Астуриас Мигель. Зеленый папа

стоит применять в этих странах как последнее средство, выгоднее подчинить их
себе с помощью приманки: достижений современной техники во всех областях.
Присутствие черных слуг в салоне выдавали только ритмичные движения
ловких рук. Круговращение черных звезд сопровождалось безмолвной сменой
чашек, тарелок, приборов и бутылок, а когда сотрапезники смолкали, слышалось
лишь жужжание вентиляторов, карканье цепей при погрузке судна и глубинный
трепет бухты.
- Да, сеньоры, мы очень, очень отстали, - счел нужным заметить
комендант, - очень отстали...
- Верно, - ответил Кайнд, оторвав губы от бокала, Военный жестом осадил
Кайнда: сам он может так говорить, на то у него, у коменданта, и воинское
звание, и портупея, и эполеты, он - здешний; но если вновь прибывшая свинья,
безрукий... с-с-сьш гринго так походя запросто утверждает то же самое - это
меняет дело.
- Совершенно верно! - патетически повторил Кайнд после тягостной паузы.
- Отсталые - вот правильное слово, а не дикари, как было сказано раньше.
Лишь по неведению малоразвитые страны называют дикими или варварскими. В
двадцатом веке мы говорим так: народы развитые и отсталые. Развитые обязаны
помочь отсталым идти к прогрессу.
- А что надо делать, чтобы отсталые народы, как вы их называете, шли к
прогрессу? - вмешалась в разговор та, которую не принимали в расчет как
собеседницу, вскинув на Кайнда свои глаза черного дерева.
- Вот именно, иной раз не мешает просветиться,сказал начальник порта,
ловко фехтуя зубочисткой.
Кайнд на секунду призадумался - пауза, благодаря которой ответ
прозвучал более веско.
- Ничего сверхъестественного, простой обмен. Отдать богатства и
получить цивилизацию. Если то, в чем вы нуждаетесь, - развитие и прогресс,
мы дадим вам их в обмен на богатства вашей земли. При таком обмене страна
более развитая всегда распоряжается ресурсами страны менее развитой, до тех
пор пока она не достигнет своего совершеннолетия. Взамен богатства -
прогресс...
- За прогресс можно отдать и побольше... Я, как всякий уважающий себя
военный, не верю в бога, но если от меня потребовали бы чему-нибудь
молиться, я, не колеблясь ни минуты, заявил бы, что мой бог - Прогресс.
- Прекрасно! - Кайнд был в восторге. - Прекрасно! И так как действие,
сеньор комендант, проявляется в движении, наши корабли уже начали перевозить
корреспонденцию. Один пароход в неделю, для почина. Доставка
корреспонденции, товаров, пассажиров...
- Я как женщина благословляю прогресс. Письмо... нечто невесомое, как
биение сердца... дуновение души...
Она не продолжала, потому что комендант стал говорить о том, какое
важное значение для жизни порта имеет еженедельный заход судна. Он говорил,
держа чашку кофе на уровне усов и собираясь ее пригубить.
Кайнд оседлал своего конька:
- Конец изоляции страны и оживление ее главного порта на Атлантике -
вот неопровержимые признаки прогресса. Посмотрим теперь, что дадите нам вы.
Сейчас нам нужны бананы; мы уже закупаем их по самым выгодным ценам. Но я
полагаю, что мы должны создавать плантации на свой страх и риск, ибо местные
поставщики производят мало и удовлетворяют нас все меньше, если принять во
внимание, что на рынках растет спрос, а ваши фрукты предпочитают всем
другим.
- Так в чем же дело? - воскликнул комендант.Входите, дверь открыта!..
Вот вам земля! Чего вы медлите?
- Для этого мы и приехали с сеньором Мейкером Томпсоном - ставить дело
на широкую ногу. Потребление растет, вы дискредитируете себя, и мы тоже
теряем кредит, если на рынках не хватает бананов. На карту поставлено доброе
имя страны, ваш престиж. Мы будем производить в широких масштабах не фрукты,
а богатство. Богатство! Богатство! Деревни превратятся в городки, городки -
в города, все пункты будут связаны железными дорогами, шоссе, телефоном,
телеграфом. Не будет больше изоляции, не будет больше нищеты, запустения,
болезней, бедности... Банановые плантации, рубка леса, добыча полезных
ископаемых... Далеко не надо ходить, здесь поблизости есть золотоносные
жилы, залежи каменного угля, жемчужные острова... Центры! Здесь будут центры
цивилизации и прогресса!
- Друзья, - комендант встал, - нет, мы не бодрствуем в часы сьесты, мы
грезим наяву...
Кайнд придвинулся к нему, протянул левую руку; за Кайндом последовал
Джо Мейкер Томпсон. Они представились друг другу, назвав свои имена. Затем
чужеземцы раскланялись с безучастной смуглой красавицей; она подняла
дремавшие в ресницах глаза черного дерева и назвалась Майари.
- Мы продолжим этот разговор, когда кокосы наши поостынут. - Комендант
сказал "кокосы" вместо "головы" привычным тоном остряка. - А для этого надо
подождать до вечера. Вы придете ужинать на пароход?
- Весьма вероятно, - ответил Кайнд и, обратившись к той, что
перебросила хрустальный мостик смеха к этому разговору, заметил:- Если вы
обещаете не насмехаться над бедным калекой...
- Но обман еще не начался, а я ведь дикарка...
- Нехорошо, нехорошо вы говорите!..
- Она хочет сказать "обмен", а не "обман"!
- Да не поэтому нехорошо, а просто дикарей тут нет! Мы условились, что
дикарей нет, будем обменивать цивилизацию на богатство - и все!
- Как молчалив сеньор Мейкер Томпсон! Он не любит говорить? - задела
она, чтобы не отвечать Кайнду, молодого североамериканца, красивого,
атлетически сложенного, светловолосого, загоревшего на тропическом
солнце,широкий лоб, медная бородка, карие глаза.
- С разрешения властей и пользуясь случаем, я скажу, - рассмеялся он,
подумав вдруг о Кармен и бое быков, - что вы не только красивы, вы просто
очаровательны.
Джинджер Кайнд провожал глазами спину коменданта - у того почти не было
шеи, спина и затылок слились в одно целое, - а Мейкер Томпсон - чуть
покачивающееся при ходьбе тело Майари.
"Что касается меня, то обмен мог бы уже начаться... - подмывало сказать
Мейкера Томпсона, - если иметь дело с Майари". Но затем мысли перескочили на
другое, и он воскликнул:
- А в общем, вы здорово сыграли, мистер Кайнд... - В его голосе таился
смех, но не срывался с губ.
Они снова сидели за столиком; в ожидании кофе Кайнд придвинулся ближе.
- ...Хотя и невиданное это дело, чтобы кот-калека играл с крысой в
мундире...
- Тем более что кот-калека сам не слишком верит в прогресс...
- Нет, я не стану отрицать, что верю в прогресс. Вы курите?
- Благодарю, предпочитаю свои.
- Я верю, что эти страны могут стать настоящими эмпиреями. Банановые
эмпиреи... А вовсе не империя, как говорят некоторые.
Широченный лоб молодого гиганта осветился искрами, вспыхнувшими в карих
глазах, он увенчал смехом свои слова:
- Эмпиреалисты, а не империалисты!
- И то и другое. Мы - эмпиреалисты в отношении тех, кто помогает нам
играть нашу роль цивилизаторов, а с теми, кто не согласен глотать
позолоченные крючки, мы просто империалисты.
- Возвращаемся к теории силы, мистер Кайнд.
- Не далее "агрессивного альтруизма".
- Признаюсь вам честно, я многому научился, слушая ваши речи об
эмпиреях, многому...
- Вы не шутите, а?
- Я, кажется, нашел подходящую тактику. Местных властителей - как бы ни
был плох человек, он всегда желает добра своей родине - надо заставить
поверить, что контракты, которые они с нами подпишут, внесут быстрые и
добрые перемены в жизнь этих народов... Создадут рай на земле, эмпиреи...
- И внесут, Мейкер Томпсон, действительно внесут!
- Вот этого-то я и не думаю, здесь вы обманываетесь, мистер Кайнд, не
знаю, вольно или невольно. Вы в самом деле верите, что мы улучшим жизнь этим
голодранцам? Уж не мерещится ли вам, что и железные дороги мы проложим для
того, чтобы они ездили с удобствами и возили всякую дрянь? Построим причалы,
чтобы они отправляли морем свою продукцию? Дадим пароходы, чтобы они
завалили рынок товаром, который мог бы конкурировать с нашим? Вы полагаете,
мы оздоровим эту местность, чтобы они не подохли? Да пускай мрут! Самое
большое, что мы можем сделать, это лечить их, иначе они передохнут слишком
быстро и не успеют на нас поработать.
- Я все же не понимаю, почему бы не расти на одном дереве нашему
богатству и их благополучию.
- Просто потому, что в Чикаго без лишних сантиментов думают об
извлечении выгоды и ни о чем больше, впрочем, не возбраняя местному
населению простодушно считать, будто железнодорожные пути, причалы,
плантации, больницы, комиссариаты, высокая плата для некоторых - все это
позволит им когда-нибудь стать такими же, как мы. А этого не случится
никогда, однако надо заставить местных правителей поверить, что они не
попали в тенета власти или денег. Переизбрание для президентов, чеки для
депутатов и патриотов - пустить всем в глаза пыль прогресса, показать чудо,
у которого вместо рук - наковальня, вместо глаз - гигантские маяки, вместо
волос - дым из труб, у которого стальные мускулы, электрические нервы и
пароходы в океане как белые шарики в крови.
- Да, прогресс, - проговорил Кайнд, - прогресс, эликсир для усыпления
патриотической щепетильности идеалистов, мечтателей...
- А также для тех трезво мыслящих людей, которые, желая скрыть свою
приверженность нашим планам, называли бы прогрессом то, что - как они
прекрасно знают, - хоть и существует, но не для этих отсталых народов, коим
отведена одна роль - работать на нас. Дайте-ка руку, мистер Кайнд, я понял
уйму вещей.
- Нет, не эту... - пробормотал Кайнд, убирая за спину протез.
- Эту, эту, искусственную; руку фальшивого прогресса, того прогресса,
какой мы им несем; настоящую же мы прибережем для ключей от сейфа и для
револьвера!
В тот момент, когда Кайнду пожимали каучуковую кисть, тело его застыло
в неподвижности, словно парализованное, и Мейкеру Томпсону вдруг пришла в
голову мысль, что, если дать ему пинка и сбросить в море, смерть этого
фантазера была бы всего лишь гибелью куклы.

II

Вдоль дюн за гаванью рассыпались островки. Огненно-красный ветер дул с
раскаленного берега к тлевшим на горизонте углям заката. Майари, оставив
пляж позади, бежала по узкой песчаной косе, громко смеясь, - белый смех ее
зубов и черный смех ее волос сливались с хохотом ветра, - бежала, чтобы не
отвечать Джо Мейкеру Томпсону, который следовал за нею, сетуя на ее
легкомыслие, но не теряя надежды получить обещанный ответ сегодня вечером на
этом островке. А она, пробравшись между скал, вдруг устремилась по торчащим
из моря камням туда, где рождается и умирает, умирает и рождается вспененная
тоска прибоя.
Ветер и ветер без конца, нескончаемый ветер опьянял их обоих. Они
утратили дар речи и бежали - след в след - туда, где остров уже был не
островом, а едва видимым хребтом окаменевшего ящера: Майари, широко раскинув
руки, - маленькая темная цапля с распростертыми крыльями, и он, онемев, как
завороженный, - гигант, робко вступающий в чуждый ему зеркальный мир,
созданный в воздухе отражением воды. Рыбы, - одни глупые и большеротые:
плавники и пузырьки; другие - синеглазые с рубиновыми язвами, шнырявшие под
косым ливнем черных рыбок, были реальностью в густой хрустальной глуби
застывшего, как небо, моря, по которому скользили тени бегущих, их
бесплотные тени: она - впереди, касаясь и не касаясь камней голыми ногами,
он - сзади, потряхивая пылающей гривой пирата, пытаясь настигнуть ее.
Джо Мейкер Томпсон рассекал тайну бескрайних смутных далей своей
грудью, грудью белокожего великана - рубашка расстегнута, рукава закатаны до
локтей. Куда он несся? Кого искал? Что влекло его? Тяжелое дыхание
загнанного зверя выдавало, что все изведанное ранее с другими женщинами, ему
принадлежавшими, не шло в сравнение с этой невозможной любовью. Необъяснимо,
непонятно, почему нельзя поймать эту девочку в ее головокружительном лете
звезды, срывающейся с неба и исчезающей. Ее легко было настичь, но даже если
схватить ее, стиснуть в объятиях, она будет все так же лететь вдаль,
одинокая, гибкая, неуловимая, как летела теперь.
Вдруг там, где камни превращались в маленькие каменные головы под
шевелящейся копной волосводорослей, призрачная тень Майари остановилась и
обернулась, чтобы взглянуть на него - будто прежде чем сделать еще один шаг,
ей надо было сказать ему взглядом "согласна", если он сделает вместе с ней
этот шаг туда, куда идут лишь по зову любви и откуда только любовь способна
вернуть.
Он догнал ее. Но это было все равно что догнать призрак, ибо, едва он
приблизился к ней, скользящая тень Майари метнулась вперед - и снова
балансировала на камнях легкая манящая фигурка.
Майари!..
Он хотел окликнуть ее, но тут же одернул себя:
"Не буду звать. Пойду за ней. Она хочет, чтоб я ее окликнул. Не буду
звать. Пойду. Каменная гряда кончится, она упадет в воду, не услышав моего
зова, не победив меня. Я успею броситься в воду и спасу ее".
Он замедлил шаг, чтоб посмотреть, не остановилась ли Майари. Напрасно.
По колено в воде она летела все дальше, и дальше, и дальше, неукротимая,
своенравная, в полном расцвете своей красоты - апельсинное дерево, буйная
ночь волос, черные глаза, как УГЛИ, загашенные слезами.
"Не стану звать. Пойду за ней. Она хочет, чтоб я ее окликнул и признал
свое поражение".
Образ начал терять очертания. То, что оставалось на поверхности воды от
Майари, ее торс сирены, уже едва можно было различить. Далекие сумерки
близились, расстилая свои ковры на темных волнах. С моря шла ночь, требуя от
ветра, чтобы он поднял ее и кинул вниз белыми струями ливня.
Крик человека моря, взорвавший немоту просторов, вопль рыжего
флибустьера, бегущего в фонтанах брызг за сокровищем, что вот-вот упадет на
дно, разорвал ему горло, - хриплый, гортанный, прерывистый вопль. Он уже не
видел ее, все кончено: он хороший пловец, но теперь не найдешь никого. Ветер
крепчал, нескончаемый ветер... порыв за порывом. Соленая маска-лицо,
обращенная к бесконечности, и голос, самый слабый из когда-либо слышанных в
мире.
- Майари-и-и!.. Майари-и-и!..
Прошло не более секунды, но для него миновала вечность. Он снова
вскричал:
- Майари-и-и!.. Майари-и-и!..
Она была в его объятиях, а он не верил этому. Сжимал ее в своих
объятиях и не верил.
- Майари-и-и!.. Майари!.. - Он гладил, гладил то, что было плотью
образа, ускользавшего от него, бежавшего от его вожделеющих рук. С ним была
плоть, но не образ.
Огромный амфитеатр, усеянный тысячами светлых звезд, неистовство ветра
там, за гаванью. Она коснулась щекой его лица. Он поцеловал ее. Мокрое
платье на трепещущем теле и страх, страх, безграничный страх остаться
вдвоем, совсем-совсем вдвоем.
- Пират, любимый!
- Майари!
- Джо!
- Надо вернуться...
- Идем скорее, вернемся...
И оба чувствовали, что вернуться не значило только идти назад по
бугристой косе островка, которую прибой стал захлестывать львиной молочной
гривой; вернуться значило вырваться из зеркала грез, где любовь делает
призрачной смерть и где кажется, что по ту сторону жизни можно жить той же
любовью и теми же грезами.
Они - живы. Как чудесно быть живым! Очутиться на шаг от смерти и
остаться живым. Чего они могли еще желать? Полное ощущение величия,
обретенного ими в страшной опасности перед волнами, которые, грохоча в
божественном гневе - гигантские мечи слепых ангелов моря, - изгнали их из
рая, из пределов того, что было отражением эдема в синем зеркале...
Последний шаг по острову и первый по берегу, рыдание женщины, рыдание
связанной пленницы. Плач слезами сбегал с ее ресниц.
- Джо...
- Майари... Жалкие имена.
- Лучше всего, - шептала она в объятиях Джо,гулять там, откуда можно не
возвращаться... Если бы ты меня не позвал, я бы ушла навсегда...
- Ты говоришь, как во сне...
- А к чему просыпаться?
- Мне не кажется разумным человек, грезящий наяву...
- Люди твоей расы, Джо, всегда бодрствуют, а мы - нет; мы грезим и днем
и ночью. Мне кажется, мы с тобой нашли друг друга тоже в грезах. Если бы мы
оба бодрствовали, то не встретились бы. В тот раз ты говорил очень мало. Я
смотрела на тебя. Ты не заметил? Ты был молчалив, углублен в свои мысли; я с
каким-то странным удовольствием глядела на тебя, а Кайнд разглагольствовал:
прогресс, прогресс... Еще одна греза... Идем скорей, становится темно...
И, сделав несколько шагов, добавила:
- Закрой глаза, Джо, не думай, а только чувствуй. Это ужасно быть рядом
со счетной машиной. Закрой же глаза, помечтай...
- Некогда...
- Тот, кто мечтает, живет века. Вы же как дети, потому что нутром не
стареете. Вы старитесь внешне. Вы - взрослые, но взрослые дети. Надо
грезить, чтобы мудрее становилась кровь.
- Я видел страшный сон: ты теряешь равновесие, гибнешь, тебя уносят
волны... и это ты называешь грезить...
- Глупенький, я уже много раз одна, с Ч_и_по Чип_о_, бегала здесь и
привела тебя сюда, чтобы сломить твою гордость, услышать, как ты позовешь
меня сердцем!
- Такого человека, как я...
- И ты крикнул, Джо, ты позвал меня, как не позовешь больше никого...
- Такого человека, как я, нельзя вырвать из реальности. Для меня не
существует ничего, кроме фактов.
- Материалисты, одним словом...
- Мы - бизнес, вы - фантазия... Поэтому мы всегда будем находиться на
противоположных полюсах. Мы делаемся все более целеустремленными,
положительными, а вы все более превращаетесь в нежизненных, отрицательных,
ни к чему не годных...
- Но я, Джо, не завидую вашим доходам...
- Почему?
- Потому что, наверно, страшно жить в такой постоянной реальности...
иметь такие большие ноги...И полусерьезно, полусмеясь - глаза полные
лукавства - сказала: - У нас ноги все уменьшаются, у вас они все растут...
Мы ведь не на земле! Зачем нам ноги? А вы все шире ступаете по планете, для
этого нужны очень большие ноги, очень большие...
Ч_и_по Чип_о_ разыскал их. Они шли по берегу, ватному от лунных бликов,
пены и влаги; тишина под луной, шепот пальмовых крон.
- Пришел новый локомотив, - рассказывал им Чип_о_, - говорят, он
рванулся вперед, а его обуздали. Его укрощают, как зверя. Привез кучу
вагонов с людьми и фруктами. Приехала ваша мама.
- Где ты ее оставил, Чип_о_?
- У себя дома...
- Странно, что она не остановилась у моих крестных.
- Она приехала с комендантом, и они громко говорили с мистером Кайндом.
Еще немножко, и они застали бы его без руки. Он ее снял. Это я его надоумил.
Бедняга! От жары ее сбросил. Мешает. Мешает ему и надоедает. "Почему он не
ходит с пустым рукавом?" - думаю я про себя. Меньше тяжести. Если бы каждый
мог бросить руку, ногу и свои самые тяжелые кости, легче было бы ходить.
Слишком большой скелет мы таскаем, вот и устаем.
- А ты, Джо, познакомишься с моей мамой... Она гораздо моложе меня...
Не веришь?.. Ну, что за человек!.. Не грезит, не верит... Пойду домой
переоденусь... Не дай бог, мама увидит, как с меня льет ручьями!
Донья Флора - ей нравилось, когда ее называли Флорона, на
уменьшительное Флорита она не отзывалась, притворяясь глухой, а если
кто-нибудь из близких называл ее Флоритой, отвечала: "Твой цветочек - это
мой пупочек!", показывая на свой живот, - донья Флора, ответив на
приветствие Джо Мейкера Томпсона, заключила Майари в свои трепетные объятья.
Всякий раз, когда ей приходилось видеть дочь, она, обнимая девушку,
испытывала странное чувство. Встречались ли они на каникулах после долгого,
семимесячного, пребывания дочери в колледже, виделись ли в столице или, как
теперь, после двухили трехнедельной поездки в порт, где жили их родственники
Асейтуно,донья Флора всегда при встрече внутренне сжималась - ее дочь была
так не похожа на нее, практичную женщину, и ей казалось, что она обнимает
кого-то не от мира сего, пришелицу с другой планеты.
Мейкер Томпсон хотел было польстить донье Флоре уверениями, что она так
же по-весеннему свежа, как ее дочь, но моложавая сеньора - весенняя осень,не
внимая комплиментам, излишним в деловой беседе, продолжала:
- Как говорит комендант, сеньор Кайнд...
- Да, да, я говорю, что частные владельцы пойдут на сделку с закрытыми
глазами, если им хорошо заплатить. Здешние земли немного стоят: топи, леса,
тьма-тьмущая змей, болезни, жара; но надо не поскупиться, как следует
заплатить, ибо для них земля означает то место, где они родились, отчий дом,
откуда они не захотят уйти, если их не соблазнить кучей денег.
- На общинных землях можно начинать закладывать плантации, чтобы время
не пропадало, - заметила донья Флора, - и одновременно покупать землю у
всех, кто продаст за наличные; платить - что запросят.
- Проблема не в этом, - сказал Джинджер Кайнд, - весь вопрос в тех, кто
не захочет продать. Что делать, что будем мы делать с тем, кто ни за какие
деньги не уступит своей земли?
- Вот тут-то, - вздохнула донья Флора, - и вмешается дорогой сеньор
комендант. Не поможет нам донья Монета, сослужит службу дон Расстрел.
- А вы думаете, их нельзя расстрелять? - пригладил свои смоляные усы
представитель военной власти. - Если родине надо идти по пути прогресса и
если они мешают этому своим идиотским упрямством, совершенно ясно - они
предатели родины.
- Вот именно, - подтвердила донья Флора, обернувшись к коменданту и
сложив веер. - Это как раз то, что вы должны внушить им: пусть продают, если
не хотят стать преступниками.
- Плохо то, - Кайнд на секунду задумался,что крестьяне, как нам стало
известно, хотят обратиться по этому поводу в муниципалитеты, а
муниципалитеты подымут вой.
- Всего лишь два муниципалитета, - уточнил военный начальник,
разваливаясь в кресле и тщетно пытаясь соединить толстые колени, - белый тюк
в полотняном мундире на фоне темной стены ранчо.
- Да, но и это много; два муниципалитета - много, чтобы расстрелять их
всех...
- Ну, не расстрелять, сеньор Кайнд, скажем "подмазать"... подмазать бы
их... Убивают ведь разными способами... Немало убито и золотыми пулями...
- Чудесно, донья Флора, чудесно!.. Хотя неплохо было бы полоснуть их и
свинцом...
- И то и другое - металл, однако все мы, комендант, предпочтем золотые
пули...
- В том-то и дело, что не все, - заметил комендант, пятерней поглаживая
ус. - Есть тут такие, которых нипочем не оторвать от земли. Есть, есть
такие! Тогда придется и нам поработать. Прогресс требует очистки земли от
людей, чтобы сеньоры могли снять наибольший урожай; так что либо дом
оставляй, либо шкуру. Свинцовая пуля иль золотая - возиться нечего, твердая
рука - и никаких. Для такого дела создан, по-моему, сеньор Мейкер Томпсон,
сторонник политики силы, как он сам говорил за обедом. Мне в душу запали его
слова: людей надо либо силой скручивать, либо оставить в покое. Их
скручивают, чтобы они потом процветали, не так ли? Все ясно - чтобы потом
процветали. Они как дети, которых наказывают ради их же блага, для их же
пользы.
Майари подняла на Джо глаза. Два осколка драгоценного черного дерева
вопрошали его, но он, подстегнутый похвалой, громко настаивал на жесткой
политике принуждения при захвате земель, которые нужны целиком, а не
кусками, потому что захват всей земли, только всей целиком, может
способствовать развитию страны, где должны быть заложены гигантские
банановые плантации... тысячи саженцев... миллионы кистей...
Донья Флора без долгих раздумий поддержала предложение коменданта.
Сеньору Кайнду, как более дипломатичному, следует отправиться в столицу
страны повидать высшие власти и получить соответствующее разрешение; а
сеньору Мейкеру Томпсону, человеку, рожденному быть повелителем, как
говорила о нем донья Флора, восхищенная фигурой и образом мыслей великана
гринго, следует идти в сельву, в леса.
- В столице, - посоветовал военный комендант,сеньору Кайнду надо
добиться, чтобы министр внутренних дел вызвал алькальдов по одному и дал им
понять, что правительство, мол, заинтересовано в продаже земли, обработанной
или необработанной, ради будущего страны. Никто не станет отрицать, что
процветанию государства не смеет препятствовать всякая прибрежная мелкота,
которая цепляется за свои земельные клочки, хоть эти клочки и прокормить-то
никого не могут.
- Ведь им же платят; это не грабеж, а покупка! - воскликнула донья
Флорона.
- А молодой Джо, Джо, как его называет Майари...Для чего бы коменданту
делать эти намеки? Чтобы все видели: он тут не зря сидит, в потолок плюет, а
примечает и взгляды, и вздохи, и улыбочки, и все больше с ее стороны, а этот
гринго - просто деревянный идол... - Молодой Джо отправится в сельву. У вас
в усадьбе, донья Флора, наш кабальеро может устроить свой штаб, сажать
вокруг все, что нужно; в пойме реки много земли, подходящей и для банановых
плантаций. Надо скупать все продающиеся участки и прикинуть, что делать с
теми, кто ставит палки в колеса прогресса... - Поднявшись, он дружески
хлопнул Мейкера Томпсона по спине и продолжал: - Ибо решимости Зеленому Папе
не занимать. Это имя освещает ему путь.
- Доброй вам ночи, комендант, - послышался голос доньи Флоры, - и
сеньору Кайнду - ни жары, ни мошкары... Где найдется такой дипломат!..
Столица... днем холодно... ночью просто ужасно. Здесь, на побережье, я -
женщина деловая, не сижу ни минуты, а там меня одолевает хандра, и я все
время клюю носом, словно с неба сыплется в глаза пыль уснувших миров. Очень
приятно с вами беседовать, но у меня много неотложных дел. Идем, Майари...
Толкнув дверь, выходившую на улицу, где все дома поглотила безбрежная
жаркая ночь, - только звезды кололи глаза, как рассыпанная щепотка золотого
перца, - донья Флора вдруг охнула, споткнувшись обо что-то, и закричала:
- Ох, этот Ч_и_по Чип_о_ слышал, о чем мы тут говорили! Смотри не