Страница:
— Ну, тогда вам остается на поиски еще два дня. Не могу ли я внести предложение?
— Давайте.
— Я всегда знал по своей работе — совсем отличной от вашей, разумеется, но мы можем в данном случае обобщить, что погружение в частную проблему целиком — самоубийственно. Почему бы не расслабиться и не поговорить о чем-нибудь другом, тогда ваше подсознание, освобожденное от груза сосредоточенной мысли, сможет решить за вас важную проблему.
Тревиз посмотрел на него сначала с раздражением, но тут же улыбнулся.
— Ну, что ж, а почему бы и нет? Расскажите, профессор, почему вы интересуетесь Землей? Как возникла странная идея об особой планете, с которой мы все стартовали?
— Ах! — Пилорат закивал, вспоминая. — Это случилось давно. Больше тридцати лет назад. Когда я поступал в колледж, я собирался стать биологом.
Меня особенно интересовали вариации видов на различных планетах. Вариации эти, как вы знаете, а впрочем, может, и не знаете, только не обижайтесь на мои слова, — очень малы. Все формы жизни в Галактике, по крайней мере, с которыми мы сталкивались, имеют белково-нуклеиновый химизм на водной основе.
— Я учился в военном колледже с уклоном в нуклеотику и гравитацию, — сказал Тревиз, — но я не узкий специалист. Правда, я мало знаю насчет химической основы жизни, но нас учили, что вода, белки и нуклеиновые кислоты — единственная основа жизни.
— Пожалуй, слишком категоричное заключение. Лучше сказать, что мы еще не обнаружили других форм жизни — но пока оставим это. Самое удивительное в местной флоре и фауне — то, что видов, имеющихся только на одной планете, очень незначительное количество. Большинство видов, включая гомо сапиенс, в частности, распространены по всем мирам Галактики и тесно связаны биохимически, физиологически и морфологически. С другой стороны, местные виды сильно отличаются по характеристикам, как от широко распространенных форм, так и друг от друга.
— Ну и что же?
— Отсюда вывод, что один мир в Галактике — единственный мир — отличен от всех остальных. На десятках миллионов миров Галактики — никто точно не знает, сколько их — развивалась жизнь. Простая жизнь, разбросанная, слабая, но очень разнообразная, нелегко сохраняющаяся и нелегко распространяющаяся. Один мир, единственный, развил жизнь — в миллионах видов. Мы были достаточно умны, чтобы основать цивилизацию, покорить гиперпространство и колонизировать Галактику. Распространяясь по Галактике, мы взяли с собой много других форм жизни — форм, связанных друг с другом и с нами.
— Если вы стали думать об этом, — почти безразлично сказал Тревиз, — то, я полагаю, не без причины. Я хочу сказать, мы здесь в человеческой Галактике. Если предположить, что все началось на какой-то одной планете, то, значит эта планета должна быть совсем другой. Почему бы и нет? Шансы, что жизнь разовьется в такой пышный букет видов, должно быть, чрезвычайно малы — один на сто миллионов. Вполне вероятно, что это произошло в одном из сотен миллионов миров. Такое могло быть.
— Но что именно сделало этот особенный единственный мир таким отличным от других? — возбужденно спросил Пилорат. — Какие условия сделали его таким уникальным?
— Может быть, просто случайность? В конце концов, человеческие существа и те формы жизни, которые они привезли с собой, существуют теперь на десятках миллионов планет, на всех, которые могут поддерживать жизнь, так что все эти миры должны быть достаточно хороши.
— Нет! Поскольку человеческий род эволюционировал, развил технологию, сплотился в тяжелой борьбе за выживание, он смог адаптироваться на любой планете, которая оказалась хоть сколько-нибудь гостеприимной — на Терминусе, скажем. Но можете ли вы себе представить разумную жизнь, развившуюся на Терминусе? Когда Терминус был впервые заселен людьми во времена Энциклопедистов, самой высшей формой растительной жизни там были лишайники на скалах, высшей формой животной жизни — кораллоподобные скопления в океане и насекомоподобные летающие организмы на суше. Мы уничтожили их и населили моря и сушу: рыбой, кроликами, козами; засадили травой, злаками, деревьями и тому подобными. Мы не оставили ничего от местной жизни, разве что в зоопарках и аквариумах.
— Хм-м-м, — произнес Тревиз.
Пилорат пристально посмотрел на него и продолжил после паузы:
— Вам плевать на это, не так ли? Замечательно! Я не знаю никого, кто бы думал иначе. Вероятно, в этом и моя вина, я не сумел никого заинтересовать, хотя самого меня это крайне беспокоит.
— Это интересно, — сказал Тревиз, — но... но... И что же?
— Вам не приходило в голову, что с научной точки зрения интересно изучить мир, давший подъем единственному по-настоящему расцветшему экологическому резервуару Галактики?
— Возможно, если бы я был биологом. Я же, знаете ли, не биолог. Вы уж простите меня.
— Конечно же, мой дорогой! Кстати, я не нашел ни одного биолога, который бы заинтересовался этим. Я уже говорил вам, что хотел специализироваться по биологии в колледже. Я обратился с этим вопросом к своему профессору, но он тоже не заинтересовался и велел мне вернуться к какой-то практической задаче. Мне это стало так противно, что я переключился на историю, которая была моим хобби в юности и вытащил на свет божий «вопрос происхождения».
— Если это дало вам работу на всю жизнь, — сказал Тревиз, — то вы должны быть благодарны своему профессору за то, что он оказался не таким любознательным.
— Да, я полагаю, что на этот вопрос можно взглянуть и так. Моя работа интересна и никогда не утомляет меня. Но я хотел бы заинтересовать этим вас. Терпеть не могу ощущения вечного разговора с самим собой.
Тревиз наклонился вперед и откровенно рассмеялся. На спокойном лице Пилората появилось выражение боли.
— Почему вы смеетесь надо мной?
— Не над вами, Янов. Я смеялся над собственной глупостью. Что касается вас, то вы совершенно правы. Я очень признателен вам.
— Что я придаю такое значение происхождению человечества?
— Нет, нет. То есть, да, и это тоже. Но я хотел сказать, что вы были правы, когда сказали, что надо перестать сознательно думать о моей проблеме и занять мозг чем-нибудь другим. Когда вы мне рассказывали о способе развития жизни, это привело меня к мысли, что я знаю теперь, где найти этот гипертранслятор, если он существует.
— Вот как?
— Да! В настоящее время это моя мономания. Я представлял себе этот гипертранслятор, словно я был в своем старом учебном судне и изучал весь корабль глазами, которые помнили все тайные места этого корабля. Я упустил из виду, что этот корабль — развившийся продукт тысячелетней технологической эволюции. Дошло до вас?
— Нет, Голан.
— У нас на борту компьютер. Как я мог забыть о нем? — Он бросился в свою каюту, махнув рукой Пилорату, призывая его следовать за собой.
— Мне нужна только попытка связи, — сказал он, помещая руки в контакты компьютера.
Это была попытка связаться с Терминусом, который теперь находился в нескольких десятках тысяч километров.
Дошло! Отклик! Словно нервные окончания тянулись и вытягивались с захватывающей дух скоростью — со скоростью света, конечно — чтобы добиться контакта.
Тревиз был тронут — ну, не совсем тронут, но чувствовал... нет, не то чтобы чувствовал, но... в общем, неважно, у него просто не было для этого подходящего слова.
Он узнал Терминус, и хотя расстояние между ними увеличивалось на двадцать километров каждую секунду, контакт существовал, словно планета и корабль были неподвижны и разделялись несколькими километрами. Он ничего не сказал и отключил связь. Он просто хотел проверить принцип связи, общаться он не собирался.
По ту сторону Терминуса в восьми парсеках был Анакреон, ближайшая большая планета — на задворках, по галактическим стандартам. Послать сообщение с той же световой скоростью, которая только что сработала на связи с Терминусом, и получить ответ займет пятьдесят два года. Достичь Анакреона!
Думать об Анакреоне! Думать насколько возможно отчетливее. Ты знаешь свое положение относительно Терминуса и ядра Галактики, изучал его планетографию и историю, решал военные проблемы, когда готовился захват Анакреона. Ты был на Анакреоне. Рисуй его! Ты почувствуешь себя на нем через гипертранслятор.
Ничего! Нервные окончания дрожали и оставались на месте. Тревиз убрал руки.
— На борту «Далекой Звезды» нет гипертранслятора, Янов. Я убедился. И, если бы я не последовал вашему совету, наверное, еще не скоро бы узнал об этом.
Пилорат положительно расцвел, хотя не шевельнул при этом ни одним лицевым мускулом.
— Я так рад, что помог вам. Значит, мы совершим прыжок?
— Нет, мы подождем еще два дня для полной гарантии. Мы должны отойти от массы, помните? Учитывая, что я на новом, неиспытанном корабле, с которым совершенно не знаком, мне, вероятно, понадобится дня два для расчета точной процедуры — правильного толчка для первого гиперпрыжка. Однако, у меня впечатление, что все это сумеет сделать мой компьютер.
— Дорогой мой! Мне кажется, что время будет тянуться долго и скучно.
— Скучно? — Тревиз широко улыбнулся. — Нисколько! Мы с вами будем разговаривать о Земле.
— В самом деле? Вы хотите доставить удовольствие старику? Это очень великодушно. Очень...
— Бросьте! Я хочу доставить удовольствие самому себе. Янов, вы создали новообращенного. В результате ваших рассказов я понял, что Земля — самый важный и самый что ни на есть интересный объект во Вселенной.
Тревизу явно что-то пришло в голову в тот момент, когда Пилорат высказывал свои соображения о Земле. Именно поэтому его мозг выдал что-то, связанное с проблемой гипертранслятора, но Тревиз не сразу отреагировал.
Однако как только задача была решена, он встрепенулся.
В одном из отчетов Хари Селдона, повторявшемся чаще всего, было замечание, что Второе Основание существует «на другом краю Галактики» по отношению к Терминусу. Селдон даже указывал место: «Там, где кончаются звезды».
Это было включено в отчет Гала Дорника в день суда перед императорским дворцом. «Другой край Галактики» — эти слова Селдона были употреблены Дорником.
Что связывает один край Галактики с другим? Прямая линия, спираль, круг или что-нибудь еще? И теперь Тревизу вдруг стало ясно, что это не было ни прямой линией, ни кривой, которую можно было нанести на карту Галактики. Это было куда тоньше.
Совершенно ясно, что один конец Галактики — Терминус. Он был краем Галактики, да, краем нашего Основания, что придавало слову «конец» буквальное значение. Однако это был самый новый мир Галактики, мир, только что начинающий осваиваться во времена Селдона, его еще нельзя было признать существующим.
В свете этого, что может оказаться другим концом Галактики? Край другого основания? Самый старый мир Галактики? Согласно аргументам, выдвинутым Пилоратом — он и сам не знал, что выдвинул — это могла быть только Земля. Значит, Второе Основание должно быть на Земле.
Но ведь Селдон еще говорил, что другой конец Галактики «там, где кончаются звезды»? Кто может сказать, не выражался ли он метафорически? След истории человечества теряется в веках, как говорил Пилорат, и эта линия должна тянуться от каждой планетной системы, от каждой звезды, освещающей населенную планету, к какой-то другой планетной системе, от каждой звезды, куда пришли эмигранты, к предыдущей звезде — до тех пор, пока все линии не сойдутся на планете, породившей человечество. Звезда, сиявшая над Землей, и была последней.
Тревиз улыбнулся и сказал почти с нежностью:
— Янов, расскажите мне побольше о Земле.
Пилорат покачал головой.
— Я рассказал все, что знал. Остальное мы найдем на Транторе.
— Нет, Янов. Мы ничего там не найдем. Поэтому мы и не полетим на Трантор. Кораблем управляю я, и я вас уверяю, что мы туда не полетим.
У Пилората отвисла челюсть Он задохнулся Затем удрученно сказал:
— О, мой дорогой друг!
— Полно, Янов, не смотрите на меня так Мы направимся искать Землю.
— Но ведь только на Транторе…
— Нет. Трантор — это место, где вы можете изучать ломкие от старости пленки и пыльные документы, и сами станете ломким и пыльным.
— Десятки лет я мечтал…
— Вы мечтали найти Землю.
— Но она только...
Тревиз встал, наклонился, схватил профессора за просторную тунику и сказал:
— Не повторяйте этого, Янов. Не повторяйте. Когда вы впервые сказали мне, что мы направимся искать Землю — еще до того, как мы поднялись на корабль — вы были уверены, что найдете ее, и я процитирую ваши собственные слова-»У меня в голове есть великолепные идеи». Я не хочу слышать от вас о Транторе. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этих великолепных идеях.
— Но их надо еще подтвердить. Это только мысль, надежда, смутная догадка.
— Хорошо, вот и расскажите мне об этих великолепных догадках.
— Вы не поняли... Все просто не поняли. Это не та область знаний, где любой, кроме меня, может проводить исследования. Здесь нет ничего исторически точного, ничего твердого, ничего реального. Люди говорят о Земле как о мифе. Миллион противоречивых рассказов.
— Тогда в чем же суть ваших исследований?
— Я был вынужден собирать все рассказы, все обрывки предполагаемой истории, все туманные мифы… Даже фантастику. Все, что включало в себя название Земли или идеи о первоначальной планете. За тридцать с лишним лет я собрал все. Я собирал со всех планет Галактики. И если бы я мог найти что-то более надежное в Галактической библиотеке, но вы запретили мне произносить это слово.
— Правильно. Не говорите. Лучше скажите, что из всего этого привлекло ваше внимание, и почему вы подумали, что именно это должно быть правильным?
Пилорат покачал головой.
— Голан, простите меня, но вы говорите как солдат или политик. С историей так не обращаются, извините.
Тревиз глубоко вздохнул, но сдержал свой темперамент.
— Тогда скажите мне, как с ней обращаются. У нас есть еще два дня. Просветите меня.
— Вы не можете положиться на один миф, даже на какую-то группу их. Я собрал все, анализировал, группировал, установил символы для разных аспектов их содержания — рассказы о невыносимых погодных условиях, астрономические детали планетных систем, противоречащие тому, что существует в действительности, происхождение героев, особенно выдающихся — буквально сотни всякого такого. Перечислять все — двух дней не хватит. Я потратил на это тридцать лет.
Затем я работал над программой компьютера, чтобы выбрать изо всех этих мифов общие компоненты и отбросить невероятные Постепенно я разработал модель Земли В конце концов, если все человеческие существа произошли с одной планеты, то к ней должны относиться все мифы, все рассказы о героях, вообще все! Вы хотите, чтобы я перешел к математическим выкладкам?
— В данный момент — нет, спасибо. Но откуда вы знаете, что вас не обманула ваша математика? Мы знаем как факт, что Терминус основан всего пять столетий назад, и что первые люди прибыли на него как колонисты с Трантора, но были собраны из десятков, если не сотен миров. Однако те, кто этого не знает, могли бы предположить, что Хари Селдон, Сальвор Хардин и все, родившиеся не на Терминусе, пришли с Земли и что Трантор, каким он описывался во времена Селдона, и есть планета прародительница.
Пилорат смотрел на него с удовольствием.
— Мой друг, я беру назад свое заявление насчет солдата и политика. У вас удивительное чутье. Конечно, я поставил контрольные опыты. Я придумал сотню фальсификаций, основанных на искажении действительной истории, и имитировал мифы по типу собранных мною. Я пытался вставить свои выдумки в модель. Одна из таких выдумок была основана на ранней истории Терминуса.
Компьютер все отбросил. Все до одной. Конечно, это могло означать, что у меня просто не хватило беллетристических талантов, но я старался как мог.
— Я уверен, что вы старались, Янов. И что ваша модель показала?
— Множество вещей разной степени вероятности. Нечто вроде профиля. Например, около девяноста процентов обитаемых миров Галактики имеют период вращения между 22 и 36 стандартными часами. Ну...
— Надеюсь, — прервал его Тревиз, — вы не обратили на это никакого внимания, Янов. Тут нет тайны. Вы же не хотите, чтобы обитаемая планета вращалась с такой скоростью, что циркуляция воздуха стала бы вызывать невообразимые штормы, или так медленно, что изменения температуры были бы экстремальными. Люди предпочитают жить на планетах с подходящими условиями; конечно же, когда все обитаемые планеты похожи одна на другую, кто-то скажет. «Поразительное совпадение!», хотя тут нет ничего поразительного и даже нет совпадения.
— Собственно говоря, — спокойно заметил Пилорат, — это общеизвестный феномен в социальной науке. И в физике, кажется, тоже, но я не физик, и поэтому не уверен насчет этого. Во всяком случае, это называется «антропологическим принципом». Наблюдатель влияет на события, которые он наблюдает, самим актом наблюдения или своим присутствием. Но вот вопрос: какая планета совершает оборот точно за одни Стандартные Галактические Сутки и в 24 Стандартных Галактических Часа?
Тревиз задумчиво сидел, выпятив нижнюю губу.
— Вы думаете, что это Земля? Галактический Стандарт мог быть основан на характеристиках любого мира. Ведь мог?
— Вряд ли. Это не свойственно человеческому духу. Трантор был столичной планетой Галактики в течение двенадцати тысяч лет, самой густонаселенной планетой, однако он не распространил свой период обращения в 1,08 СГС на всю Галактику. Период обращения Терминуса — 0,91 СГС, но мы не оказываем давление в этом смысле на подчиненные нам планеты. Все планеты ведут свой собственный счет по своему местному времени, а для межпланетных отношений делают с помощью компьютера пересчет с МГС на СГС. Так что СГС должно идти с Земли!
— Но почему обязательно с Земли?
— Во-первых, Земля была когда-то единственной обитаемой планетой, и естественно, что ее сутки и год, при заселении других миров, стали по социальной инерции стандартом. Во-вторых, модель, которую я сделал, оборачивалась, как и Земля, вокруг своей оси точно за 24 СГЧ и обходила вокруг своего солнца точно за один Стандартный Год.
— Это не могло быть совпадением?
Пилорат засмеялся.
— Теперь и вы заговорили о совпадении. Стали бы вы держать пари, что такие вещи могут произойти случайно?
— Ладно, ладно, — пробормотал Тревиз.
— В сущности, есть еще кое-что: есть архаическая мера времени, называемая месяцем...
— Я слышал об этом.
— Эта мера, по-видимому, охватывает период обращения земного спутника вокруг Земли. Однако...
— Да?
— Вот, один поражающий фактор: спутник, о котором я упомянул, огромный, больше четверти диаметра самой Земли.
— Никогда не слышал о подобном. Ни у одной населенной планеты Галактики нет такого спутника.
— Вот и хорошо, — с воодушевлением воскликнул Пилорат. — Если Земля — единственный мир, породивший самые разнообразные факты и формы жизни, а также эволюцию разума, мы ждем от нее и какой-то физической уникальности.
— Но что общего между большим спутником, разнообразием форм, разумом и прочим?
— Вот теперь мы наткнулись на трудность. Я и сам этого не знаю. Но это ценный вопрос, вы не думаете?
Тревиз встал и скрестил руки на груди:
— Но в чем же тогда проблема? Посмотрите статистические данные об обитаемых планетах и найдите ту, у которой период обращения вокруг оси солнца точно равны СГС и СГГ. И если у нее есть гигантский спутник, то мы нашли то, что хотели. Я предполагаю по вашему заявлению относительно «великолепных идей», что вы это сделали и нашли свою планету.
Пилорат выглядел растерянным.
— Ну... случилось не совсем так. Я проглядел статистические данные — вернее сказать, это сделал астрономический департамент — и... зашел в тупик: такой планеты там нет.
Тревиз снова сел.
— Но это означает, что все ваши аргументы ошибочны.
— Мне кажется, не все.
— Что значит — не все? Вы сделали модель с детальным описанием, но не нашли ничего подходящего под эту модель. Выходит, модель бесполезна. Вам нужно начинать все с самого начала.
— Нет. Это значит, что данные о населенных планетах не полны. В конце концов, их десятки миллионов, и некоторые из них совершенно безвестны.
Например, не имеется точных данных о населении почти половины планет. А о шестистах сороках тысячах населенных миров нет никакой информации, кроме названия и, иногда, местонахождения. Некоторые галактиографы считают, что более десяти тысяч обитаемых планет вообще не вошли в список. Можно предположить, что эти миры рады. В императорскую эру это помогло им избежать налогов.
— А в следующие столетия, — цинично заметил Тревиз, — это помогло им служить базами для пиратов, что при случае могло их обогатить куда больше, чем обычная торговля.
— Об этом я ничего не знаю, — с сомнением сказал Пилорат.
— Точно так же, мне кажется, Земля могла быть в списке обитаемых планет, будь на то ее желание. Она — старейшая из всех, и ее не могли проглядеть в первые столетия галактической цивилизации. А, попав в список, она бы там и осталась. Тут мы можем рассчитывать на социальную инерцию.
Пилорат колебался и выглядел скорбно.
— На самом-то деле… в списке обитаемых планет есть планета, называемая Землей...
Тревиз уставился на него.
— Мне кажется, что вы только что говорили, что Земли в списке нет?
— Земли как таковой нет. Есть планета Гея.
— При чем тут Гея?
— Гея означает «Земля».
— А почему именно «Земля», Янов, а не что-нибудь иное? Название «Гея» мне ничего не говорит.
Обычно спокойное лицо Пилората готово было исказиться.
— Я не уверен, что вы мне поверите... Если исходить из моего анализа мифов, в языках Земли были некоторые различия, взаимонепонятные.
— Что?
— Да, да. В конце концов, у нас тоже тысяча различных способов объяснения по все Галактике.
— В Галактике есть, конечно, диалекты, но отнюдь не взаимонепонятные. Но даже если некоторые из них трудно понять, то у нас есть стандартный Галактический.
— Конечно, но у нас есть постоянные межзвездные путешествия. А что, если какой-нибудь мир долгое время был в изоляции?
— Но ведь вы говорите о Земле. Об одной планете. Где же изоляция?
— Земля — прародина. Не забывайте. Вероятно, человечество там какое-то время было невероятно примитивным. Никаких межзвездных полетов, никаких компьютеров, никакой технологии вообще.
— Это же нелепо!
Пилорат смущенно опустил голову.
— Может быть, об этом не стоит спорить, дружище. Я никогда не собирался убеждать в этом кого-то. Виноват...
Тревиз тут же рассмеялся.
— Янов, прошу прошения. Я сказал, не подумав. Я ведь не привык к таким точкам зрения. Вы развивали свои теории свыше тридцати лет, а я был посвящен в них сразу. Примите это во внимание. Ну, я представляю себе примитивный народ на Земле, говорящий на двух совершенно различных языках.
— Возможно, что даже не на двух, а на полудюжине, — застенчиво заметил Пилорат. — Земля могла разделяться на несколько больших земельных массивов, и между ними могло не быть никакого сообщения Жители каждого такого массива должны были развить особый язык.
Тревиз спросил с осторожной серьезностью.
— И на каждом таком массиве, как только узнавали о другом, вероятно, спорили о «Вопросе происхождения», о том, кто первый из них вышел из животного состояния.
— Наверное, так, Голан. И это было вполне естественным поведением.
— И на одном из этих языков Земля называлась «Гея». А само слово «Земля» произошло из другого языка.
— Да, да.
— И в то время, как Стандартный Галактический произошел от того языка, на котором Земля называлась «Землей», народ Земли имеет некоторые основания называть свою планету «Геей» на другом языке.
— Точно! Вы очень быстро схватываете суть, Тревиз.
— Но мне кажется, из этого не следует делать тайны. Если Гея то же самое, что и Земля, несмотря на разницу в названиях, тогда Гея, согласно вашим предыдущим аргументам, должна иметь период обращения точно в Галактические Сутки, период обращения вокруг солнца — точно один Галактический Год, а гигантский спутник оборачиваться точно за месяц.
— Да, должно быть именно так...
— Ну, и как же, соблюдены эти условия или нет?
— Не могу вам сказать. Таблицы не дают информации.
— Да? Ну, тогда, Янов, полетим на Гею, посчитаем ее периоды и поглазеем на ее спутник.
— Я бы очень хотел этого, Голан. — Пилорат засмеялся — Беда в том, что ее местонахождение точно не указано.
— Вы хотите сказать, что нашли название и больше ничего, и это и есть ваша великолепная идея?
— Вот как раз поэтому я и хотел побывать в Галактической библиотеке.
— Постойте, вы сказали, что таблица не дает точного местонахождения. Но вообще какую-то информацию она дает?
— Есть списки в Сейшел-Секторе. И там же исследовательские заметки.
— Ну, тогда, Янов, не горюйте. Полетим в Сейшел-Сектор и разыщем Землю!
— Давайте.
— Я всегда знал по своей работе — совсем отличной от вашей, разумеется, но мы можем в данном случае обобщить, что погружение в частную проблему целиком — самоубийственно. Почему бы не расслабиться и не поговорить о чем-нибудь другом, тогда ваше подсознание, освобожденное от груза сосредоточенной мысли, сможет решить за вас важную проблему.
Тревиз посмотрел на него сначала с раздражением, но тут же улыбнулся.
— Ну, что ж, а почему бы и нет? Расскажите, профессор, почему вы интересуетесь Землей? Как возникла странная идея об особой планете, с которой мы все стартовали?
— Ах! — Пилорат закивал, вспоминая. — Это случилось давно. Больше тридцати лет назад. Когда я поступал в колледж, я собирался стать биологом.
Меня особенно интересовали вариации видов на различных планетах. Вариации эти, как вы знаете, а впрочем, может, и не знаете, только не обижайтесь на мои слова, — очень малы. Все формы жизни в Галактике, по крайней мере, с которыми мы сталкивались, имеют белково-нуклеиновый химизм на водной основе.
— Я учился в военном колледже с уклоном в нуклеотику и гравитацию, — сказал Тревиз, — но я не узкий специалист. Правда, я мало знаю насчет химической основы жизни, но нас учили, что вода, белки и нуклеиновые кислоты — единственная основа жизни.
— Пожалуй, слишком категоричное заключение. Лучше сказать, что мы еще не обнаружили других форм жизни — но пока оставим это. Самое удивительное в местной флоре и фауне — то, что видов, имеющихся только на одной планете, очень незначительное количество. Большинство видов, включая гомо сапиенс, в частности, распространены по всем мирам Галактики и тесно связаны биохимически, физиологически и морфологически. С другой стороны, местные виды сильно отличаются по характеристикам, как от широко распространенных форм, так и друг от друга.
— Ну и что же?
— Отсюда вывод, что один мир в Галактике — единственный мир — отличен от всех остальных. На десятках миллионов миров Галактики — никто точно не знает, сколько их — развивалась жизнь. Простая жизнь, разбросанная, слабая, но очень разнообразная, нелегко сохраняющаяся и нелегко распространяющаяся. Один мир, единственный, развил жизнь — в миллионах видов. Мы были достаточно умны, чтобы основать цивилизацию, покорить гиперпространство и колонизировать Галактику. Распространяясь по Галактике, мы взяли с собой много других форм жизни — форм, связанных друг с другом и с нами.
— Если вы стали думать об этом, — почти безразлично сказал Тревиз, — то, я полагаю, не без причины. Я хочу сказать, мы здесь в человеческой Галактике. Если предположить, что все началось на какой-то одной планете, то, значит эта планета должна быть совсем другой. Почему бы и нет? Шансы, что жизнь разовьется в такой пышный букет видов, должно быть, чрезвычайно малы — один на сто миллионов. Вполне вероятно, что это произошло в одном из сотен миллионов миров. Такое могло быть.
— Но что именно сделало этот особенный единственный мир таким отличным от других? — возбужденно спросил Пилорат. — Какие условия сделали его таким уникальным?
— Может быть, просто случайность? В конце концов, человеческие существа и те формы жизни, которые они привезли с собой, существуют теперь на десятках миллионов планет, на всех, которые могут поддерживать жизнь, так что все эти миры должны быть достаточно хороши.
— Нет! Поскольку человеческий род эволюционировал, развил технологию, сплотился в тяжелой борьбе за выживание, он смог адаптироваться на любой планете, которая оказалась хоть сколько-нибудь гостеприимной — на Терминусе, скажем. Но можете ли вы себе представить разумную жизнь, развившуюся на Терминусе? Когда Терминус был впервые заселен людьми во времена Энциклопедистов, самой высшей формой растительной жизни там были лишайники на скалах, высшей формой животной жизни — кораллоподобные скопления в океане и насекомоподобные летающие организмы на суше. Мы уничтожили их и населили моря и сушу: рыбой, кроликами, козами; засадили травой, злаками, деревьями и тому подобными. Мы не оставили ничего от местной жизни, разве что в зоопарках и аквариумах.
— Хм-м-м, — произнес Тревиз.
Пилорат пристально посмотрел на него и продолжил после паузы:
— Вам плевать на это, не так ли? Замечательно! Я не знаю никого, кто бы думал иначе. Вероятно, в этом и моя вина, я не сумел никого заинтересовать, хотя самого меня это крайне беспокоит.
— Это интересно, — сказал Тревиз, — но... но... И что же?
— Вам не приходило в голову, что с научной точки зрения интересно изучить мир, давший подъем единственному по-настоящему расцветшему экологическому резервуару Галактики?
— Возможно, если бы я был биологом. Я же, знаете ли, не биолог. Вы уж простите меня.
— Конечно же, мой дорогой! Кстати, я не нашел ни одного биолога, который бы заинтересовался этим. Я уже говорил вам, что хотел специализироваться по биологии в колледже. Я обратился с этим вопросом к своему профессору, но он тоже не заинтересовался и велел мне вернуться к какой-то практической задаче. Мне это стало так противно, что я переключился на историю, которая была моим хобби в юности и вытащил на свет божий «вопрос происхождения».
— Если это дало вам работу на всю жизнь, — сказал Тревиз, — то вы должны быть благодарны своему профессору за то, что он оказался не таким любознательным.
— Да, я полагаю, что на этот вопрос можно взглянуть и так. Моя работа интересна и никогда не утомляет меня. Но я хотел бы заинтересовать этим вас. Терпеть не могу ощущения вечного разговора с самим собой.
Тревиз наклонился вперед и откровенно рассмеялся. На спокойном лице Пилората появилось выражение боли.
— Почему вы смеетесь надо мной?
— Не над вами, Янов. Я смеялся над собственной глупостью. Что касается вас, то вы совершенно правы. Я очень признателен вам.
— Что я придаю такое значение происхождению человечества?
— Нет, нет. То есть, да, и это тоже. Но я хотел сказать, что вы были правы, когда сказали, что надо перестать сознательно думать о моей проблеме и занять мозг чем-нибудь другим. Когда вы мне рассказывали о способе развития жизни, это привело меня к мысли, что я знаю теперь, где найти этот гипертранслятор, если он существует.
— Вот как?
— Да! В настоящее время это моя мономания. Я представлял себе этот гипертранслятор, словно я был в своем старом учебном судне и изучал весь корабль глазами, которые помнили все тайные места этого корабля. Я упустил из виду, что этот корабль — развившийся продукт тысячелетней технологической эволюции. Дошло до вас?
— Нет, Голан.
— У нас на борту компьютер. Как я мог забыть о нем? — Он бросился в свою каюту, махнув рукой Пилорату, призывая его следовать за собой.
— Мне нужна только попытка связи, — сказал он, помещая руки в контакты компьютера.
Это была попытка связаться с Терминусом, который теперь находился в нескольких десятках тысяч километров.
Дошло! Отклик! Словно нервные окончания тянулись и вытягивались с захватывающей дух скоростью — со скоростью света, конечно — чтобы добиться контакта.
Тревиз был тронут — ну, не совсем тронут, но чувствовал... нет, не то чтобы чувствовал, но... в общем, неважно, у него просто не было для этого подходящего слова.
Он узнал Терминус, и хотя расстояние между ними увеличивалось на двадцать километров каждую секунду, контакт существовал, словно планета и корабль были неподвижны и разделялись несколькими километрами. Он ничего не сказал и отключил связь. Он просто хотел проверить принцип связи, общаться он не собирался.
По ту сторону Терминуса в восьми парсеках был Анакреон, ближайшая большая планета — на задворках, по галактическим стандартам. Послать сообщение с той же световой скоростью, которая только что сработала на связи с Терминусом, и получить ответ займет пятьдесят два года. Достичь Анакреона!
Думать об Анакреоне! Думать насколько возможно отчетливее. Ты знаешь свое положение относительно Терминуса и ядра Галактики, изучал его планетографию и историю, решал военные проблемы, когда готовился захват Анакреона. Ты был на Анакреоне. Рисуй его! Ты почувствуешь себя на нем через гипертранслятор.
Ничего! Нервные окончания дрожали и оставались на месте. Тревиз убрал руки.
— На борту «Далекой Звезды» нет гипертранслятора, Янов. Я убедился. И, если бы я не последовал вашему совету, наверное, еще не скоро бы узнал об этом.
Пилорат положительно расцвел, хотя не шевельнул при этом ни одним лицевым мускулом.
— Я так рад, что помог вам. Значит, мы совершим прыжок?
— Нет, мы подождем еще два дня для полной гарантии. Мы должны отойти от массы, помните? Учитывая, что я на новом, неиспытанном корабле, с которым совершенно не знаком, мне, вероятно, понадобится дня два для расчета точной процедуры — правильного толчка для первого гиперпрыжка. Однако, у меня впечатление, что все это сумеет сделать мой компьютер.
— Дорогой мой! Мне кажется, что время будет тянуться долго и скучно.
— Скучно? — Тревиз широко улыбнулся. — Нисколько! Мы с вами будем разговаривать о Земле.
— В самом деле? Вы хотите доставить удовольствие старику? Это очень великодушно. Очень...
— Бросьте! Я хочу доставить удовольствие самому себе. Янов, вы создали новообращенного. В результате ваших рассказов я понял, что Земля — самый важный и самый что ни на есть интересный объект во Вселенной.
Тревизу явно что-то пришло в голову в тот момент, когда Пилорат высказывал свои соображения о Земле. Именно поэтому его мозг выдал что-то, связанное с проблемой гипертранслятора, но Тревиз не сразу отреагировал.
Однако как только задача была решена, он встрепенулся.
В одном из отчетов Хари Селдона, повторявшемся чаще всего, было замечание, что Второе Основание существует «на другом краю Галактики» по отношению к Терминусу. Селдон даже указывал место: «Там, где кончаются звезды».
Это было включено в отчет Гала Дорника в день суда перед императорским дворцом. «Другой край Галактики» — эти слова Селдона были употреблены Дорником.
Что связывает один край Галактики с другим? Прямая линия, спираль, круг или что-нибудь еще? И теперь Тревизу вдруг стало ясно, что это не было ни прямой линией, ни кривой, которую можно было нанести на карту Галактики. Это было куда тоньше.
Совершенно ясно, что один конец Галактики — Терминус. Он был краем Галактики, да, краем нашего Основания, что придавало слову «конец» буквальное значение. Однако это был самый новый мир Галактики, мир, только что начинающий осваиваться во времена Селдона, его еще нельзя было признать существующим.
В свете этого, что может оказаться другим концом Галактики? Край другого основания? Самый старый мир Галактики? Согласно аргументам, выдвинутым Пилоратом — он и сам не знал, что выдвинул — это могла быть только Земля. Значит, Второе Основание должно быть на Земле.
Но ведь Селдон еще говорил, что другой конец Галактики «там, где кончаются звезды»? Кто может сказать, не выражался ли он метафорически? След истории человечества теряется в веках, как говорил Пилорат, и эта линия должна тянуться от каждой планетной системы, от каждой звезды, освещающей населенную планету, к какой-то другой планетной системе, от каждой звезды, куда пришли эмигранты, к предыдущей звезде — до тех пор, пока все линии не сойдутся на планете, породившей человечество. Звезда, сиявшая над Землей, и была последней.
Тревиз улыбнулся и сказал почти с нежностью:
— Янов, расскажите мне побольше о Земле.
Пилорат покачал головой.
— Я рассказал все, что знал. Остальное мы найдем на Транторе.
— Нет, Янов. Мы ничего там не найдем. Поэтому мы и не полетим на Трантор. Кораблем управляю я, и я вас уверяю, что мы туда не полетим.
У Пилората отвисла челюсть Он задохнулся Затем удрученно сказал:
— О, мой дорогой друг!
— Полно, Янов, не смотрите на меня так Мы направимся искать Землю.
— Но ведь только на Транторе…
— Нет. Трантор — это место, где вы можете изучать ломкие от старости пленки и пыльные документы, и сами станете ломким и пыльным.
— Десятки лет я мечтал…
— Вы мечтали найти Землю.
— Но она только...
Тревиз встал, наклонился, схватил профессора за просторную тунику и сказал:
— Не повторяйте этого, Янов. Не повторяйте. Когда вы впервые сказали мне, что мы направимся искать Землю — еще до того, как мы поднялись на корабль — вы были уверены, что найдете ее, и я процитирую ваши собственные слова-»У меня в голове есть великолепные идеи». Я не хочу слышать от вас о Транторе. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этих великолепных идеях.
— Но их надо еще подтвердить. Это только мысль, надежда, смутная догадка.
— Хорошо, вот и расскажите мне об этих великолепных догадках.
— Вы не поняли... Все просто не поняли. Это не та область знаний, где любой, кроме меня, может проводить исследования. Здесь нет ничего исторически точного, ничего твердого, ничего реального. Люди говорят о Земле как о мифе. Миллион противоречивых рассказов.
— Тогда в чем же суть ваших исследований?
— Я был вынужден собирать все рассказы, все обрывки предполагаемой истории, все туманные мифы… Даже фантастику. Все, что включало в себя название Земли или идеи о первоначальной планете. За тридцать с лишним лет я собрал все. Я собирал со всех планет Галактики. И если бы я мог найти что-то более надежное в Галактической библиотеке, но вы запретили мне произносить это слово.
— Правильно. Не говорите. Лучше скажите, что из всего этого привлекло ваше внимание, и почему вы подумали, что именно это должно быть правильным?
Пилорат покачал головой.
— Голан, простите меня, но вы говорите как солдат или политик. С историей так не обращаются, извините.
Тревиз глубоко вздохнул, но сдержал свой темперамент.
— Тогда скажите мне, как с ней обращаются. У нас есть еще два дня. Просветите меня.
— Вы не можете положиться на один миф, даже на какую-то группу их. Я собрал все, анализировал, группировал, установил символы для разных аспектов их содержания — рассказы о невыносимых погодных условиях, астрономические детали планетных систем, противоречащие тому, что существует в действительности, происхождение героев, особенно выдающихся — буквально сотни всякого такого. Перечислять все — двух дней не хватит. Я потратил на это тридцать лет.
Затем я работал над программой компьютера, чтобы выбрать изо всех этих мифов общие компоненты и отбросить невероятные Постепенно я разработал модель Земли В конце концов, если все человеческие существа произошли с одной планеты, то к ней должны относиться все мифы, все рассказы о героях, вообще все! Вы хотите, чтобы я перешел к математическим выкладкам?
— В данный момент — нет, спасибо. Но откуда вы знаете, что вас не обманула ваша математика? Мы знаем как факт, что Терминус основан всего пять столетий назад, и что первые люди прибыли на него как колонисты с Трантора, но были собраны из десятков, если не сотен миров. Однако те, кто этого не знает, могли бы предположить, что Хари Селдон, Сальвор Хардин и все, родившиеся не на Терминусе, пришли с Земли и что Трантор, каким он описывался во времена Селдона, и есть планета прародительница.
Пилорат смотрел на него с удовольствием.
— Мой друг, я беру назад свое заявление насчет солдата и политика. У вас удивительное чутье. Конечно, я поставил контрольные опыты. Я придумал сотню фальсификаций, основанных на искажении действительной истории, и имитировал мифы по типу собранных мною. Я пытался вставить свои выдумки в модель. Одна из таких выдумок была основана на ранней истории Терминуса.
Компьютер все отбросил. Все до одной. Конечно, это могло означать, что у меня просто не хватило беллетристических талантов, но я старался как мог.
— Я уверен, что вы старались, Янов. И что ваша модель показала?
— Множество вещей разной степени вероятности. Нечто вроде профиля. Например, около девяноста процентов обитаемых миров Галактики имеют период вращения между 22 и 36 стандартными часами. Ну...
— Надеюсь, — прервал его Тревиз, — вы не обратили на это никакого внимания, Янов. Тут нет тайны. Вы же не хотите, чтобы обитаемая планета вращалась с такой скоростью, что циркуляция воздуха стала бы вызывать невообразимые штормы, или так медленно, что изменения температуры были бы экстремальными. Люди предпочитают жить на планетах с подходящими условиями; конечно же, когда все обитаемые планеты похожи одна на другую, кто-то скажет. «Поразительное совпадение!», хотя тут нет ничего поразительного и даже нет совпадения.
— Собственно говоря, — спокойно заметил Пилорат, — это общеизвестный феномен в социальной науке. И в физике, кажется, тоже, но я не физик, и поэтому не уверен насчет этого. Во всяком случае, это называется «антропологическим принципом». Наблюдатель влияет на события, которые он наблюдает, самим актом наблюдения или своим присутствием. Но вот вопрос: какая планета совершает оборот точно за одни Стандартные Галактические Сутки и в 24 Стандартных Галактических Часа?
Тревиз задумчиво сидел, выпятив нижнюю губу.
— Вы думаете, что это Земля? Галактический Стандарт мог быть основан на характеристиках любого мира. Ведь мог?
— Вряд ли. Это не свойственно человеческому духу. Трантор был столичной планетой Галактики в течение двенадцати тысяч лет, самой густонаселенной планетой, однако он не распространил свой период обращения в 1,08 СГС на всю Галактику. Период обращения Терминуса — 0,91 СГС, но мы не оказываем давление в этом смысле на подчиненные нам планеты. Все планеты ведут свой собственный счет по своему местному времени, а для межпланетных отношений делают с помощью компьютера пересчет с МГС на СГС. Так что СГС должно идти с Земли!
— Но почему обязательно с Земли?
— Во-первых, Земля была когда-то единственной обитаемой планетой, и естественно, что ее сутки и год, при заселении других миров, стали по социальной инерции стандартом. Во-вторых, модель, которую я сделал, оборачивалась, как и Земля, вокруг своей оси точно за 24 СГЧ и обходила вокруг своего солнца точно за один Стандартный Год.
— Это не могло быть совпадением?
Пилорат засмеялся.
— Теперь и вы заговорили о совпадении. Стали бы вы держать пари, что такие вещи могут произойти случайно?
— Ладно, ладно, — пробормотал Тревиз.
— В сущности, есть еще кое-что: есть архаическая мера времени, называемая месяцем...
— Я слышал об этом.
— Эта мера, по-видимому, охватывает период обращения земного спутника вокруг Земли. Однако...
— Да?
— Вот, один поражающий фактор: спутник, о котором я упомянул, огромный, больше четверти диаметра самой Земли.
— Никогда не слышал о подобном. Ни у одной населенной планеты Галактики нет такого спутника.
— Вот и хорошо, — с воодушевлением воскликнул Пилорат. — Если Земля — единственный мир, породивший самые разнообразные факты и формы жизни, а также эволюцию разума, мы ждем от нее и какой-то физической уникальности.
— Но что общего между большим спутником, разнообразием форм, разумом и прочим?
— Вот теперь мы наткнулись на трудность. Я и сам этого не знаю. Но это ценный вопрос, вы не думаете?
Тревиз встал и скрестил руки на груди:
— Но в чем же тогда проблема? Посмотрите статистические данные об обитаемых планетах и найдите ту, у которой период обращения вокруг оси солнца точно равны СГС и СГГ. И если у нее есть гигантский спутник, то мы нашли то, что хотели. Я предполагаю по вашему заявлению относительно «великолепных идей», что вы это сделали и нашли свою планету.
Пилорат выглядел растерянным.
— Ну... случилось не совсем так. Я проглядел статистические данные — вернее сказать, это сделал астрономический департамент — и... зашел в тупик: такой планеты там нет.
Тревиз снова сел.
— Но это означает, что все ваши аргументы ошибочны.
— Мне кажется, не все.
— Что значит — не все? Вы сделали модель с детальным описанием, но не нашли ничего подходящего под эту модель. Выходит, модель бесполезна. Вам нужно начинать все с самого начала.
— Нет. Это значит, что данные о населенных планетах не полны. В конце концов, их десятки миллионов, и некоторые из них совершенно безвестны.
Например, не имеется точных данных о населении почти половины планет. А о шестистах сороках тысячах населенных миров нет никакой информации, кроме названия и, иногда, местонахождения. Некоторые галактиографы считают, что более десяти тысяч обитаемых планет вообще не вошли в список. Можно предположить, что эти миры рады. В императорскую эру это помогло им избежать налогов.
— А в следующие столетия, — цинично заметил Тревиз, — это помогло им служить базами для пиратов, что при случае могло их обогатить куда больше, чем обычная торговля.
— Об этом я ничего не знаю, — с сомнением сказал Пилорат.
— Точно так же, мне кажется, Земля могла быть в списке обитаемых планет, будь на то ее желание. Она — старейшая из всех, и ее не могли проглядеть в первые столетия галактической цивилизации. А, попав в список, она бы там и осталась. Тут мы можем рассчитывать на социальную инерцию.
Пилорат колебался и выглядел скорбно.
— На самом-то деле… в списке обитаемых планет есть планета, называемая Землей...
Тревиз уставился на него.
— Мне кажется, что вы только что говорили, что Земли в списке нет?
— Земли как таковой нет. Есть планета Гея.
— При чем тут Гея?
— Гея означает «Земля».
— А почему именно «Земля», Янов, а не что-нибудь иное? Название «Гея» мне ничего не говорит.
Обычно спокойное лицо Пилората готово было исказиться.
— Я не уверен, что вы мне поверите... Если исходить из моего анализа мифов, в языках Земли были некоторые различия, взаимонепонятные.
— Что?
— Да, да. В конце концов, у нас тоже тысяча различных способов объяснения по все Галактике.
— В Галактике есть, конечно, диалекты, но отнюдь не взаимонепонятные. Но даже если некоторые из них трудно понять, то у нас есть стандартный Галактический.
— Конечно, но у нас есть постоянные межзвездные путешествия. А что, если какой-нибудь мир долгое время был в изоляции?
— Но ведь вы говорите о Земле. Об одной планете. Где же изоляция?
— Земля — прародина. Не забывайте. Вероятно, человечество там какое-то время было невероятно примитивным. Никаких межзвездных полетов, никаких компьютеров, никакой технологии вообще.
— Это же нелепо!
Пилорат смущенно опустил голову.
— Может быть, об этом не стоит спорить, дружище. Я никогда не собирался убеждать в этом кого-то. Виноват...
Тревиз тут же рассмеялся.
— Янов, прошу прошения. Я сказал, не подумав. Я ведь не привык к таким точкам зрения. Вы развивали свои теории свыше тридцати лет, а я был посвящен в них сразу. Примите это во внимание. Ну, я представляю себе примитивный народ на Земле, говорящий на двух совершенно различных языках.
— Возможно, что даже не на двух, а на полудюжине, — застенчиво заметил Пилорат. — Земля могла разделяться на несколько больших земельных массивов, и между ними могло не быть никакого сообщения Жители каждого такого массива должны были развить особый язык.
Тревиз спросил с осторожной серьезностью.
— И на каждом таком массиве, как только узнавали о другом, вероятно, спорили о «Вопросе происхождения», о том, кто первый из них вышел из животного состояния.
— Наверное, так, Голан. И это было вполне естественным поведением.
— И на одном из этих языков Земля называлась «Гея». А само слово «Земля» произошло из другого языка.
— Да, да.
— И в то время, как Стандартный Галактический произошел от того языка, на котором Земля называлась «Землей», народ Земли имеет некоторые основания называть свою планету «Геей» на другом языке.
— Точно! Вы очень быстро схватываете суть, Тревиз.
— Но мне кажется, из этого не следует делать тайны. Если Гея то же самое, что и Земля, несмотря на разницу в названиях, тогда Гея, согласно вашим предыдущим аргументам, должна иметь период обращения точно в Галактические Сутки, период обращения вокруг солнца — точно один Галактический Год, а гигантский спутник оборачиваться точно за месяц.
— Да, должно быть именно так...
— Ну, и как же, соблюдены эти условия или нет?
— Не могу вам сказать. Таблицы не дают информации.
— Да? Ну, тогда, Янов, полетим на Гею, посчитаем ее периоды и поглазеем на ее спутник.
— Я бы очень хотел этого, Голан. — Пилорат засмеялся — Беда в том, что ее местонахождение точно не указано.
— Вы хотите сказать, что нашли название и больше ничего, и это и есть ваша великолепная идея?
— Вот как раз поэтому я и хотел побывать в Галактической библиотеке.
— Постойте, вы сказали, что таблица не дает точного местонахождения. Но вообще какую-то информацию она дает?
— Есть списки в Сейшел-Секторе. И там же исследовательские заметки.
— Ну, тогда, Янов, не горюйте. Полетим в Сейшел-Сектор и разыщем Землю!
ФЕРМЕР
Cтop Джиндибел бежал трусцой по сельской дороге по другую сторону Университета. Люди Второго Основания обычно не практиковали путешествия в фермерский мир Трантора. Случалось, конечно, но если уж они ездили, то недалеко и ненадолго.