Азимов Айзек. Роботы утренней зари

   – Доктор Василия в конце концов дала ясно понять, что у меня нет никаких шансов, а затем появилась Глэдис, и она очень похожа на доктора Василию, и… и… Так оно и случилось.
   – Но Глэдис не девственница. Она была замужем на Солярии, и здесь, на Авроре, как я слышал, экспериментировала довольно широко.
   – Это я знал, но она… прекратила. Она ведь солярианка и плохо понимает аврорские обычаи. Но она прекратила, потому что ей не нравится, как она говорит «неразборчивость».
   – Она сама говорила вам это?
   – Да. На Солярии принята моногамия. Глэдис не была счастлива в браке, но она привыкла к этому обычаю и не нашла радостей в аврорской манере, когда познакомилась с ней, да и в моногамии, которой я хочу – тоже. Вы понимаете?
   – Да. Но как вы встретились с ней впервые?
   – Просто увидел. Когда она приехала на Аврору – романтическая беженка с Солярии – это показывалось по гиперволновой программе. И она участвовала в этом фильме…
   – Да, да. Но ведь было что-то еще?
   – Не понимаю, чего вы еще хотите.
   – Ну, попробую догадаться. Когда доктор Василия отказала вам навсегда, она не намекнула вам на альтернативу для вас?
   Гремионис закричал, неожиданно вспылив:
   – Доктор Василия сказала вам это?
   – Не такими словами, но я думаю, что случилось именно так. Не говорила ли она вам, что было бы полезно посмотреть на новоприбывшую молодую леди с Солярии, которая стала подопечной доктора Фастальфа? Не говорила ли вам доктор Василия, что по общему мнению, эта молодая леди очень похожа на нее, только моложе и сердечнее? Короче говоря, не советовала ли вам доктор Василия переключить внимание с нее на Глэдис?
   Гремионис явно страдал. Он посмотрел в глаза Бейли и тут же отвел взгляд. Бейли впервые увидел в глазах космонита страх. Он покачал головой. Не следует радоваться тому, что напугал космонита. Это может повредить его объективности.
   – Ну? – сказал он. – Я прав?
   Гремионис тихо сказал:
   – Значит, тот фильм не преувеличивал. Вы читаете мысли?

50

   – Я просто спросил, – спокойно сказал Бейли, – а вы не ответили прямо. Прав я или нет?
   – Это произошло не совсем так. Не в точности. Она говорила о Глэдис, но… – он прикусил губу и вдруг выпалил: – Ну, в общем это равносильно тому, что вы сказали. Вы точно описали все.
   – И вы не были разочарованы? Вы нашли, что Глэдис действительно похожа на Василию?
   – В какой-то мере – да, – сказал Гремионис, – но не по-настоящему. Если их поставить рядом, сразу увидишь разницу. Глэдис гораздо деликатнее, любезнее и веселее.
   – Вы предлагали себя Василии после того, как встретили Глэдис?
   – Вы что, спятили? Конечно, нет.
   – Но Глэдис предлагали?
   – Да.
   – И она отказала?
   – Ну, да.
   – И вы предлагали снова и снова. Сколько раз?
   – Я не считал. Четыре раза. Ну, пять. А может, больше.
   – И каждый раз она отказывала?
   – Да. А что, я не должен был предлагать снова?
   – Она отказывала сердито?
   – Нет, это не в ее характере. Очень ласково.
   – Вы предлагали себя еще кому-нибудь?
   – Что?
   – Ну, коль скоро Глэдис вам отказывала, естественная реакция – предложить себя кому-нибудь другому. Раз Глэдис не хочет вас…
   – Нет. Я не хочу никого другого.
   – А почему, как вы думаете?
   Гремионис энергично ответил:
   – Откуда я знаю? Я хочу Глэдис. Это… это вроде безумия, но, я думаю, лучший вид его. Я был бы сумасшедшим, если бы не было этого рода безумия. Вряд ли вы это поймете.
   – А вы пробовали объяснить это Глэдис? Она поняла бы.
   – Нет. Я бы расстроил ее. Я бы смутил ее. О таких вещах нельзя говорить. Мне следовало повидаться с психиатром.
   – И вы виделись?
   – Нет.
   – Почему?
   Гремионис нахмурился.
   – У вас манера задавать самые невежливые вопросы, землянин.
   – Наверное, потому что я землянин и лучше не умею. Но я также следователь и должен знать эти вещи. Почему вы не были у психиатра?
   Гремионис вдруг засмеялся.
   – Скажу. Лечение было бы большим безумием, чем болезнь. Я лучше буду с Глэдис, которая отказывает мне, чем с любой другой, которая примет меня. Представьте себе, что у вас вывих в мозгу, и вы хотите, чтобы мозг так и оставался вывихнутым. Любой психиатр крепко взялся бы за меня.
   Бейли подумал и спросил:
   – Вы не знаете, доктор Василия не психиатр в какой-то мере?
   – Она роботехник. Говорят, это близкое дело. Если знаешь, как работает робот, то это намек на то, как работает человеческий мозг. Так, по крайней мере, говорят.
   – Вам не приходило в голову, что Василия знает о вашем странном чувстве по отношению к Глэдис?
   Гремионис напрягся.
   – Я никогда не говорил ей. Во всяком случае, в таких выражениях.
   – А разве она не могла понять ваши чувства, не спрашивая? Она знала, что вы неоднократно предлагали себя Глэдис?
   – Ну… она спрашивала, каковы мои успехи. Мы ведь очень давно знакомы. Я должен был что-то сказать. Но ничего интимного.
   – Вы уверены, что ничего интимного? Она наверняка поощряла вас продолжать предложения.
   – Знаете, когда вы сказали это, я, кажется, вижу все в новом свете. Не понимаю, как вы ухитрились вложить это в мою голову. Теперь мне кажется, что она действительно поощряла меня. Она активно поддерживала мою дружбу с Глэдис. – Ему было явно не по себе. – Мне это никогда не приходило в голову.
   – Как вы думаете, почему она поощряла вас повторять предложения Глэдис?
   – Полагаю, она хотела избавиться от меня. Хотела быть уверенной, что я больше не буду надоедать ей. – Он хихикнул. – Хорошенький комплимент мне, верно?
   – Доктор Василия перестала относиться к вам по-дружески?
   – Наоборот. Она стала более дружелюбной.
   – Она не пыталась посоветовать вам, как добиться успеха у Глэдис? Скажем, показать больше интереса к работе Глэдис?
   – Нет. Работа Глэдис и моя очень близки. Мы оба дизайнеры, художники, только я работаю на людей, а она на роботов. Это, понимаете, сближает. Иногда мы даже помогаем друг другу. Когда я не предлагаю и не получаю отказы, мы добрые друзья. И, если подумать, это очень много.
   – Доктор Василия не советовала вам интересоваться работой доктора Фастальфа?
   – С какой стати ей советовать такое? Я ничего не знаю о его работе.
   – Может быть, Глэдис интересовалась, и это возможность для вас войти к ней в доверие?
   Гремионис сузил глаза, вскочил с почти взрывной силой, прошел в другой конец комнаты, вернулся и остановился перед Бейли.
   – По-слу-шай-те! Я не самый умный человек на планете, но я и не полный идиот. Я вижу, куда вы клоните!
   – Да?
   – Вы добиваетесь моего признания, что доктор Василия заставила меня влюбиться… – Он помолчал, а потом сказал с неожиданным удивлением: – и я влюбился, как в исторических романах. А раз я влюблен, я мог бы узнать от доктора Фастальфа, как обездвижить этого робота, Джандера.
   – Но вы не думаете, что это так?
   – Нет! – закричал Гремионис. – Я ничего не понимаю в роботехнике. Ничего! Как бы мне не объясняли ее, я все равно не пойму. И не думаю, чтобы Глэдис понимала. Кстати, я никогда ни с кем не разговаривал о роботехнике. И никто ничего не намекал мне насчет нее. И доктор Василия ничего такого не советовала. Ваша насквозь гнилая теория не сработала. Забудьте о ней!
   Он снова сел, сложил руки на груди и крепко сжал губы.
   Если взрыв Гремиониса нарушил линию атаки Бейли, то он ничем не показал этого.
   – Я понимаю вас. Но все-таки вы часто виделись с Глэдис?
   – Да.
   – Вы повторяли свои предложения и она не обижалась; а ее постоянные отказы не обижали вас?
   Гремионис пожал плечами.
   – Я предлагал вежливо. Она отказывала мягко. На что же обижаться?
   – Как вы проводили время вдвоем? Секс исключался, о роботехнике вы не разговаривали. Что вы делали?
   – Разве в дружбе нет больше ничего, кроме секса и роботехники? Нам было что делать. Во-первых, разговаривали. Она очень интересовалась Авророй, и я рассказывал. А она рассказывала мне о Солярии – это адская дыра. Я скорее предпочел бы жить на Земле… не в обиду вам будь сказано. И еще ее покойный муж. Дрянной у него был характер. У бедной Глэдис была тяжелая жизнь… Мы ходили на концерты, я водил ее в Институт Искусства, и мы работали вместе, как я уже говорил вам, над ее и моими дизайнами. Честно говоря, я не думаю, что работа на роботов хорошо оплачивается, но у каждого, знаете ли, свое мнение. Ее, кажется, забавляло, когда я объяснял ей, почему важно правильно стричь волосы – у нее-то волосы не совсем в порядке. Но большей частью мы гуляли.
   – Куда ходили?
   – Никуда специально. Просто гуляли. У нее такая привычка, потому что она воспитывалась на Солярии. Вы ведь были там? Там громадные поместья на одного-двух человек, не считая роботов. Можно пройти целые мили и никого не встретить, и Глэдис говорила – словно вся планета твоя. На Авроре такое ощущение у нее утратилось.
   – Вы хотите сказать, что она хотела быть собственницей планеты?
   – Глэдис? Конечно, нет! Она говорила только, что утратила ощущение быть наедине с природой. Сам я этого не понимаю, и подсмеивался над ней. Конечно, солярианские ощущения нельзя перенести на Аврору. Очень много народу, особенно в городском районе Эос, а роботы не запрограммированы держаться вне поля зрения, как на Солярии. В сущности, все аврорцы ходят вместе с роботами. Ну, я знаю несколько очень приятных дорог, где не очень много народу, и Глэдис радовалась.
   – И вы тоже?
   – Только потому, что был с Глэдис. Аврорцы тоже много гуляют, но я, должен признаться, не любитель. Сначала у меня протестовали мышцы, и доктор Василия смеялась надо мной.
   – Она знала, что вы ходите на прогулки?
   – Да, я однажды пришел, хромая, пришлось объяснить. Она смеялась и говорила, что это хорошая идея и лучший способ уговорить ходока принять предложение – это ходить вместе. «Держитесь, – говорила она, – и она отменит свой отказ и сама предложит себя». Этого, правда, не произошло, но постепенно я и сам полюбил прогулки.
   Он, похоже, преодолел свою вспышку злости и теперь был в хорошем настроении. Он даже улыбался, видимо, вспоминая прогулки. И Бейли улыбался в ответ.
   – Итак, Василия знала, что прогулки продолжаются.
   – Полагаю, что да. Я начал брать выходные и в среду и в четверг, потому что это соответствовало выбранному Глэдис графику, и доктор Василия иногда шутила над моими СЧ-прогулками, когда я приносил ей какие-нибудь эскизы.
   – Доктор Василия никогда не присоединялась к прогулкам?
   – Конечно, нет.
   – Я думаю, вас сопровождали роботы?
   – Ясное дело. Один мой, один Глэдис. Но они шли стороной, а не по пятам – по аврорской привычке, как говорила Глэдис. Она хотела солярианского уединения. Я вынужден был согласиться, хотя сначала у меня болела шея – я вертел ею, чтобы видеть, со мной ли Бронджи.
   – А какой робот сопровождал Глэдис?
   – Не всегда один и тот же. И он держался в стороне, так что я не вступал с ним в разговор.
   – А как насчет Джандера? Он когда-нибудь ходил? В этом случае вы бы его запомнили?
   – Человекоподобного? Конечно, запомнил бы. Но он никогда не ходил с нами. Я думаю, она считала его слишком ценным для таких обязанностей, какие выполнит любой обычный робот.
   – Вы тоже так считали?
   – Это ее робот. Мне нет до него дела.
   – Вы ни разу не видели его?
   – Нет.
   – И она ничего о нем не говорила?
   – Не помню такого случая.
   – Вас это не удивляло?
   – Нет. Зачем говорить о роботах?
   Бейли пристально взглянул в лицо Гремиониса.
   – Вы никогда не задумывались об отношениях Глэдис и Джандера?
   – Вы хотите сказать, что между ними был секс?
   – Вы были бы удивлены?
   – Такое бывает, – флегматично сказал Гремионис. – Ничего особенного. Человек может иногда пользоваться роботом, если захочет. А человекоподобный робот, наверное, полностью человекоподобен.
   – Полностью.
   – Ну, тогда женщине трудно устоять.
   – Но перед вами она устояла. Разве вам не досадно, что она предпочла вам робота?
   – Ну, если так было – а я не уверен, что это правда – горевать не о чем. Робот есть робот. Женщина с роботом или мужчина с роботом – это просто мастурбация.
   – Вы честно не знали об этих отношениях? И не подозревали?
   – Даже мысли такой не было.
   – Не знали, или знали, но не обращали внимание?
   Гремионис нахмурился.
   – Опять вы напираете. Чего вы от меня хотите? Вот вы сейчас вбили мне это в голову и напираете, и мне начинает казаться, что я, может, задумывался о чем-то таком. Но я ничего этого не чувствовал, пока вы не начали задавать вопросы.
   – Вы уверены?
   – Уверен. Не изводите меня.
   – Я вас не извожу. Просто я хотел бы знать: если вы знали, что Глэдис регулярно занимается сексом c Джандером, и знали, что она никогда не возьмет вас в любовники, возможно ли, чтобы вы не хотели устранить Джандера, к которому ревновали…
   В этот миг Гремионис распрямился, как пружина, и бросился на Бейли с громким нечленораздельным криком. Бейли инстинктивно откинулся назад и упал вместе со стулом.

51

   Сильные руки тотчас подняли его. Бейли понял, что это руки робота. Как легко забыть о них, когда они неподвижно и молча стоят в нишах. Однако, это был не Дэниел и не Жискар, а Бронджи, робот Гремиониса.
   – Сэр, – сказал Бронджи несколько ненатуральным голосом, – я надеюсь, вы не ушиблись?
   Где же Дэниел и Жискар?
   Ответ пришел сам собой. Роботы быстро поделили работу между собой. Дэниел и Жискар быстро сообразили, что опрокинувшийся стул меньше повредит Бейли, чем обезумевший Гремионис, и бросились на хозяина. Бронджи, видя, что он там не нужен, стал помогать Бейли.
   Тяжело дышавший Гремионис был полностью обездвижен в осторожном захвате роботов Бейли. Он сказал чуть ли не шепотом:
   – Отпустите меня. Я овладел собой.
   – Да, сэр, – сказал Жискар.
   – Конечно, сэр, – сказал Дэниел почти медовым тоном.
   Они отпустили руки, но некоторое время не отходили от него. Гремионис огляделся, поправил одежду и сел. Он все еще порывисто дышал и волосы его были в беспорядке.
   Бейли стоял, положив руку на спинку стула.
   – Простите, мистер Бейли, – сказал Гремионис, – что я утратил контроль над собой. Со мной не случалось такого за всю мою взрослую жизнь. Вы обвинили меня в… р-ревности. Порядочный аврорец не должен употреблять это слово, но мне не следовало забывать, что вы землянин. Оно встречается только в старинных романсах, да и то обычно после первой буквы ставится тире. У вас, конечно, не так, я понимаю.
   – Я тоже извиняюсь, мистер Гремионис, что мое полное незнание аврорских обычаев привело меня на неверный путь. Уверяю вас, что такой ляпсус не повториться. – Он сел. – Наверное, больше не о чем говорить.
   Гремионис, казалось, не слушал его.
   – Когда я был маленьким, я иногда толкал других, и меня толкали, но роботы и не думали разнимать нас.
   – Если позволите, – сказал Дэниел, – я объясню, партнер Илия. Было установлено, что полное пресечение агрессивности в очень юном возрасте ведет к нежелательным последствиям. Поэтому некоторые игры, включая физические соревнования, разрешались и даже одобрялись – при условии, чтобы не было реального вреда. Роботы, ухаживающие за малышами, программировались так, чтобы они различали шансы и уровень вреда, который мог быть причинен. Я, например, в этом смысле запрограммирован неправильно и не гожусь для охраны малолетних, и Жискар тоже.
   – Такое агрессивное поведение в юношестве останавливается? – спросил Бейли.
   – Да, постепенно, когда уровень вреда может повыситься, и желательно развитие самоконтроля.
   – К тому времени, – сказал Гремионис, – когда я поступал в высшую школу, я, как и все аврорцы, знал прекрасно, что соревнование покоится на сравнении мыслительных способностей и таланта…
   – А физических состязаний никаких? – спросил Бейли.
   – Они есть, но лишь те, что не включают умышленного физического контакта с намерением покалечить… Но со времени своей юности я никогда ни на кого не нападал, хотя у меня было к этому множество случаев, уверяю вас, но до этой минуты я всегда умел владеть собой. Правда, никто никогда не обвинял меня в… этом.
   – В любом случае, – сказал Бейли, – ничего хорошего из нападения не получится, если рядом с каждым соперником стоит робот.
   – Конечно. Тем более оснований для меня стыдиться, что я потерял самоконтроль. Надеюсь, вы не упомянете об этом в своем рапорте.
   – Будьте уверены, я никому не скажу. Это не касается дела.
   – Спасибо. Вы сказали, что интервью кончено?
   – Думаю, да.
   – В таком случае, вы скажете Глэдис, что я не при чем в деле Джандера?
   Бейли заколебался.
   – Я скажу ей, что это мое мнение.
   – Прошу вас, скажите посильнее, чтобы она была полностью уверена в моей непричастности; особенно, если она была привязана к роботу из сексуальных побуждений. Я не могу вынести, если она подумает, что я… р… р… Она солярианка и может так подумать.
   – Да, могла бы, – задумчиво сказал Бейли.
   – Но видите ли, – быстро заговорил Гремионис, – я ничего не понимаю в роботах, и ни доктор Фастальф, ни доктор Василия, и никто другой ничего не говорили мне о том, как они работают. Я имею в виду – у меня не было никакой возможности разрушить Джандера.
   Бейли, казалось, глубоко задумался, а затем сказал с явной неохотой:
   – Я ничего не могу сделать, кроме как поверить вам. Я ничего не знаю. Возможно – я говорю это без намерения оскорбить – вы, или доктор Василия, или вы оба – лжете. Я слишком мало знаю о внутренней природе аврорского общества и легко могу оказаться в дураках. И все-таки я могу только поверить вам. Но я не могу сказать Глэдис больше того, что, по моему мнению, вы ни в чем не виноваты. Я могу сказать только «по моему мнению». Я уверен, что она найдет это достаточно сильным.
   – Ну, тогда и я удовлетворюсь этим. Если это может помочь, я дам вам слово аврорского гражданина, что я невиновен.
   Бейли чуть заметно улыбнулся.
   – Я не стал бы сомневаться в вашем слове, но моя работа требует только объективных доказательств. – Он встал. – Не истолкуйте неправильно то, что я вам скажу, мистер Гремионис. Вы просите меня, чтобы я успокоил Глэдис, потому что вы хотите сохранить ее дружбу.
   – Очень хочу, мистер Бейли.
   – И вы намерены снова предложить себя ей.
   Гремионис покраснел.
   – Да.
   – Могу ли я дать вам совет, сэр? Не делайте этого.
   – Держите ваши советы при себе. Я не намерен следовать им.
   – Я хочу сказать – не делайте этого по обычной официальной процедуре, а просто – Бейли опустил глаза, чувствуя непривычное смущение – обнимите и поцелуйте ее.
   – НЕТ, – сказал Гремионис убежденно. – Ни одна аврорская женщина не потерпит такого. И мужчина тоже.
   – Мистер Гремионис, не забывайте, что Глэдис солярианка, у них другие обычаи и традиции. На вашем месте я бы попробовал.
   Бейли смотрел в пол, скрывая внезапную ярость. Кто ему Гремионис, чтобы давать ему такой совет? Зачем советовать другому сделать то, что он, Бейли, мечтал сделать сам?

Часть тринадцатая
Амадейро

52

   Бейли снова вернулся к делу и сказал более низким, чем обычно баритоном:
   – Мистер Гремионис, вы упоминали имя главы Роботехнического Института; не повторите ли вы мне его?
   – Келдин Амадейро.
   – Есть какая-нибудь возможность добраться до него отсюда?
   – И да, и нет. Вы можете добраться до его секретаря или до его заместителя, но до него самого – вряд ли. Он, я слышал, неприветливый тип. Сам-то я, конечно, не знаком с ним. Я видел его, но никогда не разговаривал с ним.
   – Значит, он не пользуется вами как дизайнером одежды или для личного ухода?
   – Не знаю, пользуется ли он чьими-нибудь услугами, но по его виду похоже, что да.
   – Я хотел бы попытаться добраться до него, несмотря на его репутацию неприветливого. Если у вас есть трехмерка, вы не будете возражать, если я ею воспользуюсь?
   – Бронджи может сделать для вас вызов.
   – Нет, я думаю, это сделает мой партнер Дэниел, если вы не против.
   – Нисколько не против. Аппарат там, идите за мной. Номер 75-30, абонент 20.
   – Спасибо, сэр, – поклонился Дэниел.
   Комната была совершенно пуста. В одной ее стороне стоял тонкий столбик высотой в половину человеческого роста; он заканчивался плоской поверхностью, на которой стоял сложный прибор. Столбик стоял в центре круга, выделявшегося серым на светло-зеленом полу. Рядом был такой же круг, но без столбика.
   Дэниел шагнул к столбику, и круг сразу же осветился. Дэниел быстро сделал что-то с пробором, и осветился второй круг. На нем появился робот, трехмерный по виду, но он слабо мерцал – это было голографическое изображение.
   Дэниел сказал:
   – Я Р.Дэниел Оливо – он слегка подчеркнул «Р», чтобы робот не ошибся, приняв его за человека – я представляю моего партнера, следователя Илии Бейли с Земли. Мой партнер хотел бы поговорить с Главным роботехником Келдином Амадейро.
   – Главный роботехник Амадейро на конференции. Может быть, достаточно поговорить с роботехником Сисисом?
   Дэниел быстро взглянул на Бейли. Тот кивнул, и Дэниел сказал:
   – Этого будет достаточно.
   – Если вы, – сказал робот, – попросите следователя Бейли встать на ваше место, я постараюсь найти роботехника Сисиса.
   – Может быть, вам лучше сначала… – начал Дэниел, но Бейли прервал его:
   – Он прав, Дэниел. Я не против подождать.
   – Партнер Илия, как личный представитель Мастера роботехники Хэна Фастальфа, вы принимаете его общественный статус, пусть временно, и вам не пристало ждать…
   – Все это правильно, Дэниел, но я не хочу лишней отсрочки ради этикета.
   Дэниел сошел с круга, и Бейли занял его место. Изображение робота исчезло. Бейли терпеливо ждал. Наконец, появилось другое изображение и обрело трехмерность.
   – Я роботехник Мелун Сисис, – сказал человек резким, чистым голосом. У него были короткие бронзовые волосы, и уже по одному этому он показался Бейли типичным космонитом, только в линии носа была некосмонитская асимметрия.
   Бейли спокойно сказал:
   – Я следователь Илия Бейли с Земли. Я хотел бы поговорить с Главным роботехником Келдином Амадейро.
   – У вас есть с ним договоренность, следователь?
   – Нет, сэр.
   – Вы должны иметь ее, если хотите его видеть. Но ни на этой неделе, ни на следующей свободного промежутка времени не будет.
   – Я следователь Илия Бейли с Земли…
   – Я понял. Но это не меняет факта.
   – …по приглашению доктора Хэна Фастальфа и с разрешения Совета Авроры я расследую убийство робота Джандера Пэнела…
   – Убийство робота? – переспросил Сисис с вежливым презрением.
   – Роботоубийство, если вы предпочитаете. На Земле уничтожение робота не столь важное дело, но на Авроре, где к роботам относятся более или менее как к людям, слово «убийство», мне кажется, может быть принято.
   – Убийство, роботоубийство или как хотите, но видеть Главного роботехника нельзя.
   – Могу я оставить ему сообщение?
   – Можете.
   – И ему сейчас же передадут?
   – Постараюсь, но гарантировать не могу.
   – Прекрасно. У меня несколько пунктов; сейчас я их перечислю. Может быть, вы запишите?
   Сисис слегка улыбнулся.
   – Думаю, что я способен запомнить.
   – Первое: где есть убийство, там есть и убийца, и я хотел бы дать доктору Амадейро шанс сказать что-то в свою защиту…
   – Что-о? – сказал Сисис.
   У Гремиониса, слушавшего с другой стороны комнаты, отвисла челюсть.
   Бейли имитировал ту же легкую улыбку, которая внезапно исчезла с лица Сисиса.
   – Я не слишком быстро говорю, сэр? Может быть, вы все-таки хотите записать?
   – Вы обвиняете Главного роботехника в том, что он имеет какое-то отношение к делу Джандера Пэнела?
   – Наоборот, роботехник. Я должен увидеться с ним именно потому, что не хочу обвинить его. Я не хотел бы поспешно установить какую-то связь между Главным роботехником и обездвиженным роботом на основе неполной информации, а его слова могут все прояснить.
   – Вы спятили!
   – Ну что же, тогда скажите Главному роботехнику, что спятивший хочет поговорить с ним, чтобы отвести от него обвинение в убийстве. Это первый пункт. Второй: скажите ему, что этот самый спятивший провел детальный опрос художника Сантирикса Гремиониса и говорит сейчас из дома Гремиониса. Третий пункт: вполне возможно, что Главный роботехник, у которого масса дел, не помнит, кто такой художник Сантирикс Гремионис; в таком случае, пожалуйста, скажите, что он живет на территории Института и за последний год делал многие и долгие прогулки с солярианской женщиной Глэдис, живущей теперь на Авроре.
   – Я не могу передать такое смехотворное и оскорбительное сообщение, землянин.
   – В таком случае, скажите ему, что я пойду прямо в Совет и заявлю, что не могу продолжать расследование, потому что некий Мелун Сисис взял на себя заверить меня, что Главный роботехник Келдин Амадейро не станет помогать мне в расследовании уничтожения робота Джандера Пэнела и защищать себя самого от обвинения в ответственности за это уничтожение.
   Сисис покраснел.
   – Вы не посмеете говорить такие вещи!
   – Не посмею? Что я теряю? А с другой стороны, как это прозвучит для широкой публики? Ведь аврорцы прекрасно знают, что доктор Амадейро – второй после доктора Фастальфа в знании роботехники, и, если доктор Фастальф не виновен, то… надо ли продолжать?