Азимов Айзек. Край Основания

   И это тоже причина, почему я не хотела бы...
   Она говорила быстро, почти на одном дыхании, и Тревиз с трудом вставил вопрос.
   — Кто такая Гея?
   Блис растерялась.
   — Просто Гея. Пожалуйста, Пил и Трев, давайте отправимся на нее. Мы должны спуститься. Но на моем корабле, это будет слишком медленно. Гея считает, что вы можете идти гораздо быстрее, используя возможности вашего корабля. Вы могли бы?
   — Да, — угрюмо сказал Тревиз, — но если я снова стану управлять кораблем, не захочу ли я рвануть в противоположном направлении?
   Блис засмеялась.
   — Вы шутник. Конечно, вы не можете идти в том направлении, куда Гея не хочет. Но вы можете идти побыстрее к Гее, раз она этого хочет. Понятно?
   — Понятно, — сказал Тревиз. — Я постараюсь обуздать свое чувство юмора. Где именно я должен приземлиться?
   — Это неважно. Просто идите вниз, и вы приземлитесь в нужном месте. Гея присмотрит за этим.
   Пилорат спросил:
   — А вы останетесь с нами, Блис, и присмотрите, чтобы мы вели себя как следует?
   — Полагаю, что так. Давайте проследим, чтобы в мою карточку был внесен положенный гонорар за мои услуги. Я имею в виду этот род услуг.
   — А услуги другого рода?
   Блис прыснула.
   — Вы приятный старичок.
   Пилорат поморщился.
   Блис реагировала на спуск к Гее с наивным возбуждением.
   — Совсем не чувствуешь ускорения, — сказала она.
   — Он на гравитационной тяге, — пояснил Пилорат. — Она исключает все ускорения, и мы ничего не чувствуем.
   Тревиз спускался к Гее, почти ничего не думая. Корабль слушался его приказов лишь частично, как и предупреждала Блис. Попытка пересечь линии гравитационного поля по косой принимались, но явно с колебанием, попытки же подняться вверх просто игнорировались. Корабль больше не принадлежал ему.
   — Вы не слишком быстро спускаетесь, Голан? — кротко спросил Пилорат.
   — Юная леди сказала, что Гея позаботится о нас.
   — Конечно, Пил, — подтвердила Блис, — Гея не даст кораблю сделать что-нибудь опасное. У вас на борту есть какая-нибудь еда?
   — Да, конечно, — сказал Пилорат. — Чего бы вы хотели?
   — Только не мяса, — деловым тоном сказала Блис. — Я бы хотела рыбу или яйца с любыми овощами, какие у вас есть.
   — Часть продуктов у нас с Сейшел, Блис, — сказал Пилорат. — Я не знаю, что это, но вам, может быть, понравится.
   — Ладно, я попробую, — с сомнением сказала Блис.
   — Люди на Гее вегетарианцы? — спросил Пилорат.
   — По большей части, — кивнула Блис. — Все зависит от того, какие Питательные вещества нужны телу в определенных случаях. В последнее время я не хочу мяса, значит, оно мне не нужно. И я никогда не хотела ничего сладкого. Люблю сыр и креветки. Я думаю, наверное, мне надо сбавить вес. — Она звучно шлепнула себя по ягодицам. — Скажем, здесь надо скинуть пять или шесть фунтов.
   — Не вижу необходимости, — галантно заметил Пилорат. — И, к тому же, вам мягче сидеть.
   Блис изогнулась, чтобы как можно лучше разглядеть себя.
   — О, это не имеет значения. Вес набирается или сбрасывается, как положено. Это от меня не зависит.
   Тревиз молча слушал эту болтовню, потому что сражался с «Далекой Звездой». Они излишне долго задерживались на орбите, и нижние границы планетной атмосферы теперь со свистом проносились мимо корабля. Мало-помалу корабль полностью вышел из-под его контроля. Словно что-то другое вело корабль и управляло гравитационными двигателями. «Далекая Звезда», действуя как бы самостоятельно, изогнулась вверх, в более разреженный воздух и сбавила скорость, а затем пошла вниз по пологой кривой.
   Блис не обращала внимания на резкий звук сопротивляющегося воздуха и осторожно принюхивалась к пару, исходящему от открытой банки.
   — Наверное, это то, что мне надо, Пил, — наконец сказала она, — потому что иначе оно плохо бы пахло и мне не хотелось бы это есть. — Она сунула в банку кончик пальца и облизала его. — Вы правильно выбрали, Пил. Это креветки с чем-то еще. Вкусно!
   С жестом разочарования Тревиз оторвался от компьютера.
   — Девушка, — сказал он, словно увидел ее впервые.
   — Меня зовут Блис.
   — Блис так Блис. Вы знаете наши имена?
   — Да, Трев.
   — Как вы их узнали?
   — Я должна была их знать, чтобы выполнять свою работу. Поэтому я знаю их.
   — Вы знаете, кто такой Манн Ли Кампер?
   — Если бы это было важно для меня, я бы знала. Поскольку я не знаю, кто он, значит, мистер Кампер не прибыл сюда. Потому что... — она сделала паузу, — сюда не прибыл никто, кроме вас двоих.
   — Посмотрим.
   Он взглянул вниз. Обычная планета. Плотного слоя облаков не было, но они были так хитро разбросаны, что ни одной части поверхности планеты нельзя было разглядеть. Он включил микроволну, заблестел радароскоп. Поверхность планеты была почти отображением неба. Похоже, это был мир островов, вроде Терминуса, только больше. Ни один из островов не отличался большими размерами и не был полностью изолирован. Они как-то спускались на планетный архипелаг. Орбита корабля была сильно наклонена к плоскости экватора, но Тревиз не видел и признака ледяных шапок.
   И в освещении планеты не было характерных признаков неровного расселения людей.
   — Я приземлюсь близь главного города, Блис? — спросил Тревиз.
   — Вас посадят где-нибудь в подходящем месте, — равнодушно ответила она.
   — Я бы предпочел большой город.
   — Вы хотите сказать — густо населенный?
   — Да.
   — Это решит Гея.
   Корабль продолжал спускаться, и Тревиз попытался развлечься, гадая, к какому островку они направляются. Приблизительно через час они должны были приземлиться.
   Корабль сел спокойно, как перо, без воя, без не правильного гравитационного эффекта. Они вышли: сначала Блис, затем Пилорат и, наконец, Тревиз.
   Погода была сравнима с началом лета на Терминусе. Дул легкий бриз, утреннее солнце ярко сияло с испещренного облаками неба. Под ногами была зеленая почва, с одной стороны рядами шли деревья, как во фруктовом саду, с другой — далекая линия побережья.
   Слышалось тихое жужжание, издаваемое, видимо, насекомыми, мелькали птицы и раздавалось щелканье — похоже, какого-то фермерского инструмента.
   Пилорат заговорил первый, но не о том, что видел и слышал. Он сказал:
   — Ах, как вкусно пахнет, вроде свежего яблочного пюре.
   — Вероятно, там яблоневый сад, — сказал Тревиз, — и, насколько я понимаю, там делают яблочное пюре.
   — А вот на вашем корабле, — заметила Блис, — пахнет вроде, одним словом, ужасно.
   — Вы не жаловались, когда были на нем, — заметил Тревиз.
   — Я хотела быть вежливой. Я же была гостьей.
   — А сейчас вы уже не хотите быть вежливой?
   — Сейчас я дома, а вы — гости. Теперь ваша очередь быть вежливыми.
   Пилорат попытался сгладить:
   — Вероятно, она права насчет запаха, Голан. Есть какой-нибудь способ проветрить корабль?
   — Да, — агрессивно ответил Тревиз, — Это вполне можно сделать, уверившись в том, что корабль не будет уничтожен. Это маленькое создание уже показало нам, какую необычную силу применила.
   Блис вытянулась во весь рост.
   — Я вовсе не маленькая. А если для очистки корабля нужно оставить его в покое, то, уверяю вас, мы с удовольствием оставим его в покое.
   — А затем нас возьмет кто-то, кого вы называете Геей? — спросил Тревиз.
   Блис с улыбкой посмотрела на него.
   — Не знаю, поверите ли вы мне, Трев, но Гея — я.
   Тревиз оторопел. Он часто слышал выражение «собраться с мыслями», которое использовалось метафорически, но впервые в жизни почувствовал, что его вовлекли в этот процесс буквально. Наконец, он спросил:
   — Вы?
   — Да. И почва. И деревья. И вон тот кролик на траве. И человек, которого вы видите за деревьями. Вся планета и все на ней — это Гея. Мы все индивидуальны, все раздельные организмы, но все мы делим общее сознание.
   Неодушевленная планета участвует в этом меньше всех, различные формы жизни — в разной степени, а человеческие существа — больше всех, но участвуем мы все.
   — Я думаю, Голан, — сказал Пилорат, — она хочет сказать, что Гея — нечто вроде группового сознания.
   Тревиз кивнул.
   — Я так и понял. В таком случае, Блис, кто правит этим миром?
   — Он сам управляется. Деревья растут рядами по собственному разумению. Они множатся только в том случае, если надо заменить погибшие по какой-то причине деревья. Люди снимают урожай яблок, сколько потребно, животные, включая насекомых, едят свою долю — и только свою.
   — Значит, насекомые знают свою долю?
   — Да, знают, — в какой-то степени. Дождь идет, когда нужно. Бывает и очень сильный, когда это необходимо, а бывает и сухая погода — когда она нужна.
   — И дождь знает, что делать?
   — Да, знает, — очень серьезно сказала Блис. — Разве клетки вашего тела не знают, что им делать? Когда расти, а когда перестать? Когда формировать какую-то субстанцию, а когда — нет, а если формируют, то сколько — больше или меньше? Каждая клетка, в определенном смысле, независимый химический фактор, но все идет из общего фонда сырых материалов, приносимых общей транспортной системой, все расходится по общим каналам, все распределяется общегрупповым сознанием.
   — Это же замечательно! — воскликнул Пилорат с явным энтузиазмом. — Вы хотите сказать, что планета есть суперорганизм, а вы — его клетки?
   — Я привела аналогию. Мы аналогичны клеткам, но не идентичны им — вы понимаете?
   — Стало быть, вы не клетки? — сказал Тревиз.
   — Мы сами составляем клетки, имеем групповое сознание, то же касается и клеток. Групповое сознание — это сознание индивидуального организма, в моем случае, человеческого существа.
   — С телом, за которое умирают мужчины?
   — Именно. Мое сознание далеко опередило сознание любой индивидуальной клетки, невероятно далеко. Тот факт, что мы являемся частью этого большого группового сознания на высшем уровне, не низводит нас до уровня клетки. Я остаюсь человеческим существом, но над нами есть групповое сознание, настолько же недостижимое для меня, насколько мое сознание превышает сознание мускульной клетки моего организма.
   — Но кто-то ведь приказал захватить наш корабль, — возразил Тревиз.
   — Нет, не кто-то. Гея приказала. Мы все приказали.
   — Деревья и земля тоже?
   — Они очень мало участвуют, но, все-таки, участвуют. Видите ли, если музыкант пишет симфонию, разве вы станете спрашивать, какая клетка его тела приказывает симфонии быть написанной и проверяет ее гармонию?
   — Да, да… я понимаю, — сказал Пилорат. — Групповой мозг настолько же сильнее индивидуального, насколько мускул тела сильнее индивидуальной клетки мышцы. Следовательно, Гея могла захватить наш корабль на расстоянии, управляя нашим компьютером, в то время как ни один индивидуальный мозг на планете не мог этого сделать.
   — Вы прекрасно поняли, Пил, — сказала Блис.
   — Я тоже понял, — сказал Тревиз. — Понять это не так уж трудно. Но что вы хотите от нас? Мы не собирались нападать на Гею, мы пришли только за информацией. Почему вы захватили нас?
   — Чтобы поговорить с вами.
   — Вы могли прекрасно сделать это на корабле.
   Блис серьезно покачала головой.
   — Не мне это делать.
   — Разве вы не часть группового мозга?
   — Да, но я не могу летать как птица, жужжать, как насекомое, или вырасти такой, как дерево. Я делаю то, что лучше для меня, хотя я легко воспринимаю знания.
   — Кто решил не вкладывать его в вас?
   — Мы все.
   — Кто же даст нам информацию?
   — Дом.
   — Кто такой Дом?
   — Ну — его полное имя Эндомандиовизаморондеязо... и так далее. Разные люди в разное время зовут его по-разному, но я знаю его как Дома и думаю, что вы так же хорошо воспользуетесь этим слогом. Дом, наверное, больше часть Геи, чем кто-нибудь на планете, и он живет на этом острове. Он просил встречи с вами, и ему дали согласие.
   — Кто дал? — спросил Тревиз и тут же сам себе и ответил. — Да, знаю, вы все.
   Блис кивнула. Пилорат спросил:
   — Когда мы увидим Дома, Блис?
   — Прямо сейчас. Если вы пойдете за мной, я приведу вас прямо к нему.
   — И затем вы уйдете? — спросил Пилорат.
   — А вы не хотите этого?
   — По правде сказать, нет.
   — Значит, и вы реагируете на мое присутствие, — констатировала Блис, пока они шли по дороге мимо сада. — Мужчины склонны слушаться каждого моего слова. Даже почтенных старцев охватывает мальчишеский жар.
   Пилорат засмеялся.
   — Я бы не сказал, что у меня много мальчишеского жара, Блис, но если бы он у меня был... Я бы решился рассчитывать на вашу взаимность.
   — О, не принижайте свой темперамент! Я работаю удивительно.
   Тревиз с нетерпением спросил:
   — Когда мы придем туда, куда идем, долго ли нам придется ждать этого самого Дома?
   — Он будет ждать вас! В конце концов, Дом через Гею работал не один год, чтобы привести вас сюда.
   Тревиз остановился на полушаге и быстро взглянул на Пилората, который торжественно изрек:
   — Вы были правы.
   Блис, глядя себе под ноги, спокойно призналась:
   — Я знаю, Трев, вы подозревали, что я-мы-Гея интересовались вами.
   — Я-мы-Гея? — мягко повторил Пилорат.
   Она повернулась и улыбнулась ему.
   — У нас целый комплекс разных произношений для выражения индивидуальности. Я могла бы объяснить их вам, но не раньше, чем «я-мы-Гея» пройдет через то, что напоминает хождение ощупью. Пожалуйста, пойдемте, Трев. Дом ждет, а я не хотела бы заставлять вас двигаться против вашей воли. Это очень неприятное ощущение, если вы не привыкли к нему.
   Тревиз двинулся. Его взгляд был полон подозрения.

 
   Дом был пожилым человеком. Он изложил двести пятьдесят три слога своего имени в музыкальной напевности тона и ударения.
   — В известном смысле, — сказал он, — это моя краткая биография. Имя говорит слушателю или читателю, или сенсору — кто я такой, какую часть целого я составляю, что я выполнил. Однако уже пятьдесят лет, если не больше, я удовлетворен, что меня называют Дом. Когда есть другие Ломы, меня могут называть Домандио, и в моих разнообразных профессиональных отношениях используются и другие варианты. Один раз в году, в день моего рождения, мысленно передается мое полное имя, как я только что произнес его для вас голосом. Это очень эффектно, но при личном пользовании затруднительно.
   Он был высок и худ — почти на грани истощения. Глубоко посаженные глаза блестели необычно молодо, но двигался он довольно медленно. У него был длинный тонкий нос с выступающими ноздрями. Руки с синими венами не имели никаких признаков артрического бездействия. На нем был серый халат одного цвета с волосами, доходивший до лодыжек, и сандалии на босу ногу.
   — Много ли вам лет, сэр? — спросил Тревиз.
   — Прошу вас, называйте меня Дом, Трев. Употребление других стилей обращения вынуждает к официальности и не способствует свободному обмену идеями между вами и мной. По Галактическому Стандартному Времени мне только что минуло девяносто три, но настоящее празднование еще через несколько месяцев, когда наступит девяностая годовщина моего рождения по местному времени.
   — Я бы никогда не подумал, что вам больше семидесяти пяти, Дом, — сказал Тревиз.
   — По геанским стандартам я не выделяюсь ни возрастом, ни его оценкой по внешности. Послушайте, вы ели?
   Пилорат взглянул на свою тарелку, где осталось значительное количество ничем не примечательной и небрежно приготовленной пищи, и сказал застенчиво:
   — Дом, могу я задать вам нескромный вопрос? Конечно, если он покажется вам оскорбительным, вы, пожалуйста, скажите, и я возьму его обратно.
   — О, да, разумеется! — улыбаясь, сказал Дом. — Я очень рад объяснить вам что-либо насчет Геи, которая возбуждает ваше любопытство.
   — Почему? — спросил Тревиз.
   — Потому что вы почетные гости. Могу я услышать вопрос Пила?
   — Поскольку все на Гее включено в групповое сознание, как получилось, что вы — элемент группы — едите то, что явно было другими элементами?
   — Правильно! Но все циклично. Мы должны есть и можем есть все, как растения, так и животных. Даже неодушевленные предметы составляют часть Геи.
   Но видите ли, никого не убивают ради удовольствия или спорта, никого не убивают болезненно. Боюсь, что мы не можем похвастаться качеством пищи, потому что каждый из нас ест только то, что должен. Вам не понравилась еда, Пил и Трев? Ну, она и не может понравиться...
   То, что осталось от еды, в конце концов, тоже часть планетного сознания. Поскольку часть ее объединилась с моим телом, она включается в более широкую часть общего сознания. Когда я умру, я тоже буду съеден — хотя бы гнилостными бактериями — и тогда буду включен в самую малую часть целого. Но когда-нибудь части меня станут частями другого человеческого существа, частью многих.
   — Нечто вроде переселения душ, — сказал Пилорат.
   — Переселения чего, Пил?
   — Я говорю о древнем мифе, имеющем хождение на некоторых мирах.
   — О, я не знал. При случае вы мне об этом расскажете.
   — Но ваше личное сознание — то, что есть Дом — никогда полностью не воссоздастся, — сказал Тревиз.
   — Конечно, нет. Да и не все ли равно? Я буду частью Геи, а это главное. Среди нас есть мистики, размышляющие, не должны ли мы принять меры к развитию групповой памяти прошлых существований, но ощущения Геи таковы, что этого практически нельзя сделать, да и пользы это не принесет. Это лишь замутит теперешнее сознание. Конечно, если изменятся условия, ощущение Геи изменятся тоже, но я не предвижу такой возможности в обозримом будущем.
   — Почему вы должны умереть, Дом? — спросил Тревиз. — Посмотрите только, какой вы в ваши девяносто лет. Не могло бы групповое сознание...
   В первый раз Дом нахмурился.
   — Никогда. Я не могу пожертвовать столь многим. Каждая новая индивидуальность перегруппировывает молекулы по-новому. Новые таланты, новые способности, новые пожертвования Гее. Мы должны иметь их, а для этого только один путь. Я сделал больше, чем большинство других, но даже у меня есть граница, и она приближается. После этого времени уже все равно, жить или умереть. Желания жить не будет. — И тут, как бы заметив, что уже настал вечер, он встал, протянув руки к гостям. — Трев и Пил, позвольте мне проводить вас в мою студию, я покажу вам кое-что из моей коллекции. Не осуждайте старика за это маленькое тщеславие.
   Он повел их в другую комнату, где на круглом столе лежали темные линзы, сложенные парами.
   — Это, — объяснил Дом, — соучастники, которых я придумал. Я не мастер, но я специалист по неорганике, с которой некоторые мастера не в ладах.
   — Могу я взять одну в руки? Они хрупкие?
   — Нет, нет. Можете бросить их на пол, если хотите. Впрочем, может быть, лучше не надо. Сотрясение чего доброго испортит резкость видимости.
   — Как ими пользуются?
   — Приложите их к глазам, они закрепятся. Они не то, чтобы не пропускают свет, как раз наоборот, затемняют его, чтобы тот не отвлекал вас через глазной нерв. Главное, ваше сознание становится резче и позволяет присутствовать в других планах Геи. Иными словами, если вы смотрите на эту стену, то видите, какой она кажется себе.
   — Чудеса! — пробормотал Пилорат. — Можно попробовать?
   — Конечно, Пил. Можете взять любую пару наугад. У всех разная конструкция, чтобы показать стену или любой неодушевленный предмет, на который вы смотрите, в различных аспектах его собственного сознания.
   Пилорат приложил к глазам пару линз, и они сразу же прилипли. Он поморгал и надолго застыл в неподвижности.
   — Когда закончите, — сказал Дом, — приложите руки к краям линз и прижмите друг к другу. Они сразу снимутся.
   Пилорат так и сделал, поморгал глазами и протер их.
   — Что вы видели? — спросил Дом.
   — Трудно описать. Стена, казалось, мерцала и сверкала, а временами как бы текла. Вроде бы рябила и изменяла симметричность. Я... простите, Дом, не нахожу это привлекательным.
   Дом вздохнул.
   — Вы не составляете часть Геи, поэтому вы и не видите того, что видим мы. Я опасался этого. Очень жаль! Уверяю вас, эти соучастники не только радуют глаз своей эстетической ценностью, они имеют и практическое значение. Счастливая стена — это полезная стена.
   — Счастливая? — спросил Тревиз, слегка улыбаясь.
   — Туманное ощущение, которое испытывает стена, аналогично тому, что мы называем счастьем. Стена счастлива, когда она хорошо спланирована, когда твердо стоит на фундаменте, когда ее части симметрично сбалансированы и не вызывают неприятного стресса. Хороший дизайн вырабатывается на основе математических принципов механики, но использование точных соучастников может настроить его до атомных измерений. Ни один скульптор на Гее не может создать первоклассные работы без хороших соучастников, а те, которые я произвожу для этого частного случая, считаются — скажу не хвалясь — превосходными.
   Одушевление соучастники — они не по моему профилю — дают нам, по аналогии, точное восприятие экологического баланса. Экологический баланс на Гее прост, как и в других мирах, но здесь мы, по крайней мере, имеем надежду сделать его более сложным, и это безмерно обогатит общее сознание.
   Тревиз поднял руку, чтобы опередить слова Пилората, и спросил:
   — Откуда вы знаете, что планета может вынести более сложный экологический баланс, если у всех остальных он простой?
   — Ах, — воскликнул Дом, и глаза его заблестели, — вы проверяете старика? Вы знаете так же хорошо как и я, что первый дом человечества, Земля, имела невероятно сложный экологический баланс. Простой баланс только у вторичных миров, ответвленных.
   Пилорат не смог молчать.
   — Но именно этой проблемой я и занимаюсь всю жизнь. Почему только Земля имела сложную экологию? Что отличало ее от других? Почему миллионы и миллионы других миров Галактики, способных носить жизнь, развили ничем не примечательную растительность и мелкие неразумные формы жизни?
   — У нас есть про это легенда, — сказал Дом, — вернее, сказка. Я отнюдь не поручусь за ее достоверность. Вообще-то звучит она, как вымысел.
   В эту минуту в комнату вошла Блис, которая не присутствовала на обеде, и улыбнулась Пилорату. На ней была серебристая, весьма прозрачная блузка.
   Пилорат тут же вскочил.
   — Я думал, что вы нас покинули.
   — Вовсе нет. Я рапортовала о проделанной работе. Могу теперь присоединиться к вам, Дом?
   Дом тоже встал, но Тревиз остался сидеть.
   — Вы всегда желанны здесь, и радуете глаза старика, — сказал Дом.
   — Для вашего удовольствия я и надела эту блузу. Пил выше таких вещей, а Треву они просто не нравятся.
   — Если вы думаете, что я выше таких вещей, Блис, — сказал Пилорат, — я когда-нибудь удивлю вас.
   — Наверное, это будет очаровательно, — сказала Блис и села. Оба мужчины тоже сели.
   — Я собирался рассказать нашим гостям повесть о Вечности, — сказал Дом. — Чтобы понять ее, вы сначала должны понять, что может существовать множество вселенных — в сущности, бесконечное множество. Каждое простое событие может случиться или не случиться, может произойти таким образом или другим, и каждая из огромного числа альтернатив в результате даст в будущем курс событий, которые будут отличаться, по крайней мере, на несколько порядков. Блис могла не придти именно сейчас, она могла придти чуть раньше, могла — позже, она могла быть в другой блузке, даже в этой блузке она могла не улыбаться старикам, как она это делает по доброте сердечной. В каждом из этих случаев — или в каждом из очень большого числа других событий — мироздание пойдет в дальнейшем по различным траекториям для всех вариантов всех других событий, вплоть до самых мелких.
   Тревиз беспокойно завертелся.
   — Я думаю, что это — общая теория квантовой механики, в сущности, очень древняя.
   — A, вы слышали о ней! Но давайте продолжим... Представьте, что человеческое существо имеет возможность заблокировать все это бесконечное число вселенных, шагать по своей воле с одной на другую и выбирать ту, которую он сделает «реальной», что бы это ни означало в данном случае.
   Тревиз заметил:
   — Я слушаю вас и даже представляю концепцию, которую вы описываете, но не могу поверить, что нечто подобное когда-нибудь может случиться.
   — Я тоже, в целом, — согласился Дом, — поэтому я и сказал, что все это похоже на сказку. Однако сказка утверждает, что были такие, кто мог проходить сквозь время и изучать бесконечные нити потенциальной реальности.
   Эти люди назывались Вечными, и, когда они были вне времени, они говорили, что были в Вечности.
   Их задачей было выбирать реальность, более всего подходящую человечеству. Они бесконечное число раз меняли выбор, поэтому сказка насыщена деталями. Должен сказать, что она написана в эпической форме и необычайно многословна. Как там сказано, в конечном счете они нашли вселенную, в которой Земля была единственной планетой во всей Галактике, где можно было найти сложную экологическую систему и развитую разумную форму жизни, способную разработать высокую технологию. Это, по их мнению, была самая безопасная для человечества ситуация. Они заблокировали такую нить событий и на этом прекратили действия. Теперь мы живем в Галактике, населенной лишь человеческими существами и, в более широком смысле, растениями, животными и микроорганизмами, которых люди, вольно или невольно, привезли с собой, и которые, как правило, подавили местную жизнь.
   Где-то в туманной дали множества вероятностей есть другие реальности, в которых Галактика населена многими разумами — но они недостижимы. Мы в нашей реальности — одиноки. Из каждого действия, каждого события в нашей реальности выходят новые ветви, и в каждом отдельном случае только одна является продолжением реальности, так что есть громадное количество потенциальных вселенных — может, и бесконечное — происшедших от нас, но все они предположительно похожи на нашу Галактику с одним разумом — Галактику, в которой мы живем. Я должен был бы сказать — все они сходны, кроме малого процента исчезнувших, потому что опасно поправлять что-либо, когда возможности приближаются к бесконечности. — Он остановился, слегка пожал плечами и добавил: