Я посмотрел на черное пятно на стене, плохо скрытое побелкой.
   — Да, это все, чего удалось достичь, — кивнул он. — Но при этом я ни шагу не приблизился к разгадке платтнерита. И вот однажды, — оживился он. — Я пришел к выводу, что исследовать его нужно не химически, а физически. То есть, платтнерит — вещество не с химическими, а исключительно физическими характеристиками. Его можно тестировать только оптикой. Ведь и его внутреннее свечение — чисто оптический феномен, не так ли?
   Я с любопытством наблюдал за ним. Постепенно Моисей входил в роль профессионального лектора: нечто среднее между оратором, ученым и факиром, демонстрирующим эксперименты перед публикой.
   — Я вернулся в область исследований, более изученную мной — поскольку я все-таки больше физик, чем химик. И первое с чем я столкнулся — странный показатель отражаемости у платтнерита — который, как вам известно, зависит, от скорости распространения света в веществе.
   «Польщен», — подумал я, кивнув. «Он не отказывает мне в начатках научных знаний».
   Моисей тем временем обернулся к скамье:
   — Вот устройство для демонстрации необычных оптических свойств платтнерита.
   Далее следовало объяснение. В тесте было задействовано всего три предмета. Небольшая электрическая лампа с изогнутым зеркалом отражателем и на расстоянии ярда от нее белый экран на штативе. Между ними еще один штатив с картонкой, на которой были тонко разградуированы деления. Под лавку уходили провода к динамо машине, от которой питалась лампочка.
   Подобное устройство можно было демонстрировать даже ученикам начальных классов — я всегда стремился к простоте и наглядности эксперимента. Внимание должно быть приковано к феномену, а не к сложности конструкции. К опыту, а не к приборам. Чем, кстати, часто пользуются шарлатаны от науки.
   Моисей щелкнул выключателем — и лампочка загорелась, точно маленькая желтая звезда в комнате, обставленной свечами. Картонка защищала экран от света — за исключением смутного сияния в центре, в котором просматривались деления.
   — Натриевая лампа, — пояснил Моисей. — Дает чистый свет без спектра, в отличие от солнечных лучей. Параболическое зеркало фокусирует его на картонку.
   Движением руки он указал, как именно распространяется свет.
   — В картонке проделаны две щели со шкалой. Лучи, проходящие сквозь них, пересекаются и интерферируются — думаю, вам понятно значение этого термина.
   Он вопросительно поднял на меня глаза.
   — Вам понятен принцип? Это все равно что вы бросаете два камня в воду, и расходящиеся от них круги «гасят» друг друга.
   Я утвердительно кивнул.
   — Результат подобной интерференции на экране, расположенном за картонкой. Видите? Тут, конечно, нужна лупа.
   Моисей выпрямился.
   Интерференция — давно изученное явление. В результате такого эксперимента можно определить длину световой волны, испускаемой натриевой лампой — она составляет одну пятидесятитысячную часть дюйма, если вам интересно.
   — А как же платтнерит? — подал голос Нево.
   Моисей вздрогнул, услышав водянистый булькающий голос морлока, но тут же пришел в себя. И выдвинул стекло в рамке, шести дюймов площадью, вымазанное чем-то зеленым. С зелеными пятнами.
   — Это платтнерит, помещенный между стекол. Теперь посмотрим, что произойдет, если я помещу его между картонкой и экраном.
   На экране осталась только одна яркая щель света. Поток света из второй щели в картонке, экрана не достигал.
   При этом световая щель окрасилась в зеленоватый цвет, сместилась и изменила конфигурации.
   — Луч натриевой лампы, проходя сквозь платтнерит, обретает зеленую часть спектра. Но как объяснить остальное?
   Нево склонился над демонстрационным прибором: свет натриевой лампы сверкал в его очках.
   — Казалось бы, ничего особенного — для непосвященного в тайны оптики. Но при ближайшем рассмотрении получается непостижимый феномен, способный произвести переворот в науке. Я могу доказать это математически. — Он показал на груду черновиков с формулами на полу. — Лучи света, проходя сквозь платтнерит, искажаются не в пространстве, а во времени. Темпоральная дисторция. Эффект трудно наблюдаемый, но явный, и даже измеримый. И доказывает его прежде всего исчезновение интерференции двух световых потоков. Что вы и видите наглядно перед собой.
   — Искажение во времени? — пробормотал Нево. — Вы хотите сказать…
   — Да, — Лицо Моисея мертвенно блеснуло в свете натриевой лампы. — Я убежден в том, что световые лучи, проходя сквозь платтнерит, трансформируются во времени.
   И снова, как и тогда впервые, этот простенький эксперимент с лампой, картонкой и экраном, привел меня в восхищение. Это было только начало — из этого почти наивного эксперимента в процессе долгих и трудных поисков, экспериментов и теоретических рассуждений родилась конструкция Машины Времени!

5. Искренность и сомнение

   Решив не раскрываться до поры, я изобразил на лице восторг и несказанное удивление.
   — Да, это воистину великое открытие.
   Однако он недовольно посмотрел на меня и во взгляде я прочитал его сомнение в моих умственных способностях. После чего он отвернулся и стал возиться с «аппаратурой».
   Я воспользовался этим. Чтобы перетащить на свою сторону морлока.
   — Ну, что скажете, Нево? Превосходная демонстрация.
   — Да, — откликнулся он. — Но я удивлен, как он мог не обратить внимания на радиоактивность этой загадочной субстанции, платтнерита. Сквозь очки ясно видно…
   — Радиоактивность?
   Он удивленно посмотрел на меня.
   — Вам что, незнаком этот термин? — И он коротко изложил мне теорию этого явления, рассказав о веществах, вместе с испусканием света теряющих свою массу. По мнению Нево все известные в природе элементы обладали этим свойством — в большей или меньшей степени. Некоторые, как, например, радий, делали это настолько интенсивно, что результаты поддавались измерениям.
   Этот рассказ всколыхнул воспоминания:
   — Помню была такая игрушка, называлась «спинтарископ» [3] — сказал я Нево. — Там радий размещался рядом с экраном, покрытым сульфидом цинка.
   — И экран при этом фосфоресцировал.
   — Совершенно верно. Это вызвано тем, что атомы радия бомбардировали его.
   — Но ведь атом невидим, он…
   — Модель атома была продемонстрирована Томсоном [4] в Кебриджском университете, всего через несколько лет после вашего перелета в будущее.
   — Модель атома? Томсон? Да я сам встречался несколько раз с Джозефом Томсоном — мы с ним почти одного возраста. И вы хотите сказать, что этот выскочка и неуч…
   И тут я впервые раскаялся в своем преждевременном шаге. Так просто расстаться со своим временем, выключить себя из него — и броситься путешествовать во времени, оставив настоящую жизнь — и настоящие открытия там — в моем не прожитом будущем. Ведь даже без модели машины времени я мог не раз скрестить шпаги не только со стариной Томсоном, но и со многими другими учеными моего времени. Нам было о чем поспорить. Впервые оставленная мной жизнь мне показалась мне более интересной и захватывающей, чем любые путешествия во времени.
   Моисей к этому времени закончил возиться с прибором и уже потянулся к выключателю натриевой лампы — но тут же с криком одернул руку.
   — Простите, сказал Нево. Поспешно убирая пальцы, встретившиеся Моисею на пути.
   — Что это было? — Моисей тер ладонь так, словно пытался вывести с нее пятно. — Ваши пальцы… Отчего они такие холодные? — Он уставился на Нево, словно бы видел его впервые.
   Нево вновь извинился:
   — Я не хотел вас напугать. Но…
   — Да? — тут же поспешил я.
   Морлок вытянул длинный палец к рамке с платтнеритом:
   — Смотрите.
   Вместе с Моисеем мы склонились над аппаратом.
   Сначала разглядеть не удавалось ничего, кроме отражения натриевой лампы и тонкого слоя пыли на стекле… но вскоре я различил сияние, исходившее от платтнерита — стеклянная рамка светилась зеленоватым светом, словно окно в другие миры. Постепенно свечение усилилось, отражаясь в пробирках, ретортах и прочей лабораторной амуниции.
 
   Мы вернулись в гостиную. Камин давно потух и в комнате воцарился пронизывающий холод поздней ночи. Но Моисей, не обращая внимания на такие пустяки подлил мне бренди в стакан и предложил сигару. Нево попросил воды. Я с вздохом раскурил скрученные табачные листья на глазах изумленного Нево, тут же потерявшего дар речи и жестов, усвоенных от меня.
   — Ну, что ж, сэр, — заговорил я. — И когда же вы намереваетесь опубликовать результаты ваших замечательных выдающихся исследований?
   Моисей почесал затылок и распустил узел цветастого галстука.
   — Не уверен, — признался он, — Что я могу сказать что-нибудь новое в науке, кроме перечисления замеченных аномалий столь непостижимого вещества как платтнерит. И все же, возможно более светлые головы, чем моя, сумели бы прийти к результатам — например, как синтезировать это вещество в лабораторных условиях.
   — Это невозможно, — изрек Нево.
   — Что невозможно?
   — Производство радиоактивных материалов в течение ближайших десятилетий нереально. Это История.
   Моисей удивленно поднял брови, но промолчал.
   — Так значит, публикация отодвигается на неопределенный срок?
   Он заговорщически подмигнул мне — узнаю себя в молодости — и сказал: — Всему свое время. Признаюсь вам — я не совсем ученый — не то, что принято понимать под этим словом. Кропотливый, дотошный, готовый без конца рыться в мироздании, доказывая себе и другим затаенные в нем парадоксы. Короче говоря, не то, каким он предстает перед нами в научных изданиях.
   — А вы, стало быть…
   — О, я не порицаю не в коем случае тружеников науки! Просто я считаю, что есть более интересные пути приложения этих открытий. — Он отхлебнул бренди из своего стакана. — У меня уже есть несколько публикаций — в том числе одна в «Трудах философского общества». Но работа с платтнеритом…
   — И что она?
   У меня странное предчувствие. Здесь кроется нечто большее, чем изучение природы света или оригинального вещества.
   Я невольно потянулся в кресле, заметив, как оживилось его лицо. Была середина ночи — мир словно замер вокруг, онемел — и каждая окружающая деталь приобрела особое значение. Словно пропитываясь тайной мироздания. Я услышал таинственный стук часов во всем доме: настенных «ходиков», карманной «луковицы» и остальных хронометров, расставленных по этажам.
   — Скажите, скажите мне. Что вы имеете в виду? Ведь вы не договорили.
   Он одернул свой забавный донжуанский сюртук.
   — Я уже говорил вам о том, что искажения света, преломляющегося в платтнерите, имеют темпоральную природу. Что это значит? Это значит, что луч, перемещается между двумя точками пространства без вмешательства времени. И, как представляется мне, напряженно продолжал он, — таким же образом — теоретически — могут перемещаться материальные предметы. Объекты. Если смешать платтнерит с подходящей кристаллической субстанцией: например, кварцем или другим природным минералом…
   — То?..
   Тут он пришел в себя: отставил решительным движением стакан с недопитым бренди и оперся локтями на стол. Зеленые глаза его были совсем рядом. Он смотрел на меня в упор.
   — Не уверен, что имеет смысл продолжать. Вы видите: я был с вами искренен. Настало время вам ответить такой же искренностью. Вы готовы?
   Вместо ответа я еще раз посмотрел ему в глаза — глаза, смотревшие сквозь 18 лет, глаза, которые я каждый день видел в зеркале для бритья.
   — Кто вы? — прошептал он, словно опасаясь ответа.
   — Ты знаешь. Или до сих пор не догадался?
   Пауза стала затягиваться. Морлок заерзал в кресле, но сейчас его присутствие было призрачным и почти невероятным — не имеющим значения для нас обоих.
   Наконец Моисей выдавил:
   — Да, да. Кажется, я понял.
 
   Я не спешил обрушить на него всю тяжесть правды. То, что Моисею представлялось интригующим вымыслом, полуфантастическим предположением, воплотилось в реальном объекте, сделанным моими — и его — руками. Столкнуться с воплощением мечты. Да еще и с самим собой, пришедшим из другого времени — было непростым испытанием.
   — Мое появление здесь — неизбежный результат твоих поисков. — подчеркнул я.
   Он взглянул на меня по-новому, скользнув оценивающим взглядом по моему лицу, волосам, одежде.
   Я пытался разглядеть себя посмотреть на себя со стороны, глазами двадцатишестилетнего. Тут же невольно я пригладил волосы, которых не расчесывал с самого 657 208-го года, и втянул живот, в молодости не имевший таких очертаний. И все равно особого восторга в его лице не ощущалось.
   — Посмотри как следует, — с чувством сказал я. — Перед тобой твое будущее.
   Он почесал подбородок.
   — Малоподвижный образ жизни? И оттопырил большой палец в сторону Нево. — А это кто? Неужели…
   — Гость из будущего, — кивнул я. Из 657 208-го. Доставленный сюда на машине, которая существует пока лишь в твоей голове, как идея.
   — Гм. Не терпится задать массу вопросов. Ну, и как?
   — Что — как?
   — Что со мной произошло дальше? Я достиг успеха и славы? Женился? Ну и тому подобные пустяки. Пожалуй, лучше об этом и не спрашивать. — Он снова метнул взгляд на Нево. — Вот будущее рода «гомо сапиенс» — это будет поинтереснее.
   — Ты что — не веришь мне?
   Он снова взял стакан, обнаружил, что тот пуст, и поставил на место.
   — Не знаю. Просто… все это странно. Любой может заявиться с порога и сказать, что он — это я, только из будущего.
   — Но ты же сам уже понял, что такое возможно. И потом — вглядись в мое лицо!
   — Сходство есть, признаю. Но сходство еще ничего не значит. Может, все это вообще дружеский розыгрыш, — он пристально и подозрительно посмотрел на меня. Потом взгляд его стал и вовсе сердитым. — Желаете выставить меня дураком?
   — Ну, а предположим, что это не так.
   — Не так? — он снова поскреб подбородок. — Ну, даже если и не так, если отмести возможность дружеского розыгрыша — друзья в курсе, чем занимаюсь я. Но в таком случае…
   — В таком случае… — помог я.
   — У вас должна быть определенная цель, для того, чтобы заявиться в собственное прошлое.
   — Совершенно верно, — я поднял палец, вспомнив, что имею дело с легко возбудимым молодым человеком. Между тем нам предстояло решить жизненно важный вопрос. — Да. Я прибыл в прошлое не просто так. Не для того, чтобы полюбоваться на себя, не для пустого развлечения. Насколько тебе самому известно, я ничего не делал в жизни ради пустого развлечения.
   Он надменно выпятил подбородок.
   — Это все фразы. Неужели все дело во мне. Кто я? Даже не ученый — так, лудильщик, дилетант. Я не политик и не пророк. Зачем ради меня являться тени из будущего?
   — Дело в том, что ты изобретатель самого грозного оружия, когда-либо сконструированного на Земле. Ты автор Машины Времени.
   — И что же вы должны сообщить мне?
   Что ты должен немедленно, как можно скорее избавиться от платтнерита. Займись чем-нибудь другим, найди новую тему для исследований. Ты не должен заниматься Машиной Времени — это очень важно! Иначе все рухнет.
   — Рухнет — что?
   — Все. Целые миры исчезнут из мироздания — только благодаря Машине Времени и твоему неуемному любопытству.
   Сдвинув кончики пальцев перед собой, он посмотрел на меня.
   — Ну, хорошо. Очевидно, у вас есть еще, о чем рассказать. Это длинная история? Может быть, принести еще бутылку бренди — или чаю, например?
   — Нет. Большое спасибо, — с чувством произнес я. У нас, — я подчеркнул «нас», — нет времени на чай. Я постараюсь быть максимально краток.
   И я поведал ему историю, всю как есть, с самого начала — про изобретение и оба своих путешествия в Будущее. Про свои смелые эксперименты, про Элоев и Морлоков, и про то, что обнаружил по возвращении.
   Несмотря на крайнюю усталость — по моим расчетам, я не стал уже вторые сутки — по мере своего рассказа я все больше загорался, то и дело бросая взгляд на лицо морлока в пламени свечи — мое доказательство истинности этой истории. Поначалу меня смущало присутствие Нево, безмолвно внимавшего моей пылкой речи, но вскоре я заметил, что и Моисей начинает поглядывать в его сторону морлока, всякий раз по-новому удостоверяясь в моих словах.
   Но вскоре мой рассказ захватил его настолько, что он не сводил глаз с моего лица.

6. Вера и скепсис

   Ранняя летняя заря уже занялась, когда я приблизился к окончанию своего рассказа.
   Моисей сидел в кресле, уперев ладонь в подбородок — взор его был прикован ко мне. Наконец он сказал:
   — Ладно. — И еще раз повторил: — Пусть будет так.
   Он встал, потянулся и подошел к окну. Раскрыв створки, он выглянул в туманное светлеющее небо.
   — Замечательная история, — протянул он. — Просто великолепная.
   — Но это еще не все, — заметил я охрипшим голосом — в горле у меня уже несколько раз пересохло, а бренди давно закончилось. — Во время второго путешествия во времени я очутился в другой Истории. Машина Времени — это сокрушитель Историй. Это Разрушитель Миров и Рас. Неужели тебе непонятно, что ее нельзя изобретать?
   Моисей обернулся к Нево.
   — А что вы скажете об этом — человек из будущего?
   Кресло Нево оставалось в тени — он выбрал самый темный угол гостиной, где и прятался от приближающихся солнечных лучей.
   — Я не человек, — возразил он ровным холодным голосом. — Но, тем не менее, я из будущего — одного из бесчисленных миров или возможных его вариантов. Все это похоже на правду — во всяком случае, логически возможно. Машина Времени вмешивается в Историю, всякий раз направляя ее по новому пути. Сам принцип ее действия состоит в искажении Истории, благодаря свойствам платтнерита. Как это материал искажает проходящий сквозь него свет, так же и ваше изобретение всякий раз деформирует историю, проходя сквозь нее. Тут есть много общего.
   — Ну, это уже метафоры, — вмешался я. — Я тоже готов допустить, что появление Машины времени на карте Истории — нечто сродни движениям коня на шахматном поле. Эта фигура — единственная из всех, движется по доске не линейно. Но и ее путь можно рассчитать, он имеет максимально допустимое количество вариантов.
   Это возражал я — но "Я" — восемнадцатилетней давности. Я стоял у окна, дышал свежим рассветным воздухом и размышлял вслух, по мере того как поднимающееся Солнце золотило его профиль:
   — Однако пока мои исследования еще в колыбели и ваши голословные утверждения…
   — Голословные?
   Юнец! Мальчишка! Как смеет он критиковать себя самого — в возрасте. Где уважение к старшим? И самоуважение, в конце концов!
   — Да ведь это же я тебе говорю! Опомнись, упрямец! Я привел тебе человека… существо из будущего, какие тебе еще нужны доказательства?
   В ответ он только покачал головой.
   — Слушайте, я устал. Всю ночь на ногах, тут и бренди не поможет. Похоже и вы нуждаетесь в отдыхе. В этом доме есть несколько свободных комнат: я провожу вас.
   — Я сам знаю дорогу, — с достоинством отрезал я.
   Он оценил ситуацию с юмором — на лице его впервые появилось нечто вроде улыбки.
   — Я распоряжусь, чтобы мисс Пенфорд принесла вам завтрак. Хотя… — тут он посмотрел на Нево, — возможно, лучше подать его в гостиную.
   — Пойдем, — сказал он. — Судьба расы несколько часов может и подождать.
 
   Давно я так не спал — таким глубоким, очищающим сном. Я был разбужен Моисеем, который принес мне кувшин подогретой воды.
   Одежду я сложил на кресле: точнее, это была уже не одежда, а обноски — после столь долгих скитаний там смотреть было не на что.
   Он поймал мой взгляд и сказал, словно бы прочитав мысли:
   — Если желаете, можете взять халат. Извини, старина — тут он со смехом перешел на «ты», оценив абсурдность ситуации — уважение к себе самому, старшему! — остальные мои вещи вряд ли придутся тебе впору!
   Такое бесцеремонное поведение слегка вывело меня из себя.
   — Придет день — и ты станешь «стариной». Тогда ты вспомнишь… Впрочем — не бери в голову! — заключил я.
   — Я распоряжусь, чтобы твою одежду почистили и заштопали. Спускайся вниз, когда будешь готов.
 
   В гостиной завтрак был подан через буфет, отделяющий это помещение от кухни, слугам не было нужды появляться здесь. Моисей с Нево уже собрались. Моисей был в том же костюме, что и вчера — или точной его копии. Яркое утреннее Солнце окрасило попугайские тона во что-то уж вовсе крикливо-несообразное. Что же до Нево, на морлоке откуда-то появились короткие штанишки и потрепанная курточка. По самые очки была нахлобучена шапка — очевидно, чтобы скрыть мохнатое лицо. Он стоял неподвижно как статуя возле буфета.
   — Я предупредил мисс Пенфорд, чтобы она не заходила, пока у меня гости, — сказал Моисей. — Сюртук на спинке стула — он на него великоват. Мне удалось отрыть в чулане свою школьную форму — она провоняла нафталином, но так он выглядит еще ничего.
   — А теперь, — подошел он к Нево, — Позвольте вас обслужить, сэр. Что вы предпочитаете: яичница, бекон, тосты, сосиски?
   Все тем же ровным текучим голосом Нево попросил объяснить ему происхождение названных предметов. Моисей сделал это наглядно: поднимая на вилке, например, ломтик бекона и рассказывая о происхождении свиней, их сущности и прочем.
   После этакого экскурса в мир человеческой кулинарии Нево выбрал дольку разрезанного яблока и стакан воды, а затем ушел в самый темный угол.
   Что до меня, то после диеты на харчах у морлоков я наслаждался завтраком так, словно это была моя последняя пища, съеденная в 19-м веке. Если бы я знал, что так оно и окажется!
 
   После завтрака Моисей проводил нас в курительную. Нево тут же занял темный угол, а мы с Моисеем уселись в кресла друг напротив друга. Опираясь на подлокотник, Моисей вытащил трубку из жилетного кармашка и раскурил ее.
   Я наблюдал за ним, едва сдерживаясь. Внутри у меня все клокотало. Как он чертовски спокоен!
   — Тебе что, нечего сказать? Я принес тебе грозное предупреждение из будущего — даже из двух будущих, а ты…
   — Да, согласился он. — Впечатляющая история. Но, — продолжал он, пыхтя чубуком, — Я все-таки не уверен…
   — Не уверен? — воскликнул я, вскакивая. — Но как мне убедить тебя? Что еще нужно для доказательства…
   — Сдается мне, что в твоем рассказе есть несколько логических прорех. Да присядь ты.
   Я устало сел на место.
   — Что за прорехи?
   — Посмотрим вот с какой стороны. Ты утверждаешь, что я — это ты, и, соответственно, наоборот. Так?
   — Точно. Мы — два ломтика единой четырехмерной сущности, взятые из различных точек и совмещенных в одной точке пространства с помощью Машины Времени.
   — Очень хорошо. Но давай рассуждать логически: если ты был когда-то мной, то должен разделять мои воспоминания.
   — Я… — и тут я осекся.
   — В таком случае, — победоносно произнес Моисей, — с заметным триумфом торжеством. — Что ты можешь сказать о некоем загорелом незнакомце, который однажды постучался к тебе посреди ночи? Ага!
   Естественно, таких воспоминаний у меня не было. Не стоило даже напрягать память. Опешив, я обратился за помощью к Нево:
   — Как такое может быть? Получается, мое прибытие в прошлое невозможно. Логически несостоятельно. Я не смог бы переубедить Моисея Младшего, потому что никогда не встречался с Моисеем Старшим, который также должен был переубеждать меня в свою очередь!
   Морлок возразил:
   Причина и следствие при использовании Машины Времени становятся устаревшими понятиями.
   Однако Моисей Младший все так же с вызовом продолжал:
   — А вот вам еще одна головоломка. Предположим, что я согласился с вами. Я принял твою историю о путешествии во времени на веру, меня убедили картины будущего… и так далее. Предположим, что я согласился разрушить Машину Времени.
   — Получается, она никогда не была построена и…
   — И ты никогда бы не смог появиться здесь.
   — И машина была бы построена…
   — И ты бы снова смог вернуться сквозь время… и так до бесконечности, как отражение свечи, помещенной меж двумя зеркалами! — торжествующе воскликнул он.
   — Да-а. Получается мертвая петля времени. — Заметил Нево. — Изобретатель должен сконструировать машину, чтобы удержать себя от ее изобретения.
   Я уронил лицо в ладони. Удручал меня не столько полный крах моего замысла, сколько то, что Моисей Младший оказался разумнее меня. Я совершенно не обратил внимания на этот логический парадокс! — вероятно потому, что старость отнимает не только силы, но и разум. Логические способности слабеют с возрастом, как и тело.
   — И, несмотря на эти логические пикировки, тем не менее — это правда.
   — Что — правда?
   — Все рассказанное — правда. Это единственный способ остановить разрушение. — прошептал я. — Машина не должна быть изобретена.
   — Тогда объясни мне, — уже с меньшей симпатией продолжал Моисей. — «Быть иль не быть» — похоже, не вопрос. На моем месте ты мог бы вспомнить, как тебя запрягли играть роль призрака в «Гамлете», в школьной постановке.