Он был смешон и жалок одновременно. Вспомнив, однако, какой он устроил мне сюрприз при запуске капсулы, не предупредив, что она провалится сквозь Сферу прямиком в космос, я подумал: «Вот оно, воздаяние!» «Теперь отведай сам!»
   — Нево, это всего лишь солнечный свет! — Теперь я общался с ним точно с дикарем.
   Нево поднял голову — осторожно и неуверенно. На Солнце его синие очки окрасились в непроницаемо-черный цвет, растительность на лице слиплась — то ли от слез, то ли от пота. Сквозь нее просвечивала палево-бледная кожа.
   — Глаза тут не при чем, — почти простонал он. — Свет жалит меня, даже сейчас. Но что будет дальше, когда Солнце откроется целиком?
   — Солнечный ожог! — объявил я. — Вот что будет. После стольких поколений, живших в темноте, морлоки стали уязвимы для света. И даже слабое английское Солнце было для них экваториальным. Я снял сюртук и протянул ему.
   — Вот, — сказал я, — это вам вместо зонтика.
   Нево спрятался под прочную непроницаемую ткань, запахнув лацканы сюртука.
   — Кроме того, — продолжал я. — Машину я остановлю непременно ночью, так что у нас будет время подыскать убежище. Да и в любом случае нам следует появиться с наступлением темноты. Представляю, какой произведет фурор, если я появлюсь посреди толпы на Ричмонд Хилл, с монстром из будущего!
   Вездесущая зелень постепенно исчезала с холма, и мы вернулись в смену времен года. Потом вступили в век Великих Строений, который я уже описывал прежде. Нево. Спрятав голову под сюртук, выглядывал остолбенело на мосты и пилоны, легкой туманной тенью скользившие над ландшафтом, появляясь и исчезая, как дым. Я же, как истинный сын своего века, с радостью предвкушал встречу с прошлым — то есть, со своим настоящим.
   Внезапно Нево зашипел — как-то почти по-кошачьи — и вжался в корпус машины. С широко распахнутыми глазами он смотрел, как прикованный, куда-то вперед.
   Обернувшись, я понял, что тот самый феноменальный оптический эффект, который я наблюдал во время путешествия в 657 208 год, проявился снова. Звезды словно прорываясь сквозь пространство. Истончившуюся материю, обрушились на меня… И в нескольких футах от машины я увидел его. Наблюдателя. Моего спутника в путешествии по времени. Глаза его были прикованы ко мне, и я невольно схватился за поручень, чтобы не упасть с машины. И вновь меня поразило сходство с тем существом, прыгающим на пляже тридцать миллионов лет вперед.
   Странная вещь, но мои очки — столь незаменимые во мраке мира морлоков, ничуть не помогли разглядеть это существо в деталях: в очках оно было точно таким, как если я смотрел на него невооруженными глазами.
   Тут меня отвлекло приглушенное бормотание. Это был Нево — он совсем расклеился.
   — Не бойся, — попробовал я вернуть ему уверенность. Я же рассказывал о встрече с этим существом. Странная, но, судя по всему, совершенно безвредная сущность.
   Сквозь рыдания, сотрясавшие тело, Нево произнес:
   — Вы… вы не понимаете. То, что мы видим — это невозможно. Ваш Наблюдатель пересекает коридоры Истории… Это непостижимо!
   И тут же звездное свечение померкло, и мой Наблюдатель ушел в небытие, а машина продолжила свой путь в прошлое.
   — Вы должны понять, Нево: я вовсе не собираюсь возвращаться в будущее. Это мое последнее путешествие. Больше я в эти игры не играю. Должен был заранее предупредить вас, но, честно говоря, не предполагал, что вы на свой страх и риск увяжетесь за мной.
   — Я знаю, — ответил он, обвивая своими гибкими длинными пальцами поручни.
   — Что вы знаете?
   — Что я не вернусь. И потом, судя по проверенной вами теории, в мое будущее уже вернуться невозможно — потому что оно необратимо изменится под влиянием прошлого, в которое мы прилетим. Моя История, мой дом — теперь безвозвратно потеряны. Для меня и для вас. Я стал беглецом… Так же, как вы.
   От его слов меня вдруг окатило ледяным потом. А что, если он прав? Может, я снова исказил картину — не только будущего, но и в этот раз — уже и прошлого?
   — Но зачем же вы тогда так безрассудно бросились за мной?!
   Я мучительно соображал — доставка такого гостя в прошлое может исказить картину мира еще больше — и притом совершенно непредсказуемо.
   — Возможно, я был не прав, — пробубнил он из-под сюртука. — Но кто бы мог удержаться? Использовать такой шанс — собрать такую информацию…
   — А-а, вот оно, в чем дело. Конечно, для вашей расы это — самое главное.
   — Да. Информация.
   Он замолчал. Чем-то он был похож на меня — с той же неуемной любознательностью, готовый очертя голову броситься в погоню за знанием при первой открывшейся возможности. Короче говоря, такой же экспериментатор. Но наши эксперименты мы ставили исключительно на себе. И никому не причиняли вреда. Никому. Кроме исчезнувших миров. Но если они исчезают — то ведь только для нас? Этот парадокс мне еще предстояло исследовать.
   Стрелки хронометров продолжали раскручиваться в обратном направлении, и я увидел, что мы приближаемся к моему веку. Мир становился все более знакомым, обретая привычные формы, Темза встала в свое прежнее русло, и над ней возникали старые мосты.
   Я стал оттягивать рычаги, управляя торможением. Вот Солнце стало различимо в небе уже не дугой, а светящейся точкой, мелькающей по небосклону, темным заморгали ночи. На двух циферблатах стрелки уже остановились. Осталось пройти еще несколько лет.
   И вот Ричмонд-Хилл замер предо мной, узнаваемый, достаточно похожий на то, каким я его оставил. За деревьями я различал долины Питершама и Туикнема, хотя скорость была еще достаточно велика — так что присутствия людей не ощущалось, так же как и животных, и прочих насельников Ричмонд Хилла.
   Итак, я почти что дома!
   Счетчик тысяч дней встал на нуле. Я продолжал отжимать рычаги, видя, как стрелки начинают заваливаться в обратную сторону.
   Я стал замечать пятна пикников, мелькающие передо мной на лужайке. Наконец счетчик отсчитал шесть тысяч пятьсот шестьдесят дней до моего отправления — и я остановился.
 
   Машина Времени стояла посреди туманной безлунной ночи. Если мои расчеты не были ошибочны, то я очутился в 1873 году. В очки морлока я видел темный склон холма, речные берега и росу, сверкающую на траве. И ни одного свидетеля моего появления. Морлоки оттащили машину на полмили, на открытый участок холма. Поэтому я очутился не в доме. Но все равно меня никто не заметил.
   Знакомые звуки родного столетия нахлынули на меня со всех сторон: потрескивание дров в камине, отдаленный рокот Темзы, шорох ветра в листве, нефтяные огоньки с тележек лоточников. Как это было прекрасно, знакомо, гостеприимно!
   Нево осторожно выпрямился. Теперь он был в моем сюртуке, точно в легком полупальто. Он удобно устроился в нем, засунув руки в карманы. Вид у него был как у ребенка, надевшего взрослую вещь.
   — Это 1891-й?
   — Нет, — отвечал я.
   — В чем дело? Что вы имеете в виду?
   — Я имею в виду, что мы должны были вернуться несколько раньше. В более давнее Прошлое. — Я посмотрел на холм. — Видите ли. Нево, в одном из этих домов находится лаборатория, где некий молодой человек отважился на серию экспериментов, которые, в конечном счете, приведут к созданию Машины Времени.
   — Вы хотите сказать…
   — Это происходило в 1873-м — так что в скором времени я надеюсь встретиться с этим молодым человеком.
   Он посмотрел на дом. Его лицо в очках без подбородка, удивленно повернулось ко мне.
   — А теперь пойдем, Нево. Вы поможете мне.

2. Дома

   Не описать, до чего странно было прогуливаться в ночном воздухе по дороге к собственному дому — бок о бок с сопровождавшим меня морлоком!
   Дом находился в конце террасы с большими эркерами, украшенными довольно непритязательным резным орнаментом вокруг дверной рамы с портиком. К ней вели ступени с черными металлическими перилами. Это был большой просторный дом, купленный мной по случаю еще в молодые годы. Я никогда не помышлял переселяться.
   Я прошел в калитку и двинулся на задний двор. Туда выходили несколько балконов и окна курительной и гостиной. Свет в них не горел (я точно не знал, который час ночи). Оставалась ванная комната — но в 1873-м году она еще не был пристроена — и я полоскался в складной ванне, приносимой слугой в спальню. Взглядом я вычислил местоположение лаборатории, где — тут я испытал трепет необыкновенное волнение — еще горел свет. Прислуга давно улеглась, но я — да, ведь это был именно "Я" — продолжал работать.
   Смешанные чувства охватили меня, каких не доводилось еще испытывать человеку: прийти к собственному дому, уже занятому тобой. Быть одновременно внутри и на пороге. Прийти к самому себе в гости.
   Я вернулся к парадному входу. Нево по-прежнему стоял на пустынной дороге, где я его и оставил. Он вздрогнул, заслышав шаги.
   — Не бойтесь…
   Нево боялся приблизиться к ступенькам, поскольку колодец, куда они уводили, зиял непроницаемой чернотой.
   Он подозрительно попробовал ногой ступеньку, видимо, не доверяя мастерству строителей древнего 19-го века.
   Это навеяло на меня воспоминание из детства. Дом, в котором я вырос, был таким огромным, что в нем запросто можно было заблудиться: с погребами, подвалами, кладовыми и прочим. Помню, как меня пугала одна из подвальных отдушин: черная дыра, у самой земли. Детское воображение рисовало картину, что там живет Страшная Рука, которая может запросто схватить проходящего за лодыжку и утащить в свой подземный мир. Вот откуда, наверное, произрастала моя морлокофобия.
   Отставив в сторону эти, теперь уже смешные воспоминания, я сказал Нево:
   — Ведь вы, морлоки, любите темноту.
   С этими словами я пошел к парадной.
   Все было так знакомо — и все-таки было другим. Достаточно было одного взгляда, чтобы заметить тысячи малозначительных изменений и отличий, которые проявятся с такой силой через восемнадцать лет. Провисший косяк, позже замененный мной, и пустая ниша, куда я потом прибил крюк для лампы, по настоятельной просьбе мисс Уотчет.
   Я вдруг стал понимать с новой силой, осознав еще раз, насколько замечательная вещь — путешествие во времени! Ожидаешь драматических перемен в истории человечества, улетая в будущее — и они там находятся, но в то же время достаточно такого незначительного прыжка в прошлое на пару десятилетий — и оно уже кажется анахронизмом.
   — Может, мне лучше подождать вас?
   В очках и сюртуке с чужого плеча вид у него был комичный.
   — Думаю, намного опаснее для вас оставаться снаружи. Вас может заметить полицейский и принять за взломщика.
   Представляю, какой шум могло вызвать появление морлока в полицейском участке! В этом веке Нево был совершенно беззащитен — также как я во время своего первого путешествия в будущее, куда не догадался прихватить даже кочерги.
   — И потом, кроме полиции, на вас могут обратить внимание собаки. Нет уж, Нево, давайте жить по правилам этого века. Здесь по ночам ходят лишь подозрительные субъекты.
   — А что подумает хозяин, если я появлюсь в доме рядом с вами?
   — Хозяин?
   Тут я несколько опешил, забыв, что речь идет обо мне самом. Молодом человеке из 1873-го года. Я вздохнул:
   — Меня и сейчас трудно чем-нибудь удивить. А уж в те времена… Впрочем, остается уповать на собственную рассудительность и готовность к всякого рода сюрпризам. И потом, ваше присутствие поможет мне. Вы — мое доказательство.
   И без дальнейших колебаний я дернул шнур дверного звонка.
 
   В доме хлопнула дверь, и послышалось раздраженное: «Сейчас, сейчас!» Затем шаги по короткому коридору, соединявшему лабораторию с остальным домом.
   — Это я, — прошептал я Нево. — Прислуга уже спит.
   Ключ завозился в замочной скважине.
   Нево шепнул:
   — Очки…
   Я снял этот анахронизм и спрятал в брючный карман — и тут же дверь распахнулась.
   На пороге стоял молодой человек с лунным сиянием на лице — от свечи, которую он держал перед собой. Скользнул по мне взглядом, с головы до ног, он с явным непониманием воззрился на Нево.
   — Какого дьявола вам нужно? Не могли прийти утром?
   Я открыл рот — но все приготовленные слова, которые могли объяснить мое появление, тут же вылетели из головы.
   Так я предстал перед самим собой — двадцатишестилетним!

3. Моисей

   С этого времени я раз и навсегда окончательно пришел к выводу, что все мы без исключения пользуемся зеркалом как самообманом. Отражение, которое мы видим перед собой, настолько сильно находится под нашим контролем, что мы выделяем в нем, пусть бессознательно, лучшие черты, и складываем в уме образ, который не узнают даже ближайшие друзья. И, конечно, стираем «случайные черты», представляя себя в наиболее выгодном свете и ракурсе.
   И вот передо мной оказалось истинное мое отражение, которое вышло из-под контроля — и, доложу вам, зрелище было непростое.
   Ростом он был вровень со мной — в противном случае я бы к своему малоприятному удивлению обнаружил, что за 18 лет несколько сократился в объеме. Широкий лоб (на что мне указывало немало людей) и редкие волосы, еще, впрочем, не тронутые сединой. Глаза ясные, нос прямой, широкие мужественные скулы. Однако едва ли меня можно было назвать красавцем: бледность лица, хранившего печать уединенных часов в библиотеках, аудиториях и лабораториях, начисто отметали предположение о сердцеедстве.
   И еще одно смутило меня — я обнаружил в себе черт морлока. Неужели у меня так торчали уши?
   Но больше всего привлекло внимание, во что я был одет.
   На нем был так называемый в наши времена «костюмчик донжуана»: короткий красный сюртучок на черно-желтый жилет, застегнутый на тяжелые медные пуговицы, высокие ботинки такого же желтого цвета и букетик цветов, приколотый в петлицу.
   Неужели я когда-то так по-дурацки одевался? Наверное!
   — Поразительно, — невольно вырвалось у меня. — Какой-то клоун!
   Кажется, он не понимал, что происходит — он не узнал меня, но с ответом не замешкался:
   — Пожалуй, лучше всего захлопнуть дверь перед вашим носом, сэр. Вы, что, специально взбирались по холму, чтобы раскритиковать мой костюм?
   Бутоньерка на лацкане заметно увяла, и мне показалось, что от моего двойника веет ароматом бренди.
   — Скажите, сегодня, в самом деле, четверг?
   — Довольно странный вопрос.
   — И все же?
   Он поднял свечу, заглядывая мне в лицо. Казалось, оно заинтересовало его больше, нежели присутствие морлока, этой тени будущего человечества, стоявшего всего в двух ярдах перед ним! Интересно, подумалось мне вдруг: неужели вся цель моих путешествий во времени была в том, чтобы встретиться с самим собой?
   Но уже не оставалось времени на иронию и метафоры.
   — Да, сегодня четверг, — отозвался двойник, — а как бы вы думали? Точнее, уже пятница, потому что перевалило за полночь. И что дальше? Потрудитесь объяснить, кто вы такой, сэр, и откуда свалились на мою голову?
   — Вы узнаете, кто я такой, в свое время, — ответил я. — А также, — я показал на морлока, заметив, как расширились при этом глаза негостеприимного хозяина моего дома, — кто он такой. И расскажу, отчего я не уверен ни во времени дня, ни в календаре. Но, сперва, может быть, пройдем в дом? Я бы не прочь отведать вашего бренди, которым вы так превосходно пропитались насквозь.
   Он стоял, наверное, с минуту, изображая из себя статую — так что под ногами у него начала собираться лужица воска. Вдалеке я слышал сонное бормотание Темзы под ричмондскими мостами. Затем, наконец, он ответил:
   — Мне следовало бы выставить вас за порог! — но…
   — Понимаю, — сочувственно произнес я. В самом деле, я прекрасно знал себя. Представляю, что за предположения сейчас роились в его голове!
   Он решился и отступил в дом.
   Я махнул рукой Нево. Мохнатые ноги морлока ступили на паркет и зашлепали по нему. Мой молодой двойник не спускал с него глаз — и морлок в ответ посмотрел с таким же интересом.
   — Это… кхм, поздно уже… Не хочу будить прислугу. Пройдем в гостиную, там камин еще не остыл.
   В коридоре было темно, видны были только декорированные панели да рожки вешалок для шляп. Да силуэт негостеприимного хозяина, подсвеченный свечкой. Он шел впереди, мимо курилки. В самом деле, угли еще не растаяли в камине гостиной. Хозяин зажег свечой остальные, расставленные по комнате. Примерно дюжина фитилей осветили помещение — две из них стояли в знакомом медном канделябре на камине рядом с табачной жестянкой.
   Я осмотрел уютно знакомую комнату, не переставляя удивляться, как по-разному могут выглядеть предметы, когда сравниваешь их через 18 лет. Журнальный столик у двери со стопкой газет, — вне сомнения, с разбором последней речи Дизраэли, или со зловещими рассуждениями на тему Восточного Вопроса — и мое любимое кресло с подлокотниками у огня, низкое и удобное. Только вот восьмиугольных столиков и электрических лампочек, ввинченных в серебряные лилии, что-то не было видно. Видимо, он унес их в лабораторию.
   Тем временем двойник приблизился к морлоку и нагнулся над ним, уперев руки в колени.
   — А это кто у нас такой? Похоже на обезьяну — или ребенка с врожденным атавизмом. Это ваш сюртук на нем?
   — Вообще-то он может сам ответить на эти и другие вопросы, — заметил я, располагаясь в кресле.
   — В самом деле? — откликнулся он, оборачиваясь ко мне, и, затем, снова к Нево.
   Пока он вглядывался в покрытое шерстью лицо, я старался не выдать волнения, невольно теребя ногами ковер. Экая бесцеремонность — сколько можно пялиться… но ведь он ничего не знал ни о морлоках, ни об их цивилизации.
   Тут он вспомнил про обязанности хозяина.
   — О, простите. Я сейчас.
   Морлок беспокойно озирался по сторонам. Видимо, привыкший к чудесам своего времени, он ожидал появления накрытого стола прямо из пола. Вскоре он продемонстрировал гибкость ума. Но сейчас был смущению Как и я бы искал газовый рожок на стене пещеры Каменного Века.
   — Нево, — заговорил я, — здесь у нас все по-простому. Формы фиксированы. — Я указал на обеденный стол и кресла. — Так что не гора идет к Магомету, а как раз наоборот.
   Морлок оказался существом понятливым и быстро выбрал себе стул, забравшись на него с проворством ребенка, ожидающего десерта.
   Я поспешил ему на помощь.
   — Только не это.
   И пересадил его в другое, повыше. Ноги его болтались в вышине, на них только не хватало детских колготок.
   — Откуда вы знаете, — опешил мой двойник. — О моих активных креслах? Я рассказывал о них только самым близким друзьям — они еще требуют усовершенствования…
   Я не ответил — просто посмотрел ему многозначительно в глаза — и, похоже, он уже сам начинал догадываться. Озарение постепенно приходило к нему.
   — Присаживайтесь и вы, — сказал он. — Я схожу за бренди.
   Я сел рядом с морлоком и огляделся по сторонам, что обычно делают гости в отсутствие хозяина, когда им нечем заняться — и разговор не клеится.
   В углу стоял старый телескоп системы Грегори на треноге, взятый мной из родительского дома. Довольно нехитрое приспособление, дающее смутные очертания предметов: мое первое окно в космос, воплощение детских фантазий о всемогуществе оптики. Отсюда из гостиной, сквозь приотворенную дверь был виден коридор, ведущий в лабораторию, заваленную приборами и инструментами.
   Вскоре оттуда появился наш хозяин, с тремя стаканами для бренди и квадратным графином.
   Он щедро плеснул в стаканы жидкость, сразу заискрившуюся при свете свечей.
   — Озябли? — заботливо сказал он. Может быть, пересядете к камину?
   — Спасибо, — помотал головой я и поднял стакан.
   Я вдохнул терпкий аромат и перекатил на языке несколько капель обжигающей жидкости.
   Нево стакана брать не стал. Он просто окунул в него длинный палец и облизал. Вздрогнув, он отодвинул стакан подальше.
   Мой двойник наблюдал это с интересом. Затем повернулся ко мне:
   — Вы ставите меня в тупик своими ответами. Я вас не знаю. А вы, похоже, знаете меня.
   — Да, это так, — улыбнулся я. — Но я в затруднении, как к вам обращаться.
   Двойник нахмурился:
   — Не вижу проблемы. Мое имя…
   Но тут я остановил его, подняв руку.
   — С вашего разрешения, я сам назову его. Моисей.
   Он сделал отчаянный глоток бренди и уставился на меня с недоумением и подозрением.
   — Но… откуда вам это известно?
   Моисей — мое первое имя, которого я терпеть не мог, за которое мне не давали покоя товарищи в школе. Я навсегда оставил его за порогом родного дома, когда стал жить самостоятельно.
   — Впрочем, не переживайте. Этот секрет навсегда останется между нами.
   — Слушайте, — взорвался двойник. — Я устал играть в эти игры. Сначала вы являетесь ко мне ни свет не заря с вашим странным… приятелем, потом насмехаетесь над тем, как я одет, теперь еще это… Между прочим, вы даже не представились! Назовите ваше имя.
   — Я, — ответил я. — предоставляю вам право самому назвать его. Ну, что же вы медлите?
   Длинные пальцы изобретателя сомкнулись на стекле стакана. Он понимал, что происходит нечто странное — но что? В лице его страх был смешан с возбуждением — такое выражение бывало и у меня, при столкновении с Неведомым.
   — Слушайте, — пришел я ему на помощь. — Я готов рассказать вам все. Понимаете — все! Как и обещал. Но сначала…
   — Да?
   — Разрешите осмотреть вашу лабораторию. Уверен, ему, — я показал на Нево, — это покажется также небезынтересным. Вы расскажете нам о том, чем занимаетесь вы, — подчеркнул я, — а там, глядишь, станет ясно, кто мы такие.
   Он откинулся в кресле, продолжая сжимать бокал. Затем поспешно встал, выпрямился и взяв свечу, указал ею за дверь:
   — Следуйте за мной.

4. Эксперимент

   После относительного тепла гостиной мы вышли в холодный коридор, ведущий в лабораторию. До сих пор это стоит у меня перед глазами, как видение. Странная процессия: впереди широкий череп Моисея, осветленный пляшущим пламенем свечи, и блистающие металлические пуговицы его клоунского наряда. Да вкрадчиво мягкая поступь морлока у меня за спиной — вместе с сопровождающим диким ароматом.
   В лаборатории Моисей прошелся вдоль стен, зажигая свечи и включая лампы. На стенах с простой побелкой, обои и прочие украшения заменяли листки с расчетами. Единственный из мебели книжный шкаф был завален журналами, печатными текстами и целыми томами математических таблиц и справочников по физике. Здесь было не топлено: я невольно поежился, оставшись без сюртука и сложив руки на груди, стал растираться.
   Морлок оставил этот жест без внимания. Похоже, мой сюртук ему понравился окончательно и бесповоротно. Он сразу зашлепал к полке с журналами и стал разглядывать потрепанные корешки. Неужели он мог освоить письменный язык? — в Сфере я видел ни одной книжки, но часто встречал надписи на голубом стекле перегородок.
   — Ну, что вам рассказать о себе, — начал Моисей. — Полагаю, моя биография окажется неинтересной. Но раз уж вы так хотите, продолжим играть в вашу игру. Хотите, я расскажу вам о моих последних экспериментах?
   Я улыбнулся — чем он мог удивить меня? Впрочем, таково было свойство моей натуры — постоянно удивлять, делясь последними находками.
   Он подошел к скамье, на которой взгромоздилось причудливая конструкция из трубок, реторт на штативах, ламп, решеток и линз.
   — Предупреждаю заранее: буду вам признателен, если вы не станете ничего трогать. Тут не сразу поймешь, что к чему — но поверьте, система работает слаженно! Мне приходится постоянно сдерживать мисс Пенфорт с тряпками и щетками от проникновения в эту область жилища.
   Мисс Пенфорт? И тут я вспомнил, что до мисс Уотчет обязанности экономки в самом деле исполняла особа с таким именем. Мы расстались с ней за пятнадцать лет до моего отбытия в будущее, после того, как я обнаружил, что она растаскивает мой скромный запас искусственных алмазов. Можно было, конечно, предупредить Моисея о привычках этой особы, но в конце концов особого вреда ее страсть не причинила, да и потом, как знать, не изменю ли я этим что-либо в собственном будущем. В конце концов, пусть все идет, как шло — ведь именно это сочетание событий, людей, обстоятельств и привело Моисея к открытию!
   Итак, Моисей продолжал:
   — Основной предмет моих исследований — оптические аберрации, или, чтобы вам было понятнее — визуальные искажения в линзах. Это в первую очередь касается физической природы света, которая…
   — Мне это известно, — все с той же инквизиторской улыбкой остановил я его.
   Он посмотрел в недоумении.
   — Хорошо. Я столкнулся с необъяснимым на первый взгляд явлением, при изучении нового минерала, попавшего мне в руки пару лет назад. — Он продемонстрировал мне восьмиунцевую медицинскую пробирку с делениями, заткнутую резиновой пробкой. Она была наполовину засыпана тонким порошком зеленоватого цвета, загадочно поблескивающим.
   — Обратите внимание, это вещество светится изнутри.
   Материал напоминал истолченное в пыль стекло.
   — Откуда же исходит внутреннее сияние? Где источник излучения?
   С этого начались мои поиски. Сначала они пошли совсем не в том направлении, поскольку я был занят иными проблемами, — но в скором времени платтнерит завладел моим вниманием всецело. Я решил назвать его в честь человека, доставившего его сюда — Готфрида Платтнера, как он мне представился.
   Я испробовал все: смену температур, обработку газом, лакмусовую бумажку и прочие химические тесты. Я пытался растворить его в воде и в кислотах: серной, соляной и азотной — и ничего не добился. Я жег его над спиртовкой — безрезультатно. — Он потер нос.