Страница:
— От какого настоящего — моего, 1891-го или твоего?
Он смахнул с лица прилипшую чешуйку крови.
— На таком расстоянии — это уже не имеет значения.
Листва тем временем замедляла свой бег все ощутимее. Листва уже оставалась на ветках, и ее можно было разглядеть, как и цветы.
— Я начинаю различать день и ночь! — воскликнул я, не веря глазам.
— Да. Мы почти остановились, — морлок сел на скамью напротив, вцепившись в края длинными пальцами. Возможно, он боялся — ничего удивительного! Мне показалось, что под скамейкой что-то шевельнулось.
— Что нам теперь делать?
Он потряс головой:
— Нам остается только ждать, как развернутся события. Едва ли мы сможем управлять ситуацией.
Дни и ночи мелькали все медленнее. Как витки на останавливающейся карусели, пока не стали совпадать с ударами пульса. Заскрипел пол, и вдруг я увидел под ногами расползающийся по швам металл…
И тут до меня дошло!
С криком:
— Смотри! — я подхватил Нево на руки, точно ребенка. Он не сопротивлялся. Я попятился и вот…
В кабину, грозно шевеля сучьями и шумя листвой, ворвалось дерево, разрывая металл точно бумагу. Могучая ветвь пробила панель управления одним ударом деревянного кулака.
Мы оказались в самом эпицентре, если можно так выразиться, дендрариуме отдаленной эпохи до существования человека.
Пол под ногами покачнулся, и кабина, разламываясь надвое, выбросила нас на скользкий сырой песок.
Книга четвертая. МОРЕ ПАЛЕОЦЕНА
1. Диатрима гигантика
2. Море палеоцена
3. Как мы жили
4. Болезнь и выздоровление
Он смахнул с лица прилипшую чешуйку крови.
— На таком расстоянии — это уже не имеет значения.
Листва тем временем замедляла свой бег все ощутимее. Листва уже оставалась на ветках, и ее можно было разглядеть, как и цветы.
— Я начинаю различать день и ночь! — воскликнул я, не веря глазам.
— Да. Мы почти остановились, — морлок сел на скамью напротив, вцепившись в края длинными пальцами. Возможно, он боялся — ничего удивительного! Мне показалось, что под скамейкой что-то шевельнулось.
— Что нам теперь делать?
Он потряс головой:
— Нам остается только ждать, как развернутся события. Едва ли мы сможем управлять ситуацией.
Дни и ночи мелькали все медленнее. Как витки на останавливающейся карусели, пока не стали совпадать с ударами пульса. Заскрипел пол, и вдруг я увидел под ногами расползающийся по швам металл…
И тут до меня дошло!
С криком:
— Смотри! — я подхватил Нево на руки, точно ребенка. Он не сопротивлялся. Я попятился и вот…
В кабину, грозно шевеля сучьями и шумя листвой, ворвалось дерево, разрывая металл точно бумагу. Могучая ветвь пробила панель управления одним ударом деревянного кулака.
Мы оказались в самом эпицентре, если можно так выразиться, дендрариуме отдаленной эпохи до существования человека.
Пол под ногами покачнулся, и кабина, разламываясь надвое, выбросила нас на скользкий сырой песок.
Книга четвертая. МОРЕ ПАЛЕОЦЕНА
1. Диатрима гигантика
Я лежал на спине и смотрел вверх, на дерево, разорвавшее наш времямобиль пополам. Рядом слышался стон Нево.
Теперь уже окончательно замерев, закостенев во времени, оно соединилось слилось кроной с другими лесными гигантами. Сверху сыпались какие-то шишки и обломки ветвей вперемешку с деталями машины времени. Жара была нестерпимая, влажным горячим воздухом было трудно дышать, мир вокруг меня был полон кашля, трелей и вздохов джунглей. Все это было смешано с рокотом и журчанием, наводившим на мысль о близости реки или водопада. А, быть может, и моря — прародича Темзы.
Тропики Англии! Лондонские джунгли!
В этот момент на ствол передо мной вскарабкалось нечто похожее на белку, с длинным пушистым хвостом, шести дюймов в длину. Шкурка у него была какая-то морщинистая, складчатая и свободно болталась, отчего зверек напоминал орех, спрятанный в непомерно большом мешке. Шкура была настолько свободной, что болталась как складчатый плащ. В зубах оно что-то держало. Заприметив нас с высоты десяти футов, зверек вскинул тревожно голову, выронил орех и зашипел не то злобно, не то с досадой. При этом передние резцы его ощетинились. Затем он спрыгнул со ствола, расправив конечности по сторонам и растянув шкуру так, что превратился в воздушного змея, покрытого шерстью. Спланировав куда-то в сторону, он пропал с глаз долой.
— Ну вот, первое знакомство, — прокомментировал я. — Летающий лемур. Вид, неизвестный науке. У кого встречаются такие зубы?
Нево отозвался откуда-то со стороны:
— Это был планетатериум. А дерево называется диптерокарпус. И немногим отличается от деревьев, которые произрастают в лесах вашего времени.
Тут я почувствовал под собой что-то влажное и липкое.
— Вы ранены, Нево? — Я развернулся, чтобы посмотреть, что там происходит.
Морлок лежал на боку, вывернув голову так, что взгляд его был устремлен в небо.
— Я не ранен. Со мной все в порядке, — прошептал он. — Думаю, самое время приступить к поискам…
Но я его не дослушал — потому что в этот самый момент из-за его спины из листвы высунулась востроносая голова размером с лошадиную и клюющим движением устремилась к тщедушному тельцу морлока!
На миг я был парализован этим неожиданным зрелищем. Клюв распахнулся с жутким булькающим хлопками на меня уставились глаза, в которых проблескивал разум.
Голова нырнула, и клюв ударил точно в ногу морлока. Нево издал вопль, царапая длинными пальцами землю.
Я пополз назад, раскидывая ворох листьев, пока не уперся в ствол дерева за моей спиной.
Ветви с хрустом раздвинулись, и показалось тело. Круп. Корпус. Затрудняюсь назвать. Туша. Семь футов в высоту, покрытая черным чешуйчатым оперением. Толстые слоновьи ноги — желтые и морщинистые — заканчивались кривыми когтями. По бокам грандиозного торса болтались несоразмерно маленькие крылья, трепыхавшиеся в воздухе. Эта полуптица-полумонстр дернула по-куриному головой — и бедный морлок пополз по рыхлой земле, оставляя след.
— Нево!
— Это диатрима, — простонал он. — диатрима гигантика. Я… ох!
— Бросьте классифицировать! — закричал я. — Уползайте оттуда!
— Боюсь, уже некуда — ой!
Чудовище замотало головой, раскачивая тело. Похоже, оно вознамерилось разбить морлоку череп об одно из деревьев, чтобы потом спокойно приступить к трапезе.
Мне сейчас катастрофически не хватало оружия. Вскочив, я стал рыться в обломках машины времени. Провода, стальные детали корпуса и полированная древесина производили странное впечатление в этом диком доисторическом лесу. И как на беду, не попадалось разводного ключа! Я зарылся по локти в прелую листву, отыскивая его. Долгие секунды поиска, растянувшиеся в агонию. А тем временем диатрима гигантика, очевидно, передумав завтракать на месте, принялось отволакивать добычу в лес, чтобы там пообедать на природе и без помех.
И тут я нашел ключ! Правая рука поднялась из компостной кучи, уверенно сжимая стальную рукоять.
Взревев, я замахнулся пошире и рванул навстречу противнику. Клювастая диатрима следила за моим приближением своими глазенками, перестав мотать головой, но выпустить ногу морлока и не подумала. Наверняка она впервые встречалась в природе с человеком, так что вряд ли понимала, какую угрозу я для нее представляю. Я отважно зажмурился, раскручивая разводной ключ над головой, стараясь не обращать внимания на жуткую морщинистую кожу, когти и громадный клюв, а также смрадный запах падали, исходивший от этой хозяйки лондонских джунглей.
Итак, размахнувшись как для удара в крикете, я с глухим звуком «тумп!» попал диатриме в голову. Удар приглушили чешуя и кожные складки, но, тем не менее, он достиг кости.
Птица распахнула клюв, выронив морлока, и заверещала. Последовал звук, напоминающий скрежет металла: как если бы по жестяной крыше водили граблями. Теперь клюв нацелился на меня, а инстинкт немедля подсказал, что самое лучшее — вовремя унести ноги. Но я понимал, что тогда мы обречены. И я вновь поднял ключ над головой и запустил его в голову диатримы. Как только инструмент отскочил, я немедленно поднял его и повторил бросок.
Опять затрещали ветви, и диатрима попятилась назад. Напоследок она оценивающе сверкнула на меня глазами и с пронзительным криком скрылась в чаще, гулко топая своими слоновьими копытами.
Я заткнул разводной ключ за пояс и присел перед морлоком. Он был без сознания. Поврежденная нога в крови, волосы на спине слиплись от слюны чудовища.
— Ну, что ж, мой попутчик во времени, — прошептал я, — как видишь, иногда и древний дикарский инструмент способен продлить жизнь такому совершенному существу из будущего!
Я подобрал остатки его очков, вытер их листьями и поместил ему на лицо.
Вглядываясь в лесной сумрак, я гадал, что же нас ждет дальше. Казалось бы, пора привыкнуть к любым неожиданностям: я путешествовал и во времени, и в космосе… Но еще никогда мне не доводилось бывать в тропиках. У меня были только самые смутные воспоминания о рассказах путешественников и прочие байки относительно того, как выжить в этих краях.
Но вскоре, подумав, я пришел к выводу, — надо подходить к этому проще. Долой моральные сомнения, в сторону философские досужие суждения о множественности историй и прочем! Сейчас мне нужны были пища и убежище от тропических ливней, способное защитить также от птиц и зверей этой далекой эпохи.
Но перво-наперво требовалось найти источник. Вблизи его и следует строить хижину.
Разместив морлока среди обломков и прикрыв его бренными останками времямобиля, поближе к стволу исполинского дерева, я снял сюртук и подложил его под Нево, дабы защитить от сырости почвы и всего, что может по ней ползать и кусаться. Затем после некоторых колебаний я вытащил из-за пояса ключ и положил его рядом с морлоком, так, чтобы его пальцы касались рукояти.
Затем я порылся в обломках и нашел добротный обрезок металлического прута и долго гнул его, пока не оторвал от рамы. Взвесив в руке, я обнаружил, что не хватает увесистости, но смирился.
После чего направился на шум вдалеке: так, где рычала, плевала, бурлила и пенилась вода, оставляя Солнце за спиной. Свою новую дубинку я забросил на плечо и стал пробираться лесом.
Теперь уже окончательно замерев, закостенев во времени, оно соединилось слилось кроной с другими лесными гигантами. Сверху сыпались какие-то шишки и обломки ветвей вперемешку с деталями машины времени. Жара была нестерпимая, влажным горячим воздухом было трудно дышать, мир вокруг меня был полон кашля, трелей и вздохов джунглей. Все это было смешано с рокотом и журчанием, наводившим на мысль о близости реки или водопада. А, быть может, и моря — прародича Темзы.
Тропики Англии! Лондонские джунгли!
В этот момент на ствол передо мной вскарабкалось нечто похожее на белку, с длинным пушистым хвостом, шести дюймов в длину. Шкурка у него была какая-то морщинистая, складчатая и свободно болталась, отчего зверек напоминал орех, спрятанный в непомерно большом мешке. Шкура была настолько свободной, что болталась как складчатый плащ. В зубах оно что-то держало. Заприметив нас с высоты десяти футов, зверек вскинул тревожно голову, выронил орех и зашипел не то злобно, не то с досадой. При этом передние резцы его ощетинились. Затем он спрыгнул со ствола, расправив конечности по сторонам и растянув шкуру так, что превратился в воздушного змея, покрытого шерстью. Спланировав куда-то в сторону, он пропал с глаз долой.
— Ну вот, первое знакомство, — прокомментировал я. — Летающий лемур. Вид, неизвестный науке. У кого встречаются такие зубы?
Нево отозвался откуда-то со стороны:
— Это был планетатериум. А дерево называется диптерокарпус. И немногим отличается от деревьев, которые произрастают в лесах вашего времени.
Тут я почувствовал под собой что-то влажное и липкое.
— Вы ранены, Нево? — Я развернулся, чтобы посмотреть, что там происходит.
Морлок лежал на боку, вывернув голову так, что взгляд его был устремлен в небо.
— Я не ранен. Со мной все в порядке, — прошептал он. — Думаю, самое время приступить к поискам…
Но я его не дослушал — потому что в этот самый момент из-за его спины из листвы высунулась востроносая голова размером с лошадиную и клюющим движением устремилась к тщедушному тельцу морлока!
На миг я был парализован этим неожиданным зрелищем. Клюв распахнулся с жутким булькающим хлопками на меня уставились глаза, в которых проблескивал разум.
Голова нырнула, и клюв ударил точно в ногу морлока. Нево издал вопль, царапая длинными пальцами землю.
Я пополз назад, раскидывая ворох листьев, пока не уперся в ствол дерева за моей спиной.
Ветви с хрустом раздвинулись, и показалось тело. Круп. Корпус. Затрудняюсь назвать. Туша. Семь футов в высоту, покрытая черным чешуйчатым оперением. Толстые слоновьи ноги — желтые и морщинистые — заканчивались кривыми когтями. По бокам грандиозного торса болтались несоразмерно маленькие крылья, трепыхавшиеся в воздухе. Эта полуптица-полумонстр дернула по-куриному головой — и бедный морлок пополз по рыхлой земле, оставляя след.
— Нево!
— Это диатрима, — простонал он. — диатрима гигантика. Я… ох!
— Бросьте классифицировать! — закричал я. — Уползайте оттуда!
— Боюсь, уже некуда — ой!
Чудовище замотало головой, раскачивая тело. Похоже, оно вознамерилось разбить морлоку череп об одно из деревьев, чтобы потом спокойно приступить к трапезе.
Мне сейчас катастрофически не хватало оружия. Вскочив, я стал рыться в обломках машины времени. Провода, стальные детали корпуса и полированная древесина производили странное впечатление в этом диком доисторическом лесу. И как на беду, не попадалось разводного ключа! Я зарылся по локти в прелую листву, отыскивая его. Долгие секунды поиска, растянувшиеся в агонию. А тем временем диатрима гигантика, очевидно, передумав завтракать на месте, принялось отволакивать добычу в лес, чтобы там пообедать на природе и без помех.
И тут я нашел ключ! Правая рука поднялась из компостной кучи, уверенно сжимая стальную рукоять.
Взревев, я замахнулся пошире и рванул навстречу противнику. Клювастая диатрима следила за моим приближением своими глазенками, перестав мотать головой, но выпустить ногу морлока и не подумала. Наверняка она впервые встречалась в природе с человеком, так что вряд ли понимала, какую угрозу я для нее представляю. Я отважно зажмурился, раскручивая разводной ключ над головой, стараясь не обращать внимания на жуткую морщинистую кожу, когти и громадный клюв, а также смрадный запах падали, исходивший от этой хозяйки лондонских джунглей.
Итак, размахнувшись как для удара в крикете, я с глухим звуком «тумп!» попал диатриме в голову. Удар приглушили чешуя и кожные складки, но, тем не менее, он достиг кости.
Птица распахнула клюв, выронив морлока, и заверещала. Последовал звук, напоминающий скрежет металла: как если бы по жестяной крыше водили граблями. Теперь клюв нацелился на меня, а инстинкт немедля подсказал, что самое лучшее — вовремя унести ноги. Но я понимал, что тогда мы обречены. И я вновь поднял ключ над головой и запустил его в голову диатримы. Как только инструмент отскочил, я немедленно поднял его и повторил бросок.
Опять затрещали ветви, и диатрима попятилась назад. Напоследок она оценивающе сверкнула на меня глазами и с пронзительным криком скрылась в чаще, гулко топая своими слоновьими копытами.
Я заткнул разводной ключ за пояс и присел перед морлоком. Он был без сознания. Поврежденная нога в крови, волосы на спине слиплись от слюны чудовища.
— Ну, что ж, мой попутчик во времени, — прошептал я, — как видишь, иногда и древний дикарский инструмент способен продлить жизнь такому совершенному существу из будущего!
Я подобрал остатки его очков, вытер их листьями и поместил ему на лицо.
Вглядываясь в лесной сумрак, я гадал, что же нас ждет дальше. Казалось бы, пора привыкнуть к любым неожиданностям: я путешествовал и во времени, и в космосе… Но еще никогда мне не доводилось бывать в тропиках. У меня были только самые смутные воспоминания о рассказах путешественников и прочие байки относительно того, как выжить в этих краях.
Но вскоре, подумав, я пришел к выводу, — надо подходить к этому проще. Долой моральные сомнения, в сторону философские досужие суждения о множественности историй и прочем! Сейчас мне нужны были пища и убежище от тропических ливней, способное защитить также от птиц и зверей этой далекой эпохи.
Но перво-наперво требовалось найти источник. Вблизи его и следует строить хижину.
Разместив морлока среди обломков и прикрыв его бренными останками времямобиля, поближе к стволу исполинского дерева, я снял сюртук и подложил его под Нево, дабы защитить от сырости почвы и всего, что может по ней ползать и кусаться. Затем после некоторых колебаний я вытащил из-за пояса ключ и положил его рядом с морлоком, так, чтобы его пальцы касались рукояти.
Затем я порылся в обломках и нашел добротный обрезок металлического прута и долго гнул его, пока не оторвал от рамы. Взвесив в руке, я обнаружил, что не хватает увесистости, но смирился.
После чего направился на шум вдалеке: так, где рычала, плевала, бурлила и пенилась вода, оставляя Солнце за спиной. Свою новую дубинку я забросил на плечо и стал пробираться лесом.
2. Море палеоцена
На самом деле пробираться сквозь джунгли оказалось совсем нетрудно — между стволами оставалось порядочно земли — просто густые кроны делали это место с виду столь сумрачным и непроходимым, заслоняя Солнце.
Эти кроны жил своей жизнью. Оттуда доносился шум, жужжание, стрекот и прочие странные звуки. Эпифиты — орхидеи и ползучие побеги лиан свисали с ветвей, вились по коре. Тут было множество птиц и целые колонии существ, живущих в ветвях: обезьяны, или какие-то другие приматы (как мне показалось на первый взгляд). Существо, напоминавшее лесную куницу, дюймов восьми длиной, с юркими лапками и пышным хвостом, скакала в вышине, издавая похожие на кашель крики. Вот по стволу карабкался некто покрупнее — в целый ярд, орудуя длинными когтями и цепким хвостом. Этого субъекта ничуть не вспугнуло мое приближение — он повис на ветке снизу и хладнокровно изучал меня.
Я двигался дальше. Местная фауна была равнодушна к человеку, ничуть не пугаясь его, как животные моего века, многие века, травимые по лесам и болотам. Но благодаря присутствию таких «диатрим» все были чутко настороже, ведь наверняка существовали и другие хищники.
Все здесь маскировалось, покрываясь предусмотренным природой камуфляжем. Вот, например палый лист, прилипший к стволу дерева — так мне казалось на расстоянии — при моем приближении стартовал на проворных ножках, став каким-то насекомым вроде кузнечика. Вот на каменистом развале я заметил капли росы, блестевшие, словно драгоценные камни в свете, проникавшем сквозь кроны. Но стоило мне нагнуться ниже, чтобы осмотреть их как следует, как это оказались жуки с прозрачными панцирями, каких не сохранилось на Земле моего времени. Черно-белое пятно гуано, смазанного по стволу, стало пауком.
Примерно через милю пути по длинной вытянутой полосе пляжа, я увидел семейку клювастых диатрим. Две взрослых особи прихорашивались, обвивая друг друга длинными шеями, в то время как три оперившихся птенца шатались вокруг на неокрепших ногах, клекоча и хлопая крыльями. Временами они садились в воду и встряхивались, пропитывая оперение водной пылью. Вся эта семейка неуклюжих куцекрылых полустраусов-полудинозавров смотрелась в высшей степени комично, однако я был настороже не оставляя им ни шанса — даже эти «малыши» в четыре фута ростом были с виду мускулистыми.
Я приблизился к самому краю, смочил пальцы и лизнул. Вода была соленой.
Мне показалось, что Солнце опускается ниже, за лес. Поэтому я прошел, возможно, где-то полмили к востоку в сторону, где оставил обломки машины времени — и по моим расчетам находился как раз на перекрестке Найтсбридж и Слоан-стрит. И вот, оказывается, в век палеоцена здесь был берег моря! Я посмотрел на этот океан, покрывавший весь Лондон до восточного угла Гайд-парка. Возможно, это было продолжение Северного моря или Английского канала, который теперь вливался в Лондон. В таком случае нам просто повезло: стоило лишь чуть подняться уровню моря, и мы с Нево оказались бы ввержены в пучину океана.
Сняв ботинки с носками, я привязал их шнурками к поясному ремню и зашел в воду. Она приятно щекотала лодыжки и была холодной. Я уже собирался ополоснуться, но вовремя вспомнил, что соль попадет на раны. Обнаружив яму, продавленную в песке, образовавшую нечто вроде неглубокой лужи, я запустил руки в муть и немедленно тут же обнаружил целую коллекцию разнообразных животных: двустворчатые моллюски, зарывающиеся в песок, брюхоногие и что-то напоминающее устриц.
Здесь, у черты океана, когда море ластилось у моих ног, а Солнце ласкало затылок, у меня родилось отрешенное чувство мира и спокойствия, как будто я достиг давно искомого дома. Великое чувство снизошло на меня, окатило с головы до ног. В детстве родители брали меня с собой к морю, точно какому же, как сейчас, и так же представлял, что я совершенно один во всем мире — на бескрайних берегах, пустошах пляжей, уходящих в бесконечную перспективу границ моря и суши. Но теперь моя детская мечта исполнилась — самым причудливым и непостижимым образом. В океане не было видно ни единого корабля — нигде, во всем мире. Не было ни городов, ни людей, там, за моей спиной, где простирались джунгли, — и единственными представителями разума на этой планете были я да несчастный раненый морлок. И надо сказать, это была не самая худшая перспектива, после тьмы и хаоса 1938-го, из которого я недавно сбежал.
Я выпрямился. Море очаровательное, но мы же не станем пить соленую воду. Я четко отметил место, откуда вышел из джунглей — очень не хотелось потерять своего единственного спутника среди лесного мрака, и я пошлепал по краю воды, старательно обходя семейство диатрим.
Пройдя так с милю, я вышел на ручей, выбивавшийся из леса и рассекавший морской пляж. Вода на вкус оказалась свежей и пресной. Я почувствовал прилив сил: сегодня нам не грозила гибель от жажды! Опустившись на колени перед ручьем, я сунул в него лицо и омыл шею. Вода была игристая как шампанское, она пузырилась на губах как курортная минералка и пьянила свежестью шампанского. Сняв сюртук с рубашкой, я ополоснулся по пояс. Спекшаяся кровь, потемневшая на воздухе, отправилась к морским просторам. Я почувствовал прилив бодрости и сил.
Теперь оставалось решить, как напоить Нево. Нужна была кружка, канистра, любая емкость для воды. Несколько минут я просидел у ручья, вглядываясь в бурные воды. В замешательстве. Казалось, последнее путешествие во времени окончательно прочистило мне мозги, и я уже был неспособен ничего придумать.
Наконец, я отвязал с пояса ботинки, которые приторочил туда шнурками (помните?) снял привязанные на поясе ботинки, ополоснул их в ручье, с грехом пополам, и наполнил свежей водой. Взяв их как два драгоценных сосуда бережно в руки, я понес их в сторону леса, умирающему от жажды морлоку.
Там я отыскал его тело и плеснул в лицо. Но когда я подносил ботинок к его рту, то мысленно дал себе клятву, что в следующий раз непременно найду что-нибудь более подходящее в качестве кружки.
Правая нога морлока сильно пострадала после атаки диатримы: перебито колено и нога повернута под неправильным углом. Взяв какой-то стальной обломок времямобиля, который можно было использовать вместо ножа, я попробовал, заточив его о камень, побрить поврежденные места. Убедившись, что открытого перелома нет, я облегченно вздохнул: заражение ему не грозило.
В время моих неуклюжих манипуляций морлок стонал, а под конец и вовсе взвыл по-кошачьи, не приходя в себя.
Прочистив раны, я внимательно ощупал ногу на предмет перелома. Главное повреждение как я заметил выше, было в колене и лодыжке. Я нашел две прочных на вид и на ощупь пластины и зафиксировал ими ногу, обмотав обрывками одежды. Все равно в этом климате она не пригодится.
И тогда, собравшись с мужеством, я перевязывал ему ногу, морлок завопил, и эхом отозвались деревья. Звук был жуткий — как будто ухал филин или кого-то разрывали на части.
Обессилев, я поужинал устрицами — сырыми — поскольку не было сил, чтобы развести костер — и прилег рядом с мороком, спиной упираясь в ствол дерева, для надежности сжимая разводной ключ Моисея в руке.
Эти кроны жил своей жизнью. Оттуда доносился шум, жужжание, стрекот и прочие странные звуки. Эпифиты — орхидеи и ползучие побеги лиан свисали с ветвей, вились по коре. Тут было множество птиц и целые колонии существ, живущих в ветвях: обезьяны, или какие-то другие приматы (как мне показалось на первый взгляд). Существо, напоминавшее лесную куницу, дюймов восьми длиной, с юркими лапками и пышным хвостом, скакала в вышине, издавая похожие на кашель крики. Вот по стволу карабкался некто покрупнее — в целый ярд, орудуя длинными когтями и цепким хвостом. Этого субъекта ничуть не вспугнуло мое приближение — он повис на ветке снизу и хладнокровно изучал меня.
Я двигался дальше. Местная фауна была равнодушна к человеку, ничуть не пугаясь его, как животные моего века, многие века, травимые по лесам и болотам. Но благодаря присутствию таких «диатрим» все были чутко настороже, ведь наверняка существовали и другие хищники.
Все здесь маскировалось, покрываясь предусмотренным природой камуфляжем. Вот, например палый лист, прилипший к стволу дерева — так мне казалось на расстоянии — при моем приближении стартовал на проворных ножках, став каким-то насекомым вроде кузнечика. Вот на каменистом развале я заметил капли росы, блестевшие, словно драгоценные камни в свете, проникавшем сквозь кроны. Но стоило мне нагнуться ниже, чтобы осмотреть их как следует, как это оказались жуки с прозрачными панцирями, каких не сохранилось на Земле моего времени. Черно-белое пятно гуано, смазанного по стволу, стало пауком.
Примерно через милю пути по длинной вытянутой полосе пляжа, я увидел семейку клювастых диатрим. Две взрослых особи прихорашивались, обвивая друг друга длинными шеями, в то время как три оперившихся птенца шатались вокруг на неокрепших ногах, клекоча и хлопая крыльями. Временами они садились в воду и встряхивались, пропитывая оперение водной пылью. Вся эта семейка неуклюжих куцекрылых полустраусов-полудинозавров смотрелась в высшей степени комично, однако я был настороже не оставляя им ни шанса — даже эти «малыши» в четыре фута ростом были с виду мускулистыми.
Я приблизился к самому краю, смочил пальцы и лизнул. Вода была соленой.
Мне показалось, что Солнце опускается ниже, за лес. Поэтому я прошел, возможно, где-то полмили к востоку в сторону, где оставил обломки машины времени — и по моим расчетам находился как раз на перекрестке Найтсбридж и Слоан-стрит. И вот, оказывается, в век палеоцена здесь был берег моря! Я посмотрел на этот океан, покрывавший весь Лондон до восточного угла Гайд-парка. Возможно, это было продолжение Северного моря или Английского канала, который теперь вливался в Лондон. В таком случае нам просто повезло: стоило лишь чуть подняться уровню моря, и мы с Нево оказались бы ввержены в пучину океана.
Сняв ботинки с носками, я привязал их шнурками к поясному ремню и зашел в воду. Она приятно щекотала лодыжки и была холодной. Я уже собирался ополоснуться, но вовремя вспомнил, что соль попадет на раны. Обнаружив яму, продавленную в песке, образовавшую нечто вроде неглубокой лужи, я запустил руки в муть и немедленно тут же обнаружил целую коллекцию разнообразных животных: двустворчатые моллюски, зарывающиеся в песок, брюхоногие и что-то напоминающее устриц.
Здесь, у черты океана, когда море ластилось у моих ног, а Солнце ласкало затылок, у меня родилось отрешенное чувство мира и спокойствия, как будто я достиг давно искомого дома. Великое чувство снизошло на меня, окатило с головы до ног. В детстве родители брали меня с собой к морю, точно какому же, как сейчас, и так же представлял, что я совершенно один во всем мире — на бескрайних берегах, пустошах пляжей, уходящих в бесконечную перспективу границ моря и суши. Но теперь моя детская мечта исполнилась — самым причудливым и непостижимым образом. В океане не было видно ни единого корабля — нигде, во всем мире. Не было ни городов, ни людей, там, за моей спиной, где простирались джунгли, — и единственными представителями разума на этой планете были я да несчастный раненый морлок. И надо сказать, это была не самая худшая перспектива, после тьмы и хаоса 1938-го, из которого я недавно сбежал.
Я выпрямился. Море очаровательное, но мы же не станем пить соленую воду. Я четко отметил место, откуда вышел из джунглей — очень не хотелось потерять своего единственного спутника среди лесного мрака, и я пошлепал по краю воды, старательно обходя семейство диатрим.
Пройдя так с милю, я вышел на ручей, выбивавшийся из леса и рассекавший морской пляж. Вода на вкус оказалась свежей и пресной. Я почувствовал прилив сил: сегодня нам не грозила гибель от жажды! Опустившись на колени перед ручьем, я сунул в него лицо и омыл шею. Вода была игристая как шампанское, она пузырилась на губах как курортная минералка и пьянила свежестью шампанского. Сняв сюртук с рубашкой, я ополоснулся по пояс. Спекшаяся кровь, потемневшая на воздухе, отправилась к морским просторам. Я почувствовал прилив бодрости и сил.
Теперь оставалось решить, как напоить Нево. Нужна была кружка, канистра, любая емкость для воды. Несколько минут я просидел у ручья, вглядываясь в бурные воды. В замешательстве. Казалось, последнее путешествие во времени окончательно прочистило мне мозги, и я уже был неспособен ничего придумать.
Наконец, я отвязал с пояса ботинки, которые приторочил туда шнурками (помните?) снял привязанные на поясе ботинки, ополоснул их в ручье, с грехом пополам, и наполнил свежей водой. Взяв их как два драгоценных сосуда бережно в руки, я понес их в сторону леса, умирающему от жажды морлоку.
Там я отыскал его тело и плеснул в лицо. Но когда я подносил ботинок к его рту, то мысленно дал себе клятву, что в следующий раз непременно найду что-нибудь более подходящее в качестве кружки.
Правая нога морлока сильно пострадала после атаки диатримы: перебито колено и нога повернута под неправильным углом. Взяв какой-то стальной обломок времямобиля, который можно было использовать вместо ножа, я попробовал, заточив его о камень, побрить поврежденные места. Убедившись, что открытого перелома нет, я облегченно вздохнул: заражение ему не грозило.
В время моих неуклюжих манипуляций морлок стонал, а под конец и вовсе взвыл по-кошачьи, не приходя в себя.
Прочистив раны, я внимательно ощупал ногу на предмет перелома. Главное повреждение как я заметил выше, было в колене и лодыжке. Я нашел две прочных на вид и на ощупь пластины и зафиксировал ими ногу, обмотав обрывками одежды. Все равно в этом климате она не пригодится.
И тогда, собравшись с мужеством, я перевязывал ему ногу, морлок завопил, и эхом отозвались деревья. Звук был жуткий — как будто ухал филин или кого-то разрывали на части.
Обессилев, я поужинал устрицами — сырыми — поскольку не было сил, чтобы развести костер — и прилег рядом с мороком, спиной упираясь в ствол дерева, для надежности сжимая разводной ключ Моисея в руке.
3. Как мы жили
Я разбил лагерь на берегу палеоценового моря, по соседству с ручьем. Пустынный пляж хорошо просматривался и был безопаснее, чем лесная чащоба. Я устроил солнечный зонтик Нево из раскидистых ветвей и расставленных обломков катастрофы.
Перенести его туда не составляло труда: он был легким как ребенок. Нево лишь беспомощно посмотрел на меня, как будто не приходя в сознание, сквозь разбитые очки — трудно было поверить, что это представитель расы, овладевшей внутренним космосом.
Потом я занялся костром. Вся доступная древесина — ветки, сучья и тому подобное, были сырыми насквозь и даже заплесневелыми. Я разложил их на песке просушиться. Приготовив затем ворох листьев на растопку, также хорошо прожарившихся на Солнце, мне не составило особого труда выбить искру куском кремня и металла машины времени. Сначала я проводил этот древний ритуала ежедневно, пока не обнаружил, что угли можно хранить весь день и запаливать костер, когда заблагорассудится — именно так и поступали и поступают первобытные народы.
Нево выздоравливал медленно и как будто неохотно. Ему, представителю рода существ никогда не спящих, должно быть, особенно трудно было переживать это растянувшееся полубеспамятство. Он сидел вялый весь день под зонтиком, не в силах не только пошевелиться. Но и даже разговаривать. Однако он питался устрицами и моллюсками, хотя и через силу. Временами я разнообразил нашу диету черепашьим мясом — благо на берегу были целые колонии морских черепах, можно сказать, подножный корм. Вскоре я научился добывать плоды с деревьев при помощи своеобразного бумеранга — бросая в крону заостренный кусок металла, который использовал в качестве ножа и огнива. Иногда для этого сходил и камень. Так наш стол разнообразился фруктами и орехами. Последние были особенно полезны — их сок освежал, а скорлупа годилась в качестве посуды. Даже волокна ореха не пропадали — из них можно было плести довольно прочные веревки.
И все же, несмотря на щедрость моря, и пальм, наш рацион был однообразен. Я с вожделением поглядывал на лоснящихся упитанных зверьков, которые лазили по пальмам, добывая пищу, можно сказать, наравне со мной.
Я стал осваивать прибрежную полосу. Его населяло великое множество океанических существ, рождавшихся на этих бескрайних просторах, и здесь же проводивших всю свою обычно недолгую — жизнь. Временами на поверхность моря всплывали тени громадных скатов с длинными хвостами, и раза два мне случилось увидеть над водой плавники — они рассекали волны там, где глубина уходила по шею. Судя по всему, это были громадные акулы.
В полумиле от берега появлялись какие-то волнообразные формы и открывались пасти с мелкими острыми зубами. Эти существа, футов пяти в длину, плавали, змеисто изгибая тело. Я рассказал об этом Нево, который стал чем-то вроде словаря, все время неподвижно стоящего на полке — и тот определил данную тварь как кампсозавра: древнего обитателя вод, вроде крокодила, пережившего век динозавров, давно уже сменившийся эпохой палеоцена.
Нево поведал мне, что в это время океанические млекопитающие моего века — киты, дельфины и тому подобное были в середине своей эволюционной адаптации к морю и существовали как большие медлительные наземные существа. Я стал внимательнее посматривать по сторонам, надеясь заприметить ползучего кита, который показался бы мне легкой добычей — но так и не преуспел в этом.
После снятия шины оказалось, что нога понемногу приходит в порядок. Нево ощупал кости и заявил, что шина была наложена неправильно. Однако через некоторое время он смог ходить, опираясь на сук, издалека походя на карлика-колдуна с клюкой, шатающегося по берегу моря.
Заплывший глаз его однако так и не прозрел — к моему великому стыду.
Морлоку было плохо на Солнце, бедный Нево страдал от прикосновения лучей. Поэтому он обычно весь день он обычно спал внутри сконструированного мной убежища, а гулять выходил только с наступлением темноты. Таким образом, мы сторожили наш лагерь по одиночке. Мы встречались только на заре и перед закатом.
Постоянно на свежем воздухе, занятый физическими упражнениями, я заметно поздоровел, и даже стал лазить на пальмы за плодами и широкими листьями, которые годились на крышу для нашей хижины. Но вскоре, как человек уже не первой молодости, я почувствовал предел своих возможностей.
Из тех же листьев пальмы я соорудил широкополую пляжную шляпу для Нево. Когда он сидел под своим зонтиком в ней, вид у него был преуморительный.
Кожа у меня несколько раз слезала. Однако я отрастил густую бороду, отчасти защищавшую лицо и грудь от солнечных лучей. И видимо, этим стал отчасти ближе морлоку. Но плешь не спрячешь, как гласит народная мудрость — и с тех пор я также не расставался со шляпой.
Прошел месяц, когда я впервые решил побриться, используя стальной обломок машины времени в качестве зеркала и лезвия одновременно. Внезапно я понял, насколько я изменился. Сверкающие зубы, загорелое лицо, блестящие глаза, плоский живот, каким он был, наверное, только в молодости, когда я учился в колледже. Разница лишь была в том, что тогда я ходил в костюме, а теперь щеголял в шляпе из пальмовых листьев, шортах и босиком — как будто делал это всю жизнь.
Я обернулся к Нево:
— Взгляни на меня! Мои друзья меня сейчас бы не узнали — я становлюсь аборигеном.
Его лицо осталось бесстрастным:
— Ты и так абориген. [18] Это же Англия, не забыл?
Нево настоял, чтобы мы перетащили и остальные обломки машины из лесу. В этом была своя логика — поскольку близились дни, когда нам понадобится любой материал, в особенности металлы. Вырыв воронку в песке, мы устроили в ней нечто вроде гаража. Нево стал возиться там все свободное время. А, поскольку он нигде сейчас не работал, свободного времени у него было хоть отбавляй. Первое время я не особенно интересовался, что он там делает, решив, что он собирается соорудить еще какую-нибудь пристройку к дому, или мастерит самострел.
Но как-то утром, после того, как он заснул, я посмотрел, чем он там занимается. Передо мной стоял почти целиком собранный каркас времямобиля: разорванное деревом днище и дверцы, привязанные проводами из-под рулевой колонки. Он даже отыскал синий рычаг, замыкавший платтнеритовый контур.
На закате я спросил у него: подступил к нему с вопросом:
— Ты что, хочешь собрать машину времени?
Маленькие зубы впились в мякоть кокоса.
— Нет. Я собираюсь ее починить.
— Это и так понятно. Ты собрал раму с платтнеритовым контуром — а это самое главное в машине.
— Вот именно — все и так понятно.
— Но это же бесполезно! — я посмотрел на свои мозолистые руки в ссадинах. Пока я тут борюсь за жизнь с дикой природой, он занимается ерундой.
— У нас же нет больше ни грамма платтнерита. Все рассыпалось по джунглям, если не выдохлось за столь долгий путь. И мы его никак не синтезируем.
— Построив машину, — отвечал он, — мы можем и не выбраться из этого века. Но, не построив ее — мы точно не выберемся.
Убийственная логика морлока сразила меня наповал.
— Слушай, Нево, пора посмотреть правде в глаза. Мы заблудились во времени, потом нас выбросило на далекий островок прошлого, каким была когда-то Англия. И нам никогда не раздобыть платтнерита, потому что это сугубо искусственная субстанция. И никто не принесет нам его сюда, потому что никто не догадывается о том, что мы здесь сейчас находимся. За десятки миллионов лет от нашей эры!
Вместо ответа он продолжал вылизывать мякоть кокоса жестким как у кошки языком.
С возгласом, выражавшим одновременно рассерженность и расстройство, я удалился в хижину.
— Лучше бы ты приложил свои таланты к тому, чтобы изобрести какое-нибудь оружие, и я бы смог сбить с деревьев несколько жирных обезьян.
— Это не обезьяны, — отрезал он. — Это миакисы и хриакусы.
— Да кто бы они ни были!
Если бы у хижины была дверь, она бы непременно захлопнулась за мной с самым громким стуком, какой только можно себе представить. Но так получилось, что я ушел в безмолвном раздражении.
Все мои веские доводы, естественно, не возымели эффекта, и Нево продолжал кропотливо собирать машину по винтику. Через некоторое время и я привык к ней, как к присутствию третьего неразлучного компаньона нашей робинзонады: сверкающей многочисленными деталями — и совершенно бесполезной, здесь, на палеоценовом пляже.
Нам всем была необходима надежда — и эта машина, словно бескрылая диатрима, оставалась последней надеждой Нево.
Перенести его туда не составляло труда: он был легким как ребенок. Нево лишь беспомощно посмотрел на меня, как будто не приходя в сознание, сквозь разбитые очки — трудно было поверить, что это представитель расы, овладевшей внутренним космосом.
Потом я занялся костром. Вся доступная древесина — ветки, сучья и тому подобное, были сырыми насквозь и даже заплесневелыми. Я разложил их на песке просушиться. Приготовив затем ворох листьев на растопку, также хорошо прожарившихся на Солнце, мне не составило особого труда выбить искру куском кремня и металла машины времени. Сначала я проводил этот древний ритуала ежедневно, пока не обнаружил, что угли можно хранить весь день и запаливать костер, когда заблагорассудится — именно так и поступали и поступают первобытные народы.
Нево выздоравливал медленно и как будто неохотно. Ему, представителю рода существ никогда не спящих, должно быть, особенно трудно было переживать это растянувшееся полубеспамятство. Он сидел вялый весь день под зонтиком, не в силах не только пошевелиться. Но и даже разговаривать. Однако он питался устрицами и моллюсками, хотя и через силу. Временами я разнообразил нашу диету черепашьим мясом — благо на берегу были целые колонии морских черепах, можно сказать, подножный корм. Вскоре я научился добывать плоды с деревьев при помощи своеобразного бумеранга — бросая в крону заостренный кусок металла, который использовал в качестве ножа и огнива. Иногда для этого сходил и камень. Так наш стол разнообразился фруктами и орехами. Последние были особенно полезны — их сок освежал, а скорлупа годилась в качестве посуды. Даже волокна ореха не пропадали — из них можно было плести довольно прочные веревки.
И все же, несмотря на щедрость моря, и пальм, наш рацион был однообразен. Я с вожделением поглядывал на лоснящихся упитанных зверьков, которые лазили по пальмам, добывая пищу, можно сказать, наравне со мной.
Я стал осваивать прибрежную полосу. Его населяло великое множество океанических существ, рождавшихся на этих бескрайних просторах, и здесь же проводивших всю свою обычно недолгую — жизнь. Временами на поверхность моря всплывали тени громадных скатов с длинными хвостами, и раза два мне случилось увидеть над водой плавники — они рассекали волны там, где глубина уходила по шею. Судя по всему, это были громадные акулы.
В полумиле от берега появлялись какие-то волнообразные формы и открывались пасти с мелкими острыми зубами. Эти существа, футов пяти в длину, плавали, змеисто изгибая тело. Я рассказал об этом Нево, который стал чем-то вроде словаря, все время неподвижно стоящего на полке — и тот определил данную тварь как кампсозавра: древнего обитателя вод, вроде крокодила, пережившего век динозавров, давно уже сменившийся эпохой палеоцена.
Нево поведал мне, что в это время океанические млекопитающие моего века — киты, дельфины и тому подобное были в середине своей эволюционной адаптации к морю и существовали как большие медлительные наземные существа. Я стал внимательнее посматривать по сторонам, надеясь заприметить ползучего кита, который показался бы мне легкой добычей — но так и не преуспел в этом.
После снятия шины оказалось, что нога понемногу приходит в порядок. Нево ощупал кости и заявил, что шина была наложена неправильно. Однако через некоторое время он смог ходить, опираясь на сук, издалека походя на карлика-колдуна с клюкой, шатающегося по берегу моря.
Заплывший глаз его однако так и не прозрел — к моему великому стыду.
Морлоку было плохо на Солнце, бедный Нево страдал от прикосновения лучей. Поэтому он обычно весь день он обычно спал внутри сконструированного мной убежища, а гулять выходил только с наступлением темноты. Таким образом, мы сторожили наш лагерь по одиночке. Мы встречались только на заре и перед закатом.
Постоянно на свежем воздухе, занятый физическими упражнениями, я заметно поздоровел, и даже стал лазить на пальмы за плодами и широкими листьями, которые годились на крышу для нашей хижины. Но вскоре, как человек уже не первой молодости, я почувствовал предел своих возможностей.
Из тех же листьев пальмы я соорудил широкополую пляжную шляпу для Нево. Когда он сидел под своим зонтиком в ней, вид у него был преуморительный.
Кожа у меня несколько раз слезала. Однако я отрастил густую бороду, отчасти защищавшую лицо и грудь от солнечных лучей. И видимо, этим стал отчасти ближе морлоку. Но плешь не спрячешь, как гласит народная мудрость — и с тех пор я также не расставался со шляпой.
Прошел месяц, когда я впервые решил побриться, используя стальной обломок машины времени в качестве зеркала и лезвия одновременно. Внезапно я понял, насколько я изменился. Сверкающие зубы, загорелое лицо, блестящие глаза, плоский живот, каким он был, наверное, только в молодости, когда я учился в колледже. Разница лишь была в том, что тогда я ходил в костюме, а теперь щеголял в шляпе из пальмовых листьев, шортах и босиком — как будто делал это всю жизнь.
Я обернулся к Нево:
— Взгляни на меня! Мои друзья меня сейчас бы не узнали — я становлюсь аборигеном.
Его лицо осталось бесстрастным:
— Ты и так абориген. [18] Это же Англия, не забыл?
Нево настоял, чтобы мы перетащили и остальные обломки машины из лесу. В этом была своя логика — поскольку близились дни, когда нам понадобится любой материал, в особенности металлы. Вырыв воронку в песке, мы устроили в ней нечто вроде гаража. Нево стал возиться там все свободное время. А, поскольку он нигде сейчас не работал, свободного времени у него было хоть отбавляй. Первое время я не особенно интересовался, что он там делает, решив, что он собирается соорудить еще какую-нибудь пристройку к дому, или мастерит самострел.
Но как-то утром, после того, как он заснул, я посмотрел, чем он там занимается. Передо мной стоял почти целиком собранный каркас времямобиля: разорванное деревом днище и дверцы, привязанные проводами из-под рулевой колонки. Он даже отыскал синий рычаг, замыкавший платтнеритовый контур.
На закате я спросил у него: подступил к нему с вопросом:
— Ты что, хочешь собрать машину времени?
Маленькие зубы впились в мякоть кокоса.
— Нет. Я собираюсь ее починить.
— Это и так понятно. Ты собрал раму с платтнеритовым контуром — а это самое главное в машине.
— Вот именно — все и так понятно.
— Но это же бесполезно! — я посмотрел на свои мозолистые руки в ссадинах. Пока я тут борюсь за жизнь с дикой природой, он занимается ерундой.
— У нас же нет больше ни грамма платтнерита. Все рассыпалось по джунглям, если не выдохлось за столь долгий путь. И мы его никак не синтезируем.
— Построив машину, — отвечал он, — мы можем и не выбраться из этого века. Но, не построив ее — мы точно не выберемся.
Убийственная логика морлока сразила меня наповал.
— Слушай, Нево, пора посмотреть правде в глаза. Мы заблудились во времени, потом нас выбросило на далекий островок прошлого, каким была когда-то Англия. И нам никогда не раздобыть платтнерита, потому что это сугубо искусственная субстанция. И никто не принесет нам его сюда, потому что никто не догадывается о том, что мы здесь сейчас находимся. За десятки миллионов лет от нашей эры!
Вместо ответа он продолжал вылизывать мякоть кокоса жестким как у кошки языком.
С возгласом, выражавшим одновременно рассерженность и расстройство, я удалился в хижину.
— Лучше бы ты приложил свои таланты к тому, чтобы изобрести какое-нибудь оружие, и я бы смог сбить с деревьев несколько жирных обезьян.
— Это не обезьяны, — отрезал он. — Это миакисы и хриакусы.
— Да кто бы они ни были!
Если бы у хижины была дверь, она бы непременно захлопнулась за мной с самым громким стуком, какой только можно себе представить. Но так получилось, что я ушел в безмолвном раздражении.
Все мои веские доводы, естественно, не возымели эффекта, и Нево продолжал кропотливо собирать машину по винтику. Через некоторое время и я привык к ней, как к присутствию третьего неразлучного компаньона нашей робинзонады: сверкающей многочисленными деталями — и совершенно бесполезной, здесь, на палеоценовом пляже.
Нам всем была необходима надежда — и эта машина, словно бескрылая диатрима, оставалась последней надеждой Нево.
4. Болезнь и выздоровление
Я заболел.
Пожалуй, оригинальнее не скажешь. Но вы попробуйте, заболейте сами и увидите, как истощается фантазия.
Я не в силах был даже встать с жесткого тростниково-пальмового ложа, устланного сухими листьями, которое я себе устроил. Нево делал попытки ухаживать за мной настойчиво. И вот однажды среди ночи я очнулся в полубессознательном состоянии, чувствуя, как мягкие пальцы Нево ощупывают мои лицо и шею. Мне тут же почудилось, что я в ловушке внутри пьедестала Белого Сфинкса, окруженный толпой кровожадных морлоков. Услышав мой дикий крик, Нево отшатнулся, но недостаточно проворно, чтобы я не успел достать его кулаком в грудь. Несмотря на болезнь, я нашел в себе силы, чтобы сбить его с ног.
Пожалуй, оригинальнее не скажешь. Но вы попробуйте, заболейте сами и увидите, как истощается фантазия.
Я не в силах был даже встать с жесткого тростниково-пальмового ложа, устланного сухими листьями, которое я себе устроил. Нево делал попытки ухаживать за мной настойчиво. И вот однажды среди ночи я очнулся в полубессознательном состоянии, чувствуя, как мягкие пальцы Нево ощупывают мои лицо и шею. Мне тут же почудилось, что я в ловушке внутри пьедестала Белого Сфинкса, окруженный толпой кровожадных морлоков. Услышав мой дикий крик, Нево отшатнулся, но недостаточно проворно, чтобы я не успел достать его кулаком в грудь. Несмотря на болезнь, я нашел в себе силы, чтобы сбить его с ног.