государственные испытания одновременно. После полетов заводского
летчика-испытателя то же задание повторял испытатель военный. Правительство
одобрило предложение. Совместная работа наркома и командующего ВВС стала еще
теснее. Еще больше времени проводили они на аэродромах, где вокруг
экспериментальных самолетов хлопотали заводские и военные летчики,
мотористы, вооруженцы...
Сознаюсь, я не представлял себе ни масштаба этой титанической работы,
ни усилий, прилагавшихся для ее выполнения, до тех пор, пока не выслушал
рассказ А. И. Шахурина.
Жизнь на заводах и опытных аэродромах не прекращалась ни днем, ни
ночью. Все, что выявлялось в испытательных полетах, исправляли специальные
бригады. Сменяя друг друга, они работали круглые сутки. Задача неизменна: на
рассвете, к началу летного дня, машина должна быть готовой к подъему в
воздух.
Летчики промышленности и Военно-Воздушных Сил работали одновременно.
Преступлением считалась потеря каждого дня, каждого часа. Можно без
преувеличения сказать, что война для инженеров и рабочих оборонной
промышленности началась гораздо раньше 1941 года.
Руководители авиапромышленности стремились как можно быстрее установить
теснейшие контакты между исследователями, конструкторами и
производственниками. К испытаниям были привлечены институты промышленности -
Центральный аэрогидродинамический институт имени Н. Е. Жуковского (ЦАГИ),
Центральный институт авиационного моторостроения, Всесоюзный институт
авиационных материалов. Сотрудничество с учеными обусловлено как
необходимость, как непременное условие успеха и избежания ошибок. Но и этого
показалось мало. Сейчас просто трудно переоценить тот "кодекс законов"
инженерного творчества, который в 1940 году разработали, а в начале 1941
года опубликовали ученые, сделав его действенным оружием всех авиационных
конструкторских бюро. Именно этот документ во многом регламентировал жизнь и
деятельность молодых конструкторских коллективов. Я имею в виду
замечательное коллективное произведение - "Руководство для конструкторов",
вобравшее в себя рекомендации крупнейших советских специалистов по
аэродинамике и гидродинамике, прочности, вибрациям, летным испытаниям,
материалам, самолетному и моторному оборудованию, вооружению и т. д. Г. В.
Акимов, А. А. Дородницын, П. Я. Залесский, М. В. Келдыш, В. В. Косточкин, С.
Т. Кишкин, А. И. Макаревский, И. В. Остославский, Н. И. Петров, В. И.
Поликовский, Л. И. Седов, Г. П. Свищев, Н. С. Строев, В. В. Струмин-ский, М.
А. Тайц, А. Т. Туманов, А. В. Чесалов, С. Н. Шишкин и многие другие ученые
спешили поделиться с молодыми инженерами своими теоретическими и
практическими знаниями.
"Руководство для конструкторов" многим помогло в первую пору
становления молодых КБ. Вот что написал, например, по этому поводу А. С.
Яковлев:
"Огромную роль в практическом, использовании научных исследований, их
технической реализации сыграла разработка "Руководства для конструкторов",
унифициро-вавшего методику проектирования, постройки и испытания современных
самолетов.
Потребность в таком "Руководстве" возникла в связи с тем, что
конструкторские бюро не имели единой методики, каждое работало по своему
разумению и, надо сказать, не всегда удачно. Единственным обязательным для
всех законом были нормы прочности самолетов. Этому закону подчинялись все.
Другие же методологические вопросы разработаны не были, и даже продувка
самолетов в аэродинамических трубах трактовалась каждым конструктором
по-своему. Процесс проектирования, постройки и испытания самолетов
регламентирован не был, и постройка нередко велась кустарно, а это в
конечном счете приводило к большим и не всегда оправданным затратам
материальных средств и сил.
Пока в стране насчитывалось всего два-три конструкторских бюро да еще
таких квалифицированных, как КБ Туполева и Поликарпова, может быть, без
регламента и можно было обойтись, хотя и для них единое руководство было
полезно. Но когда конструкторских бюро стало много, без единого
методического "кодекса" работать уже было немыслимо. Все это особенно хорошо
поняли после того, как в результате кустарщины и неорганизованности в работе
в 1940 и 1941 годах несколько новых самолетов потерпели катастрофу при
испытательных полетах".
Эта энциклопедия конструкторского труда позволила упорядочить работу не
только внутри отдельных КБ, но и облегчила "внешние" связи (а без
взаимосвязей с научными институтами, другими конструкторскими коллективами
создать новый самолет просто невозможно). "Руководство для конструкторов"
обогатило проектировщиков и сведениями о возможностях бронирования,
применения такого новейшего оружия, как ракеты.
Наркомат не имел специального научно-исследовательского учреждения,
авторитетного для всех конструкторских бюро и заводов. А учреждение такое
было очень нужно. Нужно, чтобы проверять новые конструкции, чтобы следить за
соответствием серийных машин опытным образцам, чтобы экспериментально
исследовать рекомендации, способные улучшить летно-тактические качества той
или иной машины.
Впервые на научную основу летные испытания начал ставить в нашей стране
Н. Е. Жуковский. По его представлению ЦАГИ получил в свое распоряжение два
самолета. В институте учредили летный отдел, в котором почти до самой
Великой Отечественной войны сосредоточивалась летно-исследовательская
работа. Теперь жизнь предъявила этому отделу требования в таком объеме, что
они значительно превысили его возможности. Нужен был самостоятельный
научно-исследовательский институт, тем более что подобные институты уже
появились на Западе - в Германии, Англии, Америке...
Рассказывает профессор А. В. Чесалов:
"Летные испытания должны были играть большую роль, чем они играли. Это
отставание особенно сказалось в тридцатые годы. Без сильно развитой
исследовательской базы двигаться дальше было нельзя. Я пришел к Алексею
Ивановичу Шахурину, доложил ему об этом. Шахурин представил Сталину мое
письмо... В этом письме, написанном очень сжато - на двух страницах,
доказывалась необходимость создания такого института.
Мы просили для его создания три года. Резолюция Сталина превзошла наши
ожидания. Он не только согласился, но" заметил, что дело очень важное,
нельзя ли построить его в полтора года?
Строительство пошло невиданными темпами...".
Новый Летно-исследовательский институт возглавил Герой Советского Союза
М. М. Громов, его ближайшим помощником стал А. В. Чесалов.
Все было сделано, чтобы не ошибиться в жестком отборе самолетов,
претендовавших на право стать массовыми истребителями советских
Военно-Воздушных Сил.
В этой работе большую роль сыграл также Научно-испытательный институт
Военно-Воздушных Сил - важный испытательный центр, который возглавлял тогда
выдающийся деятель отечественной авиации Александр Иванович Филин.
"Филин был очень яркой, очень интересной фигурой в нашем летном мире,-
вспоминает А. И. Шахурин.- Он был одним из первых в стране
летчиков-инженеров. Это важное обстоятельство - в ту пору формировалась
техника, требовавшая от летчиков инженерных знаний. Эти знания были особенно
необходимы летчикам, испытывавшим истребители. Если на бомбардировщик можно
посадить борт-инженера, ведущего инженера, механиков, то на ист-
ребителе один-единственный человек - это все. Он и летчик, и инженер, и
научный работник. Конечно, такой человек должен обладать и инженерными
знаниями, и быть мастером летного дела. Филин был и тем и другим.
Став начальником НИИ ВВС, то есть руководителем учреждения, которое
давало оценку всей новой авиационной технике, Филин оказался на том посту,
где он и должен был быть".
Чтобы не оставалось сомнений, насколько характеристика руководителя НИИ
ВВС А. И. Филина оказалась существенной для становления авиаконструктора
Лавочкина, дополню ее еще одним свидетельством - рассказом генерала В. Р.
Ефремова, который долгие годы был военпредом в КБ Лавочкина:
"В том, что у Лавочкина оказалась хорошая машина, значительную роль
сыграли специалисты НИИ ВВС *. Летчики и инженеры быстро испытали самолет
Лавочкина, и самолет им понравился. Мне рассказывали, что, когда нужно было
решать принципиальные вопросы, ведущие инженеры были вхожи в правительство.
Они очень поддержали Лавочкина и рекомендовали самолет в серийное
производство".
Изучив проект первого ЛаГГа, Шахурин и Смушкевич нагрянули в
конструкторское бюро Лавочкина. Никашин, казалось бы, вполне благополучно
заканчивал свою работу. Но Лавочкину, Горбунову и Гудкову пришлось услышать
слова, которых они меньше всего ожидали:
-- Ваша машина хороша, но стране нужен не хороший, а отличный самолет.
Чтобы ЛаГГ стал таким, его дальность надо удвоить. Без этого ваш истребитель
не имеет право на жизнь. Но на это мы можем дать вам один-единственный
месяц-Легко сказать - месяц. А как выполнить за месяц такое сложное задание?
Переконструировать самолет? Нет! Для этого просто не было времени. Чтобы
дать ЛаГГу дополнительный запас топлива, способный обеспечить повышенную
дальность полета **, оставалось одно - искать какой-то никому неведомый
резерв.
_______________________________________________________________________________
* Это были летчик-инженер А. И. Никашин, ведущий инженер по испытаниям
М. И. Тараконовский, ведущий инженер по оборудованию Г. В. Самойлов, ведущий
инженер по вооружению В. А. Березин и механик И. В. Жулев.-Ред.
** Порядка 1000 километров.-Ред.
_______________________________________________________________________________
На компоновочном столе, длинном, узком, раскатился рулон
чертежа-портрет первого ЛаГГа. Он был красив-новорожденный самолет,
прекрасно показавший себя в воздухе. Мудрено ли, что инженеры, создавшие эту
машину, любили ее, как всегда любят своих первенцев даже самые строгие
родители. И вот теперь красавцу-истребителю предстояло превратиться в
какую-то качественно иную машину. Предстояла серьезная хирургическая
операция, которую Лавочкин провел в стиле, очень характерном для всей его
конструкторской деятельности.
"Где бы я ни был, чтобы я ни делал, я всегда думал о самолете,- писал о
методах своей работы Семен Алексеевич.- Не о том, который уже летает, а о
том, которого еще нет, который должен быть. Иногда сидишь в театре, смотришь
спектакль и вдруг ловишь себя на мысли о самолете. Спектакль отодвинулся
куда-то далеко и перед глазами снова самолет...
Я еще не знаю, каким он будет. Смутно пока вырисовываются отдельные
детали. Я думаю. Иной человек мог бы сказать: довольно странное занятие - с
утра до вечера мерить шагами свой кабинет. Да занятие ли это? Но каждый
работает по-своему. Так, шагая, я передумываю и уточняю свою идею. Это труд.
Это утомительный напряженный труд.
И когда, наконец, мне становится ясным, какой должна быть эта новая
машина, я зову к себе моих товарищем по работе. "Вот, что я придумал,-
говорю я им,- как вам это нравится?" Они слушают внимательно, что-то
записывают, чертят. Начинается обсуждение. Иногда мне кажется, что им
слишком нравится моя идея, и я не могу сдержаться.
- Критикуйте же, черт возьми! - кричу я им.
Они входят в азарт, и в кабинете поднимается такой шум, что посетители,
сидящие в приемной, могут подумать, что тут собрались заклятые враги. Но
всем нам дорого наше общее дело, поэтому мы все так горячимся и выходим из
себя. Обсуждение кончается. Мы довольны. Теперь, по крайней мере, каждому из
нас ясно, в чем он прав и в чем не прав. Теперь можно начинать.
И вот на чертеже появляется первая линия. Десятки людей работают над
будущим самолетом. Моя стройная машина как бы распадается на отдельные
части: мотор, винтовая группа, вооружение,- над каждой частью работают
специалисты. И все торопятся - скорей, ско-
рей! Переделка ЛаГГ-1 - не исключение из этого общего правила.
Подобно крыльям большинства самолетов, крыло ЛаГГ-1 имело каркас.
Продольные балки - лонжероны и стрингеры пересекались поперечными элементами
- нервюрами, одновременно обеспечивающими прочность и аэродинамический
профиль крыла.
Усилив крыло поперечными балочками, Лавочкин вырезал участок нервюр
между лонжеронами и разместил в образовавшемся отсеке дополнительные баки.
Решение выглядело предельно бесхитростным, хотя на поиски его ушел месяц
напряженнейшего труда. Итог этой работы должен был подвести полет.
В день перелета готовиться к вылету начали около пяти утра, а
стартовали лишь во второй половине дня. Держали синоптики, обещавшие
нелетную погоду на трассе. А телефон не умолкал. Каждые десять минут Шахурин
проверял положение дел. На новый самолет возлагались большие надежды.
Испытание была ответственным.
Наконец дали старт. Вопреки метеорологическим прогнозам, летчик не
встретил в пути ни единого облачка. Через два часа после вылета, пройдя 1000
километров, Ни-кашин благополучно приземлился.
Так была удвоена дальность. Так родился ЛаГТ-3. Самолет ЛаГГ-2 никогда
не существовал. По государственной нумерации истребители носили тогда
нечетные номера. Четные присваивались бомбардировщикам *.
Создателям ЛаГТ-3 казалось, что теперь резервы, таившиеся в
конструкции, полностью исчерпаны. Ни один из них и предполагать не мог, что
не за горами день, когда ЛаГГ-3 породит другой, еще более совершенный
самолет. Это удастся сделать при помощи иных резервов, о существовании
которых в осенние дни 1940 года не подозревал никто. Даже сам Лавочкин.
На следующий день после полета решением правительства ЛаГГ-3 запустили
в серию на пяти заводах. На один из этих заводов, считавшихся головным,
поехал Лавочкин. Конструкторский триумвират, создавший ЛаГГ-3, перестал
существовать. Отныне каждый из главных зашагал своей собственной,
самостоятельной дорогой.
Запуск в производство ЛаГТ-3 интересен еще одной подробностью. Это не
единственный самолет, в конструк-
______________________________________________________________________________
* А также и штурмовикам.- Ред.
______________________________________________________________________________
ции которого использовалась дельта-древесина. Истребитель И-28 с
двигателем воздушного охлаждения М-87А спроектировал В. П. Яценко. Но И-28
не выдержал соревнования с ЛаГГ-3, и Яценко охотно помог Лавочкину, став его
представителем на одном из заводов. Дельта-древесина была использована и на
МиГ-3.
Приближение грозы
Завод, на который прибыл со своими сотрудниками Семен Алексеевич (из
ста инженеров, создавших ЛаГГ-3, с ним приехали сюда не более тридцати),
строил до этого истребители Поликарпова И-16. У этих лобастых самолетов
прочная и добрая слава отличных бойцов. И людям, строившим И-16, было очень
трудно поверить, что ветеранов, первыми вступивших в бой с "мессершмиттами",
уже пора увольнять в отставку. Этот процесс был частью широких и энергичных
мер, которыми правительство укрепляло оборону страны. Промышленность
осваивала и одновременно увеличивала не только выпуск новых самолетов, но и
танков, артиллерии, кораблей...
На заводе встретили конструктора Лавочкина и его самолет несколько
настороженно. И-16 - апробированная машина с отлично отработанной
технологией. Естественно, что выпускать такие самолеты гораздо легче. К тому
же завод накопил изрядный задел деталей для И-16 и подготовил "свою" новую
машину: истребитель, спроектированный на том же заводе М. М. Пашининым.
Заводских рабочих и инженеров особенно подкупало в этом самолете то, что при
его производстве можно было использовать около 60 % деталей от И-16. Все это
немало способствовало тому, что истребитель И-16 продолжал выходить из
сборочного цеха.
Выпуск устарелого истребителя нужно было немедленно прекратить, и для
этого понадобились крутые меры. Стране необходимы новые истребители, удобные
не столь в производстве (хотя это качество никто не сбрасывал со счетов), а
в будущих боях.
В напряженные месяцы конца 1940 года другого выхода не было. Любой
ценой ликвидировать разрыв в уровне советской и немецкой авиации! Любой
ценой!
Заводы переключались на производство новых машин. Это означало, что в
течение нескольких месяцев такие заводы вообще ничего не выпускали: для
новых машин нужно готовить оснастку, приспособления, специальный инструмент.
Нередко между приказом о замене машины и выпуском первого нового самолета
проходило около полугода.
Все это очень беспокоило специалистов. Шутка ли - прекратить
производство старых самолетов, а успеем ли мы развернуть производство, чтобы
выпустить достаточное количество новых? Авиационной промышленности
предстояло сделать почти невозможное...
Даже теперь, спустя много лет, когда остались позади и волнения, и
причины, их вызывавшие, нельзя не почувствовать, сколь трудной оказалась для
авиапромышленности развернувшаяся еще перед войной борьба за победу. Для
Лавочкина, пожалуй, труднее, чем для многих. Правда, ЛаГГ-3 летал, и летал
неплохо. Но нужно было сделать его технологичнее (более удобным для
серийного производства).
Он не мог считаться законченным произведением инженерного искусства,
пока производство не удавалось перевести на поток. Увы, в первые месяцы
своего существования машина была еще очень сыра и для поточного производства
не годилась.
Вместе с технологами конструкторы спешили доделать машину. Скорей!
Скорей! Медлить нельзя. Ощущение неотвратимо надвигающейся войны пропитывало
атмосферу.
Развитие авиационной промышленности и до этого считалось важнейшим
государственным делом. Насколько это стало важным теперь - говорит тот факт,
что по докладу руководителей авиапромышленности ЦК партии принял решение
ускорить строительство новых авиазаводов и расширить действующие. Решение
обязывало государственные органы предоставлять авиапромышленности все
необходимое, вплоть до перевода в авиапромышленность предприятий из других
отраслей народного хозяйства. ЦК потребовал от секретарей ЦК компартий
республик, обкомов и горкомов взять под особый контроль всю эту работу. В
самом ЦК создали специальную комиссию, еженедельно рассматривавшую ход
строительства предприятий авиапромышленности и оказывавшую исполнителям
необходимую помощь. Члены Политбюро выезжали на места, чтобы контролировать
и форсировать выполнение этой жизненно важной для страны задачи.
Летом 1940 года после побед в Европе фашистские заправилы, видимо,
окончательно уверовав в тактику "молниеносной" войны, согласились вдруг
продать Советскому Союзу образцы своих боевых самолетов.
Расчет был прост. Во-первых, свидетельствовалось мнимое миролюбие
гитлеровского рейха. Во-вторых, не выдавалась военная тайна, ибо эти
самолеты уже воевали в Европе, а самолет, участвовавший в массовых боевых
операциях, не мог оставаться секретным. В-третьих, гитлеровцы не
сомневались, что за короткий срок, оставшийся до первых сражений,
заимствовать удачные решения немецких конструкторов советские инженеры никак
не успеют.
Впервые германскую авиационную военную технику, до этого тщательнейшим
образом от всех скрываемую, советские специалисты увидели в Германии. Ее
показали одной из наших авиационных делегаций. Этот акт германского
командования выглядел настолько непривычным и неожиданным, что часть членов
делегации даже усомнилась, действительно ли им показывают новейшие самолеты,
состоящие на вооружении люфтваффе? Однако, услыхав высказанные сомнения,
генерал-полковник авиации Удет, заместитель Геринга, ведавший технической
частью министерства авиации (в прошлом один из известнейших немецких
летчиков), сухо сказал:
- Я офицер и за свои слова отвечаю. Мы показали все, а если не нравится
- не покупайте. Мы не настаиваем. Дело ваше...
После некоторых сомнений и обсуждения всех "за" и "против"
продемонстрированные самолеты все же были куплены.
В сопровождении рабочих и представителей фирм немецкие самолеты прибыли
на Центральный аэродром. Рядом с Ленинградским шоссе, за забором, шли
сборочные работы. Странно было смотреть на рабочих с крупными надписями на
спинах комбинезонов - "Мессершмигт", "Хейнкель", "Юнкере"...
Как и другие конструкторы, Лавочкин познакомился с немецкой авиационной
техникой. Семену Алексеевичу показалось, что война придвинулась совсем
близко. Уже не фотографии, не схемы из зарубежных журналов, а реальные
машины со свежими пятнами краски на месте недавних свастик и крестов стояли
на советском аэродроме. Зрелище не из приятных.
"Итак, перед нами картина,-пишет летчик-испытатель И. И. Шелест,-
казавшаяся невозможной даже в мыслях:
на бетонной линейке у зеленого ковра аэродрома выстроились вместе с
нашими "ишаками", "яками", "мигами" "мессеры" и другие "немцы" -
"Дорнье-215", "Юнкерс-52".
Самолеты можно было не только рассматривать, но и летать на них,
оценивать, сравнивать.
Впечатления наши, к сожалению, были неутешительны. У немецких машин,
как будто бы грубо сработанных, угловатых, длиннохвостых было много
новшеств, и в воздухе они оказывались простыми и послушными...".
Последнее обстоятельство - простоту и послушность - отмечал не только
Шелест.
- "Мессершмитт-109" был замечательной машиной по простоте,-
свидетельствует заслуженный летчик-испытатель Г. М. Шиянов.- Машина -
солдат. Простая, доступная летчику самой низкой квалификации, который только
что вышел из школы.
"Немцы показывали авиационные заводы, конструкторские бюро,-рассказывал
мне А. И. Шахурин.- Разумеется, они показывали далеко не все, и наши
товарищи отлично это понимали. Но и то, что удалось увидеть, было интересно.
Советские авиационные специалисты впервые попали на подземные заводы,
познакомились с оборудованием конструкторских бюро. Летчикам-испытателям,
входившим в состав делегаций, разрешено было даже полетать на новых машинах.
После возвращения этих делегаций происходил широкий обмен
информацией...".
Из воспоминаний А. И. Шахурина и его заместителя А. С. Яковлева мы
знаем, что в 1939-1940 годах несколько таких делегаций посетило Германию.
Среди делегатов крупные авиационные работники - заместители наркома П. В.
Дементьев, А. С. Яковлев, В. П. Баландин, конструкторы Н. Н. Поликарпов, А.
И. Микоян, начальник ЦАГИ И. Ф. Петров, летчик-испытатель С. П. Супрун и
другие. Отчеты об этих поездках в Германию, знакомство с немецкими
самолетами и, наконец, выводы советских летчиков-испытателей, облетавших
немецкие боевые машины, воспринимались нашими конструкторами как серьезное
предостережение: не обольщаться! И хотя Лавочкин твердо убежден, что
последние советские самолеты ничуть не хуже немецких, он не мог не видеть,
что немецкие машины более "доведенные", более отработанные. Отсюда
естественное желание;
(да и не только его одного!) - отдать все силы на то, чтобы лишить
немецкую авиацию ее превосходства. Если оно и есть сейчас, то пусть оно
будет предельно кратковременным!
Иногда говорят: лучшее - враг хорошего. В ту достопамятную весну 1941
года Семен Алексеевич не раз имел возможность оценить мудрость этой
поговорки. Поначалу ЛаГГ-3 обладал пушкой и двумя пулеметами ШКАС. Военные
попросили увеличить запас патронов. Затем заменить легкие ШКАСы
крупнокалиберными пулеметами Березина. Снова увеличить запас патронов...
Огневая мощь машины возросла, но конструктор не радовался. Превышение
веса не прошло безнаказанно. Перестало держать шасси. Усилили шасси - машина
стала еще тяжелее. ЛаГГ хуже повел себя на взлете и маневре. То ценное, чем
обладал опытный экземпляр, было утрачено. Хороший, когда им управлял опытный
пилот, истребитель не мог полностью проявить свои качества в руках летчика,
недостаточно подготовленного.
Пройдет время, и, вспоминая неудачи своих первых самостоятельных шагов,
Лавочкин скажет своему двоюродному брату А. 3. Гуревичу: "Я помню, когда мы
старались ставить всего побольше: скорость, дальность, огонь... Принцип этот
- всего побольше - не очень остроумен!.. Иногда важнее летать каких-нибудь
15 минут, но в эти 15 минут быть полным хозяином воздуха.
Война в разные периоды заставляла нас передвигать места отдельных
качеств. Был лозунг летать выше всех, а оказалось, что и низкий полет очень
большая ценность...
Чрезвычайно трудно предвидеть конкретную ситуацию во время войны. Эта
ситуация складывается из разных элементов, в сумме рождающих победу...".
Шел 1941 год. Тогда мы еще не знали, что уже разработан зловещий план
"Барбаросса" и назначены сроки разбойничьего, вероломного нападения на нашу
страну. Но мы хорошо понимали, что на фашистскую Германию работала
промышленность оккупированных государств. Фашистская Германия высасывала
жизненные силы и ресурсы порабощенных ею народов. Ее "хозяйственное
пространство" составило 4 миллиона квадратных километров с населением в 333
миллиона человек.
Разумеется, цифры, характеризовавшие германскую авиационную. мощь и
потенциал промышленности, работавшей на фашистов, тоже были тогда большим
секретом. Теперь, десятки лет спустя, мы знаем эти цифры.
"В начале 1941 года Германия имела 135 самолетостроительных и 35
моторостроительных заводов. Рост производственных мощностей ее
авиапромышленности увеличивался быстрыми темпами. Если в 1933 году в среднем
летчика-испытателя то же задание повторял испытатель военный. Правительство
одобрило предложение. Совместная работа наркома и командующего ВВС стала еще
теснее. Еще больше времени проводили они на аэродромах, где вокруг
экспериментальных самолетов хлопотали заводские и военные летчики,
мотористы, вооруженцы...
Сознаюсь, я не представлял себе ни масштаба этой титанической работы,
ни усилий, прилагавшихся для ее выполнения, до тех пор, пока не выслушал
рассказ А. И. Шахурина.
Жизнь на заводах и опытных аэродромах не прекращалась ни днем, ни
ночью. Все, что выявлялось в испытательных полетах, исправляли специальные
бригады. Сменяя друг друга, они работали круглые сутки. Задача неизменна: на
рассвете, к началу летного дня, машина должна быть готовой к подъему в
воздух.
Летчики промышленности и Военно-Воздушных Сил работали одновременно.
Преступлением считалась потеря каждого дня, каждого часа. Можно без
преувеличения сказать, что война для инженеров и рабочих оборонной
промышленности началась гораздо раньше 1941 года.
Руководители авиапромышленности стремились как можно быстрее установить
теснейшие контакты между исследователями, конструкторами и
производственниками. К испытаниям были привлечены институты промышленности -
Центральный аэрогидродинамический институт имени Н. Е. Жуковского (ЦАГИ),
Центральный институт авиационного моторостроения, Всесоюзный институт
авиационных материалов. Сотрудничество с учеными обусловлено как
необходимость, как непременное условие успеха и избежания ошибок. Но и этого
показалось мало. Сейчас просто трудно переоценить тот "кодекс законов"
инженерного творчества, который в 1940 году разработали, а в начале 1941
года опубликовали ученые, сделав его действенным оружием всех авиационных
конструкторских бюро. Именно этот документ во многом регламентировал жизнь и
деятельность молодых конструкторских коллективов. Я имею в виду
замечательное коллективное произведение - "Руководство для конструкторов",
вобравшее в себя рекомендации крупнейших советских специалистов по
аэродинамике и гидродинамике, прочности, вибрациям, летным испытаниям,
материалам, самолетному и моторному оборудованию, вооружению и т. д. Г. В.
Акимов, А. А. Дородницын, П. Я. Залесский, М. В. Келдыш, В. В. Косточкин, С.
Т. Кишкин, А. И. Макаревский, И. В. Остославский, Н. И. Петров, В. И.
Поликовский, Л. И. Седов, Г. П. Свищев, Н. С. Строев, В. В. Струмин-ский, М.
А. Тайц, А. Т. Туманов, А. В. Чесалов, С. Н. Шишкин и многие другие ученые
спешили поделиться с молодыми инженерами своими теоретическими и
практическими знаниями.
"Руководство для конструкторов" многим помогло в первую пору
становления молодых КБ. Вот что написал, например, по этому поводу А. С.
Яковлев:
"Огромную роль в практическом, использовании научных исследований, их
технической реализации сыграла разработка "Руководства для конструкторов",
унифициро-вавшего методику проектирования, постройки и испытания современных
самолетов.
Потребность в таком "Руководстве" возникла в связи с тем, что
конструкторские бюро не имели единой методики, каждое работало по своему
разумению и, надо сказать, не всегда удачно. Единственным обязательным для
всех законом были нормы прочности самолетов. Этому закону подчинялись все.
Другие же методологические вопросы разработаны не были, и даже продувка
самолетов в аэродинамических трубах трактовалась каждым конструктором
по-своему. Процесс проектирования, постройки и испытания самолетов
регламентирован не был, и постройка нередко велась кустарно, а это в
конечном счете приводило к большим и не всегда оправданным затратам
материальных средств и сил.
Пока в стране насчитывалось всего два-три конструкторских бюро да еще
таких квалифицированных, как КБ Туполева и Поликарпова, может быть, без
регламента и можно было обойтись, хотя и для них единое руководство было
полезно. Но когда конструкторских бюро стало много, без единого
методического "кодекса" работать уже было немыслимо. Все это особенно хорошо
поняли после того, как в результате кустарщины и неорганизованности в работе
в 1940 и 1941 годах несколько новых самолетов потерпели катастрофу при
испытательных полетах".
Эта энциклопедия конструкторского труда позволила упорядочить работу не
только внутри отдельных КБ, но и облегчила "внешние" связи (а без
взаимосвязей с научными институтами, другими конструкторскими коллективами
создать новый самолет просто невозможно). "Руководство для конструкторов"
обогатило проектировщиков и сведениями о возможностях бронирования,
применения такого новейшего оружия, как ракеты.
Наркомат не имел специального научно-исследовательского учреждения,
авторитетного для всех конструкторских бюро и заводов. А учреждение такое
было очень нужно. Нужно, чтобы проверять новые конструкции, чтобы следить за
соответствием серийных машин опытным образцам, чтобы экспериментально
исследовать рекомендации, способные улучшить летно-тактические качества той
или иной машины.
Впервые на научную основу летные испытания начал ставить в нашей стране
Н. Е. Жуковский. По его представлению ЦАГИ получил в свое распоряжение два
самолета. В институте учредили летный отдел, в котором почти до самой
Великой Отечественной войны сосредоточивалась летно-исследовательская
работа. Теперь жизнь предъявила этому отделу требования в таком объеме, что
они значительно превысили его возможности. Нужен был самостоятельный
научно-исследовательский институт, тем более что подобные институты уже
появились на Западе - в Германии, Англии, Америке...
Рассказывает профессор А. В. Чесалов:
"Летные испытания должны были играть большую роль, чем они играли. Это
отставание особенно сказалось в тридцатые годы. Без сильно развитой
исследовательской базы двигаться дальше было нельзя. Я пришел к Алексею
Ивановичу Шахурину, доложил ему об этом. Шахурин представил Сталину мое
письмо... В этом письме, написанном очень сжато - на двух страницах,
доказывалась необходимость создания такого института.
Мы просили для его создания три года. Резолюция Сталина превзошла наши
ожидания. Он не только согласился, но" заметил, что дело очень важное,
нельзя ли построить его в полтора года?
Строительство пошло невиданными темпами...".
Новый Летно-исследовательский институт возглавил Герой Советского Союза
М. М. Громов, его ближайшим помощником стал А. В. Чесалов.
Все было сделано, чтобы не ошибиться в жестком отборе самолетов,
претендовавших на право стать массовыми истребителями советских
Военно-Воздушных Сил.
В этой работе большую роль сыграл также Научно-испытательный институт
Военно-Воздушных Сил - важный испытательный центр, который возглавлял тогда
выдающийся деятель отечественной авиации Александр Иванович Филин.
"Филин был очень яркой, очень интересной фигурой в нашем летном мире,-
вспоминает А. И. Шахурин.- Он был одним из первых в стране
летчиков-инженеров. Это важное обстоятельство - в ту пору формировалась
техника, требовавшая от летчиков инженерных знаний. Эти знания были особенно
необходимы летчикам, испытывавшим истребители. Если на бомбардировщик можно
посадить борт-инженера, ведущего инженера, механиков, то на ист-
ребителе один-единственный человек - это все. Он и летчик, и инженер, и
научный работник. Конечно, такой человек должен обладать и инженерными
знаниями, и быть мастером летного дела. Филин был и тем и другим.
Став начальником НИИ ВВС, то есть руководителем учреждения, которое
давало оценку всей новой авиационной технике, Филин оказался на том посту,
где он и должен был быть".
Чтобы не оставалось сомнений, насколько характеристика руководителя НИИ
ВВС А. И. Филина оказалась существенной для становления авиаконструктора
Лавочкина, дополню ее еще одним свидетельством - рассказом генерала В. Р.
Ефремова, который долгие годы был военпредом в КБ Лавочкина:
"В том, что у Лавочкина оказалась хорошая машина, значительную роль
сыграли специалисты НИИ ВВС *. Летчики и инженеры быстро испытали самолет
Лавочкина, и самолет им понравился. Мне рассказывали, что, когда нужно было
решать принципиальные вопросы, ведущие инженеры были вхожи в правительство.
Они очень поддержали Лавочкина и рекомендовали самолет в серийное
производство".
Изучив проект первого ЛаГГа, Шахурин и Смушкевич нагрянули в
конструкторское бюро Лавочкина. Никашин, казалось бы, вполне благополучно
заканчивал свою работу. Но Лавочкину, Горбунову и Гудкову пришлось услышать
слова, которых они меньше всего ожидали:
-- Ваша машина хороша, но стране нужен не хороший, а отличный самолет.
Чтобы ЛаГГ стал таким, его дальность надо удвоить. Без этого ваш истребитель
не имеет право на жизнь. Но на это мы можем дать вам один-единственный
месяц-Легко сказать - месяц. А как выполнить за месяц такое сложное задание?
Переконструировать самолет? Нет! Для этого просто не было времени. Чтобы
дать ЛаГГу дополнительный запас топлива, способный обеспечить повышенную
дальность полета **, оставалось одно - искать какой-то никому неведомый
резерв.
_______________________________________________________________________________
* Это были летчик-инженер А. И. Никашин, ведущий инженер по испытаниям
М. И. Тараконовский, ведущий инженер по оборудованию Г. В. Самойлов, ведущий
инженер по вооружению В. А. Березин и механик И. В. Жулев.-Ред.
** Порядка 1000 километров.-Ред.
_______________________________________________________________________________
На компоновочном столе, длинном, узком, раскатился рулон
чертежа-портрет первого ЛаГГа. Он был красив-новорожденный самолет,
прекрасно показавший себя в воздухе. Мудрено ли, что инженеры, создавшие эту
машину, любили ее, как всегда любят своих первенцев даже самые строгие
родители. И вот теперь красавцу-истребителю предстояло превратиться в
какую-то качественно иную машину. Предстояла серьезная хирургическая
операция, которую Лавочкин провел в стиле, очень характерном для всей его
конструкторской деятельности.
"Где бы я ни был, чтобы я ни делал, я всегда думал о самолете,- писал о
методах своей работы Семен Алексеевич.- Не о том, который уже летает, а о
том, которого еще нет, который должен быть. Иногда сидишь в театре, смотришь
спектакль и вдруг ловишь себя на мысли о самолете. Спектакль отодвинулся
куда-то далеко и перед глазами снова самолет...
Я еще не знаю, каким он будет. Смутно пока вырисовываются отдельные
детали. Я думаю. Иной человек мог бы сказать: довольно странное занятие - с
утра до вечера мерить шагами свой кабинет. Да занятие ли это? Но каждый
работает по-своему. Так, шагая, я передумываю и уточняю свою идею. Это труд.
Это утомительный напряженный труд.
И когда, наконец, мне становится ясным, какой должна быть эта новая
машина, я зову к себе моих товарищем по работе. "Вот, что я придумал,-
говорю я им,- как вам это нравится?" Они слушают внимательно, что-то
записывают, чертят. Начинается обсуждение. Иногда мне кажется, что им
слишком нравится моя идея, и я не могу сдержаться.
- Критикуйте же, черт возьми! - кричу я им.
Они входят в азарт, и в кабинете поднимается такой шум, что посетители,
сидящие в приемной, могут подумать, что тут собрались заклятые враги. Но
всем нам дорого наше общее дело, поэтому мы все так горячимся и выходим из
себя. Обсуждение кончается. Мы довольны. Теперь, по крайней мере, каждому из
нас ясно, в чем он прав и в чем не прав. Теперь можно начинать.
И вот на чертеже появляется первая линия. Десятки людей работают над
будущим самолетом. Моя стройная машина как бы распадается на отдельные
части: мотор, винтовая группа, вооружение,- над каждой частью работают
специалисты. И все торопятся - скорей, ско-
рей! Переделка ЛаГГ-1 - не исключение из этого общего правила.
Подобно крыльям большинства самолетов, крыло ЛаГГ-1 имело каркас.
Продольные балки - лонжероны и стрингеры пересекались поперечными элементами
- нервюрами, одновременно обеспечивающими прочность и аэродинамический
профиль крыла.
Усилив крыло поперечными балочками, Лавочкин вырезал участок нервюр
между лонжеронами и разместил в образовавшемся отсеке дополнительные баки.
Решение выглядело предельно бесхитростным, хотя на поиски его ушел месяц
напряженнейшего труда. Итог этой работы должен был подвести полет.
В день перелета готовиться к вылету начали около пяти утра, а
стартовали лишь во второй половине дня. Держали синоптики, обещавшие
нелетную погоду на трассе. А телефон не умолкал. Каждые десять минут Шахурин
проверял положение дел. На новый самолет возлагались большие надежды.
Испытание была ответственным.
Наконец дали старт. Вопреки метеорологическим прогнозам, летчик не
встретил в пути ни единого облачка. Через два часа после вылета, пройдя 1000
километров, Ни-кашин благополучно приземлился.
Так была удвоена дальность. Так родился ЛаГТ-3. Самолет ЛаГГ-2 никогда
не существовал. По государственной нумерации истребители носили тогда
нечетные номера. Четные присваивались бомбардировщикам *.
Создателям ЛаГТ-3 казалось, что теперь резервы, таившиеся в
конструкции, полностью исчерпаны. Ни один из них и предполагать не мог, что
не за горами день, когда ЛаГГ-3 породит другой, еще более совершенный
самолет. Это удастся сделать при помощи иных резервов, о существовании
которых в осенние дни 1940 года не подозревал никто. Даже сам Лавочкин.
На следующий день после полета решением правительства ЛаГГ-3 запустили
в серию на пяти заводах. На один из этих заводов, считавшихся головным,
поехал Лавочкин. Конструкторский триумвират, создавший ЛаГГ-3, перестал
существовать. Отныне каждый из главных зашагал своей собственной,
самостоятельной дорогой.
Запуск в производство ЛаГТ-3 интересен еще одной подробностью. Это не
единственный самолет, в конструк-
______________________________________________________________________________
* А также и штурмовикам.- Ред.
______________________________________________________________________________
ции которого использовалась дельта-древесина. Истребитель И-28 с
двигателем воздушного охлаждения М-87А спроектировал В. П. Яценко. Но И-28
не выдержал соревнования с ЛаГГ-3, и Яценко охотно помог Лавочкину, став его
представителем на одном из заводов. Дельта-древесина была использована и на
МиГ-3.
Приближение грозы
Завод, на который прибыл со своими сотрудниками Семен Алексеевич (из
ста инженеров, создавших ЛаГГ-3, с ним приехали сюда не более тридцати),
строил до этого истребители Поликарпова И-16. У этих лобастых самолетов
прочная и добрая слава отличных бойцов. И людям, строившим И-16, было очень
трудно поверить, что ветеранов, первыми вступивших в бой с "мессершмиттами",
уже пора увольнять в отставку. Этот процесс был частью широких и энергичных
мер, которыми правительство укрепляло оборону страны. Промышленность
осваивала и одновременно увеличивала не только выпуск новых самолетов, но и
танков, артиллерии, кораблей...
На заводе встретили конструктора Лавочкина и его самолет несколько
настороженно. И-16 - апробированная машина с отлично отработанной
технологией. Естественно, что выпускать такие самолеты гораздо легче. К тому
же завод накопил изрядный задел деталей для И-16 и подготовил "свою" новую
машину: истребитель, спроектированный на том же заводе М. М. Пашининым.
Заводских рабочих и инженеров особенно подкупало в этом самолете то, что при
его производстве можно было использовать около 60 % деталей от И-16. Все это
немало способствовало тому, что истребитель И-16 продолжал выходить из
сборочного цеха.
Выпуск устарелого истребителя нужно было немедленно прекратить, и для
этого понадобились крутые меры. Стране необходимы новые истребители, удобные
не столь в производстве (хотя это качество никто не сбрасывал со счетов), а
в будущих боях.
В напряженные месяцы конца 1940 года другого выхода не было. Любой
ценой ликвидировать разрыв в уровне советской и немецкой авиации! Любой
ценой!
Заводы переключались на производство новых машин. Это означало, что в
течение нескольких месяцев такие заводы вообще ничего не выпускали: для
новых машин нужно готовить оснастку, приспособления, специальный инструмент.
Нередко между приказом о замене машины и выпуском первого нового самолета
проходило около полугода.
Все это очень беспокоило специалистов. Шутка ли - прекратить
производство старых самолетов, а успеем ли мы развернуть производство, чтобы
выпустить достаточное количество новых? Авиационной промышленности
предстояло сделать почти невозможное...
Даже теперь, спустя много лет, когда остались позади и волнения, и
причины, их вызывавшие, нельзя не почувствовать, сколь трудной оказалась для
авиапромышленности развернувшаяся еще перед войной борьба за победу. Для
Лавочкина, пожалуй, труднее, чем для многих. Правда, ЛаГГ-3 летал, и летал
неплохо. Но нужно было сделать его технологичнее (более удобным для
серийного производства).
Он не мог считаться законченным произведением инженерного искусства,
пока производство не удавалось перевести на поток. Увы, в первые месяцы
своего существования машина была еще очень сыра и для поточного производства
не годилась.
Вместе с технологами конструкторы спешили доделать машину. Скорей!
Скорей! Медлить нельзя. Ощущение неотвратимо надвигающейся войны пропитывало
атмосферу.
Развитие авиационной промышленности и до этого считалось важнейшим
государственным делом. Насколько это стало важным теперь - говорит тот факт,
что по докладу руководителей авиапромышленности ЦК партии принял решение
ускорить строительство новых авиазаводов и расширить действующие. Решение
обязывало государственные органы предоставлять авиапромышленности все
необходимое, вплоть до перевода в авиапромышленность предприятий из других
отраслей народного хозяйства. ЦК потребовал от секретарей ЦК компартий
республик, обкомов и горкомов взять под особый контроль всю эту работу. В
самом ЦК создали специальную комиссию, еженедельно рассматривавшую ход
строительства предприятий авиапромышленности и оказывавшую исполнителям
необходимую помощь. Члены Политбюро выезжали на места, чтобы контролировать
и форсировать выполнение этой жизненно важной для страны задачи.
Летом 1940 года после побед в Европе фашистские заправилы, видимо,
окончательно уверовав в тактику "молниеносной" войны, согласились вдруг
продать Советскому Союзу образцы своих боевых самолетов.
Расчет был прост. Во-первых, свидетельствовалось мнимое миролюбие
гитлеровского рейха. Во-вторых, не выдавалась военная тайна, ибо эти
самолеты уже воевали в Европе, а самолет, участвовавший в массовых боевых
операциях, не мог оставаться секретным. В-третьих, гитлеровцы не
сомневались, что за короткий срок, оставшийся до первых сражений,
заимствовать удачные решения немецких конструкторов советские инженеры никак
не успеют.
Впервые германскую авиационную военную технику, до этого тщательнейшим
образом от всех скрываемую, советские специалисты увидели в Германии. Ее
показали одной из наших авиационных делегаций. Этот акт германского
командования выглядел настолько непривычным и неожиданным, что часть членов
делегации даже усомнилась, действительно ли им показывают новейшие самолеты,
состоящие на вооружении люфтваффе? Однако, услыхав высказанные сомнения,
генерал-полковник авиации Удет, заместитель Геринга, ведавший технической
частью министерства авиации (в прошлом один из известнейших немецких
летчиков), сухо сказал:
- Я офицер и за свои слова отвечаю. Мы показали все, а если не нравится
- не покупайте. Мы не настаиваем. Дело ваше...
После некоторых сомнений и обсуждения всех "за" и "против"
продемонстрированные самолеты все же были куплены.
В сопровождении рабочих и представителей фирм немецкие самолеты прибыли
на Центральный аэродром. Рядом с Ленинградским шоссе, за забором, шли
сборочные работы. Странно было смотреть на рабочих с крупными надписями на
спинах комбинезонов - "Мессершмигт", "Хейнкель", "Юнкере"...
Как и другие конструкторы, Лавочкин познакомился с немецкой авиационной
техникой. Семену Алексеевичу показалось, что война придвинулась совсем
близко. Уже не фотографии, не схемы из зарубежных журналов, а реальные
машины со свежими пятнами краски на месте недавних свастик и крестов стояли
на советском аэродроме. Зрелище не из приятных.
"Итак, перед нами картина,-пишет летчик-испытатель И. И. Шелест,-
казавшаяся невозможной даже в мыслях:
на бетонной линейке у зеленого ковра аэродрома выстроились вместе с
нашими "ишаками", "яками", "мигами" "мессеры" и другие "немцы" -
"Дорнье-215", "Юнкерс-52".
Самолеты можно было не только рассматривать, но и летать на них,
оценивать, сравнивать.
Впечатления наши, к сожалению, были неутешительны. У немецких машин,
как будто бы грубо сработанных, угловатых, длиннохвостых было много
новшеств, и в воздухе они оказывались простыми и послушными...".
Последнее обстоятельство - простоту и послушность - отмечал не только
Шелест.
- "Мессершмитт-109" был замечательной машиной по простоте,-
свидетельствует заслуженный летчик-испытатель Г. М. Шиянов.- Машина -
солдат. Простая, доступная летчику самой низкой квалификации, который только
что вышел из школы.
"Немцы показывали авиационные заводы, конструкторские бюро,-рассказывал
мне А. И. Шахурин.- Разумеется, они показывали далеко не все, и наши
товарищи отлично это понимали. Но и то, что удалось увидеть, было интересно.
Советские авиационные специалисты впервые попали на подземные заводы,
познакомились с оборудованием конструкторских бюро. Летчикам-испытателям,
входившим в состав делегаций, разрешено было даже полетать на новых машинах.
После возвращения этих делегаций происходил широкий обмен
информацией...".
Из воспоминаний А. И. Шахурина и его заместителя А. С. Яковлева мы
знаем, что в 1939-1940 годах несколько таких делегаций посетило Германию.
Среди делегатов крупные авиационные работники - заместители наркома П. В.
Дементьев, А. С. Яковлев, В. П. Баландин, конструкторы Н. Н. Поликарпов, А.
И. Микоян, начальник ЦАГИ И. Ф. Петров, летчик-испытатель С. П. Супрун и
другие. Отчеты об этих поездках в Германию, знакомство с немецкими
самолетами и, наконец, выводы советских летчиков-испытателей, облетавших
немецкие боевые машины, воспринимались нашими конструкторами как серьезное
предостережение: не обольщаться! И хотя Лавочкин твердо убежден, что
последние советские самолеты ничуть не хуже немецких, он не мог не видеть,
что немецкие машины более "доведенные", более отработанные. Отсюда
естественное желание;
(да и не только его одного!) - отдать все силы на то, чтобы лишить
немецкую авиацию ее превосходства. Если оно и есть сейчас, то пусть оно
будет предельно кратковременным!
Иногда говорят: лучшее - враг хорошего. В ту достопамятную весну 1941
года Семен Алексеевич не раз имел возможность оценить мудрость этой
поговорки. Поначалу ЛаГГ-3 обладал пушкой и двумя пулеметами ШКАС. Военные
попросили увеличить запас патронов. Затем заменить легкие ШКАСы
крупнокалиберными пулеметами Березина. Снова увеличить запас патронов...
Огневая мощь машины возросла, но конструктор не радовался. Превышение
веса не прошло безнаказанно. Перестало держать шасси. Усилили шасси - машина
стала еще тяжелее. ЛаГГ хуже повел себя на взлете и маневре. То ценное, чем
обладал опытный экземпляр, было утрачено. Хороший, когда им управлял опытный
пилот, истребитель не мог полностью проявить свои качества в руках летчика,
недостаточно подготовленного.
Пройдет время, и, вспоминая неудачи своих первых самостоятельных шагов,
Лавочкин скажет своему двоюродному брату А. 3. Гуревичу: "Я помню, когда мы
старались ставить всего побольше: скорость, дальность, огонь... Принцип этот
- всего побольше - не очень остроумен!.. Иногда важнее летать каких-нибудь
15 минут, но в эти 15 минут быть полным хозяином воздуха.
Война в разные периоды заставляла нас передвигать места отдельных
качеств. Был лозунг летать выше всех, а оказалось, что и низкий полет очень
большая ценность...
Чрезвычайно трудно предвидеть конкретную ситуацию во время войны. Эта
ситуация складывается из разных элементов, в сумме рождающих победу...".
Шел 1941 год. Тогда мы еще не знали, что уже разработан зловещий план
"Барбаросса" и назначены сроки разбойничьего, вероломного нападения на нашу
страну. Но мы хорошо понимали, что на фашистскую Германию работала
промышленность оккупированных государств. Фашистская Германия высасывала
жизненные силы и ресурсы порабощенных ею народов. Ее "хозяйственное
пространство" составило 4 миллиона квадратных километров с населением в 333
миллиона человек.
Разумеется, цифры, характеризовавшие германскую авиационную. мощь и
потенциал промышленности, работавшей на фашистов, тоже были тогда большим
секретом. Теперь, десятки лет спустя, мы знаем эти цифры.
"В начале 1941 года Германия имела 135 самолетостроительных и 35
моторостроительных заводов. Рост производственных мощностей ее
авиапромышленности увеличивался быстрыми темпами. Если в 1933 году в среднем