Страница:
было введено рабочее самоуправление, рынок частично открылся для западных товаров, помимо государственной собственности, появилась собственность общественная и т. д. Следует констатировать, что некоторые из этих элементов давали позитивные импульсы экономическому развитию СФРЮ – это прежде всего относится к частичному сохранению частной собственности в сельском хозяйстве. Все же основные экономические механизмы, характерные для большевистской (сталинистской) системы – ускоренная индустриализация, вмешательство государства в экономику, строительство и форсирование так называемых социалистических экономических «гигантов», полный контроль над банковской системой и денежной политикой, отмена рыночного регулирования экономических процессов, – были полностью сохранены до конца 80-х гг. При этом во время правления Тито экономика Югославии, а соответственно и Сербии благодаря политическому разрыву с Советским Союзом получила значительные финансовые поступления с Запада в виде безвозмездных кредитов. Правда, эти средства чаще всего использовались для сохранения социального спокойствия (шли на потребление), на инвестиции в военно-промышленный комплекс (в том числе на сооружение бесполезных, как показало время, фортификационных объектов вроде подземных аэродромов и бункеров на случай атомной атаки) или на строительство так называемых политических фабрик в некоторых регионах страны. С другой стороны, экономическая концепция в соответствии с идеологической основой системы подразумевала построение самодостаточной экономики. Поэтому с распадом системы в мире в конце 80-х – начале 90-х гг. произошел коллапс всей экономики, а за распадом страны последовал и распад больших образований, отдельные части которых оказались в составе различных новых государств. В ситуации, когда рушился коммунизм, распадалась СФРЮ, а восточноевропейские государства переживали период экономического кризиса, на экономической сцене Сербии появился партийный аппаратчик Слободан Милошевич, юрист по образованию, с опытом работы банковским чиновником. Одно из его первых демагогических обещаний населению, касающихся экономики, заключалось в том, что Сербия через десять лет (т. е. в конце 90-х) достигнет «шведского стандарта», то есть ее доходы составят 10 000 долларов на человека. Но кризис в Сербии начинался, и Милошевич с экономической элитой, которую он возглавлял, для предупреждения кризиса предприняли ряд, в сущности, противоречивых мер. Они сохранили некоторые основные экономические положения предыдущего периода (например, общественную собственность), но одновременно приступили и к введению рыночной экономики, то есть разрешили развитие частного сектора в большей степени, чем это позволялось в социалистической Югославии. Параллельно была объявлена подписка на «заем для экономического возрождения Сербии», с помощью которого хотели привлечь средства как населения страны, так и диаспоры и вложить их в отечественную экономику (под контролем государства). Но этот проект быстро свелся к извлечению денег «из-под матрасов» населения. Параллельно развивался процесс лишения граждан их валютных вкладов в государственных банках, которые просто перестали выплачивать деньги депозиторам с валютных сберегательных счетов. А потом одна за другой последовали войны в Словении, Хорватии и Боснии, а затем еще и введение экономических санкций ООН. Государство оказалось в глубоком кризисе, а перед экономикой (в основе своей все еще социалистической) встали неразрешимые проблемы. В поисках «дополнительных источников дохода», с помощью которых можно было бы финансировать кризисную экономику, армию и полицию, Милошевич и его экономические эксперты вновь посягнули на деньги, которые население (недоверчивое еще с коммунистических времен, а в особенности после блокировки их счетов в государственных банках) в основном держало не в банках. Последовали две синхронные акции с целью дальнейшего извлечения средств из карманов населения. Во-первых, инфляционное финансирование государства, которое привело к одной из самых масштабных гиперинфляций в мировой истории. Во-вторых, формирование так называемых банковских пирамид – «Югоскандика» и «Дафимент-банка», привлекавших астрономическими процентными ставками обнищавшее из-за инфляции, измученное кризисом население, средняя заработная плата которого, обесцененная гиперинфляцией, держалась на уровне нескольких десятков немецких марок. Оба банка, естественно, контролировало государство. Но, даже несмотря на такое «кредитование» государства, гиперинфляция привела практически к полному коллапсу экономической системы (1992–1994), устрашающему по темпам развитию теневой экономики (которая в немалой степени послужила для амортизации социального недовольства работников, лишь фиктивно трудоустроенных в «общественных» гигантах и системах, не производивших ничего, кроме долгов) и накоплению огромного богатства в руках небольшой группы людей, многих из которых можно было бы отнести к категории «спекулянтов, нажившихся на войне». Только после подписания Дейтонского соглашения (1995) случилась короткая экономическая передышка, ставшая возможной после нелегальной продажи компании «Телеком» (государственного оператора телефонной связи), но этого было недостаточно для того, чтобы остановить негативные экономические тенденции. Наконец, последовал полный хозяйственный и экономический крах после бомбардировок НАТО (причем у Милошевича появилась невероятная идея: будучи проигравшей стороной, потребовать возмещения военных убытков у победителей (?!). Это говорит о степени нереальности представлений тогдашней политической элиты о себе, государстве и его положении в мире).
Так разрушенная, опустошенная, ограбленная, физически уничтоженная бомбардировками сербская экономика встретила XXI век. С таким наследием столкнулись люди, взявшие власть в свои руки 5 октября 2000 г. Ситуация, по их собственным словам, была намного хуже самых пессимистических предположений – экономика и банковская система разрушены, в сфере монетарной политики царил беспорядок, государственная казна и пенсионные фонды полностью опустошены, валютных резервов практически не было, а население обнищало из-за десятилетнего кризиса и постоянных посягательств власти на его деньги. Само государство было обременено огромными долгами. С одной стороны, оно задолжало иностранным кредиторам, включая долги по кредитам времен СФРЮ и долги, появившиеся при Милошевиче (за российский газ, китайскую нефть и т. д.). С другой стороны, государство было должно и собственным гражданам (долги по «старым валютным накоплениям» времен СФРЮ и по «займу для экономического возрождения Сербии»).
Принимая все это во внимание, можно с уверенностью констатировать, что за прошедшие три года было приложено много усилий, чтобы санировать и нормализовать экономическую ситуацию, обновить банковскую систему, укрепить национальную валюту (динар) и хотя бы частично вернуть доверие населения к отечественной валюте и банкам; чтобы сербская экономика (оказавшаяся в самом начале XXI века, образно говоря, в состоянии «клинической смерти») выжила, а теневая экономика (полностью захватившая общество и выросшая в параллельную экономическую структуру) была побеждена и возвращена в легальное русло. Сегодня во многих из этих направлений сделаны более чем заметные шаги. Кроме того, продолжается переходный процесс всей системы, приостановленный во время правления Милошевича и включающий в себя приватизацию, либерализацию рынка и применение законного регулирования.
Но правомерен вопрос о реальных достижениях этого выздоровления, то есть насколько сегодняшние трудности связаны с переходным периодом, а в какой мере они являются последствием предыдущего экономического и хозяйственного развития и особенно кризиса, пошатнувшего (если не сломавшего) сербскую экономику. Этот вопрос (и обеспокоенность) возникает в связи с некоторыми показателями состояния сегодняшней сербской экономики и хозяйства. Во-первых, анализ основных показателей развития регионов Сербии показывает, что смена власти не остановила процесса их обнищания. В 80-х – первой половине 90-х гг. Сербия состояла из развитых, среднеразвитых и совершенно неразвитых регионов. А по последним данным, вся Сербия, за исключением Белграда, сегодня представляет собой неразвитый регион. Во-вторых, в платежном балансе страны заметно огромное несоответствие между импортом и экспортом. По данным за первые шесть месяцев 2003 г., было экспортировано товаров на 1,2 млрд. долларов, а импорт составил 3,5 млрд. долларов. Таким образом, дефицит во внешней торговле (2,3 млрд. долларов) почти в два раза больше, чем весь экспорт. Сам по себе дефицит можно было бы списать на «болезни» переходного периода, но крайнюю настороженность вызывает структура импортируемого товара. Так, в отличие от развитых стран, в которых более 50% импорта приходится на оборудование, Сербия на оборудование потратила только 400 млн. долларов, или около 11% всех средств, израсходованных на импорт. Тогда как на товары широкого потребления было выделено 46% средств (1,6 млрд. долларов), что типично для неразвитых стран. При этом тревожит тот факт, что, по данным анкетирования, проводившегося среди хозяйственников, более половины предприятий не имеют экспортной программы, что пагубно для стран с малой экономикой, таких как Сербия. Особенно если учесть, что степень использования потенциала предприятий крайне низкая (всего 55%). Наконец, по оценке заместителя председателя Всемирного банка Майкла Кейна, Сербия находится на критической отметке развития, так как дефицит платежного баланса составил около 10% ВВП. Реально это означает, что Сербия стоит на пороге «долгового кризиса» и ей угрожает «латиноамериканский синдром», характерный для неразвитых стран. Помимо прочего, согласно последнему отчету Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО), Сербия находится в списке 36 стран, которым зимой 2003–2004 гг. угрожал голод. Это при том, что Сербия считается сельскохозяйственной страной.
Вместо заключения: вина или ответственность?
Об авторах
Так разрушенная, опустошенная, ограбленная, физически уничтоженная бомбардировками сербская экономика встретила XXI век. С таким наследием столкнулись люди, взявшие власть в свои руки 5 октября 2000 г. Ситуация, по их собственным словам, была намного хуже самых пессимистических предположений – экономика и банковская система разрушены, в сфере монетарной политики царил беспорядок, государственная казна и пенсионные фонды полностью опустошены, валютных резервов практически не было, а население обнищало из-за десятилетнего кризиса и постоянных посягательств власти на его деньги. Само государство было обременено огромными долгами. С одной стороны, оно задолжало иностранным кредиторам, включая долги по кредитам времен СФРЮ и долги, появившиеся при Милошевиче (за российский газ, китайскую нефть и т. д.). С другой стороны, государство было должно и собственным гражданам (долги по «старым валютным накоплениям» времен СФРЮ и по «займу для экономического возрождения Сербии»).
Принимая все это во внимание, можно с уверенностью констатировать, что за прошедшие три года было приложено много усилий, чтобы санировать и нормализовать экономическую ситуацию, обновить банковскую систему, укрепить национальную валюту (динар) и хотя бы частично вернуть доверие населения к отечественной валюте и банкам; чтобы сербская экономика (оказавшаяся в самом начале XXI века, образно говоря, в состоянии «клинической смерти») выжила, а теневая экономика (полностью захватившая общество и выросшая в параллельную экономическую структуру) была побеждена и возвращена в легальное русло. Сегодня во многих из этих направлений сделаны более чем заметные шаги. Кроме того, продолжается переходный процесс всей системы, приостановленный во время правления Милошевича и включающий в себя приватизацию, либерализацию рынка и применение законного регулирования.
Но правомерен вопрос о реальных достижениях этого выздоровления, то есть насколько сегодняшние трудности связаны с переходным периодом, а в какой мере они являются последствием предыдущего экономического и хозяйственного развития и особенно кризиса, пошатнувшего (если не сломавшего) сербскую экономику. Этот вопрос (и обеспокоенность) возникает в связи с некоторыми показателями состояния сегодняшней сербской экономики и хозяйства. Во-первых, анализ основных показателей развития регионов Сербии показывает, что смена власти не остановила процесса их обнищания. В 80-х – первой половине 90-х гг. Сербия состояла из развитых, среднеразвитых и совершенно неразвитых регионов. А по последним данным, вся Сербия, за исключением Белграда, сегодня представляет собой неразвитый регион. Во-вторых, в платежном балансе страны заметно огромное несоответствие между импортом и экспортом. По данным за первые шесть месяцев 2003 г., было экспортировано товаров на 1,2 млрд. долларов, а импорт составил 3,5 млрд. долларов. Таким образом, дефицит во внешней торговле (2,3 млрд. долларов) почти в два раза больше, чем весь экспорт. Сам по себе дефицит можно было бы списать на «болезни» переходного периода, но крайнюю настороженность вызывает структура импортируемого товара. Так, в отличие от развитых стран, в которых более 50% импорта приходится на оборудование, Сербия на оборудование потратила только 400 млн. долларов, или около 11% всех средств, израсходованных на импорт. Тогда как на товары широкого потребления было выделено 46% средств (1,6 млрд. долларов), что типично для неразвитых стран. При этом тревожит тот факт, что, по данным анкетирования, проводившегося среди хозяйственников, более половины предприятий не имеют экспортной программы, что пагубно для стран с малой экономикой, таких как Сербия. Особенно если учесть, что степень использования потенциала предприятий крайне низкая (всего 55%). Наконец, по оценке заместителя председателя Всемирного банка Майкла Кейна, Сербия находится на критической отметке развития, так как дефицит платежного баланса составил около 10% ВВП. Реально это означает, что Сербия стоит на пороге «долгового кризиса» и ей угрожает «латиноамериканский синдром», характерный для неразвитых стран. Помимо прочего, согласно последнему отчету Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО), Сербия находится в списке 36 стран, которым зимой 2003–2004 гг. угрожал голод. Это при том, что Сербия считается сельскохозяйственной страной.
* * *
Столкновение с общественными, культурными, экономическими и политическими последствиями поражения и глубокого кризиса, в котором последние 20 лет находятся Сербия и сербский народ, при не очень оптимистичных прогнозах перспектив развития приводит к логичному выводу, что господствующее в обществе представление о себе, своей силе и значении решительно противоречит реальности. В реальности же существует лишь маленький, усталый, политически побежденный (и униженный), запутавшийся и совершенно бессильный во внешней политике, экономически обнищавший, демографически измученный, ослабевший и состарившийся народ. Поэтому не стоит удивляться, что «мыльные пузыри» нашей силы, возможностей, значения и важной геостратегической позиции в мире так легко, драматично и кроваво лопнули.
Вместо заключения: вина или ответственность?
Может быть, кризис, охвативший сербский народ в последние 15 лет и всколыхнувший все государство, общество, политику и экономику, станет хорошим поводом для того, чтобы сербская элита задумалась, как и почему он произошел. В поисках ответов на эти вопросы общественность Сербии может пойти двумя путями – искать виноватых или посмотреть на причины кризиса, его размеры и последствия и попытаться понять и объяснить то, что с нами произошло.
Первый путь более привлекателен для нашего менталитета, ибо предлагает простые, черно-белые ответы и решения. Он позволяет недвусмысленно осудить «виноватых» и амнистировать «жертв». Он предлагает демагогическую иллюзию: осуждение виноватых ликвидирует ключевой фактор, тормозивший и мешавший нашему развитию. Впрочем, в прошлом часто в качестве «виноватых» в тех или иных бедах осуждали сторонников Карагеоргиевичей или Обреновичей, контрреволюционеров, монархистов, четников, работников Информбюро, либералов, сербских националистов, сторонников Ранковича, Стамболича... И уж во все времена во многих бедах, а особенно в «плохих» чертах характера, несовершенстве коллективного менталитета, обвиняли турок и три с половиной века их правления на территории Сербии. Но у такого подхода к объяснению проблем и несчастий, с которыми мы сталкиваемся, есть один недостаток. А именно, опыт показывает, что устранение «виноватых» с политической сцены никогда не приводило к быстрому и окончательному решению всех накопившихся проблем. Поэтому кажется, что манера искать и находить «виноватых» скорее есть константа сербского понимания политики, связанная с восприятием политики как фатума (что входит в коллективный менталитет), нежели сегодняшняя реальная потребность общества, взбудораженного кризисом.
Принимая во внимание эту традицию, логично, что после драматического кризиса прошлого десятилетия проблема вины напрашивается как главный параметр дифференциации современной сербской политической и общественной сцены. На скорейшем «решении» этой проблемы настаивают все стороны, но предлагают различные модели «решения». Вопрос о вине выдвигается «внешним фактором», то есть международным сообществом, властями страны и оппозицией. Одним из важнейших считают этот вопрос также и некоторые отечественные и иностранные «независимые» круги, как, например, Международная кризисная группа. Но проблема в том, что у всех сторон различные подходы к решению этого вопроса и к способу, месту и основе, на которой нужно судить (или «судить») виновных (или «виновных») – в Гааге, в отечественном суде или же путем «принесения очистительных жертв». Кроме того, разнородны, а часто и противоречивы мнения о том, кого следует судить в Гааге, а кого в стране, или насколько радикально и с какой прошлой даты надо «приносить жертвы». Это порождает ряд принципиальных сомнений – начиная с дилеммы, кого считать «виноватыми» (и есть ли они вообще), незнания настоящих мотивов, намерений и целей тех, кто навязывает эти вопросы, и до вопроса о настоящем смысле этой акции. Возможно, он в идее, витающей в некоторых иностранных и отечественных головах, что нужно провести некое подобие «денацификации» сербской политической и общественной жизни. Но это – опасная идея, которая не только показывает ясную политическую подоплеку акции поиска «виноватых», но и в будущем может вызвать лишь новые непродуманные шаги и создать новые проблемы. Такие идеи никоим образом не помогут сейчас действительно разрешить накопившиеся проблемы. Принимая это во внимание, кажется, что смысл поиска «виноватых» на самом деле кроется в стремлении многих освободиться от реальной ответственности (за то, что они сделали или чего не сделали). Это в равной мере относится и к иностранным деятелям, и к сегодняшней политической элите, и к большому числу людей, принадлежавших к общественной элите времен Милошевича, которые (до или после 5 октября 2000 г.) дистанцировались (или думают, что дистанцировались) от него и его политики. Это относится и к политической элите, находившейся у власти до или во время Милошевича, потому что он был одним из ее выдающихся представителей и именно она способствовала его головокружительному подъему по партийной и государственной иерархической лестнице социалистической Сербии.
В отличие от первого пути, второй путь поиска ответа – попытаться понять и объяснить то, что с нами произошло, – намного сложнее и болезненнее. Во-первых, он требует искренне и открыто посмотреть на размеры и глубину кризиса, в котором мы оказались, на причины, его породившие. А тем самым признать поражение. Во-вторых, признать личную ответственность за случившееся. Чтобы исключить недоразумения, нужно отметить, что эта ответственность не может быть одинаковой для всех. В отдельных случаях речь идет, конечно, о недвусмысленной уголовной ответственности отдельных лиц, которая должна быть санкционирована законом. Но в большинстве случаев можно говорить об ответственности за то, что сделано или не сделано, что не дало Сербии пройти важные этапы интеллектуального и общественного развития в процессе общественной модернизации.
Если говорить о проблеме ответственности в целом, на уровне элиты, то для примера достаточно вспомнить всего несколько фактов. Во-первых, учитывая, что за прошедшее десятилетие было сделано, а что нет и каковы последствия, напрашивается следующий вывод: общественная сербская элита не смогла найти своевременные и адекватные ответы на целый ряд ключевых вызовов эпохи. Это кризис в Косове (который развивался как минимум 20 лет, с начала 80-х гг.), крах социализма в Восточной Европе и СССР, крах коммунистической идеологии, а в связи с ними кризис и распад СФРЮ, многолетняя экономическая стагнация, хозяйственный кризис, демографические проблемы («белая чума», «утечка мозгов»)... В этом плане ответственность лежит прежде всего на политической элите, но от нее не могут быть свободны и представители интеллектуальной, хозяйственной, военной и духовной элиты, так как все они так или иначе повлияли на то, как Сербия выглядит на сегодняшний день и в каком состоянии она находится.
Другим важным показателем состояния общества и политики является следующий факт: все, кто в Сербии занимался и занимается политикой, были (или пребывают сейчас) у власти. Таким образом, в Сербии практически нет политиков, которые не принадлежат (или не принадлежали) партии, осуществляющей власть на союзном (т. е. на уровне Югославии, Союза Сербии и Черногории), республиканском (в Сербии) или местном уровне. Это означает, что в перспективе вряд ли можно ожидать каких-то радикальных улучшений. Ведь это сегодняшняя политическая элита, такая, какая есть. Процесс ее формирования длился как минимум два или три десятилетия (с 1968 или с начала 70-х гг.), но в значительной мере на нее повлияло появление у власти «сильной» личности в лице Слободана Милошевича, и уже неважно, сотрудничали или боролись с ним отдельные представители элиты.
Наконец, из-за менталитета ли или из-за дезориентации общественной элиты, в сербском обществе, кажется, практически невозможно прийти к согласию по какому бы то ни было важному общественному или политическому вопросу. Поэтому кажется, что у Сербии сегодня нет ясного представления (или осознания) того, каким должно было бы быть государство (например, экспортером сырья, рабочей силы, знаний и т. д.), что могло бы стать ее национальной стратегией в будущем, какими должны быть внешнеполитическая ориентация, экономические и демографические приоритеты, образование, здравоохранение, наука. Согласия нельзя достичь даже по вопросам национальных символов (герба, флага, гимна)... Это означает, что в ситуации, когда занижено значение всех важных политических институтов и Сербия находится в своеобразной блокаде политической системы, политическое направление может полностью зависеть от того, кто в данный момент находится (или будет находиться) у власти, то есть напрямую от результатов выборов. Это дает возможность каждому, кто окажется у власти, относительно легко радикально изменить политическую систему (что нередко происходило в современной сербской истории). Это еще опаснее в сегодняшней «патовой» ситуации, когда, по данным большинства опросов общественного мнения, избиратели реально поделены между тремя политическими группировками (Демократической партией – ДС, Демократической партией Сербии – ДСС и Г17 плюс). Ни одна из этих партий не сможет, кажется, получить решающее преимущество на выборах. Это неминуемо приведет к формированию послевыборных коалиций. Но они, судя по всему, будут недолговечны, отчасти из-за политического менталитета, но также из-за целого ряда нерешенных ключевых вопросов, по которым у этих политических партий существуют диаметрально противоположные взгляды. Это означает, что в Сербии опять наступит период нестабильности власти, отмеченный частыми выборами. Это может продлиться несколько лет, пока политическая сцена не оформится (или снова не появится сильный лидер?). В это время кризис будет углубляться, а начатые реформы и общественные преобразования остановятся. В такой ситуации существует опасность, что недовольство общественности вновь будет скрашено демагогическими обещаниями, самообманом и стереотипными идеями о значении, мощи...
Перевод Дарьи Костюченко
Первый путь более привлекателен для нашего менталитета, ибо предлагает простые, черно-белые ответы и решения. Он позволяет недвусмысленно осудить «виноватых» и амнистировать «жертв». Он предлагает демагогическую иллюзию: осуждение виноватых ликвидирует ключевой фактор, тормозивший и мешавший нашему развитию. Впрочем, в прошлом часто в качестве «виноватых» в тех или иных бедах осуждали сторонников Карагеоргиевичей или Обреновичей, контрреволюционеров, монархистов, четников, работников Информбюро, либералов, сербских националистов, сторонников Ранковича, Стамболича... И уж во все времена во многих бедах, а особенно в «плохих» чертах характера, несовершенстве коллективного менталитета, обвиняли турок и три с половиной века их правления на территории Сербии. Но у такого подхода к объяснению проблем и несчастий, с которыми мы сталкиваемся, есть один недостаток. А именно, опыт показывает, что устранение «виноватых» с политической сцены никогда не приводило к быстрому и окончательному решению всех накопившихся проблем. Поэтому кажется, что манера искать и находить «виноватых» скорее есть константа сербского понимания политики, связанная с восприятием политики как фатума (что входит в коллективный менталитет), нежели сегодняшняя реальная потребность общества, взбудораженного кризисом.
Принимая во внимание эту традицию, логично, что после драматического кризиса прошлого десятилетия проблема вины напрашивается как главный параметр дифференциации современной сербской политической и общественной сцены. На скорейшем «решении» этой проблемы настаивают все стороны, но предлагают различные модели «решения». Вопрос о вине выдвигается «внешним фактором», то есть международным сообществом, властями страны и оппозицией. Одним из важнейших считают этот вопрос также и некоторые отечественные и иностранные «независимые» круги, как, например, Международная кризисная группа. Но проблема в том, что у всех сторон различные подходы к решению этого вопроса и к способу, месту и основе, на которой нужно судить (или «судить») виновных (или «виновных») – в Гааге, в отечественном суде или же путем «принесения очистительных жертв». Кроме того, разнородны, а часто и противоречивы мнения о том, кого следует судить в Гааге, а кого в стране, или насколько радикально и с какой прошлой даты надо «приносить жертвы». Это порождает ряд принципиальных сомнений – начиная с дилеммы, кого считать «виноватыми» (и есть ли они вообще), незнания настоящих мотивов, намерений и целей тех, кто навязывает эти вопросы, и до вопроса о настоящем смысле этой акции. Возможно, он в идее, витающей в некоторых иностранных и отечественных головах, что нужно провести некое подобие «денацификации» сербской политической и общественной жизни. Но это – опасная идея, которая не только показывает ясную политическую подоплеку акции поиска «виноватых», но и в будущем может вызвать лишь новые непродуманные шаги и создать новые проблемы. Такие идеи никоим образом не помогут сейчас действительно разрешить накопившиеся проблемы. Принимая это во внимание, кажется, что смысл поиска «виноватых» на самом деле кроется в стремлении многих освободиться от реальной ответственности (за то, что они сделали или чего не сделали). Это в равной мере относится и к иностранным деятелям, и к сегодняшней политической элите, и к большому числу людей, принадлежавших к общественной элите времен Милошевича, которые (до или после 5 октября 2000 г.) дистанцировались (или думают, что дистанцировались) от него и его политики. Это относится и к политической элите, находившейся у власти до или во время Милошевича, потому что он был одним из ее выдающихся представителей и именно она способствовала его головокружительному подъему по партийной и государственной иерархической лестнице социалистической Сербии.
В отличие от первого пути, второй путь поиска ответа – попытаться понять и объяснить то, что с нами произошло, – намного сложнее и болезненнее. Во-первых, он требует искренне и открыто посмотреть на размеры и глубину кризиса, в котором мы оказались, на причины, его породившие. А тем самым признать поражение. Во-вторых, признать личную ответственность за случившееся. Чтобы исключить недоразумения, нужно отметить, что эта ответственность не может быть одинаковой для всех. В отдельных случаях речь идет, конечно, о недвусмысленной уголовной ответственности отдельных лиц, которая должна быть санкционирована законом. Но в большинстве случаев можно говорить об ответственности за то, что сделано или не сделано, что не дало Сербии пройти важные этапы интеллектуального и общественного развития в процессе общественной модернизации.
Если говорить о проблеме ответственности в целом, на уровне элиты, то для примера достаточно вспомнить всего несколько фактов. Во-первых, учитывая, что за прошедшее десятилетие было сделано, а что нет и каковы последствия, напрашивается следующий вывод: общественная сербская элита не смогла найти своевременные и адекватные ответы на целый ряд ключевых вызовов эпохи. Это кризис в Косове (который развивался как минимум 20 лет, с начала 80-х гг.), крах социализма в Восточной Европе и СССР, крах коммунистической идеологии, а в связи с ними кризис и распад СФРЮ, многолетняя экономическая стагнация, хозяйственный кризис, демографические проблемы («белая чума», «утечка мозгов»)... В этом плане ответственность лежит прежде всего на политической элите, но от нее не могут быть свободны и представители интеллектуальной, хозяйственной, военной и духовной элиты, так как все они так или иначе повлияли на то, как Сербия выглядит на сегодняшний день и в каком состоянии она находится.
Другим важным показателем состояния общества и политики является следующий факт: все, кто в Сербии занимался и занимается политикой, были (или пребывают сейчас) у власти. Таким образом, в Сербии практически нет политиков, которые не принадлежат (или не принадлежали) партии, осуществляющей власть на союзном (т. е. на уровне Югославии, Союза Сербии и Черногории), республиканском (в Сербии) или местном уровне. Это означает, что в перспективе вряд ли можно ожидать каких-то радикальных улучшений. Ведь это сегодняшняя политическая элита, такая, какая есть. Процесс ее формирования длился как минимум два или три десятилетия (с 1968 или с начала 70-х гг.), но в значительной мере на нее повлияло появление у власти «сильной» личности в лице Слободана Милошевича, и уже неважно, сотрудничали или боролись с ним отдельные представители элиты.
Наконец, из-за менталитета ли или из-за дезориентации общественной элиты, в сербском обществе, кажется, практически невозможно прийти к согласию по какому бы то ни было важному общественному или политическому вопросу. Поэтому кажется, что у Сербии сегодня нет ясного представления (или осознания) того, каким должно было бы быть государство (например, экспортером сырья, рабочей силы, знаний и т. д.), что могло бы стать ее национальной стратегией в будущем, какими должны быть внешнеполитическая ориентация, экономические и демографические приоритеты, образование, здравоохранение, наука. Согласия нельзя достичь даже по вопросам национальных символов (герба, флага, гимна)... Это означает, что в ситуации, когда занижено значение всех важных политических институтов и Сербия находится в своеобразной блокаде политической системы, политическое направление может полностью зависеть от того, кто в данный момент находится (или будет находиться) у власти, то есть напрямую от результатов выборов. Это дает возможность каждому, кто окажется у власти, относительно легко радикально изменить политическую систему (что нередко происходило в современной сербской истории). Это еще опаснее в сегодняшней «патовой» ситуации, когда, по данным большинства опросов общественного мнения, избиратели реально поделены между тремя политическими группировками (Демократической партией – ДС, Демократической партией Сербии – ДСС и Г17 плюс). Ни одна из этих партий не сможет, кажется, получить решающее преимущество на выборах. Это неминуемо приведет к формированию послевыборных коалиций. Но они, судя по всему, будут недолговечны, отчасти из-за политического менталитета, но также из-за целого ряда нерешенных ключевых вопросов, по которым у этих политических партий существуют диаметрально противоположные взгляды. Это означает, что в Сербии опять наступит период нестабильности власти, отмеченный частыми выборами. Это может продлиться несколько лет, пока политическая сцена не оформится (или снова не появится сильный лидер?). В это время кризис будет углубляться, а начатые реформы и общественные преобразования остановятся. В такой ситуации существует опасность, что недовольство общественности вновь будет скрашено демагогическими обещаниями, самообманом и стереотипными идеями о значении, мощи...
* * *
Вот в кратких чертах ответ на вопрос, как могло произойти то, что происходило за последние 15 лет с сербским народом. Ничто не происходило случайно, не являлось плодом мировых «заговоров» или «деспотической тирании» одного человека. Напротив, все, что происходило, все, через что прошли Сербия и ее народ, является результатом силы, качества, знаний и способностей сербской общественной элиты. Прежде всего политической и интеллектуальной, но также экономической, военной и духовной. Из этого следует вывод: запутанность сербской общественной элиты в стереотипных представлениях о себе и мире представляет собой одну из ключевых предпосылок того, что с нами произошло.Перевод Дарьи Костюченко
Об авторах
Антонич Слободан – профессор, социолог, философский факультет, отдел социологии (Белград)
Болчич Силвано – профессор, социолог, философский факультет, отдел социологии (Белград)
Вукадинович Джордже – ассистент, философ, философский факультет, отдел философии (Белград); главный редактор журнала «Новая сербская политическая мысль»
Вукоманович Диана – политолог, Институт общественных наук (Белград)
Димитриевич Воин – профессор, юрист, юридический факультет (Белград), директор Belgrade Centre for Human Rights; Ad hoc судья International Court of Justice
Динкич Младжан – ассистент, экономист, экономический факультет (Белград) (1990–2000); глава Госбанка Сербии (2000–2003); министр финансов Республики Сербии (2004)
Инджич Триво – политолог, Институт европейских исследований (Белград); посол в Испании (2000–2003)
Йованович Мирослав – профессор, историк, философский факультет, отдел истории (Белград)
Миятович Бошко – экономист, Центр либерально-демократических исследований (Белград)
Наумович Слободан – ассистент, этнолог-антрополог, философский факультет, отдел этнологии и антропологии (Белград)
Ристич Борислав – юрист, адвокат (Белград)
Стоянович Дубравка – профессор, историк, философский факультет, отдел истории (Белград)
Цвейич Слободан – доцент, социолог, философский факультет, отдел социологии (Белград)
Цветкович Владимир Н. – профессор, политолог, Институт философии и общественной теории (Белград); факультет гражданской обороны (Белград)
Янкович Иван – юрист, директор Центра антивоенной акции (Белград)
Болчич Силвано – профессор, социолог, философский факультет, отдел социологии (Белград)
Вукадинович Джордже – ассистент, философ, философский факультет, отдел философии (Белград); главный редактор журнала «Новая сербская политическая мысль»
Вукоманович Диана – политолог, Институт общественных наук (Белград)
Димитриевич Воин – профессор, юрист, юридический факультет (Белград), директор Belgrade Centre for Human Rights; Ad hoc судья International Court of Justice
Динкич Младжан – ассистент, экономист, экономический факультет (Белград) (1990–2000); глава Госбанка Сербии (2000–2003); министр финансов Республики Сербии (2004)
Инджич Триво – политолог, Институт европейских исследований (Белград); посол в Испании (2000–2003)
Йованович Мирослав – профессор, историк, философский факультет, отдел истории (Белград)
Миятович Бошко – экономист, Центр либерально-демократических исследований (Белград)
Наумович Слободан – ассистент, этнолог-антрополог, философский факультет, отдел этнологии и антропологии (Белград)
Ристич Борислав – юрист, адвокат (Белград)
Стоянович Дубравка – профессор, историк, философский факультет, отдел истории (Белград)
Цвейич Слободан – доцент, социолог, философский факультет, отдел социологии (Белград)
Цветкович Владимир Н. – профессор, политолог, Институт философии и общественной теории (Белград); факультет гражданской обороны (Белград)
Янкович Иван – юрист, директор Центра антивоенной акции (Белград)