Страница:
– Откуда знаешь?
– Знаю. Один из даров, что ромеи князьям поднесли, заворожен был. Печать Черной Силы на нем. Олег и сам это понял, да только поздно уже. Дар сей Ингвару был преподнесен, а он с ним ни в какую расстаться не хочет. Как обезумел!
– Взять и отнять у мальчишки дар греческий, и выбросить, куда подальше!
– Нельзя. Дар заворожен, и освободиться от него можно, лишь добровольно передав его другому человеку. Ингвар же носит его на себе день и ночь. Коли силой Ингвара этого подарка чародейского лишить, венец Силы все равно на нем останется. Потому-то и сам Олег ничего сделать ныне не может, и волхвы тоже бессильны. Нет такого волхования, чтобы с отрока этого, Ингвара, черный ромейский наговор снять.
– Это понятно. Вернее, понятно, что ничего не понятно. – Давид потер лоб пальцами. – А девушка эта, Ольга, при чем?
– А вот теперь слушай тайну, которую я тебе открою. Только сперва поклянись, что никому ни словом, ни полсловом не проговоришься об услышанном.
– Клянусь! – Давид положил ладонь на грудь. – Если проболтаюсь, последним ишаком буду. И пусть род мой прервется, если не сдержу клятвы.
– Ингвар, воспитанник Олега, не сын Рюрика.
– Ва! А кто же?
– Слышал я, что Ингвар – сын Боживоя, князя новгородского, что до Рюрика правил. Олег его повсюду за сына Рюрика выдает, но это не так. Великую тайну я тебе доверил. Потому Олег и стал князем после Рюрика, что сыновей у того не было. У Рюрика была дочь.
– Постой, ведун, я, кажется, понял. Ольга – это…
– Ты правильно понял, Давыд-богатырь. Затем и послали тебя во Псков, чтобы ты ее в Киев доставил. Намерился Олег женить Ингвара на Ольге, чтобы семя Рюриково правило Русью, как то богами определено. Вот и тайна тебе.
– Интересно. Чего же князь мне доверил девушку в Киев сопровождать?
– Видать, понравился ты ему зело, – усмехнулся Ворш. – Ей сейчас наша помощь очень нужна. Тайное Зло за ней охоту начнет, если уже не начало. Не могут враги Руси допустить, чтобы потомство Рюрика власть имело. Пока потомки Рюрика будут править Русью, никакой враг ее не одолеет.
– Так тебя тоже за ней послали?
– Тоже. Свар, учитель мой, верховный волхв Перунов, отправил меня во Псков найти девушку и защитить от черных сил. Только теперь мне уже не одну Ольгу защищать, а троих приходится.
– Погоди, каких троих?
– Друзей ее. Ольга сказала, что без них в Киев не поедет.
– С ума сошел, клянусь! – Давид сделал в сторону волхва отвращающий жест. – Тащить каких-то смердов с собой? Не буду, клянусь святым крестом! Хочешь – сам будешь с ними возиться.
– Придется. Ольга нравом в отца, как сказала, так и сделает. Придется ребят этих с собой взять. У них норманны родителей убили, одни они остались.
– Твои дела, ведун! Мне все равно.
– Я и говорю, что сам справлюсь. Лишь позволения твоего прошу да трех коней. Нужны они мне.
– Коней дам. А позволение мое тебе на кой? Все равно возьмешь их в дорогу. Вот и будешь их защищать.
– Спасибо тебе, Давыд-богатырь, – Ворш поклонился армянину. – Поняли мы друг друга, хоть крови и веры разной.
– При чем тут вера? Охота тебе тащить этих детей с собой, тащи. Я только за княжескую невесту отвечаю.
– И я за нее отвечаю, – сказал Ворш, помолчав, добавил: – Мы все ныне за нее в ответе.
На рассвете воины Таренаци были готовы отправляться в путь. Отдохнувшие и подкрепившиеся плотным завтраком воины седлали коней, навьючивали запасных лошадей мешками с провиантом, зерном и одеждой. Несколько лошадей везли оружие, собранное на месте битвы у убитых варягов, – Давид приказал собрать целое и хорошего качества, а поломанное отдали смердам, на гвозди, лемехи и серпы. Одного из раненых оставили в Выбутах на попечение местного ведуна и бабок-травниц с тем, чтобы потом переправили воина в Псков, второй был ранен легко и присоединился к отряду. Дружинники уже были в седлах, когда подоспел Ворш со своими спутниками.
Давид предложил Ольге одного из запасных коней, и девушка сразу взобралась в седло. Для другой девушки Ворш соорудил своеобразный дорожный экипаж: две лошади были поставлены в конную пару при помощи дышла и системы кожаных ремней, а между парой на высоте полусажени от земли помещались сплетенные из веревок носилки, достаточные для размещения одного человека. Ворш делал эти носилки всю ночь, и дружинники не могли не оценить его выдумку.
– Ишь ты, чисто кровать! – восхитился один из них.
– Зело умен наш ведун.
– Гляди, хитро-то как придумал!
– Ничего я не придумал, – ответил Ворш, заглянув в лицо спящей Ивке. – Так еще от начала мира тяжелых раненых возили. [21]
– Дорогу она выдержит? – спросил Таренаци.
– Выдержит, богатырь. Не могу же я ее тут оставлять. Вчера больно сильное заклятие я на нее наложил. Теперь только верховный волхв Свар в Киеве его снять сможет. Так что хочешь не хочешь, придется юницу эту в Киев везти.
– Дело твое. А ты что стоишь? – спросил Давид Некраса.
Но за мальчика ответил Ворш:
– Еще одна просьба у меня есть, Давыд-богатырь. Есть у тебя с убитых дружинников кое-какие ярыцы. [22]Дай-ка ты этому юноше кое-что, авось пригодится ему в дороге.
– Смерду оружие? – Давид поморщился, запустил огромную ладонь в бороду – Знаешь поговорку, ведун? Назови курицу орлом, все равно не полетит.
– А вдруг? – улыбнулся Ворш.
– Э, делай, как знаешь! С дружинников оружие не дам, княжеское оно, бери варяжское, его не жалко.
Некрас даже не предполагал, что приготовил для него Перунов волхв. Он стоял в стороне от воинов, любовался ими и порой бросал быстрые взгляды на Ольгу. Глаза юноши засверкали, когда Ворш бросил к его ногам свою тяжелую ношу – юшман, круглый щит, шлем и меч.
– Бери! – велел волхв.
– Мне? – Некрас растерялся, оглядел улыбающихся ратников. – Дяденька, я же не умею.
– Научишься. Давай сперва юшман наденем.
Юшман надевался через голову, и Некрасу показалось, будто на его плечи взвалили куль с мукой. Доспех доходил юноше до колен, и выглядел в нем Некрас довольно нелепо – из-под толстой кожи, обшитой железными пластинками, торчали худые босые ноги. Ворш нахлобучил на голову мальчика круглый варяжский шлем без бармицы, но с поднимающейся кверху стальной личиной, защищающей в бою верхнюю часть лица, протянул меч. Некрас взял протянутый ему варяжский клинок – и рука бессильно повисла. Напрасно Некрас старался поднять оружие хотя бы на уровень груди; полуторный меч с лезвием в три пальца шириной был слишком тяжел для шестнадцатилетнего подростка.
– Не… могу! – выдохнул он под дружный хохот гридней. – Тяжелый он!
– Не реви! – шепнул Ворш, заметив, что на глазах юноши блеснули слезы, то ли обиды, то ли бессилия. – Воин не плачет. Дам тебе другое оружие.
«Другим оружием» оказалось копье на древке в две сажени с узким стальным наконечником. Оно было тоже тяжеловато для Некраса, но все же не так оттягивало руку, как варяжский меч. Понаблюдав, как юноша управляется с копьем, Ворш удовлетворенно кивнул.
– Хорош сторонник, [23]– сказал он, хлопнув Некраса по плечу. – Три дня вооружение не снимать. Надо привыкнуть к нему. На коне ездишь?
– А то!
– Вот и хорошо. Поедешь на одной из лошадей, что Ивку везут. Будешь ее охранять. Понял ли?
– Понял. – Некрас радостно улыбнулся, поправил съехавший на глаза шлем.
– Щит-то к седлу приторочь, не ровен час пригодится, – велел Ворш и, оставив мальчика, пошел по дороге от села, словно предлагая отряду идти за ним. Давид оглядел своих людей – все были в седлах, все только ждали сигнала к отправлению. И еще он заметил, что на окраине села появились люди: несколько женщин и подростков стояли и смотрели на киевлян. Внезапно он поймал взгляд Ольги. Девушка смотрела в сторону деревни, и в глазах у нее была печаль. Однако секунду спустя она сказала Давиду:
– Чего ждем? Ехать нужно.
– Правильно говоришь, ахчик, – одобрил армянин и дал команду трогаться.
– Ты доверяешь ведуну? – спросил, подъехав к Давиду, Влад Вороня.
– Доверяю? А не знаю! – Армянин пожал плечами. – Дорога долгая, видно будет. А почему ты спросил, Влад-джан?
– Не знаю, – ответил Вороня. – Сила в нем какая-то недобрая чувствуется. Как бы не попали мы с ним в беду.
– В нем сила недобрая, в нас добрая, – усмехнулся Давид. – Чего попусту болтать! Эй, поехали! Жених в Киеве заждался…
Часть IV
I
– Знаю. Один из даров, что ромеи князьям поднесли, заворожен был. Печать Черной Силы на нем. Олег и сам это понял, да только поздно уже. Дар сей Ингвару был преподнесен, а он с ним ни в какую расстаться не хочет. Как обезумел!
– Взять и отнять у мальчишки дар греческий, и выбросить, куда подальше!
– Нельзя. Дар заворожен, и освободиться от него можно, лишь добровольно передав его другому человеку. Ингвар же носит его на себе день и ночь. Коли силой Ингвара этого подарка чародейского лишить, венец Силы все равно на нем останется. Потому-то и сам Олег ничего сделать ныне не может, и волхвы тоже бессильны. Нет такого волхования, чтобы с отрока этого, Ингвара, черный ромейский наговор снять.
– Это понятно. Вернее, понятно, что ничего не понятно. – Давид потер лоб пальцами. – А девушка эта, Ольга, при чем?
– А вот теперь слушай тайну, которую я тебе открою. Только сперва поклянись, что никому ни словом, ни полсловом не проговоришься об услышанном.
– Клянусь! – Давид положил ладонь на грудь. – Если проболтаюсь, последним ишаком буду. И пусть род мой прервется, если не сдержу клятвы.
– Ингвар, воспитанник Олега, не сын Рюрика.
– Ва! А кто же?
– Слышал я, что Ингвар – сын Боживоя, князя новгородского, что до Рюрика правил. Олег его повсюду за сына Рюрика выдает, но это не так. Великую тайну я тебе доверил. Потому Олег и стал князем после Рюрика, что сыновей у того не было. У Рюрика была дочь.
– Постой, ведун, я, кажется, понял. Ольга – это…
– Ты правильно понял, Давыд-богатырь. Затем и послали тебя во Псков, чтобы ты ее в Киев доставил. Намерился Олег женить Ингвара на Ольге, чтобы семя Рюриково правило Русью, как то богами определено. Вот и тайна тебе.
– Интересно. Чего же князь мне доверил девушку в Киев сопровождать?
– Видать, понравился ты ему зело, – усмехнулся Ворш. – Ей сейчас наша помощь очень нужна. Тайное Зло за ней охоту начнет, если уже не начало. Не могут враги Руси допустить, чтобы потомство Рюрика власть имело. Пока потомки Рюрика будут править Русью, никакой враг ее не одолеет.
– Так тебя тоже за ней послали?
– Тоже. Свар, учитель мой, верховный волхв Перунов, отправил меня во Псков найти девушку и защитить от черных сил. Только теперь мне уже не одну Ольгу защищать, а троих приходится.
– Погоди, каких троих?
– Друзей ее. Ольга сказала, что без них в Киев не поедет.
– С ума сошел, клянусь! – Давид сделал в сторону волхва отвращающий жест. – Тащить каких-то смердов с собой? Не буду, клянусь святым крестом! Хочешь – сам будешь с ними возиться.
– Придется. Ольга нравом в отца, как сказала, так и сделает. Придется ребят этих с собой взять. У них норманны родителей убили, одни они остались.
– Твои дела, ведун! Мне все равно.
– Я и говорю, что сам справлюсь. Лишь позволения твоего прошу да трех коней. Нужны они мне.
– Коней дам. А позволение мое тебе на кой? Все равно возьмешь их в дорогу. Вот и будешь их защищать.
– Спасибо тебе, Давыд-богатырь, – Ворш поклонился армянину. – Поняли мы друг друга, хоть крови и веры разной.
– При чем тут вера? Охота тебе тащить этих детей с собой, тащи. Я только за княжескую невесту отвечаю.
– И я за нее отвечаю, – сказал Ворш, помолчав, добавил: – Мы все ныне за нее в ответе.
На рассвете воины Таренаци были готовы отправляться в путь. Отдохнувшие и подкрепившиеся плотным завтраком воины седлали коней, навьючивали запасных лошадей мешками с провиантом, зерном и одеждой. Несколько лошадей везли оружие, собранное на месте битвы у убитых варягов, – Давид приказал собрать целое и хорошего качества, а поломанное отдали смердам, на гвозди, лемехи и серпы. Одного из раненых оставили в Выбутах на попечение местного ведуна и бабок-травниц с тем, чтобы потом переправили воина в Псков, второй был ранен легко и присоединился к отряду. Дружинники уже были в седлах, когда подоспел Ворш со своими спутниками.
Давид предложил Ольге одного из запасных коней, и девушка сразу взобралась в седло. Для другой девушки Ворш соорудил своеобразный дорожный экипаж: две лошади были поставлены в конную пару при помощи дышла и системы кожаных ремней, а между парой на высоте полусажени от земли помещались сплетенные из веревок носилки, достаточные для размещения одного человека. Ворш делал эти носилки всю ночь, и дружинники не могли не оценить его выдумку.
– Ишь ты, чисто кровать! – восхитился один из них.
– Зело умен наш ведун.
– Гляди, хитро-то как придумал!
– Ничего я не придумал, – ответил Ворш, заглянув в лицо спящей Ивке. – Так еще от начала мира тяжелых раненых возили. [21]
– Дорогу она выдержит? – спросил Таренаци.
– Выдержит, богатырь. Не могу же я ее тут оставлять. Вчера больно сильное заклятие я на нее наложил. Теперь только верховный волхв Свар в Киеве его снять сможет. Так что хочешь не хочешь, придется юницу эту в Киев везти.
– Дело твое. А ты что стоишь? – спросил Давид Некраса.
Но за мальчика ответил Ворш:
– Еще одна просьба у меня есть, Давыд-богатырь. Есть у тебя с убитых дружинников кое-какие ярыцы. [22]Дай-ка ты этому юноше кое-что, авось пригодится ему в дороге.
– Смерду оружие? – Давид поморщился, запустил огромную ладонь в бороду – Знаешь поговорку, ведун? Назови курицу орлом, все равно не полетит.
– А вдруг? – улыбнулся Ворш.
– Э, делай, как знаешь! С дружинников оружие не дам, княжеское оно, бери варяжское, его не жалко.
Некрас даже не предполагал, что приготовил для него Перунов волхв. Он стоял в стороне от воинов, любовался ими и порой бросал быстрые взгляды на Ольгу. Глаза юноши засверкали, когда Ворш бросил к его ногам свою тяжелую ношу – юшман, круглый щит, шлем и меч.
– Бери! – велел волхв.
– Мне? – Некрас растерялся, оглядел улыбающихся ратников. – Дяденька, я же не умею.
– Научишься. Давай сперва юшман наденем.
Юшман надевался через голову, и Некрасу показалось, будто на его плечи взвалили куль с мукой. Доспех доходил юноше до колен, и выглядел в нем Некрас довольно нелепо – из-под толстой кожи, обшитой железными пластинками, торчали худые босые ноги. Ворш нахлобучил на голову мальчика круглый варяжский шлем без бармицы, но с поднимающейся кверху стальной личиной, защищающей в бою верхнюю часть лица, протянул меч. Некрас взял протянутый ему варяжский клинок – и рука бессильно повисла. Напрасно Некрас старался поднять оружие хотя бы на уровень груди; полуторный меч с лезвием в три пальца шириной был слишком тяжел для шестнадцатилетнего подростка.
– Не… могу! – выдохнул он под дружный хохот гридней. – Тяжелый он!
– Не реви! – шепнул Ворш, заметив, что на глазах юноши блеснули слезы, то ли обиды, то ли бессилия. – Воин не плачет. Дам тебе другое оружие.
«Другим оружием» оказалось копье на древке в две сажени с узким стальным наконечником. Оно было тоже тяжеловато для Некраса, но все же не так оттягивало руку, как варяжский меч. Понаблюдав, как юноша управляется с копьем, Ворш удовлетворенно кивнул.
– Хорош сторонник, [23]– сказал он, хлопнув Некраса по плечу. – Три дня вооружение не снимать. Надо привыкнуть к нему. На коне ездишь?
– А то!
– Вот и хорошо. Поедешь на одной из лошадей, что Ивку везут. Будешь ее охранять. Понял ли?
– Понял. – Некрас радостно улыбнулся, поправил съехавший на глаза шлем.
– Щит-то к седлу приторочь, не ровен час пригодится, – велел Ворш и, оставив мальчика, пошел по дороге от села, словно предлагая отряду идти за ним. Давид оглядел своих людей – все были в седлах, все только ждали сигнала к отправлению. И еще он заметил, что на окраине села появились люди: несколько женщин и подростков стояли и смотрели на киевлян. Внезапно он поймал взгляд Ольги. Девушка смотрела в сторону деревни, и в глазах у нее была печаль. Однако секунду спустя она сказала Давиду:
– Чего ждем? Ехать нужно.
– Правильно говоришь, ахчик, – одобрил армянин и дал команду трогаться.
– Ты доверяешь ведуну? – спросил, подъехав к Давиду, Влад Вороня.
– Доверяю? А не знаю! – Армянин пожал плечами. – Дорога долгая, видно будет. А почему ты спросил, Влад-джан?
– Не знаю, – ответил Вороня. – Сила в нем какая-то недобрая чувствуется. Как бы не попали мы с ним в беду.
– В нем сила недобрая, в нас добрая, – усмехнулся Давид. – Чего попусту болтать! Эй, поехали! Жених в Киеве заждался…
Часть IV
ПОЖАР
I
Обратный путь по подсчетам Ворони должен был занять чуть больше времени. Сухопутная его часть была уже знакома всем – тем же путем они ехали в Псков: сначала через леса до Себежа и Опочки, а оттуда летником до Острова и дальше. Если хозяева кумвара, на котором они пришли в Полоцк, обернутся в срок, то через пятнадцать дней они встретятся в Себеже, и все вместе отправятся в Полоцк. Если же гостей торговых в Новгороде задержат непредвиденные дела, то придется подождать. Но это не так важно. Хельгер не определил точного срока, к которому следует доставить княжескую невесту в Киев. Одна или две недели не играют особой роли.
В первый день отряд Давида прошел по подсчетам Ворони верст сорок. Здесь, в стороне от наезженных купеческих трактов, хороших дорог не было. Уже знакомый летник, по которому шел отряд, местами так зарос, что приходилось объезжать целые рощицы. Весь день путь отряда шел по редколесью, кое-где попадались болота, которые Вороня тщательно обходил. Для пешего болото – большая опасность, для всадника же – верная смерть. Провалится в трясину конь, начнет биться, сам в считанные мгновения утопнет и всадника с собой утянет. Болотистая местность началась ближе к полудню, и путь по ней пролегал до самого заката. Едва солнце село, Вороня остановил отряд.
– Все, дальше не поедем! – сказал он. – Чаю, впереди топи, в темноте увязнем.
Дружинники спешились, быстро поставили шатер для Ольги, занялись ужином. Из седельных мешков достали половину бараньей туши, пшено, караваи хлеба, чернослив, орехи. Одни возились около большого котла, подвешенного на тагане над костром, откуда уже шел аппетитный запах растопленного сала, прочие занялись лошадьми. Некрасу, который весь день неотлучно был при Ивке, тоже нашли работу – собирать валежник. Лишь Ворш и Давид оставались праздными: армянский богатырь, передав своего коня одному из дружинников, расположился перед входом в шатер и занялся заточкой своего меча. Что же до ведуна, он куда-то отлучился и вернулся в лагерь лишь с темнотой, когда дружинники, рассевшись в круг у костра, принялись поглощать прямо из котла горячую, пахнущую дымом пшенную кашу с бараниной.
– Садись снедать! – позвал ведуна Чага, старший из дружинников. Однако Ворш лишь покачал головой и снова исчез в сумерках за ближайшими деревьями. Дружинники проводили его взглядами, снова принялись за кашу.
– Не иначе ворожить пошел, – заметил сидевший рядом с Чагой коренастый и длинноволосый Быня. – Место-то для волшбы как есть подходящее, болото. Сидит, чаю, нежить болотную заговаривает.
– Базлаете много! – оборвал Чага, облизал ложку, сунул за голенище зеленого булгарского сапога. – Волхв этот делом своим занят. Коли он ведун, так и должон с нежитью розмолвиться, чтобы в дороге нежить эта нам не мешала.
– А ты с ней балакай не балакай, все одно пакостить будет, – уверенно сказал совсем еще юный Домажир, племянник воеводы Борзи. – Оно хорошо, что Перунов ведун с нами. Чаю, поможет, коли какая-нито нечисть на дороге попадется.
– Он не только супротив нежити хорош, – заметил Быня. – Слыхали, что парнишка этот, Некрас, сказывал? Ведун на ладье варяжской один девять урманов положил.
– Брешет малый, – сказал Чага. – Не бывало того отродясь, чтобы один бездоспешный палкой девять бойцов снаряженных на тот свет отправил! Хотя, может, все дело в волшбе его.
– А ведь паренька-то покормить надобно, – спохватился четвертый дружинник, Микула.
– И то верно! Некрас! Иди сюда!
Юноша появился тут же – он крепко оголодал за день, давно ждал, что его позовут к общей трапезе, а самому напроситься духу не хватило. Дружинники попрятали улыбки, глянув на парня – уж больно нелепо он выглядел в норманнском доспехе. Некрас не осмелился ослушаться Ворша, юшман и шлем так и не снял. На что Чага сердито заметил:
– Ты и спать в этом железе будешь, что ль?
– Вы же спите, – заметил паренек, которого Микула уже усадил к костру и снабдил большой деревянной ложкой.
– Мы спим? Погляди-ка на него! Видать, и впрямь вообразил, что воин! – засмеялся один из дружинников, ласково потрепал парня за плечо.
– Ты хоть шелом сними. Голову-то не натер?
– Натер, – признался Некрас. – Шлем тяжелый, на лоб сползает, краем кожу трет.
– Эх ты, деревенщина-засельщина! Знамо дело, под шлем шапку альбо тафью надевать потребно.
Некрас потупил взгляд. Сидевшие у огня воины и впрямь все были в шапках – либо русских, круглых с плоским верхом, либо в варяжских, войлочных и с наушами, похожих на детский чепчик. А Ворш ничего не сказал ему про подшлемник. Может, просто хотел испытать его на стойкость? Чага решительно снял с парня шлем, запустил руку в давно не стриженные русые кудри мальчика.
– Ой! – вырвалось у Некраса.
– Так и есть, ссадины. Погодь-ка! – Чага ушел в темноту, к лошадям, через минуту вернулся с квадратным льняным платком. – Подставляй голову, малый. Сделаю я тебе подшлемник.
Чага обвязал голову Некраса платком на манер косынки, нахлобучил шлем. В самом деле, шлем сидел плотнее, не съезжал на лоб, и Некрас почувствовал, что тяжесть шлема, досаждавшая ему весь день, будто стала вдвое меньше.
– Спасибо, дядя, – с искренним чувством сказал он Чаге.
– Запомни, воин без подшлемника шелом не надевает. Коли в бою шелом просто так голяком на башку нахлобучишь, долго не провоюешь – треснут тебя по голове кистенем альбо секирой, так прямиком в Ирий отправишься. Ты сиди-то, кашу наворачивай… Микула, коли поел, поди, Сулицу и Реттиля у коней смени, пущай снедать идут.
– А Ольгу покормили? – спохватился Некрас.
– Невесту княжескую в первую очередь кормят, – усмехнулся Чага. – А ты что, ухажер ее будешь?
– Ухажер, – ответил Некрас и опустил глаза.
– Высоко летать собрался, соколик. Не судьба тебе варяжинку эту своей женой назвать… А вот и ведун наш идет!
Ворш вынырнул из темноты неожиданно, вошел в круг света, отбрасываемый костром. Дружинники освободили ему место у котла. Ведун достал ложку, пробормотал короткую молитву и, зачерпнув каши, отправил в рот.
– Ну что, ведун, нежить к нам в гости ночью не заявится? – осведомился Чага.
– А ты у нежити спроси, – спокойно ответил волхв, зачерпнул следующую порцию каши. – Или вон у Ворони, он житель местный, повадки нежити псковской лучше меня знает.
– Шутишь? – Вороня растерялся. – Откель мне ее повадки знать?
– Да так, к слову пришлось. Ты поел? – спросил Ворш у Некраса.
– Поел, дяденька.
– Тогда ступай к Ивке. Ни на шаг от нее не отходи, пока сам не отпущу.
– Чего это ты? – спросил Домажир волхва, когда юноша покинул круг дружинников. – Жалко тебе, что ли, что парнишка с нами посидит?
– Рядом с девушкой человек все время должен быть, – сказал волхв.
– Чего ты так о ней печешься? – с подозрением спросил Вороня. – Украдут ее, что ль? Или ты сам глаз на нее положил, а, ведун?
– И глаз положил, и украсть могут, – спокойно ответил Ворш. – Ивка девушка не простая, есть у нее тайная сила.
– Ведьма она, что ли? – ужаснулся Домажир.
Ворш молча опустил ложку в котел, посмотрел на молодого ратника.
– Не ведьма, – сказал он. – Но может заглядывать за Край, туда, куда простому смертному не посмотреть. Ныне в забытьи она моими стараниями. Значит, на Краю. Потому-то через нее нежить на нас может смотреть, да и мы на нежить тоже можем.
– Больно мудреные речи молвишь, ведун, – поморщился Чага. – А на кой тебе на нежить смотреть?
– Нужно. – Ворш подул на кашу, медленно прожевал очередную порцию. – Сейчас на болото ходил, думал с тамошними жителями перемолвиться. Оно иногда полезно бывает, с нечистой силой побеседовать. Никто на мой зов не откликнулся. Нехорошо это.
– Чего ж нехорошего? – Вороня поежился от растекшегося по телу внутреннего холода. – Куда как хорошо, что нет тута нечисти. Только ее нам не хватало!
– Ошибаешься, парень. – Ворш сверкнул глазами. – Болотная нежить страсть как любопытна. В другой раз ни за что бы не пропустила случай над людьми подшутить. А тут затихла, в дрегву забилась. Боится чего-то. Вот чего – не ведаю.
– Ну и рожон с ней, с нечистью! – подытожил Быня. – Ночь поспим спокойно.
– Дай-то боги! – отозвался Ворш.
К костру подошли еще два дружинника – молодой черноусый Сулица и Реттиль, единственный в отряде норманн, костлявый рыжий с длинной бородой, заплетенной в косицу. Ворш уступил воинам свое место у костра, сам направился к тому месту, где лежала Ивка. Дружинники смотрели ему в спину недоверчивым взглядом.
Ивка все еще спала – за весь день она лишь дважды открывала глаза, но взгляд их был мутный, невидящий. Потом снова проваливалась в забытье. Некрас сидел рядом на расстеленном на траве конском потнике, по-прежнему в шлеме и юшмане, только копье положил рядом на траву. Завидев Ворша, юноша собрался было встать, но ведун знаком показал – мол, сиди.
– Не просыпалась? – спросил Ворш, заглянув Ивке в лицо.
– Спит. Странный больно сон этот, дяденька. Будто обмерла она.
– Не бойся, все хорошо с ней будет. Иди спать, я посижу с ней.
Некрас не заставил себя уговаривать, взял копье и направился к лошадям.
– Доспех сними! – крикнул ему вслед ведун.
Оставшись наедине с Ивкой, Ворш запустил руку в свою суму, извлек небольшой узелок. В узелке оказалось нечто, напоминающее кусок воска. Отломив кусочек воска, ведун положил его в рот и начал жевать. Вещество обладало резким вкусом, слизистую рта начало жечь, будто Ворш жевал стручок индийского перца. Потом Ворш ощутил, как от сердца по всему телу начинает разливаться необыкновенная сила и теплота. Кисти рук и ступни ног начало покалывать, будто крошечными иголками. Колдовское зелье начало действовать. Ворш знал, что действие эликсира продолжается недолго, и если он уже сегодня увидит то, что должен увидеть, ему повезет. Взяв в руку горячие пальцы Ивки, Ворш приблизил свое лицо к лицу спящей девушки, зашептал заклятие:
– Силою Перуна, силою Белбога, силою Сречи, силою Рода, силою четырех ветров небесных, четырех стихий земных, четырех заклятий великих, четырех светил повелеваю тебе, женщина, – открой мне разум твой, чтобы мог я войти в него, как в дверь открытую, не запертую. Ныне глаза твои – мои глаза, слух твой – мой слух, сон твой – мой сон. Силою Перуна-воителя, силою Сварога-светоносца, Белбога лучистого, Сречи, дающей сон, впусти меня в тело свое, чтобы дух твой слился с моим. Встань на Краю, будь глазами моими, слухом моим, духом моим! Трижды говорю – встань на Краю, встань на Краю, встань на Краю!
Веки Ивки задрожали, из губ вырвался тихий стон. Ворш чувствовал, как под действием колдовского зелья его сердце начинает биться в такт с сердцем девушки – медленно и неровно.
– Собаки! – простонала Ивка.
– Вижу! – прошептал в трансе Ворш. Он сначала почувствовал то, что видела девушка. А потом и увидел сам.
Это был одноцветный мир – все оттенки серого и черного. Огромные корявые деревья со скрученными сучьями, лишенными листьев, выплывали из клочковатого тумана. Они будто двигались в этой серой мгле, наполняя тишину таинственным скрипом. Ноги утопали в колышущейся трясине. Каждый шаг давался с трудом, словно вязкая грязь, налипавшая к подошвам сапог, весила тяжелее свинца. Туман был холодным, вползал под одежду, ледяными прикосновениями шарил по коже. Царство мглы и серого цвета. Чуждое жизни, чуждое человеку.
Ивка возникла из тумана неожиданно – он увидел ее статную фигуру, едва плотная белесая пелена на миг расступилась перед взглядом. Девушка стояла у самого края болота, совершенно нагая и в нерешительности переминалась с ноги на ногу. Видимо, инстинкт самосохранения не позволял ей идти дальше, и Ворш облегченно вздохнул. Сделал несколько шагов вперед, взял девушку за руку. Она обернулась, и ведун вздрогнул. Глаза Ивки были широко раскрыты, но будто затянуты белой пленкой, словно мертвящая мгла, окружавшая их в этом странном месте, осела на ее глазах.
– Нет дороги,– сказала она, и голос ее отозвался эхом в серой чаще. – Все дороги закрыты.
– Почему, Ивка? Болото только с одной стороны, пойдем с другой.
– Нет дороги, – повторила она.
Ворш почувствовал, что девушка дрожит всем телом.
– Пойдем, – позвал он, потянул девушку за руку. – Я знаю дорогу.
Они пошли обратно той тропой, которой Ворш шел к болоту. Она извивалась между кочками, заросшими высокой серой травой с режущими листьями, между трухлявыми пнями, испускавшими слабое свечение. Из тумана доносился скрип деревьев и бульканье болотного газа, похожее не угрожающее бормотание.
– Нет дороги, – сказала ему Ивка.
– Пустое говоришь, – Ворш потянул ее за собой. – Вот тропа. Ею и дойдем.
– Там смерть, – прошелестел голос девушки. – И там смерть. Везде смерть.
– Мы найдем выход, обещаю.
Ворш огляделся. Туман обступил плотным коконом, даже серые силуэты деревьев исчезли в нем. Лицо Ивки стало мертвенно-синим, как у упырицы. По щекам побежали струйки влаги, но были ли то слезы, или осевшая на лице болотная испарина, Ворш не разобрал.
– Туда нельзя, – вздохнула она. – Там они. Неужто не слышишь?
– Они?
– Собаки. Стая.
– Какая стая, Ивка?
– Ночные охотники. Гончие Смерти.
– Я не слышу.
– А я слышу. Вот, вот они!
В тумане послышалось глухое ворчание, потом Ворш различил шлепанье лап по водянистой почве. Инстинктивно он сунул руку в сумку, где лежал его заветный Алатырь-камень, его главное и самое могущественное оружие, но камня на месте почему-то не оказалось. Из тумана пахнуло густым сладковатым смрадом – смесью запахов тухлой крови, падали, псины, разодранных внутренностей. А потом Ворш увидел, как вокруг них в серой мгле зажглись красноватые огоньки глаз. Стая окружила их, и выхода из этого кольца не было.
– Нет дороги, – прошептала девушка, глядя на него слепыми глазами.
– Почему, Ивка?
– Им нужна ее кровь. Кровь Ольги. Это волшба черная, на погибель сотворенная. Они спущены с поводка, чтобы убить ее. Или ты не знаешь, кто она?
– Я знаю. Но откуда ты это знаешь?
– Богиня мне сказала. Богиня, которой все ведомо.
– Богиня?
– Мара сказала. Она предупреждает.
– Мара никого не предупреждает, когда придет его час. – Ворш лихорадочно шарил в сумке, пытаясь найти камень. Если кристалл найдется, у них есть все шансы отбиться от порождений серого мира. Но кристалл куда-то затерялся в самый неподходящий момент. – Только Мара знает, за кем и когда она придет. Это морок, Ивка. И собаки – морок.
– Они не морок. Они придут скоро. Хазарские псы, злые. Из серого мира.
– Хазарские? Не ромейские?
– Хазарские, говорит Мара. Она не хочет, чтобы эти псы отыскали Ольгу. Час Ольги еще не пришел. Мара не хочет мало русской крови, не желает одну жизнь. Ей надо много крови, много жизней. Хазарских жизней.
Камня в сумке не было. Рычание за спиной заставило Ворша оглянуться. По тропинке несся громадный черный зверь с бешено горящими глазами, с облепленной пеной мордой. Ведун развернулся, выставил посох, чтобы принять удар. Но зверь будто не видел их, он промчался мимо, расплескивая лапами торфяную грязь. Ивка вскрикнула, прижалась к ведуну всем телом, и Ворш вдруг понял, что ее тело буквально излучает мертвенный холод. Следом за первым зверем по тропе бросились остальные, и Ворш услышал протяжный, полный муки и страдания женский крик, который заглушили многоголосое рычание и визг своры, вцепившейся в добычу…
– Нет дороги! НЕТ ДОРОГИ! НЕЕЕЕЕЕТ!..
– Дяденька, дяденька, ты что?
Ворш вздрогнул, открыл глаза. Рядом стоял Некрас: лицо мальчишки было испуганным, в глазах был вопрос. К Воршу постепенно вернулось чувство реальности. Он посмотрел на Некраса, вздохнул глубоко, точно человек, вынырнувший из пучины, перевел взгляд на Ивку. Девушка спокойно спала. Он продолжал держать ее за руку.
– Дяденька! – Некрас продолжал смотреть на ведуна испуганно и вопрошающе. – Ты чего кричишь-то?
– Кричу? Чего я кричал?
– Ты во сне громко так повторил несколько раз: «Нет дороги!» И захрипел так страшно, что я напужался.
– А ты чего не спишь? – спросил Ворш. оглядев лагерь. Судя по всему, дружинники давно спали, только у ярко горевшего костра перед шатром сидели трое часовых.
– Дак я заснул, только что-то ерунда всякая снится. – Некрас сел рядом с ведуном на расстеленную кошму. – Проснулся, хотел к дереву отойти, чтобы нужду справить, ан тут ты начал во сне говорить. Вот я со страху-то и сомлел.
В первый день отряд Давида прошел по подсчетам Ворони верст сорок. Здесь, в стороне от наезженных купеческих трактов, хороших дорог не было. Уже знакомый летник, по которому шел отряд, местами так зарос, что приходилось объезжать целые рощицы. Весь день путь отряда шел по редколесью, кое-где попадались болота, которые Вороня тщательно обходил. Для пешего болото – большая опасность, для всадника же – верная смерть. Провалится в трясину конь, начнет биться, сам в считанные мгновения утопнет и всадника с собой утянет. Болотистая местность началась ближе к полудню, и путь по ней пролегал до самого заката. Едва солнце село, Вороня остановил отряд.
– Все, дальше не поедем! – сказал он. – Чаю, впереди топи, в темноте увязнем.
Дружинники спешились, быстро поставили шатер для Ольги, занялись ужином. Из седельных мешков достали половину бараньей туши, пшено, караваи хлеба, чернослив, орехи. Одни возились около большого котла, подвешенного на тагане над костром, откуда уже шел аппетитный запах растопленного сала, прочие занялись лошадьми. Некрасу, который весь день неотлучно был при Ивке, тоже нашли работу – собирать валежник. Лишь Ворш и Давид оставались праздными: армянский богатырь, передав своего коня одному из дружинников, расположился перед входом в шатер и занялся заточкой своего меча. Что же до ведуна, он куда-то отлучился и вернулся в лагерь лишь с темнотой, когда дружинники, рассевшись в круг у костра, принялись поглощать прямо из котла горячую, пахнущую дымом пшенную кашу с бараниной.
– Садись снедать! – позвал ведуна Чага, старший из дружинников. Однако Ворш лишь покачал головой и снова исчез в сумерках за ближайшими деревьями. Дружинники проводили его взглядами, снова принялись за кашу.
– Не иначе ворожить пошел, – заметил сидевший рядом с Чагой коренастый и длинноволосый Быня. – Место-то для волшбы как есть подходящее, болото. Сидит, чаю, нежить болотную заговаривает.
– Базлаете много! – оборвал Чага, облизал ложку, сунул за голенище зеленого булгарского сапога. – Волхв этот делом своим занят. Коли он ведун, так и должон с нежитью розмолвиться, чтобы в дороге нежить эта нам не мешала.
– А ты с ней балакай не балакай, все одно пакостить будет, – уверенно сказал совсем еще юный Домажир, племянник воеводы Борзи. – Оно хорошо, что Перунов ведун с нами. Чаю, поможет, коли какая-нито нечисть на дороге попадется.
– Он не только супротив нежити хорош, – заметил Быня. – Слыхали, что парнишка этот, Некрас, сказывал? Ведун на ладье варяжской один девять урманов положил.
– Брешет малый, – сказал Чага. – Не бывало того отродясь, чтобы один бездоспешный палкой девять бойцов снаряженных на тот свет отправил! Хотя, может, все дело в волшбе его.
– А ведь паренька-то покормить надобно, – спохватился четвертый дружинник, Микула.
– И то верно! Некрас! Иди сюда!
Юноша появился тут же – он крепко оголодал за день, давно ждал, что его позовут к общей трапезе, а самому напроситься духу не хватило. Дружинники попрятали улыбки, глянув на парня – уж больно нелепо он выглядел в норманнском доспехе. Некрас не осмелился ослушаться Ворша, юшман и шлем так и не снял. На что Чага сердито заметил:
– Ты и спать в этом железе будешь, что ль?
– Вы же спите, – заметил паренек, которого Микула уже усадил к костру и снабдил большой деревянной ложкой.
– Мы спим? Погляди-ка на него! Видать, и впрямь вообразил, что воин! – засмеялся один из дружинников, ласково потрепал парня за плечо.
– Ты хоть шелом сними. Голову-то не натер?
– Натер, – признался Некрас. – Шлем тяжелый, на лоб сползает, краем кожу трет.
– Эх ты, деревенщина-засельщина! Знамо дело, под шлем шапку альбо тафью надевать потребно.
Некрас потупил взгляд. Сидевшие у огня воины и впрямь все были в шапках – либо русских, круглых с плоским верхом, либо в варяжских, войлочных и с наушами, похожих на детский чепчик. А Ворш ничего не сказал ему про подшлемник. Может, просто хотел испытать его на стойкость? Чага решительно снял с парня шлем, запустил руку в давно не стриженные русые кудри мальчика.
– Ой! – вырвалось у Некраса.
– Так и есть, ссадины. Погодь-ка! – Чага ушел в темноту, к лошадям, через минуту вернулся с квадратным льняным платком. – Подставляй голову, малый. Сделаю я тебе подшлемник.
Чага обвязал голову Некраса платком на манер косынки, нахлобучил шлем. В самом деле, шлем сидел плотнее, не съезжал на лоб, и Некрас почувствовал, что тяжесть шлема, досаждавшая ему весь день, будто стала вдвое меньше.
– Спасибо, дядя, – с искренним чувством сказал он Чаге.
– Запомни, воин без подшлемника шелом не надевает. Коли в бою шелом просто так голяком на башку нахлобучишь, долго не провоюешь – треснут тебя по голове кистенем альбо секирой, так прямиком в Ирий отправишься. Ты сиди-то, кашу наворачивай… Микула, коли поел, поди, Сулицу и Реттиля у коней смени, пущай снедать идут.
– А Ольгу покормили? – спохватился Некрас.
– Невесту княжескую в первую очередь кормят, – усмехнулся Чага. – А ты что, ухажер ее будешь?
– Ухажер, – ответил Некрас и опустил глаза.
– Высоко летать собрался, соколик. Не судьба тебе варяжинку эту своей женой назвать… А вот и ведун наш идет!
Ворш вынырнул из темноты неожиданно, вошел в круг света, отбрасываемый костром. Дружинники освободили ему место у котла. Ведун достал ложку, пробормотал короткую молитву и, зачерпнув каши, отправил в рот.
– Ну что, ведун, нежить к нам в гости ночью не заявится? – осведомился Чага.
– А ты у нежити спроси, – спокойно ответил волхв, зачерпнул следующую порцию каши. – Или вон у Ворони, он житель местный, повадки нежити псковской лучше меня знает.
– Шутишь? – Вороня растерялся. – Откель мне ее повадки знать?
– Да так, к слову пришлось. Ты поел? – спросил Ворш у Некраса.
– Поел, дяденька.
– Тогда ступай к Ивке. Ни на шаг от нее не отходи, пока сам не отпущу.
– Чего это ты? – спросил Домажир волхва, когда юноша покинул круг дружинников. – Жалко тебе, что ли, что парнишка с нами посидит?
– Рядом с девушкой человек все время должен быть, – сказал волхв.
– Чего ты так о ней печешься? – с подозрением спросил Вороня. – Украдут ее, что ль? Или ты сам глаз на нее положил, а, ведун?
– И глаз положил, и украсть могут, – спокойно ответил Ворш. – Ивка девушка не простая, есть у нее тайная сила.
– Ведьма она, что ли? – ужаснулся Домажир.
Ворш молча опустил ложку в котел, посмотрел на молодого ратника.
– Не ведьма, – сказал он. – Но может заглядывать за Край, туда, куда простому смертному не посмотреть. Ныне в забытьи она моими стараниями. Значит, на Краю. Потому-то через нее нежить на нас может смотреть, да и мы на нежить тоже можем.
– Больно мудреные речи молвишь, ведун, – поморщился Чага. – А на кой тебе на нежить смотреть?
– Нужно. – Ворш подул на кашу, медленно прожевал очередную порцию. – Сейчас на болото ходил, думал с тамошними жителями перемолвиться. Оно иногда полезно бывает, с нечистой силой побеседовать. Никто на мой зов не откликнулся. Нехорошо это.
– Чего ж нехорошего? – Вороня поежился от растекшегося по телу внутреннего холода. – Куда как хорошо, что нет тута нечисти. Только ее нам не хватало!
– Ошибаешься, парень. – Ворш сверкнул глазами. – Болотная нежить страсть как любопытна. В другой раз ни за что бы не пропустила случай над людьми подшутить. А тут затихла, в дрегву забилась. Боится чего-то. Вот чего – не ведаю.
– Ну и рожон с ней, с нечистью! – подытожил Быня. – Ночь поспим спокойно.
– Дай-то боги! – отозвался Ворш.
К костру подошли еще два дружинника – молодой черноусый Сулица и Реттиль, единственный в отряде норманн, костлявый рыжий с длинной бородой, заплетенной в косицу. Ворш уступил воинам свое место у костра, сам направился к тому месту, где лежала Ивка. Дружинники смотрели ему в спину недоверчивым взглядом.
Ивка все еще спала – за весь день она лишь дважды открывала глаза, но взгляд их был мутный, невидящий. Потом снова проваливалась в забытье. Некрас сидел рядом на расстеленном на траве конском потнике, по-прежнему в шлеме и юшмане, только копье положил рядом на траву. Завидев Ворша, юноша собрался было встать, но ведун знаком показал – мол, сиди.
– Не просыпалась? – спросил Ворш, заглянув Ивке в лицо.
– Спит. Странный больно сон этот, дяденька. Будто обмерла она.
– Не бойся, все хорошо с ней будет. Иди спать, я посижу с ней.
Некрас не заставил себя уговаривать, взял копье и направился к лошадям.
– Доспех сними! – крикнул ему вслед ведун.
Оставшись наедине с Ивкой, Ворш запустил руку в свою суму, извлек небольшой узелок. В узелке оказалось нечто, напоминающее кусок воска. Отломив кусочек воска, ведун положил его в рот и начал жевать. Вещество обладало резким вкусом, слизистую рта начало жечь, будто Ворш жевал стручок индийского перца. Потом Ворш ощутил, как от сердца по всему телу начинает разливаться необыкновенная сила и теплота. Кисти рук и ступни ног начало покалывать, будто крошечными иголками. Колдовское зелье начало действовать. Ворш знал, что действие эликсира продолжается недолго, и если он уже сегодня увидит то, что должен увидеть, ему повезет. Взяв в руку горячие пальцы Ивки, Ворш приблизил свое лицо к лицу спящей девушки, зашептал заклятие:
– Силою Перуна, силою Белбога, силою Сречи, силою Рода, силою четырех ветров небесных, четырех стихий земных, четырех заклятий великих, четырех светил повелеваю тебе, женщина, – открой мне разум твой, чтобы мог я войти в него, как в дверь открытую, не запертую. Ныне глаза твои – мои глаза, слух твой – мой слух, сон твой – мой сон. Силою Перуна-воителя, силою Сварога-светоносца, Белбога лучистого, Сречи, дающей сон, впусти меня в тело свое, чтобы дух твой слился с моим. Встань на Краю, будь глазами моими, слухом моим, духом моим! Трижды говорю – встань на Краю, встань на Краю, встань на Краю!
Веки Ивки задрожали, из губ вырвался тихий стон. Ворш чувствовал, как под действием колдовского зелья его сердце начинает биться в такт с сердцем девушки – медленно и неровно.
– Собаки! – простонала Ивка.
– Вижу! – прошептал в трансе Ворш. Он сначала почувствовал то, что видела девушка. А потом и увидел сам.
Это был одноцветный мир – все оттенки серого и черного. Огромные корявые деревья со скрученными сучьями, лишенными листьев, выплывали из клочковатого тумана. Они будто двигались в этой серой мгле, наполняя тишину таинственным скрипом. Ноги утопали в колышущейся трясине. Каждый шаг давался с трудом, словно вязкая грязь, налипавшая к подошвам сапог, весила тяжелее свинца. Туман был холодным, вползал под одежду, ледяными прикосновениями шарил по коже. Царство мглы и серого цвета. Чуждое жизни, чуждое человеку.
Ивка возникла из тумана неожиданно – он увидел ее статную фигуру, едва плотная белесая пелена на миг расступилась перед взглядом. Девушка стояла у самого края болота, совершенно нагая и в нерешительности переминалась с ноги на ногу. Видимо, инстинкт самосохранения не позволял ей идти дальше, и Ворш облегченно вздохнул. Сделал несколько шагов вперед, взял девушку за руку. Она обернулась, и ведун вздрогнул. Глаза Ивки были широко раскрыты, но будто затянуты белой пленкой, словно мертвящая мгла, окружавшая их в этом странном месте, осела на ее глазах.
– Нет дороги,– сказала она, и голос ее отозвался эхом в серой чаще. – Все дороги закрыты.
– Почему, Ивка? Болото только с одной стороны, пойдем с другой.
– Нет дороги, – повторила она.
Ворш почувствовал, что девушка дрожит всем телом.
– Пойдем, – позвал он, потянул девушку за руку. – Я знаю дорогу.
Они пошли обратно той тропой, которой Ворш шел к болоту. Она извивалась между кочками, заросшими высокой серой травой с режущими листьями, между трухлявыми пнями, испускавшими слабое свечение. Из тумана доносился скрип деревьев и бульканье болотного газа, похожее не угрожающее бормотание.
– Нет дороги, – сказала ему Ивка.
– Пустое говоришь, – Ворш потянул ее за собой. – Вот тропа. Ею и дойдем.
– Там смерть, – прошелестел голос девушки. – И там смерть. Везде смерть.
– Мы найдем выход, обещаю.
Ворш огляделся. Туман обступил плотным коконом, даже серые силуэты деревьев исчезли в нем. Лицо Ивки стало мертвенно-синим, как у упырицы. По щекам побежали струйки влаги, но были ли то слезы, или осевшая на лице болотная испарина, Ворш не разобрал.
– Туда нельзя, – вздохнула она. – Там они. Неужто не слышишь?
– Они?
– Собаки. Стая.
– Какая стая, Ивка?
– Ночные охотники. Гончие Смерти.
– Я не слышу.
– А я слышу. Вот, вот они!
В тумане послышалось глухое ворчание, потом Ворш различил шлепанье лап по водянистой почве. Инстинктивно он сунул руку в сумку, где лежал его заветный Алатырь-камень, его главное и самое могущественное оружие, но камня на месте почему-то не оказалось. Из тумана пахнуло густым сладковатым смрадом – смесью запахов тухлой крови, падали, псины, разодранных внутренностей. А потом Ворш увидел, как вокруг них в серой мгле зажглись красноватые огоньки глаз. Стая окружила их, и выхода из этого кольца не было.
– Нет дороги, – прошептала девушка, глядя на него слепыми глазами.
– Почему, Ивка?
– Им нужна ее кровь. Кровь Ольги. Это волшба черная, на погибель сотворенная. Они спущены с поводка, чтобы убить ее. Или ты не знаешь, кто она?
– Я знаю. Но откуда ты это знаешь?
– Богиня мне сказала. Богиня, которой все ведомо.
– Богиня?
– Мара сказала. Она предупреждает.
– Мара никого не предупреждает, когда придет его час. – Ворш лихорадочно шарил в сумке, пытаясь найти камень. Если кристалл найдется, у них есть все шансы отбиться от порождений серого мира. Но кристалл куда-то затерялся в самый неподходящий момент. – Только Мара знает, за кем и когда она придет. Это морок, Ивка. И собаки – морок.
– Они не морок. Они придут скоро. Хазарские псы, злые. Из серого мира.
– Хазарские? Не ромейские?
– Хазарские, говорит Мара. Она не хочет, чтобы эти псы отыскали Ольгу. Час Ольги еще не пришел. Мара не хочет мало русской крови, не желает одну жизнь. Ей надо много крови, много жизней. Хазарских жизней.
Камня в сумке не было. Рычание за спиной заставило Ворша оглянуться. По тропинке несся громадный черный зверь с бешено горящими глазами, с облепленной пеной мордой. Ведун развернулся, выставил посох, чтобы принять удар. Но зверь будто не видел их, он промчался мимо, расплескивая лапами торфяную грязь. Ивка вскрикнула, прижалась к ведуну всем телом, и Ворш вдруг понял, что ее тело буквально излучает мертвенный холод. Следом за первым зверем по тропе бросились остальные, и Ворш услышал протяжный, полный муки и страдания женский крик, который заглушили многоголосое рычание и визг своры, вцепившейся в добычу…
– Нет дороги! НЕТ ДОРОГИ! НЕЕЕЕЕЕТ!..
– Дяденька, дяденька, ты что?
Ворш вздрогнул, открыл глаза. Рядом стоял Некрас: лицо мальчишки было испуганным, в глазах был вопрос. К Воршу постепенно вернулось чувство реальности. Он посмотрел на Некраса, вздохнул глубоко, точно человек, вынырнувший из пучины, перевел взгляд на Ивку. Девушка спокойно спала. Он продолжал держать ее за руку.
– Дяденька! – Некрас продолжал смотреть на ведуна испуганно и вопрошающе. – Ты чего кричишь-то?
– Кричу? Чего я кричал?
– Ты во сне громко так повторил несколько раз: «Нет дороги!» И захрипел так страшно, что я напужался.
– А ты чего не спишь? – спросил Ворш. оглядев лагерь. Судя по всему, дружинники давно спали, только у ярко горевшего костра перед шатром сидели трое часовых.
– Дак я заснул, только что-то ерунда всякая снится. – Некрас сел рядом с ведуном на расстеленную кошму. – Проснулся, хотел к дереву отойти, чтобы нужду справить, ан тут ты начал во сне говорить. Вот я со страху-то и сомлел.