- Меня Иваном зовут, - сообщил мне хозяин и проводил из прихожей в тесную комнату, в которой стояли два дубовых стола, застеленные цветными скатертями. Светили люстры в запыленных чехлах, поэтому комната не казалась такой уж темной. Что же позабыла здесь дивная тетя Пульхерия?
Иван показал мне на обшарпанный стул. Я стряхнул с него пыль и послушно присел.
- Итак? - повторил я свой недавний вопрос.
- Всему свое время, - резонно заметил хозяин. Извлек из буфета пару рюмок и косушку водки. Я спорить не стал, главное, чтобы мой подозрительный собеседник разговорился. Пить я, конечно, особо не стал, вид только сделал. А Иван знай пьет, ему приятно!
Я снова внимательнейшим образом осмотрелся по сторонам, заметив, что постель-то застелена на скорую руку. Или постоялец торопился куда? То ли беден, чтобы на прислугу раскошеливаться, (но тогда какие дела у него с Пульхерией?), то ли опасается чего! Лишних глаз боится! А второе-то вернее!
Не зря у тетушки глаза на мокром месте, не застала возлюбленного! И с чего это я такое вообразил? Верю досужим сплетникам! И в кого это я сам превратился?
У меня даже невольный вздох вырвался, вот ведь взгрустнулось не ко времени!
- Чего, барин, печалитесь? - поинтересовался Иван, отхлебывая приличную порцию рассола.
- Да разговор что-то у нас с тобою не клеится.
- Дама эта из общества, - заверил меня хозяин многоз- начительно.
- Это мне ведомо, - ответил я. - А как по имени? Приезжала к кому? И часто ли сюда наведывается?
- Ой! - отмахнулся Ваня. - Уж вы меня вопросами ну засыпали прямо! Да ладно! - хозяин махнул рукой с косого плеча. Кривоват малость был. Обидела матушка-природа! Или Господь Бог недоглядел! - На П как-то, Пульхерия, что ли? - ответил он. Приезжала не часто, да видно по амурным делам, - Иван слащаво заулыбался, да так, что меня едва не стошнило. - К моему постояльцу, Данилке Рыжову.
- И молод Данилка?
- Да нет, я бы не сказал, - замялся хозяин.
- Какого твой постоялец чина-звания? - поинтересовался я. - Неужто он из простых?
- Не знаю, - смутился Ваня, опорожнив еще одну рюмку. - Не кажется мне так, хотя он и вид делал. Не изъясняются так простые, да с барынями романы не крутят!
- Каков твой Данила из себя?
Хозяин задумался, зачесал в затылке, заерзал на ветхом стуле и, наконец, выговорил, все еще сомневаясь:
- Да никакой, - он пожал плечами. - Словно мышь серая, - и вдруг спохватился. - Глаза у него черные, маленькие такие, все время бегают. И одевается он сроду в черное, как сам сатана, - хозяин перекрестился.
"Ну и ну"? - изумился я. - Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.
- Покажи-ка! - приказал я Ивану. - Тоже твоего постояльца?
- Ага, - согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!
- А сейчас где Данила твой находится?
- В Москву подался, - ответил Иван.
- Это он тебе рассказал?
- Не-а, - замотал головой хозяин. - Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.
- Ушлый ты малый! - сказал я с невольным восхищением.
- На том и стоим, - гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.
Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть... в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.
- Я вам еще кое-что показать могу, - вдруг воодушевился Ванюша. Конечно, за дополнительную плату!
- Что именно? - заинтересовался я.
- Письмецо, - Ваня достал из-за пазухи конверт и за- махал им у меня перед носом.
- Чье? - у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?
- А вы как думаете? - хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.
За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.
- Неужели недавней гостьи? - полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.
- Умный вы барин, страсть какой умный! - присвистнул захмелевший Ванюша. - Ну все наперед знаете, - продолжал распинаться он.
- Твоими бы устами да мед пить! - усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. - Чего хочешь за письмецо-то?
- Ну, - замялся Иван. - Не знаю...
- Да, не тяни ты, выкладывай! - вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.
- На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, - наконец, выдавил из себя Иван.
- Нет, дорого, - решился я поиграть у него на нервах.
Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!
- Ну...
- Да ладно! - сжалился я. - Даю тебе два империала, один - за письмо, второй - за возможность обшарить рундук Данилы.
- О чем разговор! - просиял Ванюша, прослезился даже. - Мой дом - ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!
- Письмо!
Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.
- Из рук в руки просили! - приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии - человек весьма состоятельный.
Иван дрожащими руками передал мне письмо.
- А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? спросил я с волнением.
- Имеется, - кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.
Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.
"Дорогой друг! - Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. - Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, - продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. - Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, - я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. - Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, - на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня "милейший друг", - занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! - В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. - Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, - ужасалась она. - Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась... Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! - просила Пульхерия. - Я уверена, что за мной не следили. Я, - заявляла она с гордостью, - не настолько глупа!" заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.
Что-то подсказывало мне, что Данила Рыжов, или как бишь его, любезный друг, навряд ли простил бы Пульхерии ее невинный поступок. Но, к счастью для тетушки, он находился на приличном от нее расстоянии.
- Довольны? - осведомился успевший малость протрезветь к тому времени Иван.
- Еще бы, - я порылся в своем бумажнике и протянул ему два империала. Глазки хозяина заблестели ярче монет.
- А ларь? - спросил я об еще одной части нашего договора.
- Пожалуйста, - кособокий Иван пожал плечами. - Только ключ от него Данила всегда при себе держит.
- Так что же делать? - заволновался я.
- А фомка зачем? - искренне удивился кандидат на Владимирку. Я не стал уточнять, почему он держит в своем хозяйстве такие инструменты.
Иван проводил меня в прихожую и без труда взломал крышку длинного облезлого ларя.
- Ну вот, - сказал он. - И готово!
Я откинул крышку рундука и стал рыться в старом рваном тряпье, наличие которого ни в коем случае не уличало его владельца в преступном умысле. Если не считать некоторых вещей, которые скорее говорили в пользу актерских пристрастий Рыжова, таких, как накладные бороды, парики и тюбики с краской.
И все-таки что-то подстегивало меня в моем стремлении раскопать в этом ящике какой-либо необычный предмет, доказывающий причастность квартиросъемщика к убийству Виталия. И чутье, разумеется, меня не обмануло. Я обнаружил у рундука двойное дно! Что-то в этом роде я и предполагал увидеть.
Мне с трудом удалось приподнять деревянную крышку, и я постарался закрыть собой то, что лежало в ящике от глаз любопытного Ивана.
- Что там? - поинтересовался он, стараясь заглянуть мне через плечо.
- Не твое дело! - довольно грубо ответил я.
Иван почувствовал что здесь что-то не так, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше не ввязываться в эту историю.
- Да ладно, - махнул он рукой в мою сторону и вышел из коридора, оставив меня с моей страшной находкой наедине, которая и обрадовала, и испугала меня одновременно. Она только подтверждала самые мои худшие опасения.
На дне рундука был спрятан масонский фартук. Я потрогал его руками и почувствовал легкую дрожь, пробежавшую у меня по телу. Масон - убийца! Предатель! - вопил мой внутренний голос. Человек, которому не будет прощения.
Красная подкладка у фартука говорила о том, что владелец его был по меньшей мере мастером в сложной иерархии Ордена. Здесь же я обнаружил еще несколько ритуальных предметов, один из которых представлял из себя кубический камень - масонскую святую святых! Это был гексаэдр - символ совершенства, к которому стремился каждый масон.
Насколько мне было известно, культовые предметы обычно хранились под замком, и их строго-настрого запрещалось выносить из ложи. Видимо, этот человек должен был в спешке и тайным образом покинуть орденское собрание, поэтому он и не сдал хранителю церемониальные вещи. Иного объяснения случившемуся я просто не находил.
Теперь мне предстояло решить, что же делать с обнаруженными предметами. Если мои рассуждения верны, то не оставалось ничего иного, как передать находку Кутузову. А если я пошел по ложному следу?
Об этом было даже страшно подумать! Вдруг этот мнимый Данила выполняет какое-то очень важное масонское поручение! Но тогда зачем он выкрал через тетю Пульхерию письмо Виталия, в которым покойный предупреждал о нависшей над ним опасности? Если тайное поручение касалось и Строганова, то Кутузов обязательно должен был меня об этом предупредить! Итак, выходило, что я все-таки шел по верному следу.
- Иван! - позвал я хозяина.
- Барин? - живо откликнулся он.
- У тебя не найдется какого-нибудь мешка?
- А как же? Знамо дело, найдется! - Ему было в радость мне услужить, вероятно надеялся еще как-нибудь поживиться!
Он хлопнул дверью и скрылся в какой-то комнате, о существовании которой я до сего момента и не подозревал. Мне же удалось сложить фартук подкладкой вниз, так, что непосвященному было бы сложно догадаться, что это за предмет скрывается у меня под мышкой. Внутрь его я завернул кубический камень и сунул фартук в холщовый мешок, который принес мне окончательно протрезвевший хозяин.
Да, Иоанну Масону в своем труде "О познании самого себя" не приходилось описывать подобные вещи. Он и представить себе не мог, чем иной раз приходилось заниматься его верному и преданному последователю.
Когда я вышел из дома, над Санкт-Петербургом сгустились сумерки. Они были белыми и прозрачными, словно хрусталь, зыбкими, будто облако, и туманными. Любимое время воров и всякого рода проходимцев, излюбленное время масона Кольцова Якова, сына Андреева.
Я вернулся домой вне себя от переполнявшей меня тревоги. Моя ноша тяготила меня, я не знал, что делать с холщовым мешком, обжигающим руки.
Меня встретила Мира, обрадованная уже и тем, что я жив и здоров.
- Яков Андреевич, вы заставили нас поволноваться! - восклицала она. Горничная Аксаковой прибегала, спрашивала, как вы доехали, и велела передать на словах от Анюты, чтобы вы особо об этом деле не беспокоились. На досуге подумав, она решила, что не стоит вам этим докучать! Дело-то прошлое! Не хочет Анюта тревожить тетю Пульхерию, очень ей эта история не нравится! Вот мы и забеспокоились, вы-то уже который час неизвестно где пропадаете!
В Мириных глазах светилась искренняя тревога. Я испытывал к ней в некотором роде чувства отеческие и считал себя ответственным за ее судьбу. Потому ее участие меня несказанно растрогало.
- Ничего же не случилось, - я потрепал индианку по прекрасному смуглому плечу. - Если бы грозила опасность, ты бы почувствовала...
- Но она грозит! - воскликнула Мира, и щеки ее стали пунцовыми, как тонкое шелковое платье. - Я же говорила про меч!
- Про что? - поначалу я и не сообразил, что речь идет о дамокловом мече, увиденном индианкой во время ее незабываемого сеанса гадания. А что, если надо мной и впрямь нависла ужасная, все время грозящая опасность?! Но я был не в силах что-либо изменить, не в силах потягаться с Судьбой! Да и хотел ли я этого? По всей видимости, нет.
Но я так и видел Дамокла на сиракузском пиру, восседаю- щего на месте тирана, и острый, заточенный меч, повиснувший над его головой на конском волосе.
Не о том ли мече Кинрю слагал свое хокку?
Только кто был тем Дионисием, на чье царское место я имел неосторожность позариться? Кому перешел дорогу Виталий Строганов? Кому в настоящий момент досаждаю я?
Его имя мне предстояло выяснить в самом ближайшем будущем!
- Человек приходил от ...Кутузова, - его имя Мира всегда произносила с трудом, словно выдавливала из себя, как выплавлял из свинца амулеты ее древний слуга Сваруп. Ни один пантакль не давался индианке с таким трудом, ни одно заклинание!
- И что он велел мне передать? - спросил я серьезно.
- Что Иван Сергеевич изволит навестить вас сегодня вечером, процедила Мира сквозь зубы, - и что разговор пойдет о важных вещах.
В том, что разговор предстоит серьезный, я и не сомневался. Не в привычках Ивана Сергеевича наведываться ко мне по пустякам, да и ход моего расследования подтверждал справедливость этого утверждения.
- Яков Андреевич, - обратилась Мира ко мне. - Хотите, я заварю ваш любимый чай? - она умела делать напитки, придающие силы. Мира называла свои варева чаем, но я-то знал, что заваривала она совсем другие травы!
- Нет, - отказался я, потому что желал, чтобы голова моя оставалась ясной. Ей предстояло решить еще не одну загадку, и мне хотелось встретить Кутузова во всеоружии своего блестящего интеллекта!
Четверть часа спустя в гостиную спустился Кинрю.
- Ты можешь мне скоро понадобиться, - сообщил я ему.
- Очередная поездка? - обрадовался японец.
Я кивнул.
- Если не произойдет ничего непредвиденного, то завтра же мы отправимся в Москву!
Мира охнула:
- Неужели так скоро?!
- Мира, милая, мне уже не верится, что я привез тебя из Калькутты. Ты рассуждаешь, словно кисейная провинциальная барышня из Саратовской губернии, - начинал я потихоньку выходить из себя.
- Успокойтесь, Яков Андреевич, - кратко сказала Мира, и меня словно обдало ледяной водой. От нее так и веяло холодом. Я даже оторопел от неожиданности. - Я ваши планы не нарушу, - она подняла свою шаль и, не попрощавшись, зашагала в сторону лестницы.
Японец расхохотался, я же не знал, что и предпринять. С ней иногда случались такие вот приступы глубокой обиды. Обычно они проходили сами собой, потому как в такие минуты Мира к себе никого не подпускала, кроме Сварупа. А верный седой старик меня недолюбливал и в каждый удобный момент давал мне это понять. Я же, как полный идиот, чувствовал себя виноватым.
Привратник доложил мне, что явился долгожданный Иван Сергеевич. Я спешно проводил его к себе в кабинет и запер за собой дверь.
- Вам есть что мне рассказать? - осведомился Кутузов, рассматривая фонарик под потолком.
Я молча подошел к противоположной стене, отодвинул картину, открыл встроенный на этом месте тайник и извлек из него холщевый мешок, подаренный мне кособоким Иваном. Находку я перепрятал сразу, как только появился в особняке, еще до того, как Мира успела обрушить на меня лавину упреков.
Иван Сергеевич внимательными глазами умного человека, затаив дыхание, наблюдал за моими манипуляциями.
Я высыпал содержание мешка на стол, и Кутузов охнул:
- Откуда это у вас? - шея моего мастера напряглась, побагровела и стала прямо под цвет подкладки. Невольно Иван Сергеевич присел на диван. И мне показалось даже, что у него подогнулись колени. Ни разу еще мне не доводилось видеть наставника в таком состоянии.
- Вам принести воды? - встревожился я. Не хватало еще, чтобы Кутузов скончался в моем кабинете от сердечного приступа. - Я кликну горничную...
- Нет-нет! - запротестовал Кутузов. - Сейчас пройдет, - он расстегнул накрахмаленный воротник. - Значит, все это правда, - прошептал он со вздохом и устало откинулся на спинку. В комнате воцарилась тишина, и я выжидал, когда Иван Сергеевич первым ее нарушит.
- Где вы обнаружили эти вещи? - наконец, произнес Кутузов, понемногу приходивший в себя. Краска схлынула у него с лица, и кожа казалась теперь неестественно бледной. Он походил на средневекового монаха, забравшегося в чужую келью и от того не знающего, что предпринять.
- В одном неказистом домике на съемной квартире, - откровенно ответил я.
- И кто же ее снимает? - шея Кутузова снова побагровела.
- Некто Рыжов Данила, - сказал я в ответ, - но я полагаю, что данное имя вымышленное.
- Вам удалось с ним встретиться? - поинтересовался Иван Сергеевич, успокоившись.
- Нет, - сказал я. - По моим сведениям, человек, скрывающийся под этим именем, в настоящее время находится в Москве.
- К каким выводам вы пришли? - осведомился Кутузов, удобнее устроившись на диване и положив одну ногу себе на колено.
- Я полагаю, - ответил я, - что Виталию Строганову стало известно о каком-то неблаговидном поступке одного из членов Ордена. Вполне вероятно, я задумался, осторожно подбирая слова, - что речь в этом случае может идти о предательстве. Несчастный Строганов, судя по всему, сам собирался обратиться к кому-то из офицеров. Возможно, что злоумышленник об этом узнал и поспешил позаботиться о собственной безопасности. Конечно, события могли развиваться иначе, - продолжил я. - К примеру, Виталий решил разобраться с отступником самостоятельно, чем он и подписал себе смертный приговор, - я тяжело вздохнул. Строганова мне по-прежнему было безумно жаль. - Но убийца, для того чтобы замести следы, инсценировал несчастный случай. Вернее, - я поправился, - самоубийство. Однако дело оказалось шито белыми нитками, каким-то образом предатель узнал, что Строганов оставил письмо для меня, (вероятно, ему было известно о роде моих занятий) в котором он делился своими подозрениями. Но убийца не знал, где оно находится, поэтому он и обыскал строгановский кабинет, что и сорвало его план с инсценировкой. В этом случае у каждого нормального человека возникли бы некоторые сомнения, относительно самоубийства, - я перевел дух и снова продолжил свой рассказ. - Но преступнику и в этот раз повезло, кто-то сообщил ему, что свое послание Строганов оставил у своей бывшей невесты, и ему с виртуозной легкостью удалось извлечь его из аксаковской шкатулки посредством не в меру доверчивой тетушки.
Кутузов слушал меня очень внимательно, почти не меняя позы.
- Очень интересная версия, - похвалил он меня.
- Спасибо, - поблагодарил я наставника. - Только в этом случае мне до конца не ясна роль некоего Гастролера, карточного шулера. Судя по всему, именно он и помог убийце обставить дело таким образом, что все подумали о самоубийстве.
- Что вы имеете в виду? - осведомился Кутузов.
- Огромный карточный долг, - невозмутимо ответил я и показал ему записи Виталия.
- Вы неплохо поработали, - задумчиво произнес Иван Сергеевич. Но мастер не менял выражения своего лица, седые брови его по-прежнему оставались нахмуренными. - Вы не назвали имя преступника!
- У меня было мало времени, - оправдывался я. - И к сожалению, мне даже поименно не известны все члены нашего Ордена, я уж не говорю о том, чтобы знать их всех в лицо.
- Понимаю, - неожиданно согласился Кутузов. - Я должен сообщить вам одну ужасную новость, - продолжил он. Я затаил дыхание, внутренне подготовившись практически ко всему.
Мастер заговорил:
- Увы, но в деле появились новые обстоятельства. Я, дорогой мой Яков Андреевич, все-таки решился последовать вашему совету и проверить бумаги Ордена, а потому обратился с этой просьбой к одному из офицеров ложи, к секретарю, господину Ветлицкому. Он обнаружил исчезновение из нашего архива тайной переписки одного из руководителей Ордена.
Я ждал, что Иван Сергеевич назовет мне имя человека, чьему перу конкретно могла эта компрометирующая переписка принадлежать. А в том, что она была компрометирующая, я, можно сказать, и не сомневался. Но, как оказалось, я снова Кутузова недооценил и потому был вынужден с грустью констатировать, что он так до сих пор и не доверяет мне полностью.
Мастер не уточнил, кто написал эти злосчастные письма: сам Венерабль или один из орденских Смотрителей.
Тогда я поинтересовался у Ивана Сергеевича:
- К чему же может привести исчезновение этой переписки?
- К катастрофе, - коротко ответил Кутузов.
- В чем ее суть? - настроение Ивана Сергеевича стало передаваться и мне, поэтому я тоже заволновался.
- Я думаю вам, Яков Андреевич, известно об ордене ил- люминатов в Баварии? - предположил Кутузов.
Я этого и не отрицал. Орден иллюминатов сложился в Баварии где-то в конце восемнадцатого века. Структурой своей и тайными идеями иллюминаты были сродни масонам, но, в отличие от нас, в целом проповедующих покорность властям, они стремились к свержению тогда еще священной для нас монархии и замене ее республикой. Но в 1785 году баварское правительство положило конец подобным чаяниям, и общество иллюминатов было разгромлено.
- Конечно, - ответил я, не понимая еще в чем дело.
- У этого ордена в Баварии остались последователи... - промолвил Кутузов многозначительно. Теперь мне все стало ясно. Он намекал на то, что в руки предателя попала почти что революционная переписка!
- Теперь понятно, - ответил я.
- Не трудно догадаться, что если эти письма с, прямо заметим, неосторожными высказываниями попадутся каким-то образом на глаза Его Императорского Величества, Орден "Золотого скипетра", скорее всего, будет запрещен официально, - с пафосом констатировал Иван Сергеевич.
- Но кому это выгодно?! - воскликнул я.
- Вот вы, Яков Андреевич, и обязаны это выяснить, - ядовито выдавил из себя Кутузов. Внутреннее чутье мне подсказывало, что я впадаю в немилость. Мой наставник почему-то срывал свою досаду на мне.
Я пообещал, что сделаю все, что только будет возможно.
- Вот-вот, вы уж постарайтесь, Яков Андреевич! - улыбнулся Кутузов, и улыбка его под стрельчатыми сводами моего кабинета показалась мне зловещей. - Кстати, - добавил он, - вы и впрямь полагаете, что предатель не Строганов? Все то, что вы мне тут рассказали, не стоит и ломаного гроша. Все эти доказательства... - он кивнул на мешок с церемониальными вещами. Ведь этим самым Данилой мог быть и Строганов, и не уехал он ни в какую Москву, а кинулся в реку, опасаясь ужасной кары, вполне им заслуженной. Запутался он в долгах, вот и перепродал какому-то заинтересованному лицу нашу тайную переписку!
- А обыск у него дома? А похищенное послание?
- Да, что-то тут не вяжется, - согласился Кутузов. - Пожалуй, как это ни прискорбно, вы и правы. Задействовано здесь третье лицо! Так что, Кольцов, дерзайте! Письма вы должны мне лично в руки отдать!
- Сколько их? - поинтересовался я, потому как собирался выполнить это поручение, самым что ни на есть должным образом.
Иван показал мне на обшарпанный стул. Я стряхнул с него пыль и послушно присел.
- Итак? - повторил я свой недавний вопрос.
- Всему свое время, - резонно заметил хозяин. Извлек из буфета пару рюмок и косушку водки. Я спорить не стал, главное, чтобы мой подозрительный собеседник разговорился. Пить я, конечно, особо не стал, вид только сделал. А Иван знай пьет, ему приятно!
Я снова внимательнейшим образом осмотрелся по сторонам, заметив, что постель-то застелена на скорую руку. Или постоялец торопился куда? То ли беден, чтобы на прислугу раскошеливаться, (но тогда какие дела у него с Пульхерией?), то ли опасается чего! Лишних глаз боится! А второе-то вернее!
Не зря у тетушки глаза на мокром месте, не застала возлюбленного! И с чего это я такое вообразил? Верю досужим сплетникам! И в кого это я сам превратился?
У меня даже невольный вздох вырвался, вот ведь взгрустнулось не ко времени!
- Чего, барин, печалитесь? - поинтересовался Иван, отхлебывая приличную порцию рассола.
- Да разговор что-то у нас с тобою не клеится.
- Дама эта из общества, - заверил меня хозяин многоз- начительно.
- Это мне ведомо, - ответил я. - А как по имени? Приезжала к кому? И часто ли сюда наведывается?
- Ой! - отмахнулся Ваня. - Уж вы меня вопросами ну засыпали прямо! Да ладно! - хозяин махнул рукой с косого плеча. Кривоват малость был. Обидела матушка-природа! Или Господь Бог недоглядел! - На П как-то, Пульхерия, что ли? - ответил он. Приезжала не часто, да видно по амурным делам, - Иван слащаво заулыбался, да так, что меня едва не стошнило. - К моему постояльцу, Данилке Рыжову.
- И молод Данилка?
- Да нет, я бы не сказал, - замялся хозяин.
- Какого твой постоялец чина-звания? - поинтересовался я. - Неужто он из простых?
- Не знаю, - смутился Ваня, опорожнив еще одну рюмку. - Не кажется мне так, хотя он и вид делал. Не изъясняются так простые, да с барынями романы не крутят!
- Каков твой Данила из себя?
Хозяин задумался, зачесал в затылке, заерзал на ветхом стуле и, наконец, выговорил, все еще сомневаясь:
- Да никакой, - он пожал плечами. - Словно мышь серая, - и вдруг спохватился. - Глаза у него черные, маленькие такие, все время бегают. И одевается он сроду в черное, как сам сатана, - хозяин перекрестился.
"Ну и ну"? - изумился я. - Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.
- Покажи-ка! - приказал я Ивану. - Тоже твоего постояльца?
- Ага, - согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!
- А сейчас где Данила твой находится?
- В Москву подался, - ответил Иван.
- Это он тебе рассказал?
- Не-а, - замотал головой хозяин. - Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.
- Ушлый ты малый! - сказал я с невольным восхищением.
- На том и стоим, - гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.
Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть... в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.
- Я вам еще кое-что показать могу, - вдруг воодушевился Ванюша. Конечно, за дополнительную плату!
- Что именно? - заинтересовался я.
- Письмецо, - Ваня достал из-за пазухи конверт и за- махал им у меня перед носом.
- Чье? - у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?
- А вы как думаете? - хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.
За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.
- Неужели недавней гостьи? - полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.
- Умный вы барин, страсть какой умный! - присвистнул захмелевший Ванюша. - Ну все наперед знаете, - продолжал распинаться он.
- Твоими бы устами да мед пить! - усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. - Чего хочешь за письмецо-то?
- Ну, - замялся Иван. - Не знаю...
- Да, не тяни ты, выкладывай! - вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.
- На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, - наконец, выдавил из себя Иван.
- Нет, дорого, - решился я поиграть у него на нервах.
Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!
- Ну...
- Да ладно! - сжалился я. - Даю тебе два империала, один - за письмо, второй - за возможность обшарить рундук Данилы.
- О чем разговор! - просиял Ванюша, прослезился даже. - Мой дом - ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!
- Письмо!
Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.
- Из рук в руки просили! - приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии - человек весьма состоятельный.
Иван дрожащими руками передал мне письмо.
- А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? спросил я с волнением.
- Имеется, - кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.
Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.
"Дорогой друг! - Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. - Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, - продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. - Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, - я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. - Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, - на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня "милейший друг", - занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! - В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. - Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, - ужасалась она. - Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась... Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! - просила Пульхерия. - Я уверена, что за мной не следили. Я, - заявляла она с гордостью, - не настолько глупа!" заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.
Что-то подсказывало мне, что Данила Рыжов, или как бишь его, любезный друг, навряд ли простил бы Пульхерии ее невинный поступок. Но, к счастью для тетушки, он находился на приличном от нее расстоянии.
- Довольны? - осведомился успевший малость протрезветь к тому времени Иван.
- Еще бы, - я порылся в своем бумажнике и протянул ему два империала. Глазки хозяина заблестели ярче монет.
- А ларь? - спросил я об еще одной части нашего договора.
- Пожалуйста, - кособокий Иван пожал плечами. - Только ключ от него Данила всегда при себе держит.
- Так что же делать? - заволновался я.
- А фомка зачем? - искренне удивился кандидат на Владимирку. Я не стал уточнять, почему он держит в своем хозяйстве такие инструменты.
Иван проводил меня в прихожую и без труда взломал крышку длинного облезлого ларя.
- Ну вот, - сказал он. - И готово!
Я откинул крышку рундука и стал рыться в старом рваном тряпье, наличие которого ни в коем случае не уличало его владельца в преступном умысле. Если не считать некоторых вещей, которые скорее говорили в пользу актерских пристрастий Рыжова, таких, как накладные бороды, парики и тюбики с краской.
И все-таки что-то подстегивало меня в моем стремлении раскопать в этом ящике какой-либо необычный предмет, доказывающий причастность квартиросъемщика к убийству Виталия. И чутье, разумеется, меня не обмануло. Я обнаружил у рундука двойное дно! Что-то в этом роде я и предполагал увидеть.
Мне с трудом удалось приподнять деревянную крышку, и я постарался закрыть собой то, что лежало в ящике от глаз любопытного Ивана.
- Что там? - поинтересовался он, стараясь заглянуть мне через плечо.
- Не твое дело! - довольно грубо ответил я.
Иван почувствовал что здесь что-то не так, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше не ввязываться в эту историю.
- Да ладно, - махнул он рукой в мою сторону и вышел из коридора, оставив меня с моей страшной находкой наедине, которая и обрадовала, и испугала меня одновременно. Она только подтверждала самые мои худшие опасения.
На дне рундука был спрятан масонский фартук. Я потрогал его руками и почувствовал легкую дрожь, пробежавшую у меня по телу. Масон - убийца! Предатель! - вопил мой внутренний голос. Человек, которому не будет прощения.
Красная подкладка у фартука говорила о том, что владелец его был по меньшей мере мастером в сложной иерархии Ордена. Здесь же я обнаружил еще несколько ритуальных предметов, один из которых представлял из себя кубический камень - масонскую святую святых! Это был гексаэдр - символ совершенства, к которому стремился каждый масон.
Насколько мне было известно, культовые предметы обычно хранились под замком, и их строго-настрого запрещалось выносить из ложи. Видимо, этот человек должен был в спешке и тайным образом покинуть орденское собрание, поэтому он и не сдал хранителю церемониальные вещи. Иного объяснения случившемуся я просто не находил.
Теперь мне предстояло решить, что же делать с обнаруженными предметами. Если мои рассуждения верны, то не оставалось ничего иного, как передать находку Кутузову. А если я пошел по ложному следу?
Об этом было даже страшно подумать! Вдруг этот мнимый Данила выполняет какое-то очень важное масонское поручение! Но тогда зачем он выкрал через тетю Пульхерию письмо Виталия, в которым покойный предупреждал о нависшей над ним опасности? Если тайное поручение касалось и Строганова, то Кутузов обязательно должен был меня об этом предупредить! Итак, выходило, что я все-таки шел по верному следу.
- Иван! - позвал я хозяина.
- Барин? - живо откликнулся он.
- У тебя не найдется какого-нибудь мешка?
- А как же? Знамо дело, найдется! - Ему было в радость мне услужить, вероятно надеялся еще как-нибудь поживиться!
Он хлопнул дверью и скрылся в какой-то комнате, о существовании которой я до сего момента и не подозревал. Мне же удалось сложить фартук подкладкой вниз, так, что непосвященному было бы сложно догадаться, что это за предмет скрывается у меня под мышкой. Внутрь его я завернул кубический камень и сунул фартук в холщовый мешок, который принес мне окончательно протрезвевший хозяин.
Да, Иоанну Масону в своем труде "О познании самого себя" не приходилось описывать подобные вещи. Он и представить себе не мог, чем иной раз приходилось заниматься его верному и преданному последователю.
Когда я вышел из дома, над Санкт-Петербургом сгустились сумерки. Они были белыми и прозрачными, словно хрусталь, зыбкими, будто облако, и туманными. Любимое время воров и всякого рода проходимцев, излюбленное время масона Кольцова Якова, сына Андреева.
Я вернулся домой вне себя от переполнявшей меня тревоги. Моя ноша тяготила меня, я не знал, что делать с холщовым мешком, обжигающим руки.
Меня встретила Мира, обрадованная уже и тем, что я жив и здоров.
- Яков Андреевич, вы заставили нас поволноваться! - восклицала она. Горничная Аксаковой прибегала, спрашивала, как вы доехали, и велела передать на словах от Анюты, чтобы вы особо об этом деле не беспокоились. На досуге подумав, она решила, что не стоит вам этим докучать! Дело-то прошлое! Не хочет Анюта тревожить тетю Пульхерию, очень ей эта история не нравится! Вот мы и забеспокоились, вы-то уже который час неизвестно где пропадаете!
В Мириных глазах светилась искренняя тревога. Я испытывал к ней в некотором роде чувства отеческие и считал себя ответственным за ее судьбу. Потому ее участие меня несказанно растрогало.
- Ничего же не случилось, - я потрепал индианку по прекрасному смуглому плечу. - Если бы грозила опасность, ты бы почувствовала...
- Но она грозит! - воскликнула Мира, и щеки ее стали пунцовыми, как тонкое шелковое платье. - Я же говорила про меч!
- Про что? - поначалу я и не сообразил, что речь идет о дамокловом мече, увиденном индианкой во время ее незабываемого сеанса гадания. А что, если надо мной и впрямь нависла ужасная, все время грозящая опасность?! Но я был не в силах что-либо изменить, не в силах потягаться с Судьбой! Да и хотел ли я этого? По всей видимости, нет.
Но я так и видел Дамокла на сиракузском пиру, восседаю- щего на месте тирана, и острый, заточенный меч, повиснувший над его головой на конском волосе.
Не о том ли мече Кинрю слагал свое хокку?
Только кто был тем Дионисием, на чье царское место я имел неосторожность позариться? Кому перешел дорогу Виталий Строганов? Кому в настоящий момент досаждаю я?
Его имя мне предстояло выяснить в самом ближайшем будущем!
- Человек приходил от ...Кутузова, - его имя Мира всегда произносила с трудом, словно выдавливала из себя, как выплавлял из свинца амулеты ее древний слуга Сваруп. Ни один пантакль не давался индианке с таким трудом, ни одно заклинание!
- И что он велел мне передать? - спросил я серьезно.
- Что Иван Сергеевич изволит навестить вас сегодня вечером, процедила Мира сквозь зубы, - и что разговор пойдет о важных вещах.
В том, что разговор предстоит серьезный, я и не сомневался. Не в привычках Ивана Сергеевича наведываться ко мне по пустякам, да и ход моего расследования подтверждал справедливость этого утверждения.
- Яков Андреевич, - обратилась Мира ко мне. - Хотите, я заварю ваш любимый чай? - она умела делать напитки, придающие силы. Мира называла свои варева чаем, но я-то знал, что заваривала она совсем другие травы!
- Нет, - отказался я, потому что желал, чтобы голова моя оставалась ясной. Ей предстояло решить еще не одну загадку, и мне хотелось встретить Кутузова во всеоружии своего блестящего интеллекта!
Четверть часа спустя в гостиную спустился Кинрю.
- Ты можешь мне скоро понадобиться, - сообщил я ему.
- Очередная поездка? - обрадовался японец.
Я кивнул.
- Если не произойдет ничего непредвиденного, то завтра же мы отправимся в Москву!
Мира охнула:
- Неужели так скоро?!
- Мира, милая, мне уже не верится, что я привез тебя из Калькутты. Ты рассуждаешь, словно кисейная провинциальная барышня из Саратовской губернии, - начинал я потихоньку выходить из себя.
- Успокойтесь, Яков Андреевич, - кратко сказала Мира, и меня словно обдало ледяной водой. От нее так и веяло холодом. Я даже оторопел от неожиданности. - Я ваши планы не нарушу, - она подняла свою шаль и, не попрощавшись, зашагала в сторону лестницы.
Японец расхохотался, я же не знал, что и предпринять. С ней иногда случались такие вот приступы глубокой обиды. Обычно они проходили сами собой, потому как в такие минуты Мира к себе никого не подпускала, кроме Сварупа. А верный седой старик меня недолюбливал и в каждый удобный момент давал мне это понять. Я же, как полный идиот, чувствовал себя виноватым.
Привратник доложил мне, что явился долгожданный Иван Сергеевич. Я спешно проводил его к себе в кабинет и запер за собой дверь.
- Вам есть что мне рассказать? - осведомился Кутузов, рассматривая фонарик под потолком.
Я молча подошел к противоположной стене, отодвинул картину, открыл встроенный на этом месте тайник и извлек из него холщевый мешок, подаренный мне кособоким Иваном. Находку я перепрятал сразу, как только появился в особняке, еще до того, как Мира успела обрушить на меня лавину упреков.
Иван Сергеевич внимательными глазами умного человека, затаив дыхание, наблюдал за моими манипуляциями.
Я высыпал содержание мешка на стол, и Кутузов охнул:
- Откуда это у вас? - шея моего мастера напряглась, побагровела и стала прямо под цвет подкладки. Невольно Иван Сергеевич присел на диван. И мне показалось даже, что у него подогнулись колени. Ни разу еще мне не доводилось видеть наставника в таком состоянии.
- Вам принести воды? - встревожился я. Не хватало еще, чтобы Кутузов скончался в моем кабинете от сердечного приступа. - Я кликну горничную...
- Нет-нет! - запротестовал Кутузов. - Сейчас пройдет, - он расстегнул накрахмаленный воротник. - Значит, все это правда, - прошептал он со вздохом и устало откинулся на спинку. В комнате воцарилась тишина, и я выжидал, когда Иван Сергеевич первым ее нарушит.
- Где вы обнаружили эти вещи? - наконец, произнес Кутузов, понемногу приходивший в себя. Краска схлынула у него с лица, и кожа казалась теперь неестественно бледной. Он походил на средневекового монаха, забравшегося в чужую келью и от того не знающего, что предпринять.
- В одном неказистом домике на съемной квартире, - откровенно ответил я.
- И кто же ее снимает? - шея Кутузова снова побагровела.
- Некто Рыжов Данила, - сказал я в ответ, - но я полагаю, что данное имя вымышленное.
- Вам удалось с ним встретиться? - поинтересовался Иван Сергеевич, успокоившись.
- Нет, - сказал я. - По моим сведениям, человек, скрывающийся под этим именем, в настоящее время находится в Москве.
- К каким выводам вы пришли? - осведомился Кутузов, удобнее устроившись на диване и положив одну ногу себе на колено.
- Я полагаю, - ответил я, - что Виталию Строганову стало известно о каком-то неблаговидном поступке одного из членов Ордена. Вполне вероятно, я задумался, осторожно подбирая слова, - что речь в этом случае может идти о предательстве. Несчастный Строганов, судя по всему, сам собирался обратиться к кому-то из офицеров. Возможно, что злоумышленник об этом узнал и поспешил позаботиться о собственной безопасности. Конечно, события могли развиваться иначе, - продолжил я. - К примеру, Виталий решил разобраться с отступником самостоятельно, чем он и подписал себе смертный приговор, - я тяжело вздохнул. Строганова мне по-прежнему было безумно жаль. - Но убийца, для того чтобы замести следы, инсценировал несчастный случай. Вернее, - я поправился, - самоубийство. Однако дело оказалось шито белыми нитками, каким-то образом предатель узнал, что Строганов оставил письмо для меня, (вероятно, ему было известно о роде моих занятий) в котором он делился своими подозрениями. Но убийца не знал, где оно находится, поэтому он и обыскал строгановский кабинет, что и сорвало его план с инсценировкой. В этом случае у каждого нормального человека возникли бы некоторые сомнения, относительно самоубийства, - я перевел дух и снова продолжил свой рассказ. - Но преступнику и в этот раз повезло, кто-то сообщил ему, что свое послание Строганов оставил у своей бывшей невесты, и ему с виртуозной легкостью удалось извлечь его из аксаковской шкатулки посредством не в меру доверчивой тетушки.
Кутузов слушал меня очень внимательно, почти не меняя позы.
- Очень интересная версия, - похвалил он меня.
- Спасибо, - поблагодарил я наставника. - Только в этом случае мне до конца не ясна роль некоего Гастролера, карточного шулера. Судя по всему, именно он и помог убийце обставить дело таким образом, что все подумали о самоубийстве.
- Что вы имеете в виду? - осведомился Кутузов.
- Огромный карточный долг, - невозмутимо ответил я и показал ему записи Виталия.
- Вы неплохо поработали, - задумчиво произнес Иван Сергеевич. Но мастер не менял выражения своего лица, седые брови его по-прежнему оставались нахмуренными. - Вы не назвали имя преступника!
- У меня было мало времени, - оправдывался я. - И к сожалению, мне даже поименно не известны все члены нашего Ордена, я уж не говорю о том, чтобы знать их всех в лицо.
- Понимаю, - неожиданно согласился Кутузов. - Я должен сообщить вам одну ужасную новость, - продолжил он. Я затаил дыхание, внутренне подготовившись практически ко всему.
Мастер заговорил:
- Увы, но в деле появились новые обстоятельства. Я, дорогой мой Яков Андреевич, все-таки решился последовать вашему совету и проверить бумаги Ордена, а потому обратился с этой просьбой к одному из офицеров ложи, к секретарю, господину Ветлицкому. Он обнаружил исчезновение из нашего архива тайной переписки одного из руководителей Ордена.
Я ждал, что Иван Сергеевич назовет мне имя человека, чьему перу конкретно могла эта компрометирующая переписка принадлежать. А в том, что она была компрометирующая, я, можно сказать, и не сомневался. Но, как оказалось, я снова Кутузова недооценил и потому был вынужден с грустью констатировать, что он так до сих пор и не доверяет мне полностью.
Мастер не уточнил, кто написал эти злосчастные письма: сам Венерабль или один из орденских Смотрителей.
Тогда я поинтересовался у Ивана Сергеевича:
- К чему же может привести исчезновение этой переписки?
- К катастрофе, - коротко ответил Кутузов.
- В чем ее суть? - настроение Ивана Сергеевича стало передаваться и мне, поэтому я тоже заволновался.
- Я думаю вам, Яков Андреевич, известно об ордене ил- люминатов в Баварии? - предположил Кутузов.
Я этого и не отрицал. Орден иллюминатов сложился в Баварии где-то в конце восемнадцатого века. Структурой своей и тайными идеями иллюминаты были сродни масонам, но, в отличие от нас, в целом проповедующих покорность властям, они стремились к свержению тогда еще священной для нас монархии и замене ее республикой. Но в 1785 году баварское правительство положило конец подобным чаяниям, и общество иллюминатов было разгромлено.
- Конечно, - ответил я, не понимая еще в чем дело.
- У этого ордена в Баварии остались последователи... - промолвил Кутузов многозначительно. Теперь мне все стало ясно. Он намекал на то, что в руки предателя попала почти что революционная переписка!
- Теперь понятно, - ответил я.
- Не трудно догадаться, что если эти письма с, прямо заметим, неосторожными высказываниями попадутся каким-то образом на глаза Его Императорского Величества, Орден "Золотого скипетра", скорее всего, будет запрещен официально, - с пафосом констатировал Иван Сергеевич.
- Но кому это выгодно?! - воскликнул я.
- Вот вы, Яков Андреевич, и обязаны это выяснить, - ядовито выдавил из себя Кутузов. Внутреннее чутье мне подсказывало, что я впадаю в немилость. Мой наставник почему-то срывал свою досаду на мне.
Я пообещал, что сделаю все, что только будет возможно.
- Вот-вот, вы уж постарайтесь, Яков Андреевич! - улыбнулся Кутузов, и улыбка его под стрельчатыми сводами моего кабинета показалась мне зловещей. - Кстати, - добавил он, - вы и впрямь полагаете, что предатель не Строганов? Все то, что вы мне тут рассказали, не стоит и ломаного гроша. Все эти доказательства... - он кивнул на мешок с церемониальными вещами. Ведь этим самым Данилой мог быть и Строганов, и не уехал он ни в какую Москву, а кинулся в реку, опасаясь ужасной кары, вполне им заслуженной. Запутался он в долгах, вот и перепродал какому-то заинтересованному лицу нашу тайную переписку!
- А обыск у него дома? А похищенное послание?
- Да, что-то тут не вяжется, - согласился Кутузов. - Пожалуй, как это ни прискорбно, вы и правы. Задействовано здесь третье лицо! Так что, Кольцов, дерзайте! Письма вы должны мне лично в руки отдать!
- Сколько их? - поинтересовался я, потому как собирался выполнить это поручение, самым что ни на есть должным образом.