Собираясь с духом, она сделала вид, что пребывает в полнейшем неведении, и невозмутимо спросила:
   – Тебя что-то беспокоит?
   – Да. Во-первых, меня беспокоит Чарли. Я всегда знал, как много он для тебя значит, но понятия не имел, что вы до сих пор встречаетесь с ним за моей спиной.
   Ошеломленная словами мужа, Люси воскликнула:
   – О чем ты?!
   – Идея пожениться принадлежит тебе, а не мне, – продолжал Себастьян. – Если ты на самом деле хочешь выйти замуж за Чарли, я немедленно дам тебе развод. Я больше не хочу, чтобы из меня делали идиота.
   – Но мне не нужен Чарли! – закричала Люси. Сейчас она даже не могла представить, что когда-то он был ей нужен. – Почему ты мне это говоришь?
   – Потому что мне надоели твои тайны! – До этого момента Себастьян лежал на спине, глядя в потолок, и избегал смотреть Люси в глаза. А теперь он повернулся и посмотрел на нее с укоризной. – С того самого момента, как ты приехала в Эмансипейшен, ты все время пыталась вернуть себе Чарли. Когда же это у тебя не получилось, ты использовала меня, чтобы здесь остаться. Так ведь?
   – Ну, вроде того.
   – Мне, как и любому другому человеку с мозгами, совершенно ясно: Чарли сожалеет о том, как с тобой обошелся, и он до сих пор тебя любит. По-моему, ты чувствуешь к нему то же самое. И ты хотела остаться здесь только для того, чтобы находиться ближе к нему. Этого не может быть! Он не может так о ней думать!
   – Себастьян, ты сейчас очень далек от истины. Ты ничего не понимаешь.
   Он рассмеялся, но в его смехе не было веселья.
   – Я не понимаю многого, особенно того, что касается женщин.
   – Ты в самом деле полагаешь, что я отношусь к тем женщинам, которые могут любить одного мужчину, а спать с другим?
   Себ пожал плечами:
   – Я подумал, что это, возможно, твой способ отыграться.
   Люси уже больше не защищалась. Глядя на мужа сверкающими от гнева глазами, она резким тоном спросила:
   – Да за кого же ты меня принимаешь?
   Себ не был готов к такому отпору. Опершись на локоть, он приподнялся, осторожно поправил выбившуюся из ее прически прядь и сказал:
   – Нет, ты не такая!
   Люси вздохнула с облегчением:
   – Тогда почему ты не веришь мне, когда я говорю, что Чарли больше ничего для меня не значит? Он для меня – пустое место!
   – То есть ты не собираешься броситься в объятия Чарли в ту же секунду, когда закончится наш договор?
   – Нет, но только… – Она вспыхнула и проговорила: – Конечно же, нет, черт возьми!
   Усмехнувшись, Себ снова улегся.
   – Пожалуй, у меня нет причин в этом сомневаться. Хотя во всем остальном я не верю ни единому твоему слову!
   Люси тут же притихла. Себастьян даже стал подозревать, что она заснула. Но она вдруг с дрожью в голосе проговорила:
   – Значит, это ты написал письмо Пенелопе и положил его в мой письменный стол, не так ли?
   Она уже обнаружила письмо! Что ж, прекрасно! Широко улыбаясь, от души наслаждаясь моментом, Себ запрокинул руки за голову и признался:
   – Да, это я написал письмо.
   – Как ты узнал?..
   Себастьяну не хотелось упоминать про отца Люси.
   – Разве это имеет какое-то значение?
   – Нет, наверное… – со вздохом ответила Люси. Себ тоже вздохнул; в глубине души он испытывал жалость к Люси, но он ненавидел ложь во всех ее проявлениях.
   – Зато имеет значение кое-что другое, – продолжал он. – Я не раз просил тебя выяснить, кто такая Пенелопа, и каждый раз ты лгала мне.
   – Но я хотела тебе рассказать!.. – воскликнула Люси. – Больше всего на свете мне хотелось тебе все рассказать! Только, понимаешь, я обещала Хейзел, что буду молчать. Если бы ты узнал об этом, ты бы попытался заставить меня писать для своей «Трибюн». Я не могла поступить с Хейзел настолько непорядочно! Видишь ли, у меня не было выбора. Ты можешь это понять?
   – С трудом. Я могу понять твои обязательства по отношению к Хейзел, тот факт, что ты не хотела ее подвести. Но я не одобряю твоего поведения. Разве это может мне понравиться?
   – Но почему бы нет? Разве тебе не нравится сознавать, что я умею не только разносить пиво?
   Себастьян внимательно посмотрел на жену:
   – Знаешь, я пока не могу это объяснить, но что-то мне не нравится в твоей колонке. Что-то мне в ней не по душе.
   Люси пододвинулась поближе к мужу и тихо сказала:
   – Поверь, прошлой ночью я как раз собиралась признаться тебе в том, что я – Пенелопа.
   И Люси рассказала, как в редакцию приходила Мэри Лиз и какое неожиданное предложение сделала ей эта знаменитая дама, Себ внимательно слушал, стараясь переварить все эти поразительные новости.
   – А я была так взволнована! – воскликнула Люси – И мне ужасно хотелось рассказать тебе об этом! Но ты тогда так со мной держался… В общем, я раздумала рассказывать.
   Себастьян прекрасно помнил, как в тот день у Люси горели глаза. И как он сделал все, чтобы этот огонь в ее глазах угас. Невольно вздохнув, он проговорил:
   – Для моего плохого настроения в тот вечер существовало множество причин, которые не имели к тебе никакого отношения.
   Люси нахмурилась и спросила:
   – А к той противной даме, адвокату в мужских брюках, это имело какое-нибудь отношение?
   Себу совершенно не хотелось говорить с Люси о своих непростых отношениях с вновь обретенной матерью. Но он вдруг вспомнил, как только что обвинял Люси в неискренности, и тотчас же подумал, что и сам кое-что от нее скрывал. Во всяком случае, ему следовало хотя бы предупредить Люси о возможном приезде Кейт. Но мог ли он рассказать жене всю эту отвратительную историю? Нет, наверное. К тому же Кейт скорее всего останется там, где и должна находиться, – в Денвере.
   Снова вздохнув, Себастьян сообщил:
   – Возможно, мне следовало сказать тебе об этом раньше, но та противная дама – моя мать.
   Люси на мгновение замерла. А потом, задохнувшись от возмущения, стукнула мужа кулачком в грудь:
   – И ты еще смеешь обвинять меня во лжи?!
   Себ взял ее лицо в ладони и посмотрел ей прямо в глаза:
   – Я не хотел говорить об этом. Но ты меня спросила, и я посчитал своим долгом сказать тебе правду. Элизабет Коул – моя мать, хотя только формально.
   Люси уставилась на него в изумлении, потом воскликнула:
   – О Господи!
   – Вот именно… Когда она на днях вошла в мою таверну, я мысленно воскликнул то же самое.
   – А я только что назвала ее противной дамой… Прости…
   Себ грустно улыбнулся и тихо сказал:
   – Уверяю тебя, долгие годы, думая о ней, я употреблял гораздо более крепкие выражения.
   Как он и опасался, Люси стала засыпать его вопросами:
   – Что ты имел в виду, говоря, что она твоя мать «только формально»? Ты давно ее не видел?
   – Только формально – потому что последние лет двадцать пять она моей матерью не являлась.
   – Но почему? Что у вас с ней произошло?
   – По правде говоря, мне бы очень не хотелось вдаваться сейчас в подробности. Я и сам пока не могу понять, что именно произошло.
   – Ну пожалуйста, прошу тебя! – умоляла Люси, прижимаясь к его груди. – По крайней мере расскажи мне в двух словах, что тогда случилось.
   Немного помедлив, Себ вновь заговорил:
   – Когда мне было лет шесть или семь, мать собрала вещи и уехала, оставив меня с отцом. Она думала только о своей карьере, которая стремительно шла в гору. И мать не думала о том, что причиняла боль другим людям. – Не подумав, под влиянием порыва, он неосмотрительно добавил:
   – Надеюсь, ты не станешь в этом похожей на нее.
   Люси мгновенно отпрянула от него. В ее глазах вспыхнуло возмущение. Себастьян поспешил обнять ее.
   – Черт возьми, Люси! Я и сам не знаю, как у меня это вырвалось. Это жестоко и несправедливо по отношению к тебе. Ты простишь меня?
   – Еще не знаю.
   Себ поцеловал жену в губы – поцеловал нежно и вместе с тем с необыкновенной страстью. Когда же он оторвался от ее губ, гнев Люси как рукой сняло. Перед ним снова была душевная и ласковая женщина, которую он с каждым часом любил все сильнее. Ее глаза блестели, а щеки разрумянились. Она посмотрела на Себа долгим и нежным взглядом, затем обняла и, поцеловав, сказала:
   – Учти, я тебя еще не простила.
   – Уверен, что ты простишь меня через несколько минут, – заявил Себ, зарываясь лицом в ее волосы и касаясь губами мочки уха. – Насколько я помню, я обещал тебе, что сегодня кровать будет ужасно скрипеть. А если ты все еще сомневаешься во мне, то я докажу тебе, что я держу свое слово!
 
   Себастьян очень удивился, когда после полудня, в то время, когда в муниципалитете должны были проходить политические дебаты с участием Мэри Лиз, в «Жемчужные врата» вошла его мать. Она была в тех же черных брюках, что и накануне, но на сей раз надела под черный пиджак серую блузку.
   Когда мать приблизилась к нему, Себ с удивлением сказал:
   – Я думал, ты сейчас в муниципалитете.
   – Все верно. Полдня я действительно провела там и скоро опять туда пойду. – Она осмотрелась. – Я пришла, чтобы получше познакомиться с твоей женой и попросить ее пойти вместе со мной. Где она?
   – Люси сейчас либо в редакции газеты, либо в муниципалитете. Ничто не может удержать ее здесь, когда Мэри Лиз произносит речь.
   Элизабет улыбнулась – тепло и ласково. Долгие годы Себастьян страстно тосковал по этой ее улыбке.
   – В таком случае я уверена: мы с ней обязательно найдем общий язык. Итак, ее зовут Люси?
   Себ кивнул и тут же подумал: «Интересно, помнит ли она, что уже встречалась с отцом Люси и обошлась тогда с ним не слишком любезно?»
   – А ты подойдешь в муниципалитет? – спросила Элизабет.
   – Честно говоря, это не входило в мои планы. – Сообразив, что вместе с Люси туда, возможно, пойдут Джеремая и Дасти, Себ добавил; – Может, загляну на несколько минут. Чтобы только посмотреть, как проходят политические дебаты.
   – Главное – это речь, которую Мэри Лиз собирается произнести в Нью-Йорке. А сейчас, во время поездки, она ее репетирует, если можно так выразиться.
   Себ кивнул:
   – Я наслышан о ее остром языке. – Элизабет снисходительно улыбнулась:
   – Некоторые считают, что вместо языка у нее ядовитое жало. Но главным образом так о ней отзываются мужчины. Мэри очень хорошо говорит. Но, к сожалению, многие мужчины принимают ее в штыки, потому что не относятся к женщинам серьезно. Надеюсь, ты не такой?
   Себ смерил мать взглядом.
   – Нет. Но порой трудно воспринимать всерьез женщину, когда она ходит в штанах.
   Даже если Элизабет и обиделась, то виду не подала.
   – Просто я открыла для себя, что в них гораздо удобнее, чем в юбках. Уверена, ты на моем месте выбрал бы то же самое.
   Себастьян рассмеялся, удивленный прямотой и искренностью своей матери.
   – Что ж, мне пора, – сказала она. – Встретимся попозже.
   Элизабет вышла из таверны, и тут Себу вдруг пришло в голову, что если уж ему все равно придется идти в муниципалитет, то лучше сделать это раньше, чем позже. Он был почти уверен, что Люси, столкнувшись с его матерью, не скажет лишнего. Но следовало принимать во внимание присутствие там ее сумасшедшей семейки.
   Себ подошел к Блэк-Джеку, тасовавшему карты.
   – Я должен сейчас уйти, – сказал он. – Думаю, у вас с Перл не возникнет проблем. Едва ли вечером здесь будет много посетителей – всех сегодня больше интересуют политические дебаты и речь Мэри Лиз. И вот еще что… Если здесь появится Чарли Уайт, гони его отсюда.
   – С удовольствием, – кивнул Джек. – Он, похоже, бежит сюда при первом удобном случае. Этот подлец как будто чует, что вы с Люси соединились не на веки вечные.
   – Мне наплевать, что он чует, а что нет. Я не хочу, чтобы он здесь снова появился хоть раз.
   – Да-да, конечно. Может, хочешь наложить запрет еще на чье-то появление? Может, больше не пускать сюда гарпию в штанах, которая только что приходила?
   Себ пристально посмотрел на друга:
   – Эта гарпия – моя мать.
   Джек уронил карты и разинул рот.
   – Не знал, что у тебя есть мать.
   – Представь, я тоже!
 
   Люси покинула редакцию позже, чем планировала, и со всех ног побежала к муниципалитету.
   Правильно ли она поступила, попросив отца и Дасти пойти вместе с ней? Во всяком случае, она надеялась, что они уже сидят в зале и заняли местечко для нее тоже – хорошо бы, если это оказалось место в первом ряду!
   Подходя к зданию муниципалитета, Люси увидела небольшую группу людей возле парадного входа – они выражали свой протест против приезда Мэри Лиз. Некоторые из них кидали в стены помидоры, а другие держали в руках плакаты, обличающие популистскую партию. И хуже всего было то, что среди протестующих находились ее отец и брат.
   Когда Люси приблизилась к ним, Дасти как раз взял в руку помидор и прицелился.
   – Ты не посмеешь! – Она схватила Дасти за рукав. – Вы скоро уедете отсюда, а мне придется здесь жить. И я не хочу, чтобы моих родственников бросили в тюрьму.
   – А я… Я ничего такого не имел в виду, просто делал то же самое, что и все остальные парни.
   Вид у Дасти был ужасающий – подбитые глаза, покрасневший и распухший нос и расцарапанные щеки и шея.
   – Как ты сегодня себя чувствуешь? – участливо спросила Люси.
   – Как будто моя голова побывала между молотом и наковальней.
   Тут в разговор вмешался Джеремая:
   – Вот что происходит, когда человек вливает себе в глотку сатанинское пойло. Это расплата за твои прегрешения.
   Люси уже собралась отвести своих родственников в зал, где начались дебаты, но тут вдруг услышала, как кто-то позвал ее. Оглянувшись, она увидела стоявшую перед ними мать Себастьяна.
   – Еще раз здравствуйте, – сказала Элизабет. – Когда мы виделись в последний раз, я находилась в ужасном состоянии и не до конца осознала, что вы – та женщина, которая поймала в сети моего сына. – Джеремая подтянул штаны и осведомился:
   – Про какого такого сына идет речь?
   Элизабет взглянула на него, прищурившись, и сказала:
   – Кажется, мы с вами уже где-то встречались, верно?
   – Я отец Люси. А то, что мы с вами уже встречались, ясно как день. Вы тогда не очень-то вежливо со мной говорили.
   – О, ради Бога, забудем об этом неприятном инциденте! Я не знала, кто вы такой. А я – мать Себастьяна.
   Джеремая повернулся к Люси и выпалил:
   – Что, твоя свекровь всегда щеголяет в штанах?
   – Прошу тебя, папа!.. – взмолилась Люси. – Нам уже давно пора идти в зал заседаний!
   Но Джеремая и бровью не повел. Нисколько не смущаясь, он снова повернулся к матери Себа и, окинув ее презрительным взглядом, проговорил:
   – Как я полагаю, вы одна из тех… суфраженок, так, кажется?
   Вскинув голову, Элизабет с достоинством ответила:
   – Если вы имеете в виду суфражисток – то да. Я действительно одна из этих женщин.
   Дасти рассмеялся и воскликнул:
   – Суфраженок! Ты, пап, ни за что не запомнишь, как правильно!
   Тут Люси пришло в голову, что пора представить брата матери Себастьяна.
   – Миссис Коул, – сказала она, – это мой брат Дасти.
   Элизабет взглянула на молодого человека и поморщилась. Дасти же улыбнулся и сказал:
   – Не обращайте внимания на мое лицо. Это громадный рассвирепевший бык швырнул меня в кусты ежевики.
   – Как же вам, однако, не повезло… – Элизабет покачала головой, потом посмотрела на помидор в руке Дасти. – Скажите, а что вы собирались делать… вот с этим?
   Люси похолодела. Какое-то мгновение ей казалось, что Дасти по простоте душевной может все выложить. Но, к ее удивлению, брат проявил дипломатичность. Сверкнув белозубой улыбкой, он сунул помидор в рот и откусил. Спелый овощ выстрелил потоком сока и семечек прямо в грудь Элизабет, испачкав ее безупречную серебристо-голубую блузку.
   – Ах, простите… – смутился Дасти.
   Элизабет вынула из кармана пиджака носовой платок и, вытирая блузку, сказала:
   – Надеюсь, Люси, вы с Себастьяном не собираетесь заводить детей. – Резко развернувшись, она направилась к входу в здание.
   И почти тотчас же к ним подошел Себастьян.
   – А почему вы не в зале? – спросил он. – Почему не слушаете речь великой ораторши?
   – Я сейчас все объясню, – ответил Дасти. – Видишь ли, пришла твоя мама и узнала папу, а он назвал ее «суфраженкой». А после этого Люси пришлось представить меня, потому что твоя мама… В общем, ее удивило мое лицо.
   – А женщине негоже думать плохо про мальчика, если с ним произошел несчастный случай, – вмешался Джеремая.
   – На самом деле даже два несчастных случая, – уточнил Дасти. – Когда мы с папой пришли сюда, все парни бросали помидоры в стены. Я подумал, что это очень весело и забавно. Поэтому немного помог, вот и все.
   – Понимаешь, – снова вмешался Джеремая, – когда подошла твоя мать, у Дасти в руке оставался помидор. И она спросила, что Дасти собирается с ним сделать. Но мой сын не такой дурак, чтобы признаться, что он хотел залепить им в стену муниципалитета!
   – Да, верно, – подхватил Дасти. – И я сделал вид, что просто собирался его съесть. Но мне не повезло… Проклятый помидор брызнул соком на красивую одежду твоей мамы. И тогда она сказала что не хочет, чтобы вы с Люси заводили детей. Видишь, я совсем не виноват!
   Люси искоса поглядывала на Себастьяна, со страхом ожидая вспышки гнева. Но, к ее удивлению, Себ не произнес ни слова. Решив, что пора вмешаться, Люси бодро затараторила:
   – А теперь, если мы хотим занять хорошие места, нам, наверное, следует поторопиться…
   Себастьян молча кивнул, и все направились в главный зал муниципалитета. Но свободных мест, к сожалению, не оказалось, и им пришлось слушать речь стоя, выстроившись в ряд у дальней стены.
   Мэри Лиз, облаченная в черное атласное платье с кружевной отделкой, говорила о социализме, о «многовековой тирании» и о «британском золоте». Она обличала купавшихся в роскоши богачей – таких, как Рокфеллер, – и постоянно напоминала о бедственном положении бедняков, ютившихся в трущобах. Заканчивая речь, Мэри воскликнула:
   – И вы, фермеры, должны наконец-то возвысить свой голос!
   Зал одобрительно загудел, а затем взорвался аплодисментами. Мэри же, вытащив платок, утерла пот со лба.
   – Вот что значит «женщина со змеиным языком», – прокомментировал Джеремая, когда они уже вышли на улицу.
   – А куда вы все направляетесь? – неожиданно спросил Себастьян.
   – Может, обратно в таверну? – предположила Люси.
   – После такой речи, наверное, многим захочется промочить горло, – заметил Джеремая. – Боюсь, Себ, без нашей помощи твои работники не справятся.
   – Я с удовольствием помогу! – заявил Дасти.
   – Не сомневаюсь. – Себастьян покачал головой. – Только этого мне не хватало! Вся семейка Престонов в роли помощников…
   Весь путь до таверны все четверо проделали в полном молчании. Себастьян сразу же поспешил к бару, оставив Люси с отцом и братом.
   – Послушайте, – сказала она, пытаясь облегчить мужу жизнь, – а может, вам обоим сесть за столик? А еще лучше – пойти в гостиницу. Не думаю, что нам с Себом сегодня понадобится ваша помощь.
   Джеремая ненадолго задумался, потом сказал:
   – Мы сядем за столик. И если все-таки понадобимся, то будем под рукой.
   Люси уже собралась отвести отца с братом к их столику, но тут вдруг увидела, как в таверну вошла Элизабет Коул.
   – А я как раз хотела с вами поговорить, – сказала она, приблизившись. – Я чувствую себя ужасно неловко из-за того, что наговорила вам лишнего. И мне бы хотелось помириться с вами, таксказать, загладить вину. Заказать вам коньяку, Джеремая?
   Люси съежилась, ожидая от отца колкого и язвительного ответа, но его слова удивили ее.
   – Очень мило с вашей стороны. Но только я не пью спиртного.
   – Да что вы, мистер Престон!.. Коньяк – это просто лечебный бальзам. Вы меня очень обидите, если откажетесь составить мне компанию.
   Люси со страхом смотрела на отца, но тот снова удивил ее. Расплывшись в улыбке, Джеремая проговорил:
   – Ну, раз вы так ставите вопрос, уважаемая миссис Коул, я буду счастлив откликнуться на ваше любезное предложение. И пожалуйста, зовите меня просто Джеремая.
   Элизабет, которая была выше Джеремаи на целую голову, взяла его под руку и сказала:
   – А мое имя – Элизабет. Я хочу, чтобы вы звали меня именно так. – И они направились к бару.
   Люси посмотрела им вслед, затем бросила вопросительный взгляд на брата.
   – Вот уж не ожидал… – удивился Дасти, почесывая в затылке. – Что же все это значит?
   – Не знаю… – Люси пожала плечами. – Да, не знаю – и знать не хочу! – Она схватила брата за рукав и, пристально глядя на него, добавила: – Мне пора приниматься за работу, и я хочу, чтобы ты не впутывался в неприятности и держался подальше от пива, понятно?
   – Не волнуйся, – уверял Дасти, – я теперь капли пива в рот не возьму.
   – Вот и хорошо, – кивнула Люси.
   Она направилась к бару и взяла со стойки поднос. Себастьян, стоявший рядом, покосился на нее и проговорил:
   – Неужели там, в укромном уголке, сидят твой отец и моя мать? Неужели они вместе пьют коньяк? Или у меня что-то со зрением?
   – Все верно, это они. Твоя мать вошла в таверну, извинилась перед папой за то, что наговорила ему раньше, и предложила выпить коньяку. Знаешь, я в жизни не видела, чтобы папа пил что-нибудь крепче ячменного напитка.
   Себастьян в задумчивости кивнул, затем снова взглянул на столик в дальнем углу:
   – Если там что-то пойдет не так, ничего не желаю об этом знать!
   Люси улыбнулась и ответила:
   – И я тоже!
   Вскоре таверна стала заполняться посетителями, и, конечно же, многие из них оживленно обсуждали речь Мэри Лиз. Когда же за старенькое пианино уселся пианист, начались танцы, и в какой-то момент Люси вдруг заметила, как мимо нее вихрем пронеслись Элизабет Коул и ее отец, исполнявшие нечто среднее между кроссом, полькой и вальсом. Кружась в танце, Джеремая весело смеялся и задорно кричал:
   – Ух ты! Ох-хо-хо!
   Люси несколько раз видела, как отец с матерью танцевали на фермерских вечеринках, однако никогда еще Джеремая не выглядел таким возбужденным, таким бесшабашно веселым! Взглянув на мужа, Люси увидела, что и он с изумлением смотрит на эту пару – конечно же, Себастьян не ожидал от своей матери ничего подобного.
   Джеремая и Элизабет танцевали вместе весь вечер, останавливаясь только для того, чтобы перевести дух и еще немного выпить. Люси не знала, что и думать об этом. Во всяком случае, она старалась убедить себя, что в поведении отца не было ничего предосудительного. Она с беспокойством поглядывала на Себастьяна, но всякий раз видела в его ответном взгляде только глубокую нежность. В такие мгновения она почти физически ощущала прикосновения его рук и тепло его дыхания. Охваченная чувством к Себастьяну, понимая, что никогда в жизни не сможет полюбить другого так сильно, как любит этого мужчину, Люси отчаянно надеялась, что настанет время и Себастьян забудет об их договоре. Если он останется ее мужем навсегда, она будет самой счастливой женщиной на свете!
 
   На следующее утро Люси ужасно не хотелось вставать с постели и идти к Хейзел, но она обещала Мэри Лиз, что до ее отъезда из города очередная колонка Пенелопы непременно появится в газете. Так что ей ничего другого не оставалось, как пойти в редакцию пораньше и рьяно взяться за дело.
   После долгого и утомительного дня Люси наконец развернула первый экземпляр и, как обычно, перечитала свою колонку.
 
   «УИКЛИ РАСТЛЕР»
   Эмансипейшен, Вайоминг, выпуск 1
   Пятница, 17 июля 1896 года. № 43
 
   СПРОСИТЕ У ПЕНЕЛОПЫ!
   БЕСПЛАТНЫЕ СОВЕТЫ!
 
   Дорогая Пенелопа! Я никогда не писала вам раньше. Спрашиваю сейчас вашего совета, потому что хочу знать, как девушка, которая не похожа на других – знаете ли, если она выше остальных девушек ростом, – может найти настоящую любовь. Я бы хотела познакомиться с симпатичным высоким парнем. Но всем им, по-моему, нравятся невысокие девушки. Так как же мне найти для себя высокого парня?
   Мечтающая о любви
 
   Дорогая Мечтающая о любви!
   Пожалуйста, не считайте себя непривлекательной! И рост, и размер, и внешность – это не главное. Самое главное – то, что у вас в вашем сердце. Только это имеет значение.
   Беру на себя смелость предположить, что вы ищете свою любовь не там, где нужно. Иногда то, что мы больше всего хотим, можно найти, если посмотреть немного повнимательнее. Почему бы вам не обратить внимание на мужчин немного ниже вас ростом? Возможно, мужчина, которого вы ищете, уже здесь, а вы были просто сбиты с толку собственными «высокими» запросами. Советую вам начать искать настоящую любовь так, словно вы строите дом. Начните с фундамента.
   Пенелопа

Глава 23

   В воскресное утро Люси нежилась в объятиях Себастьяна, пребывая в блаженном состоянии между сном и бодрствованием. Она никогда в жизни не чувствовала такого полного, такого безграничного счастья. Потому что рядом с ней был любимый мужчина.
   Себастьян, слава Богу, не сказал ей ни единого слова о том, что произошло между его матерью и ее родственниками возле здания муниципалитета. Его только удивило и даже немного; позабавило то обстоятельство, что Элизабет с Джеремаей танцевали вместе весь вечер.
   Что же касается Люси, то ее необыкновенно заинтриговало странное поведение отца. Накануне отец снова нанял коляску и уехал из города «по делам», как он выразился. Вернувшись поздно, во второй половине дня, он так и не сказал, что у него были за «дела», но выражение его лица так и осталось таинственным. Так что же замышлял отец? И не было ли это как-то связано с Элизабет Коул?