Банч Кристофер. Король-Провидец

   Для легата Нексо этого было достаточно. Он приказал опустить пики и атаковать сомкнутым строем.
   Это было последнее, что запомнил молодой сержант. Как только Нексо выкрикнул свой приказ, камень, выпущенный из пращи, угодил под его знаменитый «золотой шлем», раздробив ему череп и убив на месте.
   В толпе раздались торжествующие выкрики. Хорошо обученные солдаты, несмотря на гибель своего офицера, выполнили бы его последний приказ. Но Золотые Шлемы не были настоящими солдатами. В их рядах возникло замешательство.
   В этот роковой момент бунтовщики перешли в наступление. Камни полетели градом – как выпущенные из пращи, так и брошенные меткой рукой. На крышах и в окнах верхних этажей появились люди с булыжниками, кирпичами и другими тяжелыми предметами. Сраженные кавалеристы вылетали из седел, обезумевшие лошади поднимались на дыбы, брыкаясь от боли и ярости.
   Вместо того чтобы разогнать толпу, Золотые Шлемы сами пустились в бегство. Они развернули своих лошадей и пустили их галопом, врезавшись в три другие колонны. Хаос распространялся все дальше, а толпа наступала.
   Где-то посреди общей свалки капитана Аберкорна стащили с лошади и избили до полусмерти. Через год он выписался из госпиталя несчастным калекой, потерявшим память и не сохранившим воспоминаний о том, что случилось в тот день.
   Среди мятежников были люди, знавшие свое дело, – возможно, обученные Товиети. Люди с ножами подкрадывались к лошадям и обрезали упряжь. Другие, пырнув бедных животных в брюхо, резали им глотки и приканчивали всадников, когда те падали на мостовую.
   Сержант, рассказавший эту печальную историю, был сбит с лошади метко брошенной бутылкой. Осколком ему выбило глаз. Он проявил достаточно благоразумия: дополз до ближайшего дверного проема и улегся там, прикидываясь мертвецом, пока стычка не закончилась.
   Эскадрон С наверняка был бы весь уничтожен, если бы кто-то не закричал, что подходят армейские подкрепления. Теперь уже в рядах мятежников поднялась паника. Толпа в одно мгновение превратилась в сотни обезумевших от страха горожан, каждый из которых стремился спасти лишь собственную шкуру. Ирония ситуации заключалась в том, что никаких подкреплений не было. Те, кто распорядился послать кавалерию против бунтовщиков, полагали, что одной колонны будет вполне достаточно, а наши командиры и не подумали о прикрытии. Когда вести о разразившейся катастрофе достигли расположения нашего полка, все было кончено, и мне, как и всем остальным, не оставалось ничего иного, кроме как скрежетать зубами в бессильной ярости.
   Из ста девятнадцати человек, выехавших в то утро из казарм Золотых Шлемов, вернулось тридцать два. Сорок шесть были убиты или умирали. Сорок один выбыл из строя из-за ранений.
   И это было только начало.
 
   Трудно описать последовавшую за этим бурю возмущения и негодования. Солдаты и их командиры порывались отправиться в квартал Чичерин и убивать всех, кто попадется им на глаза. Потом пришел страх: люди решили, что весь город восстал против своей некогда любимой блестящей игрушки, Золотых Шлемов. Страх был почти парализующим. Лишь пятеро человек из полка находились в отлучке, что было большой редкостью. Среди легатов начались разговоры о переводе в другие, более отдаленные места, или о длительных отпусках со своими семьями.
   Домициус Лехар и большинство других офицеров выглядели беспомощными, не имея представления о том, что делать дальше.
   Еще до похорон погибших из эскадрона С я обратился к домициусу с просьбой о встрече наедине, и в вежливых выражениях (хотя меня распирало от гнева) напомнил ему, что участвовал в настоящих боевых действиях на границе. Кроме меня и Карьяна в полку не набралось бы и горстки людей, принимавших участие в настоящих сражениях. Я выразил уверенность в том, что трагедия – это не случайный эпизод, а лишь первое звено в цепи тщательно разработанного плана, и в дальнейшем нас могут ожидать более кровавые события.
   Он с безнадежным видом оглядел свой кабинет, не находя утешения в статуэтках, именных табличках и призах, завоеванных Золотыми Шлемами на многочисленных парадах, и с неохотой признал мою правоту.
   Мне предписывалось немедленно составить программу боевой подготовки для Золотых Шлемов. Домициус Лехар сразу же одобрит ее, и я смогу обучать солдат практическим приемам военного мастерства.
   – Сэр, – сказал я. – Не можем ли мы сразу приступить к обучению? Разве все должно сначала быть изложено на бумаге, и только потом выполняться?
   Но с таким же успехом я мог бы предложить нам всем отрастить крылья и стать Небесной Кавалерией. Осознав тщетность своих попыток, я отсалютовал и собрался уйти.
   – Пожалуйста, поторопитесь, – по-отечески напутствовал меня командир полка. – Скоро нам понадобится ваш опыт. И еще одна вещь. Этот улан, о котором вы упоминали, – Курьян или Кирьян...
   – Карьян, сэр.
   – Поскольку у него есть боевой опыт, я хочу повысить его в звании. Сделайте его сержантом... нет. Я хочу, чтобы его слушались. Сделайте его эскадронным проводником.
   Таковы были представления домициуса Лехара о неотложных мерах по укреплению нашей боеспособности.
   Когда я сообщил Карьяну о том, какое счастье ему привалило, он отказался поверить в это. Я показал ему письменный приказ домициуса Лехара, и его лицо затуманилось от гнева.
   – Я отказался от проклятых нашивок, когда вы предложили мне их в Сайане, сэр, и с тех пор не изменил своего мнения.
   – На этот раз у тебя нет выбора, Карьян. Домициус сказал свое слово, и, клянусь копьем Исы, ты будешь носить эти поганые нашивки!
   – Не буду!
   Я начал выходить из себя: один из немногих компетентных людей, состоявших под моим началом, отказывался от повышения, в то время как окружавшие нас лизоблюды и болваны всеми правдами и неправдами добивались новых чинов, хотя мысль о настоящей ответственности вселяла в них ужас.
   – Нет, будешь!
   Карьян яростно уставился на меня. Я ответил ему таким же взглядом. Он первым отвел глаза.
   – Слушаюсь. Я буду носить их, сэр. Но я даю вам слово, что в первый же день после того, как эта заварушка закончится, я отправлюсь в ближайшую таверну, напьюсь вдрызг и разнесу там все к чертовой матери. После этого меня уж точно разжалуют.
   – Ни черта подобного! – взревел я. Ваза, стоявшая на прикроватном столике, упала и разбилась вдребезги. Карьян упрямо набычился.
   – Позволь мне выразиться следующим образом. Ты будешь носить нашивки своего звания и выказывать надлежащее уважение к армии, в которой служишь. Ты будешь выполнять обязанности старшего уоррент-офицера, пока я не освобожу тебя от них. А когда все закончится, ты не напьешься и тем более не пойдешь крушить питейные заведения. Это ясно?
   Могу выразиться яснее. Если ты не выполнишь мой приказ в точности, то я выведу тебя за казармы, и только один из нас вернется обратно. Я обещаю тебе две другие вещи: тем, кто вернется, буду я, а ты долго проваляешься в госпитале, прежде чем присоединишься к эскадрону, а в тот день, когда тебя выпустят, мы снова пойдем за казармы, и я снова выбью всю дурь из твоей тупой башки!
   Карьян молча смотрел на меня. На его мрачном лице было написано что-то вроде невольного уважения.
   – Думаю, вы сделаете то, что сказали. И, пожалуй, вы одержите верх.
   – Сэр, – напомнил я.
   – Сэр.
   – А теперь иди пришивать нашивки и не мозоль мне глаза, эскадронный проводник Карьян. Мне нужно составить письменный план тренировочных занятий полка, черт бы его побрал!
   Но в тот день я так и не принялся за писанину.
   Час спустя в дверь моего кабинета постучался вестовой. Я разрешил ему войти, и он почтительно сообщил мне, что по рекомендации домициуса Лехара мне следует явиться с докладом в Военную Палату через два часа, при всех регалиях.
   Я чуть было не спросил, в чем дело, но, разумеется, этот мальчик, новоиспеченный рекрут, не мог ничего знать. Я тоже был потрясен. Военной Палатой называлась штаб-квартира всей нумантийской армии.
   – Передайте мою благодарность домициусу и скажите, что я, разумеется, прибуду в указанный срок, – официальным тоном произнес я.
   Вестовой повернулся к выходу.
   – Подождите. Домициус сказал вам, к кому я должен обратиться с докладом?
   – О! Да, сэр. Извините, сэр. Я... я был слишком взволнован.
   – Проклятье, парень! Единственный способ выжить на войне – точно повторять приказы своих командиров. Что еще сказал домициус?
   Юноша нервно сглотнул и сообщил, что я должен обратиться непосредственно к генералу армии Урсо Протогенесу.
   Настал мой черед прикусить язык. Что он мог хотеть от какого-то ничтожного капитана?
   Я не мог себе этого представить, но у меня оставалось меньше двух часов на сборы и дорогу. Я крикнул эскадронному проводнику Карьяну, чтобы он втащил сюда свою ленивую задницу и помог мне.
   Я был в полном замешательстве.
   Через два часа, в парадном мундире с черной нарукавной повязкой, которую носили все Золотые Шлемы после трагедии в Чичерине, я вошел в приемную генерала Протогенеса.
   Меня ожидал Провидец Тенедос, выдвинувший возможное объяснение причины моего вызова. Я думал, что в приемной будет полно ожидающих офицеров, но, кроме меня и Тенедоса, там никого не было, за исключением секретаря, который осведомился, не желаем ли мы чего-нибудь выпить, а затем вернулся к своей работе.
   Наряд Тенедоса удивил меня. Я ожидал увидеть парадную мантию того фасона, который большинство Провидцев надевают во время официальных приемов. Вместо этого он облачился в светло-серые бриджи и тунику, сапоги до колен и темно-серый плащ с красным подбоем, лежавший на стуле рядом с ним.
   – Я попросил пригласить тебя, – сказал Тенедос. – Видишь ли, я не хочу неумышленно оскорбить достопочтенного генерала, а человек, который хорошо разбирается в военных вопросах, сможет удержать меня от грубых ошибок.
   Он говорил негромко, но так, чтобы адъютант мог услышать его. Я понял, что он лжет. Мое присутствие понадобилось Тенедосу по какой-то другой причине, и я ломал голову над этой загадкой.
   Но у меня не осталось времени: точно в назначенное время секретарь встал и проводил нас в кабинет генерала Протогенеса.
   Именно такие апартаменты должен был иметь старый солдат, командовавший огромными армиями, снискавший великую славу и почет среди подчиненных. Помещение было просторным, с массивными шкафами, заполненными рядами книг по военному делу. На стенах висели карты, мечи, реликвии различных сражений былых лет. Личный стол Протогенеса, стоявший сбоку у окна, был маленьким и пустым, лишь немногим отличаясь от походного офицерского столика, – было ясно, что этот кабинет занимает человек действия.
   Комната освещалась дневным светом, лившимся из стеклянного купола, вмонтированного в потолок, под которым располагался длинный стол для совещаний. Во главе стола сидели два генерала: Протогенес и Решин Турбери. Похоже, нам действительно предстоял очень важный разговор. Турбери находился в чине командующего никейским военным округом, и это означало, что он был вторым по значению человеком в нашей армии.
   Тенедос почтительно поклонился. Я отсалютовал; генералы ответили на мое приветствие и встали.
   – Провидец Тенедос, – звучно пророкотал генерал Протогенес. – Я рад, что вы смогли найти время для встречи со мной.
   Его взгляд уперся в меня.
   – А это тот самый капитан, о котором в вашей записке говорится, что «мы извлечем несомненную пользу от встречи с ним»?
   – Я рад познакомиться с вами обоими, – произнес генерал Турбери и опустился на свое место, смерив нас холодным, оценивающим взглядом.
   Генерал Протогенес был не только старшим офицером нумантийской армии, но и наиболее любимым командиром. Он полной мерой платил за эту любовь, всегда находя время для рассмотрения жалоб любых просителей – от генерала до последнего рядового. В этой любви, и в глубокой привязанности к Никее, заключалась его грядущая трагедия.
   Он был крупным человеком, лишь на дюйм ниже меня, но гораздо тяжелее. Его добродушное румяное лицо говорило о том, что он ценит хорошую жизнь и не видит причин отказывать другим в том же самом.
   Он служил примером для всех солдат, будучи родом из Вахиджра, бедной пустынной провинции. Сын пастуха, без друзей и без денег, он упорно поднимался по служебной лестнице и однажды получил повышение прямо на поле боя – весьма редкое в те времена событие. Протогенес был не только хорошим, храбрым солдатом, но и счастливчиком. Из его многочисленных ранений ни одно не было тяжелым, хотя это само по себе еще не говорит об удачливости. Большинство героев остаются незамеченными, поскольку никто из высших чинов не может лично засвидетельствовать их доблесть. С Протогенесом вышло иначе. Он не искал славы, но она сама пришла к нему вместе с признанием.
   Он служил во всех провинциях Нумантии, участвовал в приграничных стычках и локальных войнах, в Спорных Землях, в сражениях с пиратами на Внешних Островах и в усмирении варваров в горных джунглях Востока.
   Его подъем по служебной лестнице ускорился после того, как он познакомился с Решином Турбери, став командиром одного из полков, расквартированных на границе Спорных Земель. Протогенес первым был готов признать, что не обладает тактическим складом ума: при появлении врага он приказывал играть сигнал к атаке и без промедления идти в бой, а там пусть Фортуна благоприятствует храбрым.
   Турбери же был более осмотрительным и просчитывал ситуацию, никогда не атакуя вражескую позицию в лоб и не неся тяжелых потерь, если он мог обойти противника с фланга, ошеломить его неожиданным маневром и сохранить жизнь своих людей. Ему было под пятьдесят – почти на двадцать лет меньше, чем Протогенесу. Взгляд этого худого, лысеющего генерала с резкими чертами лица обладал способностью проникать в душу человека и выпытывать все его секреты.
   Эти двое составили великолепную команду и стали близкими друзьями. Когда Протогенес был переведен в штаб армии, Турбери получил чин домициуса и собственный полк, стоявший на границе между Дарой и Каллио. Он снискал славу, не только поддерживая мир между двумя провинциями, но и проводя успешные рейды против горных бандитов. Офицеров восхищала одна его известная особенность: он всегда мог правильно определить, когда «бандиты» были обычными разбойниками, а когда – замаскированными каллианскими солдатами, проверявшими на прочность ту самую армию, частью которой они официально считались.
   Когда Протогенес был назначен командующим, то, вполне естественно, вызвал к себе Турбери и предложил ему остаться в Никее.
   – Я пригласил вас сюда из-за этих проклятых беспорядков в городе, – обратился Протогенес к Провидцу. – Боюсь, я не присутствовал на слушаниях Совета Десяти, когда вы рассказывали о Товиети. Примите мои искренние извинения. Не сможете ли вы вкратце пересказать то, о чем говорили перед Советом? А капитан поделится своими соображениями, если вы вдруг что-нибудь пропустите.
   – С удовольствием, – ответил Тенедос и начал свой рассказ.
   Через несколько минут я заметил, что оба генерала не слишком внимательно прислушиваются к словам Провидца, как будто они уже знали все, что он мог им сообщить. Но если это так, то почему мы здесь? Я решил очень тщательно следить за своими словами.
   В интервью для листков новостей Тенедос мог возвеличивать наши подвиги, но сейчас он сжато и четко обобщил реальные факты о том, что произошло в Сайане, и события в никейских доках недельной давности. Я отметил, что он не назвал Кутулу по имени, но упомянул о нем как о старшем офицере городской стражи. Закончив, он поинтересовался, не хочу ли я что-либо добавить. Я ответил, что считаю его доклад исчерпывающим и замолчал, ожидая, когда выяснится реальная причина нашего присутствия здесь.
   Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд заговорил генерал Турбери.
   – То, что мы собираемся обсуждать, является государственной тайной и не подлежит разглашению. Если это условие для вас неприемлемо, Провидец Тенедос и капитан а'Симабу, то наш разговор можно считать оконченным. Откровенно говоря, единственной причиной, побудившей нас устроить эту встречу, было исключительно высокое мнение некоторых старших офицеров о той работе, которую Провидец проделал в Академии. Они весьма лестно отзывались о вашей целеустремленности, выдержке и тактичности.
   Я вопросительно взглянул на Тенедоса. Он кивнул, и я опустился на свое место.
   – Думаю, я могу говорить за капитана а'Симабу так же, как и за себя, – сказал он. – Мы можем поклясться вам именем любого бога, которого вы назовете, что все сказанное здесь не будет оглашено до тех пор, пока мы не получим на то вашего разрешения.
   Генералы обменялись взглядами, словно оттягивая неприятный момент. Турбери встал, заложил руки за спину и начал расхаживать взад-вперед.
   – Наши лидеры, Совет Десяти, придерживаются мнения, что эти... беспорядки быстро прекратятся и не потребуют более решительных мер, чем те, которые уже предприняты, – начал он. – Мы с генералом Протогенесом надеемся, что это так.
   – Разумеется, – проворчал старый генерал. – Страна покатится в преисподнюю, если подчиненные будут думать, что начальство не владеет ситуацией.
   – Но, по-моему, они держат все свои стрелы в одном колчане, – продолжал Турбери. – Вы ознакомили нас с фактами, сэр. Теперь я прошу вас высказать свое мнение и дать как можно более объективную, с вашей точки зрения, оценку этой угрозы.
   Тенедос глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.
   – Хорошо, – сказал он. – Я знаю, что услышанное может потрясти вас. Но, как вы упомянули, это совещание является совершенно секретным, и я, со своей стороны, тоже прошу вас хранить тайну.
   В двух словах, Товиети – лишь одно из проявлений назревающих событий. Наша страна близка к развалу. Народ волнуется, не имея настоящего лидера, чувства цели и направления. Совет Десяти погряз в страхах и нерешительности; спотыкаясь и шарахаясь из стороны в сторону, они тянут за собой в трясину все остальные государственные учреждения Нумантии.
   – Жестокие слова, сэр.
   – Да, жестокие, – резко ответил Тенедос. – Но наступили жестокие времена, а время легкомыслия и взаимных комплиментов давно миновало.
   – Продолжайте, – сказал Турбери, внимательно слушавший его. Генерал Протогенес выглядел очень расстроенным.
   – Ко всем нашим внутренним проблемам прибавились Товиети, финансируемые Чардин Шером. Не знаю, какие еще злодеяния он замышляет, но полагаю, что его агенты исправно трудятся по всей Нумантии, сея семена вражды и разрушения.
   – Каков отец, таков и сын, – буркнул Протогенес. – Старый Шер тоже был занозой в заднице.
   – Но Чардин Шер опаснее своего отца, – возразил Турбери. – У него есть мозги, без которых – к счастью для Нумантии – спокойно обходился его папаша.
   Я не уверен, что ситуация так серьезна, как вы считаете, Провидец, – добавил он. – Но имеет смысл приготовиться к возможным неожиданностям. Позвольте спросить, какие меры, по-вашему, следует предпринять?
   – Объявить чрезвычайное положение, – быстро ответил Тенедос.
   – Мы не можем этого сделать, – сказал Протогенес. – Это прерогатива Совета Десяти.
   – Разве что-либо мешает вам сделать все необходимое, кроме фактического объявления чрезвычайного положения? – поинтересовался Тенедос. – Под этим я понимаю немедленную мобилизацию армии. Нужно сформировать небольшие патрули под командованием опытных боевых офицеров для наблюдения за порядком. Наберите людей из мест постоянной дислокации, сэр, и укрепите ими заставы городской стражи. Люди уже боятся самого худшего, поэтому вид регулярных армейских частей, готовых к действию, успокоит лояльных граждан и, возможно, заставит злоумышленников пересмотреть свои планы.
   Иногда одной силы бывает достаточно. Но это еще не все. Вы должны... сэр, вы должны усилить армию здесь, в Никее, причем самыми лучшими подразделениями.
   – Вы имеете в виду пограничные войска? – пробормотал Турбери.
   – Совершенно верно. Вызовите 17-й полк Юрейских Уланов, где служил капитан а'Симабу, а также два других юрейских полка...
   – 20-й Тяжелой Кавалерии и 10-й Гусарский, – подсказал я.
   – Разошлите срочные депеши. Отрядите быстроходные пакетботы и как можно скорее отправьте их на юг. Прошу прощения, сэр, но на вашем месте я бы рекомендовал отправку в течение часа после получения приказа. Далее, я бы вызвал еще десять лучших полков и незаметно расположил их в окрестностях города на тот случай, если ситуация ухудшится.
   – В таком случае наши границы останутся без защиты, – мрачно возразил Протогенес.
   – Что значит один палец, даже рука или нога, если удар направлен в самое сердце? – с жаром спросил Тенедос. – По окончании нынешних беспорядков, даже если случится самое худшее, мы сможем отвоевать утерянное и восстановить государство в прежних границах. Но если Никея погибнет... тогда мы с тем же успехом могли отдать наши земли ахиму Фергане и другим бандитам.
   Я предлагаю немедленно предпринять еще один шаг, хотя, возможно, уже слишком поздно. Все запасы продовольствия должны быть перевезены на центральный склад и взяты под усиленную охрану. Мы сможем воздействовать на толпу через ее желудок, если люди будут вынуждены обращаться к нам за продуктовыми рационами.
   Необходимо также выслать отряды фуражиров в прилегающие районы и разослать во все города, расположенные вверх по реке, сообщение о том, что мы готовы платить золотом за любые запасы продуктов, которые могут быть доставлены сюда и переданы представителям законной власти. Если вороватые купцы попытаются извлечь слишком большую выгоду из этого предложения, мы просто заберем все необходимое силой.
   Наши люди должны быть сыты, невзирая на обстоятельства. Лишь тогда они будут твердо стоять за нас.
   – Вы в самом деле предлагаете решительные меры, – заметил Турбери. – Однако...
   – Сэр, – перебил Тенедос. – Эти меры необходимо осуществить. Мы служим Нумантии. Теперь настало время послужить своей стране как следует, не ограничиваясь полумерами или бездействием.
   Он знал, когда следует замолчать. На долгое время в кабинете воцарилась гнетущая тишина. Я едва осмеливался дышать из страха нарушить созданное Тенедосом настроение.
   – Генерал, – обратился Турбери к своему командующему. – То, что говорит Провидец, – не такая уж новая для нас информация.
   – Я знаю, черт побери! – пророкотал Протогенес. – Но он бы мог обойтись без своего проклятого энтузиазма.
   Они разговаривали так, словно нас обоих не было в комнате.
   – В стране и впрямь настали суровые времена, – напомнил Турбери. – Я склоняюсь к тому, чтобы последовать его рекомендациям. В конце концов, Совет Десяти редко проявляет интерес к передислокации армейских частей... пока их самих надежно охраняют.
   Протогенес медленно кивнул, как огромный, неуклюжий медведь.
   – Да, – согласился он. – Я не люблю поспешных суждений, принятых под воздействием сиюминутных эмоций, но мне кажется, в словах Провидца содержится изрядная доля истины. Хорошо, генерал Турбери, мы примем его предложения.
   Улыбка Тенедоса была едва заметной, но я хорошо знал его и буквально чувствовал, как от него расходятся волны чистой, незамутненной радости.
   – Более того, – продолжал Протогенес. – Мне кажется, что этот Провидец – то ли с помощью магии, то ли при помощи обычного здравомыслия – рассуждает гораздо разумнее наших прочих советников и офицеров.
   Провидец, я хотел бы, чтобы вы временно оставили свои обязанности в Академии, по крайней мере, до прояснения ситуации, и работали непосредственно под нашим командованием. Не знаю, как можно назвать вашу новую должность, но я издам письменный приказ, наделяющий вас полномочиями делать все, что вам покажется необходимым, без ограничений. Я прошу лишь об одном одолжении: прежде чем вы начнете двигать всю мою проклятую армию в разные места, не забывайте хотя бы сообщать нам о своих текущих планах, – он хохотнул, но в его смехе не было веселья. – Я не вполне представляю себе, какие еще распоряжения можно отдать, однако уверен, что в ближайшем будущем нас ждут большие перемены. Вы будете служить нам, сэр?
   Тенедос встал.
   – Для меня нет большей чести, чем служить вам, сэр... и всей Нумантии.
   – Вот и хорошо. Вы нуждаетесь в чем-то еще?
   – Да, – ответил Тенедос. – Я бы хотел, чтобы капитан а'Симабу получил перевод из своего полка и был прикомандирован ко мне.
   – Сделано. Капитан, вам что-нибудь нужно?
   – Нет, сэр, – но тут меня посетила внезапная мысль. – Хотя... да, сэр. Не для меня, но для Провидца.
   Тенедос нахмурился, однако я продолжал:
   – Сэр, я служил под началом Провидца более двух лет и считаю его великим человеком. Пожалуй, мне не следовало бы говорить об этом в его присутствии, но это правда. Тем не менее, у него есть один существенный недостаток: он не видит, когда его жизни угрожает опасность, а я уверен, что сейчас эта опасность велика, как никогда.
   Не знаю, откуда взялись эти слова. Обычно я не способен произносить торжественные речи, но сейчас я говорил легко, без запинки.
   – Пожалуй, это разумное предложение, – признал Турбери. – Чего вы хотите от нас?
   – Прикажите ему найти себе безопасное помещение для жилья, сэр. Сейчас будет достаточно парочки Товиети, прокравшихся в его дом, и...