Страница:
Я услышал крики, доносившиеся снизу, а затем увидел, как нумантийцы поднимаются и осыпают стрелами атакующих. В их центре стоял безоружный мужчина, делавший руками странные пассы. Очевидно, при этом он читал заклинание. Я вспомнил, как капитан Меллет называл нумантийского посла Провидцем, и обрадовался тому, что Тенедос еще жив.
Биканер указал на небольшой холм, отстоявший немного к востоку от места сражения. На вершине холма я увидел человека в длинном балахоне с колдовскими знаками. Его тело окружала такая же легкая дымка, какую я видел у переправы.
– Это один из их чародеев, – сказал Биканер. Он вытянул шею и вгляделся вдаль: – А вот и другой, в арьергарде атаки за рекой. Должен быть и третий...
Он повернулся и посмотрел вверх и направо.
– Ага, вон он где, ублюдок!.. Я ошибся насчет их замысла, сэр. Это хороший план. У них есть три чародея, и в центре треугольника, где был нанесен удар, их магия сходится как бы в фокусе. Заклятья наверняка обычные, те, к которым они всегда прибегают, – замешательство, страх, чувство беспомощности, когда человек не может правильно натянуть тетиву или отбить удар.
Я заметил третьего чародея на скале немного впереди нас, над дорогой. На мгновение мне показалось, будто я слышу тихое, зловещее песнопение, исходившее с трех сторон одновременно.
– Может, у этого дипломата и есть силенки по части волшебства, – продолжал Биканер, – но с тремя против одного у него мало шансов.
– Тогда давай уравняем шансы перед атакой.
– Это можно, сэр, – согласился Биканер.
Он подбежал к своей лошади и галопом поскакал к эскадрону. Двенадцать моих лучших лучников спешились и в сопровождении эскорта с саблями наголо разделились на две группы. Первая направилась вверх по узкому распадку, ведущему к скале, где чародей хиллменов продолжал выкрикивать свои заклинания, не обращая ни малейшего внимания на окружающее. Другая двинулась на восток, ко второму кейтскому чародею.
Через несколько минут одна группа приблизилась к ближайшему чародею на расстояние выстрела, и лучники тщательно прицелились. Три стрелы пронзили грудь под темным балахоном, и мне показалось, что мир содрогнулся. Я услышал вопль боли, как будто человек стоял рядом со мной. Потом колдун согнулся пополам и упал. Солдаты торопливо поднялись на вершину, чтобы убедиться в его смерти.
Как было оговорено заранее, мы не стали ждать, пока вторая группа лучников ликвидирует следующего колдуна, и изготовились к атаке.
– Рысью... вперед!
Эскадрон Пантеры 17-го полка Юрейских Улан лавиной устремился из-за гребня холма в долину реки Сулем.
Я услышал крики радости, а затем вой изумления и разочарования, когда хиллмены на другой стороне реки увидели нас. В считанные секунды мы достигли брода и поскакали вперед, расплескивая воду.
– Труби атаку! – крикнул я. Мой трубач поднял длинный рожок и заиграл сигнал, эхом раскатившийся по долине.
При звуках рожка я увидел нечто, чего никогда не забуду: одно из самых благородных зрелищ, какому мне приходилось бывать свидетелем в сражении.
Один из слонов, которого я считал мертвым, должно быть, служивший в регулярной армии, прежде чем состарился и был бесстыдно превращен во вьючное животное, услышал сигнал и, шатаясь, поднялся на ноги. Его хобот гордо поднялся, и он протрубил собственный боевой клич, обращенный к противнику. Потом слон прошел несколько шагов, пытаясь повиноваться давно забытой команде, и упал замертво.
Уланы перестроились на ходу, и теперь я возглавлял острие атакующего клина. Передо мной выросли люди в балахонах. Один из них натягивал лук, и моя пика ударила его в грудь – первого человека, которого я убил в своей жизни, – отшвырнув с дороги. Я развернул лошадь, рывком вытащил пику, вернулся на линию атаки и свалил другого хиллмена. Затем я отбросил пику и обнажил саблю, а весь эскадрон повторил мое движение так, словно мы были единым существом.
Возможно, хиллмены были мерзавцами, но, во всяком случае, смелыми мерзавцами. Я не видел признаков бегства и замешательства в их строю, что обычно происходит при внезапной атаке кавалерии на пехотинцев.
Вместо этого хиллмены удержали строй, а затем контратаковали, пытаясь валить наших лошадей копьями и нанося рубящие удары саблями, когда мы проезжали мимо.
Это была жестокая, кровавая сеча. Орущие люди наседали друг на друга, лошади с вывалившимися кишками падали на землю, и ярость взрывалась огненным шаром. Сабли были слишком хороши для такой работы. Кинжалы впивались в тела врагов, мелькали кулаки, растопыренные пальцы впивались в плоть, словно хищные когти.
Строй хиллменов надвинулся на нас, как будто регулярная армия, соблюдающая боевой порядок, и я предупреждающе вскрикнул.
Затем мир вокруг меня застонал, загудел, и произошло нечто невообразимое. Неподалеку от меня торчало копье, воткнутое в песок. Я увидел, как оно само собой вырвалось из земли, взмыло в воздух, устремилось вперед по широкой дуге и с силой вонзилось в грудь хиллмена. Ужас объял меня, когда я увидел, как другое брошенное оружие – стрелы, мечи, копья и кинжалы – присоединяются к сражению, словно подхваченное невидимыми воинами.
На открытом месте по ту сторону брода я заметил человека, которого считал Провидцем Тенедосом, и услышал громовые раскаты его голоса, посылавшего заклятье.
Хиллмены были готовы выстоять против любого врага – но не против колдовства. Раздались вопли ужаса, и хиллмены начали в панике разбегаться, бросая свое оружие, но безжалостное заклятье продолжало свою работу. Они падали один за другим в тщетных попытках ускользнуть от возмездия.
Вскоре на поле битвы остались только трупы, раненые и победители.
Колонна майора Уэйса с победным кличем галопом пересекла реку в нашем направлении, и я понял, что мы можем не опасаться атаки с фланга.
Я пустил Лукана неспешной рысью обратно к переправе, где вместе с остатками своего отряда находился Тенедос.
Считается, что волшебники должны быть намного выше ростом, чем обычные люди, а их спутанные бороды и костлявые пальцы – внушать суеверный ужас одним своим видом.
Человек, который подошел ко мне, когда я слез с лошади, ничуть не напоминал такого волшебника.
Он был немного старше меня, но все же моложе тридцати лет. Невысокий, почти на целый фут ниже меня. Его темные волосы были коротко стрижены по никейской моде того времени, а круглое лицо имело приятное, почти мальчишеское выражение. Он носил бриджи и куртку хорошего покроя, но ни то, ни другое не могло скрыть его склонности к полноте.
Его черные глаза, пылающие демоническим огнем, сразу же приковали меня к месту.
Затем раздался голос, звучавший словно повелительный гром самого Ирису, однако слова были совершенно неожиданными:
– Я – Провидец Лейш Тенедос. А вы, должно быть, мой палач.
Глава 3
Биканер указал на небольшой холм, отстоявший немного к востоку от места сражения. На вершине холма я увидел человека в длинном балахоне с колдовскими знаками. Его тело окружала такая же легкая дымка, какую я видел у переправы.
– Это один из их чародеев, – сказал Биканер. Он вытянул шею и вгляделся вдаль: – А вот и другой, в арьергарде атаки за рекой. Должен быть и третий...
Он повернулся и посмотрел вверх и направо.
– Ага, вон он где, ублюдок!.. Я ошибся насчет их замысла, сэр. Это хороший план. У них есть три чародея, и в центре треугольника, где был нанесен удар, их магия сходится как бы в фокусе. Заклятья наверняка обычные, те, к которым они всегда прибегают, – замешательство, страх, чувство беспомощности, когда человек не может правильно натянуть тетиву или отбить удар.
Я заметил третьего чародея на скале немного впереди нас, над дорогой. На мгновение мне показалось, будто я слышу тихое, зловещее песнопение, исходившее с трех сторон одновременно.
– Может, у этого дипломата и есть силенки по части волшебства, – продолжал Биканер, – но с тремя против одного у него мало шансов.
– Тогда давай уравняем шансы перед атакой.
– Это можно, сэр, – согласился Биканер.
Он подбежал к своей лошади и галопом поскакал к эскадрону. Двенадцать моих лучших лучников спешились и в сопровождении эскорта с саблями наголо разделились на две группы. Первая направилась вверх по узкому распадку, ведущему к скале, где чародей хиллменов продолжал выкрикивать свои заклинания, не обращая ни малейшего внимания на окружающее. Другая двинулась на восток, ко второму кейтскому чародею.
Через несколько минут одна группа приблизилась к ближайшему чародею на расстояние выстрела, и лучники тщательно прицелились. Три стрелы пронзили грудь под темным балахоном, и мне показалось, что мир содрогнулся. Я услышал вопль боли, как будто человек стоял рядом со мной. Потом колдун согнулся пополам и упал. Солдаты торопливо поднялись на вершину, чтобы убедиться в его смерти.
Как было оговорено заранее, мы не стали ждать, пока вторая группа лучников ликвидирует следующего колдуна, и изготовились к атаке.
– Рысью... вперед!
Эскадрон Пантеры 17-го полка Юрейских Улан лавиной устремился из-за гребня холма в долину реки Сулем.
Я услышал крики радости, а затем вой изумления и разочарования, когда хиллмены на другой стороне реки увидели нас. В считанные секунды мы достигли брода и поскакали вперед, расплескивая воду.
– Труби атаку! – крикнул я. Мой трубач поднял длинный рожок и заиграл сигнал, эхом раскатившийся по долине.
При звуках рожка я увидел нечто, чего никогда не забуду: одно из самых благородных зрелищ, какому мне приходилось бывать свидетелем в сражении.
Один из слонов, которого я считал мертвым, должно быть, служивший в регулярной армии, прежде чем состарился и был бесстыдно превращен во вьючное животное, услышал сигнал и, шатаясь, поднялся на ноги. Его хобот гордо поднялся, и он протрубил собственный боевой клич, обращенный к противнику. Потом слон прошел несколько шагов, пытаясь повиноваться давно забытой команде, и упал замертво.
Уланы перестроились на ходу, и теперь я возглавлял острие атакующего клина. Передо мной выросли люди в балахонах. Один из них натягивал лук, и моя пика ударила его в грудь – первого человека, которого я убил в своей жизни, – отшвырнув с дороги. Я развернул лошадь, рывком вытащил пику, вернулся на линию атаки и свалил другого хиллмена. Затем я отбросил пику и обнажил саблю, а весь эскадрон повторил мое движение так, словно мы были единым существом.
Возможно, хиллмены были мерзавцами, но, во всяком случае, смелыми мерзавцами. Я не видел признаков бегства и замешательства в их строю, что обычно происходит при внезапной атаке кавалерии на пехотинцев.
Вместо этого хиллмены удержали строй, а затем контратаковали, пытаясь валить наших лошадей копьями и нанося рубящие удары саблями, когда мы проезжали мимо.
Это была жестокая, кровавая сеча. Орущие люди наседали друг на друга, лошади с вывалившимися кишками падали на землю, и ярость взрывалась огненным шаром. Сабли были слишком хороши для такой работы. Кинжалы впивались в тела врагов, мелькали кулаки, растопыренные пальцы впивались в плоть, словно хищные когти.
Строй хиллменов надвинулся на нас, как будто регулярная армия, соблюдающая боевой порядок, и я предупреждающе вскрикнул.
Затем мир вокруг меня застонал, загудел, и произошло нечто невообразимое. Неподалеку от меня торчало копье, воткнутое в песок. Я увидел, как оно само собой вырвалось из земли, взмыло в воздух, устремилось вперед по широкой дуге и с силой вонзилось в грудь хиллмена. Ужас объял меня, когда я увидел, как другое брошенное оружие – стрелы, мечи, копья и кинжалы – присоединяются к сражению, словно подхваченное невидимыми воинами.
На открытом месте по ту сторону брода я заметил человека, которого считал Провидцем Тенедосом, и услышал громовые раскаты его голоса, посылавшего заклятье.
Хиллмены были готовы выстоять против любого врага – но не против колдовства. Раздались вопли ужаса, и хиллмены начали в панике разбегаться, бросая свое оружие, но безжалостное заклятье продолжало свою работу. Они падали один за другим в тщетных попытках ускользнуть от возмездия.
Вскоре на поле битвы остались только трупы, раненые и победители.
Колонна майора Уэйса с победным кличем галопом пересекла реку в нашем направлении, и я понял, что мы можем не опасаться атаки с фланга.
Я пустил Лукана неспешной рысью обратно к переправе, где вместе с остатками своего отряда находился Тенедос.
Считается, что волшебники должны быть намного выше ростом, чем обычные люди, а их спутанные бороды и костлявые пальцы – внушать суеверный ужас одним своим видом.
Человек, который подошел ко мне, когда я слез с лошади, ничуть не напоминал такого волшебника.
Он был немного старше меня, но все же моложе тридцати лет. Невысокий, почти на целый фут ниже меня. Его темные волосы были коротко стрижены по никейской моде того времени, а круглое лицо имело приятное, почти мальчишеское выражение. Он носил бриджи и куртку хорошего покроя, но ни то, ни другое не могло скрыть его склонности к полноте.
Его черные глаза, пылающие демоническим огнем, сразу же приковали меня к месту.
Затем раздался голос, звучавший словно повелительный гром самого Ирису, однако слова были совершенно неожиданными:
– Я – Провидец Лейш Тенедос. А вы, должно быть, мой палач.
Глава 3
Мечты волшебника
На какое-то мгновение мне показалось, что Провидец сошел с ума. Но прежде чем я успел ответить, его лицо озарилось улыбкой, и я словно искупался в теплых лучах весеннего солнца.
– Ага, теперь я вижу, что ошибся, – промолвил Тенедос. – Я чувствую, что вы не собираетесь причинить мне вред, и нижайше извиняюсь за свою выходку. Лишь ничтожнейший из людей способен оскорбить того, кто спас ему жизнь.
Он низко поклонился. Я отсалютовал и представился, доложив о своей миссии и о полученном приказе. Потом я поведал о проблемах, с которыми нам пришлось столкнуться: от очевидной ошибки в приказе до мучительно медленного продвижения по ущелью. Тенедос молча кивал.
– Мы обсудим это позднее, – наконец сказал он. – Может быть, я смогу кое-что добавить к вашим сомнениям. По вашему акценту я заметил, что вы родом из Симабу, верно?
Я внутренне сжался, приготовившись к какому-нибудь великодушному, но уничижительному замечанию, однако Тенедос неожиданно добавил:
– В таком случае, мы должны стать близкими знакомыми, а со временем, надеюсь, и друзьями, ибо я тоже родом из провинции, далекой от никейской роскоши и интриг, а потому мне часто и не к месту напоминали о моем происхождении. Я родился на островах Палмерас.
Я знал земли, о которых он говорил, но только по урокам географии в лицее. Это группа островов неподалеку от западного побережья Нумантии, самый крупный из которых дал наименование всему архипелагу. Местные жители пользуются такой же дурной славой, как и симабуанцы, за свою злопамятность, вспыльчивость и нетерпимость ко лжи. С другой стороны, они также известны своей честностью, преданностью друзьям и горячим стремлением исправить все то, что, по их мнению, является неправильным. Как и симабуанцы, в Никее они считаются некими низшими существами, а не собратьями-нумантийцами.
– А что до того великого оскорбления, которое я вам причинил... позвольте мне объяснить свою ошибку после того, как мы разберемся с неотложными делами.
Мы перевязали наших раненых и избавили от мук животных, бившихся в агонии. О хиллменах нам заботиться не пришлось – их раненые были либо унесены при отступлении, либо добиты. Война в Спорных Землях не ведает жалости: с нашими ранеными обошлись бы точно так же, хотя их смерть была бы далеко не такой быстрой, как та, которую даровали противникам мои солдаты.
Потом мы вытащили повозку, застрявшую на переправе, и вынесли на берег все вещи, которые можно было спасти. У Тенедоса осталось достаточно волов, чтобы запрячь все повозки, хотя было ясно, что наше продвижение существенно замедлится.
Трупы двух слонов были сдвинуты вместе волами, запряженными попарно. Я не преминул помолиться за храбрую душу того животного, которое попыталось присоединиться к сигналу атаки, чтобы она благополучно продвинулась с поворотом Колеса и, возможно, возродилась ребенком, из которого вырастет настоящий воин.
Затем трупы убитых волов, лошадей и людей были уложены вокруг слонов. Под палящими лучами солнца они уже начали пованивать.
Тенедос приказал вынести из своего фургона сундук и вынул оттуда несколько предметов. Он побрызгал маслом на ближайшие трупы, затем взял маленькую ветку и прикоснулся ею по очереди к крови людей, лошадей, волов и слонов.
Все было готово, но сперва он попросил меня собрать солдат, чтобы сказать им несколько слов. Это было необычно, но я подчинился, оставив лишь нескольких часовых следить, чтобы нас не застала врасплох вражеская атака, и за нашей пехотой, подтягивавшейся по ущелью.
– Юрейские Уланы! – начал Тенедос, и его голос, усиленный волшебством, снова загремел над долиной. – Вы хорошо послужили Лейшу Тенедосу, и ваши деяния не будут забыты. Вы воины, настоящие нумантийцы; я горжусь знакомством с вами и считаю вас своими товарищами, хотя мы встретились лишь час назад, на этом поле брани.
Я, Провидец Лейш Тенедос, готов скрепить кровью наших павших товарищей свое обещание: впереди нас ожидают великие времена, когда будут совершены великие дела и завоеваны великие награды. Надеюсь, что вы, доказавшие сегодня свою храбрость и преданность, окажетесь в числе тех, кому достанутся эти награды.
Вместе с вами я скорблю о ваших собратьях, павших в этот день, хотя их возвращение к Колесу благословенно, ибо они умерли за правое дело, и боги видели это. Возможно, они вернутся и будут жить вместе с нами в великие времена, что грядут впереди.
Тенедос склонил голову, и все остальные сделали то же самое. Я дивился его словам: они звучали так, словно Тенедос был командиром моего эскадрона или боевым генералом, а не каким-то дипломатом, которого мы обязались сопровождать по приказу Совета Десяти. Я слышал, как другие правительственные эмиссары с пухлыми щеками и бегающими глазами мямлили о том, что они солдаты в душе, и был свидетелем молчаливого презрения, с которым выслушивались их речи. Но сейчас все было по-другому. Лейш Тенедос мог одеваться как правительственный служащий, но говорил он как истинный лидер, и я начал понимать, что буду с радостью служить под его началом.
Тенедос установил жаровню и зажег ее от кресала. Поднялось маленькое пламя, и он начал медленное песнопение:
Слушай, внимай,
Чувствуй тепло,
Чувствуй огонь.
Ты служишь богам,
Ты уносишь погибших,
Ты служишь Сайонджи.
Огонь, жги,
Огонь, служи!
Замолчав, он прикоснулся веточкой к крошечному пламени на жаровне. В следующее мгновение на погребальной площадке с ревом вспыхнул огромный костер. Языки пламени взмывали высоко, гораздо выше, чем у любого костра, зажженного от дерева.
Тенедос наблюдал за сожжением, и его губы кривились в недоброй улыбке.
– Хотелось бы мне, чтобы это видели в Никее как знамение грядущих времен, – тихо произнес он. Сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня слышал его.
Мы отошли на небольшое расстояние вверх по течению, подальше от погребального костра, но достаточно близко, чтобы следить за переправой, и заняли оборонительную позицию. Я удостоверился, что часовые расставлены как следует, и присел отдохнуть на плоский камень, пока повара Тенедоса с помощью добровольцев из моих солдат готовили обед из роскошных яств, имевшихся в обозе посла. Тенедос предложил мне выбирать по своему вкусу, заметив: «То, что могло достаться в дар ахиму Фергане, пусть лучше съедят ваши честные люди». И снова обычная гипербола прозвучала в его устах искренней похвалой.
Тенедос подошел ко мне.
– Теперь, когда нам выпала свободная минута и никто не может слышать нас, я объясню, что я имел в виду при нашей встрече.
Он попросил разрешения сесть, и я махнул рукой в сторону соседнего камня, надеясь услышать интересный рассказ. Объяснение и впрямь было интересным, но таким же необычным, как и его поведение.
– Скажите, приходилось ли вам видеть человека, считавшего, что весь мир ополчился против него, и сами боги вступили в заговор ради его уничтожения?
Мне приходилось – в лицее. Один из наиболее многообещающих кадетов вбил себе в голову идею, что завистники пытаются отравить его, о чем предупреждают тайные послания богов, которые пишут на небе огненными буквами, понятными только ему одному. Провидцы и травники пытались вылечить его, но безуспешно, и он вернулся к своей опечаленной семье. Спустя несколько месяцев мне сообщили, что он покончил с собой во время вспышки безумия, так как теперь считал, что даже его собственная кровь замышляет изменить ему.
Я кивнул.
– Хорошо. По-видимому, кое-что из того, о чем я собираюсь рассказать, покажется вам безумием. Но я прошу вас держать свое мнение при себе и ничего не предпринимать до тех пор, пока я не стану выглядеть полным кретином... или же до тех пор, пока не подтвердится моя правота.
Теперь я смотрел на Провидца Тенедоса с некоторой опаской. Его солнечная улыбка вспыхнула снова, и я каким-то образом понял , что этот человек находится в здравом рассудке; возможно, в более здравом, чем я сам.
– Я начну свой рассказ с вопроса. Не кажется ли вам странным, что Провидец вроде меня был назначен полномочным послом в Сайану?
Это действительно удивляло меня, но я предположил, что у Тенедоса есть друзья или связи в правительстве, и это назначение является политической услугой. Правда, большинство нумантийцев сочтет такую услугу не более полезной, чем ботинки, подаренные безногому калеке.
– Ремесло Провидца едва ли способствует назначению на такой пост, разве что в случае, если страной правит чародей, чего нельзя сказать о Кейте, – продолжал Тенедос. – Причина, по которой меня назначили послом в наиболее удаленное от Никеи и опасное место, заключается в том, что я непопулярная личность, одержимая радикальными идеями.
Ну, об этом-то я уже догадался, судя по его поведению. Полагаю, эта мысль ясно отражалась на моем лице, так как Тенедос снова улыбнулся.
– Меня выслали сюда, дабы честные никейцы более не подвергались воздействию моей опасной ереси. Я также считаю, что мне было суждено умереть, учитывая «специальные» приказы, в которых мне предписывалось выезжать немедленно, не ожидая военного эскорта... причем безопасность моего пути была явной выдумкой.
Теперь я могу привести новые доказательства. Не хочу обидеть вас, легат Дамастес а'Симабу, но крайне необычно видеть столь молодого офицера, командующего целым кавалерийским эскадроном, не говоря уже о том, что под его началом находится пехотная рота во главе с капитаном. Складывается впечатление, что этого легата подставили как кеглю, в которую будут катать шары.
Я сохранял на лице каменное выражение.
– Прекрасно, легат, – одобрил Тенедос. – Я был бы удивлен и разочарован, если бы вы сделали какое-нибудь замечание. Позвольте мне задать еще несколько вопросов. Вы можете отвечать на них лишь в том случае, если ответ будет положительным. Итак, находитесь ли вы в особенном фаворе в своем полку? Понес ли ваш полк большие потери в офицерском составе за последние несколько месяцев? Известны ли вы своим неповторимым искусством в обращении с велеречивыми и высокомерными дипломатами вроде меня?
При последних словах я невольно улыбнулся, но не сказал ни слова.
– Я так и думал, – вздохнул Тенедос. – Тогда позвольте высказать некоторые предположения. Во-первых, Совет Десяти был прав, утверждая, что Кейт бурлит и готовится к новому восстанию. Давайте дальше предположим, что Совет Десяти желает сокрушить этот мятеж бронированным кулаком, чего не случалось при жизни последних двух поколений. В таком случае, разве гибель посла не будет достаточной причиной для того, чтобы отправить в Спорные Земли части регулярной армии, а не просто карательную экспедицию? Если Нумантия получит такой повод для вторжения, Кейт может сколько угодно взывать к Майсиру, но вряд ли король Байран прислушается к их мольбам. Ага, я вижу, вы не знаете, что Кейт постоянно разыгрывает нумантийскую и майсирскую карты? Потому-то ни одна страна не может присоединить Спорные Земли к своим владениям, не рискуя оскорбить своего великого соседа.
Убийство полномочного посла может также послужить поводом к тому, чтобы провинция Дара расширила свои границы, аннексировав Юрей и положив конец давнему спору между нами, Каллио и Майсиром о истинной принадлежности этого чудесного уголка.
– Я ничего не смыслю в подобных материях, – заявил я. – Я солдат, а не политик.
На этот раз улыбка Тенедоса была жалостливой.
– Дамастес, друг мой, – мягко произнес он. – Близится время, когда всем нумантийцам придется стать политиками.
Он собирался что-то добавить, но в этот момент послышался крик часового. Колонна капитана Меллета подходила по дороге, и через несколько минут все увидели пыльное облако, приближавшееся к нам.
Я не ожидал прибытия пехоты до начала следующего дня, но Меллет сказал, что он был пристыжен моим порывом и заставил солдат маршировать с удвоенной скоростью, посменно позволяя им отдыхать на повозках и рискуя нарваться на засаду при движении в сумерках.
– Я решил, что этого от нас не ожидают, и поэтому у хиллменов не будет времени устроить западню, – сказал он. – Так и случилось.
Лагерная рутина и определение нового порядка направления нашего движения заняли остаток дня. Все это время я продолжал размышлять над словами Провидца Тенедоса. Все знают, что я не отличаюсь быстротой мышления, зато я чрезвычайно дотошен и работаю над идеей или концепцией до тех пор, пока она окончательно не прояснится в моем разуме. Однако речи Тенедоса все еще озадачивали меня поутру, когда встало солнце и мы отправились в Сайану.
Теперь, когда в спешке не было необходимости, мы могли двигаться так, как диктовала логика и общепринятая практика, прикрывая фланги пехотой и высылая пикеты на вершину каждого следующего холма. Местность стала более пологой, и мы развили вполне приличную скорость.
Первые деревни, которые мы миновали, были пусты, за исключением детей, женщин и глубоких стариков. Горцы что-то замышляли, и я надеялся, что они преследуют более отдаленные цели, чем уничтожение нашей колонны.
Третья деревня выглядела почти такой же, как и первые две. Лейш Тенедос ехал впереди, рядом со мной. Хотя я не слышал никаких подозрительных звуков, но по какой-то непонятной причине обернулся и увидел мальчишку. Он спрятался за глинобитной стеной и целился мне в грудь из старого лука размером с него самого. У меня не было времени уклониться, и я услышал голос своей судьбы в предупреждающих криках собратьев по оружию, но тут гнилое дерево, из которого был сделан лук, разломилось надвое, как раз под захватом руки маленького лучника. Мальчишка вскрикнул от ярости и бросился бежать, но один из уланов, которого звали Карьян, галопом догнал его и втащил, лягающегося и извивающегося словно угорь, к себе на лошадь, уложив поперек седла.
Я спешился и подошел к лошади Карьяна. Ухватив мальчишку за волосы, я приподнял его голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Ты хотел убить меня?
– Кшишти ! – выругался он.
Кшишти – непристойное слово одного из горских диалектов, означающее мужчину, который переспал со своей матерью.
– Кшишти нумантиец! – этого было достаточно для того, чтобы жестоко наказать мальчишку.
Тенедос рассмеялся.
– Львенок всегда считает себя взрослым львом, не так ли?
– Убить его, сэр? – проворчал Карьян, положив руку на свой кинжал.
– Нет, – ответил я. – Отпусти его. Я не убиваю младенцев.
Улан помедлил, но подчинился, швырнув мальчишку на землю. Он должен был упасть ничком, но успел сгруппироваться в воздухе и приземлился на ноги. Оскалившись, он озирался по сторонам, как пойманное в ловушку хищное животное.
– Уходи, – приказал я. – В следующий раз не забудь взять новый лук, а не дедовскую рухлядь.
В ответ на этот совет мальчишка плюнул мне в лицо и убежал, растворившись в кривом проулке между хижинами, прежде чем я успел вытереть глаза.
– Вот так вознаграждается милосердие на этих холмах, – насмешливо-скорбным тоном заметил Тенедос. – Возможно, вам следовало убить его, легат. Львята вырастают, становятся львами, и тогда с ними не так легко справиться.
– Возможно, – согласился я, взяв фляжку с седла Лукана и ополоснув лицо. По выражению лица Карьяна я видел, что он полностью согласен с таким мнением. – Но я надеюсь, что мальчишка запомнит мой поступок, и может быть, когда вырастет – если он вырастет – вернет кому-нибудь этот дар.
Я взглянул на Карьяна.
– Не трудитесь показывать мне, что вы думаете об этой идее, солдат. И спасибо за расторопность. В следующий раз я тоже буду чуть проворнее, чем сейчас.
Кавалерист усмехнулся в бороду, и мы поехали дальше.
Мне приходилось признать, что хиллмены ничем не отличаются друг от друга. И женщины, и старики были едины в своем желании получить хотя бы полминуты для предательского удара кинжалом в спину неосторожного нумантийца, а затем еще минуту для того, чтобы обобрать труп.
Сулемское ущелье превратилось в проход почти в милю шириной, окруженный низкими и пологими холмами. Мы внимательно следили за придорожными оврагами, прорезавшими сушу словно следы кинжальных ударов, но уже не ожидали серьезного нападения.
Некоторое время Лейш Тенедос ехал в молчании, а потом сказал:
– Случай с этим мальчишкой представляет собой хорошую головоломку для начинающего судьи. Должен ли я проявить милосердие и надеяться, что мое решение прервет бесконечную цепь убийств, влекущих за собой новые убийства? Или мне следует избрать другой путь и навсегда покончить с этой проблемой? Мертвые не могут мстить.
Мне не хотелось комментировать его замечание. Внезапно меня посетила другая мысль.
– Сэр, вчера вы говорили о своих радикальных идеях, – начал я, тщательно подбирая слова. – В Никее живет много людей с разными взглядами, и некоторые из них более чем радикальны. Однако Совет Десяти не затыкает им рот и не... отсылает на верную смерть, если у них нет фанатичных последователей или хотя бы большой слушательской аудитории.
– Хороший аргумент, Дамастес, – Тенедос второй раз назвал меня по имени, и с тех пор обращение на «ты» вошло у него в привычку, за исключением официальных случаев, что было крайне необычно, учитывая огромную разницу в нашем положении. Но почему-то это казалось совершенно уместным.
– Я немного расскажу тебе о себе, – продолжал он. – Как я уже говорил, я родом с Палмераса. О своей семье я сейчас упоминать не стану, за исключением того, что меня снабдили достаточной суммой денег, и я мог посвятить себя занятиям магией. Еще в детстве я проявлял признаки владения Великим Талантом; мое поведение казалось непонятным и вызывало раздражение, но в конце концов меня оставили в покое. Если позволят обстоятельства, я постараюсь отплатить за эту услугу и подыщу своим братьям достойное место в жизни.
В шестнадцать мне посчастливилось победить в состязаниях, что позволило мне уехать из Палмераса в Никею и закончить свое обучение... Иногда мне снится мой остров и резкий терпкий запах сухого розмарина под лучами летнего солнца, или терпкий вкус нашего виноградного вина, и мне хочется снова вернуться туда, чтобы уже никогда не уезжать. Но даже в те годы я предчувствовал свое предназначение.
– Ага, теперь я вижу, что ошибся, – промолвил Тенедос. – Я чувствую, что вы не собираетесь причинить мне вред, и нижайше извиняюсь за свою выходку. Лишь ничтожнейший из людей способен оскорбить того, кто спас ему жизнь.
Он низко поклонился. Я отсалютовал и представился, доложив о своей миссии и о полученном приказе. Потом я поведал о проблемах, с которыми нам пришлось столкнуться: от очевидной ошибки в приказе до мучительно медленного продвижения по ущелью. Тенедос молча кивал.
– Мы обсудим это позднее, – наконец сказал он. – Может быть, я смогу кое-что добавить к вашим сомнениям. По вашему акценту я заметил, что вы родом из Симабу, верно?
Я внутренне сжался, приготовившись к какому-нибудь великодушному, но уничижительному замечанию, однако Тенедос неожиданно добавил:
– В таком случае, мы должны стать близкими знакомыми, а со временем, надеюсь, и друзьями, ибо я тоже родом из провинции, далекой от никейской роскоши и интриг, а потому мне часто и не к месту напоминали о моем происхождении. Я родился на островах Палмерас.
Я знал земли, о которых он говорил, но только по урокам географии в лицее. Это группа островов неподалеку от западного побережья Нумантии, самый крупный из которых дал наименование всему архипелагу. Местные жители пользуются такой же дурной славой, как и симабуанцы, за свою злопамятность, вспыльчивость и нетерпимость ко лжи. С другой стороны, они также известны своей честностью, преданностью друзьям и горячим стремлением исправить все то, что, по их мнению, является неправильным. Как и симабуанцы, в Никее они считаются некими низшими существами, а не собратьями-нумантийцами.
– А что до того великого оскорбления, которое я вам причинил... позвольте мне объяснить свою ошибку после того, как мы разберемся с неотложными делами.
Мы перевязали наших раненых и избавили от мук животных, бившихся в агонии. О хиллменах нам заботиться не пришлось – их раненые были либо унесены при отступлении, либо добиты. Война в Спорных Землях не ведает жалости: с нашими ранеными обошлись бы точно так же, хотя их смерть была бы далеко не такой быстрой, как та, которую даровали противникам мои солдаты.
Потом мы вытащили повозку, застрявшую на переправе, и вынесли на берег все вещи, которые можно было спасти. У Тенедоса осталось достаточно волов, чтобы запрячь все повозки, хотя было ясно, что наше продвижение существенно замедлится.
Трупы двух слонов были сдвинуты вместе волами, запряженными попарно. Я не преминул помолиться за храбрую душу того животного, которое попыталось присоединиться к сигналу атаки, чтобы она благополучно продвинулась с поворотом Колеса и, возможно, возродилась ребенком, из которого вырастет настоящий воин.
Затем трупы убитых волов, лошадей и людей были уложены вокруг слонов. Под палящими лучами солнца они уже начали пованивать.
Тенедос приказал вынести из своего фургона сундук и вынул оттуда несколько предметов. Он побрызгал маслом на ближайшие трупы, затем взял маленькую ветку и прикоснулся ею по очереди к крови людей, лошадей, волов и слонов.
Все было готово, но сперва он попросил меня собрать солдат, чтобы сказать им несколько слов. Это было необычно, но я подчинился, оставив лишь нескольких часовых следить, чтобы нас не застала врасплох вражеская атака, и за нашей пехотой, подтягивавшейся по ущелью.
– Юрейские Уланы! – начал Тенедос, и его голос, усиленный волшебством, снова загремел над долиной. – Вы хорошо послужили Лейшу Тенедосу, и ваши деяния не будут забыты. Вы воины, настоящие нумантийцы; я горжусь знакомством с вами и считаю вас своими товарищами, хотя мы встретились лишь час назад, на этом поле брани.
Я, Провидец Лейш Тенедос, готов скрепить кровью наших павших товарищей свое обещание: впереди нас ожидают великие времена, когда будут совершены великие дела и завоеваны великие награды. Надеюсь, что вы, доказавшие сегодня свою храбрость и преданность, окажетесь в числе тех, кому достанутся эти награды.
Вместе с вами я скорблю о ваших собратьях, павших в этот день, хотя их возвращение к Колесу благословенно, ибо они умерли за правое дело, и боги видели это. Возможно, они вернутся и будут жить вместе с нами в великие времена, что грядут впереди.
Тенедос склонил голову, и все остальные сделали то же самое. Я дивился его словам: они звучали так, словно Тенедос был командиром моего эскадрона или боевым генералом, а не каким-то дипломатом, которого мы обязались сопровождать по приказу Совета Десяти. Я слышал, как другие правительственные эмиссары с пухлыми щеками и бегающими глазами мямлили о том, что они солдаты в душе, и был свидетелем молчаливого презрения, с которым выслушивались их речи. Но сейчас все было по-другому. Лейш Тенедос мог одеваться как правительственный служащий, но говорил он как истинный лидер, и я начал понимать, что буду с радостью служить под его началом.
Тенедос установил жаровню и зажег ее от кресала. Поднялось маленькое пламя, и он начал медленное песнопение:
Слушай, внимай,
Чувствуй тепло,
Чувствуй огонь.
Ты служишь богам,
Ты уносишь погибших,
Ты служишь Сайонджи.
Огонь, жги,
Огонь, служи!
Замолчав, он прикоснулся веточкой к крошечному пламени на жаровне. В следующее мгновение на погребальной площадке с ревом вспыхнул огромный костер. Языки пламени взмывали высоко, гораздо выше, чем у любого костра, зажженного от дерева.
Тенедос наблюдал за сожжением, и его губы кривились в недоброй улыбке.
– Хотелось бы мне, чтобы это видели в Никее как знамение грядущих времен, – тихо произнес он. Сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня слышал его.
Мы отошли на небольшое расстояние вверх по течению, подальше от погребального костра, но достаточно близко, чтобы следить за переправой, и заняли оборонительную позицию. Я удостоверился, что часовые расставлены как следует, и присел отдохнуть на плоский камень, пока повара Тенедоса с помощью добровольцев из моих солдат готовили обед из роскошных яств, имевшихся в обозе посла. Тенедос предложил мне выбирать по своему вкусу, заметив: «То, что могло достаться в дар ахиму Фергане, пусть лучше съедят ваши честные люди». И снова обычная гипербола прозвучала в его устах искренней похвалой.
Тенедос подошел ко мне.
– Теперь, когда нам выпала свободная минута и никто не может слышать нас, я объясню, что я имел в виду при нашей встрече.
Он попросил разрешения сесть, и я махнул рукой в сторону соседнего камня, надеясь услышать интересный рассказ. Объяснение и впрямь было интересным, но таким же необычным, как и его поведение.
– Скажите, приходилось ли вам видеть человека, считавшего, что весь мир ополчился против него, и сами боги вступили в заговор ради его уничтожения?
Мне приходилось – в лицее. Один из наиболее многообещающих кадетов вбил себе в голову идею, что завистники пытаются отравить его, о чем предупреждают тайные послания богов, которые пишут на небе огненными буквами, понятными только ему одному. Провидцы и травники пытались вылечить его, но безуспешно, и он вернулся к своей опечаленной семье. Спустя несколько месяцев мне сообщили, что он покончил с собой во время вспышки безумия, так как теперь считал, что даже его собственная кровь замышляет изменить ему.
Я кивнул.
– Хорошо. По-видимому, кое-что из того, о чем я собираюсь рассказать, покажется вам безумием. Но я прошу вас держать свое мнение при себе и ничего не предпринимать до тех пор, пока я не стану выглядеть полным кретином... или же до тех пор, пока не подтвердится моя правота.
Теперь я смотрел на Провидца Тенедоса с некоторой опаской. Его солнечная улыбка вспыхнула снова, и я каким-то образом понял , что этот человек находится в здравом рассудке; возможно, в более здравом, чем я сам.
– Я начну свой рассказ с вопроса. Не кажется ли вам странным, что Провидец вроде меня был назначен полномочным послом в Сайану?
Это действительно удивляло меня, но я предположил, что у Тенедоса есть друзья или связи в правительстве, и это назначение является политической услугой. Правда, большинство нумантийцев сочтет такую услугу не более полезной, чем ботинки, подаренные безногому калеке.
– Ремесло Провидца едва ли способствует назначению на такой пост, разве что в случае, если страной правит чародей, чего нельзя сказать о Кейте, – продолжал Тенедос. – Причина, по которой меня назначили послом в наиболее удаленное от Никеи и опасное место, заключается в том, что я непопулярная личность, одержимая радикальными идеями.
Ну, об этом-то я уже догадался, судя по его поведению. Полагаю, эта мысль ясно отражалась на моем лице, так как Тенедос снова улыбнулся.
– Меня выслали сюда, дабы честные никейцы более не подвергались воздействию моей опасной ереси. Я также считаю, что мне было суждено умереть, учитывая «специальные» приказы, в которых мне предписывалось выезжать немедленно, не ожидая военного эскорта... причем безопасность моего пути была явной выдумкой.
Теперь я могу привести новые доказательства. Не хочу обидеть вас, легат Дамастес а'Симабу, но крайне необычно видеть столь молодого офицера, командующего целым кавалерийским эскадроном, не говоря уже о том, что под его началом находится пехотная рота во главе с капитаном. Складывается впечатление, что этого легата подставили как кеглю, в которую будут катать шары.
Я сохранял на лице каменное выражение.
– Прекрасно, легат, – одобрил Тенедос. – Я был бы удивлен и разочарован, если бы вы сделали какое-нибудь замечание. Позвольте мне задать еще несколько вопросов. Вы можете отвечать на них лишь в том случае, если ответ будет положительным. Итак, находитесь ли вы в особенном фаворе в своем полку? Понес ли ваш полк большие потери в офицерском составе за последние несколько месяцев? Известны ли вы своим неповторимым искусством в обращении с велеречивыми и высокомерными дипломатами вроде меня?
При последних словах я невольно улыбнулся, но не сказал ни слова.
– Я так и думал, – вздохнул Тенедос. – Тогда позвольте высказать некоторые предположения. Во-первых, Совет Десяти был прав, утверждая, что Кейт бурлит и готовится к новому восстанию. Давайте дальше предположим, что Совет Десяти желает сокрушить этот мятеж бронированным кулаком, чего не случалось при жизни последних двух поколений. В таком случае, разве гибель посла не будет достаточной причиной для того, чтобы отправить в Спорные Земли части регулярной армии, а не просто карательную экспедицию? Если Нумантия получит такой повод для вторжения, Кейт может сколько угодно взывать к Майсиру, но вряд ли король Байран прислушается к их мольбам. Ага, я вижу, вы не знаете, что Кейт постоянно разыгрывает нумантийскую и майсирскую карты? Потому-то ни одна страна не может присоединить Спорные Земли к своим владениям, не рискуя оскорбить своего великого соседа.
Убийство полномочного посла может также послужить поводом к тому, чтобы провинция Дара расширила свои границы, аннексировав Юрей и положив конец давнему спору между нами, Каллио и Майсиром о истинной принадлежности этого чудесного уголка.
– Я ничего не смыслю в подобных материях, – заявил я. – Я солдат, а не политик.
На этот раз улыбка Тенедоса была жалостливой.
– Дамастес, друг мой, – мягко произнес он. – Близится время, когда всем нумантийцам придется стать политиками.
Он собирался что-то добавить, но в этот момент послышался крик часового. Колонна капитана Меллета подходила по дороге, и через несколько минут все увидели пыльное облако, приближавшееся к нам.
Я не ожидал прибытия пехоты до начала следующего дня, но Меллет сказал, что он был пристыжен моим порывом и заставил солдат маршировать с удвоенной скоростью, посменно позволяя им отдыхать на повозках и рискуя нарваться на засаду при движении в сумерках.
– Я решил, что этого от нас не ожидают, и поэтому у хиллменов не будет времени устроить западню, – сказал он. – Так и случилось.
Лагерная рутина и определение нового порядка направления нашего движения заняли остаток дня. Все это время я продолжал размышлять над словами Провидца Тенедоса. Все знают, что я не отличаюсь быстротой мышления, зато я чрезвычайно дотошен и работаю над идеей или концепцией до тех пор, пока она окончательно не прояснится в моем разуме. Однако речи Тенедоса все еще озадачивали меня поутру, когда встало солнце и мы отправились в Сайану.
Теперь, когда в спешке не было необходимости, мы могли двигаться так, как диктовала логика и общепринятая практика, прикрывая фланги пехотой и высылая пикеты на вершину каждого следующего холма. Местность стала более пологой, и мы развили вполне приличную скорость.
Первые деревни, которые мы миновали, были пусты, за исключением детей, женщин и глубоких стариков. Горцы что-то замышляли, и я надеялся, что они преследуют более отдаленные цели, чем уничтожение нашей колонны.
Третья деревня выглядела почти такой же, как и первые две. Лейш Тенедос ехал впереди, рядом со мной. Хотя я не слышал никаких подозрительных звуков, но по какой-то непонятной причине обернулся и увидел мальчишку. Он спрятался за глинобитной стеной и целился мне в грудь из старого лука размером с него самого. У меня не было времени уклониться, и я услышал голос своей судьбы в предупреждающих криках собратьев по оружию, но тут гнилое дерево, из которого был сделан лук, разломилось надвое, как раз под захватом руки маленького лучника. Мальчишка вскрикнул от ярости и бросился бежать, но один из уланов, которого звали Карьян, галопом догнал его и втащил, лягающегося и извивающегося словно угорь, к себе на лошадь, уложив поперек седла.
Я спешился и подошел к лошади Карьяна. Ухватив мальчишку за волосы, я приподнял его голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Ты хотел убить меня?
– Кшишти ! – выругался он.
Кшишти – непристойное слово одного из горских диалектов, означающее мужчину, который переспал со своей матерью.
– Кшишти нумантиец! – этого было достаточно для того, чтобы жестоко наказать мальчишку.
Тенедос рассмеялся.
– Львенок всегда считает себя взрослым львом, не так ли?
– Убить его, сэр? – проворчал Карьян, положив руку на свой кинжал.
– Нет, – ответил я. – Отпусти его. Я не убиваю младенцев.
Улан помедлил, но подчинился, швырнув мальчишку на землю. Он должен был упасть ничком, но успел сгруппироваться в воздухе и приземлился на ноги. Оскалившись, он озирался по сторонам, как пойманное в ловушку хищное животное.
– Уходи, – приказал я. – В следующий раз не забудь взять новый лук, а не дедовскую рухлядь.
В ответ на этот совет мальчишка плюнул мне в лицо и убежал, растворившись в кривом проулке между хижинами, прежде чем я успел вытереть глаза.
– Вот так вознаграждается милосердие на этих холмах, – насмешливо-скорбным тоном заметил Тенедос. – Возможно, вам следовало убить его, легат. Львята вырастают, становятся львами, и тогда с ними не так легко справиться.
– Возможно, – согласился я, взяв фляжку с седла Лукана и ополоснув лицо. По выражению лица Карьяна я видел, что он полностью согласен с таким мнением. – Но я надеюсь, что мальчишка запомнит мой поступок, и может быть, когда вырастет – если он вырастет – вернет кому-нибудь этот дар.
Я взглянул на Карьяна.
– Не трудитесь показывать мне, что вы думаете об этой идее, солдат. И спасибо за расторопность. В следующий раз я тоже буду чуть проворнее, чем сейчас.
Кавалерист усмехнулся в бороду, и мы поехали дальше.
Мне приходилось признать, что хиллмены ничем не отличаются друг от друга. И женщины, и старики были едины в своем желании получить хотя бы полминуты для предательского удара кинжалом в спину неосторожного нумантийца, а затем еще минуту для того, чтобы обобрать труп.
Сулемское ущелье превратилось в проход почти в милю шириной, окруженный низкими и пологими холмами. Мы внимательно следили за придорожными оврагами, прорезавшими сушу словно следы кинжальных ударов, но уже не ожидали серьезного нападения.
Некоторое время Лейш Тенедос ехал в молчании, а потом сказал:
– Случай с этим мальчишкой представляет собой хорошую головоломку для начинающего судьи. Должен ли я проявить милосердие и надеяться, что мое решение прервет бесконечную цепь убийств, влекущих за собой новые убийства? Или мне следует избрать другой путь и навсегда покончить с этой проблемой? Мертвые не могут мстить.
Мне не хотелось комментировать его замечание. Внезапно меня посетила другая мысль.
– Сэр, вчера вы говорили о своих радикальных идеях, – начал я, тщательно подбирая слова. – В Никее живет много людей с разными взглядами, и некоторые из них более чем радикальны. Однако Совет Десяти не затыкает им рот и не... отсылает на верную смерть, если у них нет фанатичных последователей или хотя бы большой слушательской аудитории.
– Хороший аргумент, Дамастес, – Тенедос второй раз назвал меня по имени, и с тех пор обращение на «ты» вошло у него в привычку, за исключением официальных случаев, что было крайне необычно, учитывая огромную разницу в нашем положении. Но почему-то это казалось совершенно уместным.
– Я немного расскажу тебе о себе, – продолжал он. – Как я уже говорил, я родом с Палмераса. О своей семье я сейчас упоминать не стану, за исключением того, что меня снабдили достаточной суммой денег, и я мог посвятить себя занятиям магией. Еще в детстве я проявлял признаки владения Великим Талантом; мое поведение казалось непонятным и вызывало раздражение, но в конце концов меня оставили в покое. Если позволят обстоятельства, я постараюсь отплатить за эту услугу и подыщу своим братьям достойное место в жизни.
В шестнадцать мне посчастливилось победить в состязаниях, что позволило мне уехать из Палмераса в Никею и закончить свое обучение... Иногда мне снится мой остров и резкий терпкий запах сухого розмарина под лучами летнего солнца, или терпкий вкус нашего виноградного вина, и мне хочется снова вернуться туда, чтобы уже никогда не уезжать. Но даже в те годы я предчувствовал свое предназначение.