Авраменко Олег Евгеньевич. Все грани мира

   Потом я подписал эдикт, согласно которому на время своего отсутствия поручал управление графством государственному советнику Эрвину Ориарсу, дяде Шако (жаль что я не имею возможности ближе познакомить вас с этим очень достойным и мудрым человеком).
   И ещё один эпизод моего последнего дня в Кэр-Магни. Я рассудил, что, отправляясь в длительное путешествие, будет нелишне взять с собой настоящее боевое оружие. Придворная шпага, которая висела у меня в спальне над камином и которую я иногда цеплял к своему поясу для пущей внушительности, явно не годилась для похода; поэтому в поисках более подходящего клинка я в сопровождении Шако спустился в оружейную Кэр-Магни.
   Там хранилось множество мечей, шпаг, сабель, кинжалов и прочего холодного оружия, зато не было ни одного пистолета, ружья или, на худой конец, мушкета. Да и быть не могло: как я уже знал из книг, на Гранях даже ученик деревенского ведуна способен играючи воспламенить на расстоянии порох и подорвать любую взрывчатку, что делало ношение огнестрельного оружия весьма рискованным занятием.
   Почти сразу я облюбовал лёгкий одноручный меч, который висел на стене между двумя обтянутыми дублёной кожей щитами. Его эфес и ножны были отделаны скромно, без излишней роскоши, но мастерски и со вкусом.
   – Лучше не надо, господин граф, – предупредил Шако, поняв моё намерение. – Этот меч принадлежал Мэтру.
   – А теперь он принадлежит мне, – сухо ответил я и взялся за рукоять...
   Вернее, только прикоснулся к ней. В тот же миг меня будто пронзило электрическим током высокого напряжения; я весь вздрогнул и резко отдёрнул руку.
   – Ну вот! – сказал парень. – Я же вам говорил. Этот меч принадлежал Мэтру. Только он мог держать его в руках.
   – И больше никто?
   – Ну, однажды я видел, как этот меч брал великий инквизитор. Но перед тем он что-то с ним делал – по-моему, творил охранное заклинание. А тот командор, что сообщил нам о смерти Мэтра, хотел забрать меч с собой, ссылаясь на распоряжение регента, но не смог даже снять его со стены. Он промучился добрых два часа, ругался всякими нехорошими словами, а затем ушёл несолоно хлебавши.
   Но я был упрям и без боя отступать не хотел. Я перепробовал все известные мне охранные чары, даже против сглаза, – однако меч, несмотря ни на что, наотрез отказывался признавать меня своим хозяином.
   В конце концов я признал своё поражение и выбрал себе другой меч – лёгкий эсток¹¹ с удобной рукоятью и тонким серебряным клинком (особые магические примеси делали этот мягкий металл твёрдым и крепким, как сталь). По своему внешнему виду он ничем не уступал мечу Мэтра, но тем не менее не вызывал у меня того необъяснимого благоговейного восторга и страстного желания им обладать.
   Также я взял пару кинжалов для себя и жены, полдюжины метательных ножей и арбалет с запасом стрел – мало ли что может случиться в пути...
   Перед самым отъездом я предпринял последнюю попытку уговорить Инну пересесть в мужское седло, но, как и во всех предыдущих случаях, потерпел полное фиаско. Моя жена на признавала брюк не под каким соусом – якобы из эстетических соображений. Почему-то она вбила себе в голову, что плохо смотрится в них, и мне никак не удавалось убедить её в обратном. На Земле излюбленным нарядом Инны была короткая юбчонка с чёрными колготками, а на Ланс-Оэли она пристрастилась к роскошным длинным платьям с многослойными юбками и даже в пути не хотела расставаться со столь полюбившимся ей образом феодальной принцессы. Когда же я попробовал настоять на чисто утилитарном аспекте смены одежды, выдвинув в качестве главного аргумента соображения быстроты и удобства, Инна рассердилась и напрямик заявила, что ни за какие коврижки не наденет брюки и уж тем более не сядет в мужское седло – дескать, она привыкла раздвигать ноги в другой ситуации. На этом вопрос был исчерпан. Мне пришлось смириться с тем, что из-за нелепой прихоти жены, строившей из себя важную даму, наше путешествие грозит затянуться.
 
   В одиннадцать вечера мы покинули Кэр-Магни и ехали на запад до тех пор, пока усадьба и лес не исчезли за горизонтом; теперь уже ничто не заслоняло нам небосвод. Мы остановили лошадей, спешились и, сняв поклажу, превратили их в котов. Я взял Леопольда на руки и повернулся в противоположном направлении к тому, в котором смотрела Инна. Мы запрокинули головы, стараясь охватить взглядом как можно больший участок неба.
   – Ты готов, Владик?
   – Да.
   Мы установили между собой тесный ментальный контакт. Теперь я видел не только своими глазами, но и глазами жены.
   „Начали!” – сказала Инна.
   Часть своего внимания я сосредоточил на колдовском камне, вправленном в мой перстень, «вытащил» оттуда точное изображение небосвода Агриса на долготе и широте, соответствовавших нашим, мысленно наложил его на видимый участок неба Ланс-Оэли и соединил звёзды-аналоги тонкими прямыми линиями красного цвета.
   Тем временем Инна осторожно прикоснулась к сознанию Леопольда и принялась внушать ему, что он должен делать. Мы уже знали, как пользоваться «колодцем», но одного знания было мало. Способность управлять силами столь высокого порядка у нас ещё не пробудилась; единственная наша надежда была на внедрённую в подсознание кота программу...
   – Вперёд! – воскликнула Инна и мысленно, и вслух.
   Как и в прошлый раз, мир померк в наших глазах, и мы потеряли ощущение пространства и времени. Мы словно провалились в бездну и полетели вниз. Всё наше естество пронизывал ледяной холод небытия. Ни двинуться, ни откликнуться мы не могли и с умопомрачительной скоростью неслись в Неизвестность.
   Правда на сей раз мы были готовы к этому и сумели продержаться всю дорогу в сознании. Наконец истекли бесконечно долгие минуты мрака и безмолвия, и наш полёт прекратился. «Посадка» получилась на удивление мягкой: мы просто почувствовали твёрдую землю под своими ногами, и нам даже не пришлось прикладывать усилий, чтобы удержать равновесие. Тут же мы услышали испуганное мяуканье Лауры и плаксивые упрёки Леопольда, который распекал нас за очередные, по его выражению, «штучки». Мы снова могли открыть глаза – и открыли их...
   И увидели над собой звёздное небо Агриса.

2

   С грехом пополам ориентируясь по карте, мы через полтора часа, уже когда начало светать, добрались до первого человеческого поселения на нашем пути – маленького городка, на окраине которого находился постоялый двор с трактиром. Это было как раз то, что нужно: после «колодца» мы оба смертельно устали и очень хотели спать.
   Хозяин постоялого двора оказался вежливым и предупредительным человеком. Его предупредительность ещё больше возросла, когда я без каких-либо заклинаний превратил лошадей в котов и назвал наши имена для записи в книге постояльцев: граф и графиня Ланс-Оэли – мы не видели причин путешествовать инкогнито.
   Никаких проблем с общением у нас не возникло. Жители королевства Лион разговаривали на языке, имеющем в основе своей французский, точнее, старофранцузский, со значительной примесью слов и фонем скандинавского происхождения. Этот язык назывался галлийским и был широко распространён во всём Лемосском архипелаге – окраинной обитаемой области, в состав которой входил Агрис. Отправляясь в путешествие, мы с Инной рассчитывали обойтись в дороге коруальским и латынью, а также моим неплохим знанием родственного галлийскому французского языка. Однако при въезде в городок, когда я обратился с вопросом к первому встреченному нами раннему прохожему, мы обнаружили, что не только понимаем всё сказанное нам по-галлийски, но и сами можем свободно изъясняться на этом языке. Особых эмоций это открытие не вызвало, мы уже устали удивляться всему происходящему с нами и без долгих обсуждений списали всё на очередные штучки Леопольда. У нас были все основания так считать – ведь именно после нашего первого путешествия по «колодцу» мы заговорили по-коруальски и по-латыни...
   От предложенного нам раннего завтрака мы вежливо отказались. Трактирщик провёл нас в самую лучшую комнату на втором этаже, а сонный слуга в два захода перенёс все наши вещи. Уже засыпая на ходу, я попросил хозяина позаботиться о котах и велел разбудить нас в полдень. Когда трактирщик, пожелав нам приятных снов, удалился, мы с трудом дотащились до кровати, кое-как разделись и немедленно нырнули в постель. Едва наши головы прикоснулись к подушке, мы тотчас заснули, как убитые.
 
   Трактирщик был не только вежливым и предупредительным, но и на редкость пунктуальным – он разбудил нас ровно в полдень и справился, что мы будем есть на обед.
   – Всё самое лучшее, – сказала Инна. – На ваше усмотрение.
   – Обед будет готов через полчаса, ваши светлости. Принести его сюда или вы спуститесь в обеденный зал.
   – Мы спустимся вниз, – ответил я, протирая заспанные глаза. – Если, конечно, там не слишком много людей.
   – Нет, монсеньор, немного. Семеро загорских рыцарей да ещё странствующий монах – вот и все мои клиенты.
   – Хорошо. Только стол накрывайте не через полчаса, а через три четверти, не раньше. Мы хотели бы помыться – это можно устроить?
   – Ну, разумеется! – трактирщик указал на небольшую дверцу в углу комнаты. – Наш гостиный двор не какая-то задрипанная ночлежка. К услугам ваших светлостей мыльня с водопроводом... Гм, нижайше прошу прощения, но горячей воды у нас нет – опять что-то забарахлило в водопроводе. Никак не найду толкового ведуна, который бы навёл стойкие чары. Если пожелаете, я немедленно распоряжусь нагреть воду в котле.
   – Не стоит, – небрежно отмахнулся я. – Мы с этим быстрее справимся.
   Трактирщик с пониманием улыбнулся. Очевидно, он вспомнил, как я без всяких слов превратил лошадей в котов.
   – Кстати, хозяин, – спросила Инна. – Что с нашими котами?
   – С ними всё в порядке, мадам. Поспали, потом поели, а сейчас побежали гулять. Леопольд просил передать вам, чтобы о них не беспокоились.
   – Хорошо, – кивнул я. – Без четверти... нет, ровно в час мы спустимся обедать.
   – Будет сделано, ваши светлости. – Трактирщик поклонился и вышел.
   Не мешкая, мы выбрались из постели и прошли в мыльню. Я наполнил на две трети большую, похожую на продолговатый чан, лохань и для разогрева воды применил один из 73 способов понижения энтропии, описанных в справочнике «Демоны Максвелла». А Инна по ходу дела выуживала из лохани и бросала в унитаз куски льда, за счёт образования которых нагревалась остальная вода.
   Приготовив таким образом тёплую купель, мы всласть попарились, хорошенько вымылись и ровно в час, свежие, взбодрённые и одетые с иголочки, спустились вниз, где нас ожидал обед. На всякий случай я прихватил с собой меч, хоть и не думал, что он мне понадобится. Просто мне понравилось носить при себе оружие.

3

   За время, прошедшее с момента нашего пробуждения, контингент посетителей трактира не изменился.
   В углу за продолговатым столом сидело шестеро молодых людей в полном воинском облачении. Самому старшему из них было лет двадцать шесть, а остальным – от восемнадцати до двадцати двух. Они уже закончили обед и сейчас молча пили вино; их лица были хмурыми, а взгляды – утомлёнными и невесёлыми.
   Седьмой рыцарь, усатый, но безбородый мужчина чуть старше тридцати, судя по богатой экипировке и властному виду – командир этого маленького отряда, сидел отдельно от своих подчинённых, за одним столом с худощавым, среднего роста человеком лет шестидесяти, в монашеской сутане с откинутым за спину капюшоном. Монах перебирал чётки и вполголоса что-то втолковывал своему молодому собеседнику. Тот внимательно слушал его и утвердительно кивал.
   Трактирщик провёл нас к накрытому столу, по соседству с монахом и рыцарем. На вид и на запах все яства были восхитительными; у меня сразу потекли слюнки, и я еле удержался, чтобы тут же не наброситься на еду.
   – Приятного аппетита, мадам, монсеньор, – сказал хозяин. – Ежели вам что-то понадобится, зовите меня. Я весь к вашим услугам.
   С этими словами он отошёл, а мы устроились за столом и чинно, как подобает знатным господам, приступили к трапезе.
   Какое-то время наши соседи молчали, с интересом поглядывая на нас. Наконец их разговор возобновился.
   – Да уж, барон, – повёл монах ровным, бесцветным голосом, – смутные времена нынче настали. Теперь и на землях Империи дела обстоят из рук вон плохо. Прорывов, правда, ещё не случалось, Бог миловал, но в последнее время всё больше и больше нечисти стало проникать через тракты, несмотря на ужесточение их охраны. А уж о сатанистах и говорить не приходится. Даже в Вечном Городе можно встретить горе-пророков, предвещающих близкий Конец Света... И добро бы они проповедовали какую-то новую ересь или, хотя бы, маскировали свои взгляды под ересь. Но где там! Они прямо говорят: очень скоро грядёт царство Сатаны – так чтите же своего будущего повелителя.
   – А что Инквизиция? – спросил тот, кого называли бароном. Как и монах, он говорил с акцентом, из чего я сделал вывод, что оба они чужестранцы.
   – А что Инквизиция, – повторил монах, но уже с другой интонацией, будто бы говоря: «А что она может, эта Инквизиция?» – Сжигать ей дьявольских прихвостней, как в старые добрые времена, что ли?.. А впрочем, если бы от этого был какой-то толк, можно не сомневаться, она возобновила бы практику аутодафе.
   – Наш король, – заметил барон, – издал эдикт о немедленном аресте и допросе всех заподозренных в чернокнижии и поклонении дьяволу. У нас, в Загорье, с прислужниками Сатаны не церемонятся – сажают их на кол или четвертуют. А вот у вас, в Империи, слишком уж либеральные порядки.
   – Это у вас, господин барон, они слишком жестокие, – возразил монах. – Казнить виновных – это правильно, тут я полностью согласен с вами; мне тоже не по нутру благодушие имперского правительства. Но допросы с пристрастием – это не самый лучший способ установления истины. Под пытками и невиновный сознается в преступлении.
   Барон явно смутился.
   – А ещё у нас регулярно устраивают ночные облавы, – добавил он, как будто оправдываясь. – Отлавливаем расстриг-монахов, отправляющих чёрные мессы, и их «паству». Вот с ними и впрямь нечего церемониться – сразу же всех на виселицу. А во время одной из облав, в которых я принимал участие, мы застали сатанистов как раз в тот момент, когда им явился Чёрный Эмиссар. Мы порубили это исчадье ада серебряными мечами, и на наших глазах его мерзкая плоть вспыхнула и превратилась в пепел.
   – Вот это вы правильно сделали, барон, – с одобрением сказал монах. – У простых людей есть только один способ противостоять Нечистому – искренняя вера, и только одно средство борьбы со слугами его – серебряное оружие.
   – Ну, что до оружия, то с этим у нас никаких проблем. – Барон похлопал рукой по эфесу своего меча. – Хотя шестеро моих людей и я – это всё, что я могу предложить к услугам короля Гуннара, все мы экипированы как надо.
   Монах кивнул:
   – Удачи вам, барон. И да пребудет с вами Господь в вашей борьбе за правое дело. Хотя мы с вами немного по-разному верим в Бога, но Он у нас один, и Он – на нашей стороне. Он не оставит верных чад своих на заклание Нечистому... Да, воистину, смутные нынче времена – но не потому, что много людей попало в объятья Сатаны, скорее наоборот: слуги дьявола обнаглели именно потому, что настали смутные времена. Здесь вы путаете причину со следствием. Ну, а смутные времена... Да что и говорить, вы же сами знаете. Кто сейчас сидит на троне верховного короля? Ференц Карой, великий инквизитор – обычный человек, пусть и самый могущественный из ныне сущих колдунов. А в прошлом году верховным королём был Мэтр – Великий. А во времена моей молодости великим инквизитором тоже был Великий, а триста лет назад семеро высших командоров Инквизиции были Великими. Теперь нет ни одного Великого, некому больше защищать нас в Ничейные Годы – поэтому и настали смутные времена...
   Мы с Инной так заинтересовались их разговором, что даже забыли о еде. В конце концов я не вытерпел, встал из-за стола и подошёл к соседям.
   – Извините за неуместное любопытство, господа, но мы случайно услышали часть вашей беседы. Вы говорите об очень интересных, хоть и не очень весёлых, вещах.
   – Ну и что? – спросил барон не очень приветливо.
   – Нельзя ли нам присоединиться к вашему обществу?
   Барон вопросительно посмотрел на монаха.
   – Я не возражаю, – сказал тот.
   – Что же, прошу вас, – нехотя предложил барон.
   Без видимых усилий мы с Инной подняли наш тяжелый дубовый стол и придвинули его вплотную к их столу. Монах и барон удивлённо переглянулись, однако промолчали.
   – В том, о чём мы говорим, – сказал монах, когда мы вновь сели, – нет ничего интересного, милостивые государи... Простите, я не знаю, как к вам обращаться.
   Мы представились. Название Ланс-Оэли наши новые знакомые слышали впервые, но графские титулы произвели на них большое впечатление.
   – Так вот, монсеньор, мадам, – продолжал монах, – всё это совсем неинтересно, это чудовищно и апокалиптично. Я думаю, вы согласитесь со мной.
   – Возможно, – не стала отрицать Инна. – На нашей родине тоже есть люди, которые поклоняются дьяволу, устраивают шабаши и участвуют в чёрных мессах. Но у нас это не приобрело такого размаха, чтобы драматизировать ситуацию и говорить о смутных временах в том смысле, который вы вкладываете в это выражение.
   – И кстати, – добавил я. – О каких Ничейных Годах вы говорите?
   Монах мигом насторожился.
   – Наверное, вы издалека, – предположил он. – По-галлийски вы говорите довольно бегло, но он для вас не родной.
   – Вы не ошиблись, отче, – ответил я.
   „Владик,” – подсказала Инна, – „в галлийском языке есть слово «склавон», что значит – славянин.”
   „Да, вспомнил... Гм, странно выглядит это «вспомнил», если никогда не учил.”
   „Ещё бы!” – согласилась Инна, а вслух добавила:
   – По происхождению мы славяне.
   – О?! – удивлённо вскинул брови барон. – Есьте словины, господары мои?
   Мы с женой обменялись быстрыми взглядами.
   – Вы тоже славянин? – спросил я.
   – Так, так, есьм словин, – энергично закивал барон. – Словин-загорян зо владарства Загоре. Штепан мое звиско. Штепан Симич, газда з Иблоничев. А господары, какови есьте словины? – Барон-газда спохватился, сообразив, что монах не понимает его, и спросил уже по-галлийски: – А вы, господа, какие именно славяне?
   – Я полька, – ответила Инна. – А мой муж украинец.
   Штепан Симич покачал головой:
   – Не слышал о таких.
   – Мы из Киева, – на всякий случай добавил я. В глубине души я был искренне убеждён, что если даже снобы-американцы слышали о моём родном городе (в основном из-за Чернобыля и котлет по-киевски), то уж на Агрисе и подавно должны о нём знать. Как ни странно, я оказался прав.
   Глаза барона тотчас сверкнули.
   – Кийов? – переспросил он.
   – Ага! – обрадовался я. – Вам знакомо это название?
   – Да, знакомо. У нас есть легенды, бувальщизны, о кийовском князе Владесвяте Красне Слончко и о князе Свентославе, ходившем с войском на греческий Владарград.
   – Греческий Владарград? – оживился монах.
   – Царьгород, Византий, Константинополь, – пояснил я. – Сейчас этот город называется Стамбул. Точнее, Истанбул.
   – Но он же на Основе!
   Я пожал плечами:
   – Ну да, на Основе. И Киев на Основе. И мы родом с Основы. А что тут такого?
   С неожиданной для своих лет прытью монах вскочил на ноги, поднял распятие, висевшее у него на груди, и направил его на нас.
   – Дьявол хитёр, коварен, но глуп, – угрожающе-торжественно провозгласил он. – Ему не обмануть честных людей.
   – Что это значит? – спросил Штепан, вставая из-за стола. – Я ничего не понимаю.
   – Потому что вы тугодум, барон! Слышали, что он сказал? – Монах кивнул в мою сторону. – Что они с Основы. А с Основы на Грани могут переходить только настоящие колдуны.
   Барон внимательно посмотрел на меня.
   – А если они действительно колдуны? Или, может...
   – Что «может», идиот?! Если бы они были колдунами, то не говорили бы таких глупостей. И не спрашивали бы о Ничейных Годах.
   Во взгляде Штепана мелькнули молнии, не сулившие нам ничего хорошего. С последней надеждой он произнёс:
   – А вдруг они попали на Грани случайно? Как предок герцога Бокерского.
   – Вздор! – запальчиво возразил монах. – С наступлением Ничейных Годов инквизиторы стерегут Основу, как зеницу ока. Они бы обязательно заметили их.
   – В самом деле, – вынужден был согласиться барон. – Если только господин граф и госпожа графиня не выглядят значительно моложе своих лет...
   – Никакие они не граф и графиня, – перебил его монах. – Они не славяне и вообще не люди. Это исчадья ада. Убейте их, барон!
   Всё ещё сомневаясь, Штепан взялся за меч и отрывисто произнёс, обращаясь к своим подчинённым:
   – К зброе!
   Мы поспешно отступили к стене. Загорские воины с мечами наготове окружили нас полукругом.
   „Я могу поджечь их одежду,” – мысленно отозвалась Инна. – „Но что-то не хочется.”
   „Я тоже не хочу их убивать. Разве они враги нам? Вовсе нет! К тому же братья-славяне... А этот монах – самодур, каких ещё свет не видел.”
   „Мы тоже хороши. Нечего было распускать языки... Убежим сквозь стену?”
   „Да уж, придётся. Поиграем с ними в кошки-мышки, пока не найдём наших котов,” – неудачно скаламбурил я. – „Но сперва попробуем договориться.”
   Я достал из ножен свой меч и сказал:
   – Постойте, господа рыцари, и вы, преподобный отец. Произошло прискорбное недоразумение.
   – Его мич зо сребла! – поражённо промолвил один из загорян.
   – Это дьявольское наваждение! – исступлённо выкрикнул монах, стоявший слева от барона. – Не дайте им одурачить себя!
   К нам подбежал трактирщик.
   – Что здесь происходит, господа? – Он встал между нами и Штепаном. – Прекратите немедленно! Законами королевства Лион запрещены поединки на постоялых дворах. Дуэли у нас разрешены только в строго определённых местах, непременно в присутствии секундантов и полномочного представителя местной префектуры. Это вам не Загорье, господин барон.
   – Преподобный отец утверждает, – объяснил ему Штепан, – что господин граф и госпожа графиня – дьявольские отродья.
   – Это истинная правда, – поддакнул монах.
   Трактирщик выпучил глаза от изумления.
   – Это же бред собачий! – воскликнул он. – Вы с ума сошли, отче, простите за откровенность. Монсеньор и мадам – уважаемые колдуны, они владеют настоящими котами-оборотнями, один из которых самец...
   – Ложь! – закричал монах, брызжа слюной. – И этот продался Нечистому! Забийче их! Трех ушестких забийче! Натимесче!
   Барон замахнулся мечом на трактирщика.
   „Господи!” – ужаснулась Инна. – „Он же убьёт невинного человека! Что делать?”
   „Не знаю, Инна, не...” – Я так и обомлел, встретившись взглядом с глазами монаха, которые сияли дьявольским торжеством. – „Боже мой! Неужели...”
   Вдруг Штепан резко повернулся влево и нанёс с плеча мощный, прицельный удар, которому наверняка позавидовал бы сам бессмертный горец Дункан МакЛауд. Охваченная ядовито-зелёным пламенем голова монаха перелетела через соседний стол и покатилась по проходу, рассыпая вокруг себя снопы искр. Его обезглавленное тело рухнуло на пол и тоже вспыхнуло зелёным огнём.
   Инна вскрикнула и крепко прижалась ко мне, зарывшись лицом на моей груди. Не выпуская из рук меч, я обнял её за талию.
   Несколько секунд воины барона простояли в полном оцепенении, затем, повинуясь окрику своего предводителя, гурьбой набросились на «монаха» и стали с ожесточением кромсать серебряными клинками его пылающее тело. От этого зрелища меня затошнило.
   Трактирщик и его слуги побежали открывать окна и двери, чтобы выветрить едкий дым, который быстро заполнял помещение. Задыхаясь и кашляя, загоряне, тем не менее, продолжали расчленять «монаха» на мелкие кусочки. Лишь с некоторым опозданием я сообразил, что они делают это не забавы ради, а чтобы избежать пожара в трактире.
   Около минуты Штепан, опершись на свой меч, наблюдал за действиями подчинённых, потом повернулся к нам и извиняющимся тоном проговорил:
   – Прошу прощения, мадам, монсеньор. Этот слуга Сатаны едва не заставил меня убить вас.
   – Ничего страшного, – сказал я. – Вам бы это не удалось.
   Инна подняла голову.
   – Зато вы запросто могли убить трактирщика. Как вы догадались, барон, что этот... это... брр! – Её передёрнуло от отвращения.
   – «Дьявол хитёр, коварен, но глуп», – с усмешкой процитировал Штепан слова «монаха». – Но всё же не настолько глуп, чтобы с первых же своих слов навлекать на себя подозрения. Более логичным было допустить, что вы говорите правду... или лжёте – но так наивно и неумело, что это свидетельствует о полном отсутствии у вас страха перед уличением во лжи.
   Я одобрительно хмыкнул.
   – Тем не менее, – продолжал барон, – лже-монах настаивал на вашем немедленном уничтожении и чересчур поспешно объявил пришедшего вам на помощь хозяина сатанинским прислужником. Он просто озверел при одном лишь упоминании о котах-оборотнях.