Айвори Джудит. Право первой ночи

   Ох уж эта его самоуверенность! Однако Эдвина считала своим долгом спустить его с небес на землю.
   — Нет, мистер Тремор, — возразила она, — воображение, конечно, приятная вещь, но мы оба знаем, что оно не имеет ничего общего с реальностью. Я тоже могла вообразить, что ваши усы исчезли без следа. — Она коснулась пальцем его губы прежде, чем сообразила, что делает. Тут же отдернула руку и продолжала: — Вот это реально. А у вас остались лишь память и мечты.
   Его густые брови поползли вверх. Он рассеянно пощупал свою верхнюю губу в том месте, которого коснулся ее пальчик. Ничего подобного он не ожидал и не сразу пришел в себя. А потом рассмеялся тем низким смехом, от которого так сладко замирало ее сердце.
   — Ого, мисс Боллаш, уж не заигрываете ли вы со мной?
   С чего он взял?! Но по щекам уже пополз предательский румянец, и Эдвина потупилась.
   — Нет, конечно, нет!
   — Да! — настаивал он.
   — Нет! — Она отчаянно трясла головой, но так и не смогла сдержать улыбки.
   — Да! — Он ласково приподнял ее лицо за подбородок и вполне серьезно добавил: — Берегитесь, мисс Боллаш! Мне нравится такая игра, но еще больше нравится то, к чему она ведет, а вам нет!
   Она не сразу осмыслила его слова, завороженная взглядом ярко-зеленых глаз, загадочно сверкавших в сумрачном коридоре. От этого взгляда у нее захватило дух. Да, да, он прав: «Берегитесь, мисс Боллаш!»
   И все же она ничего не могла поделать со своей глупой улыбкой. Ведь он считает ее хорошенькой. Он не шутит, не издевается над ней. И это не давало ей покоя все утро. Ведь она успела почувствовать его восторг. И то, как ей необходим этот восторг. Восторг в глазах мужчины.
   — Не стоит шутить со мной, Винни, — произнес он, отвлекая ее от сладостных грез. — Я проведу вас до конца пути. Рано или поздно, но я до вас доберусь! — И он добавил слово, недавно выученное им с таким трудом: — Воз-му-ти-тель-но! Как бы возмутительно это вам ни показалось!
   Только теперь Эдвина осознала, что недооценила мистера Тремора. Что он умен и обаятелен и хорошо знает себе цену. Все это давало ему определенную власть над людьми, и Эдвине следовало опасаться этой власти. Поняла она и еще кое-что: достаточно было одного его присутствия, чтобы кровь начинала быстрее бежать по ее жилам.
   В этот вечер было положено начало традиции, порожденной ее девичьими страхами. Не найдя в себе сил объективно следить за работой его речевых органов, Эдвина изобрела способ не только обучить мистера Тремора правильной речи, но и слегка повлиять на его образ мыслей.
   — Нынче вечером я бы хотела отвести вас в библиотеку, чтобы читать вам вслух, — как можно небрежнее сообщила она. — Вы будете привыкать к литературному языку и немного познакомитесь с классикой.
   В библиотеке они расселись по разные стороны от незажженного камина: мистер Тремор на диване, она в кресле с выбранной наугад книгой.
   Эдвина полагала, что его выдержки едва ли хватит на час с небольшим. Но стоило ей начать читать — это был драйденовский перевод «Метаморфоз» Овидия, — как мистер Тремор весь обратился в слух. Он буквально впитывал размеренные звуки поэтической речи. Даже позволил себе сползти с дивана и улечься прямо на ковер, закинув за голову одну руку, а другой прижимая к груди касторовый цилиндр (ему так полюбился этот головной убор, что он не расставался с ним весь вечер).
   Во время чтения он ни разу не перебил Эдвину своими замечаниями. Ему было не до споров. Он лишь иногда уточнял смысл незнакомых слов. В итоге чтение затянулось на три часа, пока Эдвина не охрипла окончательно. Последней по его просьбе она читала «Мифологию» Буллфинча.
   Правда, под конец его охватила дремота. Он прикрыл глаза своим цилиндром и лежал совершенно тихо, неподвижно. Его пес растянулся рядом на ковре. Глядя на них, Эдвина невольно улыбнулась.
   Она закрыла книгу и положила руку на обложку. И в тот же миг от странного, непривычного ощущения у нее захватило дух. Она поначалу нерешительно, а потом все с большей силой стала давить на то место, куда проникла его рука этим утром. Винни и представить себе не могла, что ей захочется это сделать. Возмутительно, унизительно! Он не только знал об этой неприличной, животной части ее тела, он был уверен, что она...
   Эдвина не смела размышлять дальше, однако воспоминание о его сильной, умелой руке было слишком свежо.
   Все, хватит, довольно! Так можно додуматься до чего угодно! Но в последнее время она только и делала, что думала о вещах, о существовании которых предпочитала не вспоминать вовсе...
   Винни постаралась стряхнуть с себя наваждение, встала и пошла к полке, чтобы поставить книгу на место. Однако при взгляде на корешок ей снова стало не по себе. Из «Мифологии» Буллфинча она по какому-то наитию выбрала самую последнюю вещь, «Эпоху мифов», начинавшуюся словами:
   «Пигмалион был чудесным скульптором, с великим искусством создавшим из слоновой кости изображение юной девы, казавшейся живой...»
   Винни в замешательстве оглянулась на мужчину, дремавшего возле камина. Не она ли с великим искусством создавала из него изображение английского джентльмена?
   «И творение его было столь совершенно, что он полюбил ее всем сердцем...»
   А ведь Эдвина даже превзошла Пигмалиона и отлично это понимала. Ее творение было не просто совершенно — оно полностью соответствовало ее представлению об идеальном мужчине.
   «И Пигмалион воскурил благовония... и совершил жертвоприношение на алтарь Венеры...»

ЧАСТЬ II
ВИННИ

   ...И начался праздник в честь Венеры... Жертвы были возложены, и алтари курились благовониями... Когда Пигмалион закончил обряд, он припал к алтарю и взмолился: «О всемогущие боги, прошу вас дать мне в жены...» — он не посмел сказать «мою деву из слоновой кости», но сказал: «...деву, подобную созданной мною из слоновой кости»!

Томас Буллфинч. Пигмалион (Эпоха мифов)

Глава 13

   Винни потеряла отца, когда ей едва исполнилось семнадцать. Это произошло через одиннадцать лет после того, как мать оставила их навсегда, чтобы найти свою гибель где-то на краю земли. Она так много путешествовала, что проследить за ее передвижениями не было никакой возможности. Письмо с уведомлением о ее смерти обошло полмира, прежде чем дошло до Винни и ее отца, и они узнали, что леди Сэссингли скончалась от пневмонии то ли в Африке, то ли в Индии, а может, и в Китае.
   За воспитанием Винни следила целая плеяда гувернанток и ее отец, целиком поглощенный своими научными изысканиями, несмотря на искреннюю привязанность к дочери. Он был известным лингвистом и успел написать не одну монографию, не считая множества руководств для практических занятий.
   Когда Лайонел Боллаш, высочайше титулованный профессор Боллаш, маркиз Сэссингли, единственный сын и наследник герцога Арлеса, внезапно скончался, все ожидали, что его дочь найдет приют у его кузена, Милфорда Ксавье Боллаша, бедного родственника, обладавшего всего лишь правом именоваться лордом.
   Каково же было удивление окружающих, когда Ксавье Боллаш, унаследовавший не только маркизат своего кузена, но и все его состояние и поместья, выдворил Эдвину из дома ее отца. Однако на этом ее злоключения не кончились, и на семью обрушился новый удар.
   Четвертый герцог Арлес, живой и крепкий старик, на которого могла рассчитывать Эдвина в эти трудные дни, был застигнут грозой в собственном парке и погиб от прямого попадания молнии. Это случилось через три дня после смерти сына. А Ксавье всего за неделю стал не только маркизом Сэссингли, но и герцогом Арлесом, графом Гренневиком, виконтом Бервиком и прочая, и прочая... Эдвина уж и не помнила всех его титулов.
   Ксавье не собирался миндальничать с семнадцатилетней Эдвиной и заявил ей прямо:
   — Я не буду с тобой возиться, дорогая. Тебе не видать мужа как своих ушей. У тебя нет ни клочка земли. Господь свидетель, ты настоящее чучело. Но и этого мало: ты окончательно уничтожила в себе женшину, переняв у отца идиотское увлечение какой-то никому не известной наукой!
   В таком же духе он сообщил Эдвине, что употребил ее приданое с толком: приобрел новую карету с герцогским гербом на дверце, восемь чистокровных рысаков и новую ливрею для кучера.
   На прощание Ксавье заявил:
   — Лучше бы тебе родиться мужчиной!
   Наверное, он забыл, что в таком случае ему не достались бы ни поместье, ни титул.
   Но увы, Эдвина была всего лишь девочкой, смешной неуклюжей девочкой, потрясенной столь неожиданной и горькой потерей и вопреки своему отцу и деду до последней минуты верившей в порядочность кузена Ксавье. Она не хотела мириться с реальностью даже тогда, когда Мильтон захлопнул дверцы кареты, направлявшейся к дому его сестры. Боже милостивый, ей пришлось искать приют у сестры своего дворецкого!
   Правда, со временем герцог Арлес проявил о ней некоторую заботу, естественно, на свой лад. До министра внутренних дел дошли вести о ее бедственном положении, и Ксавье предписали компенсировать мисс Боллаш разбазаренное им приданое. Вполне понятно, что о возвращении давно проданных земель и потраченных денег не могло быть и речи, и кузен скрепя сердце решил избавиться от единственной части наследства, так и не нашедшего применения — научной, библиотеки профессора Боллаша, а заодно и старого дома маркиза на Найтсбридже, где эта библиотека размещалась.
   Мистер Тремор спросил ее, каков он — герцог Арлес? Что еще могла бы она вспомнить, кроме его алчности? Что он был живучим старикашкой? Ему давно перевалило за шестьдесят, когда он получил наследство. Эдвину с детства поражала его способность быть в центре внимания. Он знал всех и вся, он вечно что-то затевал, устраивал званые обеды и приемы. Он постоянно стремился к власти и ко всеобщему обожанию и почти всегда добивался своего.
   Эдвина и сама не устояла перед его обаянием. Конечно, центром ее мироздания всегда оставался отец, но и он временами казался ей лишь луной, отражавшей ослепительное сияние кузена Ксавье.
   Она умудрилась употребить полученное от отца наследство самым непредсказуемым
   образом. Лайонел Боллаш никогда бы и не подумал о том, чтобы извлечь из своих знаний выгоду. Блистательный маркиз Сэссингли, потомок одного из самых влиятельных и богатых семейств в Англии, он не испытывал нужды в деньгах и занимался наукой исключительно ради собственного удовлетворения. Эдвине пришлось самой заботиться о себе, и это стало предметом ее тайной гордости. Она любила свою работу.
   Тем не менее она не могла не затаить обиду на Ксавье вкупе с каким-то странным чувством стыда.
   Одна из ее первых учениц, знавшая обо всех этих событиях, как-то заметила:
   — Ох, пожалуй, так даже лучше! Иногда случается нечто подобное.
   Конечно, она хотела утешить Эдвину, но у той ее слова вызвали ужас.
   Кому лучше? Уж не значит ли это, что получи Эдвина право выбора — она обрекла бы себя на такие потери?! Чтобы добиться своего? Надеясь, что в итоге это обернется к лучшему?
   Да разве может человек в здравом уме пожелать себе такой «удачи»?!
   Как это ни странно, но родители той самой студентки были весьма возмущены поступком Ксавье. Его осуждал практически весь свет. Но мало-помалу возмущение утихло. Жизнь пошла своим чередом. Не прошло и года, как по утрам в гостиной у Ксавье снова стали толпиться посетители, вернее, просители, искавшие у него поддержки своим предприятиям. Такие люди никогда не упустят возможности побывать на ежегодном балу.
   На том самом балу, где Эдвине побывать так и не довелось: сначала она была слишком юной, а потом вывезти ее в свет стало просто некому. Не собиралась она и наносить визиты своему кузену, тем более что ее вряд ли пустили бы даже на порог. Из-за этого она в какой-то мере чувствовала себя изгоем: маленький жалкий кораблик, выброшенный на мель. Она умела оснастить для большого плавания корабли своих учениц, тогда как ее собственные паруса так и не смогли поймать попутный ветер.
   На следующее утро Мик, как всегда, гладко выбрил щеки и нижнюю губу, но не тронул верхнюю. За несколько часов на ней уже успела появиться темная щетина.
   Он сполоснул лицо, вытерся полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. Темная поросль на верхней губе напоминала грязное пятно. Лучше, когда он выбрит дочиста. Наверное, через несколько дней усы отрастут и он будет выглядеть, как и прежде. Но сейчас на него смотрело его новое лицо, недовольное этой дурацкой губой. Как будто он пил сок и забыл вытереть губы.
   Так каким же он хочет быть? Старым или новым?
   Мик не мог ответить на этот вопрос и оттого нервничал все сильнее.
   Он непременно должен сделать выбор, ведь на свете не может быть двух Миков!
   Почему бы просто не избавиться от щетины — да и дело с концом? Сделать так, как нравится Винни. Ведь она пугается всякий раз, стоит напомнить ей о том, что он — существо противоположного пола. Ну что ж, он больше не будет ее пугать. Станет шелковым, самым джентльменским джентльменом из всех. Конечно, все эти ее причуды насчет хорошего тона сплошная чушь, но мало-помалу Мик начинал понимать, что именно заставляет джентльменов играть по их дурацким правилам.
   Он повернул голову, стараясь разглядеть аккуратно подстриженный затылок. На той неделе к ним приходил парикмахер. Теперь его волосы не задевают за воротник. Высокий и крахмальный, он был таким тугим, что Мик едва не задохнулся, надев его в первый раз. Мильтон терпеливо показывал ему, как следует завязывать галстук, Мик честно попытался сделать это утром, но так ничего и не получилось.
   Хотя внешне он все больше походил на того, кого они собирались из него вылепить — кажется, виконта? — в душе он по-прежнему оставался Миком из Корнуолла, ютившимся в каморке под сапожной лавкой возле Вест-Маркета.
   Винни нравился результат ее трудов, и та его часть, которую он посчитал низменной, животной, побуждала его продолжать в том же духе. Ха, Мик мог отколоть и не такую шутку, если хотел понравиться какой-нибудь девчонке! Однако другая часть его души все еще колебалась.
   Его речь стала другой. Такой, как и поведение. Но самое странное то, что и мысли его становились другими. Что за чертовщина с ним творится? И почему его это так тревожит? Почему он все чаще задумывается над тем, как хорошо было бы сойтись с такой порядочной женщиной, как Винни Боллаш? Хотя, конечно, она не назвала бы порядочным то, что он желал от нее получить... Нет-нет, только не Винни! Ему вообще не следует думать о ней подобным образом. Но вот, например... какая-нибудь портниха. Похожая на Винни Боллаш. Добрая, умная, трудолюбивая. И верная. Ведь все до единой благородные дамы, с которыми Мику приходилось иметь дело, были замужем! Но Винни... то есть женщина, похожая на Винни Боллаш, никогда не пойдет на измену. Черт побери, ведь даже вчера она не вышвырнула его на улицу после всего, что он натворил, и продолжала с ним заниматься! Для этого нужно быть по-настоящему верной своему долгу. И мужественной. Да, непременно мужественной.
   И он решительно взял в руки бритву и обратился к своему отражению, тщательно выговаривая каждое слово:
   — Я полагаю, старина, что лучше тебе сбрить усы. Это отличная мысль.
   Ни дать ни взять светский франт! Зато он теперь живет в чистой и сухой комнате. В его каморке под сапожной лавкой начинался потоп всякий раз, как на улице шел дождь. Кроме того, Мику было приятно, что он не валится с ног от усталости каждый вечер. Его регулярно кормили сытной, здоровой пищей. Не говоря уже о новых словах — он выучил их великое множество и произносил так, что его понимали с первого раза! Вот что казалось ему настоящим чудом.
   Оказывается, это чертовски приятно — знать, что ты можешь выразить любую мысль или чувство и получить на свои слова ответ собеседника. Мик и не подозревал, как много душевных сил приходилось тратить только ради того, чтобы его поняли. Не говоря уже о практической стороне дела. Теперь Мильтон не переспрашивает по пять раз, что ему нужно, а Молли Рид от души смеется над его шутками. Выходит, правильная речь — не только полезная, но и приятная штука! Мик уже представлял, с каким шиком будет объяснять очередной экономке, что он не пришел сюда побираться, а предлагает очистить их дом от заразы, давно ставшей проклятием для всего Лондона.
   Полезная вещь... Мик глянул на бритву, которую до сих пор держал в руке. Удобная рукоятка из слоновой кости, острое, гладкое лезвие... Ему нравилось пользоваться этой бритвой — она нисколько не раздражала кожу.
   Его взгляд скользнул по руке, державшей бритву. Сильная рука, и вдобавок чистая — ни шрама, ни царапины. Это петому, что Мик никогда не сунет руку в крысиную нору. И слава Богу — из-за рук ему никогда не удалось бы выдать себя за джентльмена. Он и так дал маху, согласившись расстаться со своими усами ради пары стройных ножек. Все равно они ему не достанутся — нечего и мечтать.
   Однако, как ни глупо выглядело его поведение, Мик старательно взбил пену, намылил губу и сбрил всю щетину. Потому что ничего не мог с собой поделать. Он был готов на все, чтобы хоть одним глазком еще раз взглянуть на эти ножки.
   По иронии судьбы в эти минуты в спальне на другом конце коридора Винни тоже разглядывала себя в зеркале. Правда, смотрела она несколько по-иному. Потому что находилась от зеркала на некотором расстоянии и изучала свое обнаженное тело.
   Никогда в жизни она не позволяла себе вот так раздеваться средь бела дня ради того, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Это просто не могло прийти ей в голову. Но сегодня утром, сняв ночную рубашку, она остановилась, чтобы взглянуть на себя.
   Ее тело. Первым делом ей бросились в глаза слишком длинные ноги. Она никогда над этим не задумывалась. Но если присмотреться, не такие уж они длинные — скорее стройные и даже симпатичные. Впервые в жизни она честно могла сказать, что ей нравится какая-то часть ее тела. До сих пор эта проблема ее не занимала. Зато теперь она рассмотрела свои ноги очень внимательно и осталась довольна.
   Но все остальное... ох, лучше и не глядеть вовсе! Слишком маленькие груди напоминали какие-то нелепые нашлепки. Талия тощая, как у осы, бедра и ягодицы пышные, словно подушки.
   Ее взгляд невольно задержался на том месте, где сходятся бедра. Оно заросло густыми курчавыми волосами чуть более темного оттенка, чем волосы на голове. Винни потрогала их. Жесткие, как... Как усы!
   Она попыталась представить, как выглядит это место у Мика Тремора. И не смогла. Те миниатюрные штучки, что довелось ей увидеть на скульптурах херувимов, те детские пенисы (да, именно так это называется!) казались какими-то беззащитными. И напоминали улиток, вытащенных из раковины, что никак не вязалось с обликом мистера Тремора. На скульптурах взрослых мужчин их причиндалы были стыдливо прикрыты фиговым листком, и Эдвине приходилось полагаться лишь на собственное воображение, которое никак нельзя было считать правильным.
   И вдобавок — что за странное слово? Она попробовала произнести его одними губами. Причиндалы. Ее губы вытянулись, как для поцелуя. На что это может быть похоже? А волосы? На причиндалах растут усы?
   Все еще чувствуя себя смущенной и глупо хихикая неизвестно над чем, Винни принялась одеваться. Она как раз собиралась уложить волосы, когда в дверь громко постучали.
   От неожиданности она подскочила, словно ее поймали на чем-то неприличном. О Господи, ну и торопыга этот мистер Тремор! Наверняка уже оделся и ждет ее в гостиной!
   Но тут же выяснилось, что это был Мильтон.
   — Вы позволите мне войти, миледи? — необычно торжественным тоном произнес дворецкий.
   — Да, конечно! Что-то случилось?
   — Я... ну... — Он замялся, не зная, с чего начать, но все же решил довести дело до конца. — Я служу вашей семье... — старик прокашлялся, набираясь духу, и продолжал все более уверенно: — уже очень много лет и никогда не позволял себе лезть не в свое дело, миледи. — Винни молча ждала, что он скажет дальше. Ему явно нелегко давалась эта речь. — Я помню ту ночь, когда вы появились на свет.
   — Да, Мильтон. В чем дело? Тебя что-то тревожит?
   — Ну... — Он постарался принять как можно более внушительную позу, нервно кусая губы. — Ну... Мы обсудили это с миссис Рид, и мы подумали... — И старик торопливо выпалил: — Мы подумали, что мистеру Тремору лучше поселиться внизу, рядом со мной!
   Эдвина опустилась в кресло, удивленно глядя на дворецкого.
   — Почему?
   — Миледи, — сурово отвечал Мильтон, — вы живете на одном этаже с мужчиной... ну, он... мы, конечно, не считаем... да и никто так не считает... Но вы понимаете, с некоторых пор... И он повсюду бывает с вами...
   — Вы решили, что ему неприлично находиться на одном этаже со мной?
   — Да, миледи!
   Боже милостивый, кто бы мог ожидать такую отповедь от Мильтона, любившего ее всей душой? Эдвина молча кивнула в знак того, что поняла его намек.
   — На первом этаже пустуют восемь комнат, — с воодушевлением продолжал он, — и мистер Тремор мог бы занять любую, на свой вкус. Я сам все подготовлю, предупрежу его и помогу переселиться...
   — Нет. — Она покачала головой. — Я сама ему скажу.
   Конечно, Мильтон прав. Не следует держать... джентльмена у себя в доме на одном этаже с собственной спальней. И как ей самой до сих пор это не пришло в голову?
   — Я ему скажу, — повторила она. — Все объясню. — И она ласково посмотрела на Мильтона, единственного по-настоящему близкого ей человека. — Спасибо, что вразумили меня.
   — Поверьте, это в ваших же интересах, — многозначительно кивнул Мильтон. — Вы росли у меня на глазах, леди Боллаш. — Он всегда обращался к ней именно так — как к дочери маркиза. — И я почитаю за честь вам служить. Мне бы не хотелось видеть вас расстроенной, когда придет время с ним расстаться. Поверьте, я никогда не оставлю вас, что бы ни...
   Ах вот оно что! Его беспокоит не нарушение приличий и не возможные сплетни! Он боится, что Эдвина сама может натворить глупостей!
   — Это... — Старик снова замялся в поисках нужных слов. — Вообще, мне кажется, мистеру Тремору лучше поселиться внизу, рядом со мной.
   — Да, это верно. — Она снова кивнула и в третий раз пообещала: — Я сама ему скажу!
   Винни собиралась выполнить свой неприятный долг прямо сейчас. Она спустится вниз, найдет мистера Тремора и все ему объяснит. Она объяснит, что он стал... человеком? Да, пожалуй. Стал человеком не только в ее глазах, но и в глазах окружающих.
   Отвратительно! У нее просто не повернется язык такое сказать. Спрашивается, кем же он был до сих пор?
   Бог его знает! В одном Винни не сомневалась: он уже не тот, кем был. Крысолову не возбранялось поселиться в самой удобной комнате для гостей. Но Мику нельзя оставаться в двух шагах от ее спальни, особенно после того, как у Винни появилась привычка вертеться голой перед зеркалом.
   Теперь это стало важно. И она должна ему об этом сказать.
   И все же у нее не хватило решимости. Она повернулась на полдороге и поспешила укрыться в лаборатории. Винни долго сидела в оцепенении, уставившись в свои записи и тщетно пытаясь найти подходящие слова.

Глава 14

   Весь день Винни собиралась поговорить с Миком, но что-то мешало ей. Она и сама не понимала, что именно. Ведь это ее дом. И она вольна поступать по своему усмотрению. Но почему-то разговор так и не состоялся.
   К тому же Мик показался ей в этот день необычно задумчивым, даже подавленным — Винни впервые видела его в таком состоянии. Она дала ему задание и велела тренироваться с помощью зеркала и граммофона. Через полчаса Винни решила проверить, как идут занятия. Похоже, все это время Мик сидел молча, теребя пальцами верхнюю губу — между прочим, свежевыбритую и гладкую. Зато тугие желваки, выдававшие внутреннее напряжение, играли у него на скулах до самого вечера, и у Винни просто не хватило духу завести речь о переселении. Она решила отложить разговор на завтра.
   Однако утром Мик куда-то исчез.
   Правда, он и до этого пару раз уходил из дому, кратко поясняя: «Чтобы разобраться с делами». Причем Эдвина понятия не имела о том, что у него за дела. Она знала, что где-то в городе Мик оставил свой зверинец. Кроме того, он наверняка был не прочь щегольнуть перед старыми приятелями своими светскими замашками.
   Мик вернулся только в полдень. Эдвина сидела в библиотеке и читала, когда вдруг раздался грохот на заднем крыльце. Вслед за этим последовала странная возня во дворе.
   И только через несколько минут раздались шаги в коридоре — более тяжелые, чем обычно, но Эдвина их сразу узнала.
   Наконец он возник на пороге и с ходу объявил:
   — Это в каретном сарае!
   — Что в каретном сарае?
   — Крысы. Оттуда они пробрались в дом. А в сарае у них гнездо. Айда разберемся с ними!
   — Вы хотите, чтобы я помогла вам ловить крыс? — рассмеялась Эдвина.
   — Это забавно, — сообщил Мик с довольной улыбкой. Эдвина впервые видела его таким довольным за последние два дня. Забавно. Да, так мог сказать только старый знакомый Мик Тремор, для которого вся жизнь не более чем забавная шутка.
   Она откинулась в кресле, не в силах подавить ответную улыбку. А почему бы и нет? Почему бы не взглянуть на жизнь с его точки зрения? Разве ей нельзя немного развлечься?