Азимов Айзек. Роботы утренней зари

   Когда Гремионис подошел к нему, сжимая в руках пушистое полотенце, Бейли расслабился и повторил:
   – Почему вы хотите поговорить со мной?
   – Глэдис… солярианка… – Гремионис посмотрел с сомнением и замолчал.
   – Я знаю Глэдис, – холодно сказал Бейли.
   – Глэдис вызвала меня… по трехмерке… и сказала, что вы спрашивали ее обо мне. И она спросила меня, не сделал ли я каким-нибудь образом что-то плохое ее роботу – человекоподобному, вроде того, что стоит за дверью.
   – Ну, и вы сделали, мистер Гремионис?
   – Нет! Я даже не знал, что у нее есть такой робот, пока… вы сказали ей, что я это сделал?
   – Я только задаю вопросы, мистер Гремионис.
   Гремионис сжал правый кулак, нервно потер им о левую ладонь и напряженно сказал:
   – Я не хочу, чтобы меня ложно обвиняли в чем-то, а тем более в том, что может испортить мои отношения с Глэдис.
   – Как вы нашли меня?
   – Она спросила меня насчет робота и сказала, что вы спрашивали про меня. Я слышал, что доктор Фастальф вызвал вас на Аврору, чтобы разобраться в этой путанице… насчет робота. Это было в гиперволновых известиях. И…
   – Слова выходили из него с большим трудом.
   – Дальше, – сказал Бейли.
   – Я хотел поговорить с вами и объяснить, что я ничего не делал этому роботу. Ничего! Глэдис не знала, где вы, но я подумал, что доктор Фастальф знает…
   – Вы вызвали его по трехмерке?
   – Ох, нет, у меня не хватило бы духу – он такой важный ученый. Глэдис вызвала его для меня. Она… очень добрая. Он сказал ей, что вы поехали к его дочери, доктору Василии. Это было хорошо, потому что я ее знаю.
   – Да, я знаю, что вы ее знаете.
   – Откуда вы… Вы спрашивали и ее обо мне? – Его тревога, казалось, переросла в страдание. – Я вызвал доктора Василию, и она сказала, что вы только что ушли, и я, возможно, найду вас в общественном туалете. Ну, я и пошел в ближайший от ее дома.
   – Как же вы попали сюда так быстро?
   – Я работаю в Институте Роботехники и живу на его территории. Мой скутер привел меня сюда за несколько минут.
   – Вы приехали один?
   – Да. Всего с одним роботом. Скутер, видите ли, двухместный.
   – И ваш робот ждет снаружи?
   – Да.
   – Скажите мне еще раз, почему вы хотели видеть меня?
   – Я хотел удостовериться, что вы не думаете, будто я то-то сделал тому роботу. Я даже не слышал о нем, пока все это не появилось в известиях. Ну, так я могу поговорить с вами сейчас?
   – Да, но не здесь. Давайте выйдем.
   До чего же странно, – подумал Бейли, что он так охотно выходит из стен Наружу. В этом туалете было что-то еще более чуждое, чем все, что окружало Бейли как на Авроре, так и на Солярии. Даже факт всепланетной беспорядочности был менее неприятен, чем ужас открытого и небрежного обращения к человеку в туалете – как можно было не видеть разницы между этим местом и его назначением и другими местами?
   Книгофильмы ничего об этом не говорили, но Фастальф указывал, что они писались не для землян, а для аврорцев. А, собственно, зачем книгофильмы должны объяснять то, что каждый и так знает? Зачем говорить, что Аврора – шар, что вода мокрая и что один мужчина может спокойно заговорить с другим в туалете? Правда, Джесси не раз говорила ему, что в женском туалете женщины болтают о чем угодно и не чувствуют никакого дискомфорта. Почему женщинам можно, а мужчинам нельзя? Бейли никогда не задумывался над этим, а просто принимал это как твердый обычай… Но почему только для мужчин?
   Но стоит ли думать об этих противных вещах? И он повторил:
   – Давайте выйдем.
   – Но там ваши роботы, – протестовал Гремионис.
   – Ну, и что же?
   – Но я хочу говорить с вами частным образом, как мужчина с мужчиной.
   – Вы хотите сказать – как космонит с землянином?
   – Да, если хотите.
   – Мои роботы обязательно должны присутствовать. Они мои партнеры по расследованию.
   – Но то, что я хочу сказать вам, не имеет никакого отношения к расследованию.
   – Об этом буду судить я, – твердо сказал Бейли и вышел.
   Гремионис поколебался, но пошел за ним.

47

   Жискар и Дэниел ждали, бесстрастные, терпеливые. Ждал и третий робот – видимо, робот Гремиониса. По виду он был даже проще Жискара и имел довольно потрепанный вид. Очевидно, Гремионис жил не слишком богато.
   – Я рад, что вы в порядке, партнер Илия, – сказал Дэниел.
   – Вполне. Однако, кое-чем интересуюсь. Если бы вы услышали мой тревожный зов, вы вошли бы туда?
   – Сразу же, сэр, – сказал Жискар.
   – Хотя запрограммированы не входить?
   – Необходимость защищать человека, в особенности вас, перевешивает, сэр.
   – Именно так, – подтвердил Дэниел.
   – Рад слышать. Эта особа – Сантирикс Гремионис. Мистер Гремионис, это Дэниел, а это Жискар.
   Оба робота церемонно поклонились. Гремионис быстро взглянул на них и поднял руку в безразличном приветствии. Своего робота он не потрудился представить.
   Бейли поглядел вокруг: свет потускнел, усилился ветер, стало холоднее, солнце полностью скрылось за облаками. Но окружающее уныние не подействовало на Бейли: он радовался, что ушел из туалета. Он сам поразился, что чувствует удовольствие от пребывания Снаружи. Конечно, тут был особый случай, но все-таки это начало, и он рассматривал это как Бейли повернулся к Гремионису, решившись на разговор, и вдруг увидел женщину в сопровождении робота. Она явно направлялась в туалет.
   – Неужели она не знает, что это мужской туалет?
   – Что? – спросил Гремионис.
   Бейли в явном замешательстве смотрел, как робот остановился, а женщина вошла в строение.
   – Она же не может входить туда!
   – Почему? – спросил Гремионис. – Это общественный туалет.
   – Для мужчин.
   – Для людей, – сказал Гремионис, казалось, совсем сбитый с толку.
   – Для обоих полов? Не может быть!
   – Для всех. А как по-вашему? Я не понимаю.
   Бейли отвернулся. Всего несколько минут назад он думал, что разговор в туалете – это дурной вкус, То, Чего Не Делают. Ему не приходило в голову худшее: возможность встретить там женщину. Он даже не мог предугадать своей реакции на подобную встречу, и мысль об этом казалась ему нестерпимой.
   Об этом книгофильмы тоже не говорили. Он смотрел те фильмы, чтобы не подойти к расследованию в полном неведении относительно образа жизни Авроры, но так и остался в полном неведении. Как же ему распутать этот узел смерти Джандера, если он теряется в незнании на каждом шагу?
   Минуту назад он радовался своей маленькой победе над ужасами Снаружи, а теперь почувствовал, что не знает ничего, не знает даже природы своего незнания. И сейчас, не в силах отогнать образ женщины, входящей туда, где он только что был, он пришел в отчаяние.

48

   Жискар спросил, и в его словах, если не в тоне, слышалось участие:
   – Вам не хорошо, сэр? Не нужна ли помощь?
   – Нет, нет, – пробормотал Бейли. – Все в порядке. Но давайте уйдем с дороги.
   Он быстро пошел к машине. Тут же стоял маленький двухместный экипаж с двумя сиденьями – одно за другим. Это и был скутер Гремиониса.
   Бейли осознал, что его депрессия усилена чувством голода. Время ленча давно прошло, а он ничего не ел. Он повернулся к Гремионису.
   – Давайте поговорим, только, если не возражаете, за ленчем. Конечно, если вы еще не ели и не против поесть со мной..
   – Где вы намерены есть?
   – Не знаю. Где здесь едят?
   – В общественной столовой. Но там мы не можем разговаривать.
   – Альтернатива есть?
   – Поедем ко мне, – быстро сказал Гремионис. – Дом у меня не бог весть какой, я не из больших начальников, но все-таки я имею несколько роботов и мы получим приличную еду, уверяю вас. Я поеду с Бронджи – моим роботом – на скутере, а вы следом. Вам придется ехать медленно, но я живу всего в километре отсюда. Через две-три минуты мы приедем.
   Он отошел. Бейли следил за ним, и ему казалось, что в Гремионисе какая-то юношеская нескладность. Конечно, судить о его годах было трудно: космониты не показывают возраста, и Гремионису вполне могло быть не меньше пятидесяти. Но он действовал как юноша, во всяком случае, так показалось бы любому землянину. Бейли не вполне понимал, что именно в Гремионисе создает такое впечатление. Бейли повернулся к Дэниелу:
   – Вы знаете Гремиониса, Дэниел?
   – Я его никогда не видел.
   – А вы, Жискар?
   – Однажды видел его, сэр, но мельком.
   – Вы что-нибудь о нем знаете?
   – Ничего, кроме того, что лежит на поверхности, сэр.
   – Не знаете, сколько ему лет?
   – Нет, сэр.
   Гремионис крикнул:
   – Готовы?
   Скутер его жужжал. Ясно было, что в воздух он не прыгал. Его колеса не должны отрываться от земли. Бронджи сел позади Гремиониса.
   Жискар, Дэниел и Бейли сели в свою машину. Гремионис двинулся в путь. Ветер отнес назад его волосы, и Бейли подумал, как, наверное, чувствуется ветер, когда едешь в такой открытой машине, как скутер. Он радовался, что плотно закрыт в своей машине, которая вдруг показалась ему куда более цивилизованным способом путешествия.
   Гремионис махнул рукой, призывая ехать за ним. Робот, сидящий позади, сохранял равновесие и не держался за талию Гремиониса, как, по мнению Бейли, обязательно держался бы человек.
   Машина с некоторым трудом поддерживала небольшую скорость, чтобы не сбить скутер.
   – Одна вещь смущает меня, – задумчиво сказал Бейли.
   – Какая? – спросил Дэниел.
   – Василия пренебрежительно назвала его «брадобреем». Видимо, он имеет дело с прическами, одеждой и прочими личными украшениями людей. Почему же он живет на территории Роботехнического Института?

Часть двенадцатая
Снова Гремионис

49

   Через несколько минут Бейли оказался в четвертом по счету аврорском доме, с тех пор как прибыл на Аврору полтора дня назад.
   Дом Гремиониса выглядел меньше и неряшливее других, хотя, на неискушенный в аврорских делах взгляд Бейли, имел признаки недавней постройки. Отличительный признак аврорских домов – ниши для роботов – конечно, наличествовал. Жискар и Дэниел быстро заняли свободные ниши и молча замерли там. Почти так же быстро Бронджи занял третью нишу. Бейли удивлялся, как роботы избегают столкновений при выборе ниши. Надо будет спросить об этом Дэниела.
   Гремионис тоже оглядел ниши, провел пальцем по усикам и сказал чуточку неуверенно:
   – Ваш человекоподобный робот, наверное, не должен быть в нише. Это ведь Дэниел Оливо, робот доктора Фастальфа?
   – Да, – сказал Бейли. – Он тоже был в фильме. По крайней мере, актер был и сыграл свою роль хорошо.
   – Да, я помню.
   Бейли заметил, что Гремионис, как Василия, Глэдис и даже Фастальф, держался в некотором отдалении. Существовало как бы отталкивающее поле, невидимое и неощутимое, вокруг Бейли, оно не позволяло космонитам приближаться к нему, и они, проходя мимо, делали легкую кривую. Интересно, сознавал ли это Гремионис, или это выходило автоматически? А что они сделают со стульями, на которых он сидел в их домах, с тарелками, на которых он ел, с полотенцами, которыми он пользовался? Просто вымоют или как-нибудь простерилизуют? Может, выбросят? А как насчет общественного туалета? Сломают и выстроят новый?
   Он осознал, что ударился в глупость. Что и как делают аврорцы – это их дело, ему нечего ломать голову. О, дьявол! У него своих проблем хватает. Вот и сейчас эта заноза – Гремионис, он примется за него после ленча.
   Ленч был довольно простой, в основном растительный, но Бейли впервые слегка забеспокоился. Каждое блюдо имело слишком резкий вкус. Морковь имела какой-то подчеркнутый вкус моркови, горох – гороха. Везде чуть лишнего. Бейли ел не очень охотно, старясь скрыть легкую тошноту. Затем он обнаружил, что начинает привыкать к аврорской пище, и даже опечалился: когда он вернется на Землю, ему будет не хватать этих вкусовых тонкостей.
   Возможно, когда земляне обоснуются на других планетах, эта пища, приготовленная по-космонитски, будет эталоном новой диеты, особенно, если у них не будет роботов, готовящих и подающих еду. И тут он с неудовольствием подумал, что не когда, а если земляне обоснуются на новых планетах. И это если целиком зависит от него, следователя Илии Бейли. Груз этого давил на него.
   Еда кончилась. Робот принес влажные салфетки для вытирания рук. Салфетки оказались необычными: когда Бейли положил свою на тарелку, салфетка стала утончаться до паутины, затем поднялась вверх и исчезла в отдушине на потолке. Бейли чуть не подскочил от удивления и, раскрыв рот, следил за ее исчезновением.
   – Это новинка, которую я только что приобрел, – сказал Гремионис, – но не пойму, нравится она мне или нет. Некоторые говорят, что это будет засорять отдушину, и грязь, в конце концов, попадет в наши легкие. Производитель, конечно, ничего не говорит, но…
   Бейли спросил несколько ворчливо:
   – Вы парикмахер, мистер Гремионис?
   – Кто вам это сказал?
   – Извините, если так называть вашу профессию невежливо. На Земле так обычно говорят, и это никого не обижает.
   – Я дизайнер по прическам и одежде. Это признанная отрасль искусства. Я, в сущности, артист, художник. – Его палец снова прошелся по усам.
   Бейли сказал серьезно:
   – Я обратил внимание на ваши усы. Это обычно на Авроре?
   – Нет. Надеюсь, что будет. Многие мужские лица можно усилить и улучшить искусным дизайном лицевых волос, и такой дизайн – часть моей профессии. На планете Паллас лицевые волосы обычны, но там их красят. Каждый волос красится отдельно в разный цвет, чтобы получилась смесь. Но это глупость. Краски со временем изменяются, и усы выглядят ужасно. Но все-таки это лучше, чем лицевая лысина. Голое лицо крайне непривлекательно. Эту фразу я сам придумал и пользуюсь ею в разговоре с потенциальным клиентом. Она действует весьма эффективно. Женщины могут обойтись без лицевых волос, поскольку пользуются гримом. На планете…
   Его быстрая спокойная речь действовала гипнотически, так же как и его манера смотреть с подкупающей искренностью. Бейли пришлось почти физически встряхнуться.
   – Вы – роботехник? – спросил он.
   Гремионис выглядел испуганным и чуточку смущенным тем, что его прервали на полуслове.
   – Нет, отнюдь. Я пользуюсь роботами, как все, но не знаю, что у них внутри. Меня это и не интересует.
   – Но вы живете на территории Роботехнического Института.
   – А почему мне не жить тут? – голос Гремиониса стал более враждебным.
   – Если вы не роботехник…
   Гремионис сделал гримасу.
   – Это же глупо! Когда Институт еще только проектировался, здесь предполагалось автономное общество. Собственный транспорт, свои мастерские для его ремонта, свои роботы для работы в мастерских, свои врачи, свои строители. Персонал живет здесь, и если он хочет иметь личного художника, то вот Сантирикс Гремионис живет тоже здесь. Разве у меня плохая профессия, и я не должен жить здесь?
   – Я этого не говорил.
   Гремионис отвернулся, еще чувствуя обиду, и нажал кнопку, а затем, изучив многоцветную четырехугольную полосу, сделал что-то похожее на щелчок. С потолка спустился шар и повис в метре от их голов, затем раскрылся, как апельсин с дольками, и в нем началась игра красок вместе с мягким звуком. То и другое смешивалось так искусно, что ошеломленный Бейли скоро перестал отделять цвет и звук. Окна затемнились, сегменты стали ярче.
   – Не слишком ярко? – спросил Гремионис.
   – Нет, – поколебавшись ответил Бейли.
   – Это для фона; я подобрал мягкую комбинацию, чтобы легче было разговаривать в цивилизованной манере. – И быстро добавил: – Перейдем к делу?
   Бейли отвел глаза от этой штуки – Гремионис не назвал ее – с некоторым усилием и сказал:
   – Да, если позволите.
   – Вы обвинили меня, что я что-то сделал для обездвиживания этого робота Джандера.
   – Я расследую обстоятельства гибели робота.
   – Но в связи с этой гибелью вы упомянули меня. И вы только что спросили, не роботехник ли я. Я понимаю, что у вас на уме: вы пытаетесь приписать мне какие-то знания роботехники и построить дело против меня как… как приканчивателя робота.
   – Могли бы сказать – убийцы.
   – Робота нельзя убить. Но в любом случае, я не приканчивал его, не убивал – назовите, как хотите. Я вам сказал: я не роботехник. Я ничего не знаю о роботах. Как вы могли даже подумать…
   – Я должен расследовать все связи, мистер Гремионис. Джандер принадлежал Глэдис, а вы дружны с ней. Вот связь.
   – У нее может быть куча друзей. Какая же это связь?
   – Вы утверждаете, что никогда не видели Джандера, бывая у Глэдис?
   – Нет, ни разу!
   – Вы не знали, что у нее есть человекоподобный робот?
   – Нет!
   – Она никогда не упоминала о нем?
   – У нее полон дом роботов. Самых обычных. Она никогда не говорила, что имеет что-то еще.
   – Прекрасно. У меня нет причин – пока – предполагать, что это неправда.
   – Тогда скажите это Глэдис. Вот из-за этого я и хотел вас видеть. Просить вас об этом. Настаивать.
   – Разве у Глэдис есть причины думать иначе?
   – Конечно. Вы отравили ее мысли. Вы спрашивали ее обо мне в связи с этим делом, и она решила… она не уверена… Во всяком случае, она вызвала меня сегодня утром и спросила, не сделал ли я что-нибудь с роботом. Я говорил вам.
   – Вы отрицали?
   – Ясное дело! Отрицал со всей убедительностью, потому что я и в самом деле ничего такого не делал. Но я не могу ее убедить, и хочу, чтобы это сделали вы. Скажите ей, что, по вашему мнению, я здесь не причем. Вы должны сказать ей это, потому что не можете без всяких причин портить мою репутацию. Я сообщу о вас.
   – Кому?
   – Комитету Личной Защиты. В Совет. Глава Института – близкий друг самого Председателя, и я уже делал ему полный отчет об этом деле. Я не стал ждать, понимаете. Я стал действовать. – Гремионис потряс головой, как бы показывая свою решительность, но, судя по мягкости лица, делал это без большого убеждения. – Видите ли, здесь не Земля. Мы здесь защищены. Это у вас, с вашей перенаселенностью, люди живут в ульях, в муравейниках. Вы толкаете друг друга, душите друг друга, и это у вас в порядке вещей. Одна жизнь или миллион – какая разница?
   – Вы явно читали исторические романы, – сказал Бейли, стараясь не показать недовольства.
   – Конечно, читал, и там написано так, как оно есть. Иначе и не может быть на планете с миллиардами жителей. А на Авроре ценится каждая жизнь. Физически нас защищают наши роботы, поэтому у нас никогда не бывает нападений и убийств.
   – Если не считать убийства Джандера.
   – Это не убийство. Джандер всего лишь робот. А от вреда большего, чем нападение, нас защищает Совет. Комитет Личной защиты очень косо смотрит на любое действие, которое не справедливо марает репутацию или общественное положение отдельного гражданина. Аврорец, действуя как вы, имел бы серьезные неприятности. А что касается землянина…
   – Я приехал для расследования, полагаю, по приглашению Совета. Не думаю, что доктор Фастальф привез меня сюда без разрешения Совета.
   – Возможно, но это не дает вам право переходить границы честного расследования.
   – И вы намерены заявить это в Совете?
   – Я намерен пойти к главе Института…
   – Как его зовут, кстати?
   – Келдин Амадейро. Я попрошу его рассказать об этом в Совете – а он член Совета, лидер глобалистской партии. Так что для вас лучше сказать Глэдис, что я абсолютно не виновен.
   – Я бы хотел этого, мистер Гремионис, поскольку предполагаю, что вы и в самом деле невиновны, но как я могу сменить предположение на уверенность, если вы не позволяете мне задать вам кое-какие вопросы?
   Гремионис заколебался, а затем с некоторым вызовом откинулся на спинку стула, заложив руки за голову.
   – Спрашивайте. Мне нечего скрывать. А потом вы вызовете Глэдис прямо по моему трехмерному передатчику и скажете ей, иначе у вас будут большие неприятности.
   – Понятно. Но сначала скажите: давно ли вы знакомы с доктором Василией?
   Гремионис помялся и сказал напряженно:
   – Почему вы об этом спрашиваете? При чем это тут?
   Бейли вздохнул, и его унылое лицо стало еще печальнее.
   – Напомню вам, мистер Гремионис, что вам нечего скрывать и что вы хотите убедить меня в своей невиновности, а я, в свою очередь, должен убедить в этом Глэдис. Так что скажите, давно ли вы знакомы с доктором Василией. Если незнакомы – так и скажите… но с моей стороны честно будет сказать вам: доктор Василия утверждает, что вы знаете ее и знаете настолько хорошо, что предлагали себя ей.
   Гремионис выглядел скорбно. Он сказал дрожащим голосом:
   – Не знаю, почему люди делают из этого что-то особенное. Предложить – дело вполне естественное и никого другого не касается. Вы землянин, вот вы и поднимаете шум вокруг этого.
   – Как я понял, она не приняла вашего предложения.
   – Принять или отказать – целиком ее дело. Были такие, что предлагали себя мне, а я отказал. Подумаешь, какая важность.
   – Ну, ладно. Давно вы знакомы с ней?
   – Лет пятнадцать.
   – Вы знали ее, когда она жила у доктора Фастальфа?
   – Тогда я был мальчишкой, – краснея, сказал Гремионис.
   – Как вы с ней познакомились?
   – Когда я закончил обучения как личный художник, меня пригласили сделать дизайн ее гардероба. Ей понравилось, и она стала пользоваться моими услугами – исключительно в смысле одежды.
   – Не по ее ли рекомендации вы получили свое теперешнее положение официального личного художника для членов Института?
   – Она признавала мою квалификацию. Меня проверили другие, и я добился положения согласно моим достоинствам.
   – Она рекомендовала вас?
   – Да, – неохотно признал Гремионис.
   – И вы только из благодарности предложили ей себя?
   Гремионис скорчил гримасу.
   – Это… это отвратительно! Только землянин мог подумать такое. Мое предложение означало только, что мне было приятно его сделать.
   – Из-за того, что она привлекательна и сердечна?
   – Ну, – нерешительно сказал Гремионис, – я бы не сказал, что она сердечна. Но, конечно, привлекательна.
   – Мне сказали, что вы предлагаете себя всем без разбора.
   – Это вранье. Кто это сказал?
   – Не знаю, стоит ли мне отвечать на этот вопрос. Не думаете ли вы, что если я стану ссылаться на вас как на источник некрасивой информации, то вы будете со мной откровенны?
   – Ну, ладно, кто бы не сказал – он соврал.
   – Может, это было просто драматическое преувеличение. Вы многим предлагали себя до доктора Василии?
   Гремионис отвел глаза.
   – Одной или двум. Ничего серьезного.
   – А доктор Василия была для вас чем-то серьезным?
   – Ну…
   – Как я понял, вы предлагали ей себя несколько раз, что полностью противоречит аврорским обычаям.
   – Ох, аврорские обычаи… – яростно начал Гремионис. – Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами конфиденциально?
   – Да. Все мои вопросы имеют целью уверить меня, что вы не имеете отношения к смерти Джандера. Как только я буду удовлетворен, можете быть уверены, что я сохраню в тайне все ваши замечания.
   – Вот и хорошо. Тут нет ничего плохого, ничего такого, чего я бы стыдился. Просто у меня было сильное тайное чувство и я имею на него право, верно?
   – Абсолютно верно.
   – Видите ли, у меня ощущение, что секс всегда лучше, когда между партнерами глубокая любовь или привязанность.
   – Я думаю, что это совершенно правильно.
   – И тогда не нужно никого другого, как вы думаете?
   – Вполне вероятно.
   – Я всегда мечтал найти отличную партнершу и больше не искать никого. Это называют моногамией. На Авроре она не существует, но на некоторых других планетах есть. И на Земле тоже, мистер Бейли?
   – В теории, мистер Гремионис.
   – Вот этого я и хочу. Я искал несколько лет. Время от времени я занимался сексом и, я бы сказал, чего-то не хватало. Затем я встретил доктора Василию, и она сказала мне… знаете, люди часто откровенны со своими личными художниками, потому что это очень личная работа…
   – Ну, ну, продолжайте.
   Гремионис облизал губы.
   – Если то, что я скажу, выйдет наружу – я пропал. Она сделает все, чтобы я не получал больше заказов. Вы уверены, что все это относится к делу?
   – Уверяю вас, что оно может оказаться исключительно важным.
   – Ну… – Гремионис не выглядел полностью убежденным – из кусочков того, что рассказывала мне доктор Василия, я собрал факт, что она… – его голос упал до шепота – девственница.
   – Понятно, – спокойно сказал Бейли. Он вспомнил, что, по уверению Василии, отказ отца искалечил ей жизнь, и лучше понял ее ненависть к отцу.
   – Это возбудило меня. Мне казалось, что я мог бы иметь ее для себя одного и сам не хотел бы никого другого. Не могу объяснить, как много это значило для меня. Это сделало ее в моих глазах сияюще-прекрасной, и я в самом деле очень хотел ее.
   – И вы предложили ей себя?
   – Да.
   – И не один раз. Вас не обескураживал ее отказ?
   – Это как раз подтверждало ее девственность и заставляло меня желать еще больше. Меня как раз и возбуждало, что этого нелегко добиться. Я не могу объяснить, но надеюсь, что вы понимаете.
   – Да, прекрасно понимаю. Но наступило время, когда вы перестали предлагать себя доктору Василии?
   – Ну, да.
   – И начали предлагать себя Глэдис?
   – Ну, да.
   – Неоднократно.
   – Ну, да.
   – Почему такая перемена?