Азимов Айзек. Роботы утренней зари

   – Дэниел, нельзя нагреть комнату?
   – Вам покажется теплее, когда вы ляжете под одеяло и выключите свет, партнер Илия.
   – Ага. – Он с подозрением огляделся. – Может, вы выключите свет и останетесь пока здесь?
   Свет исчез, и Бейли понял, что его впечатление о ничем не украшенной комнате полностью ошибочно: как только стало темно, он почувствовал себя Снаружи: слабый шелест листвы, приглушенные звуки живых существ, иллюзия ночного неба с редкими облаками.
   – Включите свет, Дэниел!
   Комната осветилась.
   – Дэниел, я не хочу ничего этого – ни звезд, ни облаков, ни звуков, ни ветра, ни запаха. Я хочу темноты, безликой темноты. Можно это устроить?
   – Конечно.
   – Вот и сделайте. И покажите мне, как выключить свет, когда я захочу спать.
   – Я здесь, чтобы защищать вас.
   – Вы можете делать это и за дверью, – ворчливо сказал Бейли. – Жискар, наверняка по ту сторону окон – если за шторами действительно окна.
   – Да, окна. Если вы перешагнете этот порог, партнер Илия, вы обнаружите туалет. Эта часть стены нематериальна, вы легко пройдете через нее. Свет там включится, когда вы войдете, и выключится, когда выйдете. Никаких декораций там нет. Там вы можете побриться и сделать все, что нужно до и после сна. Что же касается освещения комнаты – в изголовье постели есть углубление, положите в него палец, и свет выключится или включится.
   – Спасибо. Теперь вы можете уйти.
   Через полчаса он уже лежал под одеялом, в теплых объятиях тьмы. Да, день был долгим. Трудно поверить, что он только сегодня прибыл на Аврору. Узнал он многое, но оно не дало ему ничего хорошего. Он лежал и перебирал все события дня в надежде, что всплывет что-то упущенное им раньше, но ничего не всплыло. И этого много для спокойно-рассуждающего, проницательного, хитроумного Бейли из гиперволнового фильма.
   Вообще-то не время пытаться усталым, ищущим сна мозгом пробегать по всему дню снова, но он не мог удержаться. Он мысленно проследовал от космопорта до дома Фастальфа, потом от дома Глэдис и обратно к Фастальфу.
   Глэдис стала еще красивее, но что-то в ней суровое… может, она просто выросла из своей защитной раковины, бедняжка. Он тепло подумал о ее реакции на то давнее прикосновение к его щеке… Если бы он мог остаться с ней, он научил бы ее… идиоты-аврорцы… отвратительно-небрежное отношение к сексу… что-то было… незначительное… несущественное… глупое… К Фастальфу, к Глэдис, обратно к Фастальфу… Обратно к Фастальфу…
   Он слегка зашевелился. Обратно к Фастальфу. Что произошло, когда он возвращался к Фастальфу? Что-то было сказано? Или не сказано? И на корабле перед посадкой на Аврору… что-то подходящее…
   Бейли был в утопическом мире полусна, когда мозг освобождается и следует собственному закону, как летящее тело парит в воздухе, освобожденное от гравитации. Затем ему показалось, что он слышит звук. Он поднялся на уровень пробуждения, прислушался, ничего не услышал и снова погрузился в полусон, чтобы поймать линию мысли, но она ускользнула. Она была как вещь, погружающаяся в болото; он видел ее контуры, ее цвет, но они тускнели, и, как он ни тянулся за ней, она ушла окончательно, и он не мог ничего вспомнить. Вообще ничего.
   Была ли то действительно нужная мысль, или просто иллюзия, рожденная в засыпающем мозгу? Он же и в самом деле спал. Проснувшись не надолго ночью, он подумал, что у него была идея. Важная идея. Но он ничего не мог вспомнить, кроме того, что что-то такое было. Он некоторое время глядел в темноту. Если что-то было, оно со временем вернется.
   А может, и не вернется. О, дьявол!
   И он снова заснул.

Часть восьмая
Фастальф и Василия

31

   Бейли, вздрогнув, проснулся и с подозрением втянул в себя воздух. Слабый, непонятный запах, который тут же исчез. Рядом с кроватью стоял Дэниел.
   – Надеюсь, вы хорошо спали, партнер Илия?
   Бейли огляделся. Шторы были еще спущены, но Снаружи явно был день. Жискар разложил одежду, резко отличавшуюся от той, в которой Бейли был вчера.
   – Вполне хорошо, Дэниел, – ответил Бейли. – Что разбудило меня?
   – В воздухе был распылен антисомнин. Он активизирует пробуждающуюся систему. Мы дали дозу меньше обычной, так как не были уверены в вашей реакции.
   – Это вроде пинка в зад, – сказал Бейли. – Который час?
   – 07:05 по аврорскому времени. Завтрак будет готов через полчаса.
   Бейли встал. Жискар тут же начал сдирать белье с постели.
   – Могу я получить вашу пижаму, сэр?
   Бейли поколебался, но всего лишь на секунду. Это же просит робот. Он разделся и отдал пижаму Жискару.
   Бейли с неудовольствием оглядел себя. Тело человека средних лет, но худших кондиций, чем тело Фастальфа, который почти втрое старше Бейли.
   Он машинально поискал шлепанцы, но их не было. Видимо, они считались не нужными: пол был теплый и мягкий. Он вошел в туалет и снова подумал, как выгодно он отличается от земного и как легко привыкнуть к удобствам. Это баловство, подумал он, но надеялся, что земляне, заселив новые миры, не будут цепляться за концепцию общественного туалета. Возможно, подумал он, так и следует определять баловство: то к чему легко привыкаешь.
   Он вышел, вымытый и выбритый, и начал одеваться с помощью Жискара.
   – Я вижу, Дэниел, что вы с Жискаром все еще ходите за мной по пятам. Разве есть признаки попытки сбить меня с моего пути?
   – Пока нет, – ответил Дэниел, – но разумнее мне и Жискару быть с вами все время. На всякий случай.
   – А зачем, Дэниел?
   – По двум причинам. Во-первых, мы можем помочь вам в любом аспекте аврорской культуры, с которой вы не знакомы; во-вторых, друг Жискар записывает все разговоры, которые вы ведете. Это может вам пригодиться. Вы помните, что во время вашей беседы с доктором Фастальфом и мисс Глэдис друг Жискар и я были в другой комнате…
   – Значит, этот разговор не записан?
   – Вообще-то записан, но с меньшей точностью: некоторые его части не так ясны, как хотелось бы. Лучше, если бы мы оставались рядом с вами.
   – Вы думаете, что мне легче считать вас гидами и записывающими аппаратами, а не стражами? Почему бы не прийти к заключению, что как стражи вы мне вовсе не нужны? Поскольку никаких покушений на меня не было, почему не предположить, что их не будет?
   – Нет, партнер Илия, это было бы неосторожно. Доктор Фастальф чувствует, что его враги относятся к вам с великим опасением. Они пытались убедить Председателя не давать доктору Фастальфу разрешения на вызов ваш сюда, и наверняка станут убеждать его отправить вас обратно на Землю как можно скорее.
   – При такой мирной оппозиции охрана не нужна.
   – Да, сэр, но оппозиция имеет основания бояться, что вы реабилитируете доктора Фастальфа, и может перейти к крайним мерам. В конце концов, вы не аврорец, и запрет насилия на нашей планете будет слабее в вашем случае.
   – Я здесь целый день, и не случилось ничего такого. Это заметно уменьшает угрозу. С другой стороны, если я покажу какой-то прогресс, опасность для меня тут же возрастет.
   – Логичный вывод, – подумав, сказал Дэниел.
   – И следовательно, вы и Жискар будете ходить за мной, куда бы я ни пошел, как раз на тот случай, если я ухитрюсь сделать свою работу чуточку лучше.
   Дэниел помолчал.
   – Ваша манера говорить несколько сбивает меня с толку, но похоже, что вы правы.
   – В таком случае, я готов завтракать, хотя попытка убийства, как альтернатива провала, уменьшает мой аппетит.

32

   Фастальф улыбнулся Бейли через стол.
   – Хорошо спали, мистер Бейли?
   Бейли очарованно созерцал ломоть ветчины. Его надо было резать ножом. Он был шероховатый. По одному его краю шла скромная полоска сала. Короче говоря, ломоть не был приготовлен. Все равно, что прямо есть свинью.
   Была тут и яичница: желток лежал полусферой в центре, а вокруг лежал белок, больше похожий на ромашки, которые Бен показывал Бейли в поле там, на Земле. Умом Бейли понимал, что яйцо как яйцо, с белком и желтком, только приготовленное, но он никогда не видел, чтобы их разделяли перед тем, как есть. Даже на корабле, даже на Солярии подавали яичницу-болтунью. Он взглянул на Фастальфа.
   – Простите, вы что-то сказали?
   – Хорошо ли вы спали? – терпеливо повторил Фастальф.
   – Да, вполне. Наверное, спал бы и сейчас, если бы не антисомнин.
   – А, да. Не слишком вежливо будить гостя, но я подумал, что вы захотите начать пораньше.
   – Вы совершенно правы. К тому же, я не совсем гость.
   Фастальф некоторое время ел молча. Потом спросил:
   – Ночью к вам не пришло никакого озарения? Может, вы проснулись с новой перспективой, с новыми мыслями?
   Бейли с подозрением покосился на Фастальфа, но лицо того не выражало никакого сарказма.
   – Боюсь, что нет, – ответил он. – Я столь же неэффективен, как был и в прошлую ночь. – Он отхлебнул питье и невольно сморщился.
   – Простите, – сказал Фастальф, – вы находите питье невкусным?
   Бейли хмыкнул и осторожно отхлебнул снова.
   – Это обычный кофе, лишенный кофеина, – сказал Фастальф.
   – Что-то не похоже на кофе… Простите меня, доктор Фастальф, но у нас с Дэниелом только что был полушутливый разговор насчет опасности для меня – полушутливый, конечно, только с моей стороны, но сейчас я подумал, что мне могли дать это… – он смущенно умолк.
   Фастальф поднял брови. Бормоча извинения и улыбаясь, он зачерпнул ложкой немного кофе их чашки Бейли и попробовал.
   – Абсолютно нормальный кофе, мистер Бейли. Попытки отравления нет. Но, действительно, популярный во всех мирах кофе готовится по-разному. Известно, что каждый предпочитает кофе собственного мира. Может, вы предпочитаете молоко? Оно более или менее одинаково всюду. Или фруктовый сок? На Авроре соки много лучше, чем на других планетах. Может, воды?
   – Я попробую сок, – сказал Бейли, с сомнений глядя на кофе. – Но полагаю, что должен привыкнуть к кофе.
   – Ну, зачем же, раз он вам так неприятен, – сказал Фастальф. – Итак – его улыбка стала чуть напряженной, когда он вернулся к прежней теме – ночь и сон не навели вас на полезные мысли?
   – К сожалению, нет. Хотя…
   – Да?
   – У меня впечатление, что перед тем, как уснуть, в состоянии между сном и бодрствованием, было что-то такое.
   – А именно?
   – Не знаю. Мысль разбудила меня, но не последовала за мной. Я цеплялся за нее, но так и не поймал. Думаю, что в такой вещи нет ничего необычного.
   Фастальф задумался.
   – Вы в этом уверены?
   – Не вполне. Мысль была такой разреженной и исчезла так быстро, что я даже не уверен, была ли она. Но даже если и была, вполне возможно, что она казалась осмысленной только в полусне.
   – Но даже и беглая мысль должна была оставить след.
   – Я тоже так думаю. В этом случае она вернется. Я верю в это.
   – И мы должны ждать?
   – А что еще остается?
   – Существует такая вещь, как психозонд.
   Бейли некоторое время смотрел на Фастальфа.
   – Я слышал о нем, но на Земле в полицейской работе им не пользуются.
   – Но мы не на Земле, мистер Бейли.
   – Это может повредить мозг. Правильно?
   – В умелых руках – не обязательно.
   – Но возможно, – сказал Бейли. – Насколько мне известно, на Авроре применяют это лишь в крайнем случае. Человек должен быть виноватым в тяжком преступлении или…
   – Да, мистер Бейли, но это относится к аврорцам, а вы не аврорец.
   – Вы хотите сказать, что с землянином можно обращаться как с нечеловеком?
   Фастальф улыбнулся и развел руками.
   – Послушайте, мистер Бейли. Вчера вы предлагали решить проблему, поставив Глэдис в ужасное и трагическое положение; я хотел бы знать, пойдете ли вы на то, чтобы рискнуть собой?
   Бейли с минуту молчал, а затем сказал изменившимся голосом:
   – Вчера я был неправ и признал это. Что же касается этого дела, то нет уверенности, что моя полусонная мысль имела какое-то решение проблемы. Она могла быть чистой фантазией, алогичной бессмыслицей. А могло и вообще не быть никакой мысли. Считаете ли вы разумным ради такой маловероятной цели рискнуть повреждением моего мозга, от которого зависит, как вы сами говорили, решение вашего дела?
   Фастальф кивнул.
   – Вы красноречиво защищаетесь, но я говорил не всерьез.
   – Спасибо.
   – Ну, что будем делать сейчас?
   – Первым делом я хотел бы еще раз поговорить с Глэдис. Нужно осветить некоторые пункты.
   – Вы могли бы сделать это вчера.
   – Мог бы, но их больше, чем я мог правильно усвоить вчера, и кое-что от меня ускользнуло. Я следователь, а не неутомимый компьютер.
   – Да я сказал не в смысле порицания. Просто мне неприятно, когда Глэдис тревожат зря. Судя по тому, что вы вчера мне говорили, Глэдис в состоянии глубокой депрессии.
   – Без сомнения. Но она страстно желает знать, кто убил Джандера. И это вполне понятно. Я уверен, что она захочет помочь мне. И я также хочу поговорить с другой особой.
   – С кем?
   – С вашей дочерью Василией.
   – Это еще зачем?
   – Она роботехник. Я хотел бы поговорить не только с вами, но и с другим роботехником.
   – Я не желаю этого, мистер Бейли.
   Завтрак был окончен, и Бейли встал.
   – Доктор Фастальф, еще раз напоминаю вам, что я здесь по вашему приглашению. У меня нет здесь официальной власти для полицейской работы. Я не имею связи с аврорскими властями. Единственный шанс для меня увидеть дно этого злосчастного дела – надежда, что разные люди добровольно захотят сотрудничать со мной и ответить на мои вопросы. Если вы будете останавливать меня в моих поисках, то ясно, что я не сдвинусь с мертвой точки. Это будет плохо для вас и для Земли, поэтому я требую, чтобы вы не вставали мне поперек дороги. Если вы сделаете возможным для меня интервью с теми, с кем я хочу, или хотя бы попытаетесь сделать это возможным, люди на Авроре наверняка увидят в этом признак вашей невиновности. И наоборот, если вы станете препятствовать моему расследованию, не сочтут ли они, что вы виновны и боитесь разоблачения?
   Фастальф сказал с плохо скрываемым раздражением:
   – Я понимаю это. Но почему обязательно Василия? Есть и другие роботехники.
   – Она ваша дочь. Она знает вас. Она может иметь точное мнение насчет вашей возможности уничтожить робота. Поскольку она член Роботехнического Института и на стороне ваших политических врагов, любое ее благоприятное мнение может быть убедительным.
   – А если она выскажется против меня?
   – Тогда и посмотрим. Так вы попросите ее принять меня?
   – Я сделаю вам одолжение, – покорно сказал Фастальф, – но вы напрасно думаете, что я легко уговорю ее встретиться с вами. Она может быть очень занята – или так скажет. А может, ее и нет на Авроре. Может, она не захочет впутываться в это дело. Я объяснял вам вчера, что у нее есть – как она думает – причины относиться ко мне враждебно, поэтому на мою просьбу принять вас она может ответить отказом просто из нерасположения ко мне.
   – Но вы все-таки попробуйте, доктор Фастальф.
   Фастальф вздохнул.
   – Попытаюсь, пока вы будете у Глэдис. Вы, наверное, хотите видеть ее лично? А то я мог бы устроить свидание по трехмерке. Изображение достаточно высокого качества, вы даже не заметите, что это не личное присутствие.
   – Я знаю. Но Глэдис солярианка, и у нее неприятные ассоциации с трехмерным изображением. Да и в любом случае, я считаю, личное свидание дает добавочную эффективность. Ситуация настолько деликатна, а затруднений так много, что я хотел бы получить эту добавочную эффективность.
   – Ладно, я скажу Глэдис. Только, мистер Бейли…
   – Да?
   – Вчера вы говорили, что ситуация слишком серьезна, чтобы не обращать внимание на неудобства для Глэдис, поскольку на карту поставлено очень многое.
   – Так-то оно так, но поверьте, что я не буду расстраивать ее без надобности.
   – Я сейчас говорю не о Глэдис. Я просто предупреждаю вас, что ваша в основном правильная точка зрения должна распространяться и на меня. Я не рассчитываю, что вы будете заботиться о моих удобствах или о моей гордости, если вам повезет встретиться с Василией. Я не знаю результатов, но перенесу любые неприятные последствия этого разговора, и вы не старайтесь щадить меня. Понимаете?
   – Честно говоря, доктор Фастальф, у меня никогда не было намерения щадить вас. Если бы мне пришлось выбирать между неприятностями или позором для вас и процветанием вашей политики и моей планеты, я без колебаний опозорил бы вас.
   – Прекрасно! Но все это должно распространиться и на вас. Ваши удобства не должны загораживать вам путь.
   – Их никто не принимал во внимание, когда меня привезли сюда, не спросив моего мнения.
   – Я имел в виду кое-что другое. Если вы, по прошествии разумного времени – не долгого, а разумного – не продвинетесь в решении, мы рассмотрим возможность психозондирования. Это будет наш последний шанс.
   – Это может ничего не дать.
   – Согласен. Но, как вы недавно сказали по поводу Василии – тогда и посмотрим. – Он повернулся и вышел.
   Бейли задумчиво смотрел ему вслед. Теперь ему казалось, что если он продвинется в деле, он окажется перед физическими – репрессалиями неизвестными, но очень опасными; если же он не продвинется – ему грозит психозонд, который едва ли лучше.
   – О, дьявол! – пробормотал он.

33

   Путь к Глэдис показался ему короче, чем накануне. День был такой же теплый и приятный, но вид был совсем другим. Солнце светило с другой стороны, и цвета казались другими. Может, растения утром и вечером выглядят по-разному или пахнут по-другому? Наверное, и на Земле так же.
   Дэниел и Жискар опять сопровождали его, но шли ближе к нему и казались менее настороженными.
   – Здесь всегда такое яркое солнце? – спросил Бейли.
   – Нет, – ответил Дэниел. – Это было бы губительным для растений. Сегодня, например, предсказывали днем облачность.
   На этот раз Глэдис не встречала их в дверях, но явно ждала. Когда робот провел их в дом, она не встала, только сказала устало:
   – Доктор Фастальф сказал мне, что вы придете. Что на этот раз?
   На ней было облегающее платье, и было заметно, что под ним ничего нет. Волосы откинуты назад, лицо бледное. Она осунулась со вчерашнего дня и явно мало спала.
   Дэниел, памятуя, что было накануне, не вошел в комнату. Жискар же вошел, внимательно осмотрелся и удалился в стенную нишу. В другой нише стоял один из роботов Глэдис.
   – Мне очень жаль, Глэдис, – сказал Бейли, – что я опять докучаю вам.
   – Я забыла вчера сказать вам, что когда Джандера сожгут, остатки его пойдут на фабрики роботов. Значит, каждый раз, когда я увижу нового робота, я буду думать, много ли в нем атомов Джандера.
   – И мы, когда умираем, проходим новый цикл, – сказал Бейли, – и кто знает, сколько и чьих атомов в вас или во мне, и сколько и в ком будут наши в свое время.
   – Вы совершенно правы, Илия, и вы напомнили мне, как легко философствовать над чужими несчастьями.
   – Это тоже правильно, Глэдис, но я пришел не философствовать. Я должен спрашивать.
   – Вам мало вчерашнего? Или вы придумали новые вопросы?
   – В какой-то мере – да. Вчера вы говорили, что пока вы жили с Джандером, как жена с мужем, некоторые мужчины предлагали вам себя, и вы отказывали. Вот насчет этого я и должен спросить. Сколько было этих мужчин?
   – Я не веду записей. Трое или четверо.
   – Кто-нибудь из них настаивал? Возобновлял свои предложения?
   Глэдис, до этого отводившая глаза, посмотрела прямо на Бейли.
   – Вы спрашивали об этом других?
   Бейли покачал головой.
   – Я ни с кем не говорил об этом кроме вас. Однако, из вашего вопроса я делаю вывод, что по крайней мере один был настойчивым.
   – Один. Сантирикс Гремионис. – Она вздохнула. – У аврорцев такие странные имена, и сам он странный… для аврорца. Я никогда не встречала такого повторяющегося, как он. Он держался всегда вежливо, принимал мой отказ с легкой улыбкой и поклоном, а на следующей неделе, а то и на другой день, как ни в чем не бывало, повторял попытки. Вообще повторять – это несколько невежливо. Порядочный аврорец должен принять отказ до тех пор, пока предполагаемая партнерша не даст ясно понять, что переменила мнение.
   – Еще раз спрошу: те, кто предлагали себя, знали о ваших отношениях с Джандером?
   – Это не та вещь, о которой я стала бы упоминать в случайном разговоре.
   – Ну, ладно, а этот Гремионис, в частности – он знал?
   – Я ему не говорила.
   – Не увиливайте, Глэдис. Не обязательно было говорить. В противоположность другим, он возобновлял свои предложения. Сколько раз, кстати, он это делал?
   – Я не считала. Может, десять раз, может, больше. Не будь он таким приятным человеком в других отношениях, я приказала бы роботам не пускать его в дом.
   – Ага, но вы не приказали. Поэтому у него было время сделать многократные предложения. Он приходил к вам. Он мог увидеть Джандера и ваше обращение с ним. Мог он угадать ваши отношения?
   – Не думаю. Джандер никогда не появлялся, когда я бывала с человеком.
   – По вашим инструкциям?
   – Да. Не потому, что я стыдилась этих отношений, а просто не хотела ненужных осложнений. У меня остался какой-то инстинкт интимности секса, чего нет у аврорцев.
   – Подумайте все-таки. Не мог ли он догадаться? Влюбленный мужчина…
   – Влюбленный? – фыркнула Глэдис. – Что аврорцы знают о любви?
   – Хорошо, мужчина, считавший себя влюбленным. Вы не отвечали ему тем же. Чутье и подозрительность отвергнутого любовника могли подсказать ему причину. Он никогда не намекал на Джандера?
   – Нет! Нет! Для аврорца неслыханное дело – обсуждать сексуальные предпочтения или привычки человека.
   – Не обязательно осуждать. Мог, скажем, комментировать с юмором.
   – Нет. Если бы Гремионис сказал хоть слово об этом, я перестала бы принимать его в своем доме. Ничего такого не было. Он был сама вежливость.
   – Сколько ему лет?
   – Примерно, как и мне – тридцать пять. Может даже, года на два моложе.
   – Мальчик, – печально сказал Бейли, – даже моложе меня. Но в этом возрасте… он мог догадываться насчет Джандера, но ничего не сказать. Может, он ревновал?
   – Ревновал?
   Бейли подумал, что на Авроре и Солярии это слово может иметь мало значения.
   – Ну, злился, что вы предпочитаете другого.
   – Я знаю значение этого слова, – резко сказала Глэдис. – Я только удивилась, что вы считаете аврорцев способными ревновать. В сексе не ревнуют. В чем-то другом – да, но не в сексе. Но даже если бы он ревновал – что из этого? Что он мог сделать?
   – Не мог ли он сказать Джандеру, что близкие отношения с роботом ухудшают ваше положение на Авроре?
   – Но это же неправда!
   – Джандер мог поверить, если бы ему сказали, что он вредит вам…
   – Джандер не поверил бы. Он делал меня счастливой, он был моим мужем, и я ему говорила это.
   – Не сомневаюсь, что он верил вам, но его могли заставить поверить в противоположное. И если он попал в непереносимую дилемму Первого Закона…
   Лицо Глэдис исказилось.
   – Вы повторяете старую сказку о Сьюзен Келвин и робота-телепата, в которую никто старше десяти лет не верит. Этого не может быть. Я с Солярии и знаю о роботах достаточно. Нужны невероятные знания, чтобы связать в роботе узлы Первого Закона. Это мог сделать доктор Фастальф, но никак не Сантирикс Гремионис. Гремионис – стилист. Он работает на людей. Он делает прически, конструирует одежду. Я делаю то же самое, но только для роботов, а Гремионис никогда не занимался роботами. Он ничего не знает о них, умеет только приказывать закрыть окно или сделать еще что-нибудь вроде этого. А вы хотите убедить меня, что смерть Джандера произошла из-за наших с ним отношений?
   – Вы могли этого не знать, – сказал Бейли. Он рад был бы прекратить допрос, но не мог. – Что, если Гремионис узнал от доктора Фастальфа, как это сделать…
   – Гремионис не знает доктора Фастальфа и ничего не понял бы из его объяснений.
   – Ну, вы можете этого не знать. А что касается знакомства с доктором Фастальфом, то ведь Гремионис часто бывал у вас.
   – Но доктор Фастальф почти не бывал у меня в доме. Вчера, когда он пришел с вами, он второй раз переступил мой порог. Он боялся быть слишком близко, чтобы я не потянулась к нему – он сам однажды признался. Он таким образом потерял дочь – глупость какая-то. Видите ли, когда живешь несколько столетий, у тебя куча времени, чтобы потерять тысячи вещей. Радуйтесь своей короткой жизни.
   И она заплакала.
   Бейли беспомощно посмотрел на нее.
   – Простите меня, Глэдис. У меня нет больше вопросов. Могу я позвать робота? Может, вам нужно помочь?
   Она покачала головой.
   – Просто уйдите, – сказала она сдавленным голосом. – Уходите.
   Бейли вышел. Жискар шел следом. Когда они вышли из дома, к ним присоединился Дэниел. Бейли почти не заметил этого. Он рассеянно подумал, что начал принимать присутствие роботов как должное, как свою тень, и что скоро будет чувствовать себя без них голым.
   Он быстро шел к дому Фастальфа, и мысли его путались. Сначала его желание увидеть Василию было от безнадежности, от отсутствия других объектов для любопытства, теперь же все изменилось. Теперь появился шанс, что он наткнулся на нечто жизненно важное.