Аренев Владимир. Правила игры

   Как только оказались в Северо-Восточной и сам Шэдцаль лично подошел к вернувшимся с вопросом: «Ну как, все ли в порядке?» – Тогина словно какой-то мелкий демон дернул за язык. «Нет, не в порядке, старэгх! Да и как что-либо может быть в порядке, когда отец мальчика сначала делает его своим оруженосцем, а потом – оставляет в осажденной башне, в то время как…» Тогда Шэддаль велел Тогину помолчать и зайти к нему через час. Мол, там и получит все объяснения на свои вопросы.
   Получил, ей-же-ей, получил!…
   Следующий час Тогин честно проспал, забравшись в глухой угол, где никому не мешал он и никто не мешал ему. Солдатский организм, привыкший с точностью песочных часов отсчитывать минуты, заставил Шрамника проснуться ровно в срок, и «счастливчик» (если задуматься, теперь – после падения Юго-Восточной – дважды «счастливчик») отправился за объяснениями к Шэддалю. У того, как оказалось, все это время длилось совещание, на котором, среди прочих, присутствовали и Сог с Укрином. Пока Тогин стоял у дверей приемных покоев, он несколько раз слышал знакомые голоса, хотя слов так и не разобрал.
   Наконец совещание закончилось и офицеры стали расходиться. Укрин негромко переговаривался с неизвестным «счастливчику» типом, но, заметив Тогина, Клинок оставил собеседника.
   – Явись ко мне, как только освободишься, – велел Брат. – Ты ведь у нас теперь десятник без десятки, так?
   Шрамник кивнул, поскольку Укрин и сам отлично знал ответ.
   – Хорошо. Что-нибудь придумаем.
   Вольный Клинок догнал неизвестного типа и продолжал о чем-то говорить.
   Тогин же вошел в кабинет к Шэддалю.
   Старэгх сидел за массивным каменным столом, уставившись в точку чуть ниже уровня глаз – уставившись так, словно там, в этом невидимом остальным людям центре, скрывается ответ на все вопросы, которые его мучают. Тогин догадывался, что в эти дни Шэддалю приходится очень тяжело – тяжелее, наверное, чем многим из них, потому что на плечах у бывшего сотника, а ныне – старэгха слишком много всего: чужие смерти, чужая боль, чужое поражение. Вернее, даже не так: свои смерти, своя боль, свое поражение. Тогину стало неловко оттого, что он отвлекает этого человека от более важных дел.
   Но Шэддаль уже поднял взгляд на вошедшего и указал на стул у стены:
   – Садись, десятник.
   Тогин опустился на мягкое сиденье, не решаясь откинуться на обитую дорогой материей спинку, чтобы не запачкать ее. Он неловко пошевелился, выпрямляясь, и это было тотчас замечено старэгхом.
   – Обернись, – велел он. – Ну же, обернись. Тогин послушно посмотрел через плечо.
   – Видишь, материя уже выпачкана. Так что садись так, как тебе удобно, и не смущайся, десятник. В крайнем случае поменяют обивку. После войны, разумеется. Садись как удобно. – Он помолчал и проговорил приглушенно, скорее для себя, нежели для Шрамника: – Ложь, что нет незаменимых людей! Каждый – незаменим. А вот мебели в этом мире всегда будет предостаточно, пока остаются люди. – Старэгх сцепил пальцы в замок и поднял тяжелый, глубокий взгляд на «счастливчика»: – Я благодарю тебя, десятник. За то, что спас мальчика. Если бы Хранитель Хиффлос знал это, думаю, ему было бы легче умирать. Впрочем, я почему-то уверен, что Ув-Дай-грэйс передаст эту радостную весть господину Хранителю. Тогин поднялся:
   – Простите, старэгх, я не знал…
   – Разумеется, десятник, не знал. Теперь – знаешь. Где сейчас мальчик?
   – Спит, наверное. Когда мы пришли, Укрин отправил его на кухню и велел, чтобы его накормили.
   – Понятно. Насколько я знаю, весь твой десяток остался в Юго-Восточной?
   Тогин склонил голову:
   – Да, старэгх. И то, что я здесь…
   – … совершенно ни о чем не говорит! – прервал его Шэд-даль. – Будь мудрее, десятник. Это война. То, что ты выжил, не лишает тебя твоей чести, отнюдь. А в том, что ты спас наследника Хранителя, я вижу знак небес. (Пускай даже небеса последнее время редко посылают нам знаки.) Я поручаю тебе заботу о мальчике. Отыщи его и сделай так, чтобы он выжил в круговерти тех событий, которые очень скоро навалятся на нас… Род Хранителей не должен прерваться. Кое-кто твердит, что это просто предубеждения, но я предпочитаю думать по-другому. И потом, зачем рисковать – верно?
   – Верно, старэгх.
   – Тогда изволь приступить к своим обязанностям, десятник.
   – Слушаюсь.
   – Ступай.
   Вот так вот. А ты уж начал обвинять Хранителя Хиффлоса… Боги, но что мне теперь делать с мальчишкой?!
   Тогин по-прежнему считал, что мало подходит на роль наставника. Но оспаривать приказ самого старэгха не собирался. Вот и угодил между двух огней… между трех – остаются еще Укрин с Согом.
   Уверенный, что в ближайшее время наследнику Хранителя ничего не угрожает, Шрамник решил навестить Укрина. С подобными неприятными делами он предпочитал не затягивать, развязывая их как можно скорее.
   Брата он нашел в кабинете, задумчиво вертящего в руках письменную палочку.
   – Значит, так, – начал тот, как только увидел перед собой Тогина. – Поскольку твоя десятка пропала, я выделю тебе новую. Но…
   – Но.
   – Что? – сбившись, моргнул Укрин.
   – Старэгх уже назначил меня. Так что извини.
   – Кем?
   – Наставником сына почившего Хиффлоса.
   – А-а… – Вольный Клинок на мгновение задумался, потом кивнул: – Да, хорошо. В таком случае – удачи, господин наставник.
   Поколебавшись, Тогин все же изобразил некое подобие поклона, после чего покинул Брата.
   Боги, что же творится с нами?! Клинки играют в странные игры – используя друг друга, становятся сторонниками либо противниками государственной власти! А ведь до этого времени мы никогда не вмешивались в державные дела. Тем более если вставал выбор между Братством и официальными властями. Что же с нами творится?!
   Закончив перебинтовывать рану, Шрамник отправился на поиски своего нынешнего подопечного.
   Сын Хранителя Юго-Восточной мирно спал на узкой лежанке в кухонной раздевалке. Кто-то заботливо укрыл его теплым одеялом, сложенным вдвое, но во сне мальчику стало жарко и он сбросил его с себя.
   Тогин мрачно посмотрел на раскрасневшееся худое лицо, на драную одежду.
   Они с Тэссой еще в самом начале решили, что обойдутся без детей. «Может быть, когда-нибудь позже, но не сейчас». Тогин всегда испытывал смешанные чувства при общении с этими созданиями, словно они – некая третья категория людей, не мужчины и не женщины. Слишком искренние, слишком злобные, слишком непосредственные. Разумеется, у богатых все совсем по-другому: няньки и воспитатели делают детей правильными, и родителям не приходится страдать от еженощных воплей младенца или беспокоиться о том, где пропадает мальчишка, когда на дворе уже глубокая ночь. Но это – у богатых, а Тогин чаще сталкивался с другими – с босоногими замурзанными демонятами, шныряющими по рынку; с тощими девочками, торговавшими собой в узких переулках и готовыми в случае необходимости выцарапать «гнилому клиенту» глаза. И он не желал множить ни тех ни других. Может быть, когда-нибудь позже, но не сейчас.
   И вот – его назначили наставником. Боги порой выказывают удивительно тонкое чувство юмора.
   Мальчик словно ощутил на себе тяжелый взгляд Шрамника. Он вздрогнул и раскрыл глаза.
   – А, это ты… – сонно протянул «подопечный». – А мне приснился такой дурацкий сон… – Взгляд мальчика заметался: тот наконец понял, где находится. – Как?.. Почему?..
   Он замолчал, кусая кулак и морщась, чтобы не заплакать. Удивительно: его одногодки наверняка бы разревелись. Наверное, сказывается воспитание отца.
   – Мы можем уйти отсюда? – сдавленным голосом спросил мальчик. – Куда-нибудь, лишь бы не здесь… Тогин так ничего и не понял, но кивнул:
   – Пойдем.
   Они вышли из кухни и остановились в коридоре. Только сейчас Шрамник понял, что ему некуда идти, ведь его еще не определили ни в одну из казарм. Ну а мальчику – тем более некуда податься.
   Тогин посмотрел на своего маленького спутника. Тот лишь сейчас дал волю слезам – видимо, не мог больше сдерживаться.
   – Поплачь, – сказал Клинок. – Иногда помогает. Лучше не сдерживаться.
   «Подопечный», рыдая, отмахнулся:
   – Не понимаешь! Там – кашевары. Не мог же я при них… Шрамник промолчал.
   – О! – воскликнули у него за спиной. – Ну-ка, посмотрим, что тут у нас.
   – Господин Дулгин! Вы знаете? про папу?..
   Лысый щурящийся мужчина кивнул:
   – Слышал, Гайхилл. Мне искренне жаль, что он погиб. Но, может быть, тебя немного утешит то, что он храбро сражался. Твой отец многим дал возможность спастись.
   Эх, господин Дулгин, все всегда твердят одно и то же: он храбро сражался. Но я по своему опыту знаю – это совсем не утешает тех, кому говорят подобные слова.
   – Спасибо, – сказал Гайхилл. – А что мне делать теперь?
   Мужчина сморгнул:
   – Пойдем, я устрою тебя в лазарете. Там, правда, тесновато… Но много раненых, и поневоле приходится терпеть.
   – Простите, господин Дулгин, но старэгх велел мне заботиться об этом мальчике, – вмешался Шрамник.
   – Н-да? Ну что же, тогда мое приглашение распространяется и на вас, господин…
   – Тогин.
   – Очень приятно. Пойдемте – если, разумеется, у вас не было на этот счет никаких других мыслей. Клинок покачал головой:
   – Не было. Моя казарма сейчас находится южнее, и там вряд ли можно разместиться с удобствами.
   – Н-да, – протянул лекарь. – Тогда – идемте. По дороге он рассказывал:
   – Очень много раненых. Не справляемся, просто не справляемся. Местные лазареты не приспособлены для таких количеств. Н-да.
   Они спустились на несколько этажей ниже и очутились в череде комнат, пропахших болезнями. На лежанках и даже на полу – лежали раненые. При виде их Тогин искренне удивился: и это называется «много»? Здесь ведь в основном попавшие сюда еще до штурма Юго-Восточной – отосланные из-за того, что тамошние лазареты были переполнены. Ну и плюс те, кто добрался сегодня сюда будучи раненным. И все равно – особенно тяжелых случаев нет. Что же будет через несколько дней, когда зумины примутся за Северо-Восточную?
   В это время в лазареты вошел низенький взволнованный человечек. Не обращаясь ни к кому конкретно, он воскликнул:
   – Представьте, господа, они начали копошиться у Юго-Западной. Похоже, эти дикари настолько поверили в свои силы, что решили сегодня же взять вторую башню.
   Это у них вполне может получиться, – подумал Тогин.
   – Ну так что же, господин Дулгин, вы, кажется, собирались показать нам места для прооперированных?..
   /смещение – взвившееся в воздух золотое знамя/
   – Кто-нибудь способен объяснить мне, что же там происходит? – раздраженно пробормотал Талигхилл, наблюдая затем, как суетятся рядом с Юго-Западной маленькие фигурки.
   Окружающие благоразумно промолчали.
   …До сегодняшнего дня все походило на махтас и потому было знакомо ему. Сегодняшний день взломал ограждения привычности. Хумины просто не могли швырнуть в стену это – то, что взорвалось там, разломав кладку, – они не могли так яростно и самозабвенно атаковать, они не могли… Но они смогли. Теперь они, похоже, собирались приняться за Юго-Западную.
   – Не уверен, но мне кажется, что у нас дела неважные, – заметил Тиелиг. – Нашим врагам очень успешно дается эта кампания.
   – Одна башня – еще не показатель, – произнес кто-то из офицеров.
   – Вы считаете? А ведь до сих пор ни одна из башен не бывала захвачена врагами.
   – Это все, несомненно, очень интересно. – Господин Лумвэй потер переносицу и сощурился, вглядываясь в копошение внизу. – Но скажите, откуда у них такие катапульты и такие снаряды? Наши многочисленные шпионы, насколько мне известно, никогда не докладывали ни о чем подобном.
   – Верно, – подозрительно легко согласился Тиелиг. – Однако учтите, что не так давно наши «многочисленные шпионы» были вырезаны – спаслись лишь немногие.
   – Но подобные изобретения невозможно скрывать так долго. Рано или поздно они обязательно станут известны всем. – вступила в разговор Тэсса.
   – Простите, госпожа, но как долго? – Верховный выдержал паузу, чтобы дошло до всех. – В этом-то вся суть.
   – Вы считаете, они додумались до всего этого вчера или позавчера? – Голос Талигхилла был угрожающе спокоен. – Гениальное прозрение, да?
   – Скорее Божественное откровение, Пресветлый, – вполне серьезно заявил жрец Ув-Дайгрэйса. – Не больше и не меньше.
   – Верится с трудом.
   – Тем не менее… Наш Хранитель наблюдателен, и он верно отметил, что у хуминов появился новый Бог. Пресветлый покачал головой:
   – Все в мире жрецы норовят объяснить с божественных позиций. Весьма удобный способ.
   – Здесь я с вами полностью согласен, Пресветлый – В голосе Тиелига прозвучала едва скрытая ирония. – К тому же порой – единственно верный способ. Вот как сейчас, например.
   – Вам известно нечто конкретное? – заинтересованно спросил правитель.
   – Нет, ничего конкретного – в том значении, которое вы вкладываете в эти слова, Пресветлый. Но мне – достаточно.
   – Не поделитесь?
   – Простите – нет.
   – Смотрите! – воскликнула Тэсса. – Они что-то волокут со стороны старого лагеря. Какие-то рамы!
   Тиелиг подобрался и напрягся, как леопард в засаде, заметивший приближающихся павианов. Некоторое время он молча глядел на хуминов и их приготовления, потом резко вскинулся и повернулся к Хранителю:
   – Немедленно закрыть ворота подземного коридора! И никого из Юго-Западной сюда не впускать!
   Господин Лумвэй непонимающе уставился на жреца'
   – Что вы сказали?
   – Вы слышали, что я сказал, – жестко произнес Тиелиг. – Сделайте это как можно скорее, потому что иначе все мы сегодня же вынуждены будем пролить кровь. Поторопитесь!
   Хранитель недоверчиво посмотрел на Талигхилла:
   – Что прикажете, Пресветлый?
   Правитель задумался на несколько секунд, потом кивнул'
   – Выполняйте. В крайнем случае, они смогут запереть промежуточные ворота – и тем самым спасутся. Если, разумеется, Юго-Западная падет
   – Сегодня же, – мрачно заверил его Тиелиг. – Сегодня же. Возможно, даже до заката.
   /смещение – кровавый взгляд свирепого солнца/
   – До темноты никак не успеем, – сообщил Енг Цулан. – Что прикажешь: ждать до завтра или все же начинать?
   – Начинать, – велел данн. – Немедленно.
   Вслед за своим офицером он покинул шатер, чтобы лично посмотреть на происходящее
   Ну что же, следовало признать: рамы изготовили на удивление быстро. Теперь туда, на растянутые сеткой веревки, покрытые сверху холстинами, укладывали смесь из сухих листьев ша-тсу и некоторых других растений. Ша-тсу было мало, сюда ушел весь остаток. Но должно сработать.
   Охтанг вопросительно посмотрел на небо: то ли ждал от Берегущего подтверждения, что идея Собеседника принесет успех, то ли просто проверял, не собирается ли дождь. Дождь оставался единственной помехой, которую невозможно предотвратить.
   Туч не было. Правда, край неба уже стал сереть – словно обугливающийся листок, в центр которого упала шальная искра; темнело, расплываясь к верхушкам скал ущелья и к Коронованному. Небесный купол оставался безоблачным. Данн предпочитал расценивать это как хороший знак.
   Рядом, чуть в стороне от рам, стояли одетые в легкие кожаные доспехи воины. У каждого было по большому, но облегченному щиту, которыми им предстояло закрываться от стрел противника. Кстати, Охтанг не сомневался, что после случившегося с Юго-Восточной в Юго-Западной станут применять не только обычные стрелы и болты – скорее всего, польется масло. Ему казалось, он даже чувствует в воздухе характерный раскаленный запах (хотя, разумеется, запах не бывает раскаленным, а масло, даже нагревай его сейчас в башне, вряд ли пахло бы здесь, внизу).
   Раскладывать листья закончили с наступлением сумерек. Для этого пришлось освещать территорию факелами. По приказу Брэда их установили в подставках-треногах на большом расстоянии от рам. Меньше всего он хотел бы, чтобы какая-нибудь искра раньше времени угодила на ша-тсу.
   Наконец данну доложили, что все готово и можно начинать. Он подтвердил: можно, – и люди зашевелились, разбиваясь на группки и подходя к рамам.
   В это время на его плечо опустилась чья-то рука – необычайно тяжелая, словно вырезанная из камня.
   – Данн, появился твой человек.
   – Что? – Он повернулся и, не скрывая раздражения, посмотрел на Собеседника. – Какой мой человек?
   – Думаю, будет лучше, если ты взглянешь на него сам. Он утверждает, что знает нечто очень важное.

ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ

   – И?! – раздраженно спросил господин Шальган, – Что же дальше?
   Мугид развел руками:
   – Завтра, все завтра. Сегодня, к сожалению, слишком поздно. Вам пора кушать и отдыхать, господа.
   – Минуточку. – Это встал со своего места Данкэн. – Минуточку, господин повествователь. Мне кажется, пора кое-что прояснить.
   Все повернули головы в его сторону, а я с отстраненным интересом подумал: ну-ка, ну-ка, неужели он наконец решил сыграть в открытую?
   Понятно, когда на тебе – ответственность за жизни многих десятков людей, поневоле начинаешь проще относиться к проблемам такого рода.
   – Я хотел бы раз и навсегда выяснить, что вы делаете для того, чтобы мы могли отсюда выбраться, – резко и холодно заявил журналист. – Будьте так добры ответить на сей раз без увиливаний.
   Мугид вздохнул и посмотрел на Данкэна, как смотрит отец на ребенка, требующего немедленно и правдиво рассказать, откуда берутся дети.
   – Разумеется, без увиливаний, – заверил он. – Делаю все возможное. Но к моему огорчению, связаться с конторой спасателей я не могу – сломался передатчик.
   Генерал возмущенно фыркнул, господин Валхирр привстал, собираясь протестовать. Мугид покачал головой:
   – Дайте же мне договорить, уважаемые! Да, я не могу связаться со спасателями. Но я сделал это позавчера и уверен – они в самом скором времени должны прибыть. Так что причин для беспокойства…
   Он продолжал говорить, но я уже не слушал. Я видел: повествователь лжет. Но – зачем?!
   И вдруг я понял: ловушка! Нужно уходить. Немедленно. Это затишье – перед грозой, и молнии этой грозы – я был уверен – уже нацелены в меня. Стоило вспомнить о тех, кто был здесь до меня…
   Бежать. Но – как? Что-то ворочалось на задворках сознания, что-то такое, позабытое мною впопыхах, а теперь очень важное и нужное. Что? Что?!
   Мысли не желали подчиняться, сворачивая в одном направлении: поесть. Оно и понятно, ведь сегодня днем я вместо того, чтобы пообедать…
   – Повторяю! – властно и убедительно произнес повествователь. – Причин для беспокойства нет. Никаких. Абсолютно.
   Он взглянул на журналиста, и Данкэн, сохраняя на лице каменную бесстрастность потерпевшего поражение, отступил.
   – Если вопросов на сегодня больше не осталось, извольте – прошу всех ужинать. Мы вышли из комнатки.
   – Что с тобой? – Это, разумеется, была… Здесь я запнулся – никак не мог вспомнить, как же зовут девушку. Проклятие!
   – Ничего, Тэсса. Все в порядке. – Ну вот, вспом…
   О демоны!!! Опять!
   Я схватился за голову и закусил губу, чтобы не закричать. Мне стало невыносимо страшно и захотелось оказаться как можно дальше от этой гостиницы, от этих людей, от этой войны, от необходимости принимать решение, обрекая тем самым на смерть своих солдат, подальше от всего… от всего…
   – Что с тобой? – повторила она. – Кажется, тебе стоит лечь и как следует отдохнуть.
   – Д-да, – запинаясь, выговорил я. – Конечно, ты права. Но сначала я все-таки схожу поем.
   Остальные, к счастью, торопились в Большой зал и поэтому не были свидетелями нашего диалога. В противном случае, думаю, мне вполне могла грозить смирительная рубашка (если таковая имелась в медарсенале «Последней башни»).
   За столом я старался вести себя как можно нейтральнее, почти не говорил и смотрел преимущественно в собственную тарелку. Никто, кажется, так ничего и не заподозрил.
   Но это уже не имело значения. Я знал, что болен, и знал, что не могу довериться здесь ни единому человеку. Потому что в этом случае они меня наверняка поместили бы в гостиничный лазарет, а мой багаж подвергся бы осмотру. Даже Карна (а тем паче – Данкэн) не стали бы укрывать меня, если б заподозрили во мне душевнобольного. Следовательно, я должен был действовать в одиночку, и действовать быстро (проявляя свойственную большинству психов находчивость и осторожность).
   Но нужно успокоиться. И поразмыслить над тем, что же мне делать. Понятно – бежать! Но как?
   Закончив ужинать, я отправился к себе с твердым намерением не засыпать прежде, чем что-нибудь придумаю.
   И вот тут-то обнаружил на столе оставленный еще утром сверток.
   Ах да! книга «академика». Ну что же, поглядим.
   Я развернул и оторопело уставился на уже знакомый мне заплесневелый фолиант.
   Ха! И еще три раза – ха! Похоже, до слуг ту кучу мусора, что я нашвырял, когда выбирался… – интересно откуда? – в общем, ту кучу мусора до слуг обследовал еще кое-кто. И мне кажется, я знаю – кто.
   Но если честно, я был полностью на стороне господина Чрагэна. Уже одно то, что он стал причиной беспокойства нашего невозмутимого повествователя, делало «академика» в моих пристрастных глазах героем.
   Потом я сообразил, что недавно переведенный листок – отсюда же, из этой книжки, – увязал с этим беспокойство о пропаже со стороны Мугида и заинтересовался. Что же особенное в нем, в этом фолианте?
   Раскрыл и стал переводить.
   … Позднее, ближе к рассвету, я наконец понял, что же такое важное позабыл. Закрыл книгу, блокнот с переводом и уснул спокойным сном… сумасшедшего, который отыскал черный ход из своего персонального дурдома. Конечно, мне не хватало еще ключа, но я был уверен, что отыщу подобную малость. Обязательно отыщу.

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

   Я спал мало, но, проснувшись, чувствовал себя бодрым. Сегодня был особенный день, и это витало в воздухе, как сладкая пыльца во время весеннего цветения.
   Не дожидаясь, пока заявится слуга, я поднялся и направился в Большой зал. Предварительно, разумеется, ненадежнее спрятав книгу вместе с блокнотом.
   Постепенно собрались и остальные Господин Чрагэн, мой загадочный заказчик перевода, как и в прошлый раз, старался не показывать, что нас связывают общие дела. Я, впрочем, не сердился. У каждого свои причуды, а эта, помимо прочего, имела под собой определенные основания. Думаю, если бы Мугид узнал о том, что книга все это время находилась у «академика»… и что я ее переводил… Одним словом, я и сам не горел желанием дать знать всему миру, что имею отношение к Мугидовой пропаже.
   По уже заведенному порядку после завтрака все мы спустились в повествовательную комнатку. По дороге Карна сделала попытку справиться о моем здоровье, но я ответил туманно, хотя и хотел бы сказать ей совершенно другие слова. Тем не менее мой план требовал иного, и я вынужден был следовать задуманному, чтобы все прошло как нужно.
   Данкэн в очередной раз – не надоедает же человеку! – стал требовать от Мугида «конкретики», но на него шикнул генерал, мол, давайте-ка лучше узнаем, что же случилось дальше.
   Повествователь оглядел свою аудиторию, спокойно кивнул и сказал, что, пожалуй, начнет.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

   Пожалуй, стоит начать, – подумал Обхад, наблюдая, как на небе проклевываются дыры звезд. – Не держать же их здесь до ночи.
   Ятру бесстрастно сидели у костра и молчали, глядя на пламя. Обделенный был рядом с ними и, кажется, совершенно не беспокоился о своей участи. Джулах по-прежнему спал в шалаше.
   Но Ха-Кынг до сих пор не пришел. Это было странно. Начинать без него Обхаду не хотелось, да он и не знал, если честно, – с чего.
   Разумеется, вождь не обязан являться по первому же зову… а все-таки.
   В это время за спиной кто-то пошевелился, нарочито громко, словно проявляя уважение к Обхаду, не способному услышать приближение ятру
   – Я пришел, – сказал Ха-Кынг, ступая в освещенный пламенем костра круг. – Мне уже все известно.
   Тысячник поднялся и сурово (по возможности) посмотрел на горца.
   – Твои люди позволили этому, – кивок в сторону Обделенного, – невозбранно ходить здесь
   – Позволили. – Ха-Кынга обвинения Обхада не смутили. – Это моя ошибка. Однако на нем – печать Богов.
   – Боюсь, что это – подделка. Шпион хуминов. И до тех пор, пока он не подвергнется проверке, он останется под подозрением.
   – Но как ты можешь проверить? Он ведь Обделенный. Однако у тысячника было вдосталь времени, чтобы подумать над этим вопросом.
   – Заберите его в свой поселок. И не спускайте глаз до тех пор, пока война не закончится. Ха-Кынг покачал головой:
   – Это невозможно. Обделенный не должен жить с людьми, иначе печать Богов ляжет на весь поселок.
   Показалось или человек у костра на самом деле иронически взглянул на тысячника?
   – В таком случае он будет жить с нами, на Коронованном, – непреклонно заявил Обхад. – И пускай несколько твоих людей постоянно наблюдают за утесом, чтобы этот Обделенный, часом, не обделил нас своим присутствием.
   – Да, – просто кивнул Ха-Кынг. – Так будет.
   – Благодарю. – Тысячник присел к костру и пристально досмотрел в глаза своему пленнику. Ну-ка, что ты сделаешь теперь?