Страница:
– Почему, товарищ полковник? – удивился Дмитрий, испытующе разглядывая старшего офицера.
– Я читал ваше личное дело, – ответил Яковлев.
Дмитрий чувствовал, что лектор сам верит в каждое произнесенное им слово. У него было изможденное лицо аскета, печальные глаза, глядящие пристально и строго, прямой нос, от которого спускались вниз две глубокие морщины, окаймляющие большой рот, сомкнутый в горькой гримасе. Длинные седые волосы были зачесаны назад и спускались на воротник-стойку черной рубашки. Его лицо светилось каким-то внутренним огнем, отчего оно казалось одновременно зловещим и притягательным. У Дмитрия это лицо вызывало ассоциации и с религиозным мучеником, готовым взойти за свои убеждения на костер, и одновременно со святым отцом-инквизитором, который чувствует сострадание и боль, но тем не менее исполнен решимости именем Христа причинять невыносимые муки своим жертвам. Дмитрий даже подумал, что во времена больших чисток именно такие лица были у палачей.
– Ты знаешь, кто это такой? – шепотом спросил Дмитрий у своего соседа, долговязого, как журавль, белорусского парня по фамилии Табенкин.
– Мне сказали, что это сам генерал Судоплатов, который был заместителем начальника Пятого департамента до 1953 года, – также шепотом ответил ему Табенкин.
Это имя Дмитрию было знакомо.
– Не может быть! – возразил он. – Судоплатова расстреляли вскоре после ареста Берии.
Октябрь строго посмотрел на них.
– В качестве студентов, готовящихся к миссиям практического свойства, вы будете обсуждать и анализировать операции, проведенные вашими предшественниками-чекистами. Эти обсуждения, однако, не должны превращаться в академические семинары. – Он слегка улыбнулся. – Поэтому я начну с того, что расскажу вам о том, как я убил украинского реакционного лидера Коноваленко в Роттердаме в 1938 году...
Итак, лекции по истории Тринадцатого отдела начались с детального описания упаковки швейцарского шоколада, которая разнесла Коноваленко на клочки.
Дмитрий слушал эти кровавые захватывающие воспоминания с замиранием сердца. Он узнал о ликвидации десятков белоэмигрантов в Париже, Гамбурге, Нью-Йорке и Макао, о том, как в 1936 году в НКВД появилось “Управление мокрых дел”, сотрудники которого отыскали и прикончили в Мексике Льва Троцкого, о том, как департамент был переименован в Спецбюро, занимавшееся физическим устранением влиятельных эмигрантов в Австрии и Германии.
После расстрела Берии Спецбюро снова поменяло название, превратившись в Тринадцатый отдел. Самым удачливым и ловким его сотрудником был двадцатипятилетний украинец Богдан Сташинский. Октябрь рассказывал слушателям, что Сташинский пришел на эту работу добровольно в возрасте девятнадцати лет, а Дмитрию казалось, что, говоря о Сташинском, Октябрь пристально и внимательно смотрит на него.
Октябрь рассказал им, что в конце пятидесятых годов Сташинский убил в Мюнхене двух украинских националистов-эмигрантов – Льва Ребе и Степана Бандеру. В обоих случаях опытный убийца воспользовался дьявольским изобретением – электрическим пистолетом, стреляющим ампулами с синильной кислотой. Коснувшись человеческой кожи, ампулы сами собой взрывались.
Во время своей следующей лекции Октябрь продемонстрировал курсантам электрический пистолет. Каждый получил по стволу, и на протяжении двух часов курсанты занимались тем, что тренировались заряжать и разряжать оружие. Затем Октябрь вывел их на поляну в лесу, где к деревьям были привязаны пятнадцать собак. Рядом стояли двое солдат госбезопасности, но Октябрь отпустил обоих кивком головы. Открыв запирающийся на шифрованный замок свой атташе-кейс, он выдал каждому из курсантов по ампуле с синильной кислотой и по ампуле с противоядием. Никаких объяснений не требовалось.
– Кто хочет быть первым? – громко спросил Октябрь, оглядывая строй молодых людей своими темными глазами.
Дмитрий сделал шаг вперед и приблизился к одной из собак. Пес, огромный и дружелюбный датский дог, глядел ему в глаза, игриво помахивая хвостом. Дмитрий слегка наклонился к нему и нажал спусковой крючок. Вместо привычного грохота раздался лишь негромкий лязг. Это удивило его, хотя Октябрь и предупреждал, что пистолет бьет почти бесшумно. Огромный пес пошатнулся, завалился на бок, нелепо дрыгая лапами, и издох. Дмитрий торопливо вдохнул противоядие из второй ампулы и, отойдя в сторону и присев на бревно, закурил сигарету, дожидаясь остальных.
Остальные курсанты по очереди приканчивали своих псов в абсолютном молчании. Дмитрий думал, что Октябрь, должно быть, дает им почувствовать вкус и увидеть, сколь эффективно и легко в обращении это оружие.
Когда подошла очередь Табенкина, он не двинулся с места, словно окаменев. Лицо его стало смертельно бледным, а в глазах появилось беспомощно-глуповатое выражение. Дмитрий вскочил, вырвал из его руки пистолет и пристрелил последнего пса – немецкую овчарку с облезлой тусклой шерстью. Поворачиваясь назад, он заметил, что Октябрь задумчиво наблюдает за ним.
В тот же день Табенкин был исключен из Центра подготовки. В группе Морозова осталось только четырнадцать человек.
Примерно через неделю Октябрь вывез “неприкасаемых” – именно так они стали называть себя, посмотрев по телесети Центра американский сериал, – на секретный объект КГБ в районе Внукова, известный также под названием “Камара”, где разрабатывались смертоносные и в то же время практически не обнаружимые отравляющие вещества и яды. Там Октябрь провел их по лабораториям, где молчаливые исследователи в белых халатах подвергали морских свинок воздействию различных веществ.
– Изготовляемые ядовитые вещества должны отвечать двум требованиям, – объяснил Октябрь. – Во-первых, они должны убивать быстро и наверняка. Во-вторых, смерть должна выглядеть так, словно она произошла в силу естественных причин.
Когда один из курсантов оступился и непроизвольно оперся рукой о лабораторный стол, заставленный пробирками и колбами, Октябрь круто обернулся.
– Ничего не трогать! – резко предупредил он. – Иначе через несколько часов можете загнуться.
Курсанты обменялись взглядами, недоумевая, не шутит ли над ними преподаватель.
Экскурсия в лабораторию ядов завершала первый этап подготовки курсантов, когда они учились применять всякие хитроумные приспособления. Следующее занятие питомцев Октября было чисто практическим – использование в качестве оружия собственных рук. Пожилой, но крепкий еще чекист с огромными руками по фамилии Санакоев рассказывал курсантам о том, как был убит в Бухаресте изменник Агабеков. После подробного изложения мельчайших подробностей этого события Дмитрий поднял руку и задал вопрос:
– Откуда вам известны такие детали? Ведь считается, что в тот день Агабеков и его убийца были одни.
– Я и был его убийцей, – невозмутимо пояснил Санакоев.
– Скажите, Морозов, случалось ли вам практиковаться в наружном наблюдении? Дмитрий пожал плечами.
– Только в “Вышке”, обычный обязательный курс.
– Завтра у нас будут однодневные полевые занятия в Москве. Участвуют все курсанты. Каждый получит под опеку одного из установленных разведчиков, выбранного наугад. За ним надлежит следить на протяжении всего дня, после чего подробно доложить, чем упомянутый иностранец занимался весь день. Начнете завтра в шесть, так что сегодня лучше пораньше лечь.
Над Москвой вставал бледный рассвет, а от замерзшей Москвы-реки поднимался грязно-серый туман, медленно растекающийся по набережным и вползающий в промежутки между домами и прилегающие переулки. По улицам осторожно пробирались первые автомобили, объезжая сугробы у тротуаров и скользя по обледеневшим за ночь мостовым. Уличные фонари напоминали парящие в воздухе шары желтого света.
Старенький “ЗИС” занесло на скользком асфальте, и он едва не сбил с ног Дмитрия, пересекавшего Ленинский проспект. Дмитрий тоже поскользнулся, но чудом устоял и осторожным шагом преодолел оставшиеся несколько метров мостовой, отделявшие его от подъезда дома 74. Это мрачное и темное крыльцо в доме девятнадцатого века он выбрал в качестве наблюдательного пункта. Объектом его наблюдения был дом 78, заселенный в основном иностранцами Дмитрий должен был следить за неким Чарльзом Сент-Клером, канадским бизнесменом. Поначалу, правда, ему достался другой объект – итальянец, профессор, знаток искусства Возрождения, но один из “неприкасаемых”, Юрка Савонов, заболевавший накануне, к полуночи почувствовал себя совсем плохо. У него поднялась температура, и он был освобожден от участия в учениях, а его объект передали Дмитрию.
Откровенно говоря, Морозов был разочарован Итальянцы всегда нравились ему больше других, и он уже предвкушал, как будет следовать за профессором в его неспешном путешествии по московским музеям. Вместо этого ему предстояло следить за скучным канадцем – экспортером рыбы и икры. В Москве он представлял интересы монреальской компании “Делис дю Норд”, офис которой располагался на улице Горького. На фото в его личном деле Дмитрий увидел щегольски одетого мужчину в возрасте чуть старше пятидесяти лет с вьющимися каштановыми волосами, которые, как ему показалось, были крашеными. Холеное лицо украшали франтоватые усики, а глаза казались светлыми на смуглом лице. Как указывалось в фотокопии его канадского паспорта, глаза господина Сент-Клера были зеленого цвета.
Личное дело Сент-Клера вел Седьмой отдел Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой. В досье говорилось, что канадский мсье вел холостяцкую жизнь и отличался некоторыми привычками, которые обходились ему недешево. Сент-Клер любил модную яркую одежду, был неравнодушен к ювелирным украшениям, и его пальцы были унизаны массивными золотыми перстнями. Свободное время канадец проводил в московских валютных ресторанах. Был он и любителем балета и аккуратно посещал Большой театр почти каждую неделю.
Дмитрий поднял воротник тяжелого коричневого пальто, полученного специально для выполнения сегодняшнего задания. Город постепенно оживал под оранжевым диском солнца, поднявшегося над Ленинскими горами. Утренний морозный туман рассеялся, и Дмитрий смог разобрать огромный плакат, установленный на крыше противоположного здания: “Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!” В утреннем небе возник острый шпиль Московского университета, звезда на его вершине казалась тусклой из-за покрывавшей ее изморози.
По проспекту мчались многочисленные машины. Из подъездов домов стали появляться жители, зябко кутающиеся в пальто.
Рядом с Дмитрием неожиданно появился милиционер. Это был молодой парень с гладкими румяными щеками.
– Кого-нибудь ждете, товарищ?
Дмитрий небрежно взмахнул красной книжечкой сотрудника КГБ, полученной накануне. Милиционер сразу поскучнел и отошел. Милиция не любила КГБ – офицеры этого ведомства получали более высокие оклады, их лучше одевали и кормили, и, конечно же, они обладали гораздо большей властью.
В семь часов сорок пять минут Сент-Клер вышел из подъезда своего дома и подошел к “мерседесу” с шофером и с иностранными номерными знаками. На нем были бежевое пальто из теплой верблюжьей шерсти с меховым воротником и дорогая норковая шапка. Дмитрий снова пересек проспект и уселся в казенный побитый “запорожец”, полученный им также для сегодняшнего задания. Сент-Клер ехал на работу, и Дмитрий не торопился. Минут через двадцать он уже тормозил на улице Горького, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сент-Клер входит в представительство своей компании.
Отметив время выезда и время прибытия, Дмитрий припарковал машину у обочины и развалился на сиденье.
“Ну и скучища”, – думал он. Дмитрий был уверен, что до обеда Сент-Клер не появится, и ему ничего не оставалось, кроме томительного ожидания.
Канадец вышел из здания в двенадцать тридцать и пешком отправился к центру города. Он вел себя так, будто тоже читал отчеты ребят из “семерки”. Дмитрий вошел за ним во вращающиеся двери гостиницы “Национала” и снова вынужден был предъявить вооруженным милиционерам свое удостоверение КГБ. Только после этого его пропустили.
В ресторане “Русалка” Дмитрий заказал бутерброды с колбасой, исподтишка наблюдая за Сент-Клером, который расправлялся с дымящимся бифштексом на противоположном конце зала. Когда Сент-Клер закончил обедать, Дмитрий вышел на улицу вместе с ним.
Только после того, как они пересекли запруженную народом улицу Станиславского, Дмитрий сообразил, что канадец его заметил.
Поначалу в поведении Сент-Клера не было ничего странного, просто слегка изменилась походка. Затем последовали два ничем не мотивированных перехода улицы. Пару раз Сент-Клер задерживался у витрин и подолгу стоял, словно любуясь своим отражением.
Все это, однако, были давно известные шпионские приемы, и Дмитрий сомневался, что компания “Делис дю Норд” обучает своих сотрудников подобным штукам. Слегка насторожившись, Дмитрий продолжал преследовать Сент-Клера, умело применяющего приемы, не соответствующие занимаемому им положению.
Канадец вошел в большой гастроном на улице Горького, однако ничего не купил и вышел из магазина через второй выход на улицу Огарева. То же самое он проделал в кафе “Крымское”. Вскоре после этого он неожиданно развернулся и пошел в обратном направлении, так что Дмитрий был вынужден поспешно нырнуть в дверь книжного магазина. Сент-Клер не пытался стряхнуть его – теперь он возвращался в свою контору. Похоже, он просто хотел убедиться в том, что за ним следят.
Внезапно он вошел в телефонную будку, снял трубку и стал набирать номер. Это было в высшей степени странно. Для чего ему понадобилось звонить из уличного таксофона, когда представительство компании “Делис дю Норд” находилось в двухстах метрах от него? Может быть, он просто хотел воспользоваться линией, которая не прослушивается КГБ?..
Дмитрий смотрел, как Сент-Клер вешает трубку, идет по улице и возвращается прямиком в свою контору, не задерживаясь у витрин магазинов и не переходя на противоположную сторону. Он хотел было позвонить полковнику Яковлеву с предварительным докладом, так как поведение канадца казалось ему весьма подозрительным, но тщательно поразмыслив, он решил обождать со звонком. Может быть, Сент-Клер, почувствовав слежку, попытался удостовериться в этом, применяя приемы, о которых он читал в шпионских романах.
Незадолго до наступления темноты Дмитрий позвонил в службу прослушивания телефонов Второго Главного управления. Назвав себя, он спросил, не было ли каких-нибудь необычных исходящих звонков из кабинета Сент-Клера сегодня во второй половине дня.
– Нет, – ответила ему раздраженным низким голосом женщина – дежурный оператор, – никаких необычных звонков мы не зафиксировали... кроме звонка в театральную кассу. Клиент заказал место в Большом на вечернее представление “Жизели”.
Когда Дмитрий поинтересовался, чего же тут необычного, женщина, раздражаясь еще сильнее, объяснила.
– Он всегда заказывает билеты минимум за неделю. К тому же, судя по нашим материалам, на “Жизель” он ходил на прошлой неделе.
Попасть сюда оказалось проще простого. Дмитрий явился в театр за полчаса до начала спектакля, продемонстрировал администратору свое удостоверение и тут же получил все, что ему было необходимо. Магические три буквы “КГБ” сработали безотказно, и Дмитрий наслаждался своей властью, которая понемногу кружила ему голову.
В антракте Сент-Клер небрежно прошел по проходу между креслами и выбрался из зала. Дмитрий ринулся за ним, расталкивая посетителей локтями. Когда он наконец очутился в ярко освещенном фойе, канадца нигде не было видно. Дмитрий даже прошел в мужской туалет, но Сент-Клер как сквозь землю провалился. Его не было ни в вестибюле, ни в буфете, ни в раздевалке.
Дмитрий почувствовал признаки надвигающейся паники. Неужели Сент-Клер воспользовался толчеей, чтобы покинуть театр? Ему было ясно, что назавтра же он станет посмешищем всего Юрлова, когда там узнают, как легко обвел его вокруг пальца простой любитель.
Раздался звонок, призывающий зрителей на второй акт, и из бокового прохода появился Сент-Клер собственной персоной. Он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то удовлетворенным. Раздавив в высокой пепельнице толстую сигару, он вошел в зрительный зал и пробрался на свое место. Дмитрий, не спуская с него глаз, оставался в вестибюле, наблюдая за людьми, которые появлялись из того же коридора. В основном это были респектабельные супружеские пары, которые одна за другой спешили в зал, торопясь занять места. Когда прозвучал последний звонок и поток зрителей почти иссяк, в коридоре показался одинокий мужчина.
Дмитрий застыл на месте. Этого человека он знал, они встречались с ним несколько лет назад. Дмитрий помнил это красивое лицо, подбородок с ямочкой, шрам на скуле. Внезапно его осенило: это же полковник Калинин, офицер ГРУ, самый дружелюбный из членов государственной приемной комиссии, приезжавшей в детдом на собеседование с ним! Именно после его замечаний комиссия согласилась с тем, что лояльность Дмитрия не вызывает ни малейших сомнений.
Теперь же Дмитрий пристально уставился на полковника. Он не сомневался в том, что Олег Калинин тоже узнал его, так как, входя в зрительный зал, полковник улыбнулся ему и дружелюбно кивнул.
Теперь Дмитрий остался в пустынном фойе один. Интересно, что делал здесь Калинин? Неужели он встречался с Сент-Клером? Но ведь не меньше двух десятков человек тоже пришли с этой же стороны!..
Раздумывая об этом, Дмитрий медленно пошел по коридору. Он привел его к лестничному пролету, спускавшемуся на галерею, где были выставлены яркие афиши и большие фотографии со сценами из разных балетных спектаклей. В дальнем конце галереи он обнаружил две двери. Дмитрий подергал их, но обе двери оказались запертыми. Неужели у Калинина есть свой ключ? Может быть, он встречался с Сент-Клером в одной из этих комнат?
Нет, это предположение было уж слишком невероятным. Сент-Клер мог встречаться с любым человеком из двадцати с лишним мужчин и женщин, посетивших эту галерею.
После того как спектакль закончился, и Жизель с изяществом отошла в лучший мир, Дмитрий сопроводил Сент-Клера до его квартиры и поехал в Юрлове. Встреча с Калининым не шла у него из головы. Должен ли он упомянуть об этом в рапорте? Бросив тень необоснованных подозрений на офицера советской разведки, он рисковал многим: это могло стоить ему карьеры, если не головы. И он решил обдумать это еще раз, утром следующего дня, когда он должен будет готовить свой рапорт.
Однако его рапорт так никогда и не был написан.
– Морозов! Подъем!
Острое, зловещее лицо Октября выплыло из темноты в обрамлении тонких седых волос. “Мне снится плохой сон”, – подумал Дмитрий и отвернулся, стремясь укрыться от этого опаляющего взгляда, однако хриплый голос продолжал преследовать его, вторгаясь в сознание, подчиняя своей воле, своим приказам и распоряжениям, а в плечо впилась костлявая, сильная рука.
– Вставай! Одевайся! Форма парадная. Через десять минут быть у ворот. Повтори.
В своей неизменной черной рубашке, с нимбом развевающихся вокруг головы длинных седых волос, с лицом настолько худым, что оно напоминало череп, Октябрь походил на ангела смерти. Дмитрий сел на кровати, бессмысленно пялясь в темноту.
– Так точно, Октябрь! – Он повторил распоряжения своего наставника, однако тот уже склонился над его соседом по комнате Виктором Селецыным. Финн Арно Туоми – третий курсант, деливший с ними комнату, – уже одевался, действуя быстро и аккуратно.
Дмитрий отбросил одеяло. На часах было четыре часа пятнадцать минут. Октябрь уже исчез из комнаты, и Виктор просыпался, сыпля проклятиями.
– Твою мать! – гремел он. – Четыре утра! Черт бы побрал эту грёбаную школу, черт бы побрал грёбаную госбезопасность, черт бы побрал вас обоих, так вашу мать!
Последняя “мать” относилась к Арно с Дмитрием, которые снисходительно поглядывали на товарища.
Первой мыслью, пришедшей в голову Дмитрию, была мысль о войне, однако, когда около ворот Центра он увидел только “неприкасаемых”, он отказался от этой идеи. Должно быть, разразился правительственный кризис или кто-то умер. Он знал, что, когда умер Сталин, войска МГБ были размещены по всей Москве. Однако и это соображение не объясняло, почему среди ночи разбудили только их группу и почему остальные курсанты учебного Центра продолжают спокойно спать.
Снаружи, у самых ворот, стоял армейский “ЗИЛ”. Его двигатель негромко урчал и покашливал, а из выхлопной трубы тянулся синевато-белый дымок. Дмитрий вскарабкался в затянутый брезентом кузов и зябко ссутулился на скамейке в углу, закуривая сигарету. Виктор Селецын тяжело плюхнулся рядом с ним и проворчал:
– Готов поспорить, снова какое-то упражнение. Будь проклят тот день, когда мне встретился этот собачий сын Октябрь!
Когда все четырнадцать “неприкасаемых” забрались в кузов, грузовик взревел двигателем, загремел коробкой передач, зашипел гидравликой и тронулся. Они были слишком сонные, чтобы разговаривать, и в темноте кузова только тлели кончики нескольких сигарет. Когда машина проезжала через Юрлово, сонно залаяла собака, ее поддержали другие. Дмитрий раздавил недокуренную сигарету на полу и, завернувшись в шинель, продремал весь остаток пути.
Он проснулся, когда грузовик неожиданно резко затормозил. Луч мощного фонаря осветил кузов, скользнул по лицу Дмитрия и на мгновение ослепил его, вызвав в памяти ночь у каменоломни, когда он сражался с Кузьмой Буниным. Машина стояла у какой-то дорожной заставы. Очевидно, их остановили для проверки. Дмитрий слышал голоса, торопливые шаги, гул мощных моторов. Их грузовик тронулся с места и снова остановился, проехав совсем немного. Яркий свет, просачиваясь сквозь малейшие дыры в брезентовом тенте кузова, брызнул внутрь.
– Всем выйти! – раздалась резкая команда, и Дмитрий узнал хриплый голос их наставника.
Он выпрыгнул из кузова. Все вокруг было ярко освещено многочисленными мощными прожекторами и батареями красных, белых и синих огней, расположенных двумя ровными параллельными рядами на земле. Они были на взлетной полосе аэродрома. За их спинами высилось огромное здание терминала, выстроенного из бетона и стекла. Большинство окон было ярко освещено. На противоположной стороне взлетной полосы, в длинном здании, разделенном на открытые боксы, Дмитрий разглядел силуэты пожарных и буксировочных машин, а также несколько белых машин “скорой помощи”. Справа маячили в темноте огромные прямоугольные ангары, а на площадке по левую руку от них стояло несколько пассажирских самолетов. Один из них, принадлежавший, судя по надписи на борту, компании “Пан Американ”, обслуживали техники в светлых комбинезонах.
– Ё моё! – прошептал за спиной Дмитрия Селецын. – Это же Внуково!
В международном аэропорту кипела жизнь. То и дело проезжали военные грузовики, из которых выгружались солдаты в форме пограничных войск, немедленно занимая позиции внутри и вокруг здания аэровокзала. Милиционеры и люди в гражданском торопливо пробегали по летному полю. Громоздкие тягачи, взревев моторами, потянули от кишки перехода огромный лайнер, и сквозь высокие окна курсантам стало видно элегантное убранство депутатского зала.
– Взгляните-ка на флаги, – пробормотал Арно. Рядом с красным флагом СССР реяли на ветру огромные оранжево-бело-зеленые полотнища.
– Это чьи такие? – спросил Дмитрий.
– Индийские, – подсказал кто-то из темноты. – Индира Ганди прибывает с государственным визитом.
Арно и Дмитрий повернулись к Виктору Селецыну, и он не разочаровал их.
– Грёбаная Индира! – простонал он.
– Идите-ка за мной! – раздался совсем рядом резкий голос Октября.
Этот человек обладал, по-видимому, редкой и не слишком приятной способностью неожиданно возникать словно из-под земли, причем никто, как правило, не замечал, как и когда он приблизился. Придерживая на плечах развевающийся не по погоде легкий плащ. Октябрь ввел их в полутемный зал, похожий на зал отлета.
Курсанты сгрудились вокруг своего наставника.
– Московский центр постигла настоящая катастрофа. Офицер Тринадцатого отдела полковник Лялин оказался предателем, – сказал Октябрь, и его глаза странно блеснули в темноте. – Он передал английской “Интеллидженс сервис” имена ста пяти наших агентов. Всех их англичане выдворили из страны. – Помолчав, он продолжал: – Гораздо хуже другое. Лялин рассказал противнику о существовании Тринадцатого отдела. На протяжении нескольких лет нам удавалось скрывать существование подразделения, специализирующегося на террористических актах. Лялин раскрыл врагам имена наших сотрудников, работающих за рубежом, и всем им пришлось в спешке бежать, спасая свои жизни. Уже вечером все они оставили важнейшие города Европы и Америки. Надеюсь, им удастся добраться домой живыми.
– Я читал ваше личное дело, – ответил Яковлев.
* * *
– Если бы Гитлер был убит в 1939 году, то никакой мировой войны вовсе не было бы, – сказал страшно худой человек в гражданском костюме, который представился им под своим служебным псевдонимом – Октябрь. – Помните об этом. Превентивные акции против преступных элементов могут порой быть не только вполне простительны, но даже жизненно необходимы для защиты демократического общества, в котором вы живете.Дмитрий чувствовал, что лектор сам верит в каждое произнесенное им слово. У него было изможденное лицо аскета, печальные глаза, глядящие пристально и строго, прямой нос, от которого спускались вниз две глубокие морщины, окаймляющие большой рот, сомкнутый в горькой гримасе. Длинные седые волосы были зачесаны назад и спускались на воротник-стойку черной рубашки. Его лицо светилось каким-то внутренним огнем, отчего оно казалось одновременно зловещим и притягательным. У Дмитрия это лицо вызывало ассоциации и с религиозным мучеником, готовым взойти за свои убеждения на костер, и одновременно со святым отцом-инквизитором, который чувствует сострадание и боль, но тем не менее исполнен решимости именем Христа причинять невыносимые муки своим жертвам. Дмитрий даже подумал, что во времена больших чисток именно такие лица были у палачей.
– Ты знаешь, кто это такой? – шепотом спросил Дмитрий у своего соседа, долговязого, как журавль, белорусского парня по фамилии Табенкин.
– Мне сказали, что это сам генерал Судоплатов, который был заместителем начальника Пятого департамента до 1953 года, – также шепотом ответил ему Табенкин.
Это имя Дмитрию было знакомо.
– Не может быть! – возразил он. – Судоплатова расстреляли вскоре после ареста Берии.
Октябрь строго посмотрел на них.
– В качестве студентов, готовящихся к миссиям практического свойства, вы будете обсуждать и анализировать операции, проведенные вашими предшественниками-чекистами. Эти обсуждения, однако, не должны превращаться в академические семинары. – Он слегка улыбнулся. – Поэтому я начну с того, что расскажу вам о том, как я убил украинского реакционного лидера Коноваленко в Роттердаме в 1938 году...
Итак, лекции по истории Тринадцатого отдела начались с детального описания упаковки швейцарского шоколада, которая разнесла Коноваленко на клочки.
Дмитрий слушал эти кровавые захватывающие воспоминания с замиранием сердца. Он узнал о ликвидации десятков белоэмигрантов в Париже, Гамбурге, Нью-Йорке и Макао, о том, как в 1936 году в НКВД появилось “Управление мокрых дел”, сотрудники которого отыскали и прикончили в Мексике Льва Троцкого, о том, как департамент был переименован в Спецбюро, занимавшееся физическим устранением влиятельных эмигрантов в Австрии и Германии.
После расстрела Берии Спецбюро снова поменяло название, превратившись в Тринадцатый отдел. Самым удачливым и ловким его сотрудником был двадцатипятилетний украинец Богдан Сташинский. Октябрь рассказывал слушателям, что Сташинский пришел на эту работу добровольно в возрасте девятнадцати лет, а Дмитрию казалось, что, говоря о Сташинском, Октябрь пристально и внимательно смотрит на него.
Октябрь рассказал им, что в конце пятидесятых годов Сташинский убил в Мюнхене двух украинских националистов-эмигрантов – Льва Ребе и Степана Бандеру. В обоих случаях опытный убийца воспользовался дьявольским изобретением – электрическим пистолетом, стреляющим ампулами с синильной кислотой. Коснувшись человеческой кожи, ампулы сами собой взрывались.
Во время своей следующей лекции Октябрь продемонстрировал курсантам электрический пистолет. Каждый получил по стволу, и на протяжении двух часов курсанты занимались тем, что тренировались заряжать и разряжать оружие. Затем Октябрь вывел их на поляну в лесу, где к деревьям были привязаны пятнадцать собак. Рядом стояли двое солдат госбезопасности, но Октябрь отпустил обоих кивком головы. Открыв запирающийся на шифрованный замок свой атташе-кейс, он выдал каждому из курсантов по ампуле с синильной кислотой и по ампуле с противоядием. Никаких объяснений не требовалось.
– Кто хочет быть первым? – громко спросил Октябрь, оглядывая строй молодых людей своими темными глазами.
Дмитрий сделал шаг вперед и приблизился к одной из собак. Пес, огромный и дружелюбный датский дог, глядел ему в глаза, игриво помахивая хвостом. Дмитрий слегка наклонился к нему и нажал спусковой крючок. Вместо привычного грохота раздался лишь негромкий лязг. Это удивило его, хотя Октябрь и предупреждал, что пистолет бьет почти бесшумно. Огромный пес пошатнулся, завалился на бок, нелепо дрыгая лапами, и издох. Дмитрий торопливо вдохнул противоядие из второй ампулы и, отойдя в сторону и присев на бревно, закурил сигарету, дожидаясь остальных.
Остальные курсанты по очереди приканчивали своих псов в абсолютном молчании. Дмитрий думал, что Октябрь, должно быть, дает им почувствовать вкус и увидеть, сколь эффективно и легко в обращении это оружие.
Когда подошла очередь Табенкина, он не двинулся с места, словно окаменев. Лицо его стало смертельно бледным, а в глазах появилось беспомощно-глуповатое выражение. Дмитрий вскочил, вырвал из его руки пистолет и пристрелил последнего пса – немецкую овчарку с облезлой тусклой шерстью. Поворачиваясь назад, он заметил, что Октябрь задумчиво наблюдает за ним.
В тот же день Табенкин был исключен из Центра подготовки. В группе Морозова осталось только четырнадцать человек.
Примерно через неделю Октябрь вывез “неприкасаемых” – именно так они стали называть себя, посмотрев по телесети Центра американский сериал, – на секретный объект КГБ в районе Внукова, известный также под названием “Камара”, где разрабатывались смертоносные и в то же время практически не обнаружимые отравляющие вещества и яды. Там Октябрь провел их по лабораториям, где молчаливые исследователи в белых халатах подвергали морских свинок воздействию различных веществ.
– Изготовляемые ядовитые вещества должны отвечать двум требованиям, – объяснил Октябрь. – Во-первых, они должны убивать быстро и наверняка. Во-вторых, смерть должна выглядеть так, словно она произошла в силу естественных причин.
Когда один из курсантов оступился и непроизвольно оперся рукой о лабораторный стол, заставленный пробирками и колбами, Октябрь круто обернулся.
– Ничего не трогать! – резко предупредил он. – Иначе через несколько часов можете загнуться.
Курсанты обменялись взглядами, недоумевая, не шутит ли над ними преподаватель.
Экскурсия в лабораторию ядов завершала первый этап подготовки курсантов, когда они учились применять всякие хитроумные приспособления. Следующее занятие питомцев Октября было чисто практическим – использование в качестве оружия собственных рук. Пожилой, но крепкий еще чекист с огромными руками по фамилии Санакоев рассказывал курсантам о том, как был убит в Бухаресте изменник Агабеков. После подробного изложения мельчайших подробностей этого события Дмитрий поднял руку и задал вопрос:
– Откуда вам известны такие детали? Ведь считается, что в тот день Агабеков и его убийца были одни.
– Я и был его убийцей, – невозмутимо пояснил Санакоев.
* * *
Зима подходила к концу, когда Дмитрия вызвал к себе полковник Яковлев.– Скажите, Морозов, случалось ли вам практиковаться в наружном наблюдении? Дмитрий пожал плечами.
– Только в “Вышке”, обычный обязательный курс.
– Завтра у нас будут однодневные полевые занятия в Москве. Участвуют все курсанты. Каждый получит под опеку одного из установленных разведчиков, выбранного наугад. За ним надлежит следить на протяжении всего дня, после чего подробно доложить, чем упомянутый иностранец занимался весь день. Начнете завтра в шесть, так что сегодня лучше пораньше лечь.
Над Москвой вставал бледный рассвет, а от замерзшей Москвы-реки поднимался грязно-серый туман, медленно растекающийся по набережным и вползающий в промежутки между домами и прилегающие переулки. По улицам осторожно пробирались первые автомобили, объезжая сугробы у тротуаров и скользя по обледеневшим за ночь мостовым. Уличные фонари напоминали парящие в воздухе шары желтого света.
Старенький “ЗИС” занесло на скользком асфальте, и он едва не сбил с ног Дмитрия, пересекавшего Ленинский проспект. Дмитрий тоже поскользнулся, но чудом устоял и осторожным шагом преодолел оставшиеся несколько метров мостовой, отделявшие его от подъезда дома 74. Это мрачное и темное крыльцо в доме девятнадцатого века он выбрал в качестве наблюдательного пункта. Объектом его наблюдения был дом 78, заселенный в основном иностранцами Дмитрий должен был следить за неким Чарльзом Сент-Клером, канадским бизнесменом. Поначалу, правда, ему достался другой объект – итальянец, профессор, знаток искусства Возрождения, но один из “неприкасаемых”, Юрка Савонов, заболевавший накануне, к полуночи почувствовал себя совсем плохо. У него поднялась температура, и он был освобожден от участия в учениях, а его объект передали Дмитрию.
Откровенно говоря, Морозов был разочарован Итальянцы всегда нравились ему больше других, и он уже предвкушал, как будет следовать за профессором в его неспешном путешествии по московским музеям. Вместо этого ему предстояло следить за скучным канадцем – экспортером рыбы и икры. В Москве он представлял интересы монреальской компании “Делис дю Норд”, офис которой располагался на улице Горького. На фото в его личном деле Дмитрий увидел щегольски одетого мужчину в возрасте чуть старше пятидесяти лет с вьющимися каштановыми волосами, которые, как ему показалось, были крашеными. Холеное лицо украшали франтоватые усики, а глаза казались светлыми на смуглом лице. Как указывалось в фотокопии его канадского паспорта, глаза господина Сент-Клера были зеленого цвета.
Личное дело Сент-Клера вел Седьмой отдел Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой. В досье говорилось, что канадский мсье вел холостяцкую жизнь и отличался некоторыми привычками, которые обходились ему недешево. Сент-Клер любил модную яркую одежду, был неравнодушен к ювелирным украшениям, и его пальцы были унизаны массивными золотыми перстнями. Свободное время канадец проводил в московских валютных ресторанах. Был он и любителем балета и аккуратно посещал Большой театр почти каждую неделю.
Дмитрий поднял воротник тяжелого коричневого пальто, полученного специально для выполнения сегодняшнего задания. Город постепенно оживал под оранжевым диском солнца, поднявшегося над Ленинскими горами. Утренний морозный туман рассеялся, и Дмитрий смог разобрать огромный плакат, установленный на крыше противоположного здания: “Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!” В утреннем небе возник острый шпиль Московского университета, звезда на его вершине казалась тусклой из-за покрывавшей ее изморози.
По проспекту мчались многочисленные машины. Из подъездов домов стали появляться жители, зябко кутающиеся в пальто.
Рядом с Дмитрием неожиданно появился милиционер. Это был молодой парень с гладкими румяными щеками.
– Кого-нибудь ждете, товарищ?
Дмитрий небрежно взмахнул красной книжечкой сотрудника КГБ, полученной накануне. Милиционер сразу поскучнел и отошел. Милиция не любила КГБ – офицеры этого ведомства получали более высокие оклады, их лучше одевали и кормили, и, конечно же, они обладали гораздо большей властью.
В семь часов сорок пять минут Сент-Клер вышел из подъезда своего дома и подошел к “мерседесу” с шофером и с иностранными номерными знаками. На нем были бежевое пальто из теплой верблюжьей шерсти с меховым воротником и дорогая норковая шапка. Дмитрий снова пересек проспект и уселся в казенный побитый “запорожец”, полученный им также для сегодняшнего задания. Сент-Клер ехал на работу, и Дмитрий не торопился. Минут через двадцать он уже тормозил на улице Горького, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сент-Клер входит в представительство своей компании.
Отметив время выезда и время прибытия, Дмитрий припарковал машину у обочины и развалился на сиденье.
“Ну и скучища”, – думал он. Дмитрий был уверен, что до обеда Сент-Клер не появится, и ему ничего не оставалось, кроме томительного ожидания.
Канадец вышел из здания в двенадцать тридцать и пешком отправился к центру города. Он вел себя так, будто тоже читал отчеты ребят из “семерки”. Дмитрий вошел за ним во вращающиеся двери гостиницы “Национала” и снова вынужден был предъявить вооруженным милиционерам свое удостоверение КГБ. Только после этого его пропустили.
В ресторане “Русалка” Дмитрий заказал бутерброды с колбасой, исподтишка наблюдая за Сент-Клером, который расправлялся с дымящимся бифштексом на противоположном конце зала. Когда Сент-Клер закончил обедать, Дмитрий вышел на улицу вместе с ним.
Только после того, как они пересекли запруженную народом улицу Станиславского, Дмитрий сообразил, что канадец его заметил.
Поначалу в поведении Сент-Клера не было ничего странного, просто слегка изменилась походка. Затем последовали два ничем не мотивированных перехода улицы. Пару раз Сент-Клер задерживался у витрин и подолгу стоял, словно любуясь своим отражением.
Все это, однако, были давно известные шпионские приемы, и Дмитрий сомневался, что компания “Делис дю Норд” обучает своих сотрудников подобным штукам. Слегка насторожившись, Дмитрий продолжал преследовать Сент-Клера, умело применяющего приемы, не соответствующие занимаемому им положению.
Канадец вошел в большой гастроном на улице Горького, однако ничего не купил и вышел из магазина через второй выход на улицу Огарева. То же самое он проделал в кафе “Крымское”. Вскоре после этого он неожиданно развернулся и пошел в обратном направлении, так что Дмитрий был вынужден поспешно нырнуть в дверь книжного магазина. Сент-Клер не пытался стряхнуть его – теперь он возвращался в свою контору. Похоже, он просто хотел убедиться в том, что за ним следят.
Внезапно он вошел в телефонную будку, снял трубку и стал набирать номер. Это было в высшей степени странно. Для чего ему понадобилось звонить из уличного таксофона, когда представительство компании “Делис дю Норд” находилось в двухстах метрах от него? Может быть, он просто хотел воспользоваться линией, которая не прослушивается КГБ?..
Дмитрий смотрел, как Сент-Клер вешает трубку, идет по улице и возвращается прямиком в свою контору, не задерживаясь у витрин магазинов и не переходя на противоположную сторону. Он хотел было позвонить полковнику Яковлеву с предварительным докладом, так как поведение канадца казалось ему весьма подозрительным, но тщательно поразмыслив, он решил обождать со звонком. Может быть, Сент-Клер, почувствовав слежку, попытался удостовериться в этом, применяя приемы, о которых он читал в шпионских романах.
Незадолго до наступления темноты Дмитрий позвонил в службу прослушивания телефонов Второго Главного управления. Назвав себя, он спросил, не было ли каких-нибудь необычных исходящих звонков из кабинета Сент-Клера сегодня во второй половине дня.
– Нет, – ответила ему раздраженным низким голосом женщина – дежурный оператор, – никаких необычных звонков мы не зафиксировали... кроме звонка в театральную кассу. Клиент заказал место в Большом на вечернее представление “Жизели”.
Когда Дмитрий поинтересовался, чего же тут необычного, женщина, раздражаясь еще сильнее, объяснила.
– Он всегда заказывает билеты минимум за неделю. К тому же, судя по нашим материалам, на “Жизель” он ходил на прошлой неделе.
* * *
Когда поднялся занавес и начался первый акт “Жизели”, Дмитрий стоял в полутемной ложе, наблюдая за Сент-Клером. Канадец сидел в шестом ряду рядом с компанией шумных американцев.Попасть сюда оказалось проще простого. Дмитрий явился в театр за полчаса до начала спектакля, продемонстрировал администратору свое удостоверение и тут же получил все, что ему было необходимо. Магические три буквы “КГБ” сработали безотказно, и Дмитрий наслаждался своей властью, которая понемногу кружила ему голову.
В антракте Сент-Клер небрежно прошел по проходу между креслами и выбрался из зала. Дмитрий ринулся за ним, расталкивая посетителей локтями. Когда он наконец очутился в ярко освещенном фойе, канадца нигде не было видно. Дмитрий даже прошел в мужской туалет, но Сент-Клер как сквозь землю провалился. Его не было ни в вестибюле, ни в буфете, ни в раздевалке.
Дмитрий почувствовал признаки надвигающейся паники. Неужели Сент-Клер воспользовался толчеей, чтобы покинуть театр? Ему было ясно, что назавтра же он станет посмешищем всего Юрлова, когда там узнают, как легко обвел его вокруг пальца простой любитель.
Раздался звонок, призывающий зрителей на второй акт, и из бокового прохода появился Сент-Клер собственной персоной. Он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то удовлетворенным. Раздавив в высокой пепельнице толстую сигару, он вошел в зрительный зал и пробрался на свое место. Дмитрий, не спуская с него глаз, оставался в вестибюле, наблюдая за людьми, которые появлялись из того же коридора. В основном это были респектабельные супружеские пары, которые одна за другой спешили в зал, торопясь занять места. Когда прозвучал последний звонок и поток зрителей почти иссяк, в коридоре показался одинокий мужчина.
Дмитрий застыл на месте. Этого человека он знал, они встречались с ним несколько лет назад. Дмитрий помнил это красивое лицо, подбородок с ямочкой, шрам на скуле. Внезапно его осенило: это же полковник Калинин, офицер ГРУ, самый дружелюбный из членов государственной приемной комиссии, приезжавшей в детдом на собеседование с ним! Именно после его замечаний комиссия согласилась с тем, что лояльность Дмитрия не вызывает ни малейших сомнений.
Теперь же Дмитрий пристально уставился на полковника. Он не сомневался в том, что Олег Калинин тоже узнал его, так как, входя в зрительный зал, полковник улыбнулся ему и дружелюбно кивнул.
Теперь Дмитрий остался в пустынном фойе один. Интересно, что делал здесь Калинин? Неужели он встречался с Сент-Клером? Но ведь не меньше двух десятков человек тоже пришли с этой же стороны!..
Раздумывая об этом, Дмитрий медленно пошел по коридору. Он привел его к лестничному пролету, спускавшемуся на галерею, где были выставлены яркие афиши и большие фотографии со сценами из разных балетных спектаклей. В дальнем конце галереи он обнаружил две двери. Дмитрий подергал их, но обе двери оказались запертыми. Неужели у Калинина есть свой ключ? Может быть, он встречался с Сент-Клером в одной из этих комнат?
Нет, это предположение было уж слишком невероятным. Сент-Клер мог встречаться с любым человеком из двадцати с лишним мужчин и женщин, посетивших эту галерею.
После того как спектакль закончился, и Жизель с изяществом отошла в лучший мир, Дмитрий сопроводил Сент-Клера до его квартиры и поехал в Юрлове. Встреча с Калининым не шла у него из головы. Должен ли он упомянуть об этом в рапорте? Бросив тень необоснованных подозрений на офицера советской разведки, он рисковал многим: это могло стоить ему карьеры, если не головы. И он решил обдумать это еще раз, утром следующего дня, когда он должен будет готовить свой рапорт.
Однако его рапорт так никогда и не был написан.
– Морозов! Подъем!
Острое, зловещее лицо Октября выплыло из темноты в обрамлении тонких седых волос. “Мне снится плохой сон”, – подумал Дмитрий и отвернулся, стремясь укрыться от этого опаляющего взгляда, однако хриплый голос продолжал преследовать его, вторгаясь в сознание, подчиняя своей воле, своим приказам и распоряжениям, а в плечо впилась костлявая, сильная рука.
– Вставай! Одевайся! Форма парадная. Через десять минут быть у ворот. Повтори.
В своей неизменной черной рубашке, с нимбом развевающихся вокруг головы длинных седых волос, с лицом настолько худым, что оно напоминало череп, Октябрь походил на ангела смерти. Дмитрий сел на кровати, бессмысленно пялясь в темноту.
– Так точно, Октябрь! – Он повторил распоряжения своего наставника, однако тот уже склонился над его соседом по комнате Виктором Селецыным. Финн Арно Туоми – третий курсант, деливший с ними комнату, – уже одевался, действуя быстро и аккуратно.
Дмитрий отбросил одеяло. На часах было четыре часа пятнадцать минут. Октябрь уже исчез из комнаты, и Виктор просыпался, сыпля проклятиями.
– Твою мать! – гремел он. – Четыре утра! Черт бы побрал эту грёбаную школу, черт бы побрал грёбаную госбезопасность, черт бы побрал вас обоих, так вашу мать!
Последняя “мать” относилась к Арно с Дмитрием, которые снисходительно поглядывали на товарища.
Первой мыслью, пришедшей в голову Дмитрию, была мысль о войне, однако, когда около ворот Центра он увидел только “неприкасаемых”, он отказался от этой идеи. Должно быть, разразился правительственный кризис или кто-то умер. Он знал, что, когда умер Сталин, войска МГБ были размещены по всей Москве. Однако и это соображение не объясняло, почему среди ночи разбудили только их группу и почему остальные курсанты учебного Центра продолжают спокойно спать.
Снаружи, у самых ворот, стоял армейский “ЗИЛ”. Его двигатель негромко урчал и покашливал, а из выхлопной трубы тянулся синевато-белый дымок. Дмитрий вскарабкался в затянутый брезентом кузов и зябко ссутулился на скамейке в углу, закуривая сигарету. Виктор Селецын тяжело плюхнулся рядом с ним и проворчал:
– Готов поспорить, снова какое-то упражнение. Будь проклят тот день, когда мне встретился этот собачий сын Октябрь!
Когда все четырнадцать “неприкасаемых” забрались в кузов, грузовик взревел двигателем, загремел коробкой передач, зашипел гидравликой и тронулся. Они были слишком сонные, чтобы разговаривать, и в темноте кузова только тлели кончики нескольких сигарет. Когда машина проезжала через Юрлово, сонно залаяла собака, ее поддержали другие. Дмитрий раздавил недокуренную сигарету на полу и, завернувшись в шинель, продремал весь остаток пути.
Он проснулся, когда грузовик неожиданно резко затормозил. Луч мощного фонаря осветил кузов, скользнул по лицу Дмитрия и на мгновение ослепил его, вызвав в памяти ночь у каменоломни, когда он сражался с Кузьмой Буниным. Машина стояла у какой-то дорожной заставы. Очевидно, их остановили для проверки. Дмитрий слышал голоса, торопливые шаги, гул мощных моторов. Их грузовик тронулся с места и снова остановился, проехав совсем немного. Яркий свет, просачиваясь сквозь малейшие дыры в брезентовом тенте кузова, брызнул внутрь.
– Всем выйти! – раздалась резкая команда, и Дмитрий узнал хриплый голос их наставника.
Он выпрыгнул из кузова. Все вокруг было ярко освещено многочисленными мощными прожекторами и батареями красных, белых и синих огней, расположенных двумя ровными параллельными рядами на земле. Они были на взлетной полосе аэродрома. За их спинами высилось огромное здание терминала, выстроенного из бетона и стекла. Большинство окон было ярко освещено. На противоположной стороне взлетной полосы, в длинном здании, разделенном на открытые боксы, Дмитрий разглядел силуэты пожарных и буксировочных машин, а также несколько белых машин “скорой помощи”. Справа маячили в темноте огромные прямоугольные ангары, а на площадке по левую руку от них стояло несколько пассажирских самолетов. Один из них, принадлежавший, судя по надписи на борту, компании “Пан Американ”, обслуживали техники в светлых комбинезонах.
– Ё моё! – прошептал за спиной Дмитрия Селецын. – Это же Внуково!
В международном аэропорту кипела жизнь. То и дело проезжали военные грузовики, из которых выгружались солдаты в форме пограничных войск, немедленно занимая позиции внутри и вокруг здания аэровокзала. Милиционеры и люди в гражданском торопливо пробегали по летному полю. Громоздкие тягачи, взревев моторами, потянули от кишки перехода огромный лайнер, и сквозь высокие окна курсантам стало видно элегантное убранство депутатского зала.
– Взгляните-ка на флаги, – пробормотал Арно. Рядом с красным флагом СССР реяли на ветру огромные оранжево-бело-зеленые полотнища.
– Это чьи такие? – спросил Дмитрий.
– Индийские, – подсказал кто-то из темноты. – Индира Ганди прибывает с государственным визитом.
Арно и Дмитрий повернулись к Виктору Селецыну, и он не разочаровал их.
– Грёбаная Индира! – простонал он.
– Идите-ка за мной! – раздался совсем рядом резкий голос Октября.
Этот человек обладал, по-видимому, редкой и не слишком приятной способностью неожиданно возникать словно из-под земли, причем никто, как правило, не замечал, как и когда он приблизился. Придерживая на плечах развевающийся не по погоде легкий плащ. Октябрь ввел их в полутемный зал, похожий на зал отлета.
Курсанты сгрудились вокруг своего наставника.
– Московский центр постигла настоящая катастрофа. Офицер Тринадцатого отдела полковник Лялин оказался предателем, – сказал Октябрь, и его глаза странно блеснули в темноте. – Он передал английской “Интеллидженс сервис” имена ста пяти наших агентов. Всех их англичане выдворили из страны. – Помолчав, он продолжал: – Гораздо хуже другое. Лялин рассказал противнику о существовании Тринадцатого отдела. На протяжении нескольких лет нам удавалось скрывать существование подразделения, специализирующегося на террористических актах. Лялин раскрыл врагам имена наших сотрудников, работающих за рубежом, и всем им пришлось в спешке бежать, спасая свои жизни. Уже вечером все они оставили важнейшие города Европы и Америки. Надеюсь, им удастся добраться домой живыми.