Страница:
Здание Торгпредства исчезло. Вместо него Дмитрий увидел груду раздробленной штукатурки, кирпичей, разломанных бревен и мебели. Несколько сгорбленных человеческих фигур осторожно пробирались по обломкам, напоминая своими выпученными глазами и повадкой крабов. От всего здания уцелела только одна стена, крест-накрест исчерченная пыльными тенями – следами перекрытий, стен и лестничных пролетов. В левом верхнем углу, придавая руинам непотребный вид, на крошечном уступе стены белели чудом уцелевшие унитаз и биде.
Дмитрий приблизился к зданию на несколько шагов. Дождь хлестал его по лицу. Издалека донесся вой сирен, и вокруг неожиданно появилась уйма пожарных в касках, полицейских в мокрых блестящих плащах и белых машин “скорой помощи”. Мимо Дмитрия, направляясь к развалинам, пробежали врачи с носилками. Пронзительно кричала женщина. Кто-то набросил ему на плечи одеяло.
– Monsieur, vouz etes blesse! Вы ранены! – раздался совсем рядом озабоченный голос, но Дмитрий покачал головой, продолжая идти к развалинам.
Его разум начал потихоньку проясняться, и он попытался представить себе, что произошло. Мощный взрыв разнес здание на части, а воздушная волна настигла и перевернула его машину, убив Исламкулова. Дмитрий уцелел только потому, что в момент взрыва оказался в машине. Не позвони ему Дорио, он остался бы в своем кабинете и был бы сейчас похоронен под обломками здания. Как и многие из его людей...
Дмитрий увидел офицера французской полиции, склонившегося над кипой поврежденных бумаг, и вздрогнул.
“Архивы!” – подумал он, подзывая к себе одного из охранников. Этот светловолосый парень даже не был ранен, однако бродил по заваленному щебнем двору с выпученными безумными глазами и отвалившейся челюстью.
– Ты в порядке? – Дмитрию дважды пришлось повторить свой вопрос, прежде чем охранник услышал и понял его.
– Да, в порядке... Я ищу Гришу.
– Забудь о нем, – прошипел Дмитрий. – Французишки о нем позаботятся. Ты должен собрать всех уцелевших наших и собрать разлетевшиеся бумаги. Ясно?
Охранник и не думал подчиняться; на лице его было написано все то же тупое безразличие.
– Бумаги, документы, идиот! – заорал Дмитрий. – Французы не должны наложить на них лапу.
– Но Гриша...
– Я – подполковник Морозов. Я приказываю собрать все документы, которые валяются вокруг, недоумок. Живо!
– Слушаюсь, товарищ подполковник, – пробормотал охранник, слегка приходя в себя. Развернувшись, он нетвердой рысью побежал к развалинам.
У Дмитрия закружилась голова, и он опустился на обломок стены. В груди пульсировала острая боль; всякий раз, когда он делал вдох, будто острый нож вонзался в его легкие. “Должно быть, ударило о приборную доску, когда машина перевернулась”, – подумал Дмитрий и поморщился.
Мимо него пробегали санитары, таща носилки с неподвижными телами на них. Только один раз он услышал стон и увидел, как шевельнулась белая простыня – человек был еще жив.
Все, кто был внутри здания в момент взрыва, скорее всего погибли. Слава богу, что некоторые из его людей были на задании, “в поле”, разыскивая диссидентов и тех, с кем они должны были встречаться.
Двое пожарных отвели Дмитрия в кафе на противоположной стороне улицы, временами им буквально приходилось нести его. Там Дмитрия положили на сдвинутые стулья. Одежда его промокла насквозь, и он весь дрожал от холода, однако боль в груди улеглась, превратившись в тупую ломоту. С трудом он сел, и хозяин немедленно подал ему чашку куриного бульона и бокал бренди. От спиртного по всему телу распространилось блаженное тепло. Сражаясь с сонливостью, Дмитрий тупо уставился на репродукцию с картины Тулуз-Лотрека “Мулен Руж”, висевшую на стене. Тулуз-Лотрек нравился Татьяне. Однажды она даже сказала Дмитрию, что он похож на портрет поэта Аристида Бруана, принадлежащий кисти этого мастера.
Не прошло и нескольких минут, как в кафе пришел полицейский, которого интересовал адрес Дмитрия. Тот сообщил, что остановился в огромном “Конкорд-Лафайеттсе” в Порт Майо. Это было правдой. В больших отелях иностранцы не бросались в глаза и не привлекали к себе внимания. Оперативные работники никогда не останавливались в маленьких гостиницах, где их было легко запомнить.
Вскоре на полицейской машине Дмитрия доставили в гостиницу, где в его номере врач промыл ему раны и дал успокоительное.
Дмитрий проснулся поздно вечером от настойчивого стука в дверь. Он с трудом поднялся, все еще чувствуя легкое головокружение, однако боль прошла. Хромая, он приблизился к двери и открыл. Это был полицейский следователь, который пришел записать его показания. Игнорируя его вопросы, Дмитрий спросил о причине взрыва.
– Что это было? Бомба?
Француз удивленно посмотрел на него.
– Конечно, нет, что вы! – ответил он. – Произошла утечка газа. Труба проржавела, и в подвале скопился газ. Достаточно было электрической искры или спички... – Он пожал плечами, развел руки и наморщил лоб. – Произошел сильнейший взрыв. Это был просто несчастный случай, мосье.
Дмитрий припомнил странный резкий запах, который он почувствовал в воздухе сразу после взрыва. Конечно, это был газ, как он не догадался!
– Есть ли у вас что-то, что вы могли бы добавить? – спросил полицейский.
Дмитрий уставился на него.
– О, нет, – вымолвил он наконец. – Я уверен, что это действительно был несчастный случай, как вы и сказали. Просто утечка газа.
Не в силах сдерживаться, Дмитрий неожиданно и горько рассмеялся, и полицейский удивленно покосился на него. “Конечно, они ничего не найдут, – подумал Дмитрий. – Никакого взрывного устройства, никакой взрывчатки, никакого динамита. Просто утечка газа. Трагическое происшествие, обычный несчастный случай. Так они напишут в своих рапортах, прежде чем закрыть дело”.
Но он знал, что это не так. Только не в день годовщины смерти Татьяны! Только не в тот день, когда Дмитрия хитростью заманили в Париж, в его собственный кабинет, откуда он должен был руководить операцией. Теперь он был уверен, что между диссидентами и агентами ЦРУ не должно было состояться никакой встречи, что вся эта история была состряпана и доведена до сведения Октября для того, чтобы он послал Дмитрия в Париж, навстречу гибели.
Убийцы тщательно продумали и спланировали все, кроме одной мелкой детали – звонка Дорио, спасшего Дмитрию жизнь. Не могло быть никаких сомнений в том, что французы так и не установят личность человека, который пробил газовую трубу и опечатал подвал. Наверняка это был человек в желтой форме “Газ де Франс” или электрической компании. Кто бы это ни был, его никогда не найдут.
Однако Дмитрий догадывался, чьих это рук дело. Здесь постарался человек, который в октябре 1975 года добровольно вступил в ЦРУ, который закончил подготовку зимой этого года и который в настоящее время – как сообщалось в рапортах, хранящихся в московском кабинете Дмитрия, – работал в советском отделе Управления секретных операций ЦРУ. Этот человек лучше других знал, насколько сильно русские опасаются подрывной деятельности внутри собственной страны, и был уверен, что сведения о встрече диссидентов с сотрудниками ЦРУ в Париже заставят Дмитрия и его людей забегать как ошпаренных. Это был тот самый человек, который поклялся его уничтожить. Он нанес свой первый удар, за ним не замедлят последовать и другие, как только станет известно, что Дмитрий чудом уцелел.
“Алекс, вонючий подонок, – размышлял Дмитрий. – Я знаю, что это ты стоишь за всем этим. Я принимаю твой вызов. Теперь моя очередь. Настанет такой момент, когда ты пожалеешь, что Тоня Гордон родила тебя на свет, если только я не убью тебя прежде...”
Вот только его брат опять ускользнул!
Алекс стиснул зубы. Проклятие, он был так близок к успеху! По всем сведениям, Дмитрий должен был находиться в здании, когда в подвале взорвется газ. Но уж в следующий раз ему не избежать возмездия!
Алекс равнодушно подумал о телах, извлеченных из-под обломков. То, что он убил стольких люд ей, ничуть его не беспокоило. Почему, собственно, он должен казнить себя? Никто не принуждал их поступать на службу в КГБ.
Два года назад сознание того, что он послужил причиной гибели девятнадцати человек, ужаснуло бы Алекса. Но это было в другой жизни, когда Татьяна еще была жива. Он сам тогда был совсем другим человеком. “...Романтиком”, – подумал Алекс с глубоким отвращением к себе тогдашнему. И все же фотографии изувеченных трупов, увиденные им в газетах, продолжали стоять у него перед глазами.
В аэропорту Далласа его встретил Гримальди. Он отвез Алекса в Лэнгли и торжественно ввел его в апартаменты на седьмом этаже, где уже собрались все руководители Управления секретных операций, явившиеся сюда, по образному выражению Гримальди, “за своей пинтой крови”.
– Мы гордимся вами, – заявил Гримальди, засовывая большие пальцы рук за проймы шелкового жилета. – Это был мощнейший удар. И, что еще более важно, мы не оставили никаких следов. Никто не сможет доказать, что это не была утечка газа.
Он подал Алексу бокал с водкой, налил себе коньяку и затянулся толстой сигарой.
– Все прошло блестяще, Алекс. Тебя ждет большое будущее. Первая операция за рубежом – и европейской штаб-квартиры Тринадцатого отдела как не бывало! Чтобы оправиться от такого удара, КГБ потребуется несколько лет. Архив уничтожен, девятнадцать агентов погибло...
– Один человек уцелел, – перебил Алекс. – Тот самый, смерти которого я желал больше всего.
– Ничего, достанешь его в следующий раз, – успокоил Гримальди, выпуская к потолку колечко дыма. – Ты же только начал.
Алекс кивнул. Он действительно едва-едва начал. Больше года ушло у него на занятия в Вашингтонском учебном центре и сокращенную программу физической подготовки на “Ферме”. Он был на несколько лет старше большинства курсантов, однако ни у кого из них не было столь серьезных побудительных причин отдавать учебе всего себя.
Занятия в Вашингтоне представляли собой обычную скучную рутину разведки – техника шпионажа, шифровка, передача и расшифровка сообщений, семинары по геополитическим проблемам и иностранным спецслужбам, во время которых Алекс отчаянно скучал. Зато на “ферме” он буквально наслаждался физическими нагрузками и стрелковыми упражнениями, но больше всего ему нравились занятия рукопашным боем.
Когда его подготовка была наконец закончена, Алекс поступил в секретное подразделение “Редвуд”, где работал и Гримальди.
Подразделение “Редвуд” входило в состав советского отдела Управления секретных операций и занималось практическим противодействием КГБ. Алексу, правда, предлагали занять более высокую должность аналитика в Отделе оперативной разведки, однако он отверг это предложение. Он был преисполнен решимости отомстить Дмитрию, а это можно было воплотить в жизнь, будучи оперативным работником. Лицо брата по-прежнему ни на мгновение не меркло в его памяти, и по ночам он часто просыпался весь в поту, ощущая клокочущую черную ненависть.
Его назначение на должность оперативного агента в самом начале карьеры само по себе было неплохим достижением, однако Алексу не с кем было поделиться своими успехами. Клаудии его работа была не по душе; она подозревала, что Алекс продолжает свою вендетту. По обоюдному молчаливому согласию они не обсуждали его службу, и это охладило отношения между ними. Как бы там ни было, но в остальном их брак выглядел вполне благополучно. Клаудия больше не разъезжала по стране столько, сколько в начале своей работы: она договорилась, что пару лет не станет много работать, чтобы побыть с ребенком. Теперь много времени у нее отнимало рисование: Клаудия писала прозрачные легкие акварели, напоминающие Алексу работы французской художницы Марии Лауренси.
Нина, напротив, вела себя с ним открыто враждебно. Она часто говорила Алексу, что не понимает, как он посмел поднять руку против страны, в которой родился. Алекс, правда, так и не признался ей, что работает в ЦРУ, сочинив убедительную историю об исследовательском отделе Государственного департамента, однако Нина видела его насквозь. Она часто звонила Клаудии, с которой у нее наконец-то установились теплые отношения, и временами Алексу казалось, что обе женщины готовы выступить против него единым фронтом.
Несмотря на свою любовь к Клаудии, Алекс чувствовал себя очень одиноким. Естественно, он не мог оплакивать погибшую Татьяну на плече законной жены, и единственным человеком, с которым Алекс мог бы поделиться своим горем, была Нина. Но Нина постепенно отдалялась от него.
С того самого дня, как он стал работать на ЦРУ, Алекс потерял покой. Он не мог сосредоточиться на чтении, не мог даже слушать музыку, и единственными моментами, когда он отдыхал душой, были часы, проведенные в домике на Чеви Чейз с маленькой Тоней. Он строил ей смешные рожи, кормил, менял пеленки, постоянно ища в ее чистых голубых глазах выражение беззащитности, столь присущее Татьяне.
– Поздравляем и тебя, Наполеон, – сказал узкоплечий черноволосый человек, и его голос вернул Алекса к реальности.
– Спасибо, – откликнулся Гримальди. – Это еще не официально, Нед, но все равно спасибо.
– Что не официально? – поинтересовался Алекс, но Нед усмехнулся и отошел.
– Знаешь ли, – сказал ему Гримальди с тщательно разыгранным безразличием, – старина Вине Мортон уходит из советского отдела, а я должен буду занять его место. Мне кажется, что такое решение было принято отчасти из-за твоего успеха, Алекс. На этот пост был и еще один кандидат, может быть, ты знаешь его – это Ральф Раек...
Алекс кивнул.
– ...Но после Парижа было решено назначить именно меня, так что благодаря устроенной тобой утечке газа я займу кресло главы отдела. А ты... – Гримальди указал на Алекса сигарой словно королевским скипетром и сверкнул зелеными глазами. – Как только проработаешь в фирме положенный год – станешь моим заместителем. Тогда у тебя в руках окажется достаточно власти, чтобы стереть в порошок своего возлюбленного братца.
– У меня несколько иные планы, – возразил Алекс, пристально глядя на Гримальди. – Через пару месяцев я собираюсь заманить Дмитрия в Бонн. Я уже знаю, какая потребуется приманка. На этот раз ему не уйти от меня.
Улыбка на лице Гримальди медленно растаяла.
– Ты, как я погляжу, времени даром не теряешь, – сказал он. – А тебе не приходило в голову, что, пока ты планируешь похороны Дмитрия, он может успеть подготовить твои?
– Нина? Нина Александровна?
– Да, – ответила Нина по-русски. Вот уже пятьдесят лет ее никто не называл по имени и отчеству.
– С вами хотят поговорить, – сказал тоже по-русски незнакомый голос. – Это ваш старый знакомый. Одну минуточку...
А затем в трубке зазвучал старческий, надтреснутый голос:
– Нина, Ниночка, это ты?
Колени у Нины подогнулись, и она упала в ближайшее кресло. Этот голос она узнала бы всегда. Всю жизнь она ждала того момента, когда услышит его снова.
– Саша? – прошептала она. – Саша...
– Да, это я. Как ты там, любимая?
– Боже мой, Саша, я просто не верю... Ты живой... – Он снова назвал ее “любимой”, как будто не было всех этих долгих лет. – Где ты?
– В Москве. У меня все хорошо. А как ты?
– Да, конечно, – сумела выговорить она, одновременно плача и смеясь. – Как ты меня нашел?
Она готова была поклясться, что он тоже плачет. Он что-то сказал, она не разобрала.
– Кто эта женщина? – спросила она, приготовившись выслушать неприятную новость.
– Какая женщина?
– Которая позвала меня к телефону?
Саша рассмеялся.
– Соседка. Я боялся испугать тебя – все-таки мы уже не очень молодые – вот и попросил Марию Федоровну, чтобы она первой поговорила с тобой. Она уже ушла.
– Поблагодари ее от меня, – сказала Нина и облегченно рассмеялась. – Ты можешь говорить, или нужно чтобы я тебе перезвонила? Международный разговор стоит очень дорого.
– Нет, все в порядке. На этот разговор я готов истратить все свои сбережения.
– Сашенька, дорогой, расскажи мне, что с тобой было? Как ты жил все это время?
Он был готов рассказать ей все, но не по телефону. Наконец ему в руки попала книга о нем – почти через три года после того, как она была издана в Англии. В книге он нашел ее имя.
Ему пришлось позвонить в Лондон, автору этой книги. У него он узнал ее адрес и номер телефона. Собственно говоря, издатели звонили ему из Лондона еще раз, они были очень рады, что он наконец отыскался. Лондонское телевидение собирается сделать о нем передачу, специальную программу, и они приглашают его в Великобританию. И еще Саша Колодный сказал: “Ты только возьми себя в руки, Ниночка, и не спеши говорить “нет!”, но устроители передачи хотят пригласить и тебя, чтобы мы встретились почти через шестьдесят лет после разлуки”.
Нина была потрясена.
– Они оплатят мою поездку в Лондон?
“Да, – ответил Саша, – не только перелет, но и недельное пребывание в Лондоне, и все это будет в январе. Ведущий хотел, чтобы мы вместе появились на экране и ответили на вопросы о нашей юности”.
Нина была согласна. Она ответила, что готова приехать в Лондон в январе, потому что ей очень хотелось увидеть его. Смеясь, она сказала ему, что щиплет себя за руки, чтобы убедиться – все это не сон, все это происходит на самом деле. Она боялась проснуться, боялась, что в любой момент голос в трубке может исчезнуть, словно его никогда не было.
Саша тоже рассмеялся и попросил никому не говорить об их планах, объяснив это тем, что британские продюсеры хотят сделать сюрприз своим зрителям. И снова Нина не могла не согласиться, в этом требовании был определенный смысл.
– После того как тебя покажут по телевизору, они распродадут весь тираж и закажут новый, – хихикнула Нина. – Ты станешь знаменит, богат... Сашка Колодный – капиталист!
Они обменялись еще несколькими фразами, и на этом разговор закончился. В эту ночь Нина не спала, да ей и не хотелось. Несколько часов она просидела у окна в темной комнате, думая о нем. Их непродолжительный разговор пробудил в ней огромную радость, счастье переполняло ее. Жизнь казалась Нине прекрасной, и она снова чувствовала себя молодой. Она даже негромко напела несколько тактов из известного цыганского романса “Очи черные”, который когда-то пел для нее Саша.
– Это буржуазная песня, – говорил он, – но когда я смотрю на тебя, мне хочется сказать именно это и именно такими словами.
“Прекрати эту чушь, – выбранила себя Нина. – Ты уже старуха, тебе семьдесят пять лет, а ему – все восемьдесят!” И все же для нее он остался все тем же молодым, красивым кавалеристом с озорными глазами и непослушными светлыми волосами. Все годы, прошедшие с его отъезда, ее жизнь с Самуэлем, скитания по земле Палестины, переезд в Америку – все вдруг потеряло всякое значение. Осталось только одно – скоро она снова будет с Сашей, с ее Сашей.
Интересно, был ли он женат? Давно ли овдовел? Есть ли у него дети? Об этом он ничего не сказал. Собственно, это было уже и не важно. Каждый из них уже прожил собственную жизнь. Важно было то, что после стольких лет он снова назвал ее “моя любовь”. И он тоже плакал – как и сама Нина – плакал от счастья.
Она испытала огромное желание немедленно позвонить кому-нибудь, поделиться потрясающими новостями. Она начала было набирать телефон Алекса, но потом вдруг передумала. Нет, решила она, сейчас она ничего ему говорить не будет. Он работает в ЦРУ, он поднимет шум вокруг всего этого дела и испортит ей все ее волшебное приключение. Она вообще никому ничего не скажет; если что-то просочится в газеты, это может повредить Саше. Алексу и Клаудии она объяснит, что хочет побывать в Европе, один-единственный раз в своей жизни. В конце концов, она тоже имеет право на подобную роскошь.
Ее план сработал превосходно. Алекс ничего не заподозрил, когда она сказала ему, что уедет на пару недель в Европу. Напротив, он и Клаудия даже обрадовались за нее.
– Это замечательно, Ниночка, – сказал ей по телефону Алекс, впервые за прошедший год не раздражаясь и не пытаясь оспорить ее решения. – Съезди, перемени обстановку, развлекись.
Он даже предложил ей денег на расходы, но Нина гордо отказалась.
Клаудия тоже была за нее рада. Она вообще оказалась довольно приятной девушкой, а после того как ее стараниями Алекс благополучно выкарабкался после трагического инцидента с наездом, Нина и Клаудия стали очень близки. Прошлое было забыто. После того как Клаудия родила Тоню, прелестную маленькую дочурку, Нина совсем растаяла. В девочке Нина и вовсе души не чаяла.
В середине декабря Нине позвонили из представительства авиакомпании “Бритиш Эйрвейз”. Приятный женский голос сообщил, что они получили ее оплаченный билет до Лондона и обратно. Вылет из Нью-Йорка – 21 января, дата возвращения не определена. Не могла бы она заехать и забрать его?
Офис авиакомпании располагался в Манхэттене, на Пятой авеню. Незадолго до Рождества Нина, одевшись в свою самую лучшую одежду – лакированные туфли и бежевое пальто, купленное специально для Лондона, – доехала на подземке до Манхэттена и зашла в офис “Бритиш Эйрвейз”. Там ей без проволочек вручили пластиковый конверт с документами, которые давно были приготовлены для нее. Несколько позднее, остановившись пообедать в уютном китайском ресторанчике вдали от Пятой авеню, Нина внимательно рассмотрела свой билет.
Саша еще раз позвонил ей из Москвы, чтобы убедиться, что у нее все в порядке. 21 января Нина на такси прибыла в аэропорт имени Кеннеди.
– Я чувствую себя миллионершей, – со счастливым видом поделилась она с Алексом, прилетевшим из Вашингтона специально, чтобы проводить ее.
– Будь осторожна, Ниночка, – сказал он, целуя ее. – Самое главное – опасайся лондонских мужчин: они опасны, им очень нравятся такие женщины, как ты.
“Бог ты мой, – подумала Нина. – Если бы я могла сказать тебе...”
Терпение ее иссякало, она не могла дождаться, когда наконец увидит его. Очередь на паспортный контроль казалась ей самой длинной в мире, не менее мучительным было и ожидание багажа, который грузил на ее тележку привлекательный молодой человек. Когда она наконец вышла в зал прилета, ее Саши нигде не было видно.
Нина нерешительно стояла в толпе куда-то спешащих пассажиров, встречающих, водителей, носильщиков и сотрудников различных авиакомпаний. Ласкающий слух мягкий голос в громкоговорителях объявил посадку на рейс “Алиталии” до Рима, затем повторил то же самое на мелодичном итальянском. Крупные заголовки в газетах на прилавке неподалеку от нее кричали о грядущей встрече президентов Картера и Садата с премьер-министром Израиля Бегином.
– Госпожа Крамер?
Нина резко обернулась. Рядом с ней стоял розовощекий джентльмен, типичный англичанин, одетый в темный костюм, рубашку с жестким воротничком и полосатый галстук. В левой руке он держал книгу о Саше.
– Да, я – Нина Крамер.
Незнакомец слегка поклонился.
– Я – Дерек Слоан из издательства “Грэхэм и Дикинсон”. Это мы опубликовали исследование о жизни Александра Колодного.
– Да, конечно, – Нина церемонно пожала ему руку. – Как поживаете?
– Надеюсь, ваш полет проходил приятно?
– Да, благодарю вас, – механически ответила Нина, снова оглядываясь по сторонам. В ее душу закралось нехорошее предчувствие.
– Весьма сожалею, – сказал Слоан, – но господин Колодный задерживается. В последнее время ему немного нездоровилось и...
– Он заболел? – в тревоге перебила Нина.
– Нет, не думаю, – Слоан взялся за ее тележку и подтолкнул к выходу. – Он должен прибыть сегодня, вечерним рейсом Аэрофлота из Москвы. Позвольте мне пока отвезти вас в отель, где вы смогли бы пообедать и отдохнуть. Должно быть, вы очень устали.
Дмитрий приблизился к зданию на несколько шагов. Дождь хлестал его по лицу. Издалека донесся вой сирен, и вокруг неожиданно появилась уйма пожарных в касках, полицейских в мокрых блестящих плащах и белых машин “скорой помощи”. Мимо Дмитрия, направляясь к развалинам, пробежали врачи с носилками. Пронзительно кричала женщина. Кто-то набросил ему на плечи одеяло.
– Monsieur, vouz etes blesse! Вы ранены! – раздался совсем рядом озабоченный голос, но Дмитрий покачал головой, продолжая идти к развалинам.
Его разум начал потихоньку проясняться, и он попытался представить себе, что произошло. Мощный взрыв разнес здание на части, а воздушная волна настигла и перевернула его машину, убив Исламкулова. Дмитрий уцелел только потому, что в момент взрыва оказался в машине. Не позвони ему Дорио, он остался бы в своем кабинете и был бы сейчас похоронен под обломками здания. Как и многие из его людей...
Дмитрий увидел офицера французской полиции, склонившегося над кипой поврежденных бумаг, и вздрогнул.
“Архивы!” – подумал он, подзывая к себе одного из охранников. Этот светловолосый парень даже не был ранен, однако бродил по заваленному щебнем двору с выпученными безумными глазами и отвалившейся челюстью.
– Ты в порядке? – Дмитрию дважды пришлось повторить свой вопрос, прежде чем охранник услышал и понял его.
– Да, в порядке... Я ищу Гришу.
– Забудь о нем, – прошипел Дмитрий. – Французишки о нем позаботятся. Ты должен собрать всех уцелевших наших и собрать разлетевшиеся бумаги. Ясно?
Охранник и не думал подчиняться; на лице его было написано все то же тупое безразличие.
– Бумаги, документы, идиот! – заорал Дмитрий. – Французы не должны наложить на них лапу.
– Но Гриша...
– Я – подполковник Морозов. Я приказываю собрать все документы, которые валяются вокруг, недоумок. Живо!
– Слушаюсь, товарищ подполковник, – пробормотал охранник, слегка приходя в себя. Развернувшись, он нетвердой рысью побежал к развалинам.
У Дмитрия закружилась голова, и он опустился на обломок стены. В груди пульсировала острая боль; всякий раз, когда он делал вдох, будто острый нож вонзался в его легкие. “Должно быть, ударило о приборную доску, когда машина перевернулась”, – подумал Дмитрий и поморщился.
Мимо него пробегали санитары, таща носилки с неподвижными телами на них. Только один раз он услышал стон и увидел, как шевельнулась белая простыня – человек был еще жив.
Все, кто был внутри здания в момент взрыва, скорее всего погибли. Слава богу, что некоторые из его людей были на задании, “в поле”, разыскивая диссидентов и тех, с кем они должны были встречаться.
Двое пожарных отвели Дмитрия в кафе на противоположной стороне улицы, временами им буквально приходилось нести его. Там Дмитрия положили на сдвинутые стулья. Одежда его промокла насквозь, и он весь дрожал от холода, однако боль в груди улеглась, превратившись в тупую ломоту. С трудом он сел, и хозяин немедленно подал ему чашку куриного бульона и бокал бренди. От спиртного по всему телу распространилось блаженное тепло. Сражаясь с сонливостью, Дмитрий тупо уставился на репродукцию с картины Тулуз-Лотрека “Мулен Руж”, висевшую на стене. Тулуз-Лотрек нравился Татьяне. Однажды она даже сказала Дмитрию, что он похож на портрет поэта Аристида Бруана, принадлежащий кисти этого мастера.
Не прошло и нескольких минут, как в кафе пришел полицейский, которого интересовал адрес Дмитрия. Тот сообщил, что остановился в огромном “Конкорд-Лафайеттсе” в Порт Майо. Это было правдой. В больших отелях иностранцы не бросались в глаза и не привлекали к себе внимания. Оперативные работники никогда не останавливались в маленьких гостиницах, где их было легко запомнить.
Вскоре на полицейской машине Дмитрия доставили в гостиницу, где в его номере врач промыл ему раны и дал успокоительное.
Дмитрий проснулся поздно вечером от настойчивого стука в дверь. Он с трудом поднялся, все еще чувствуя легкое головокружение, однако боль прошла. Хромая, он приблизился к двери и открыл. Это был полицейский следователь, который пришел записать его показания. Игнорируя его вопросы, Дмитрий спросил о причине взрыва.
– Что это было? Бомба?
Француз удивленно посмотрел на него.
– Конечно, нет, что вы! – ответил он. – Произошла утечка газа. Труба проржавела, и в подвале скопился газ. Достаточно было электрической искры или спички... – Он пожал плечами, развел руки и наморщил лоб. – Произошел сильнейший взрыв. Это был просто несчастный случай, мосье.
Дмитрий припомнил странный резкий запах, который он почувствовал в воздухе сразу после взрыва. Конечно, это был газ, как он не догадался!
– Есть ли у вас что-то, что вы могли бы добавить? – спросил полицейский.
Дмитрий уставился на него.
– О, нет, – вымолвил он наконец. – Я уверен, что это действительно был несчастный случай, как вы и сказали. Просто утечка газа.
Не в силах сдерживаться, Дмитрий неожиданно и горько рассмеялся, и полицейский удивленно покосился на него. “Конечно, они ничего не найдут, – подумал Дмитрий. – Никакого взрывного устройства, никакой взрывчатки, никакого динамита. Просто утечка газа. Трагическое происшествие, обычный несчастный случай. Так они напишут в своих рапортах, прежде чем закрыть дело”.
Но он знал, что это не так. Только не в день годовщины смерти Татьяны! Только не в тот день, когда Дмитрия хитростью заманили в Париж, в его собственный кабинет, откуда он должен был руководить операцией. Теперь он был уверен, что между диссидентами и агентами ЦРУ не должно было состояться никакой встречи, что вся эта история была состряпана и доведена до сведения Октября для того, чтобы он послал Дмитрия в Париж, навстречу гибели.
Убийцы тщательно продумали и спланировали все, кроме одной мелкой детали – звонка Дорио, спасшего Дмитрию жизнь. Не могло быть никаких сомнений в том, что французы так и не установят личность человека, который пробил газовую трубу и опечатал подвал. Наверняка это был человек в желтой форме “Газ де Франс” или электрической компании. Кто бы это ни был, его никогда не найдут.
Однако Дмитрий догадывался, чьих это рук дело. Здесь постарался человек, который в октябре 1975 года добровольно вступил в ЦРУ, который закончил подготовку зимой этого года и который в настоящее время – как сообщалось в рапортах, хранящихся в московском кабинете Дмитрия, – работал в советском отделе Управления секретных операций ЦРУ. Этот человек лучше других знал, насколько сильно русские опасаются подрывной деятельности внутри собственной страны, и был уверен, что сведения о встрече диссидентов с сотрудниками ЦРУ в Париже заставят Дмитрия и его людей забегать как ошпаренных. Это был тот самый человек, который поклялся его уничтожить. Он нанес свой первый удар, за ним не замедлят последовать и другие, как только станет известно, что Дмитрий чудом уцелел.
“Алекс, вонючий подонок, – размышлял Дмитрий. – Я знаю, что это ты стоишь за всем этим. Я принимаю твой вызов. Теперь моя очередь. Настанет такой момент, когда ты пожалеешь, что Тоня Гордон родила тебя на свет, если только я не убью тебя прежде...”
* * *
Сидя в самолете, совершавшем рейс в Вашингтон, Алекс пребывал в приподнятом настроении. Его план сработал превосходно. Униформа компании “Электриситэ де Франс” послужила прекрасным прикрытием для группы из трех агентов, которые проникли в здание Торгпредства по его приказу. Люди, особенно советские, уважают людей в форме, с официальными бумагами в кармане. Пожалуй, и в будущем можно будет пользоваться подобным прикрытием. И всегда надо действовать так же стремительно, как в этот раз. Вся операция, когда его агенты пробили ржавую газовую трубу, установили пластиковый таймер, от которого после взрыва не должно было остаться ни одной детали, и опечатали подвал, заняла меньше пятнадцати минут. Все было просто, может быть, даже слишком просто.Вот только его брат опять ускользнул!
Алекс стиснул зубы. Проклятие, он был так близок к успеху! По всем сведениям, Дмитрий должен был находиться в здании, когда в подвале взорвется газ. Но уж в следующий раз ему не избежать возмездия!
Алекс равнодушно подумал о телах, извлеченных из-под обломков. То, что он убил стольких люд ей, ничуть его не беспокоило. Почему, собственно, он должен казнить себя? Никто не принуждал их поступать на службу в КГБ.
Два года назад сознание того, что он послужил причиной гибели девятнадцати человек, ужаснуло бы Алекса. Но это было в другой жизни, когда Татьяна еще была жива. Он сам тогда был совсем другим человеком. “...Романтиком”, – подумал Алекс с глубоким отвращением к себе тогдашнему. И все же фотографии изувеченных трупов, увиденные им в газетах, продолжали стоять у него перед глазами.
В аэропорту Далласа его встретил Гримальди. Он отвез Алекса в Лэнгли и торжественно ввел его в апартаменты на седьмом этаже, где уже собрались все руководители Управления секретных операций, явившиеся сюда, по образному выражению Гримальди, “за своей пинтой крови”.
– Мы гордимся вами, – заявил Гримальди, засовывая большие пальцы рук за проймы шелкового жилета. – Это был мощнейший удар. И, что еще более важно, мы не оставили никаких следов. Никто не сможет доказать, что это не была утечка газа.
Он подал Алексу бокал с водкой, налил себе коньяку и затянулся толстой сигарой.
– Все прошло блестяще, Алекс. Тебя ждет большое будущее. Первая операция за рубежом – и европейской штаб-квартиры Тринадцатого отдела как не бывало! Чтобы оправиться от такого удара, КГБ потребуется несколько лет. Архив уничтожен, девятнадцать агентов погибло...
– Один человек уцелел, – перебил Алекс. – Тот самый, смерти которого я желал больше всего.
– Ничего, достанешь его в следующий раз, – успокоил Гримальди, выпуская к потолку колечко дыма. – Ты же только начал.
Алекс кивнул. Он действительно едва-едва начал. Больше года ушло у него на занятия в Вашингтонском учебном центре и сокращенную программу физической подготовки на “Ферме”. Он был на несколько лет старше большинства курсантов, однако ни у кого из них не было столь серьезных побудительных причин отдавать учебе всего себя.
Занятия в Вашингтоне представляли собой обычную скучную рутину разведки – техника шпионажа, шифровка, передача и расшифровка сообщений, семинары по геополитическим проблемам и иностранным спецслужбам, во время которых Алекс отчаянно скучал. Зато на “ферме” он буквально наслаждался физическими нагрузками и стрелковыми упражнениями, но больше всего ему нравились занятия рукопашным боем.
Когда его подготовка была наконец закончена, Алекс поступил в секретное подразделение “Редвуд”, где работал и Гримальди.
Подразделение “Редвуд” входило в состав советского отдела Управления секретных операций и занималось практическим противодействием КГБ. Алексу, правда, предлагали занять более высокую должность аналитика в Отделе оперативной разведки, однако он отверг это предложение. Он был преисполнен решимости отомстить Дмитрию, а это можно было воплотить в жизнь, будучи оперативным работником. Лицо брата по-прежнему ни на мгновение не меркло в его памяти, и по ночам он часто просыпался весь в поту, ощущая клокочущую черную ненависть.
Его назначение на должность оперативного агента в самом начале карьеры само по себе было неплохим достижением, однако Алексу не с кем было поделиться своими успехами. Клаудии его работа была не по душе; она подозревала, что Алекс продолжает свою вендетту. По обоюдному молчаливому согласию они не обсуждали его службу, и это охладило отношения между ними. Как бы там ни было, но в остальном их брак выглядел вполне благополучно. Клаудия больше не разъезжала по стране столько, сколько в начале своей работы: она договорилась, что пару лет не станет много работать, чтобы побыть с ребенком. Теперь много времени у нее отнимало рисование: Клаудия писала прозрачные легкие акварели, напоминающие Алексу работы французской художницы Марии Лауренси.
Нина, напротив, вела себя с ним открыто враждебно. Она часто говорила Алексу, что не понимает, как он посмел поднять руку против страны, в которой родился. Алекс, правда, так и не признался ей, что работает в ЦРУ, сочинив убедительную историю об исследовательском отделе Государственного департамента, однако Нина видела его насквозь. Она часто звонила Клаудии, с которой у нее наконец-то установились теплые отношения, и временами Алексу казалось, что обе женщины готовы выступить против него единым фронтом.
Несмотря на свою любовь к Клаудии, Алекс чувствовал себя очень одиноким. Естественно, он не мог оплакивать погибшую Татьяну на плече законной жены, и единственным человеком, с которым Алекс мог бы поделиться своим горем, была Нина. Но Нина постепенно отдалялась от него.
С того самого дня, как он стал работать на ЦРУ, Алекс потерял покой. Он не мог сосредоточиться на чтении, не мог даже слушать музыку, и единственными моментами, когда он отдыхал душой, были часы, проведенные в домике на Чеви Чейз с маленькой Тоней. Он строил ей смешные рожи, кормил, менял пеленки, постоянно ища в ее чистых голубых глазах выражение беззащитности, столь присущее Татьяне.
– Поздравляем и тебя, Наполеон, – сказал узкоплечий черноволосый человек, и его голос вернул Алекса к реальности.
– Спасибо, – откликнулся Гримальди. – Это еще не официально, Нед, но все равно спасибо.
– Что не официально? – поинтересовался Алекс, но Нед усмехнулся и отошел.
– Знаешь ли, – сказал ему Гримальди с тщательно разыгранным безразличием, – старина Вине Мортон уходит из советского отдела, а я должен буду занять его место. Мне кажется, что такое решение было принято отчасти из-за твоего успеха, Алекс. На этот пост был и еще один кандидат, может быть, ты знаешь его – это Ральф Раек...
Алекс кивнул.
– ...Но после Парижа было решено назначить именно меня, так что благодаря устроенной тобой утечке газа я займу кресло главы отдела. А ты... – Гримальди указал на Алекса сигарой словно королевским скипетром и сверкнул зелеными глазами. – Как только проработаешь в фирме положенный год – станешь моим заместителем. Тогда у тебя в руках окажется достаточно власти, чтобы стереть в порошок своего возлюбленного братца.
– У меня несколько иные планы, – возразил Алекс, пристально глядя на Гримальди. – Через пару месяцев я собираюсь заманить Дмитрия в Бонн. Я уже знаю, какая потребуется приманка. На этот раз ему не уйти от меня.
Улыбка на лице Гримальди медленно растаяла.
– Ты, как я погляжу, времени даром не теряешь, – сказал он. – А тебе не приходило в голову, что, пока ты планируешь похороны Дмитрия, он может успеть подготовить твои?
* * *
Около полуночи в гостиной зазвонил телефон. Нина только что заснула. Вздрогнув от неожиданности, она проснулась и заторопилась сквозь темноту, вздрагивая от ночной прохлады в своей тонкой рубашке. Еще до того, как снять трубку, она почувствовала что за этим странным звонком стоит что-то необычное. Далекий женский голос спросил:– Нина? Нина Александровна?
– Да, – ответила Нина по-русски. Вот уже пятьдесят лет ее никто не называл по имени и отчеству.
– С вами хотят поговорить, – сказал тоже по-русски незнакомый голос. – Это ваш старый знакомый. Одну минуточку...
А затем в трубке зазвучал старческий, надтреснутый голос:
– Нина, Ниночка, это ты?
Колени у Нины подогнулись, и она упала в ближайшее кресло. Этот голос она узнала бы всегда. Всю жизнь она ждала того момента, когда услышит его снова.
– Саша? – прошептала она. – Саша...
– Да, это я. Как ты там, любимая?
– Боже мой, Саша, я просто не верю... Ты живой... – Он снова назвал ее “любимой”, как будто не было всех этих долгих лет. – Где ты?
– В Москве. У меня все хорошо. А как ты?
– Да, конечно, – сумела выговорить она, одновременно плача и смеясь. – Как ты меня нашел?
Она готова была поклясться, что он тоже плачет. Он что-то сказал, она не разобрала.
– Кто эта женщина? – спросила она, приготовившись выслушать неприятную новость.
– Какая женщина?
– Которая позвала меня к телефону?
Саша рассмеялся.
– Соседка. Я боялся испугать тебя – все-таки мы уже не очень молодые – вот и попросил Марию Федоровну, чтобы она первой поговорила с тобой. Она уже ушла.
– Поблагодари ее от меня, – сказала Нина и облегченно рассмеялась. – Ты можешь говорить, или нужно чтобы я тебе перезвонила? Международный разговор стоит очень дорого.
– Нет, все в порядке. На этот разговор я готов истратить все свои сбережения.
– Сашенька, дорогой, расскажи мне, что с тобой было? Как ты жил все это время?
Он был готов рассказать ей все, но не по телефону. Наконец ему в руки попала книга о нем – почти через три года после того, как она была издана в Англии. В книге он нашел ее имя.
Ему пришлось позвонить в Лондон, автору этой книги. У него он узнал ее адрес и номер телефона. Собственно говоря, издатели звонили ему из Лондона еще раз, они были очень рады, что он наконец отыскался. Лондонское телевидение собирается сделать о нем передачу, специальную программу, и они приглашают его в Великобританию. И еще Саша Колодный сказал: “Ты только возьми себя в руки, Ниночка, и не спеши говорить “нет!”, но устроители передачи хотят пригласить и тебя, чтобы мы встретились почти через шестьдесят лет после разлуки”.
Нина была потрясена.
– Они оплатят мою поездку в Лондон?
“Да, – ответил Саша, – не только перелет, но и недельное пребывание в Лондоне, и все это будет в январе. Ведущий хотел, чтобы мы вместе появились на экране и ответили на вопросы о нашей юности”.
Нина была согласна. Она ответила, что готова приехать в Лондон в январе, потому что ей очень хотелось увидеть его. Смеясь, она сказала ему, что щиплет себя за руки, чтобы убедиться – все это не сон, все это происходит на самом деле. Она боялась проснуться, боялась, что в любой момент голос в трубке может исчезнуть, словно его никогда не было.
Саша тоже рассмеялся и попросил никому не говорить об их планах, объяснив это тем, что британские продюсеры хотят сделать сюрприз своим зрителям. И снова Нина не могла не согласиться, в этом требовании был определенный смысл.
– После того как тебя покажут по телевизору, они распродадут весь тираж и закажут новый, – хихикнула Нина. – Ты станешь знаменит, богат... Сашка Колодный – капиталист!
Они обменялись еще несколькими фразами, и на этом разговор закончился. В эту ночь Нина не спала, да ей и не хотелось. Несколько часов она просидела у окна в темной комнате, думая о нем. Их непродолжительный разговор пробудил в ней огромную радость, счастье переполняло ее. Жизнь казалась Нине прекрасной, и она снова чувствовала себя молодой. Она даже негромко напела несколько тактов из известного цыганского романса “Очи черные”, который когда-то пел для нее Саша.
– Это буржуазная песня, – говорил он, – но когда я смотрю на тебя, мне хочется сказать именно это и именно такими словами.
“Прекрати эту чушь, – выбранила себя Нина. – Ты уже старуха, тебе семьдесят пять лет, а ему – все восемьдесят!” И все же для нее он остался все тем же молодым, красивым кавалеристом с озорными глазами и непослушными светлыми волосами. Все годы, прошедшие с его отъезда, ее жизнь с Самуэлем, скитания по земле Палестины, переезд в Америку – все вдруг потеряло всякое значение. Осталось только одно – скоро она снова будет с Сашей, с ее Сашей.
Интересно, был ли он женат? Давно ли овдовел? Есть ли у него дети? Об этом он ничего не сказал. Собственно, это было уже и не важно. Каждый из них уже прожил собственную жизнь. Важно было то, что после стольких лет он снова назвал ее “моя любовь”. И он тоже плакал – как и сама Нина – плакал от счастья.
Она испытала огромное желание немедленно позвонить кому-нибудь, поделиться потрясающими новостями. Она начала было набирать телефон Алекса, но потом вдруг передумала. Нет, решила она, сейчас она ничего ему говорить не будет. Он работает в ЦРУ, он поднимет шум вокруг всего этого дела и испортит ей все ее волшебное приключение. Она вообще никому ничего не скажет; если что-то просочится в газеты, это может повредить Саше. Алексу и Клаудии она объяснит, что хочет побывать в Европе, один-единственный раз в своей жизни. В конце концов, она тоже имеет право на подобную роскошь.
Ее план сработал превосходно. Алекс ничего не заподозрил, когда она сказала ему, что уедет на пару недель в Европу. Напротив, он и Клаудия даже обрадовались за нее.
– Это замечательно, Ниночка, – сказал ей по телефону Алекс, впервые за прошедший год не раздражаясь и не пытаясь оспорить ее решения. – Съезди, перемени обстановку, развлекись.
Он даже предложил ей денег на расходы, но Нина гордо отказалась.
Клаудия тоже была за нее рада. Она вообще оказалась довольно приятной девушкой, а после того как ее стараниями Алекс благополучно выкарабкался после трагического инцидента с наездом, Нина и Клаудия стали очень близки. Прошлое было забыто. После того как Клаудия родила Тоню, прелестную маленькую дочурку, Нина совсем растаяла. В девочке Нина и вовсе души не чаяла.
В середине декабря Нине позвонили из представительства авиакомпании “Бритиш Эйрвейз”. Приятный женский голос сообщил, что они получили ее оплаченный билет до Лондона и обратно. Вылет из Нью-Йорка – 21 января, дата возвращения не определена. Не могла бы она заехать и забрать его?
Офис авиакомпании располагался в Манхэттене, на Пятой авеню. Незадолго до Рождества Нина, одевшись в свою самую лучшую одежду – лакированные туфли и бежевое пальто, купленное специально для Лондона, – доехала на подземке до Манхэттена и зашла в офис “Бритиш Эйрвейз”. Там ей без проволочек вручили пластиковый конверт с документами, которые давно были приготовлены для нее. Несколько позднее, остановившись пообедать в уютном китайском ресторанчике вдали от Пятой авеню, Нина внимательно рассмотрела свой билет.
Саша еще раз позвонил ей из Москвы, чтобы убедиться, что у нее все в порядке. 21 января Нина на такси прибыла в аэропорт имени Кеннеди.
– Я чувствую себя миллионершей, – со счастливым видом поделилась она с Алексом, прилетевшим из Вашингтона специально, чтобы проводить ее.
– Будь осторожна, Ниночка, – сказал он, целуя ее. – Самое главное – опасайся лондонских мужчин: они опасны, им очень нравятся такие женщины, как ты.
“Бог ты мой, – подумала Нина. – Если бы я могла сказать тебе...”
* * *
Первая заминка случилась уже в лондонском аэропорту Хитроу. При мысли, что уже через несколько минут она увидит своего Сашу, сердце ее едва не выскакивало из груди. Понравится ли она ему? Накануне она впервые в своей жизни пошла в салон красоты. Служащие там девушки заверили Нину, что она выглядит просто потрясающе. И все же, когда они с Сашей расстались, она была совсем молоденькой, с упругой белой кожей и густыми длинными волосами. Теперь же она была старухой. Узнает ли он в ней юную гимназистку, которая отдала ему свою любовь?Терпение ее иссякало, она не могла дождаться, когда наконец увидит его. Очередь на паспортный контроль казалась ей самой длинной в мире, не менее мучительным было и ожидание багажа, который грузил на ее тележку привлекательный молодой человек. Когда она наконец вышла в зал прилета, ее Саши нигде не было видно.
Нина нерешительно стояла в толпе куда-то спешащих пассажиров, встречающих, водителей, носильщиков и сотрудников различных авиакомпаний. Ласкающий слух мягкий голос в громкоговорителях объявил посадку на рейс “Алиталии” до Рима, затем повторил то же самое на мелодичном итальянском. Крупные заголовки в газетах на прилавке неподалеку от нее кричали о грядущей встрече президентов Картера и Садата с премьер-министром Израиля Бегином.
– Госпожа Крамер?
Нина резко обернулась. Рядом с ней стоял розовощекий джентльмен, типичный англичанин, одетый в темный костюм, рубашку с жестким воротничком и полосатый галстук. В левой руке он держал книгу о Саше.
– Да, я – Нина Крамер.
Незнакомец слегка поклонился.
– Я – Дерек Слоан из издательства “Грэхэм и Дикинсон”. Это мы опубликовали исследование о жизни Александра Колодного.
– Да, конечно, – Нина церемонно пожала ему руку. – Как поживаете?
– Надеюсь, ваш полет проходил приятно?
– Да, благодарю вас, – механически ответила Нина, снова оглядываясь по сторонам. В ее душу закралось нехорошее предчувствие.
– Весьма сожалею, – сказал Слоан, – но господин Колодный задерживается. В последнее время ему немного нездоровилось и...
– Он заболел? – в тревоге перебила Нина.
– Нет, не думаю, – Слоан взялся за ее тележку и подтолкнул к выходу. – Он должен прибыть сегодня, вечерним рейсом Аэрофлота из Москвы. Позвольте мне пока отвезти вас в отель, где вы смогли бы пообедать и отдохнуть. Должно быть, вы очень устали.