Асприн Роберт Линн. Мошенники времени

кормежку деньгами из тех, что Скитер подобрал с арены.
Как-то поздно вечером (в другое время они не рисковали говорить
по-английски) Маркус обратился к Скитеру встревоженным голосом:
-- Скитер!
-- М-м-м?
-- Когда ты отдал все свои призовые деньги, чтобы заплатить мой долг,
-- голос его чуть дрогнул, -- у тебя ведь не оставалось ничего, кроме тех
денег, что ты подобрал с песка. У меня вообще ничего. У нас хватит денег до
следующего открытия Врат?
-- Хороший вопрос, -- отозвался Скитер. -- Я и сам начал задумываться
над этим.
-- Позволь мне предложить кое-что.
-- Эй, это же я, Скитер. Ты не раб, Маркус. Если ты хочешь сказать
что-то, я выслушаю. Если мне надоест слушать, я, возможно, просто усну.
Черт, да я и так могу уснуть. Я до сих пор чувствую себя так, словно меня
всего избили, а спина и руки не отошли еще от напряжения.
С минуту Маркус молчал.
-- Это все тот твой прыжок. Никогда в жизни не видел ничего подобного.
Скитер фыркнул:
-- Ты просто не видел ни одной записи с летних Олимпийских игр. Прыжок
с шестом, только и всего. Немного выше, конечно, чем прыгают обычно, но у
меня было преимущество -- рост лошади. Так что довольно. Убери с лица это
восторженное выражение и выкладывай, что у тебя на уме.
-- Я... ну, в "Замке Эдо"... то, что я сказал тогда...
-- Я заслужил каждое слово, -- пробормотал Скитер тихо-тихо. -- Так что
не бери в голову, Маркус. Бог мой, я был самоуверенным глупцом, когда
обманул тебя, когда поставил перед выбором: честь или семья.
С минуту оба молчали.
-- А в твоей деревне, там, во Франции, -- продолжал Скитер. -- Должно
быть, ваши мужчины очень серьезно относились к чести, если даже человек,
покинувший ее восьмилетним мальчиком и выросший в римском рабстве, до сих
пор ставит честь превыше всего.
Маркус долго не отвечал.
-- Я был не прав тогда, Скитер. С той минуты, когда Фарли обманом
завлек меня сюда и продал распорядителю арены, я понял, что даже честь --
ничто по сравнению с необходимостью защищать родных людей. Я только причинил
боль Йанире и моим девочкам...
Скитер не сразу понял, что Маркус плачет.
-- Эй! Послушай меня, Маркус. Все мы совершаем ошибки. Даже я.
Это заявление вызвало у Маркуса улыбку сквозь слезы.
-- Главное -- то, что каждый раз, когда ты оказываешься на лопатках или
разбиваешь себе нос обо что-нибудь, ты учишься. Какую бы глупость ты ни
совершил, запомни этот урок, чтобы не наступать на те же грабли второй раз,
и смело шагай дальше. Мне бы ни за что не выжить в стойбище Есугэя, если бы
я не извлекал уроки из тех миллиардов ошибок, что наделал там. Знаешь, как
это ни странно, но я постепенно понял, что этот кровожадный монгол роднее
мне, чем мой настоящий отец. Я не говорил тебе еще, что он сделал меня дядей
Тему? Поверь мне, у монголов это чертовски большая честь и ответственность
-- дядя первенца самого хана. И знаешь, он ведь был очень славный мальчуган,
ползал по юрте, сворачивался клубком на коленях у матери, иногда просил,
чтобы "дядя богда" поиграл с ним... Когда я думаю о том, что ему пришлось
пережить подростком, что это сделало с ним, что это сделало из него, мне
иногда хочется кататься по земле и выть оттого, что я ничего не могу
изменить.
Молчание Маркуса насторожило Скитера.
-- В тебе очень много боли, Скитер, -- произнес тот наконец. -- Слишком
много. Тебе надо излить ее всю, иначе ты так и не выздоровеешь.
-- Эй, а я-то думал, что это Йанира у вас в семье читает мысли!
На этот раз смех Маркуса прозвучал искреннее.
-- У нашего народа... у нас в семье... тоже имелись кое-какие...
способности, которые передавались из поколения в поколение.
-- О боже, только не говори, что ты еще и медиум.
-- Нет, -- ответил Маркус, и на этот раз улыбка его была самой что ни
есть неподдельной -- Но... ты ведь никогда не расспрашивал меня о моей
семье.
-- Мне казалось, что это сугубо личное, дружище.
Голос Маркуса снова предательски дрогнул.
-- Ты все еще называешь меня другом? После всего того, что я сделал с
тобой? Разве могу я быть тебе другом?
-- У меня с этим никаких проблем. А вот у тебя? Снова последовало
тяжелое молчание.
-- Да, -- тихо сказал Маркус наконец. -- Возможно, я сошел с ума, что
говорю это, но после всего того, чем ты пожертвовал, чтобы выдернуть меня из
рабства... Я вообще не знаю теперь, что о тебе думать, Скитер. Ты
обкрадываешь простых хороших людей, и ты же отдаешь эти краденые деньги --
по крайней мере часть их -- Найденным, чтобы помогать нам...
-- Откуда тебе это известно? -- спросил Скитер, чуть не задохнувшись от
неожиданности. Маркус негромко рассмеялся.
-- Ты так уверен в том, что про тебя никто ничего не знает, Скитер. У
Найденных много способов узнать то, что нам необходимо. Так мы узнали,
например, откуда попадает к нам часть денег.
-- О... -- только и сказал Скитер, потом опомнился. -- Ну что ж,
надеюсь, что эти пусть и неправедным путем полученные деньги все-таки
помогли. -- Он повернулся на жесткой кровати и застонал от боли в мускулах
от плеч до бедер, от бицепсов до кистей.
Какое-то шевеление в темноте встревожило его. Потом, когда его
обнаженного плеча коснулись руки, эта тревога сменилась паникой.
-- Что ты делаешь, Маркус? Тот разминал его плечи так, словно они были
из теста.
-- Делаю то, к чему приучен с детства. Меня обучили унимать хозяину
боль в спине, в плечах, в ногах и где еще у него может болеть. Ты лежи,
Скитер. Я разомну тебя и через тунику, ведь у тебя нет предубеждений -- это
правильное слово? -- римлян. Твоя замкнутость -- все равно что черное
покрывало, которое ты накидываешь на себя. Таков уж, видно, твой выбор:
каждый человек хранит свое, личное, в неприкосновенности.
Что-то в голосе Маркуса, добавившись к другим его случайным замечаниям,
вдруг выдало Скитеру правду, ужасную правду о детстве Маркуса. Теперь Скитер
знал -- знал, но все равно не верил, не получив подтверждения.
-- Маркус!
-- Что, Скитер? Что-то не так? Я сделал тебе больно?
-- Нет. Нет, все в порядке. Похоже, завтра я даже смогу нормально
двигаться.
-- С бальзамом было бы еще лучше, но у нас все равно нет денег купить
его.
-- Маркус, заткнись, пожалуйста. Мне надо спросить у тебя что-то
действительно важное. Тебе не обязательно отвечать, но мне все равно надо
спросить это. Твой старый хозяин -- тот, что был у тебя до того, как этот
ублюдок Фарли протащил тебя через Римские Врата... когда ты делал ему массаж
вроде этого, не требовал ли он... не приказывал ли... и другого?
Руки, внезапно замершие на его плече, и зловещая тишина, прерываемая
только дыханием, лучше всяких слов ответили Скитеру на его вопрос.
Странно, но Маркус все же ответил -- сдавленным шепотом, выдававшим то
усилие, с которым давались слова этому гордому человеку:
-- Да. Да, Скитер, он требовал. Он... он был не первый.
Скитер не выдержал:
-- Не он? Тогда кто же, черт подрал, изнасиловал тебя первым?
Застывшие на его плече руки Маркуса болезненно дернулись.
-- Я даже не знаю его имени. Это случилось на невольничьем корабле. Он
и был первый.
Это шокировало Скитера больше всего, а ведь ему доводилось видеть в
Монголии, как пленных насиловали, прежде чем вспороть от горла до гениталий
и оставить истекать кровью.
-- Боже мой, Маркус! Как ты еще можешь после этого заставлять себя
прикасаться к другим? Массировать мои больные мышцы?
-- Потому, -- просто ответил тот, -- что по какой-то дурацкой причине я
снова доверяю тебе, Скитер. Моя жизнь в буквальном смысле в твоих руках.
Если нас поймают, тебя вернут в школу гладиаторов. Ты прославился в Цирке,
так что ты представляешь для них ценность. Я всего лишь писарь. Хвала всем
богам и богиням, я слишком стар для всего остального, но даже как писарь я
мало что значу для них по сравнению с тобой. Если нас поймают, нам обоим
заклеймят лица буквой "F" как беглым. Если мне повезет, для меня все этим и
ограничится. Но мой так называемый хозяин запросто может и искалечить меня,
чтобы я не убежал снова, или передать властям для публичной казни, или
продать владельцам зверинца на съедение хищникам. -- Он глубоко вздохнул. --
Поэтому я остаюсь с тобой, Скитер, как с единственной надеждой выжить до
открытия Врат. И еще... я хочу унять твою боль, потому что ты мой друг и
боль эту заработал, спасая меня из рабства. Я знаю, что рабство
несправедливо, но в Риме нет ни одного другого человека, способного
согласиться с этим, не говоря уж о том, чтобы помочь мне.
-- Эй, я ведь не только помогал тебе. Насколько я помню, у меня были и
другие причины, личного характера, убраться, к чертовой матери, с этой
арены.
-- Да, но... -- Маркус помолчал и вздохнул. -- То, что я сказал тебе в
"Замке Эдо", Скитер... у меня не было права говорить так. Ни слова из этого.
Я ведь никогда не узнаю, что же на самом деле произошло между вами с Люпусом
Мортиферусом, поскольку меня не было там, а я знаю, что он --
профессиональный убийца. Так что... кто я такой, чтобы судить?
-- Угу. -- Скитер помолчал немного, собираясь с духом. -- Ну, если
называть вещи своими именами, -- он не смог скрыть горечи в голосе, ибо
наконец говорил истинную правду о том, чем занимался, -- я обманом вытянул
или просто украл все до последней монеты из того, что привез из этой
прибыльной поездочки. Вплоть до последнего медного аса и на что он тут у них
делится.
Маркус долго молчал, разминая мышцы на спине Скитера до тех пор, пока
они не превратились в подобие пудинга.
-- Взрослеть можно по-разному, Скитер, и я все равно не имею права
судить тебя, ибо я один знаю правду о тебе -- то, как рос ты. Твое детство,
Скитер, было куда страшнее моего.
-- Что? Откуда, черт возьми, ты знаешь, как...
Маркус не слушал его. Он невесело усмехнулся.
-- Поверь мне, Скитер, мое детство было настоящим адом. Но твое было
гораздо хуже. Я вел себя как последний дурак, когда судил тебя так сурово.
-- Черта с два ты был дураком.
Снова воцарилось неловкое молчание. Первым не выдержал и вздохнул
Скитер.
-- Значит, вы не судьи? Это так вы, Найденные, ведете свои дела?
-- Во-первых, -- Маркус надавил на мускул под лопаткой Скитера с такой
силой, что тот не удержался от вскрика, -- у нас нет "дел". Наша организация
создана только для выживания тех, кто оказался оторван от своего времени в
плену на Восемьдесят Шестом. Мы то, что Бадди назвал бы "группой поддержки".
И нам приходится помогать освоиться на вокзале людям самых различных
религиозных и политических убеждений, разных народов, мужчинам и женщинам.
Не так-то просто руководить этой группой.
-- Так ты и есть этот руководитель?
-- Я?! -- Маркус чуть не поперхнулся. -- Великие Боги, никогда! У меня
нет ни таланта, ни терпения для такой работы. -- Короткая пауза. -- Я
правильно сказал? "Никогда" или "ни за что"?
У Скитера хватило ума не усмехнуться. У Маркуса не оставалось почти
ничего, кроме уязвленной гордости, и Скитер не имел ни малейшего намерения
добавлять новые ошибки к тем, что уже успел совершить.
-- Да, -- тихо ответил он, -- ты сказал все правильно, Маркус. Но если
не ты руководитель, то кто? Ты приспособился лучше почти всех остальных, ты
умен и мог утвердить себя...
-- Прошу тебя, Скитер! Есть другой человек, о котором ты можешь
говорить так, но не я. -- Он набрался духу. -- Это Йанира и еще несколько
других, отвечающих за отдельные задачи. Вроде того, как не допустить, чтобы
хоть кто-то из наших голодал. -- Маркус усмехнулся, видя удивление Скитера.
-- Знаешь ли ты, например, как долго нам пришлось убеждать Кайнана Риса
Гойера в том, что мы не навеки проклятые почитатели дьявола? Зато теперь он
ходит на наши собрания и высказывает очень даже здравые мысли.
-- Уф. Я и не знал, что вы сумели организоваться так; я не знал даже,
что у вас вообще есть организация. Но я так понял, что помощь вам не
помешает. Видишь ли, я все равно спускаю почти все деньги на игру и прочую
ерунду -- подцепил привычку в юрте у Есугэя, -- так что решил сразу отбирать
часть и посылать вам, чтобы я мог сказать себе: вот я сделал хоть что-то
достойное по меркам этого мира.
Он и сам удивился тому, как голос его дрогнул на словах "этот мир".
-- Ты только подумай, как эти два моих мира борются во мне. Порой...
порой мне кажется, будто они просто разорвут меня пополам. В самой глубине
души я все еще мечтаю о чести идти в набег простым воином-якка. Но я ведь
жил в той грязи и смертельной опасности, к которым они привыкли, Маркус, --
целых пять лет жил. Жуткая жизнь, опасная и, как правило, до обидного
короткая; и все же я тоскую по ней. А другая часть меня тянет в другую
сторону, в сегодня, откуда я родом. В сегодня, где я ненавидел своего отца
за равнодушие даже к тому, что я уже в восемь лет стал воришкой и жуликом. И
я знаю, что Есугэй гордился бы мной, тем, как я жил эти последние годы. Но
вот он я -- меня терпят только за то, что я не краду у своих. Они ведь не
понимают, что они -- единственная семья, что у меня осталась. -- Теперь
пришел черед Скитера вытирать глаза. -- Что ты там говорил насчет того, что
я лгу сам себе? Может, ты и прав. Я и сам уже не знаю. Маркус промолчал,
двигая своими волшебными руками вдоль его позвоночника, разминая больные
мышцы.
-- Я понимаю, это были горькие слова, -- произнес он наконец. --
Прости, что я сказал их вот так. Но мне ведь жаль тебя, Скитер. Если тебя
поймают хоть несколько раз, Булл Морган отправит тебя в Верхнее Время под
суд, а я потеряю друга... и не просто друга, а Потерянного.
Скитер так удивился, что даже перестал жалеть себя ненадолго.
-- Потерянного? С какой это стати, ты ведь знаешь и мой адрес, и мой
телефон...
-- Нет, Скитер, ты не понимаешь. Потерянный -- это человек из Нижнего
Времени, которому нужна помощь, но который из страха или боязни, что его
найдут, хоронится в вокзальных закоулках до тех пор, пока голод не вынудит
его сделать что-то. Мы бессильны помочь таким, пока не найдем их. Они все
равно что потеряны для нас, для всей Вселенной, пока не дадут о себе знать.
И даже потом требуются недели, месяцы, а то и годы, прежде чем такие начнут
доверять нам настолько, что станут Найденными.
Помнишь, Скитер, того валлийца, о котором я говорил, Кайнана Риса
Гойера? Он как раз из таких. Потребовалось много недель, прежде чем мы
смогли убедить его в том, что мы вовсе не охотники за его душой. К счастью,
среди нас был один христианин -- правда, из ранних христиан; он попал на
вокзал через Римские Врата, -- но ему все же удалось убедить Кайнана, что
ему безопаснее будет -- нет, что на то воля Господа -- присоединиться к нам.
-- Маркус вздохнул -- Это всегда так больно: знать, что где-то среди нас
скрывается Потерянный, и не иметь возможности помочь ему.
Удивление охватило душу Скитера, не оставив места для сопливой жалости
к себе.
-- Уж не обо мне ли ты говоришь, Маркус? Ответ прозвучал в темноте
почти неслышно:
-- О ком же еще?
Это было уж слишком, чтобы переварить так, сразу. Скитеру буквально не
оставалось ничего, кроме отступления.
-- Угу. Ладно, спасибо за массаж. Думаю, до утра я уже не смогу
пошевелиться. Все хорошо, Маркус. Я рад, что мы снова друзья. Ужасно
тоскливо -- терять единственного друга. -- И с этими словами забылся сном.
Маркус еще долго сидел на своей кровати, слепо глядя в темноту, откуда
раздавалось дыхание Скитера. "По крайней мере он снова ищет дружбы". Маркуса
охватила такая боль, что он с трудом дышал. Слова "единственный друг" жгли
его огнем. Он еще не знал как, но, если им удастся пройти обратно через
Римские Врата, он сделает все, что в его силах, чтобы друзей у Скитера было
больше. Он сглотнул застрявший в горле ком, вспомнив условия пари с Голди
Морран. Они могут вернуться и обнаружить, что Голди объявлена
победительницей ввиду долгого отсутствия Скитера. Пройти все то, что
довелось пройти Скитеру, -- и только для того, чтобы его изгнали с
вокзала... нет, невыносимо. Случись такое, Маркус и остальные Найденные
сделают все, чтобы Голди лишилась своего дела и, разоренная, отправилась в
Верхнее Время, в мир, которого Маркус никогда не увидит сам. Каким именно
образом -- об этом уж позаботится Совет (многие члены которого имели за
плечами многолетний опыт войн и кровной мести).
Маркус горько улыбнулся в темноте. Мало кто из Верхнего Времени
воспринимал их, Нижних, всерьез. Туристы считали их невоспитанными дикарями,
способными разве что на то, чтобы таскать багаж через Врата. Похоже, их даже
не беспокоило то, что уже не один из Нижних исчез, затенив себя, потому что
никто не позаботился предупредить его об опасности. "Путешествия во времени,
Инкорпорейтед" прилагала большие усилия к тому, чтобы защитить своих
клиентов. На носильщиков эти меры предосторожности не распространялись.
Ничего, эти типы из Верхнего еще забеспокоятся, и очень скоро, если
Маркусу доведется сказать свое слово.
Если им со Скитером удастся благополучно вернуться через Врата.
Если...
"Ладно, -- сказал он себе, -- ты все равно ничего не можешь сделать,
сидя в этой гостинице, ожидая открытия Римских Врат. Поспи лучше, пока есть
такая возможность. Завтра мы можем оказаться в руках охотников за рабами
или, хуже, преторианских гвардейцев". Он невольно вздрогнул, припоминая
истории про то, что случалось с беглыми рабами, попавшими в лапы
преторианцев. Маркус опустился на жесткое ложе -- несравненно, впрочем,
более удобное по сравнению с подстилками для рабов, к которым ему пришлось
снова привыкнуть, и все равно жалкое по сравнению с той замечательной
кроватью у него в квартире, на ВВ-86, где ждет его Йанира.
Маркус так и заснул, мечтая о воссоединении с семьей, строя планы или
спасения Скитера, или разорения Голди.
Одно или другое -- но это случится неизбежно, так же неизбежно, как
завтрашний рассвет -- жаркий в Риме или свежий и прохладный в родной Галлии.
Одно или другое...
Маркус уснул наконец.
* * *
Когда Врата Дикого Запада отворились в задней стене принадлежавшей
"Путешествиям во времени" конюшни, Малькольм и Марго буквально шатались под
весом своей поклажи. К этому времени им удалось снять на видео, как Фарли
зарывает свои денверские приобретения. Как и предсказывал Малькольм, Фарли
выбрал для этого место в нескольких ярдах от первого тайника, уже
опустошенного ими. Еще одна пленка запечатлела то, как Фарли выходит из
своей гостиницы -- уже блондином с начинающими седеть висками, с носом
совершенно другой формы и пышными усами. Он не нес с собой почти никакой
поклажи.
Если бы они не следили за ним больше недели, они ни за что не узнали бы
его. Этот парень был настоящим профессионалом. Слишком хорошим
профессионалом. Профессионалу такого калибра, наверное, платят уйму денег
Верхнего Времени. Фарли прошел через Врата прямо перед ними. Новый человек
(без сомнения, с новым безупречным удостоверением личности, сфабрикованным
где-нибудь в Нью-Йорке, вплоть до просканированной сетчатки и медицинских
данных). К счастью для Малькольма с Марго, он не заподозрил того, что хоть
один предмет из его собрания может пропасть, даже притом, что Малькольм
почти вдвое согнулся под весом древних сокровищ, выкопанных из тайника.
Марго приходилось еще хуже. Ее водило из стороны в сторону, как подростка,
перебравшего пива. На деле она была трезва как стеклышко, но даже ее поклажа
казалась ей невыносимо тяжелой, хотя Малькольм упаковал все самые тяжелые
предметы к себе.
Майк Бенсон, шеф вокзальной службы безопасности, стоял рядом с
платформой, придирчиво осматривая возвращающихся туристов в поисках чего
угодно незаконного. Должно быть, кто-то предупредил его. Голди? Скитер никак
не мог -- его нет на вокзале уже больше месяца. Когда Бенсон заметил этих
двоих, глаза его округлились, потом сердито сузились.
-- Майк! -- прошипел Малькольм, опасаясь, что Фарли еще слишком близко
и может услышать. -- Нужна твоя помощь. Официальная!
Бенсон, на долю которого редко выпадало что-то более волнующее, чем
открытие на Вокзале нестабильных Врат или дебошей, учиненных удравшими из
школы детками туристов, мгновенно распознал Значительное Событие.
Недовольство на лице его сменилось неожиданным глубоким облегчением, потом
любопытством, перешедшим опять-таки в холодный гнев. Он коротко махнул Киту
Карсону, тоже встречавшему свою внучку и почти что зятя. С точно таким же
удивленным видом Кит зашептал что-то на ухо Майку. Выражение лица Кита можно
было бы назвать почти комичным. Оба терпеливо подождали, пока они спустились
по пандусу и сунули свои карточки в дешифраторы -- "Путешествия во времени"
внимательно следили за тем, чтобы их клиенты не затенили себя ненароком.
-- Что это у вас? -- тихо спросил Бенсон.
-- Видишь вон того парня, седеющего блондина с длинным носом и усами?
Бенсон хмуро посмотрел в толпу.
-- Ага. Понял. Ну и что с ним?
-- Если я не ошибаюсь, -- осторожно вмешался в их разговор Кит, -- мы
видим Чака Фарли в новом обличье.
Бенсон недоверчиво покосился на Кита, но тут же кивнул:
-- Ага, похоже, ты прав.
Кит негромко рассмеялся, не переставая удивленно глядеть на их необычно
тяжелую поклажу.
-- Майк, ты-то уже мог бы привыкнуть к тому, что я всегда прав. -- Он
дал Бенсону время переварить это заявление. -- Разумеется, кроме тех
случаев, когда ошибаюсь, -- добавил он, предотвратив взрыв возмущения. --
Такие случаи тоже имели место, раз восемь или девять, и большинство из них,
-- он потрепал Марго по щеке, -- по вине этой маленькой чертовки.
Марго покраснела до корней волос.
-- Майк, -- прервал их легкомысленную болтовню Малькольм, -- я хочу,
чтобы кто-нибудь из твоих парней проследил за этим типом до открытия Главных
Врат, но так, чтобы тот ни на минуту не заподозрил, что за ним наблюдают.
Майк кивнул.
-- Мои парни не подведут. Большинство их оказались на улице после
Происшествия, когда лопнула налоговая полиция. Они хороши в деле, Малькольм.
Тот согласно кивнул.
-- Видишь ли, Майк, я тут задумал отловить активного участника шайки по
краже древних ценностей. Это серьезный тип. Нам бы не помешала твоя охрана
по дороге в бюро МФВУОИ. Там все и расскажем.
-- Я понимаю, что это касается только полиции, -- не без зависти
вмешался Кит, -- но могу я тоже пойти с вами? В конце концов в это дело
замешана моя единственная родственница.
-- Кит Карсон, -- фыркнул Майк Бенсон, -- тебя пустили бы даже в
Букингемский дворец.
-- Я там уже бывал, Майк, -- рассмеялся Кит. -- Но это долгая история.
-- Глаза его озорно блеснули.
-- Нет, с тобой просто нельзя иметь дела. Валяй с нами. Черт, даты
разбираешься в древностях, поди, не хуже Роберта Ли.
С этими словами Бенсон снял с пояса свой воки-токи и быстро, без лишних
слов организовал слежку за Фарли.
-- Вот так. А теперь пошли поговорим с Ли, идет?
Они вместе отправились в антикварную лавку Роберта Ли, служившую по
совместительству представительством МФВУОИ в Ла-ла-ландии. Подобные
представительства имелись на каждом Вокзале Времени, и в штате их состояло
по одному, но высококвалифицированному эксперту, а иногда и не по одному --
на больших вокзалах с двумя или тремя десятками активных Врат. Поскольку
анализ радиоактивного изотопа углерода потерял всякий смысл, определить
подлинность того или иного объекта можно было только с помощью таких
экспертов, способных, кроме того, дать детальное описание, изготовить копию,
и т.д., и т.п. Майк почти сразу же заметил, с каким усилием давались Марго
шаги с ее поклажей. Судя по всему, Кит это тоже заметил, поскольку прежде,
чем Майк успел кликнуть носильщика, Кит отобрал у нее самый тяжелый мешок.
Марго благодарно улыбнулась.
Майк ревниво вздохнул. Повезло же Малькольму Муру: он первый нашел ее,
и Кит именно ему поручил воспитывать из нее разведчицу. Судя по взглядам,
которым обменивалась эта парочка, они производили друг на друга не меньшее
впечатление, чем малыш Давид на дылду Голиафа. Майк тряхнул головой,
отшвыривая не слишком удачные сравнения, и молча погнал свое стадо в бюро
МФВУОИ.
Они одолели примерно треть пути, когда Кит в очередной раз перехватил
сумку другой рукой.
-- Гром и молния, -- вздохнул Кит, тряся затекшей рукой. -- Что, черт
возьми, вы сюда понапихали? Чистое золото?
Марго хитро прищурилась.
-- Ага. По большей части. Наш дорогой мистер Фарли собирает весьма
дорогую, хоть и дурного вкуса, коллекцию.
Майк смерил ее долгим, оценивающим взглядом, но она только хитро
подмигнула ему. Черт бы побрал этого проклятого везунчика Мура. Одна такая
улыбка отогнала почти всю насыщенную кислородом кровь из его мозга в
какие-то другие, расположенные значительно ниже части тела. Недовольно
ворча, он схватился за одну из сумок Малькольма, чтобы скрыть свое
раздражение, и тут же едва не упал от ее веса.
-- Тебя предупреждали, -- усмехнулся Малькольм. -- Тебе ни за что не
поверить, что закопал там этот тип. И мы еще оставили нетронутым второй его
тайник, чтобы власти Верхнего Времени могли взять его тепленьким.
-- Это... здорово... давайте... поторопимся... ладно?
Спустя минуту он раскраснелся не меньше чем они. Марго смеялась, Кит
ухмылялся, а Малькольм одарил Майка своей неповторимой, выводившей его из
себя улыбкой. Сил на разговор у них уже не хватало. Слава Богу! Он был уже
не совсем тот, что прежде, и этот вес сказывался на его сердцебиении,
отдавался болезненными спазмами в руках, плечах и в спине, куда его ранили
еще в бытность его простым копом. "Будем надеяться, что это стоит того, Мур,
а не то тебе еще придется пожалеть об этом".
Однако когда они расстегнули сумки и разложили их содержимое (за