Авраменко Олег Евгеньевич. Сын Сумерек и Света

   Дейдра судорожно сцепила пальцы рук и, закусив губу, с болью и мукой посмотрела на меня. По её щеке покатилась крупная слеза, а из груди вырвалось несколько сдавленных всхлипов. Затем она, не сказав ни слова, опрометью бросилась к двери, ведущей в спальню, и скрылась за ней.
   Я тяжело вздохнула, но за Дейдрой не пошла. Сейчас бедняжке нужно побыть одной, оплакать свою ушедшую любовь, утраченные иллюзии, потерянное счастье. Она должна пройти босиком по осколкам разбитых надежд, чтобы выбраться из тупика, в который завела её жизнь, и вступить на новый путь. Он не будет устлан розами, но, надеюсь, Брендон позаботится о целебных травах для её израненных ступней и о ласке и нежности для её страдающего сердца...
   В дверь постучали, и я разрешила войти. Явились Морган и Пенелопа.
   – Она уже знает? – спросил Фергюсон.
   – Да.
   – И как отреагировала?
   – Закрылась у себя в спальне и плачет.
   Он пожал плечами:
   – Что ж, это естественно. Иного я не ожидал.
   – Зря ты это затеяла, – отозвалась Пенелопа. – Зачем было травмировать её?
   – Рано или поздно пришлось бы. И лучше сейчас, чем позже.
   – Загорелась идеей устроить личную жизнь Брендона?
   – Не отрицаю, такая мысль бродит в моей голове. Но прежде всего я забочусь о том, чтобы твоя младшая сестричка росла в полноценной семье, с отцом и матерью, которые любили бы её и друг друга.
   – Но...
   – Ты просто ревнуешь, Пенни. Ты уже немного притёрлась к Дейдре и теперь не хочешь, чтобы её место заняла другая женщина. Однако с этим придётся смириться.
   Пенелопа вздохнула:
   – Ладно, Бренда, ты права. Я действительно ревную. – Она немного помолчала, затем добавила: – Пожалуй, мы можем идти. Не думаю, что Дейдра захочет присоединиться к нам.
   – А я думаю, что захочет, – возразила я.
   – Я уверен в этом, – поддержал меня Морган. – Пусть только она успокоится.
   Будто в подтверждение наших слов (а может, она слышала нас), из спальни вышла Дейдра. Её бледное лицо и воспалённые глаза свидетельствовали о том, что она плакала.
   – Я хочу видеть её. Дочку Артура и Даны.
   – Мы с Пенелопой тоже хотим, – ответила я. – Морган уже договорился с Даной и сейчас проведёт нас к ней.
   – Я с вами, – решительно заявила Дейдра. – Пойдём.
   Мои личные апартаменты примыкали к покоям Дейдры. Мы миновали несколько комнат и вошли в мой рабочий кабинет, в одну из стен которого была встроена потайная дверь, замаскированная под шкаф. Когда месяц назад мы с Артуром устанавливали чары, блокирующие доступ к Туннелю в пределах всего Авалона, то предусмотрительно создали десятка два таких «ниш», где мы, адепты Источника, могли воспользоваться своей способностью к мгновенным перемещениям (в этом не нуждалась только Бронвен – в ранге Хозяйки она могла попасть в Безвременье, минуя любые блокирующие чары). А для обычных причащённых колдунов Туннель в «нише» был так же недоступен, как и в любом другом месте Авалона.
   Мы вошли в небольшое тускло освещённое помещение без окон. Комната, тем не менее, производила приятное впечатление: стены были увешаны гобеленами, пол устлан ковром, негаснущий светильник находился в люстре с алмазными подвесками, у противоположной от входа стены стоял мягкий удобный диванчик, а рядом – туалетный столик с зеркалом. Не в пример этой, «ниша» в кабинете Артура производит гнетущее впечатление: яркий свет, пол, стены и потолок выложены белой кафельной плиткой, не хватает только унитаза. А я всегда, везде и во всём стремлюсь к уюту – это мой почерк, мой стиль жизни.
   Я закрыла за собой дверь, заперла её и обратилась к Моргану:
   – Ну что, поехали?
   – Поехали, – сказал он и вызвал Образ Источника.
   Фиолетовая дымка, окутавшая нас, задержалась чуть дольше, чем положено. Морган перемещал вместе с собой ещё троих человек и по неопытности зачерпнул из Источника слишком мало энергии, поэтому вынужден был восполнять её недостаток на ходу. Но это не страшно. В таких случаях лучше недобрать, чем перебрать сверх необходимой меры.
   ...Мы очутились в убогой на вид комнатушке с бревенчатым потолком и грязными, давно не знавшими побелки стенами, местами покрытыми плесенью от постоянно проникающей снаружи влаги. Первым звуком, который я услышала, был жалобный скрип плохо подогнанных досок под нашими ногами.
   – Боже! – произнесла Дейдра, оглядываясь вокруг. – И где-то здесь живёт Дана с малышкой?
   – Нет, – ответил Морган. – Дана живёт как королева, в небольшом замке по соседству, надёжно ограждённом от любых вторжений. А этот третьесортный трактир служит перевалочной базой. Во дворе нас ждёт самоходный экипаж.
   – Ты имеешь в виду автомобиль? – уточнила Пенелопа.
   – Вот именно. Никак не привыкну к этому названию.
   – Ничего, – сказала я. – У тебя ещё всё впереди.
   Мы вышли в грязный коридор и по прогнившей лестнице, которая, казалось, вот-вот рухнет под нами, спустились на первый этаж, где за грубо сколоченными столами сидело около дюжины бородатых субъектов с кружками пенящегося пива в руках. Над очагом на вертеле жарился поросёнок. В помещении пахло дымом, подгоревшим мясом, прокисшим пивом и мочой. Я поморщилась. На Земле Хиросимы такое заведение давным-давно закрыли бы за злостную антисанитарию и нарушение элементарных требований техники безопасности.
   – Жуть какая! – с брезгливым видом прошептала Пенелопа.
   При нашем появлении все разговоры прекратились. Наименее бородатый и наиболее чистый из присутствующих субъектов, видимо, хозяин трактира, приветствовал нас молчаливым поклоном. Остальные, скрестив под столами пальцы, с угрюмым интересом пялились на нас. Особенно на меня – так как я была одета в мини-юбку с боковыми разрезами, доходящими почти до самой талии. На фоне моего вызывающего наряда Дейдра в своём длинном платье и Пенелопа в блузке и брюках казались одетыми по всем законам шариата.
   Пожалуй, я слукавлю, если скажу, что мне было неловко. Внимание мужчин, даже таких грязных, небритых и грубых мужланов, доставляет мне удовольствие... до тех пор, пока они не распускают руки, и тогда им приходится несладко, а подчас и очень больно. Мне нравится играть роль девочки с обложки журнала – смотри, сколько влезет, но руками не трогай. Это максимум, что я могу себе позволить, и минимум, что позволяет мне не забывать, что я женщина.
   Когда мы вышли во двор, Пенелопа произнесла:
   – Весьма подозрительное местечко.
   – Официальный притон лесных разбойников, – объяснил Морган. – Так сказать, малина в законе. Это пограничная территория между двумя государствами, которые никак не выяснят между собой, кому она принадлежит. Почти все местные жители промышляют контрабандой, браконьерством и грабежом на большой дороге; этой профессии они обучаются сызмальства.
   – М-да, – сказала я. – Здесь явно не курорт. Выбор Даны нельзя назвать удачным.
   – Не спеши с выводами. Здесь действует закон джунглей, а в джунглях прав тот, кто сильнее. Здесь люди знают своё место, им даже в голову не придёт перечить нам, а тем более – что-то замышлять против нас. Мы для них высшие существа, всемогущие и всесильные, почти как боги. Если кто-нибудь из вас хочет убедиться в этом, пусть войдёт в трактир и заявит тем громилам, что собирается высечь их. Думаете, они станут роптать и возмущаться? Кабы не так! Они ещё подскажут, где можно найти хорошие розги.
   – Ты не шутишь?
   – Вовсе нет. Даже не преувеличиваю.
   – Ну и ну! Кто же их так выдрессировал? Неужели Дана?
   – Нет, Бронвен.
   Дейдра слабо улыбнулась, а затем, не выдержав, прыснула смехом:
   – Ну, это в её духе!
   Разгоняя на своём пути кур, Морган подошёл к старому перекошенному сараю и распахнул створки ворот.
   – Вот видите, даже замок вешать не надо.
   Внутри сарая стоял новенький армейский джип с открытым верхом. Идеальная машина для езды по бездорожью.
   – По крайней мере, – заметила я, – Бронвен могла бы позаботиться о более приличном гараже.
   – Руки не дошли, – ответил Морган. – Блокирующие чары были установлены совсем недавно, после появления Даны с малышкой. Кстати, Бренда, ты справишься с этим чудом техники?
   – Нет проблем! А что, ты ещё не научился водить машину?
   – Научиться-то научился, только не рискую возить других. Когда я за рулём, она брыкается, как строптивая лошадь.
   – Не беда, – сказала я, садясь на место водителя. – Со временем ты её укротишь.
   Морган сел рядом со мной, а Пенелопа и Дейдра устроились на заднем сидении. С первого поворота ключа я завела мотор и плавно выехала во двор. Куры и в Африке куры, во всех мирах они всё с тем же глупым упрямством норовят перебежать тебе дорогу под самыми колёсами. Этот мир не был исключением.
   – Ух ты! – воскликнул Морган. – Ни одной не задавила! Мне бы так.
   – Научишься, – утешила я его. – Куда ехать?
   – Как только выедешь из ворот, сворачивай налево.
   Ворота постоялого двора уже были распахнуты настежь. Все слуги с перекошенными от страха лицами прятались в таких местах, где даже при всём желании на них нельзя было совершить наезд. Наверное, они здорово удивились, когда машина с мерным урчанием выехала со двора и без всяких приключений аккуратно свернула на хорошо утоптанную грунтовую дорогу.
   – Теперь прямо, – сказал Морган. – До самого замка.
   – Далеко?
   – Не больше пяти миль.
   Я хмыкнула:
   – Нужно было просто соорудить парочку «ниш» и не возникало бы никаких проблем с передвижением.
   – Я не сомневаюсь, что «ниши» имеются, – ответил Морган. – Но Бронвен не спешит их показывать. Не доверяет мне.
   – Понятно...
   Я переключила скорость и поддала газ. Мы помчались с ветерком, подпрыгивая на выбоинах. Дейдра то и дело повизгивала – но не от страха, а от восторга. Поглядывая в зеркальце заднего обзора, я видела, как её лицо постепенно приобретает здоровый цвет. Я знала, что делала. Несколько раз мы с Дейдрой вместе посещали технологически развитые миры, и больше всего ей там понравилось кататься на машине с открытым верхом. Она так пристрастилась к быстрой езде, что всерьёз начала подумывать о строительстве первой в Логрисе скоростной автострады из Авалона в Порт-Ниор. Просто так, для собственного удовольствия... Между прочим, в Царстве Света есть замечательная автострада, опоясывающая всю планету вдоль сороковой параллели. Она предназначена исключительно для развлечения таких вот сорвиголов, которые любят гонять машины со скоростью четыреста километров в час.
   Приблизительно через милю я почувствовала первые признаки блокирующих чар и немного сбросила скорость.
   – Странные чары, – сказала я Моргану. – Интенсивность Формирующих несколько понизилась.
   – И будет понижаться. Это идея Бронвен – сделать что-то вроде силовой колыбели. Дело в том, что девочка в фазе активности пытается вызвать некое подобие зачаточного Образа, но не вполне контролирует его. И хотя никакого вреда она себе не причиняет, Бронвен убедила Дану, что нужно подстраховаться.
   – И зря. Ребёнок может засунуть себе палец в рот и подавиться, но это ещё не повод связывать ему руки. За ним надо просто присматривать. Дейдра урождённый адепт, и для неё контакт с Источником так же естественен, как зрение, слух, обоняние...
   – Девочку зовут Дейдра? – отозвалась с заднего сидения другая Дейдра, старшая.
   – Да, миледи, – ответил Морган. – Её назвали в вашу честь.
   – Кто так решил – Артур или Дана?
   – Дана. Артур ещё не знает, что у него есть дочь... – Вдруг Морган что было силы стукнул кулаком по передней панели. – Дочь, чёрт возьми! Дочь! Это же было ясно как божий день!
   Я ударила по тормозам.
   – Что с тобой?
   – Ха! Что со мной! – воскликнул Морган с потерянным видом человека, которому только что пришло в голову, что он, возможно, переоценивал свои умственные способности. Затем повернулся к Пенелопе и спросил у неё: – Как ты находишь мои уши? Тебе не кажется, что они сильно смахивают на ослиные? А мне кажется! Недавно эти уши прохлопали одну любопытную фразу Бренды. Она назвала дочь Артура твоей младшей сестричкой! Из этого следует, что либо Дана твоя мать, либо Артур твой отец. Лично я ставлю на Артура.
   Пенелопа вздохнула:
   – Ты выиграл, Морган.
   – Ещё бы! Я делаю ставки наверняка. Теперь ясно, почему Артур так озверел, когда я... Впрочем, ладно. – Морган посмотрел на Дейдру и на лице его отразилось недоумение. – Вы не удивлены, миледи?
   – Я давно это знала, – ответила она. – И Пенелопа знала, что я знаю. Только и того, что сегодня мы впервые открыто признали это друг перед другом.
   – Потрясающе! – сказал Морган, откинувшись на спинку своего сидения. – Просто очаровательно... Но почему вы скрывали это?
   – Спроси у Артура, – сказала я, нажав на газ и отпуская педаль сцепления. – Когда он вернётся.
   Машина тронулась, плавно набирая скорость.
   Некоторое время мы ехали молча. Наконец Морган задумчиво произнёс:
   – Вот что, Бренда. Я знаю тебя лишь три месяца, но уверен, что ты не из тех, кто сначала говорит, а потом думает. Тогда ты не проболталась, ты умышленно назвала при мне крошку Дейдру сестрой Пенелопы. Ведь так?
   – Так, – ответила я. – И не упрекай себя в несообразительности. Прежде всего, сообразительность – это умение всё подмечать и делать правильные выводы, а заторможенность зачастую происходит от излишка ума. Когда думаешь о многих вещах сразу, то порой не успеваешь следить за всеми своими мыслями. На моём профессиональном жаргоне это называется переполнением стэка.

Глава 4. Артур

   В некотором смысле злые языки были правы, утверждая, что Амадису больше к лицу ряса священника, чем королевская мантия. Он был крупным мужчиной, не толстым, но в меру упитанным, с вдохновенным лицом, как бы не от мира сего, и проницательным взглядом светло-серых глаз, которые, в зависимости от обстоятельств, могли излучать саму доброту, кротость и милосердие, или метать молнии гнева Божьего. У него был хорошо поставленный голос профессионального проповедника, он в совершенстве владел ораторским мастерством и мог вещать с амвона дни напролёт, а паства слушала его разинув рты и развесив уши.
   У моего сводного брата были две главные страсти в жизни – Митра и женщины, благо культ Бога Света не обязывал священнослужителей к целомудрию. Амадис обожал разъезжать по Рассветным мирам, входившим в официальные владения семьи, и не только потому, что почти в каждом из них имел собственный гарем. Он очень серьёзно относился к своим пастырским обязанностям и, по всеобщему мнению, был лучшим из жрецов Митры за всю историю нашего Дома. Лет шестьдесят назад наш отец Утер, оценив успехи Амадиса на ниве религии и окончательно убедившись в его неспособности справиться с властью светской, задумал было учредить для него отдельную должность верховного жреца Митры. Однако дети Света, привыкшие видеть в лице короля харизматического лидера, горячо протестовали против нововведения, и в конце концов отцу пришлось оставить всё как было. Теперь же, когда авторитет королевской власти упал до нуля, такая реформа была не только возможна, но и желательна. Жаль, что Амадис понял это так поздно...
   Мы сидели в широких удобных креслах перед низким столиком, обильно уставленным всяческими яствами и напитками. Уже насытившись, я неторопливо пил кофе и курил. Амадис потягивал маленькими глотками вино. Я никогда не видел его с сигаретой, сигарой или трубкой; поговаривали, что он вообще некурящий, но мне с трудом в это верилось. Скорее всего, он просто создал себе такой имидж, а сам тайком покуривает, прячась от посторонних глаз.
   – Помнишь, – произнёс я, нарушая длительное молчание, – как ты впервые спас меня от смерти? Тогда Александр разбил электрическую розетку и предложил мне потрогать оголённые провода под высоким напряжением, сказал, что они приятно щекочутся. К моему счастью, в тот момент ты вошёл в комнату и остановил меня. А затем крепко «пощекотал» Александра.
   – Раньше ты этого не помнил, – заметил Амадис.
   – Бывает, что излечившись от амнезии, люди вспоминают и то, о чём раньше не помнили. Так произошло со мной.
   – Но это был не первый случай. Ещё раньше Александр дал тебе конфету со стрихнином. Мы с Юноной едва успели откачать тебя. После этих двух покушений я потребовал от отца запретить Александру приближаться к тебе, а для пущей верности изготовил для тебя специальный медальончик, который извещал меня и Юнону, что Александр находится рядом с тобой.
   – Медальон я хорошо помню, – сказал я. – Этот талисман не единожды спасал меня от побоев в те времена, когда я сам ещё не мог постоять за себя. Весёлые были деньки.
   Я умолк, чтобы прикурить очередную сигарету.
   – Артур, – отозвался Амадис. – Скажи, только честно. Неужели ты считаешь меня способным хладнокровно убить женщину? Тем более мою жену с моим ребёнком.
   Я выдержал внушительную паузу и лишь затем ответил:
   – За прежнего Амадиса я мог бы поручиться своей головой. Но время сильно меняет людей, и за прошедшие двадцать семь лет ты мог стать совсем другим человеком. Чего только стоят твои козни с целью опорочить Брендона – а ведь раньше ты превыше всего ценил семейную солидарность, всегда выступал в роли миротворца, тебя безмерно огорчала наша вражда с Александром, ты не уставал убеждать нас в том, что братья должны жить в мире и согласии... И вообще, какого дьявола ты сунулся в политику? Тебя никогда не прельщала светская власть, ты даже оружие не любишь носить.
   Амадис тяжело вздохнул и поставил свой бокал на стол.
   – Всему виной мои комплексы и страстное желание избавиться от них. Я хотел доказать себе и другим, что могу с толком распорядиться властью... но доказал обратное. Да и отец был хорош. Он так унизил меня, что я просто не мог стерпеть. Мне казалось, что все тычут в меня пальцами, исподтишка смеются надо мной...
   – И ты решил проучить их?
   – В первую очередь отца. Да простит меня Митра, наш отец был воистину великим человеком, но он был и на редкость бессердечным человеком. Почему он не поговорил со мной и не дал мне понять, что не хочет видеть меня своим преемником? Я бы сам отрёкся от титула наследного принца, без малейшего нажима с его стороны.
   – Ты мог бы сделать это по собственной инициативе.
   – Мог, но не сделал. Боялся упрёков отца, не хотел лишний раз услышать, что не оправдал его надежд. Я даже не подозревал о его истинных намерениях... И потом, меня возмутил цинизм, с которым он использовал твоё имя, чтобы устранить меня с пути Брендона. Это было подло и безнравственно.
   – И ты ответил той же монетой, – прокомментировал я. – Подлостью на подлость, безнравственностью на безнравственность. От обиды и унижения ты расколол нашу семью на два враждующих лагеря. Твоими стараниями Брендон и Бренда едва не превратились в отверженных из-за тех нелепых сплетен о них...
   Тут Амадис коротко хохотнул:
   – Ну, уж нет! Этого ты мне не пришьёшь. Никакой нужды порочить доброе имя близняшек не было. Они сами с пятнадцати лет старались вовсю, дискредитируя себя. Я не знаю, спали они друг с дружкой или только пробовали, но они так остро реагировали на самые невинные шутки в адрес их тесной дружбы, с таким негодованием отвергали любые намёки, так пылко и с таким жаром убеждали всех и каждого, что между ними ничего нет и быть не может... Впрочем, я не оправдываюсь. За время твоего отсутствия я наломал столько дров, что сейчас вот-вот вспыхнет пожар. И кровь, которая прольётся, будет на моей совести. А бедная глупышка Рахиль сейчас отчитывается перед своим Адонаем за то дурацкое упрямство, которое, в конечном итоге, привело к её смерти. Будь она менее амбициозной, менее честолюбивой и тщеславной... Да что и говорить! Всё равно прошлого не вернёшь и допущенных ошибок не исправишь.
   – Как давно ты начал подумывать о том, чтобы уступить Брендону корону?
   – Фактически с первого дня царствования. Как только я приступил к управлению государством, так сразу же понял, что ни черта у меня не получится.
   – И всё-таки продолжал править. Почему?
   – Если откровенно, то поначалу мне недоставало мужества открыто признать своё поражение. Порой очень трудно отличить гордость от гордыни, особенно когда твои оппоненты настроены крайне агрессивно и непримиримо. А потом появилась Рахиль, дела в Доме пошли на лад... гм, более или менее. Во всяком случае, сторонники Брендона перестали талдычить, что Дом разваливается прямо на глазах и предрекать моё скорое падение. Я обрёл твёрдую почву под ногами и уже мог разговаривать с оппозицией на равных, предлагать компромисс, а не сдаваться на милость победителей. Но тут... – он умолк в задумчивости.
   – Но тут заупрямилась Рахиль, – подхватил я.
   – Да, – кивнул Амадис. – Власть вскружила ей голову, она не хотела быть женой всего лишь верховного жреца, ей нужна была только корона.
   – А ты не мог перечить ей ни в чём. Странный ты всё-таки человек, брат. Женщины от тебя без ума, но как только они становятся твоими, то обретают над тобой невероятную власть. Ты готов потакать любым их капризам. – Я немного помедлил, колеблясь, затем спросил: – А как это вообще получилось с вашим браком?
   – Небось, тебе поведали басню о том, что якобы царь Давид подсунул мне свою дочку в роли троянского коня?
   – Среди прочих я слышал и такую версию.
   – Всё это бред сивой кобылы. Как, впрочем, и то, что я женился на Рахили, чтобы досадить родственникам. Никакого злого умысла ни с чьей стороны не было. Просто однажды наши дорожки пересеклись и... – Амадис не закончил и улыбнулся той особенной улыбкой, глубокий смысл которой, очевидно, способны постичь лишь самые прожжённые ловеласы. – Ты же знаешь, я люблю всех хорошеньких женщин, но в Рахили было что-то особенное; меня влекло к ней с неодолимой силой... Честное слово, мне её очень не хватает.
   И тут я понял, что уже вынес свой вердикт. Передо мной был прежний Амадис, которого я хорошо знал и который, несмотря на все недостатки, мне нравился. Я хотел верить в его невиновность и испытал огромное облегчение, убедившись, что действительно верю ему. Амадис ещё тот фрукт, он горазд на многое, в том числе на подлость и коварство, но расчётливо убить женщину, тем более беременную женщину, тем более беременную его ребёнком и тем более сыном – нет, это не в его стиле.
   – Яблони уже зацвели? – спросил я.
   Амадис внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос.
   – Да, – сказал он. – Как раз в цвету.
   Я встал.
   – Если не возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился по цветущим золотым яблоням.
   Это был мой ответ. Амадис очень любил свой яблонёвый сад, где аккуратными рядами между узенькими аллейками росли карликовые деревья, которые дважды в году приносили небольшие сочные плоды с золотистой кожурой, а в период цветения источали дивный пьянящий аромат. Как-то раз, давным-давно, мы с Александром, желая свести счёты, устроили там дуэль до первой крови (между делом замечу, что я победил). Амадис, прознав об этом, был вне себя от ярости. Он назвал свой сад островком мира и согласия в бушующем океане страстей и строжайше запретил нам приходить туда, как он выразился, «с камнем за пазухой и со злом на уме». Я запомнил его слова.
   Мы вместе вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора к дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На меня смотрели с любопытством, а на Амадиса – с неопределённостью... Да, да, я не оговорился – именно с неопределённостью. Все понимали, что дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и теперь, глядя на нас, гадали, к какому выводу я пришёл и, соответственно, как им надлежит относиться к человеку, который совсем недавно был их королём. Кто он – мой пленник или же член будущего дуумвирата, духовный лидер Дома Света? Впрочем, тот факт, что мы шли рука об руку и мирно разговаривали, вселял надежду, что единство в семье будет восстановлено.
   В конце коридора Амадис замедлил шаг. Его внимание привлёк молодой человек среднего роста, темноволосый и кареглазый. Он одиноко стоял у стены и смотрел на приближавшегося Амадиса не так, как остальные. В его взгляде не было неопределённости, а было хорошо знакомое мне предчувствие дальней дороги.
   – Здравствуй, Джона, – сердечно произнёс Амадис, остановившись перед ним. – Ты хотел поговорить со мной?
   – Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, – ответил он, то ли с английским, то ли с еврейским акцентом. – И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.
   – Возвращаешься в Израиль?
   – Нет, милорд. Там я уже был.
   – Тебя не приняли?
   – Можно сказать, что так. Его величество Давид отнёсся ко мне хорошо, зато другие дали понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.
   – И что думаешь делать?
   Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами:
   – Пока не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом... потом видно будет. В конце концов, Вселенная велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.
   – Что ж, желаю удачи... – Амадис повернулся ко мне и сказал: – Артур, позволь представить тебе Иону бен Исайю, сына Исайи бен Гура, праправнука царя Давида. Его жена была приближённой Рахили и погибла вместе с ней.
   Молодой человек сдержанно поклонился:
   – Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.
   – Я тоже хочу надеяться, – ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. – Так, стало быть, вашим отцом был Исайя бен Гур? А я не знал, что у него есть сын.