Банч Кристофер. Король-Провидец

   Мы шли вперед, и мало-помалу крики затихли в отдалении.
   Через час мы приблизились к деревне, где на пути в Сайану мальчишка пытался убить меня стрелой, выпущенной из дедовского лука. Теперь здесь было совершенно пусто. Заметно похолодало, и Тенедос предложил обыскать хижины на предмет одеял или других теплых вещей, которые мы могли бы позаимствовать.
   Я остановил караван на дороге и послал на это задание нескольких уланов. Первые две хижины оказались пустыми, выметенными подчистую. Сержант, возглавлявший поисковый отряд, распахнул дверь третьей хижины. Тренькнула тетива самострела, и он отшатнулся с потрясенным видом, схватившись за маленькую стрелку, пригодную разве что для стрельбы по воробьям, торчавшую у него из груди.
   Кавалерист выругался, выдернул стрелку и отшвырнул ее, сказав, что это пустяки. Он двинулся было к следующей хижине, но в эту секунду закричал от боли, хватаясь за крошечную кровоточившую ранку. Он упал на колени, затем на спину, и забился в судорогах, прокусив себе язык. Он умер прежде, чем остальные успели добежать до него.
   Крошечная ранка, оставленная отравленной стрелой, уже распространяла запах разложения.
   Мы обнаружили лишь несколько вещей, которые можно было забрать. Перед тем как двинуться дальше, мы подожгли деревню, превратив ее в пылающий костер. Я вспомнил о том, как подарил жизнь мальчишке, и поморщился. Теперь я знал, как ведется война на этой земле. Противник мог не рассчитывать на милосердие. Скоро хиллмены поймут, что нумантийцы умеют сражаться так же беспощадно, как и любой другой народ.
   Мы предали огню следующие две деревни, предварительно переночевав во второй.
   Вечером шестого дня мы достигли переправы, где я впервые встретился с Тенедосом. Едва мы успели встать лагерем, когда разразилась давно ожидаемая буря, снежные заряды помчались по ущелью, и ничего не стало видно.
   Тенедос предупредил нас о необходимости удвоить бдительность. Он ощущал колдовство, накапливавшееся вокруг нас. Однако я не нуждался в предупреждениях. Это была идеальная погода для хиллменов, и поэтому я объявил постоянную боевую готовность и удвоил сторожевые посты.
   Капитан Меллет устроил рядом с повозками походную кухню и натянул над очагами холщовые тенты. Когда я убедился, что накормлены все, кроме часовых, мы с Тенедосом отправились ужинать. Горстка риса с кусочками мяса и чай из трав – вот и все, что составляло нашу трапезу, но благодаря богине Шахрийе и ее дару огня, еда была горячей.
   На раздаче пищи работала Жакоба, та молодая женщина, которую я спас от нападения хиллменов. Как я и предполагал, под глазом у нее расплылся большой лилово-черный синяк. Она посмотрела на меня, попыталась что-то сказать, но тут же отвернулась. Охваченный странным смущением, я отошел в сторону, не сказав ни слова.
   Пока я ел, ко мне подошла маленькая девочка, которую звали Эллори Парес.
   – Здравствуй, солдат. Ты помнишь меня?
   Я сказал, что помню, и попросил называть меня просто Дамастесом.
   – Я помогала тому, другому солдату готовить ужин, – она показала на капитана Меллета. – Он сказал, что у него есть дочь моего возраста.
   Я знал, что капитан Меллет не женат, и улыбнулся про себя, представив, как этот суровый холостяк пытался приласкать ребенка.
   – Я люблю готовить. Может быть... если я вырасту, у меня будет своя гостиница.
   Если она вырастет. Какая-то часть моего существа хотела расплакаться, а другая – обратить в руины всю эту проклятую богами страну.
   – Ты вырастешь, – наконец выдавил я. – Мы с тобой будем партнерами. Я позабочусь о том, чтобы с тобой ничего не случилось.
   – Обещаешь?
   – Обещаю.
   В полночь я обошел часовых, сменив стражу, а затем решил, что пора немного вздремнуть. Я попросил начальника караула разбудить меня, когда наступит время очередной смены.
   Ветер завывал еще громче, чем прежде, и снег густо устилал промерзшую землю. Я поискал местечко, где прилечь, и чуть ли не с завистью подумал о людях, которые спали в повозках или под ними. Наконец я лег, плотно завернувшись в плащ и одеяло. Не помню, как моя голова прикоснулась к седельной сумке, которую я пристроил вместо подушки.
 
   Воздух благоухал ароматами апельсиновых цветов и тамаринда. Я раскинулся на шелковых подушках в одной набедренной повязке, ощущая, как плавучий дом мягко покачивается на волнах. Казалось, на озере нет ни одного другого судна. Зеркало воды отражало пронзительную голубизну неба. Теплый летний ветерок ласкающим движением прикоснулся ко мне и унесся дальше.
   Почувствовав легкую жажду, я взял кубок с подноса, стоявшего рядом со мной, и отхлебнул холодного пунша с восхитительным смешанным вкусом персиков и клубники.
   Жакоба лежала на подушках с другой стороны. На ней не было ничего, кроме блузки без рукавов и радужных панталон из материала тоньше, чем шелк.
   Она наклонилась ко мне и медленно развязала узел моей набедренной повязки. Мой напрягшийся член поднялся навстречу ее пальцам. Она наклонилась, быстрым движением облизнула головку языком... прошлась по всей длине... взяла меня в рот...
   Пульс молотом забился у меня в висках.
   Она проворно встала, развязала желтый шелковый шнур, удерживавший ее панталоны, и вышла из них, когда они упали к ее ногам.
   Жакоба опустилась на колени над моими бедрами. Я выгнул спину, и ее пальцы направили меня в ее влажную глубину. Она застонала. Ее руки, все еще державшие шнур, скользнули по моей груди. Она приподнялась, опустилась, снова приподнялась. Вместе с этим она неторопливо обматывала шнур вокруг моей шеи и затягивала его. Ее голова откинулась назад, она хрипло вскрикнула от наслаждения.
   Во Вселенной не осталось ничего, кроме моего члена и восхитительного ощущения шелкового шнура, сдавливавшего мне горло. Радость волной поднималась во мне, и я открыл рот, чтобы закричать...
 
   ...пронзительно закричал ребенок. Лицо, склонившееся надо мной, было бородатым, искаженным злобной радостью. Кровь ударила мне в виски. Я видел лицо так, как будто смотрел на него через длинный, темный тоннель. В следующее мгновение я выбросил ногу и пинком отправил Товиети в сугроб.
   Он встал, нашаривая рукой нож, висевший у него на поясе. Мой кулак врезался ему в лицо, затем я нанес рубящий удар ребром ладони по его переносице. Он закричал и упал, разбрызгивая кровь и хрящи. Я повалился на него сверху, и мой жестко выставленный локоть сокрушил его гортань. Откатившись в сторону, я выхватил меч из ножен, но мой противник уже умер.
   Лагерь наполнился стонами и воплями. Я видел смутные силуэты убегавших людей. Вспыхнули факелы, осветившие лишь метель, бушевавшую вокруг нас.
   Шнур Товиети все еще свисал с моей шеи, и теперь я чувствовал жгучую боль от его прикосновения.
   Я выбежал в центр кольца повозок и приказал трубить сигнал тревоги. Вскоре из темноты появились сонно моргавший Тенедос и видневшийся у него за спиной Карьян.
   Но Товиети исчезли.
   Шестеро моих солдат были убиты на своих постах. Не знаю, как Товиети сумели незаметно подкрасться к часовым, расставленным попарно, и прикончить их, не подняв шума. Затем они пробрались в лагерь, и началась резня.
   Погибло десять беженцев. Восемь, включая месячного младенца, были задушены, двое других заколоты во сне.
   Не обращая внимания на плач и причитания, я отвел Тенедоса в сторону.
   – Что случилось с вашей магической защитой? Разве вы ничего не почувствовали?
   – Ничего, – хмуро ответил Провидец. Его лицо омрачилось. – Моя магия должна была сработать... однако не сработала. Не знаю, почему.
   Меня передернуло от гнева, но затем здравый смысл взял свое. В конце концов, чем ремесло Тенедоса отличается от солдатского? И солдаты, и чародей – всего лишь люди, и их искусство несовершенно.
   Мы собрали тела и приготовили их для погребения. Земля сильно промерзла, поэтому я приказал специально выделенному наряду собрать камней для постройки надгробия.
   Мы разожгли костры и попили чаю. Я снова увидел Жакобу, намазывавшую маслом куски черствого хлеба. Она отложила свой нож и подошла к нам.
   – Я так и не поблагодарила вас, – сказала она.
   – В этом нет необходимости.
   Жакоба немного помолчала.
   – Когда... когда они пришли, ты снился мне, – еле слышно прошептала она.
   Боюсь, я покраснел, хотя она вряд ли могла разглядеть это в темноте.
   – Я, э-ээ... ты тоже мне снилась, – наконец пробормотал я.
   – Мы лежали в большой лодке, – мечтательно продолжала она. – Вдвоем на озере. Наверное, это был один из тех плавучих домов, о которых я читала в Юрее.
   Она замолчала. Я был настолько потрясен, что не мог подобрать слов. После долгой паузы Жакоба посмотрела мне в глаза.
   – Возможно... может быть, если мы выживем... – внезапно она отвернулась от меня и вернулась к своей работе.
 
   На следующее утро метель усилилась. Ледяные стены Сулемского ущелья смыкались над нами, и ветер упрямо задувал с севера.
   В тот день хиллмены четырежды нападали на нас – двое или трое бандитов выскакивали из укрытия, хватали человека или вещь, которая им приглянулась, и исчезали. Мы не могли расставить солдат через каждые пять футов, поэтому противник не понес потерь.
   Колонна очень растянулась, несмотря на усилия эскадронного проводника Биканера и уланов Третьей колонны в арьергарде, подгонявших людей бранью и угрозами. Я ездил взад-вперед вдоль длинного каравана, пытаясь подбадривать штатских; когда кто-нибудь из них начинал терять силы, я позволял ему или ей некоторое время ехать верхом на Лукане, а сам шел рядом. Кролик и другие сменные лошади уже везли больных, раненых и стариков, и тем не менее многие беспомощные люди шли пешком. При каждой атаке бандитов мы несли потери, и раненые отправлялись в повозки, постепенно вытесняя тех, кому не следовало бы идти пешком.
   В тот день я усвоил еще один урок. Я презирал женщин, привезенных в обозе КЛП, считая их обычными шлюхами, но именно они выхаживали больных и раненых, облегчали последние минуты умирающих своей нежностью и милосердием.
   Мы остановились на привал за час до полудня, но прошел еще час, прежде чем последний из отставших доплелся до лагеря.
   Я мог реорганизовать пехоту и послать ее на защиту колонны беженцев, но тогда бы я лишился половины своих бойцов, и мы остались бы без прикрытия в центре. Наилучшее, что я мог сделать в таких обстоятельствах, – приказать уланам Второй и Четвертой колонны спешиться, и использовать своих лошадей для перевозки слабых и больных. Если нас атакуют, они успеют высадить людей, вскочить в седла и построиться. Глупо, разумеется – потраченного на это времени хиллменам вполне хватит для бегства – но я просто не мог смотреть, как люди, которых я взял под свою защиту, ложатся и умирают на дороге.
 
   Лейш Тенедос в то утро был очень молчалив. Я нашел его во главе каравана. Судя по выражению его лица, он не замечал ни бури, ни снега, ни Карьяна, ставшего его неразлучным спутником, его тенью. Через некоторое время он ощутил мое присутствие и обернулся. Кончик его носа и щеки побелели от мороза.
   – Снег, – задумчиво произнес он, и мне показалось, что он впал в прострацию от холода. – Дамастес, нам нужно больше снега.
   Мне показалось, что Провидец сошел с ума.
   – Пошли. Кажется, у меня есть заклинание, которое может помочь, хотя бы ненадолго.
   Он торопливо вернулся к повозке, где лежали его магические принадлежности, и принялся вынимать разные вещи. Я помогал переносить их в указанное место. Тенедос отошел на десять шагов в сторону от дороги и остановился посреди снежных заносов.
   – Это заклятье лучше накладывать в том месте, где не ступала нога человека, – пояснил он.
   Взяв четыре бронзовых подсвечника, Тенедос установил их по углам квадрата со стороной в два фута. Затем он вставил в подсвечники тонкие свечи: зеленую, белую, черную и красную. В центре квадрата он поместил маленькую жаровню на треноге высотой примерно до пояса.
   Он осторожно высыпал в жаровню порошки трав, прикрывая ее одной рукой от порывов ветра.
   Потом Тенедос начал молиться – сначала нашей богине земли, затем богу, чьим царством была вода:
 
   Джакини, услышь,
   Мы твои дети,
   Мы соль земли,
   Варум, преклони свой слух,
   Я прошу о благе,
   Я прошу об услуге.
   Окажите мне эту честь,
   Даруйте мне вашу милость.
 
   Он дотронулся пальцем поочередно до каждой свечи, и они вспыхнули узким, высоким пламенем, в три раза превосходившем высоту самих свечей.
   Не обжигаясь, он поднес палец к каждому пламени. Его губы безмолвно шевелились. Затем он коснулся трав в жаровне и возвысил голос:
 
   Здесь царит мир,
   Здесь царит спокойствие,
   Все застыло,
   Все замерзло.
   Время остановится,
   Время застынет,
   Ты услышишь,
   Ты внемлешь.
 
   Травы начали дымиться, а затем я увидел нечто действительно чудесное. Снежинки, кружившие в пространстве, ограниченном четырьмя свечами, застыли, словно попав в невидимый янтарный куб с ребром в два фута.
   – Хорошо, – пробормотал Тенедос. – Кто-то... бог или богиня... одобрил мое желание. Теперь начинается самое трудное.
   Его руки проделали серию странных пассов, и из жаровни начало что-то вырастать. Оно было темным, но пронизанным вспышками света, и не имело четких очертаний. Когда я смотрел на него, глаза начинали болеть, поэтому я отвернулся.
   Тенедос между тем снова заговорил:
 
   Ныне я в нужде,
   Ты задолжал мне,
   Я сотворил тебе благо,
   Теперь ты должен послужить мне.
 
   Темная облакообразная тень вздрогнула, словно от порыва ветра. Послышалось низкое гудение.
   – Тхак? – спросил Тенедос. – Он не из твоего царства, и я не прошу тебя сражаться с ним. Но ты подчинишься мне.
   Тень снова загудела.
   – Я сказал, ты подчинишься , – пальцы Тенедоса быстро задвигались. Гудение усилилось, и, как ни странно, мне показалось, будто я услышал глухой стон. Тень съежилась, изъявляя свою покорность низким поклоном.
   – Очень хорошо, – Тенедос снова прикоснулся к жаровне.
 
   Те, что ждут за пределами,
   Те, что полны ненависти,
   Они не причинят нам вреда,
   Их нужно отвратить.
 
   Тень выросла до размеров взрослого мужчины. Тенедос продолжал свое заклинание:
 
   Варум дал мне воду,
   Вода будет нашим орудием,
   Вода будет твоим оружием,
   Оружием, которое незримо.
   Снег, что ослепляет,
   Снег, что скрывает,
   Затуманивает разум,
   Закрывает глаза.
   Они не увидят,
   Они не узнают,
   Мы пройдем,
   Мы пройдем.
 
   Магический квадрат опустел.
   – Теперь забирай свое оружие и отправляйся, – приказал Тенедос и продолжил заклинание:
 
   Я приказал однажды,
   Я приказал дважды,
   Я приказываю трижды -
   Ты должен подчиниться,
   Ты подчинишься.
 
   Теперь исчезла и тень. Тенедос махнул рукой; четыре свечи погасли.
   – Посмотрим, что получится, – сказал он. – Если заклятье сработает, перед глазами у бандитов словно появится туман. Когда мы приблизимся к ним, они будут уверены , что мы еще далеко, или, наоборот, прошли мимо несколько часов назад. Они догадаются , что мы сошли с дороги и ищем обходной путь, либо начнут прочесывать деревни, зная , что мы укрылись там от метели... конечно, если заклятье сработает.
   – Что это была за тень? – спросил я. Я был зачарован, совершенно позабыв о снеге и холоде.
   – Кое-что из... иного места, – ответил Тенедос, намеренно затуманивая смысл сказанного. – Раньше я оказал услугу этому существу.
   Я знал, что больше он ничего не скажет. На языке у меня вертелся еще один, последний вопрос.
   – Тхак более могущественен, чем это существо?
   – Кто знает? – Тенедос пожал плечами. – Этот дух довольно ленив и едва ли обладает тем, что мы, смертные, называем мужеством. Но полагаю, он не так силен, как демон Товиети.
   – Тхак нападет на нас, как в той пещере?
   – Не знаю, – ответил Тенедос. – Я подготовил несколько заклинаний на крайний случай... но не имею представления, сработают ли они. Честно говоря, сомневаюсь. Мне нужно нечто большее.
   – Например?
   – Нет, Дамастес. Я не могу и не должен рассказывать тебе об этом. Ни сейчас, ни в будущем.
   Так я впервые прикоснулся к величайшей тайне Провидца Тенедоса, к тайне, которая сделала его императором. Когда я узнаю ее, она покажется мне очевидной, но ни друзья Тенедоса, ни его солдаты, военачальники и враги не подозревали о ней до тех пор, пока не стало уже слишком поздно.
   – Пора трогаться в путь, – сказал он.
   Когда мы построились для марша, я увидел четыре неподвижные фигуры, сидевшие на снегу. Я подошел к первой. Это был один из моих кавалеристов. Его усы и брови покрылись густым инеем, глаза остекленели.
   – Встать, – скомандовал я.
   Он поднял голову и посмотрел на меня невидящим взглядом, раскачиваясь взад-вперед. Я рывком поднял его, но он был не в состоянии держаться на ногах и медленно осел на землю.
   Эскадронный проводник Биканер подбежал к нам и поднял солдата на ноги, но тот снова упал.
   – Проклятый сукин сын! – выругался Биканер. – Этот недоносок не хочет бороться за жизнь!
   Так оно и было.
   – Оставим его здесь?
   Я задумался. Уланы никогда не бросают своих мертвых и раненых, а этот человек, пусть и слабый духом, был такой же жертвой, как если бы его пронзил меч хиллмена.
   – Нет, – наконец ответил я. – Найдите для него место в одной из повозок. Попросите капитана Меллета пересадить в седло еще одного из штатских.
   Я подошел к следующей сгорбленной фигуре. Это был пожилой мужчина, не подававший признаков жизни, замерзший там, где он сидел. Двое других тоже были мертвы – пожилая женщина и мальчик-подросток. Я не мог скрыть своего изумления.
   – Не удивляйтесь, сэр, – сказал Биканер. – На самом деле молодые не так уж крепко цепляются за жизнь. Черт меня побери, если я знаю, почему так происходит, но они задирают лапки задолго до того, как жилистый старикан вроде меня начинает хотя бы спотыкаться. Может, они так недавно отошли от Колеса, что не прочь вернуться обратно.
   Мы двинулись дальше, не похоронив мертвых: у нас не было времени собирать камни для надгробия. Когда мы проезжали мимо, я прошептал короткую молитву.
 
   Дорога поднималась вверх. Уклон был таким пологим, что в нормальных условиях путешественник даже не заметил бы этого, но сейчас для некоторых он оказался круче горного склона. Женщины и мужчины начали отставать, присаживаясь отдохнуть. Солдаты пинали и ругали их, пытались помочь, но, как правило, безрезультатно. Некоторые из этих людей в отчаянной надежде найти спокойное местечко просто уходили с дороги и терялись в снежном буране.
   Уоррент-офицер КЛП, сам едва державшийся на ногах от усталости, однако подгонявший двух подростков, сказал мне, что несколько минут назад он видел, как женщина, которой он пытался помочь раньше, отделилась от колонны и побрела прочь.
   Я отъехал назад и нашел след, ведущий в сторону от дороги. Спешившись, я двинулся с Луканом в поводу вдоль цепочки следов, быстро заметаемых снегом.
   Я решил досчитать до ста, а потом повернуть назад, иначе возникала опасность заблудиться. Когда я досчитал до семидесяти пяти, послышалось рычание; Лукан жалобно заржал и прянул в сторону. Четыре волка собрались вокруг лежавшей ничком женской фигуры. Снег был залит кровью. Они увидели меня и обнажили клыки.
   Я выхватил меч из ножен и шагнул вперед. Наверное, это был безрассудный поступок, но я больше не мог, не имел права чувствовать себя беспомощным.
   Волки подождали, пока я не приблизился на расстояние пяти футов, затем коротко взвыли, повернулись и убежали.
   Я опустился на колени рядом с женщиной. Ее глотка была перегрызена, но глаза закрыты, на губах играла безмятежная улыбка. Я взвалил тело на лошадь, поклявшись, что не оставлю ее на растерзание зверям, и вернулся к колонне. Мы нашли место для трупа, привязав его к передку телеги.
   Повозки были переполнены, и мы начали сажать людей в седло по двое. По крайней мере, лошади были сильными и хорошо откормленными, хотя я знал, что постоянное напряжение доконает их в считанные дни.
 
   Прошел день и половина следующего. Дорога петляла, уходя все дальше и дальше, не давая времени для передышки. Иногда метель ослабевала, но мы все равно не видели вокруг ничего, кроме серых скал, льда и снега. Заклятие Тенедоса, похоже, работало: у нас больше не было стычек с хиллменами.
   Мы потеряли вид солдат регулярной армии – истощенные, небритые, с темными кругами под глазами. Мы оборачивали головы тряпками и нахлобучивали сверху шлемы. Те, у кого были потрепанные куртки из овчины, которые мы надевали для маскировки во время налета на пещеру Тхака, носили их поверх доспехов и благодарили Ирису за дополнительное тепло. Я отдал свою одному из штатских на второй день пути и втайне надеялся, что он замерзнет, а я наткнусь на его труп и верну себе одежду.
   Я обратил внимание на жестокую иронию нашего положения: ослабевшие, больные и неспособные идти помещались в повозки, но ехать в повозке было холоднее, чем идти, а тряпье и одеяла плохо защищали от метели. Поэтому на каждой остановке из повозок вынимали замерзшие тела, но желающие занять их место всегда находились.
   Одна повозка была выделена для погибших, подлежавших кремации во время послеполуденной остановки. Наши потери составляли сорок солдат и около семидесяти штатских.
   Не было ни времени, ни сил хоронить умерших, но мы не могли просто выбросить тела, иначе сами уподобились бы животным. Тенедос произнес заклинание. Трупы, собранные в кучу, сгорели без дыма и без запаха; пляшущие язычки бледно-голубого пламени напоминали подожженное бренди.
   Мы были в пути уже... надо подумать... восемь, нет, девять дней. Я понимал, что запланированные переходы по десять миль в день превратились в насмешку, но нам оставалось только одно: идти вперед, только вперед.
   Через час после обеда Тенедос послал за мной вестового. Я шел вместе с капитаном Меллетом, обсуждая возможность избавления от части багажа, чтобы разместить в повозках еще больше людей.
   Эллори ехала на Лукане, напряженно прислушиваясь к нашему разговору. Не дожидаясь моей просьбы, она соскользнула с седла. Я оседлал Лукана и поехал медленной рысью в начало каравана, который мало-помалу начинал останавливаться.
   – Похоже, заклинание работает лучше, чем я ожидал, хотя и немного по-другому, – деловым тоном обратился ко мне Тенедос. – Мой маленький приятель появился несколько минут назад и сообщил, что впереди нас поджидают враги. Он не смог ослепить их снегом, но счел за должное предупредить меня. Теперь дело за вами, легат.
   Мои губы растянулись в безрадостной улыбке. Я повернулся к Карьяну.
   – Скачи назад и спроси эскадронного проводника Биканера, не хочется ли ему поразмять ноги. Заодно передай капитану Меллету, что мне нужна дюжина добровольцев.
   Карьян кивнул, повернулся к своей лошади, но затем остановился.
   – Сэр, – произнес он, умоляюще глядя на меня. – Могу ли я...
   Я уже собрался ответить отказом, но Тенедос перебил меня:
   – Возьми его, если он так хочет. Я в состоянии позаботиться о себе.
   Мне требовалось двадцать пять добровольцев из пехоты и кавалерии, но если бы я захотел, то мог бы получить двести пятьдесят. Среди них были Йонг и его хиллмены. Мой выбор пал на него и еще двух горцев.
   Я приблизительно представлял наше местонахождение на карте, хотя старался как можно реже смотреть на нее, чтобы не было так тяжело на душе от осознания нашего невыносимо медленного продвижения к границе.
   Нетрудно было догадаться, где прячутся горные бандиты. Это в самом деле было очень хорошее место – там ущелье расширялось до размеров небольшой долины, зажатой между двумя сравнительно узкими проходами. Они подождут, пока мы не втянемся в долину, затем атакуют из укрытий, одновременно отрезав путь к отступлению, и искромсают нас на мелкие кусочки в свое удовольствие.
   Но, несмотря на нечеткость топографических деталей на карте, я углядел в расположении хиллменов слабое место. Я не забыл о том, что во время нашего сражения на переправе они посчитали за лишнее охранять свой тыл.
   Я собрал двадцать пять добровольцев и проинструктировал их. Мы взяли с собой мечи, ножи, луки и стрелы, плюс веревки для скалолазания. Через несколько минут мы разделились на группы по пять человек и начали подниматься по склону ущелья.
   Подъем был тяжелым. Мы двигались от одного валуна к другому, часто оскальзываясь, хотя внимательно смотрели под ноги. С полдюжины раз я едва не сорвался вниз, и Карьян подтаскивал меня в безопасное место. Четырежды я оказал ему ту же услугу, прежде чем мы поднялись на гребень хребта, в четырехстах футах над дорогой.
   Теперь карта стала бесполезной, но я хорошо ориентировался на местности. Закрывая глаза от назойливо мелькавшего снега, я как будто смотрел с высоты на крошечную долину ясным летним днем. Линия хребта шла почти строго на север, параллельно невидимой дороге далеко внизу.
   Мы шли по гребню с обратной стороны, так что даже если бы произошло небольшое улучшение в погоде, нас не могли заметить из долины. Это было дьявольски трудно: крутой скалистый склон почти не давал опоры для ног, а иногда вздымался почти вертикально.