Азимов Айзек. Край Основания

   Пилорат покраснел от удовольствия.
   — Счастлив, что вы читали. Я сократил, разумеется, потому что «Ревю», не напечатало бы более полного исследования. Я предполагаю сделать трактат на эту тему.
   — Хотел бы, чтобы вы это сделали. Во всяком случае, как только я прочитал статью, у меня возникло желание увидеть вас. Я даже хотел посетить Терминус с этой целью, хотя это очень сложно...
   — Почему? — спросил Тревиз.
   Квинтезетц выглядел смущенным.
   — Простите, если я скажу, что Сейшел не жаждет присоединиться к Федерации Основания и не приветствует какие-либо общественные связи с Основанием. Мы, видите ли, традиционно нейтральны. Даже Мул не тронул нас, если не считать того, что вырвал у нас официальное заявление о нейтралитете.
   По этой причине любое заявление на разрешение посетить территорию Основания, а Терминус в особенности, вызывает подозрение, хотя такой ученый, как я, занятый академической работой, вероятно, все-таки добился бы паспорта. Но теперь в этом нет необходимости — вы сами прибыли ко мне. Я едва верю этому и спрашиваю: почему? Или вы тоже слышали обо мне, как и я о вас?
   — Я знаю ваши работы, С. К., и в моих записях есть выдержки ваших статей. Вот почему я и приехал к вам. Я исследую вопрос о Земле, как о планете, на которой появилось человечество, и о раннем периоде освоения и заселения Галактики. Я приехал сюда, в частности, узнать, как был основан Сейшел.
   — По вашей статье, — заметил Квинтезетц, — я предположил, что вы, в основном, интересуетесь мифами и легендами.
   — Но еще больше историей — действительными фактами, если таковые существуют. Мифы и легенды само собой.
   Квинтезетц встал и стал быстро расхаживать по кабинету взад и вперед, время от времени останавливаясь и разглядывая Пилората.
   — Странно! Очень странно! Только вчера... — начал он и не закончил.
   — Что — только вчера? — спросил Пилорат.
   — Профессор Пилорат, могу я называть вас Я. П., по нашему обычаю? Мне как-то непривычно пользоваться полным именем.
   — Сделайте одолжение.
   — Я уже говорил вам, Я. П., что восхищался вашей статьей и хотел увидеться с вами. Причина, по которой я хотел видеть вас, заключается в том, что у вас наверняка исключительная коллекция легенд и мифов, но в ней наверняка нет наших. Иными словами, я хотел встретиться с вами и рассказать вам, что именно вы можете найти у нас.
   — А что же все-таки случилось вчера? — вмешался Тревиз.
   — У нас есть легенда, важная для нашего общества, потому что она становится нашей основной тайной...
   — Тайной?
   — Я не имею в виду загадку или что-то в этом роде. Это, я уверен, обычное значение слова в Галактическом Стандартном. В данном случае это специальный термин. Означает «нечто секретное», нечто такое, значение которого понимают лишь некоторые ученые, нечто такое, о чем не говорят посторонним. А вчера был день...
   — День чего, С. К.? — подчеркнуто терпеливо переспросил Тревиз.
   Пилорат, которого начал раздражать скучающий тон Тревиза, поспешил вмешаться:
   — Мы кое-что слышали об этом, когда приехали.
   — День из дней, — саркастически заметил Тревиз. — Послушайте, С. К., как я уже сказал, я не ученый, но у меня есть вопрос. Вы сказали по поводу главной тайны, что она не доступна для посторонних. Тогда почему вы заговорили об этом с нами? Мы — посторонние.
   — Вы-то посторонние, но я не наблюдатель дня, и глубина моего суеверия очень незначительна. Статья Я. П. подкрепила мое давнее ощущение. Миф или легенда не создаются на пустом месте, в них всегда есть зерно истины, возможно, искаженной, и, мне кажется, такое зерно есть в нашей легенде о Дне Бегства.
   — Об этом не рискованно говорить? — спросил Тревиз.
   Квинтезетц пожал плечами.
   — В какой-то мере — небезопасно, я полагаю. Наши консерваторы ужаснулись бы. Однако не они контролируют правительство. Секуляристы сильны и стали бы еще сильнее, если бы консерваторы не были выгодны для наших — извините меня — антифедеральных тенденций. Так что, поскольку я говорю о делах, связанных с моим научным интересом в древней истории, мне, в случае нужды, окажет большую поддержку Лига Академиков.
   — В таком случае, — сказал Пилорат, — расскажете о вашей главной тайне, С. К.
   — Да, но позвольте мне, все же, сначала удостовериться, что нас не прервут или, что важнее, не подслушают. Когда стоишь прямо перед быком, не следует бить его по морде, как говорится. — Он включил прибор на столе и сказал:
   — Сейчас мы ни с кем не общаемся.
   — Вы уверены, что у вас нет «жуков»? — спросил Тревиз.
   — Каких жуков?
   — Перехватчиков! Подслушивающей аппаратуры, держащей вас под наблюдением — визуальным, слуховым или тем и другим вместе.
   Квинтезетц был шокирован.
   — На Сейшел!?
   Тревиз пожал плечами.
   — Вам виднее.
   — Пожалуйста, продолжайте, С. К., — попросил Пилорат.
   Квинтезетц поджал губы, откинулся в кресле и соединил кончики пальцев. Похоже, он раздумывал, с чего начать.
   — Вы знаете, что такое робот? — спросил он.
   — Робот? Нет, — ответил Пилорат.
   Квинтезетц взглянул на Тревиза, но тот покачал головой.
   — Ну, а что такое компьютер?
   — Конечно, — нетерпеливо ответил Тревиз.
   — Ну так вот, подвижное компьютерное устройство...
   — Их бесконечное количество вариантов, — перебил его Тревиз, — но я не знаю никакого обобщающего слова, кроме подвижного компьютерного устройства.
   — ... в точности похожее на человека и есть робот, — невозмутимо закончил С. К. — Отличительный признак робота — его человекоподобная форма.
   — Почему человекоподобная? — спросил Пилорат с откровенным недоумением.
   — Не знаю точно. Это удивительно неэффективная форма для инструмента, согласен с вами, но я просто передаю легенду. «Робот» — старинное слово на неизвестном языке, хотя наши ученые считают, что оно связано со словом «работа».
   — Не могу придумать ни одного слова, — скептически заметил Тревиз, — которое звучало бы сколь-нибудь похоже на «робот» и имело бы какую-нибудь связь с «работой».
   — В Галактическом, конечно, ничего подобного нет, — согласился Квинтезепц, — но говорят именно так.
   — Возможно, это гримасы этимологии, — сказал Пилорат. — Эти предметы использовались для работы, и это слово стало означать «работу». Но почему вы вспомнили о них?
   — Потому что на Сейшел твердо знают и верят в предание: когда Земля была единственным миром в Галактике, а Галактика еще была необитаема, были изобретены и созданы роботы. И стало два вида человеческих существ: природные и искусственные, из плоти и металлические, биологические и механические, простые и сложные... — Квинтезетц сделал паузу и сказал с жалобным смехом. — Простите, но невозможно говорить о роботах, не цитируя при этом «Книгу Бегства». Люди Земли создали роботов — мне нечего больше добавить. Это и так ясно.
   — А зачем они создали роботов? — спросил Тревиз.
   Квинтезец пожал плечами.
   — Кто может ответить на это спустя такой промежуток времени? Может, людей стало мало и они нуждались в помощи, особенно для великой задачи освоения и заселения Галактики.
   — Это разумное предположение, — сказал Тревиз, — но, как только Галактика была колонизирована, нужда в роботах отпала. Конечно, сегодня в Галактике нет гуманоидных передвижных компьютеров.
   — В любом случае, — сказал Квинтезетц, — легенда продолжается так — если отбросить множество поэтических украшений, которые я, откровенно говоря, не признаю: вокруг Земли выросли колониальные миры, кружащиеся у соседних звезд, и эти миры были гораздо богаче роботами, чем сама Земля.
   Роботов использовали, как правило, на новых, еще неосвоенных планетах. Земля фактически отказалась, не желая больше иметь роботов, и восстала против них.
   — И что произошло? — спросил Пилорат.
   — Внешние Миры оказались сильнее. С помощью своих роботов дети победили и взяли под контроль мать-Землю. Извините, но я не могу удержаться от цитат.
   Но были люди, которые бежали из своего мира на более мощных кораблях и с более передовыми методами гиперпространственных путешествий. Они бежали к очень далеким звездам и планетам. Были основаны новые колонии — без роботов — где человеческие существа могли жить свободно. Это было так называемое Время Бегства, и день, когда первый землянин достиг Сейшел-Сектора, называется Днем Бегства и празднуется ежегодно в течение многих тысячелетий.
   — Мой дорогой коллега, — сказал Пилорат, — по вашим словам выходит, что Сейшел-Сектор был заселен непосредственно с Земли.
   Квинтезетц подумал, поколебался некоторое время, затем сказал:
   — Такова официальная версия.
   — Но, похоже, — заметил Тревиз, — что вы ее не принимаете.
   — Мне кажется... — начал Квинтезец, а затем взорвался:
   — О, Великие Звезды и Малые Планеты, я не верю! Это слишком уж не правдоподобно, но это официальная догма, и правительство почему-то болтает, что в этом есть смысл. Еще вот что. В вашей статье, Я. П., нет указаний на то, что вы знакомы с этой историей — о роботах и двух путях колонизации, один с роботами, а другой — без них.
   — Конечно, я не знал, — сказал Пилорат. — Я сейчас впервые услышал об этом, и, мой дорогой С. К., я навеки ваш должник за то, что вы познакомили меня с ней. Я изумлен, что нигде на это не встретил и намека!
   — Это показывает, — сказал Квинтезец, — как эффективна наша социальная система. Это наш сейшельский секрет, наша великая тайна.
   — Возможно, — сухо сказал Тревиз. — Однако вторая волна колонизации — безроботная волна — должна была двинуться во всех направлениях. Почему же этот великий секрет существует только на Сейшел?
   — Он может существовать где угодно и тоже как тайна. Наши консерваторы уверены, что только Сейшел был колонизирован с Земли, а все остальные планеты Галактики были основаны переселенцами с Сейшел. Но это, конечно, вздор.
   — Эти второстепенные загадки могли сложиться со временем, — сказал Пилорат. — Теперь, когда у меня есть отправная точка, я могу найти подобную же информацию на других планетах. Ценно, что я теперь знаю, о чем спрашивать, а хороший вопрос, конечно, является ключом, с помощью которого можно получить бесконечное множество ответов. Какая удача, что я...
   — Да, Янов, — перебил Тревиз, — но добрейший С. К. рассказал нам явно не все. Что случилось с более старыми колониями и их роботами? Что говорят об этом ваши предания?
   — Никаких деталей, только суть. Человек и гуманоидный компьютер, по-видимому, не могут ужиться вместе. Миры с роботами погибли. Они не были жизнеспособны.
   — А Земля?
   — Люди покинули ее и рассеялись здесь и предположительно — хотя консерваторы не согласны — также и в других мирах Галактики.
   — Но ведь не все же человечество оставило Землю? Планета не была опустошена?
   — Может, и нет. Не знаю...
   — Она была радиоактивна? — резко спросил Тревиз.
   Квинтезетц ошеломленно посмотрел на него.
   — Радиоактивна? Не знаю... Я никогда об этом не слышал.
   Тревиз задумался, после некоторой паузы он сказал:
   — С. К., уже поздно, мы отняли у вас достаточно много времени.
   Пилорат сделал движение, как бы собираясь протестовать, но рука Тревиза крепко сжала его колено, и растерявшийся Пилорат затих.
   — Рад был оказаться полезным вам, — сказал Квинтезетц.
   — Вы были очень любезны, и если мы можем дать вам что-нибудь в обмен — скажите.
   Квинтезетц вежливо хохотнул.
   — Если добрейший Я. П. воздержится от упоминаний моего имени, когда будет писать что-нибудь о нашей тайне, это будет для меня достаточным вознаграждением.
   Пилорат сказал с воодушевлением:
   — Вы могли бы получить известность, которой достойны, и, вероятно, были бы больше оценены, если бы согласились посетить Терминус и, может быть, остаться на некоторое время как приезжий ученый в нашем университете. Мы могли бы устроить это. Пусть Сейшел не любит Основание, но он не сможет ответить отказом на прямую просьбу разрешить вам приехать на коллоквиум по некоторым аспектам древней истории.
   Квинтезетц приподнялся в кресле.
   — И вы можете устроить это?
   — Ну, — сказал Тревиз, — я не думал об этом, но Я. П. совершенно драв. Это, вероятно, возможно — если он возьмется. И, конечно, чем больше вы поможете нам, тем активнее мы возьмемся за это.
   Квинтезец помолчал, потом, нахмурившись, спросил:
   — Что вы имеете в виду, сэр?
   — Вам остается только рассказать нам о Гее, С. К., — сказал Тревиз.
   Радость сползла с лица Квинтезетца.
   Квинтезец смотрел на свой стол. Его рука рассеянно перебирала короткие, туго завитые волосы. Потом он взглянул на Тревиза и крепко сжал губы, словно решил не говорить ни слова. Тревиз ждал, подняв брови. Наконец, Квинтезетц сказал полузадушенно:
   — Пожалуй, и в самом деле поздно. Совсем смутно...
   Он все время говорил на правильном Галактическом, но теперь как бы утратил свое классическое образование.
   — Смутно, С. К.?
   — Ну... сумрачно, темно, почти ночь.
   Тревиз кивнул.
   — Да, да. Я ужасно проголодался. Не согласитесь ли вы поужинать с нами, С. К., за наш счет, конечно? Тогда мы и продолжим разговор о Гее.
   Квинтезетц тяжело поднялся. Он был выше своих гостей, но из-за тучности не выглядел сильным. Он казался утомленным.
   — Я совсем забыл о законах гостеприимства, — извинился он. — Вы — гости, и вам не годится угощать меня. Пойдемте ко мне домой. Я живу на территории университета, это недалеко отсюда, и, если вы желаете продолжить разговор, дома я смогу держаться свободнее чем здесь. Очень сожалею, — ему было явно неловко, — что могу предложить вам лишь очень немногое. Мы с женой вегетарианцы, и если вы предпочитаете мясную пищу, я могу только выразить сожаления и принести извинения.
   Тревиз сказал:
   — Я. П. и я вполне согласны один раз ограничить нашу плотоядную породу. Наша беседа полностью компенсирует эту жертву, я надеюсь.
   — Я обещаю вам интересную еду, помимо беседы, — сказал Квинтезетц, — если вам не очень нравятся наши сейшельские пряности. Мы с женой редко употребляем их.
   — Я согласен на любые экзотические вещи по вашему выбору, — спокойно ответил Тревиз, хотя Пилорат явно нервничал.
   Все трое вышли из комнаты и пошли по бесконечным коридорам. Сейшелец то и дело раскланивался со студентами и коллегами, но не делал никаких попыток представить своих спутников. Тревиз с неудовольствием отметил, что все глазели на его серый пояс. По-видимому, приглушенные цвета не были приняты в здешней одежде. Пилорат остановился и посмотрел вверх.
   — Красота! — сказал он. — В стихотворении одного из наших лучших поэтов есть такая известная фраза: «Крапинки света высокого сейшельского неба».
   Тревиз оценивающе взглянул и сказал негромко:
   — Мы с Терминуса, С. К., и мой друг не видел другого неба. На Терминусе мы видим лишь гладкий край туманности Галактики и несколько едва мерцающих звезд. Вы куда больше оцените свое небо, если поживете под нашим.
   Квинтезетц очень серьезно признался:
   — Мы его очень ценим, уверяю вас. Но потому, что мы находимся не в переполненной области Галактики, а здесь, где звезды распределены очень равномерно. Не думаю, что вы найдете где-нибудь еще в Галактике столь равномерное распределение звезд первой величины. И их не слишком много. Я видел небеса миров внутри шарового скопления, там множество ярких звезд. Они растворяют черноту темного неба и заметно уменьшают великолепие ночи.
   — Вполне согласен с вами, — ответил Тревиз.
   — Видите ли вы почти правильный пятиугольник почти одинаково ярких звезд? Мы называем их Пять Сестер.
   — Да, вижу, — отозвался Тревиз, — очень привлекательно.
   — Верно. Считается, что они символизируют успех в любви, и нет любовного письма, которое не содержало бы пятиугольника из точек, указывающего на интимные желания. Каждая из пяти звезд символизирует свою стадию отношений, и знаменитые поэты соперничают друг с другом в эротическом описании каждой из них. В молодости я пытался сочинять стихи на личную тему и не думал, что наступит время, когда я стану безразличен к Пяти Сестрам. Впрочем, это общая судьба. Видите тусклую точку в центре пятиугольника?
   — Да.
   — Она символизирует любовь без взаимности. Есть легенда, что эта звезда была такой же яркой, как и остальные, но погасла от скорби. — И Квинтезетц пошел быстрее.
   Обед был восхитительным. Бесконечное разнообразие блюд, в которых пряности и приправы были неуловимы, но создавали изумительный эффект.
   — Все эти овощи, — сказал он, — есть которые — наслаждение, составляют часть галактической диеты, не так ли, С. К.?
   — Да, конечно.
   — Я полагаю, однако, что здесь употребляются и местные виды?
   — Конечно. Сейшел-планета была кислородным миром, когда сюда прибыли первые поселенцы, так что она имела свою собственную флору. И мы сохранили кое-что из местных видов. У нас есть прекрасные естественные парки, где существуют флора и фауна древней Сейшел.
   — Тогда вы опередили нас, С. К., — печально заметил Тревиз. — На Терминусе, к сожалению, когда туда прибыли люди, природа была скудной и долгое время не было согласованных усилий для сохранения жизни в море, производившей кислород. Теперь экология Терминуса чисто Галактическая по своей природе.
   — Сейшел, — с улыбкой скромной гордости сказал Квинтезетц, — славится традиционно бережным отношением к природе.
   Тревиз выбрал момент, чтобы напомнить:
   — Когда мы покинули ваш кабинет, С. К., вы собирались угостить нас обедом, а затем поговорить о Гее.
   Жена Квинтезетца, симпатичная, пухленькая и почти темнокожая женщина, мало говорившая во время ужина, ошеломленно подняла глаза, встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
   — Моя жена, — неохотно ответил Квинтезетц, — очень консервативна, и ей несколько неприятно упоминание о... планете. Прошу вас извинить ее. Но почему вы спрашиваете меня? Мы говорили о Земле, о роботах, об основании Сейшел. Какое отношение все это имеет к тому, о чем вы спрашиваете?
   — Может быть, и никакого, но вокруг этого вопроса слишком уж много недомолвок. Почему вашей жене неприятно упоминание о Гее? Почему это неприятно вам? Разве трудно говорить о ней? Мы только сегодня слышали, что Гея и Земля — одно и то же, и что она исчезла в гиперпространстве из-за сделанного людьми зла.
   На лице Квинтезеца отразилась боль.
   — Кто сказал вам такую глупость?
   — Кто-то в университете.
   — Это чистое суеверие.
   — Значит, это не входит в вашу главную догму легенд о Бегстве?
   — Нет, конечно. Это просто сказка, бытующая среди обычных, необразованных людей.
   — Вы в этом уверены? — холодно спросил Тревиз.
   Квинтезетц снова уселся на стул и уставился на остатки еды перед собой.
   — Пойдемте в гостиную. Моя жена не может прибрать все и навести порядок, пока мы здесь говорим об... этом.
   — Вы уверены, что это сказка? — снова спросил Тревиз, когда они уселись в другой комнате перед окном, выступающим вверх и наружу, для наблюдения за ночным небом Сейшел. Свет в комнате был притушен, чтобы не нарушать освещенность, и темное лицо Квинтезетца пряталось в тени.
   — А вы не уверены? Вы всерьез думаете, что какая-нибудь планета может раствориться в гиперпространстве? Вы должны понимать, что средний человек имеет весьма смутное представление о том, что такое гиперпространство.
   — По правде сказать, — ответил Тревиз, — я и сам имею весьма смутное представление о том, что такое гиперпространство, хотя и проходил через него сотни раз.
   — Тогда давайте поговорим о реальности. Уверяю вас, что Земля не находится в пределах Сейшел-Скектора и что мир, о котором вы упоминаете — не Земля.
   — Но если вы не знаете, где находится Земля, С. К., то вы должны знать, где находится планета, о которой вы упомянули. Она-то явно в пределах Сейшел-Сектора. Мы кое-что знаем об этом, верно, Пилорат?
   Пилорат, сосредоточенно слушавший, вздрогнул от неожиданности и ответил:
   — Если на то пошло, Голан, то я знаю, где Гея.
   — И давно знаете, Янов?
   — С сегодняшнего вечера, мой дорогой Голан. Вы, С. К., показали нам Пять Сестер, когда мы шли к вам домой. Вы показали на тусклую звезду в центре пятиугольника. Я убежден, что это — Гея.
   Квинтезетц поколебался, но в конце концов сказал:
   — Хорошо. Наши астрономы — в частных беседах — тоже так говорят. Планета, которая вращается вокруг этой звезды.
   Тревиз задумчиво посмотрел на Пилората, но лицо профессора было непроницаемым. Тогда Тревиз обернулся к Квинтезетцу.
   — Тогда расскажите нам об этой звезде. У вас есть ее координаты?
   — У меня? Нет. У меня здесь нет звездных карт. Вы можете попытаться получить их в нашем астрономическом департаменте, хотя, я думаю, не без труда. Путешествия к этой звезде не разрешены.
   — Почему? Она ведь на вашей территории?
   — Космографически — да, политически — нет.
   Тревиз ожидал чего-то большего. Не дождавшись, он сказал:
   — Профессор Квинтезетц, — сказал он официальным тоном, — я не политик, не солдат, не насильник. Я здесь не для того, чтобы силой выпытывать у вас информацию. Однако я буду вынужден, против своей воли, обратиться к нашему послу. Вы должны понять, что я прошу эту информацию не для себя, не в своих личных интересах. Это — дело Основания, и я не хочу делать из него межзвездный инцидент. Не думаю, чтобы и Сейшел-Союз хотел этого.
   Квинтезец неуверенно спросил:
   — А что это за дело Основания?
   — Об этом я не могу говорить с вами. Если Гея — нечто такое, о чем вы не можете сказать, мы передадим все это на правительственный уровень, и это, возможно, будет очень плохо для Сейшел. Союз держится за свою независимость от Федерации, и я не возражаю против этого. У меня нет причин желать Сейшел зла, и мне не хотелось бы идти к послу. По правде говоря, если я поступлю так, то могу повредить и собственной карьере, потому что мне даны точные инструкции получить эту информацию без привлечения правительства. Так что, пожалуйста, скажите мне, есть ли у вас какие-нибудь серьезные причины не говорить о Гее. Может, вас за это арестуют или подвергнут какому-нибудь другому наказанию? Либо вы скажете мне правду, либо у меня нет никакого другого выбора, как идти к послу?
   — Нет, нет, — совершенно смутившись, пробормотал Квинтезетц, — я ничего не знаю о делах правительства. Просто мы не говорим об этом мире.
   — Из суеверия?
   — Ну да, из суеверия! О, небо Сейшел, в этом смысле я ничуть не лучше того дурака, сказавшего вам, что Гея — в гйперпространстве, или моей жены, не желающей даже оставаться в комнате, где упоминают о Гее, способной покинуть дом, из боязни, что он будет разрушен...
   — Чем? Молнией?
   — Чем-то, что бьет издалека. И даже я — ученый, опасаюсь произносить это название. Но я произнес его, и слово не повредило! Но, пожалуйста, верьте мне — я честно не знаю координат планеты. Я попытаюсь помочь вам получить их, но разрешите сказать вам, что мы, в Союзе, не говорим об этой планете. Я скажу вам, но немногое, что известно — именно известно, а не предполагается — и сомневаюсь, что вы узнаете сколько-нибудь больше на любой планете Союза.
   Мы знаем, что Гея — древний мир, и некоторые полагают, что в далекие времена в этом секторе Галактики он был самым старым, но мы в этом не уверены. Из патриотизма мы считаем древнейшей Сейшел-планету, но страх говорит нам, что самая древняя все-таки Гея. Единственный путь объединить эти два утверждения — предположить, что Гея и есть Земля, поскольку Сейшел был заселен землянами.
   Большая часть ученых (среди своих) полагает, что планета Гея была основана независимо. Они не думают, что ее колонизовал какой-нибудь мир нашего Союза. Нет согласия и по сравнительному возрасту, была ли Гея заселена раньше или позже Сейшел.
   — Знание о столь далеких временах мало чего стоят, — сказал Тревиз, — потому что любая возможность просто принимается на веру тем или иным ученым.
   Квинтезетц горестно кивнул.
   — Похоже, что так. Мы узнали о существовании Геи в сравнительно поздний период нашей истории. Сначала мы были заняты основанием Союза, затем отбивались от Галактической Империи, затем пытались играть роль имперской провинции с ограниченной властью вице-короля. Во времена, когда слабость Империи стала быстро прогрессировать, один из вице-королей, который находился под очень слабым центральным контролем, узнал, что Гея существует и, похоже, поддерживает свою независимость от сейшельской провинции и даже от самой Империи. Она просто держалась в изоляции и секретности, о ней, в сущности, ничего не было известно — мы и теперь знаем о ней немногим больше. Вице-король решил захватить ее. Подробности нам неизвестны, но его экспедиция была разгромлена, и лишь считанные корабли флота вернулись. В те дни корабли были не слишком хороши, да и управление ими оставляло желать лучшего.
   Сам Сейшел радовался гибели вице-короля, который слыл имперским ставленником, и его крушение почти сразу же привело к восстановлению нашей независимости. Сейшел-Союз порвал связи с Империей, и мы до сих пор празднуем годовщину этого события, как День Объединения. Мы, можно сказать, из благодарности оставили Гею в покое почти на столетие, но настало время, когда мы всерьез задумались о собственной маленькой империалистической экспансии. Почему бы не захватить Гею? Почему бы, по крайней мере, не брать с нее пошлины? Мы послали свой флот, и он тоже был разбит.