Страница:
Лисиас молчал.
- Ты что-нибудь знаешь?
- Есть кое-что о Нико. Кое-какие слухи о том, где он находится. Верхний город, жрецы... Туда мы добраться не можем. От Рэндала передали: он говорит, что Роксана нервничает из-за прошлой ночи, она тоже ищет его. Нужно спешить. Но куда - мы еще не знаем. Кама где-то недалеко, я ее еще не видел. Мелант - внизу, на пристани. Кали пытается выйти на тех, от Сетмура. У нас есть...
По спине Страта пробежал холодок. Он крепко схватил Лисиаса за плечо.
- Слушай, я опять ухожу. Передай по цепочке: пусть Третий отправляется на позиции в полной готовности.
- Ты собираешься...
- Тебя это не касается. Действуй.
- Хорошо, - сказал Лисиас и нырнул за угол, оставив дальнейшие расспросы.
Страт задержался немного в этом едва освещенном помещении, пытаясь подавить противное, удивительно напоминающее панику чувство. Ему нужен дневной свет, нужен...
Ему нужны простые ответы.
Кадакитис потеряет империю...
Нико в беде.
Заговоры расползаются по Санктуарию, как черви по тухлому мясу. Темпус не торопится, планы Рэндала рухнули. Стратон не считал себя дураком, нет, совсем не считал; в гнусной комнатенке там, наверху, мужчины и женщины пытались его сделать им, но он неизменно вытаскивал из них все их ничтожные тайны, лишь немногие из которых представляли интерес, и они выплескивали все перед тем, как отправиться - на свободу или в преисподнюю. Он не особенно гордился этим своим умением, разве что острым умом, позволявшим видеть лживые ответы. Именно благодаря этому он стал главным дознавателем пасынков: известное терпение и несомненная способность распутывать хитросплетения человеческой мысли.
Теперь его способность обратилась внутрь себя самого, обнаруживая пустоты и исследуя пути, которыми у него не было желания следовать.
"Она, она, она", - стучало в голове, мысль балансировала на краю тьмы более темной, чем способны были воспринимать глаза, - темноты утробы, темноты непознаваемого, темноты теплой, уютной, в которой теряли себя все другие провалы памяти и восприятия. Их слишком много - этих провалов. Он обрел некий мир. Он культивировал его, поздравляя себя с тем, что спасся. Вечное бегство стало для него пищей насущной, самим веществом, из которого он создавал уважение к себе.
"Думай же, пасынок. Почему ты не можешь думать об этом?"
...Лошадь, бродящая поутру и поедающая яблоки, всадник, который на заре беспомощней, чем ребенок...
Он поморщился от возникшего в воображении образа. В своем ли он уме?
...Кадакитис при смерти. Он вовремя покинет этот мир и будет лежать на мраморном полу, а по залам дворца будет раздаваться топот солдатских сапог...
Прекрасно, скажет Темпус, обнаружив, что один из его людей опередил его; вместо игры теней - солнечный свет, а он сам - герой, а отнюдь не то существо из комнатенки наверху, он - человек, совершивший нечто великое, нечто правильное, воспользовавшийся ситуацией так, как надо...
Страт передернулся в темноте. Во рту был привкус крови. Он прислонился к стене, вздрогнул, когда гнедая еще раз ударила по доскам, выражая свое отношение к этой темной конюшне.
Его терзали подозрения. Подозрения относительно самого себя - в своем ли он уме?
Он должен идти. Туда, к реке. Для того чтобы выяснить. Не в темноте, когда приходит ее час, а сейчас, когда его время. Когда светит солнце и его мысли при нем.
* * *
Маленький домик посреди зарослей кустарника на краю Белой Лошади казался чем-то нереальным. Спроси дюжину человек, есть ли в нижней части Санктуария деревья, и они ответят - нет, забывая про эти. Спроси, есть ли в округе дома, и они скажут - нет, забывая о маленьких строениях с железными оградами и буйной зеленью. Этот, похоже, заброшен. Правда, иногда внутри горит свет. А пару раз за оградой кто-то жег костер. Но благоразумные люди не замечают подобных вещей. Благоразумные предпочитают не выходить из своих кварталов. Страт, проехав несколько контрольно-пропускных пунктов на наиболее пустынных улицах, по пути приглядывался к происходящему вокруг, стараясь брать все на заметку. Голова его, когда гнедая подошла к входу в неприметный дом, усиленно работала.
Пасынок рванул ржавую калитку и по заросшим травой каменным плитам прошел к маленькому крыльцу. Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать (и прежде, чем кто-либо внутри дома мог до нее добраться), что ничуть его не удивило. Страт почуял запах мускуса. Он вошел внутрь, там царила полутьма из-за мутных стекол - не считая своей особы, аккуратностью колдунья не отличалась.
- Ишад! - позвал он.
Ему приходило в голову, что ее может не оказаться дома, однако из-за спешки и нетерпения Страт старался не думать об этом. День был на исходе. Солнце клонилось к Белой Лошади, к скопищу строений Подветренной.
- Ишад?!
Здесь прямо-таки пахло неприятностями. У нее были враги. И были союзники, не относившиеся к числу его друзей.
Прошелестел занавес, и он увидел направляющуюся к нему фигуру, облаченную в черное. Она всегда оказывалась очень маленькой по сравнению с тем, какой выглядела в воспоминаниях. Это память возвышала ее. Но глаза, эти глаза...
Страт уклонился от их взгляда, решительно шагнул в сторону и налил себе и ей вина из кувшина, стоявшего на низеньком столике. Вспыхнули свечи. К этому он привык, как привык к легким, крадущимся шагам за спиной, хотя обычно за его спиной не разрешалось находиться никому, он не терпел этого. Но Ишад позволял, и она это знала. Ей было известно, что никто не смеет касаться его со спины, и дозволение ей - одна из их маленьких игр. С легким привкусом страха, как, впрочем, все остальные игры, в которые они играли. Мягкие руки прошлись по его спине, легли на плечи.
Он обернулся, держа в руке две чашки с вином, женщина взяла свою, последовал поцелуй - долгий-предолгий.
Они не всегда отправлялись сразу в постель. Сегодня Страт поставил свой стул перед разожженным огнем, Ишад - вся сплошь шелестящие одежды, соблазнительные изгибы, запах дорогого мускуса и хорошего вина - полулегла так, что ноги ее оказались у него на коленях. Пригубив вино, она поставила его на столик рядом. Иногда в подобные моменты Ишад улыбалась. Но на этот раз она смотрела на него взглядом, который был, как он знал, опасен. Сегодня вечером Страт пришел не для того, чтобы, глядя в эти темные глаза, забыть свое имя. Он ощущал холод, который не могло растопить вино, и впервые чувствовал, что ее желание в равной степени может означать и жизнь и смерть.
Ишад, бродящая по проходам между казармами, наблюдающая за убийством удовлетворенная, насытившаяся. Не смерть вообще нравилась ей, но вот эти смерти.
- Тебе не по себе? - спросил он женщину, глаза которой были так близко к его глазам. - Ишад, сегодня тебе не по себе?
Все тот же взгляд. Он нащупал ее пульс. Ее. Мир будто остановился. День, ночь - какая разница? Страт прочистил горло. Точнее, попытался это сделать.
- Может, мне лучше уйти?
Она поменяла позу, положив руки ему на плечи и соединив кисти у него за головой. И продолжала молчать.
- Я хочу спросить тебя, - начал он, делая усилие, чтобы не отвлекаться на близость ее глаз, на нежную тяжесть ее тела, - хочу спросить тебя...
У него ничего не получалось. Он моргнул, сбросив ее чары и взяв жизнь в свои руки, усмехнулся ей в лицо и поцеловал Ишад. В этом деле он мастак. Он мог подчинить себе тело ближнего - так, как делал в комнатенке наверху, но ему случалось прибегать и к более приятным способам убеждения. Он не особенно гордился этой своей способностью, не больше, чем той, другой. Все это было лишь частью его искусства - искусства отличать ложь от крупиц правды, получая ключик к истине в целом. Сейчас у него уже был такой ключ. Истину следовало искать в ее сегодняшнем молчании.
- Ты чего-то хочешь, - прошептал он, - тебе всегда было что-то нужно...
Ишад рассмеялась, и Страт резким движением опустил ее руки вниз.
- Что я могу сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделал? - спросил он. Никто не мог давить на Ишад. Он почувствовал это, видя, как потемнели ее глаза, как внезапно комната начала погружаться во тьму. Бесполезно. - Ишад, Ишад! - Он пытался сосредоточить свои и ее мысли на том, зачем пришел. Наверное, разумней было бы встать и направиться к двери, краем сознания он понимал это; однако бесконечно легче было оставаться на месте и бесконечно тяжелее было думать, о том, о чем он пытался думать, например, о провалах в памяти. О том, чем они - как он полагал - занимались на утопающей в шелках постели. - Ты получила Стилчо, получила Джанни, получила меня - неужели все это совпадение, Ишад? Возможно, я был бы в состоянии больше помочь тебе, будь я в полном сознании, когда ты говорила со мной... Не исключено, что моя и твоя цели не так уж расходятся. Эгоистические интересы. Помнишь, ты говорила о них? Так в чем же твои? Расскажи, а я расскажу, чего хочу я.
За его головой вновь сплелись руки. Она подалась вперед, и вот в комнате не осталось уже ничего, кроме ее глаз, и в мире не осталось ничего, кроме крови, пульсировавшей у него в венах.
- Подумай как следует, - сказала она. - Продолжай думать, ведь это противоядие от чар - ты приходишь сюда вооруженный своими мыслями, и какая это тяжелая ноша! Разве ты не устал от нее? Страт, неужели ты не устал, взваливая на себя бремя в виде дураков, вечно оставаясь в тени? Почему бы тебе хоть раз в жизни не стать самим собой? Пойдем в постель.
- Что происходит в городе? - вырвалось у него. Вопрос все время вертелся на языке, заслоняя собой все остальные, отчасти сводя с ума, отчасти отрезвляя. - Что ты затеяла, Ишад? В какую игру ты с нами играешь?
- В постель, - прошептала она. - Ты боишься, Страт? Ты никогда не бежал от того, что тебя страшит. Ты даже не знаешь, как это делается...
4
- Не знаю, - сказал Стилчо, ковыляя по улице в обществе Хаута. Тот шагал широко, и мертвый пасынок, задыхаясь, изо всех сил старался поспеть за ним. Клеенчатая материя шелестела в такт его поступи. - Я не знаю, как с ним связаться. Он здесь, вот и все...
- Я полагаю, что, если он мертв, у тебя есть известное преимущество. По-моему, ты не стараешься, - проговорил бывший раб.
- Я не могу, - выдохнул Стилчо. В сумерках была хорошо видна вся элегантность Хаута, его высокомерный взгляд, и Стилчо, готовый было уже вцепиться в него, сдержался. - Я...
- Она сказала, что ты сделаешь это. Она сказала, что ты справишься. На твоем месте я ни в коем случае не стал бы ее разочаровывать, а?
Его намек словно обдал Стилчо холодом. Они находились подле моста, возле канализационного ограждения, и, хотя Стилчо и не застыл на месте от слов Хаута (на некоторые вещи он реагировал весьма живо), колени у него подкосились. По другую сторону моста находился контрольно-пропускной пункт, но у линии не было определенного цвета; мало кто совался туда, ибо, хотя здесь и бродили несколько живых охранников, отнюдь не все, патрулировавшие улицы на противоположном берегу, принадлежали к той же категории. Хватит, Распутный Перекресток достаточно натерпелся от ужасов и злобных фантазий, исходивших от созданий Роксаны.
- Послушай, - сказал Стилчо, - послушай, ты просто не понимаешь. Когда он такой, он отличается от мертвых. Мертвые - они повсюду. А Джанни привязан к кому-то одному, он не свободен и в этом смысле похож на живых. Для того, к кому он привязан, это очень скверно... Но его нельзя найти, как других мертвых. У него есть некое место, как у меня или у тебя...
- Не включай меня в вашу компанию. - Хаут отряхнул со своей накидки воображаемую пыль. - У меня нет ни малейшего намерения присоединяться к вам. И что бы ты ни наговорил хозяйке по поводу той истории около розового куста...
- Ничего, я не говорил Ей ничего.
- Врешь. Ты рассказываешь все, о чем Она просит, ты отдашь Ей свою мать, если Она того захочет.
- Оставь мою мать в покое.
- Она там, в Аду? - поинтересовался Хаут с волчьей ухмылкой, от которой внутри у Стилчо опять похолодело. - Возможно, она сможет помочь.
Стилчо ничего не ответил. Ненависть Хаута к пасынкам была неистребима, и над ней можно было бы даже посмеяться, но только не сейчас, когда они были одни. Не сейчас, когда он оказался в зависимости от Хаута. Стилчо вспомнил прошлое. До того, как оказаться на службе у пасынков, он был в Санктуарии простым ломовым извозчиком - занятие, не очень-то располагавшее к каким-то ярким и мужественным поступкам. В гнев он впадал столь же медленно, как тащились его лошаденки. Однако была черта, за которую с ним, как и с его лошадьми, переступать не следовало. Это обнаружил терзавший его король нищих, возле нее сейчас оказался и Хаут. Возможно, он почувствовал, что продолжать не стоит. Во всяком случае, сподручный колдуньи внезапно замолчал. И больше не дразнил Стилчо. Вообще больше не произнес ни слова.
- Давай займемся делом, - сказал пасынок, думая не столько о Хауте, сколько о Ее приказах. Запахнувшись поплотнее в черный плащ, он зашагал мимо моста. Над головой пролетела птица, показавшаяся смутно знакомой. Что ее влечет туда? Простое любопытство? Вряд ли, что ей делать у реки, если только там не валяются остатки мяса. Не обращая внимания на заграждения и контрольно-пропускные пункты, она перелетела на противоположный берег, в Низовье. Только птицы могут летать где им угодно.
Эта направлялась к казармам, сообразил Стилчо. Он проследил ее полет за мостом - настолько, насколько позволяло его ущербное зрение (мертвый глаз вообще-то тоже действовал, обретая зрение в мире теней вне зависимости от того, была на нем повязка или нет. Последнее время он стал ее носить, будучи истерзан насмешками Хаута и как будто пробуждающейся заботой о собственной внешности). Возле моста он заметил соглядатая из НФОС и нескольких мертвых, собравшихся возле моста, где они погибли. Когда они двинулись вниз по улице, чтобы свернуть на Распутный Перекресток, Хаут был рядом, но отнюдь не пытался его обогнать.
* * *
- Снова у своей колдуньи, вот где. - Зип тяжело опустился на деревянные ступеньки дома в Лабиринте. Скорчившаяся рядом женщина в лохмотьях, похожая на нищенку, внимательно слушала, глядя на него. Зип задыхался. Вытащив один из своих ножей, он всадил его в деревянную ступеньку у себя между ног. - Дурак он, вот что скажу я тебе.
- Попридержи язык, - ответила Кама. Это она была женщиной в лохмотьях и прятала под одеждой и плащом немало оружия. На лице ее была грязь, рот испачкан остатками пищи - это тоже входило в маскировку. Она позаботилась даже о запахе. - Если хочешь принести пользу, рви сейчас же в "Единорог" и найди Уинди. Скажи ему, что пора, остальное он сам поймет.
- Я тебе что - мальчик на побегушках?
- Давай!
Зип ушел. Кама поднялась и безукоризненно старческой походкой побрела по темной улице на встречу со следующим связным.
* * *
Морут услышал хлопанье крыльев задолго до того, как птица опустилась на окно таверны Мамаши Беко. Король нищих стиснул кулаки и прислушался, но, когда за ставнями замаячило нечто темное, не пошел сразу к окну в задней стене таверны. Твердый, острый клюв принялся без устали стучать по ставням и царапать их. Птица требовала, чтобы ее впустили.
Наконец он подошел и распахнул окно. Птица переступила подоконник, глядя на него во тьме наступившей ночи своими мрачными глазами. А секунду спустя, хлопая крыльями, унеслась прочь. Ее миссия завершилась.
У Морута не было ни малейшего желания выходить этой ночью. Со времени резни в бывшем имении Джабала, а потом в казармах пасынков он жил в состоянии постоянного страха. В Санктуарии, вокруг Распутного Перекрестка бродило множество душ. Так сказал старый слепой Меббат, и Морут, развязавший на улицах боевые действия против пасынков и ястребиных масок, не очень-то стремился встретиться с теми, на кого легко было наткнуться в подобную ночь.
Поэтому он подошел к двери и, вызвав помощника, передал приказ, а уже тот послал человека, который забрался на гребень крыши и замахал факелом.
* * *
- Змеи, - прошептала Ишад, лежа в постели с любовником. Она нежно поцеловала его, высвобождаясь из ласкающих рук. - Ты обращал внимание, Страт, что нисийцы и бейсибцы любят змей?
Страт вспомнил ужасный миг - он под окном Роксаны, а под его пяткой струится тело змеи.
- Совпадение?.. - сама себя спросила Ишад. - Не исключено, конечно. Впрочем, настоящие совпадения встречаются очень редко. Поскольку ты не дурак, думаю, веришь в них не больше, чем я.
* * *
Стилчо остановился. Сейчас он двигался с осторожностью. Рука Хаута нашла его плечо.
- Они здесь, - прошептал бывший раб.
- Да, они здесь уже долго, - сказал Стилчо о тенях, которые двигались, изгибались и были чернее других теней. - Мы перешли границу. Говорить будешь ты?
- Не дразни меня. Не дразни меня, Стилчо.
- Ты же думаешь, что достаточно могуществен для того, чтобы ходить здесь, имея дело со всеми призраками разом. Пожалуйста! Зачем я тебе нужен?
Пальцы Хаута болезненно впились в его плечо.
- Прошу, поговори с ними ты.
И никаких слов о его матери. С нарочитой неторопливостью Стилчо повернул голову и посмотрел в сторону надвигающейся угрозы. На улицах не было никого живого, кроме Хаута. И его. Многие из нежити принадлежали Роксане. Другие, нет - просто заблудшие, потерянные души, о которых некому было позаботиться и которые, при нынешнем плачевном положении дел в Санктуарии, некому было отправить обратно.
- Я - Стилчо, - сказал он им. Взяв принесенный с собой клеенчатый мешок, он вылил его содержимое на дорогу. Блестящая лужица, которая образовалась в пыли, не была водой. Стилчо отошел. Раздался сухой шелест, сопровождавший суматошное движение и суету. Блестящую лужицу на мостовой накрыло нечто очень напоминающее черное лоскутное одеяло. Он опять отступил и вылил еще немного. - Я дам вам еще, - шептал он. - Все, что от вас потребуется, - это следовать за мной.
Кто-то из призраков в ужасе отшатнулся. Большинство же потянулось за ним. Он налил еще крови. Откуда она, он Хаута не спросил. В эти дни кровь не проблема.
Тем более для Ишад.
* * *
Страту потребовалось усилие, чтобы открыть глаза, а когда ему это удалось, в воздухе стоял шепот, похожий на летнее жужжание пчел, но вокруг была тьма - такая, которая, наверное, предшествовала созданию мира.
- Ты подозреваешь меня, - произнес голос, похожий на гудение овода, на ропот ветра во тьме, - во всех грехах. Говорю тебе: у меня свой интерес. Этот город. Этот порочный город, эта сточная яма, где собирается зло. Он нужен мне таким, каков он есть. Я наделяю своей силой то одну, то другую из сторон. Сейчас я даю ее илсигам. К утру ты об этом забудешь. Но будешь помнить другое.
Страт снова открыл глаза. На это ушли все его силы. Он увидел ее лицо таким, каким еще не видел никогда, в глазах ее был Ад. Он хотел бы вновь ничего не видеть, но воли на это не осталось.
- Я уже сказала тебе, что делать, - сказала Ишад. - Ступай. Уходи, пока можешь. Убирайся отсюда!
* * *
Высоко на холме прозвучал горн, медь пронзительно возвещала тревогу. У "Единорога" о тревоге возвестили менее элегантно и куда более прозаично: дозорный загрохотал старыми горшками.
На помощь! Нападение, набег, беспорядки!
Низовье озарилось пожарами. Верхний город тоже.
На многих перекрестках стали возводить баррикады, полыхали факелы, в ночи раздавался цокот копыт.
- Убейте их, - отдал Черный Лисиас приказ своему небольшому отряду, и на людей Джабала, пытавшихся баррикадой перекрыть Голубую линию, посыпался град стрел. - Нам нужна здесь помощь нашего мага! Дорога открыта!
Его командной высотой была крыша. Пожар разгорался вверх по склону.
Все больше звучало горнов, все громче слышался цокот копыт. Ночь наполнилась тревогой. На улицах толпились ополченцы.
Всадник на гнедой лошади, забыв обо всем, мчался по берегу реки через Голубую линию, устремляясь к Черней, к своим товарищам.
* * *
На улицах царил настоящий ад. Ломались ставни. (Воры в Санктуарии не были разинями и успели положить глаз на тот или иной дом задолго до заварухи. Когда же начались волнения, они вламывались в дома, хватали, что им нужно, и уносились прочь, словно демоны, догнать которых не в силах были все боги ранкан.)
В верхнем городе один из горнов пропел, возвещая тревогу, возле казарм наемников и городской стражи; но Уэлгрин, мимо которого не проходил ни один слух, уже успел разместить по точкам снайперов, и первая волна погромщиков, устремившаяся в город, наткнулась на поток стрел и профессионально сооруженные баррикады. Эта обычная операция могла, конечно, отпугнуть не слишком искусных нападавших.
Но не профессионалов.
В домике у реки Ишад, укутавшись только в черный плащ, сидела, улыбаясь, посреди сбившихся шелков своей постели. Глаза ее были закрыты.
Тени стекались к берегу, шли маршем от разрушенных казарм в Низовье, не обращая внимания на заграждения, которые воздвигли король нищих и его банды; игнорируя бойцов НФОС, бросаемые в них камни, бутылки с зажигательной смесью и пожары: этот небольшой легион познал огонь Ада, и происходящее здесь не производило на него впечатления. Они уже миновали Желтую линию и теперь двигались по Красной территории, по петляющим улицам Подветренной со скоростью, которую обычный отряд развить бы не смог никогда. Все стремительнее и стремительнее.
- Они прибывают, - сказал Стилчо Хауту, и магу-нисийцу не слишком понравилось выражение удовлетворения на лице пасынка. Хаут схватил мешок с кровью и вытряхнул еще несколько капель, чтобы призраки не отклонялись с пути. И снова бросил взгляд на Стилчо, с беспокойством думая о возможном предательстве.
- Джанни, где Джанни? Ты нашел его?
- О, я могу догадаться, куда он пойдет, - ответил Стилчо.
- К Роксане.
Стилчо расхохотался, на лице его застыла кривая усмешка. Пусть один глаз его был закрыт повязкой и во рту не хватало зуба, но в темноте, когда шрамы были менее заметны, к нему почти возвращалась его загубленная красота. И даже некая элегантность. Он выхватил у Хаута мешок и швырнул его оземь, забрызгав кровью булыжники мостовой.
- Беги! - крикнул он ему и громко расхохотался.
- Стилчо, будь ты проклят!
- Давай же! - заорал пасынок. Вокруг них уже кружились, струились, взлетали, словно летучие мыши, тараторили призраки. Хаут, быстро оценив ситуацию, запахнул накидку и побежал, будто за ним гнались все обитатели Ада.
Стилчо выл от восторга. Бил себя по коленям ладонями.
- Беги, жалкий ублюдок! Беги, нисиец, беги!
Он за это поплатится. Утром. Хаут позаботится об этом. Но у него есть прямые Ее указания.
Стилчо со всеми сохранившимися знаками отличия роты потрусил в сторону моста, чтобы указать путь войску теней через реку.
За его спиной призраки занимались тем, чем в Санктуарии занимались все: они разбирались, кто с кем, накидывались друг на друга, искали убежища.
У реки Стилчо развернул войско в боевые порядки и повел по улицам теперь уже медленнее, ибо сам был наполовину живым. Он доведет их только до определенного места. Для них баррикады Уэлгрина в верхнем городе или пасынков на востоке не составят проблемы; а поскольку воспоминания о том, как их убили, были весьма свежи в их памяти, долго разговаривать они не будут ни с кем. Они покажут обитателям верхнего города, насколько те в действительности уязвимы, покажут ублюдкам, что есть такие, кто помнит их последние приказы и их последние ошибки...
Он продолжал бежать, задыхаясь и прихрамывая, - Ишад неплохо его починила, но от долгого бега боль начала распространяться по всему телу.
Призраки проносились мимо, устремляясь кто куда. Их, разноязыких, влекло к любимым ранее местечкам, к бывшим жилищам, к старым обидам. Санктуарий мог прагматично относиться к своим призракам, но те на закате империи становились все отчаяннее, все злее, а с этими и вовсе невозможно было договориться. Они служили Ишад или Роксане.
* * *
Роксана прокляла Голубую линию и в пароксизме ярости вызвала дюжину змей и демона по имени Снэппер Джо, рыжеволосое существо с пепельной кожей, которое буйствовало на берегу реки до тех пор, пока не забыло, что от него требуется, и не перенесло свой гнев на склад пива. Нет, то была не лучшая ночь для Роксаны: нападение оказалось бесцельным, Ишад имела на уме что-то другое, и Роксане осталось только воспользоваться отвлекающим маневром, чтобы бежать из города.
* * *
- Проклятье! - завопил Хаут, когда она попалась ему на глаза, эта голубая дуга, что перекинулась через весь Санктуарий. Он был существом практичным. Он бросился к реке, к Ишад со всей скоростью, на которую был только способен, пронесся мимо стражи и обнаружил, что колдунья, закутанная в оранжевый шелк и юбки своего черного одеяния, сидит на кровати и хохочет, словно безумная.
* * *
В верхнем городе распахнулась дверь особняка госпожи Нюфантей, и его элегантная хозяйка, Харка Бей, которую не так-то легко было испугать, выскочила на улицу в чем мать родила: ни она, ни ее слуга, ни дочь ни на миг не собирались задерживаться для того, чтобы познакомиться с внезапно материализовавшимся в доме пьяным призраком, который крушил фарфор и топтал ногами серебро.
Они влетели в казарму стражников Уэлгрина и пронеслись по коридорам с такой скоростью, что те даже не успели обернуться и рассмотреть их.
Затем показался монстр, и стражники бросились врассыпную.
* * *
Сыпались стрелы. На границе Лабиринта полыхала баррикада, с помощью которой банды Джабала рассчитывали укрыться от сидевших на крышах лучников, направляемых с помощью магии видений и горстки скакавших парами всадников, поведение и приемы которых подозрительно напоминали настоящих пасынков. Огонь перекинулся на близлежащие здания, что еще больше усилило хаос. Уклоняясь от стрел, люди пытались залить его водой. Обезумевшее семейство, подбирая падающие пожитки, бежало куда глаза глядят.
- Ты что-нибудь знаешь?
- Есть кое-что о Нико. Кое-какие слухи о том, где он находится. Верхний город, жрецы... Туда мы добраться не можем. От Рэндала передали: он говорит, что Роксана нервничает из-за прошлой ночи, она тоже ищет его. Нужно спешить. Но куда - мы еще не знаем. Кама где-то недалеко, я ее еще не видел. Мелант - внизу, на пристани. Кали пытается выйти на тех, от Сетмура. У нас есть...
По спине Страта пробежал холодок. Он крепко схватил Лисиаса за плечо.
- Слушай, я опять ухожу. Передай по цепочке: пусть Третий отправляется на позиции в полной готовности.
- Ты собираешься...
- Тебя это не касается. Действуй.
- Хорошо, - сказал Лисиас и нырнул за угол, оставив дальнейшие расспросы.
Страт задержался немного в этом едва освещенном помещении, пытаясь подавить противное, удивительно напоминающее панику чувство. Ему нужен дневной свет, нужен...
Ему нужны простые ответы.
Кадакитис потеряет империю...
Нико в беде.
Заговоры расползаются по Санктуарию, как черви по тухлому мясу. Темпус не торопится, планы Рэндала рухнули. Стратон не считал себя дураком, нет, совсем не считал; в гнусной комнатенке там, наверху, мужчины и женщины пытались его сделать им, но он неизменно вытаскивал из них все их ничтожные тайны, лишь немногие из которых представляли интерес, и они выплескивали все перед тем, как отправиться - на свободу или в преисподнюю. Он не особенно гордился этим своим умением, разве что острым умом, позволявшим видеть лживые ответы. Именно благодаря этому он стал главным дознавателем пасынков: известное терпение и несомненная способность распутывать хитросплетения человеческой мысли.
Теперь его способность обратилась внутрь себя самого, обнаруживая пустоты и исследуя пути, которыми у него не было желания следовать.
"Она, она, она", - стучало в голове, мысль балансировала на краю тьмы более темной, чем способны были воспринимать глаза, - темноты утробы, темноты непознаваемого, темноты теплой, уютной, в которой теряли себя все другие провалы памяти и восприятия. Их слишком много - этих провалов. Он обрел некий мир. Он культивировал его, поздравляя себя с тем, что спасся. Вечное бегство стало для него пищей насущной, самим веществом, из которого он создавал уважение к себе.
"Думай же, пасынок. Почему ты не можешь думать об этом?"
...Лошадь, бродящая поутру и поедающая яблоки, всадник, который на заре беспомощней, чем ребенок...
Он поморщился от возникшего в воображении образа. В своем ли он уме?
...Кадакитис при смерти. Он вовремя покинет этот мир и будет лежать на мраморном полу, а по залам дворца будет раздаваться топот солдатских сапог...
Прекрасно, скажет Темпус, обнаружив, что один из его людей опередил его; вместо игры теней - солнечный свет, а он сам - герой, а отнюдь не то существо из комнатенки наверху, он - человек, совершивший нечто великое, нечто правильное, воспользовавшийся ситуацией так, как надо...
Страт передернулся в темноте. Во рту был привкус крови. Он прислонился к стене, вздрогнул, когда гнедая еще раз ударила по доскам, выражая свое отношение к этой темной конюшне.
Его терзали подозрения. Подозрения относительно самого себя - в своем ли он уме?
Он должен идти. Туда, к реке. Для того чтобы выяснить. Не в темноте, когда приходит ее час, а сейчас, когда его время. Когда светит солнце и его мысли при нем.
* * *
Маленький домик посреди зарослей кустарника на краю Белой Лошади казался чем-то нереальным. Спроси дюжину человек, есть ли в нижней части Санктуария деревья, и они ответят - нет, забывая про эти. Спроси, есть ли в округе дома, и они скажут - нет, забывая о маленьких строениях с железными оградами и буйной зеленью. Этот, похоже, заброшен. Правда, иногда внутри горит свет. А пару раз за оградой кто-то жег костер. Но благоразумные люди не замечают подобных вещей. Благоразумные предпочитают не выходить из своих кварталов. Страт, проехав несколько контрольно-пропускных пунктов на наиболее пустынных улицах, по пути приглядывался к происходящему вокруг, стараясь брать все на заметку. Голова его, когда гнедая подошла к входу в неприметный дом, усиленно работала.
Пасынок рванул ржавую калитку и по заросшим травой каменным плитам прошел к маленькому крыльцу. Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать (и прежде, чем кто-либо внутри дома мог до нее добраться), что ничуть его не удивило. Страт почуял запах мускуса. Он вошел внутрь, там царила полутьма из-за мутных стекол - не считая своей особы, аккуратностью колдунья не отличалась.
- Ишад! - позвал он.
Ему приходило в голову, что ее может не оказаться дома, однако из-за спешки и нетерпения Страт старался не думать об этом. День был на исходе. Солнце клонилось к Белой Лошади, к скопищу строений Подветренной.
- Ишад?!
Здесь прямо-таки пахло неприятностями. У нее были враги. И были союзники, не относившиеся к числу его друзей.
Прошелестел занавес, и он увидел направляющуюся к нему фигуру, облаченную в черное. Она всегда оказывалась очень маленькой по сравнению с тем, какой выглядела в воспоминаниях. Это память возвышала ее. Но глаза, эти глаза...
Страт уклонился от их взгляда, решительно шагнул в сторону и налил себе и ей вина из кувшина, стоявшего на низеньком столике. Вспыхнули свечи. К этому он привык, как привык к легким, крадущимся шагам за спиной, хотя обычно за его спиной не разрешалось находиться никому, он не терпел этого. Но Ишад позволял, и она это знала. Ей было известно, что никто не смеет касаться его со спины, и дозволение ей - одна из их маленьких игр. С легким привкусом страха, как, впрочем, все остальные игры, в которые они играли. Мягкие руки прошлись по его спине, легли на плечи.
Он обернулся, держа в руке две чашки с вином, женщина взяла свою, последовал поцелуй - долгий-предолгий.
Они не всегда отправлялись сразу в постель. Сегодня Страт поставил свой стул перед разожженным огнем, Ишад - вся сплошь шелестящие одежды, соблазнительные изгибы, запах дорогого мускуса и хорошего вина - полулегла так, что ноги ее оказались у него на коленях. Пригубив вино, она поставила его на столик рядом. Иногда в подобные моменты Ишад улыбалась. Но на этот раз она смотрела на него взглядом, который был, как он знал, опасен. Сегодня вечером Страт пришел не для того, чтобы, глядя в эти темные глаза, забыть свое имя. Он ощущал холод, который не могло растопить вино, и впервые чувствовал, что ее желание в равной степени может означать и жизнь и смерть.
Ишад, бродящая по проходам между казармами, наблюдающая за убийством удовлетворенная, насытившаяся. Не смерть вообще нравилась ей, но вот эти смерти.
- Тебе не по себе? - спросил он женщину, глаза которой были так близко к его глазам. - Ишад, сегодня тебе не по себе?
Все тот же взгляд. Он нащупал ее пульс. Ее. Мир будто остановился. День, ночь - какая разница? Страт прочистил горло. Точнее, попытался это сделать.
- Может, мне лучше уйти?
Она поменяла позу, положив руки ему на плечи и соединив кисти у него за головой. И продолжала молчать.
- Я хочу спросить тебя, - начал он, делая усилие, чтобы не отвлекаться на близость ее глаз, на нежную тяжесть ее тела, - хочу спросить тебя...
У него ничего не получалось. Он моргнул, сбросив ее чары и взяв жизнь в свои руки, усмехнулся ей в лицо и поцеловал Ишад. В этом деле он мастак. Он мог подчинить себе тело ближнего - так, как делал в комнатенке наверху, но ему случалось прибегать и к более приятным способам убеждения. Он не особенно гордился этой своей способностью, не больше, чем той, другой. Все это было лишь частью его искусства - искусства отличать ложь от крупиц правды, получая ключик к истине в целом. Сейчас у него уже был такой ключ. Истину следовало искать в ее сегодняшнем молчании.
- Ты чего-то хочешь, - прошептал он, - тебе всегда было что-то нужно...
Ишад рассмеялась, и Страт резким движением опустил ее руки вниз.
- Что я могу сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделал? - спросил он. Никто не мог давить на Ишад. Он почувствовал это, видя, как потемнели ее глаза, как внезапно комната начала погружаться во тьму. Бесполезно. - Ишад, Ишад! - Он пытался сосредоточить свои и ее мысли на том, зачем пришел. Наверное, разумней было бы встать и направиться к двери, краем сознания он понимал это; однако бесконечно легче было оставаться на месте и бесконечно тяжелее было думать, о том, о чем он пытался думать, например, о провалах в памяти. О том, чем они - как он полагал - занимались на утопающей в шелках постели. - Ты получила Стилчо, получила Джанни, получила меня - неужели все это совпадение, Ишад? Возможно, я был бы в состоянии больше помочь тебе, будь я в полном сознании, когда ты говорила со мной... Не исключено, что моя и твоя цели не так уж расходятся. Эгоистические интересы. Помнишь, ты говорила о них? Так в чем же твои? Расскажи, а я расскажу, чего хочу я.
За его головой вновь сплелись руки. Она подалась вперед, и вот в комнате не осталось уже ничего, кроме ее глаз, и в мире не осталось ничего, кроме крови, пульсировавшей у него в венах.
- Подумай как следует, - сказала она. - Продолжай думать, ведь это противоядие от чар - ты приходишь сюда вооруженный своими мыслями, и какая это тяжелая ноша! Разве ты не устал от нее? Страт, неужели ты не устал, взваливая на себя бремя в виде дураков, вечно оставаясь в тени? Почему бы тебе хоть раз в жизни не стать самим собой? Пойдем в постель.
- Что происходит в городе? - вырвалось у него. Вопрос все время вертелся на языке, заслоняя собой все остальные, отчасти сводя с ума, отчасти отрезвляя. - Что ты затеяла, Ишад? В какую игру ты с нами играешь?
- В постель, - прошептала она. - Ты боишься, Страт? Ты никогда не бежал от того, что тебя страшит. Ты даже не знаешь, как это делается...
4
- Не знаю, - сказал Стилчо, ковыляя по улице в обществе Хаута. Тот шагал широко, и мертвый пасынок, задыхаясь, изо всех сил старался поспеть за ним. Клеенчатая материя шелестела в такт его поступи. - Я не знаю, как с ним связаться. Он здесь, вот и все...
- Я полагаю, что, если он мертв, у тебя есть известное преимущество. По-моему, ты не стараешься, - проговорил бывший раб.
- Я не могу, - выдохнул Стилчо. В сумерках была хорошо видна вся элегантность Хаута, его высокомерный взгляд, и Стилчо, готовый было уже вцепиться в него, сдержался. - Я...
- Она сказала, что ты сделаешь это. Она сказала, что ты справишься. На твоем месте я ни в коем случае не стал бы ее разочаровывать, а?
Его намек словно обдал Стилчо холодом. Они находились подле моста, возле канализационного ограждения, и, хотя Стилчо и не застыл на месте от слов Хаута (на некоторые вещи он реагировал весьма живо), колени у него подкосились. По другую сторону моста находился контрольно-пропускной пункт, но у линии не было определенного цвета; мало кто совался туда, ибо, хотя здесь и бродили несколько живых охранников, отнюдь не все, патрулировавшие улицы на противоположном берегу, принадлежали к той же категории. Хватит, Распутный Перекресток достаточно натерпелся от ужасов и злобных фантазий, исходивших от созданий Роксаны.
- Послушай, - сказал Стилчо, - послушай, ты просто не понимаешь. Когда он такой, он отличается от мертвых. Мертвые - они повсюду. А Джанни привязан к кому-то одному, он не свободен и в этом смысле похож на живых. Для того, к кому он привязан, это очень скверно... Но его нельзя найти, как других мертвых. У него есть некое место, как у меня или у тебя...
- Не включай меня в вашу компанию. - Хаут отряхнул со своей накидки воображаемую пыль. - У меня нет ни малейшего намерения присоединяться к вам. И что бы ты ни наговорил хозяйке по поводу той истории около розового куста...
- Ничего, я не говорил Ей ничего.
- Врешь. Ты рассказываешь все, о чем Она просит, ты отдашь Ей свою мать, если Она того захочет.
- Оставь мою мать в покое.
- Она там, в Аду? - поинтересовался Хаут с волчьей ухмылкой, от которой внутри у Стилчо опять похолодело. - Возможно, она сможет помочь.
Стилчо ничего не ответил. Ненависть Хаута к пасынкам была неистребима, и над ней можно было бы даже посмеяться, но только не сейчас, когда они были одни. Не сейчас, когда он оказался в зависимости от Хаута. Стилчо вспомнил прошлое. До того, как оказаться на службе у пасынков, он был в Санктуарии простым ломовым извозчиком - занятие, не очень-то располагавшее к каким-то ярким и мужественным поступкам. В гнев он впадал столь же медленно, как тащились его лошаденки. Однако была черта, за которую с ним, как и с его лошадьми, переступать не следовало. Это обнаружил терзавший его король нищих, возле нее сейчас оказался и Хаут. Возможно, он почувствовал, что продолжать не стоит. Во всяком случае, сподручный колдуньи внезапно замолчал. И больше не дразнил Стилчо. Вообще больше не произнес ни слова.
- Давай займемся делом, - сказал пасынок, думая не столько о Хауте, сколько о Ее приказах. Запахнувшись поплотнее в черный плащ, он зашагал мимо моста. Над головой пролетела птица, показавшаяся смутно знакомой. Что ее влечет туда? Простое любопытство? Вряд ли, что ей делать у реки, если только там не валяются остатки мяса. Не обращая внимания на заграждения и контрольно-пропускные пункты, она перелетела на противоположный берег, в Низовье. Только птицы могут летать где им угодно.
Эта направлялась к казармам, сообразил Стилчо. Он проследил ее полет за мостом - настолько, насколько позволяло его ущербное зрение (мертвый глаз вообще-то тоже действовал, обретая зрение в мире теней вне зависимости от того, была на нем повязка или нет. Последнее время он стал ее носить, будучи истерзан насмешками Хаута и как будто пробуждающейся заботой о собственной внешности). Возле моста он заметил соглядатая из НФОС и нескольких мертвых, собравшихся возле моста, где они погибли. Когда они двинулись вниз по улице, чтобы свернуть на Распутный Перекресток, Хаут был рядом, но отнюдь не пытался его обогнать.
* * *
- Снова у своей колдуньи, вот где. - Зип тяжело опустился на деревянные ступеньки дома в Лабиринте. Скорчившаяся рядом женщина в лохмотьях, похожая на нищенку, внимательно слушала, глядя на него. Зип задыхался. Вытащив один из своих ножей, он всадил его в деревянную ступеньку у себя между ног. - Дурак он, вот что скажу я тебе.
- Попридержи язык, - ответила Кама. Это она была женщиной в лохмотьях и прятала под одеждой и плащом немало оружия. На лице ее была грязь, рот испачкан остатками пищи - это тоже входило в маскировку. Она позаботилась даже о запахе. - Если хочешь принести пользу, рви сейчас же в "Единорог" и найди Уинди. Скажи ему, что пора, остальное он сам поймет.
- Я тебе что - мальчик на побегушках?
- Давай!
Зип ушел. Кама поднялась и безукоризненно старческой походкой побрела по темной улице на встречу со следующим связным.
* * *
Морут услышал хлопанье крыльев задолго до того, как птица опустилась на окно таверны Мамаши Беко. Король нищих стиснул кулаки и прислушался, но, когда за ставнями замаячило нечто темное, не пошел сразу к окну в задней стене таверны. Твердый, острый клюв принялся без устали стучать по ставням и царапать их. Птица требовала, чтобы ее впустили.
Наконец он подошел и распахнул окно. Птица переступила подоконник, глядя на него во тьме наступившей ночи своими мрачными глазами. А секунду спустя, хлопая крыльями, унеслась прочь. Ее миссия завершилась.
У Морута не было ни малейшего желания выходить этой ночью. Со времени резни в бывшем имении Джабала, а потом в казармах пасынков он жил в состоянии постоянного страха. В Санктуарии, вокруг Распутного Перекрестка бродило множество душ. Так сказал старый слепой Меббат, и Морут, развязавший на улицах боевые действия против пасынков и ястребиных масок, не очень-то стремился встретиться с теми, на кого легко было наткнуться в подобную ночь.
Поэтому он подошел к двери и, вызвав помощника, передал приказ, а уже тот послал человека, который забрался на гребень крыши и замахал факелом.
* * *
- Змеи, - прошептала Ишад, лежа в постели с любовником. Она нежно поцеловала его, высвобождаясь из ласкающих рук. - Ты обращал внимание, Страт, что нисийцы и бейсибцы любят змей?
Страт вспомнил ужасный миг - он под окном Роксаны, а под его пяткой струится тело змеи.
- Совпадение?.. - сама себя спросила Ишад. - Не исключено, конечно. Впрочем, настоящие совпадения встречаются очень редко. Поскольку ты не дурак, думаю, веришь в них не больше, чем я.
* * *
Стилчо остановился. Сейчас он двигался с осторожностью. Рука Хаута нашла его плечо.
- Они здесь, - прошептал бывший раб.
- Да, они здесь уже долго, - сказал Стилчо о тенях, которые двигались, изгибались и были чернее других теней. - Мы перешли границу. Говорить будешь ты?
- Не дразни меня. Не дразни меня, Стилчо.
- Ты же думаешь, что достаточно могуществен для того, чтобы ходить здесь, имея дело со всеми призраками разом. Пожалуйста! Зачем я тебе нужен?
Пальцы Хаута болезненно впились в его плечо.
- Прошу, поговори с ними ты.
И никаких слов о его матери. С нарочитой неторопливостью Стилчо повернул голову и посмотрел в сторону надвигающейся угрозы. На улицах не было никого живого, кроме Хаута. И его. Многие из нежити принадлежали Роксане. Другие, нет - просто заблудшие, потерянные души, о которых некому было позаботиться и которые, при нынешнем плачевном положении дел в Санктуарии, некому было отправить обратно.
- Я - Стилчо, - сказал он им. Взяв принесенный с собой клеенчатый мешок, он вылил его содержимое на дорогу. Блестящая лужица, которая образовалась в пыли, не была водой. Стилчо отошел. Раздался сухой шелест, сопровождавший суматошное движение и суету. Блестящую лужицу на мостовой накрыло нечто очень напоминающее черное лоскутное одеяло. Он опять отступил и вылил еще немного. - Я дам вам еще, - шептал он. - Все, что от вас потребуется, - это следовать за мной.
Кто-то из призраков в ужасе отшатнулся. Большинство же потянулось за ним. Он налил еще крови. Откуда она, он Хаута не спросил. В эти дни кровь не проблема.
Тем более для Ишад.
* * *
Страту потребовалось усилие, чтобы открыть глаза, а когда ему это удалось, в воздухе стоял шепот, похожий на летнее жужжание пчел, но вокруг была тьма - такая, которая, наверное, предшествовала созданию мира.
- Ты подозреваешь меня, - произнес голос, похожий на гудение овода, на ропот ветра во тьме, - во всех грехах. Говорю тебе: у меня свой интерес. Этот город. Этот порочный город, эта сточная яма, где собирается зло. Он нужен мне таким, каков он есть. Я наделяю своей силой то одну, то другую из сторон. Сейчас я даю ее илсигам. К утру ты об этом забудешь. Но будешь помнить другое.
Страт снова открыл глаза. На это ушли все его силы. Он увидел ее лицо таким, каким еще не видел никогда, в глазах ее был Ад. Он хотел бы вновь ничего не видеть, но воли на это не осталось.
- Я уже сказала тебе, что делать, - сказала Ишад. - Ступай. Уходи, пока можешь. Убирайся отсюда!
* * *
Высоко на холме прозвучал горн, медь пронзительно возвещала тревогу. У "Единорога" о тревоге возвестили менее элегантно и куда более прозаично: дозорный загрохотал старыми горшками.
На помощь! Нападение, набег, беспорядки!
Низовье озарилось пожарами. Верхний город тоже.
На многих перекрестках стали возводить баррикады, полыхали факелы, в ночи раздавался цокот копыт.
- Убейте их, - отдал Черный Лисиас приказ своему небольшому отряду, и на людей Джабала, пытавшихся баррикадой перекрыть Голубую линию, посыпался град стрел. - Нам нужна здесь помощь нашего мага! Дорога открыта!
Его командной высотой была крыша. Пожар разгорался вверх по склону.
Все больше звучало горнов, все громче слышался цокот копыт. Ночь наполнилась тревогой. На улицах толпились ополченцы.
Всадник на гнедой лошади, забыв обо всем, мчался по берегу реки через Голубую линию, устремляясь к Черней, к своим товарищам.
* * *
На улицах царил настоящий ад. Ломались ставни. (Воры в Санктуарии не были разинями и успели положить глаз на тот или иной дом задолго до заварухи. Когда же начались волнения, они вламывались в дома, хватали, что им нужно, и уносились прочь, словно демоны, догнать которых не в силах были все боги ранкан.)
В верхнем городе один из горнов пропел, возвещая тревогу, возле казарм наемников и городской стражи; но Уэлгрин, мимо которого не проходил ни один слух, уже успел разместить по точкам снайперов, и первая волна погромщиков, устремившаяся в город, наткнулась на поток стрел и профессионально сооруженные баррикады. Эта обычная операция могла, конечно, отпугнуть не слишком искусных нападавших.
Но не профессионалов.
В домике у реки Ишад, укутавшись только в черный плащ, сидела, улыбаясь, посреди сбившихся шелков своей постели. Глаза ее были закрыты.
Тени стекались к берегу, шли маршем от разрушенных казарм в Низовье, не обращая внимания на заграждения, которые воздвигли король нищих и его банды; игнорируя бойцов НФОС, бросаемые в них камни, бутылки с зажигательной смесью и пожары: этот небольшой легион познал огонь Ада, и происходящее здесь не производило на него впечатления. Они уже миновали Желтую линию и теперь двигались по Красной территории, по петляющим улицам Подветренной со скоростью, которую обычный отряд развить бы не смог никогда. Все стремительнее и стремительнее.
- Они прибывают, - сказал Стилчо Хауту, и магу-нисийцу не слишком понравилось выражение удовлетворения на лице пасынка. Хаут схватил мешок с кровью и вытряхнул еще несколько капель, чтобы призраки не отклонялись с пути. И снова бросил взгляд на Стилчо, с беспокойством думая о возможном предательстве.
- Джанни, где Джанни? Ты нашел его?
- О, я могу догадаться, куда он пойдет, - ответил Стилчо.
- К Роксане.
Стилчо расхохотался, на лице его застыла кривая усмешка. Пусть один глаз его был закрыт повязкой и во рту не хватало зуба, но в темноте, когда шрамы были менее заметны, к нему почти возвращалась его загубленная красота. И даже некая элегантность. Он выхватил у Хаута мешок и швырнул его оземь, забрызгав кровью булыжники мостовой.
- Беги! - крикнул он ему и громко расхохотался.
- Стилчо, будь ты проклят!
- Давай же! - заорал пасынок. Вокруг них уже кружились, струились, взлетали, словно летучие мыши, тараторили призраки. Хаут, быстро оценив ситуацию, запахнул накидку и побежал, будто за ним гнались все обитатели Ада.
Стилчо выл от восторга. Бил себя по коленям ладонями.
- Беги, жалкий ублюдок! Беги, нисиец, беги!
Он за это поплатится. Утром. Хаут позаботится об этом. Но у него есть прямые Ее указания.
Стилчо со всеми сохранившимися знаками отличия роты потрусил в сторону моста, чтобы указать путь войску теней через реку.
За его спиной призраки занимались тем, чем в Санктуарии занимались все: они разбирались, кто с кем, накидывались друг на друга, искали убежища.
У реки Стилчо развернул войско в боевые порядки и повел по улицам теперь уже медленнее, ибо сам был наполовину живым. Он доведет их только до определенного места. Для них баррикады Уэлгрина в верхнем городе или пасынков на востоке не составят проблемы; а поскольку воспоминания о том, как их убили, были весьма свежи в их памяти, долго разговаривать они не будут ни с кем. Они покажут обитателям верхнего города, насколько те в действительности уязвимы, покажут ублюдкам, что есть такие, кто помнит их последние приказы и их последние ошибки...
Он продолжал бежать, задыхаясь и прихрамывая, - Ишад неплохо его починила, но от долгого бега боль начала распространяться по всему телу.
Призраки проносились мимо, устремляясь кто куда. Их, разноязыких, влекло к любимым ранее местечкам, к бывшим жилищам, к старым обидам. Санктуарий мог прагматично относиться к своим призракам, но те на закате империи становились все отчаяннее, все злее, а с этими и вовсе невозможно было договориться. Они служили Ишад или Роксане.
* * *
Роксана прокляла Голубую линию и в пароксизме ярости вызвала дюжину змей и демона по имени Снэппер Джо, рыжеволосое существо с пепельной кожей, которое буйствовало на берегу реки до тех пор, пока не забыло, что от него требуется, и не перенесло свой гнев на склад пива. Нет, то была не лучшая ночь для Роксаны: нападение оказалось бесцельным, Ишад имела на уме что-то другое, и Роксане осталось только воспользоваться отвлекающим маневром, чтобы бежать из города.
* * *
- Проклятье! - завопил Хаут, когда она попалась ему на глаза, эта голубая дуга, что перекинулась через весь Санктуарий. Он был существом практичным. Он бросился к реке, к Ишад со всей скоростью, на которую был только способен, пронесся мимо стражи и обнаружил, что колдунья, закутанная в оранжевый шелк и юбки своего черного одеяния, сидит на кровати и хохочет, словно безумная.
* * *
В верхнем городе распахнулась дверь особняка госпожи Нюфантей, и его элегантная хозяйка, Харка Бей, которую не так-то легко было испугать, выскочила на улицу в чем мать родила: ни она, ни ее слуга, ни дочь ни на миг не собирались задерживаться для того, чтобы познакомиться с внезапно материализовавшимся в доме пьяным призраком, который крушил фарфор и топтал ногами серебро.
Они влетели в казарму стражников Уэлгрина и пронеслись по коридорам с такой скоростью, что те даже не успели обернуться и рассмотреть их.
Затем показался монстр, и стражники бросились врассыпную.
* * *
Сыпались стрелы. На границе Лабиринта полыхала баррикада, с помощью которой банды Джабала рассчитывали укрыться от сидевших на крышах лучников, направляемых с помощью магии видений и горстки скакавших парами всадников, поведение и приемы которых подозрительно напоминали настоящих пасынков. Огонь перекинулся на близлежащие здания, что еще больше усилило хаос. Уклоняясь от стрел, люди пытались залить его водой. Обезумевшее семейство, подбирая падающие пожитки, бежало куда глаза глядят.