Страница:
Многие авторы искали возможные объяснения происшедшему. В основном эти попытки сводились к рассмотрению трех вопросов: что же действительно произошло, как это вообще могло произойти и почему всего за 15 лет Сербия проделала путь от одного из самых преуспевающих социалистических государств (в качестве части СФРЮ) до государства-изгоя, пользующегося дурной репутацией не только в Европе, но и во всем мире. Принимая во внимание, что это три самых значимых вопроса сербской современности, не лишним будет еще раз над ними задуматься.
Ответы или заблуждения?
В анализах событий последних 15 лет преобладают две версии. Большая часть общественности и интеллигенции, подавляющее большинство политиков склонны без долгих толков всю вину за многочисленные поражения, общественную стагнацию, криминализацию политики, общества и экономики, экономическое разорение и вообще за всю нынешнюю ситуацию приписать лично Слободану Милошевичу и его политике. И для Сербии, и для сербского народа было бы хорошо, если бы было именно так. Но коль скоро проблема заключалась только в одном человеке и его политике, его устранение с политической сцены должно было бы решить почти все накопившиеся вопросы. Проблема же заключается в более длительных и сложных исторических и общественных процессах. Что не означает, что Милошевичу можно простить произошедшее с сербами за последние 15 лет, к чему склоняется другая часть общественности и интеллигенции. Эти люди (близкие бывшему режиму), не рассуждая и не вдаваясь в комплексные проблемы, всю вину сваливают исключительно на «внешний фактор», на некий воображаемый «заговор» или «новый мировой порядок». Ничего подобного! Это лишь два вида самообмана, которые ищут (и находят) крайне упрощенные, черно-белые ответы на сложные вопросы действительности. Тем самым, осознанно или не совсем, отвлекается внимание от настоящих проблем, с которыми сталкивается сербское общество и которые требуют (это императив данного времени) адекватного решения.
В поисках адекватных решений необходимо отталкиваться именно от этих заблуждений, так как в них содержится зачаток комплексных проблем. То есть реальная ответственность самого Слободана Милошевича и политической элиты, которой он руководил, без сомнения огромна. Это ответственность и за поражения, которые сербский народ пережил в конце XX века, и за ситуацию, в которой он оказался в начале века XXI. Но Слободан Милошевич не был захватившим власть узурпатором, появившимся внезапно и из ниоткуда. Появление Милошевича (а точнее, супружеской пары Милошевич – Маркович) на политической сцене Сербии в середине 80-х гг. XX века стало ответом общественной сербской элиты на вызовы эпохи. Но какова элита, таков и ответ – идеологически окостеневший в сталинистской матрице мышления, непродуманный, слишком поспешный, случайный, не согласованный со временем общих перемен и преобразований в Европе и мире, полный (ложного и обманчивого) ощущения мощи... На самом деле это был еще один самообман, к которому так склонна сербская элита, происходящий из многочисленных заблуждений, стереотипов и коллективных мифов о себе, окружении и мире. С другой стороны, нельзя отрицать тот факт, что и ведущие мировые силы несут свою часть ответственности (неважно, за сделанное или не сделанное) за то, что происходило на территории бывшей Югославии. Но это не значит, что мировым силам можно отказать в праве защищать свои интересы (как бы они ни противоречили реальным или выдуманным интересам самой Сербии и сербского народа), как это делала и продолжает делать часть общественности и интеллигенции в Сербии.
Несмотря на то что эти две точки зрения широко представлены в общественности, они даже приблизительно не указывают на настоящие причины сегодняшней ситуации и не показывают реальных масштабов и глубины кризиса. Ибо ситуация, в которой сегодня находится сербский народ, не является последствием «эксцесса», «заговора» или некоего кратковременного «выхода из колеи» нормального развития. Так же как и дилеммы, мучающие нас, и проблемы, с которыми мы сталкиваемся, и ошибочные заключения об их причинах не новы и появились в сербском обществе не вчера и не 15 лет назад.
В поисках адекватных решений необходимо отталкиваться именно от этих заблуждений, так как в них содержится зачаток комплексных проблем. То есть реальная ответственность самого Слободана Милошевича и политической элиты, которой он руководил, без сомнения огромна. Это ответственность и за поражения, которые сербский народ пережил в конце XX века, и за ситуацию, в которой он оказался в начале века XXI. Но Слободан Милошевич не был захватившим власть узурпатором, появившимся внезапно и из ниоткуда. Появление Милошевича (а точнее, супружеской пары Милошевич – Маркович) на политической сцене Сербии в середине 80-х гг. XX века стало ответом общественной сербской элиты на вызовы эпохи. Но какова элита, таков и ответ – идеологически окостеневший в сталинистской матрице мышления, непродуманный, слишком поспешный, случайный, не согласованный со временем общих перемен и преобразований в Европе и мире, полный (ложного и обманчивого) ощущения мощи... На самом деле это был еще один самообман, к которому так склонна сербская элита, происходящий из многочисленных заблуждений, стереотипов и коллективных мифов о себе, окружении и мире. С другой стороны, нельзя отрицать тот факт, что и ведущие мировые силы несут свою часть ответственности (неважно, за сделанное или не сделанное) за то, что происходило на территории бывшей Югославии. Но это не значит, что мировым силам можно отказать в праве защищать свои интересы (как бы они ни противоречили реальным или выдуманным интересам самой Сербии и сербского народа), как это делала и продолжает делать часть общественности и интеллигенции в Сербии.
Несмотря на то что эти две точки зрения широко представлены в общественности, они даже приблизительно не указывают на настоящие причины сегодняшней ситуации и не показывают реальных масштабов и глубины кризиса. Ибо ситуация, в которой сегодня находится сербский народ, не является последствием «эксцесса», «заговора» или некоего кратковременного «выхода из колеи» нормального развития. Так же как и дилеммы, мучающие нас, и проблемы, с которыми мы сталкиваемся, и ошибочные заключения об их причинах не новы и появились в сербском обществе не вчера и не 15 лет назад.
«Эксцесс» или процесс?
Современные проблемы, дилеммы и заблуждения являются логическим следствием двух равно длительных, взаимосвязанных и взаимообусловленных процессов – общественного и исторического развития, отмеченного явными скачками, и долговременного господства политического мышления, склонного к самообману и мифологическому пониманию политической реальности, мира и своего места в нем.
Если проанализировать общие тенденции политического и общественного развития, то станет ясно, что современные проблемы по большей части являются результатом (прямым или косвенным) неравномерного исторического развития современной Сербии (начиная с 1804 г.). Процесс развития был отмечен и во многом определен явными, частыми и радикальными скачками. О том, насколько глубокими и частыми были переломы и преобразования, можно судить, вспомнив следующие факты. За последние два века Сербия и сербы десять раз участвовали в войнах (1804–1813; 1815–1817; 1848–1849; 1875–1878; 1885; 1912–1913; 1913; 1914–1918; 1941–1945; 1991–1999). Семь раз за два века происходили радикальные смены династий или правителей (1815–1817; 1841; 1859; 1903; 1945; 1987–1988; 2000), сопровождавшиеся более или менее радикальными преобразованиями общественного строя, резким разрушением старых и появлением новых политических, государственных и экономических структур (1804; 1815–1817; 1841; 1859–1860; 1903; 1918; 1944–1945; 1948; 1988–1991; 2000). За это время многократно происходили радикальные повороты во внешней политике (1877–1878; 1903; 1917–1918; 1944–1945; 1948; 1957–1961; 1987–1988; 2000), а примерно каждые 20 лет территория государства то увеличивалась, то уменьшалась...
Явная прерывистость исторического развития неминуемо привела к многолетней релятивизации, ограничению значения политических структур и ломке институтов, что больше всего проявляется в характерной для современной политической истории Сербии традиции, когда власть в стране контролируют сильные личности, а не институты. Карагеоргий, Милош Обренович, Тома Вучич-Перишич, князь Михаил Обренович, Йован Ристич, Никола Пашич, король Александр Карагеоргиевич, Иосип Броз Тито, Слободан Милошевич, Воислав Коштуница, Зоран Джинджич – именно сильные политические фигуры, «вожди», а не институты определяли основные направления сербской политики. (Из этого факта многие западные аналитики делают крайне упрощенный и поверхностный вывод о склонности сербского народа к авторитарной власти.) Эта традиция как результат специфического исторического развития влияет на понимание политики как «фатума» и влечет за собой по крайней мере два негативных последствия. Во-первых, она решительно повлияла на релятивизацию политических институтов (о чем наглядно свидетельствует присказка, бытовавшая в народе и политических кругах в начале XX века, когда в каждой кризисной ситуации говорили: «Байя (Никола Пашич) знает, что делает». Во-вторых, на практике такая традиция часто приводит к некой общественной дезориентации без «сильного вождя» и тем самым облегчает его появление на политической сцене (как это было в начале 80-х перед появлением Слободана Милошевича). Такая опасность существует и сегодня. Впрочем, отчасти и под влиянием этой традиции все современные политические партии в Сербии организованы не на основе программных идей, а именно по принципу лидера. Логично, что в такой обстановке институты разрушались, систематически теряя свою значимость. Ибо каждый вождь довольно «гибко» относился к институтам и трактовке закона (что ярче всего иллюстрирует известное заявление Тито: «Давайте не будем держаться за закон, как пьяный за забор»).
Приведенные факторы повлияли на современную сербскую историю таким образом, что ее можно рассматривать как ряд взаимно сменяющихся и переплетающихся (и даже взаимно уничтожающихся) периодов резких общественных, культурных, экономических и политических взлетов, приводивших к модернизации политической и общественной жизни, – и стагнации, слабости, кратких или длительных кризисов. Вследствие этого даже очевидные достижения в некоторых общественных сферах (например, сохранение мелкой земельной собственности после получения частичной независимости в рамках Оттоманской империи в 20–30-е гг. XIX века, позволившее избежать резкой и грубой социальной дифференциации сербского общества; или же очевидные сдвиги в образовательной, социальной и медицинской сферах в период социалистической модернизации) не способствовали общественному развитию и преобразованию, а чаще сводились к (политическим и статистическим) иллюзиям, образуя тем самым прекрасную основу для дальнейших самообманов, коллективных мифов и стереотипов.
Укреплению общей склонности к нереальному пониманию мира и своего места в нем значительно, хотя, возможно, и непреднамеренно, способствовала и внешняя политика. Решившись в конце 50-х – начале 60-х гг. XX века на политику неприсоединения в качестве главной внешнеполитической ориентации, титовская Югославия, бесспорно, смогла в биполярной системе международных отношений времен холодной войны найти свою специфическую и довольно удобную «нишу» между двумя сверхдержавами. Но из этого был создан один из важнейших коллективных мифов социалистической Югославии (наряду с мифами о самобытности, независимости и оригинальности югославской коммунистической революции во время Второй мировой войны и об историческом «нет», сказанном Сталину в 1948 г.) – миф о том, что эта позиция была завоевана исключительно благодаря собственной силе, ловкости и значительности, будто не было молчаливого договора двух сверхдержав. Такое понимание собственной мощи и роли в мире повлекло за собой по крайней мере три негативных последствия. Во-первых, региональная внешняя политика была оставлена без внимания, Балканы и реальные проблемы этой территории, на которой как раз и находится Сербия, были неинтересны дипломатии того времени. А в обществе со временем сложилось уродливое, пренебрежительное мнение о соседях. Во-вторых, важным аспектом дипломатии стала ее идеологическая основа (особое внимание уделялось коммунистическим партиям в западных странах и антиколониальному движению) как специфический вид доказательства идеологической правоверности в споре с КПСС за превосходство в коммунистическом мире. Этот спор в головах здешних партийных лидеров и партийной интеллигенции так никогда и не был окончен. Милошевич, в первые годы своего правления принявший «груз» необходимости постоянно доказывать идеологическую правоверность, косвенно способствовал созданию на Западе образа Сербии как «последнего бастиона коммунизма в Европе». Наконец, такое понимание мировой реальности периода холодной войны существенно способствовало развитию ложного ощущения собственной силы, что решительным образом повлияло на дезориентацию и растерянность сербской дипломатии во время правления Милошевича и после него.
Если проанализировать общие тенденции политического и общественного развития, то станет ясно, что современные проблемы по большей части являются результатом (прямым или косвенным) неравномерного исторического развития современной Сербии (начиная с 1804 г.). Процесс развития был отмечен и во многом определен явными, частыми и радикальными скачками. О том, насколько глубокими и частыми были переломы и преобразования, можно судить, вспомнив следующие факты. За последние два века Сербия и сербы десять раз участвовали в войнах (1804–1813; 1815–1817; 1848–1849; 1875–1878; 1885; 1912–1913; 1913; 1914–1918; 1941–1945; 1991–1999). Семь раз за два века происходили радикальные смены династий или правителей (1815–1817; 1841; 1859; 1903; 1945; 1987–1988; 2000), сопровождавшиеся более или менее радикальными преобразованиями общественного строя, резким разрушением старых и появлением новых политических, государственных и экономических структур (1804; 1815–1817; 1841; 1859–1860; 1903; 1918; 1944–1945; 1948; 1988–1991; 2000). За это время многократно происходили радикальные повороты во внешней политике (1877–1878; 1903; 1917–1918; 1944–1945; 1948; 1957–1961; 1987–1988; 2000), а примерно каждые 20 лет территория государства то увеличивалась, то уменьшалась...
Явная прерывистость исторического развития неминуемо привела к многолетней релятивизации, ограничению значения политических структур и ломке институтов, что больше всего проявляется в характерной для современной политической истории Сербии традиции, когда власть в стране контролируют сильные личности, а не институты. Карагеоргий, Милош Обренович, Тома Вучич-Перишич, князь Михаил Обренович, Йован Ристич, Никола Пашич, король Александр Карагеоргиевич, Иосип Броз Тито, Слободан Милошевич, Воислав Коштуница, Зоран Джинджич – именно сильные политические фигуры, «вожди», а не институты определяли основные направления сербской политики. (Из этого факта многие западные аналитики делают крайне упрощенный и поверхностный вывод о склонности сербского народа к авторитарной власти.) Эта традиция как результат специфического исторического развития влияет на понимание политики как «фатума» и влечет за собой по крайней мере два негативных последствия. Во-первых, она решительно повлияла на релятивизацию политических институтов (о чем наглядно свидетельствует присказка, бытовавшая в народе и политических кругах в начале XX века, когда в каждой кризисной ситуации говорили: «Байя (Никола Пашич) знает, что делает». Во-вторых, на практике такая традиция часто приводит к некой общественной дезориентации без «сильного вождя» и тем самым облегчает его появление на политической сцене (как это было в начале 80-х перед появлением Слободана Милошевича). Такая опасность существует и сегодня. Впрочем, отчасти и под влиянием этой традиции все современные политические партии в Сербии организованы не на основе программных идей, а именно по принципу лидера. Логично, что в такой обстановке институты разрушались, систематически теряя свою значимость. Ибо каждый вождь довольно «гибко» относился к институтам и трактовке закона (что ярче всего иллюстрирует известное заявление Тито: «Давайте не будем держаться за закон, как пьяный за забор»).
Приведенные факторы повлияли на современную сербскую историю таким образом, что ее можно рассматривать как ряд взаимно сменяющихся и переплетающихся (и даже взаимно уничтожающихся) периодов резких общественных, культурных, экономических и политических взлетов, приводивших к модернизации политической и общественной жизни, – и стагнации, слабости, кратких или длительных кризисов. Вследствие этого даже очевидные достижения в некоторых общественных сферах (например, сохранение мелкой земельной собственности после получения частичной независимости в рамках Оттоманской империи в 20–30-е гг. XIX века, позволившее избежать резкой и грубой социальной дифференциации сербского общества; или же очевидные сдвиги в образовательной, социальной и медицинской сферах в период социалистической модернизации) не способствовали общественному развитию и преобразованию, а чаще сводились к (политическим и статистическим) иллюзиям, образуя тем самым прекрасную основу для дальнейших самообманов, коллективных мифов и стереотипов.
Укреплению общей склонности к нереальному пониманию мира и своего места в нем значительно, хотя, возможно, и непреднамеренно, способствовала и внешняя политика. Решившись в конце 50-х – начале 60-х гг. XX века на политику неприсоединения в качестве главной внешнеполитической ориентации, титовская Югославия, бесспорно, смогла в биполярной системе международных отношений времен холодной войны найти свою специфическую и довольно удобную «нишу» между двумя сверхдержавами. Но из этого был создан один из важнейших коллективных мифов социалистической Югославии (наряду с мифами о самобытности, независимости и оригинальности югославской коммунистической революции во время Второй мировой войны и об историческом «нет», сказанном Сталину в 1948 г.) – миф о том, что эта позиция была завоевана исключительно благодаря собственной силе, ловкости и значительности, будто не было молчаливого договора двух сверхдержав. Такое понимание собственной мощи и роли в мире повлекло за собой по крайней мере три негативных последствия. Во-первых, региональная внешняя политика была оставлена без внимания, Балканы и реальные проблемы этой территории, на которой как раз и находится Сербия, были неинтересны дипломатии того времени. А в обществе со временем сложилось уродливое, пренебрежительное мнение о соседях. Во-вторых, важным аспектом дипломатии стала ее идеологическая основа (особое внимание уделялось коммунистическим партиям в западных странах и антиколониальному движению) как специфический вид доказательства идеологической правоверности в споре с КПСС за превосходство в коммунистическом мире. Этот спор в головах здешних партийных лидеров и партийной интеллигенции так никогда и не был окончен. Милошевич, в первые годы своего правления принявший «груз» необходимости постоянно доказывать идеологическую правоверность, косвенно способствовал созданию на Западе образа Сербии как «последнего бастиона коммунизма в Европе». Наконец, такое понимание мировой реальности периода холодной войны существенно способствовало развитию ложного ощущения собственной силы, что решительным образом повлияло на дезориентацию и растерянность сербской дипломатии во время правления Милошевича и после него.
Кризис или крах?
Неравномерные, прерывистые и запутанные процессы развития за последние 15 лет привели к самому тяжелому, глубокому и всеобъемлющему кризису в новейшей сербской истории. Все, что произошло за этот период, потрясло до основания сербскую политику, общество и экономику.
Демонстрация против Милошевича и фальсификаций результатов выборов. Белград, 5 октября 2000 года
а) Политика
Политический кризис нельзя считать только следствием появления Милошевича на политической сцене СФРЮ. Более реалистичной представляется оценка некоторых аналитиков: появление Милошевича (так же как и Туджмана и Изетбеговича) логично проистекает из многолетнего политического и экономического кризиса в СФРЮ.
Первые признаки кризиса стали заметны задолго до появления Милошевича. Кривую почти непрерывного развития кризиса можно проследить еще со студенческих волнений 1968 г., когда требовали «больше коммунизма». Потом было успешное сведение счетов партийной верхушки с сербскими «либералами» и подавление хорватской «весны» 1971–1972 гг. Принятие новой конституции в 1974 г., первые волнения и албанские демонстрации в Косове после смерти Тито, когда албанцы стали требовать отделения от Сербии и создания самостоятельной республики в составе СФРЮ (1980–1987), наконец, тихая инфляция и постоянный экономический кризис 80-х и распад КПЮ в конце этого десятилетия. Но кульминация кризиса пришлась на период правления Милошевича, когда бывшая Югославия распалась в кровавой спирали гражданской войны (куда были вплетены сепаратистские тенденции с элементами религиозных, национальных и идеологических столкновений). Но кризис в Сербии продолжал углубляться и после ухода Милошевича, охватывая все сегменты внутренней и внешней политики.
Войны в Словении (1991), Хорватии (1991–1994), Боснии (1992–1995) и в самой Сербии, в Косове и с НАТО (1998–1999) явились кульминацией политического кризиса, потрясшего в последние 15 лет территорию бывшей Югославии, а тем самым и Сербию и сербский народ. Мотивы столкновений были различны и многослойны. Каждая из воюющих политических элит видела в войне возможность для одновременного решения личных интересов и политических вопросов предполагаемого государства. Некоторые части страны стремились сохранить существовавшую федерацию, тогда как другие желали получить самостоятельность. Сербская сторона оправдывала защитой сербского населения радикальное политическое решение (раз уж Югославия не могла оставаться единой из-за сепаратистских стремлений прочих народов и республик). Но эти войны отчасти представляли собой и решительную фазу теплившихся давних столкновений между соседями, которые по крайней мере дважды в XX веке перерастали в кровавые разбирательства – в 1914–1918 и 1941–1945 гг. Поэтому часть общественности сочла такой эпилог исправлением прежней «исторической несправедливости». Имелись в виду страдания сербского населения во время Первой и Второй мировых войн, а также административное деление государства по конституции 1974 г., когда на территории Сербии были организованы два автономных края – Косово и Воеводина.
Все же если смотреть под другим углом, то использование радикальных политических средств недвусмысленно указывало на немощь, бездарность, безыдейность и неприспособленность сербской элиты (политической, военной и отчасти интеллектуальной). И не столько потому, что таким образом она показала свое неумение и неспособность разрешить накопившиеся проблемы политическими средствами, сколько потому, что обнаружила неспособность предвидеть (и предупредить) возможные негативные последствия радикального политического проекта, который затевала. Опьяненные коллективными мифами о себе, соседях и мире, эпическим пониманием прошлого, надменные, склонные ко всем видам самообмана, Милошевич, видные представители политической и военной элиты, большая часть интеллигенции (видевшие в нем «нового Милоша Обреновича», основателя современного сербского государства, делая при этом неловкие намеки на его фамилию), поверив в свою собственную демагогию, видели перед собой только путь к победе, «усыпанный розами». Согласно мифологическому образцу, прочно сидевшему в их образе мыслей и понимании мира, который они старались распространять через все государственные СМИ и частные телеканалы (которые сами же и открывали или контролировали), на этом пути, вопреки многочисленным «заговорам» и международным сильным и злым чародеям «нового мирового порядка», Сербия и сербский народ просто обязаны были победить, ибо «право и историческая справедливость на нашей стороне».
Но действительность была намного сложнее, поэтому политики и интеллигенты, самовлюбленно упивавшиеся своими фантасмагориями, застившими реальный мир, переживали сплошные поражения. Трагедия, однако, была в том, что за собой они втянули в эти поражения весь народ и государство.
В результате Сербия сегодня оказалась государством, побежденным в войне. Со всеми вытекающими последствиями. Мировые силы рассматривают Сербию как государство, проигравшее войну, часть территории которого оккупирована (при постоянной угрозе ее аннексии). Кстати, по этой причине иностранцы, приезжающие в Сербию, как правило, ожидают увидеть руины и разруху, почувствовать ненависть и затем утверждают, что были приятно удивлены тем, что здесь все «нормально». В сербской общественности, однако, факт поражения в войне систематически скрывался. Милошевич в свое время (1999) даже публично заявил о победе над НАТО!!! А сегодняшняя политическая элита старается сделать вид, что Сербия и сербский народ являются равноправными и уважаемыми партнерами в международных делах. Конечно, это лишь очередной самообман, который в перспективе может привести к новым неудачам и проблемам, но никоим образом не сможет улучшить сегодняшнее катастрофическое международное положение Сербии, чье пространство для маневра на внутриполитическом и внешнеполитическом направлении значительно сокращено. Внешний фактор, который с 1991 г. все сильнее вмешивался в решение политических вопросов на Балканах, с 1999 г. стал ключевым в сербской внутренней политике. Время и последние события показывают, что Международный трибунал по военным преступлениям в Гааге, демонстративно сформированный с целью «персонализировать» преступления (по принципу командной ответственности) периода гражданской войны на территории бывшей Югославии, на практике все больше превращается в некое подобие Нюрнбергского процесса, осуждающего само сербское государство по принципу коллективной ответственности. Таким образом, иностранный фактор (США, ЕС, НАТО) создал мощное средство и инструмент коррекции, давления, контроля и влияния на внутреннюю и внешнюю политику Сербии (если, конечно, это не являлось важнейшей функцией Гаагского трибунала с момента его основания).
Современная политическая ситуация в Сербии, без сомнения, является прямым следствием многолетнего кризиса, кульминация которого пришлась на последнее десятилетие, но одновременно и зеркалом, отражающим длительные неблагоприятные политические и общественные процессы и тенденции. Неравномерное историческое (политическое, общественное и экономическое) развитие сделало невозможным проведение постоянной, уравновешенной и последовательной политики, как внутренней, так и внешней. Грубые преобразования сербского государства и общества должны были оставить ряд негативных последствий и тенденций. К ним можно отнести: постоянный кризис власти, государственных и политических структур и катастрофическое внешнеполитическое положение страны.
Фактом является фаталистическое понимание политики в Сербии. Как правило, люди, приходящие к власти, хотят осуществить все свои политические идеи. Поэтому они борются за то, чтобы пробыть у власти как можно дольше. Часто невзирая на цену этой борьбы. Поэтому скрытый кризис власти является одной из констант сербской внутренней политики, так как каждая смена власти таит в себе опасность радикального преобразования системы и изменения внешнеполитической ориентации. На то, что эта опасность часто становилась реальностью, указывают многочисленные примеры и из политической истории Сербии XIX века, до Первой мировой войны, и из истории Югославии между двумя мировыми войнами, и, конечно, ситуация, сложившаяся за последние два десятилетия. Отсюда столько радикальных переломов во внутренней и внешней политике (по крайней мере четыре в XIX и пять в XX веке – то есть каждые 20–25 лет). Это означает, что политическая система в Сербии ни разу не была выстроена окончательно и не успевала укрепиться.
Нестабильность политической системы не способствовала развитию политических институтов и укреплению политических структур. За последние 15 лет это привело к полному разложению практически всех ключевых политических институтов государства – президента страны, премьер-министра, правительства, парламента, председателя парламента, выборов, конституционного суда, судебной власти вообще, министров и министерств... В период правления Милошевича это привело к серьезному кризису в функционировании политической системы. Милошевич взял в собственные руки все ключевые рычаги законодательной, исполнительной и судебной власти и во многом контролировал макроэкономические процессы и денежный оборот. И это вопреки тому, что политические функции, которые он выполнял, по закону не давали ему и малой части этих полномочий (председатель президиума Союза коммунистов Сербии; президент Сербии, хотя Сербия являлась лишь частью СРЮ, а у Югославии был свой президент; наконец, президент СРЮ, хотя президент Сербии продолжал существовать). Поэтому и его поражение на выборах президента Югославии (2000, при том что должность президента союзного государства по конституции в сущности была лишь протокольной функцией) привело к полной потере власти и радикальным изменениям в управленческой структуре. При этом партия, возглавляемая Милошевичем, все еще обладала большинством мест в парламентах Сербии и Югославии, а его партийные соратники занимали все важнейшие позиции (президент Сербии, председатель парламента, председатель конституционного суда)... Просто сам Милошевич поражение на этих выборах, пусть должность была не такой уж важной, психологически воспринял как конец своего правления (даже в телевизионном обращении 6 октября, когда был вынужден признать поражение на выборах, он говорил о своей политической отставке).
Смена власти 5 октября 2000 г. способствовала улучшению политической обстановки в стране, но это не было использовано для оздоровления политических институтов. Уже через несколько месяцев после отстранения от власти Милошевича произошло сначала скрытое, а потом явное столкновение двух самых ярких политических личностей – премьер-министра Сербии Зорана Джинджича и президента СРЮ Воислава Коштуницы. Очень скоро оно обрело черты соперничества двух институтов власти, в которое один за другим включились и другие политические институты – парламенты, правительства, конституционный суд, министерства, армия, полиция, военно-разведывательная служба, служба государственной безопасности... Ситуацию дополнительно осложнили временное отстранение от власти Коштуницы (когда была упразднена СРЮ и провозглашен Государственный союз Сербии и Черногории), неудачные президентские выборы в Сербии, проигнорированные правительством, чтобы помешать возвращению Коштуницы на политическую сцену, в результате чего этот важный для политической системы Сербии институт уже более года не функционирует так, как положено по конституции, и, конечно, убийство Зорана Джинджича, после которого в отсутствие сильных личностей на политической сцене обнаружилась реальная неспособность функционировать сербской политической системы.
В настоящее время имеется серьезный кризис всей политической системы с элементами блокады политических институтов и структур, а отнюдь не нормальное состояние, свойственное демократическим обществам, когда система функционирует без сбоев, несмотря на кризисы или смену правительств (как, например, в послевоенной Италии). Такая ситуация, конечно, таит в себе опасность новых радикальных потрясений и перемен. Это лишь продолжение многолетней скверной практики инструментализации политических институтов, что влечет за собой их разложение и кризис.
Наконец, современный политический коллапс Сербии становится наиболее очевидным при анализе внешней политики.
Последовательная ориентация на «неприсоединение», основной принцип которого заключался в том, чтобы не связывать себя ни с одним из мировых полюсов, оказалась под угрозой, когда в конце 1980-х начался распад «биполярной» системы международных отношений. Тогда стало необходимо отказаться от идеи последовательного «неприсоединения», пересмотреть стереотипы и заблуждения насчет собственной мощи и значения в международных делах. Но политическая и интеллектуальная элита, вытолкнувшая на поверхность Милошевича в качестве ответа на вызовы эпохи, под его руководством двинулась в противоположном направлении. Это был путь, мягко говоря, к кризису сербской дипломатии.
Милошевич, пренебрегая реальностью мира, в котором коммунизм исчез с политической (и исторической) сцены, отказываясь принять новое соотношение сил, не желая знать о методах мировой дипломатии начала 90-х гг., сделал катастрофический выбор внешнеполитических партнеров и союзников. Его дипломатия сохранила подчеркнуто идеологическую основу, явно видную из надежды, что поверженным российским коммунистам удастся вернуться к власти в Москве и что в столкновения с Западом удастся вовлечь коммунистический Китай в большей мере, чем он к тому готов. Параллельно во внешнеполитических решениях и действиях Милошевич опирался на иррациональный с дипломатической точки зрения религиозный, православный фактор. Этот «аргумент» часто использовался в попытках склонить на свою сторону российскую дипломатию. Но особенно ярок он был в двух нереализованных и совершенно нереальных «проектах»: в предложении Греции вместе с Сербией создать конфедерацию (в середине 90-х гг.) и в инициативе парламента СРЮ (в момент начала натовских бомбардировок) присоединиться к союзу России и Белоруссии (с надеждой на вовлечение России в конфликт с НАТО). С другой стороны, он последовательно и совершенно отказывался принять реалии современного мира, в котором решающее влияние на внешнеполитическое положение страны и реализацию ее интересов можно оказать через агентства по формированию имиджа или лоббистские круги. Отказываясь от вложения средств в PR и лоббирование на Западе, Милошевич одновременно продолжал настаивать на идее найти силу, готовую вступить в открытую конфронтацию с США – чтобы таким образом возродить ситуацию холодной войны, когда существовали две сверхдержавы, а у Югославии была своя ниша между ними. С такой внешней политикой ни одного поражения просто нельзя было бы избежать. Наконец, в конфликт с самым мощным военным союзом современности – НАТО – Милошевич вступил без единого союзника, как самоубийца, ведя за собой и весь народ. Но и уход Милошевича не принес существенных сдвигов и улучшения. Правда, его отстранение от власти способствовало большей внешнеполитической открытости Сербии, что отчасти освободило ее от статуса государства-изгоя. Сербию приняли (или восстановили членство) в ряд международных организаций (ООН, ОБСЕ, Совет Европы и др.). Было проведено несколько инвестиционных конференций, и немалые средства были вложены в восстановление Сербии. Ведущие сербские политики стали частыми гостями государственных деятелей, участвуют в мировых экономических форумах... Но эти перемены повлекли за собой радикальный поворот во внешней политике. Резко и во многом неразумно было прервано всякое взаимодействие с Россией. Но и это не принесло улучшения, процесс блужданий и поисков направления внешней политики продолжался. На сей раз выбор делается между США и Европейским союзом. Неудивительно, что, потеряв всякую опору и ориентацию, сербская дипломатия принимает участие в различных утопических проектах, чтобы хоть как-то исправить свое международное положение (например, идея послать своих солдат в миссию США в Афганистане). Но такое поведение только лишний раз показывает всю глубину кризиса. Поэтому можно констатировать, что современная сербская дипломатия не в силах прекратить долговременные негативные тенденции. Она сводится к «глухонемому» и неумелому представлению страны без ясно заявленной позиции, без какого-либо суверенитета и даже без осознания, что хотя бы его элементы необходимы стране, чтобы она вообще могла функционировать в современном мире. Чем обернулся для положения Сербии и сербского народа десятилетний кризис, ярче всего показывает следующий факт. Перед судом за военные преступления предстали несколько президентов (Милошевич, Милутинович, Плавшич, Краишник, Мартич), начальник генерального штаба (Д. Ойданич; обвинение предъявлено и другому начальнику генштаба – Н. Павковичу, еще двое под следствием – Б. Аджич и М. Перишич), руководитель службы госбезопасности (Станишич), несколько вице-премьеров, десяток офицеров высшего звена... А Сербия при этом не смогла обеспечить им возможность защиты на свободе.
а) Политика
Политический кризис нельзя считать только следствием появления Милошевича на политической сцене СФРЮ. Более реалистичной представляется оценка некоторых аналитиков: появление Милошевича (так же как и Туджмана и Изетбеговича) логично проистекает из многолетнего политического и экономического кризиса в СФРЮ.
Первые признаки кризиса стали заметны задолго до появления Милошевича. Кривую почти непрерывного развития кризиса можно проследить еще со студенческих волнений 1968 г., когда требовали «больше коммунизма». Потом было успешное сведение счетов партийной верхушки с сербскими «либералами» и подавление хорватской «весны» 1971–1972 гг. Принятие новой конституции в 1974 г., первые волнения и албанские демонстрации в Косове после смерти Тито, когда албанцы стали требовать отделения от Сербии и создания самостоятельной республики в составе СФРЮ (1980–1987), наконец, тихая инфляция и постоянный экономический кризис 80-х и распад КПЮ в конце этого десятилетия. Но кульминация кризиса пришлась на период правления Милошевича, когда бывшая Югославия распалась в кровавой спирали гражданской войны (куда были вплетены сепаратистские тенденции с элементами религиозных, национальных и идеологических столкновений). Но кризис в Сербии продолжал углубляться и после ухода Милошевича, охватывая все сегменты внутренней и внешней политики.
Войны в Словении (1991), Хорватии (1991–1994), Боснии (1992–1995) и в самой Сербии, в Косове и с НАТО (1998–1999) явились кульминацией политического кризиса, потрясшего в последние 15 лет территорию бывшей Югославии, а тем самым и Сербию и сербский народ. Мотивы столкновений были различны и многослойны. Каждая из воюющих политических элит видела в войне возможность для одновременного решения личных интересов и политических вопросов предполагаемого государства. Некоторые части страны стремились сохранить существовавшую федерацию, тогда как другие желали получить самостоятельность. Сербская сторона оправдывала защитой сербского населения радикальное политическое решение (раз уж Югославия не могла оставаться единой из-за сепаратистских стремлений прочих народов и республик). Но эти войны отчасти представляли собой и решительную фазу теплившихся давних столкновений между соседями, которые по крайней мере дважды в XX веке перерастали в кровавые разбирательства – в 1914–1918 и 1941–1945 гг. Поэтому часть общественности сочла такой эпилог исправлением прежней «исторической несправедливости». Имелись в виду страдания сербского населения во время Первой и Второй мировых войн, а также административное деление государства по конституции 1974 г., когда на территории Сербии были организованы два автономных края – Косово и Воеводина.
Все же если смотреть под другим углом, то использование радикальных политических средств недвусмысленно указывало на немощь, бездарность, безыдейность и неприспособленность сербской элиты (политической, военной и отчасти интеллектуальной). И не столько потому, что таким образом она показала свое неумение и неспособность разрешить накопившиеся проблемы политическими средствами, сколько потому, что обнаружила неспособность предвидеть (и предупредить) возможные негативные последствия радикального политического проекта, который затевала. Опьяненные коллективными мифами о себе, соседях и мире, эпическим пониманием прошлого, надменные, склонные ко всем видам самообмана, Милошевич, видные представители политической и военной элиты, большая часть интеллигенции (видевшие в нем «нового Милоша Обреновича», основателя современного сербского государства, делая при этом неловкие намеки на его фамилию), поверив в свою собственную демагогию, видели перед собой только путь к победе, «усыпанный розами». Согласно мифологическому образцу, прочно сидевшему в их образе мыслей и понимании мира, который они старались распространять через все государственные СМИ и частные телеканалы (которые сами же и открывали или контролировали), на этом пути, вопреки многочисленным «заговорам» и международным сильным и злым чародеям «нового мирового порядка», Сербия и сербский народ просто обязаны были победить, ибо «право и историческая справедливость на нашей стороне».
Но действительность была намного сложнее, поэтому политики и интеллигенты, самовлюбленно упивавшиеся своими фантасмагориями, застившими реальный мир, переживали сплошные поражения. Трагедия, однако, была в том, что за собой они втянули в эти поражения весь народ и государство.
В результате Сербия сегодня оказалась государством, побежденным в войне. Со всеми вытекающими последствиями. Мировые силы рассматривают Сербию как государство, проигравшее войну, часть территории которого оккупирована (при постоянной угрозе ее аннексии). Кстати, по этой причине иностранцы, приезжающие в Сербию, как правило, ожидают увидеть руины и разруху, почувствовать ненависть и затем утверждают, что были приятно удивлены тем, что здесь все «нормально». В сербской общественности, однако, факт поражения в войне систематически скрывался. Милошевич в свое время (1999) даже публично заявил о победе над НАТО!!! А сегодняшняя политическая элита старается сделать вид, что Сербия и сербский народ являются равноправными и уважаемыми партнерами в международных делах. Конечно, это лишь очередной самообман, который в перспективе может привести к новым неудачам и проблемам, но никоим образом не сможет улучшить сегодняшнее катастрофическое международное положение Сербии, чье пространство для маневра на внутриполитическом и внешнеполитическом направлении значительно сокращено. Внешний фактор, который с 1991 г. все сильнее вмешивался в решение политических вопросов на Балканах, с 1999 г. стал ключевым в сербской внутренней политике. Время и последние события показывают, что Международный трибунал по военным преступлениям в Гааге, демонстративно сформированный с целью «персонализировать» преступления (по принципу командной ответственности) периода гражданской войны на территории бывшей Югославии, на практике все больше превращается в некое подобие Нюрнбергского процесса, осуждающего само сербское государство по принципу коллективной ответственности. Таким образом, иностранный фактор (США, ЕС, НАТО) создал мощное средство и инструмент коррекции, давления, контроля и влияния на внутреннюю и внешнюю политику Сербии (если, конечно, это не являлось важнейшей функцией Гаагского трибунала с момента его основания).
Современная политическая ситуация в Сербии, без сомнения, является прямым следствием многолетнего кризиса, кульминация которого пришлась на последнее десятилетие, но одновременно и зеркалом, отражающим длительные неблагоприятные политические и общественные процессы и тенденции. Неравномерное историческое (политическое, общественное и экономическое) развитие сделало невозможным проведение постоянной, уравновешенной и последовательной политики, как внутренней, так и внешней. Грубые преобразования сербского государства и общества должны были оставить ряд негативных последствий и тенденций. К ним можно отнести: постоянный кризис власти, государственных и политических структур и катастрофическое внешнеполитическое положение страны.
Фактом является фаталистическое понимание политики в Сербии. Как правило, люди, приходящие к власти, хотят осуществить все свои политические идеи. Поэтому они борются за то, чтобы пробыть у власти как можно дольше. Часто невзирая на цену этой борьбы. Поэтому скрытый кризис власти является одной из констант сербской внутренней политики, так как каждая смена власти таит в себе опасность радикального преобразования системы и изменения внешнеполитической ориентации. На то, что эта опасность часто становилась реальностью, указывают многочисленные примеры и из политической истории Сербии XIX века, до Первой мировой войны, и из истории Югославии между двумя мировыми войнами, и, конечно, ситуация, сложившаяся за последние два десятилетия. Отсюда столько радикальных переломов во внутренней и внешней политике (по крайней мере четыре в XIX и пять в XX веке – то есть каждые 20–25 лет). Это означает, что политическая система в Сербии ни разу не была выстроена окончательно и не успевала укрепиться.
Нестабильность политической системы не способствовала развитию политических институтов и укреплению политических структур. За последние 15 лет это привело к полному разложению практически всех ключевых политических институтов государства – президента страны, премьер-министра, правительства, парламента, председателя парламента, выборов, конституционного суда, судебной власти вообще, министров и министерств... В период правления Милошевича это привело к серьезному кризису в функционировании политической системы. Милошевич взял в собственные руки все ключевые рычаги законодательной, исполнительной и судебной власти и во многом контролировал макроэкономические процессы и денежный оборот. И это вопреки тому, что политические функции, которые он выполнял, по закону не давали ему и малой части этих полномочий (председатель президиума Союза коммунистов Сербии; президент Сербии, хотя Сербия являлась лишь частью СРЮ, а у Югославии был свой президент; наконец, президент СРЮ, хотя президент Сербии продолжал существовать). Поэтому и его поражение на выборах президента Югославии (2000, при том что должность президента союзного государства по конституции в сущности была лишь протокольной функцией) привело к полной потере власти и радикальным изменениям в управленческой структуре. При этом партия, возглавляемая Милошевичем, все еще обладала большинством мест в парламентах Сербии и Югославии, а его партийные соратники занимали все важнейшие позиции (президент Сербии, председатель парламента, председатель конституционного суда)... Просто сам Милошевич поражение на этих выборах, пусть должность была не такой уж важной, психологически воспринял как конец своего правления (даже в телевизионном обращении 6 октября, когда был вынужден признать поражение на выборах, он говорил о своей политической отставке).
Смена власти 5 октября 2000 г. способствовала улучшению политической обстановки в стране, но это не было использовано для оздоровления политических институтов. Уже через несколько месяцев после отстранения от власти Милошевича произошло сначала скрытое, а потом явное столкновение двух самых ярких политических личностей – премьер-министра Сербии Зорана Джинджича и президента СРЮ Воислава Коштуницы. Очень скоро оно обрело черты соперничества двух институтов власти, в которое один за другим включились и другие политические институты – парламенты, правительства, конституционный суд, министерства, армия, полиция, военно-разведывательная служба, служба государственной безопасности... Ситуацию дополнительно осложнили временное отстранение от власти Коштуницы (когда была упразднена СРЮ и провозглашен Государственный союз Сербии и Черногории), неудачные президентские выборы в Сербии, проигнорированные правительством, чтобы помешать возвращению Коштуницы на политическую сцену, в результате чего этот важный для политической системы Сербии институт уже более года не функционирует так, как положено по конституции, и, конечно, убийство Зорана Джинджича, после которого в отсутствие сильных личностей на политической сцене обнаружилась реальная неспособность функционировать сербской политической системы.
В настоящее время имеется серьезный кризис всей политической системы с элементами блокады политических институтов и структур, а отнюдь не нормальное состояние, свойственное демократическим обществам, когда система функционирует без сбоев, несмотря на кризисы или смену правительств (как, например, в послевоенной Италии). Такая ситуация, конечно, таит в себе опасность новых радикальных потрясений и перемен. Это лишь продолжение многолетней скверной практики инструментализации политических институтов, что влечет за собой их разложение и кризис.
Наконец, современный политический коллапс Сербии становится наиболее очевидным при анализе внешней политики.
Последовательная ориентация на «неприсоединение», основной принцип которого заключался в том, чтобы не связывать себя ни с одним из мировых полюсов, оказалась под угрозой, когда в конце 1980-х начался распад «биполярной» системы международных отношений. Тогда стало необходимо отказаться от идеи последовательного «неприсоединения», пересмотреть стереотипы и заблуждения насчет собственной мощи и значения в международных делах. Но политическая и интеллектуальная элита, вытолкнувшая на поверхность Милошевича в качестве ответа на вызовы эпохи, под его руководством двинулась в противоположном направлении. Это был путь, мягко говоря, к кризису сербской дипломатии.
Милошевич, пренебрегая реальностью мира, в котором коммунизм исчез с политической (и исторической) сцены, отказываясь принять новое соотношение сил, не желая знать о методах мировой дипломатии начала 90-х гг., сделал катастрофический выбор внешнеполитических партнеров и союзников. Его дипломатия сохранила подчеркнуто идеологическую основу, явно видную из надежды, что поверженным российским коммунистам удастся вернуться к власти в Москве и что в столкновения с Западом удастся вовлечь коммунистический Китай в большей мере, чем он к тому готов. Параллельно во внешнеполитических решениях и действиях Милошевич опирался на иррациональный с дипломатической точки зрения религиозный, православный фактор. Этот «аргумент» часто использовался в попытках склонить на свою сторону российскую дипломатию. Но особенно ярок он был в двух нереализованных и совершенно нереальных «проектах»: в предложении Греции вместе с Сербией создать конфедерацию (в середине 90-х гг.) и в инициативе парламента СРЮ (в момент начала натовских бомбардировок) присоединиться к союзу России и Белоруссии (с надеждой на вовлечение России в конфликт с НАТО). С другой стороны, он последовательно и совершенно отказывался принять реалии современного мира, в котором решающее влияние на внешнеполитическое положение страны и реализацию ее интересов можно оказать через агентства по формированию имиджа или лоббистские круги. Отказываясь от вложения средств в PR и лоббирование на Западе, Милошевич одновременно продолжал настаивать на идее найти силу, готовую вступить в открытую конфронтацию с США – чтобы таким образом возродить ситуацию холодной войны, когда существовали две сверхдержавы, а у Югославии была своя ниша между ними. С такой внешней политикой ни одного поражения просто нельзя было бы избежать. Наконец, в конфликт с самым мощным военным союзом современности – НАТО – Милошевич вступил без единого союзника, как самоубийца, ведя за собой и весь народ. Но и уход Милошевича не принес существенных сдвигов и улучшения. Правда, его отстранение от власти способствовало большей внешнеполитической открытости Сербии, что отчасти освободило ее от статуса государства-изгоя. Сербию приняли (или восстановили членство) в ряд международных организаций (ООН, ОБСЕ, Совет Европы и др.). Было проведено несколько инвестиционных конференций, и немалые средства были вложены в восстановление Сербии. Ведущие сербские политики стали частыми гостями государственных деятелей, участвуют в мировых экономических форумах... Но эти перемены повлекли за собой радикальный поворот во внешней политике. Резко и во многом неразумно было прервано всякое взаимодействие с Россией. Но и это не принесло улучшения, процесс блужданий и поисков направления внешней политики продолжался. На сей раз выбор делается между США и Европейским союзом. Неудивительно, что, потеряв всякую опору и ориентацию, сербская дипломатия принимает участие в различных утопических проектах, чтобы хоть как-то исправить свое международное положение (например, идея послать своих солдат в миссию США в Афганистане). Но такое поведение только лишний раз показывает всю глубину кризиса. Поэтому можно констатировать, что современная сербская дипломатия не в силах прекратить долговременные негативные тенденции. Она сводится к «глухонемому» и неумелому представлению страны без ясно заявленной позиции, без какого-либо суверенитета и даже без осознания, что хотя бы его элементы необходимы стране, чтобы она вообще могла функционировать в современном мире. Чем обернулся для положения Сербии и сербского народа десятилетний кризис, ярче всего показывает следующий факт. Перед судом за военные преступления предстали несколько президентов (Милошевич, Милутинович, Плавшич, Краишник, Мартич), начальник генерального штаба (Д. Ойданич; обвинение предъявлено и другому начальнику генштаба – Н. Павковичу, еще двое под следствием – Б. Аджич и М. Перишич), руководитель службы госбезопасности (Станишич), несколько вице-премьеров, десяток офицеров высшего звена... А Сербия при этом не смогла обеспечить им возможность защиты на свободе.