И все же мне придется их оттуда выковыривать.
   – Прости, данн, нам нужно поговорить. Брэд обернулся и увидел одного из офицеров-десятников, высокого и плечистого Пинца Зикила.
   – Слушаю, – кивнул Охтанг. – Или ты хочешь вести беседу в шатре?
   Десятник покачал головой:
   – Нет. Разговор, в общем-то, недолгий. У моих ребят появилась идея… в связи с тем, что только что произошло. – Он кивнул в сторону ущелья, где, казалось, все еще ломается о стены крик подстреленного хумина.
   – Это насчет птиц. Мы тут решили, что падалыцики играют на руку северянам. Они же жрут… – Зикил осекся.
   – Тела наших воинов, – продолжил за него Охтанг. – И что дальше?
   – Думаю, следует вспугнуть этих тварей. Сейчас деньки стоят жаркие, так что вскорости трупы начнут распространять душок. Думаю, северянам это не понравится.
   Брэд задумался: взвешивал все «за» и «против». Разумеется, всегда будет оставаться вероятность, что шальной ветер снесет трупные запахи на лагерь хуминов, но большая часть этого «удовольствия» все же должна достаться северянам. А это, в свою очередь, резко снизит их настроение. К тому же трупные газы, кажется, ядовиты. По крайней мере, так утверждают некоторые современные алхимики, а при современном уровне науки не прислушиваться к их словам глупо.
   – Хорошо, пускай люди, свободные от работ, займутся отпугиванием птиц. Пращи, луки; можно пошуметь. Займись этим, Зикил.
   – Да, данн. – Десятник поклонился. – Думаю, мы еще покажем этим северянам.
   – Я тоже так думаю. Ступай.
   Брэд зашагал по ночному лагерю, подбадривая солдат и проверяя, как двигаются работы.
   Одну катапульту уже почти собрали и теперь приделывали к ней массивные колеса. Рядом суетились инженеры, прикидывая, долго ли придется пристреливаться. Впрочем, армейские алхимики пообещали уже к завтрашнему дню изготовить достаточный запас зажигательных снарядов, а простые камни я так валялись повсюду – бери не хочу. С этим-то особых проблем не будет.
   Вторая катапульта отставала: что-то там напутали с канатами, да и часть их отсырела из-за небрежного отношения складских. Брэд велел высечь виновных завтра же, публично. Хотя, себе-то он мог признаться, что дисциплина в войске покамест держится, а это разгильдяйство – всего лишь исключение из общего правила.
   Он заметил одного из инженеров, ответственных за сооружение новых баллист, и подозвал его к себе. Поинтересовался, как продвигаются дела.
   Тот оглянулся на подручных, которые несли куда-то бревна.
   – Да, несите прямо к мастерской. Покамест все в порядке, – объяснил уже данну. – Правда, нам бы сейчас найти побольше подходящих пород древесины, но и из того, что есть, можно кое-что сделать.
   Брэд хлопнул его по плечу:
   – Надеюсь, так оно и будет. К завтрашнему дню что-нибудь изготовите?
   – Я бы не стал на это рассчитывать, данн. Охтанг кивнул:
   – Понимаю. Ладно, работайте.
   Он пошел дальше.
   Неделя. Как минимум, на ущелье у нас уйдет неделя. Интересно, что на это скажет Угеролу Берегущий?
   Словно услышав свое имя, перед Охтангом появился Собеседник. Его лицо скрывали ночные тени, но данн узнал Угерола по тонкой заплетенной косице.
   – Берегущий требует, чтобы мы поспешили – изрек жрец. – Иначе имеющееся у нас преимущество будет потеряно.
   – Ты говорил с ним?
   – Да.
   Но по мгновенной заминке данн понял, что это не так. Просто… для того, чтобы быть Собеседником, мало уметь общаться с Богом.
   – И что же он сказал? Кроме того, чтобы мы поспешили? Жрец покачал головой; косица исполнила в воздухе танец повешенного.
   – Ты становишься все более дерзким, данн. Если думаешь, что тебе не найдется замены, ты ошибаешься. Незаменимых нет.
   – Мне очень жаль, что мои слова заставили тебя так думать, Собеседник. Я, конечно, не имел в виду ничего подобного.
   Нол Угерол недовольно кивнул, словно видел насквозь человека, с которым говорил, но не хотел сейчас обострять отношения:
   – Скажи, данн, в чем ваше затруднение?
   Как интересно ты меняешь «наше» на «ваше» в нужных местах! И, о шакал небес, неужели ты настолько туп, что не видишь, в чем наше затруднение?!
   – Северяне в башнях, Собеседник. Ты, наверное, знаешь о случившемся сегодня. Ашэдгунцы слишком хорошо приготовились к встрече с нами. Возможно, наше преимущество – то, о котором ты говорил, – уже потеряно.
   Косица снова пустилась в пляс.
   – Нет. Еще нет. Но прежде всего именно от того, как быстро мы минуем ущелье, зависит исход этой кампании.
   Показалось или Собеседник действительно произносил слова, как произносит услышанные от взрослых и заученные «умные» фразы ребенок?
   – Люди делают все возможное. Завтра мы начнем осаду южных башен.
   – Сколько это может занять времени? Данн пожал плечами:
   – Никому не ведомо, одному лишь Берегущему. Все зависит от того, насколько хорошо северяне приготовились к встрече с нами. Но самое меньшее – полторы недели.
   (Охтанг специально завысил сроки. Подозревал, что даже в течение одиннадцати дней они не справятся с врагом.)
   – Это слишком долго, – заявил жрец. – Нужно скорее.
   Да, шакал? тогда пойди и сам вышвырни северян оттуда!
   – Скорее, боюсь, не получится. Никак.
   – А вы все же попытайтесь. Вдруг да получится. И помни, данн, незаменимых людей нет.
   Ступай-ступай. Иди по своим жреческим делам, Собеседник. И не смей пугать меня моей заменимостью, слышишь, не смей! Если бы вы могли найти кого-нибудь другого, вы бы давно это сделали. Во мне еще слишком много староверческого, чтобы безоглядно доверять мне, уж прости за каламбур! Вы доверились – братья Хпирн доверились – те, кто за ними стоит, доверились. Следовательно, у вас не было широкого выбора. И мы с тобой это великолепно знаем, жрец, так что нечего играть со мной в игры. Сейчас и здесь тебе некем меня заменить, хотя то, что нам нужно спешить, – правда.
   Круто развернувшись, Охтанг направился к своему шатру, с твердым намерением поспать хотя бы несколько часов. Он приказал рабу разбудить себя, когда все будет готово к первому штурму, и опустился на лежанку, мысленно перебирая еще раз события минувших суток.
   Но почему же не пришел Гук Нивил?..
   /смещение – лучи шарят под веками, оставляя после себя веснушчатые следы/
   Орз с мальчишкой пролежали не шевелясь что-то около часа. Точнее сказать он бы не смог, хотя если полагаться на свои ощущения, то этот час на камнях, политых кровью товарищей, показался Витигу вечностью.
   Как только они упали, Орз приказал пацану замолчать и забыть о том, что тот умеет шевелиться. «Даже если на тебе устроится вся стая местных стервятников, ты должен лежать недвижно». (Здесь, конечно, десятник немного перегнул, потому что если бы птицы приняли их за трупы, то и отнеслись бы соответственно – стали бы склевывать глаза и вскрывать животы, – а здесь уж не до маскировки. Но Витиг надеялся, что в темноте стервятники будут по-прежнему дремать, не обращая внимания на лучи, все еще скользившие в ущелье)
   Но лежать здесь до рассвета не годилось. Нужно было выбираться.
   Уверившись, что в башнях вроде бы успокоились, Орз пересказал пареньку свой план. В общем, не план даже, а так, единственно возможный выход из ситуации, в которой они оказались (если, конечно, не брать в расчет смерть в качестве второго вероятного исхода).
   По знаку Витига они поползли обратно к северному выходу, поползли медленно – медленнее, чем ползет по небу раскаленное солнце. Чтобы ни один дозорный не заметил, если вдруг, паче чаянья, какой-нибудь шальной луч их заденет.
   Орз сразу решил возвращаться именно к северному выходу. Туда было значительно ближе, чем до лагеря своих, этот аргумент играл решающую роль в размышлениях Витига. Потом как-нибудь выберемся. Наши обязательно прорвутся – с Охтангом-то! – так что все будет в порядке. Как-нибудь выберемся.
   Стервятники, утомленные дневной трапезой и недавним переполохом, а кроме того – порядком раздраженные лучами, на ползущих внимания не обращали. Те были «живой падалью», и им предстояло еще немного просуществовать, чтобы наконец «дойти до состояния готовности» и стать «годными к употреблению».
   Паренек вел себя сносно, не ныл и не пытался встать и пробежаться – подействовал опыт предшественников. А еще говорят, что дурной пример заразителен! Он, правда, когда полз, пытался задирать кверху задницу и передвигаться на четвереньках, но разъяренный Витиг шепотом весьма популярно объяснил, что трупы, даже самые свежие, никак не могут стоять на своих конечностях… в общем, пацан притих и аккуратно извивался на животе. А так – вел себя вполне сносно.
   Так-сяк они добрались до выхода из ущелья. Темное вино неба уже начало сереть, разбавленное грядущим светом, но это уже не имело значения, потому что они выбрались из зоны поражения. Витиг поднялся с камней и подал руку парню:
   – Вставай. Дальше можно идти.
   Пацан сначала непонимающе уставился на него, а потом вцепился в ладонь десятника и начал медленно подниматься. Только сейчас Орз понял, что его спутник был почти на грани истощения – и в физическом, и в психическом плане. Впрочем, и сам десятник отнюдь не чувствовал себя способным проползти ту же дистанцию еще раз. Но он – старший и не имеет права на слабость.
   – Пойдем.
   В пещере остались кое-какие их вещи, немного хвороста – можно будет разжечь костер и отдохнуть. Пожрать бы еще чего-нибудь, но это – по ситуации. То бишь не раньше чем через час-другой глубокого сна Хорошо бы еще, если б кони остались…