Страница:
– Она же тебе вроде нравилась?
– Нравилась, но ведь не смотреть же.
Я мог бы осудить Джерарда за его отвратительный мужской шовинизм, но потом понял: осуждать человека за то, как он чувствует, неправильно.
Лидия подсела к нам, и я отодвинулся – теоретически для того, чтобы ей было свободнее, а на самом деле – чтобы никто не подумал, будто между нами что-то есть. По-вашему, наверное, это странно, ведь когда-то я видел в ней возможную спутницу жизни, но я во всех вижу спутниц жизни – кроме Джерарда, естественно. Однажды я и от него избавлюсь.
– Какие новости? – спросила Лидия.
– Вроде никаких, хотя тело нашли. Или часть тела.
– Какую часть? – деловито спросил Джерард.
– Не пришло в голову спросить.
Вид у Лидии был слегка нездоровый.
– Он сказал, что сделал это из-за девушки?
– Очевидно.
– Той самой девушки, о которой упоминал, когда я в последний раз к вам заходила?
Лидия постучала по столу. «Интересно, – подумал я, – может ли кто-нибудь покончить с собой из-за Лидии? Ну, чтобы польстить ей».
– Если только с тех пор он не влюбился снова.
– И очень может быть, – вставил Джерард.
– Как думаешь, она знает, что случилось? – Лидия опять сделала озабоченное лицо, от которого мне становилось неловко, даже если было о чем заботиться.
– По-моему, нет, – сказал я.
– Кто-то должен ей сообщить.
– Не возражаю, – хором вызвались мы с Джерардом, по-мужски беря инициативу на себя.
Лидия посмотрела на нас взглядом учительницы, застукавшей своих учеников за писанием непечатных слов на доске.
– Вы ведь не собираетесь ее закадрить, а?
– Хоть посмотрю, что она такое, – буркнул Джерард. – Сейчас я свободен, и, по крайней мере, рядом не будет Гарри, чтобы все испортить.
Этот дух соперничества всегда становится между нами камнем преткновения. Когда мы идем куда-то вместе, проблема в том, что, по мнению Джерарда, я нарочно, из чистой вредности, пытаюсь помешать ему знакомиться с женщинами.
– Стоит мне на вечеринке заговорить с девушкой, как встреваешь ты и либо уводишь ее, либо все портишь своими слоновьими ухватками. Не можешь просто порадоваться за друга, если он кого-то нашел, – возмущался он.
По его утверждению, остальные друзья всегда помогают ему понравиться девушке, вступая в разговор и рассказывая ей, какой он душа-человек.
Ну, во-первых, никакой не душа-человек. Интересный, остроумный – да. Но неприятный. Будь он приятным, я бы к нему так хорошо не относился; самые большие неудобства я испытывал при общении с приятными людьми – не дай бог обидеть их неосторожным словом, слишком легко заговорить о серьезных вещах! Во-вторых, попытки Джерарда обаять нравящуюся ему женщину обычно столь робки, что невооруженным глазом незаметны.
Разумеется, Джерард возразил бы, что сам факт его разговора с девушкой уже много значит; на вечеринках холостые мужчины не беседуют подолгу с незамужними женщинами, если не испытывают к ним определенного интереса. Если б ему девушка не нравилась, он бы лучше еще с кем-нибудь поговорил. И вообще, завязывать новые знакомства подобным образом он не собирается; он уже это пробовал четырнадцать лет назад, на вечеринке для первокурсников, и больше не хочет. Здесь, пожалуй, он прав, но… впрочем, такие вещи каждый решает для себя сам.
Я нисколько не стремлюсь мешать Джерарду, просто наши методы, увы, неизбежно вступают в конфликт. Существует много стилей общения с женщинами; я предпочитаю самый простой – тактику спроса и предложения. Ее я перенял у работников торговли (в свободное время они тоже часто ею пользуются): показать товар, выслушать претензии клиента, преодолеть разногласия, совершить сделку. Таким образом, вас либо быстро принимают, либо быстро отвергают, и жизнь продолжается.
Безусловно, это не единственный подход к женщинам. Есть еще «ползучая оккупация» – ею в совершенстве владеют чувственные натуры с недостаточным знанием закона о сексуальных домогательствах: сначала они вкрадчиво кладут руку на спинку стула сидящей рядом дамы, затем рука невзначай обвивается вокруг талии, далее захват постепенно распространяется на всю сопредельную территорию, если не встречает решительного отпора. Подобная тактика типична для подростков, но, как ни странно, иногда дает неплохие результаты и в среднем возрасте.
Следующий метод – «блицкриг»: приглашение к сексу чуть ли не в первой фразе. Годится только для сногсшибательно красивых, знаменитых или умственно неполноценных.
Несмотря на то что было сказано ранее о моих неудачах в клубе «Томанго», «интересная бледность» тоже может иметь успех, но надо решить, чем именно вы будете интересны, и на вечеринках вместо танцев последовательно проводить свою рекламную кампанию среди девушек, имеющих намерение ходить по выставкам живописи и художественным галереям, когда выспятся после очередной дискотеки.
Несколько лет назад тактику «интересной бледности» взяли на вооружение политики. Сейчас, конечно, это уже пройденный этап. В сексуальном отношении это не более привлекательно, чем тракторы, поздние партсобрания в накуренных комнатах и потные бородатые мужчины с горящими революционным огнем глазами. Так проводят вечера серьезные люди, никогда не бывавшие в ночном клубе. Пока все мы беззастенчиво наслаждаемся жизнью, они говорят о нуждах «простых людей» – нуждах, совершенно неинтересных любой нормальной компании, поскольку зачастую речь идет об ассортименте встроенных кухонь и недостатке автостоянок в центре города. Кроме того, женщины политиками больше не увлекаются, ибо их слишком занимают собственные попытки изменить мир.
В качестве атрибута «интересной бледности» могут пригодиться стихи – хотя опять-таки обычно тоненький поэтический сборник мужчины прячут тщательнее, чем порнографический журнал, который не прячут вовсе.
Нет, в нашу эпоху поп-культуры, чтобы вас заметили, разумнее делать ставку на поп-музыку, футбол и телевидение. Также можно попробовать оперу, балет и классическую музыку, поскольку больше никто – во всяком случае, на тех вечеринках, где бываю я, – в этом ничего не смыслит. Однако многим девушкам приятно чувствовать себя знатоками в вопросах культуры, поэтому, если вы пророните пару слов о Марго Фонтейн [3]или Анне Павловой, вам уступят из благодарности, что теперь им самим не придется слушать, как они поют. Поскольку юные леди искренне считают, что Фонтейн и Павлова – оперные певицы.
Кстати, об умении слушать: всегда выигрышна позиция «внимательного друга», стиль «расскажи мне о себе». Несмотря на крайнюю эффективность подобной методы, большинству моих знакомых, успешно воспользовавшихся ею, потом требовалось до сорока лет, чтобы завоевать право высказывать собственное мнение. Другой крупный недостаток состоит в том, что данный прием фигурирует почти в каждой статье на тему «Как понравиться девушке вашей мечты» и потому сразу будит в девушках подозрения. Кроме того, это вообще нелегко, ибо, выйдя из подросткового возраста, среднестатистический мужчина быстро забывает, как это делается, даже если умел. Моя бабушка Дейзи, бывало, сетовала, что у мужчин закладывает уши, как только они вырастают из коротких штанишек. На что мой дядя Джим всегда переспрашивал: «Ась?»
Следующий способ завоевать женское внимание – «рассмешить до упаду». Те, кто им пользуются, либо пробовали себя в амплуа артиста разговорного жанра и провалились, либо только собираются пойти в комики. Каждый из них хоть недолго играл в какой-нибудь группе. И все они проявляют недюжинную смелость в общении с девушками. Впрочем, наверно, даже в ответе: «Да как у тебя нахальства хватило» – тоже есть нечто обнадеживающее.
Завершает наш обзор решительное: «Скажи ей, сколько у тебя денег и какая машина», что с интеллектуалками моего круга почти обречено на провал. При желании козырять перед ними богатством это надо делать ненавязчиво, причем как именно, я посоветовать не могу, ибо небогат. Начните, например, коллекционировать произведения искусства, как поступают многие известные особи мужского пола. Польза будет двойная: во-первых, вы продемонстрируете уровень своего благосостояния, во-вторых – намекнете на наличие в вас душевной глубины, что, как уже было сказано выше, облагораживает и повышает ценность любого мужчины, даже если другими достоинствами он не наделен.
И, наконец, есть еще одна методика – «найти и разрушить». Ее приверженцы подходят по очереди ко всем дамам в комнате, пока не найдется сумасшедшая, согласная его воспринять, либо пока все не отшатнутся в ужасе одна за другой. Обычно используется вконец отчаявшимися субъектами, по каковой причине все мы время от времени к ней обращаемся, хоть и знаем, что заранее обречены на провал. В особо серьезных случаях парень с первых же секунд знакомства заговаривает с девушкой о том, какие имена хотел бы дать своим детям, но из соображений хорошего вкуса от дальнейших подробностей я предпочту воздержаться.
Разумеется, вышеперечисленные приемы действуют не на всех женщин и не дают стопроцентной гарантии успеха: девушке может оказаться чуждо ваше чувство юмора, или ей нечего будет рассказать о себе, или, в конце концов, вы ей глубоко неприятны.
Потому-то Джерард и не вступает ни в одно из этих течений. Риск неуспеха слишком велик. Его собственную тактику можно определить как «окольную». Прямо дать девушке понять, что она ему нравится, он считает невозможным; она сама должна прочесть это в его глазах, хотя, конечно, он тут же отвернется, если ей вздумается взглянуть на него в упор.
Еще при разговоре он еле заметно покачивается на пятках и подпрыгивает, не сходя с места. По-моему, это у него чисто нервное. Невозможно предположить, что он считает подобные телодвижения привлекательными. В его черно-белом миропонимании он либо нравится девушке, либо нет. Поэтому, если он удостаивает ее долгой беседой или просто долго стоит рядом, она должна дать его намерениям зеленый свет, причем не слабенький огонек вроде тех, что переливчато мигают на рождественской елке, отнюдь нет! Ему нужен мощный лазерный луч, ослепительным пучком света разрезающий ночное небо, нужна горящая изумрудным огнем надпись на облаке: «Джерард, приди и возьми меня». На меньшее он не согласен, и, если дама не обращает на него внимания, нет смысла позориться, обхаживая ее и тратя свое обаяние впустую. Такова его философия. Однажды он сказал: «Вряд ли она ко мне переменится, верно?» Я резонно заметил, что при таком подходе сразу теряют смысл сюжеты сотен голливудских фильмов. «Об этом я не подумал», – согласился он. Джерард питает искреннее уважение ко всему западному.
Так вот, я и говорю: не опередить Джерарда очень трудно. Я успеваю представиться, предпринять несколько неудачных попыток сострить и с позором ретироваться, пока он только собирается с силами. Разговор обычно начинается с жалоб Джерарда на бессонницу – тема, которую в течение первого часа беседы он способен развивать вполне успешно и не без юмора, покуда не подваливаю я. Я болтаюсь вокруг, ловя слова: «Чашка теплого молока с медом» или «Потом автомобильная сигнализация отключается». Иногда мне делается любопытно, почему бы ему не записать этот монолог на пленку и включать, когда не спится. На меня, например, действует безотказно. Итак, наконец наступает момент моего вступления в беседу.
Джерард говорит что-то вроде: «Боже мой, поверить не могу, значит, и вы знакомы с Эллен? Давно вы с ней виделись?» – слегка подпрыгивает и бросает на девушку взгляд более быстрый, чем смена кабинета министров в Италии.
Та отвечает: «Да, я видела ее на прошлой неделе». Джерард замечает меня на горизонте, мгновенно уходит в глухую оборону, то есть начинает качаться на пятках взад-вперед, подобно маятнику, все увеличивая амплитуду колебаний, как футбольный защитник перед мячом.
– Как (прыжок) у нее дела (взгляд)?
– Нормально, – говорит девушка.
Я встречаюсь с нею глазами, улыбаюсь и говорю через плечо Джерарда:
– Ты меня не представил.
– Нет (взгляд на девушку), не представил, – соглашается Джерард, тоже через плечо.
– Меня зовут Кейт, – вступает та и сама протягивает мне руку. В этот момент Джерард просто вынужден подвинуться, что он и делает с врожденным изяществом старого английского аристократа, продающего семейное достояние нефтяному магнату.
– Меня зовут Гарри, – продолжаю я, – очень рад с вами познакомиться. Кого вы тут знаете?
– Мы (прыг) как раз (прыг, прыг) говорили об (прыг, прыг, прыг) Эллен, – любезно оскалившись, сообщает Джерард.
– Когда-то мы с ней очень дружили, – радуюсь я. – Она все так же потрясающе одевается?
– Да, – оживляется девушка. – Когда я видела ее в последний раз, на ней было нечто невероятное от Версаче.
Далее следует подробное описание складок, вышивок, ткани и прочего. Я киваю, выражаю искренний интерес, говорю: «Вот здорово», «Мне это нравится», а Джерард тупо смотрит вдаль, поверх голов, как героиня военного фильма, получившая известие о том, что самолет ее мужа бесследно пропал.
Немного спустя, когда я успею упомянуть по меньшей мере двух своих бывших подруг, чтобы показать, что я парень не промах, и Лидию, дабы намекнуть на свою эмоциональную глубину, Джерард очнется от забытья и продолжит разговор, прерванный десять минут назад.
– Люблю (прыг) Версаче (взгляд), – скажет он, не будучи твердо уверен, кто такой Версаче – модельер или теннисист (при этом не будем забывать, что покупку любой модной вещи Джерард расценивает как пустую трату средств в угоду тем, кто замышляет Третью мировую войну).
– А я нет, – говорю я. – Того, кто придумывает такие платья, убить мало.
Тут Джерард начинает беспрерывно подпрыгивать и судорожно ворочать глазами, тем самым давая присутствующим понять, что он хоть и опоздал на вечеринку, но ирландские пляски знает и любит. Девушка, однако, читает в его телодвижениях следующее: «Хоть сначала я и произвел на тебя впечатление, вообще-то я опасный сумасшедший. Беги, пока не поздно». А если еще и мне повезет, девушка окажется внучатой племянницей Версаче, расплачется и убежит. Впрочем, это я размечтался: племянницу Версаче мне никогда не встретить, а вот девушку, пишущую по истории костюма послевоенного периода диссертацию или компьютерную программу, – запросто. И все равно она бы расстроилась.
– Если кто и должен сообщить бедняжке печальную новость, то я, – решительно заявила Лидия. – Ей вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь из вас ее лапал. Ей и так придется несладко: ведь она почувствует себя виноватой, если из-за нее человек покончил с собой.
Не знаю, были ли у Лидии тайные мотивы искать встречи с девушкой Фарли, но проверить на всякий случай не мешало.
– Полагаю, уж тебе-то ничуть не любопытно, какая она из себя, верно?
– Поверить не могу, – вздохнула Лидия. – Фарли умер, а мы тут препираемся.
– Но на вопрос ты так и не ответила, – заметил Джерард.
– Просто хочу спасти ее от вас.
– Значит, ты можешь тешить свое любопытство, а мы – нет?
Где-то в первом приближении я понимал, что Джерард говорит разумные вещи. Однако мы не учитывали вопрос влечения. Можно ли испытывать влечение к той, кого ни разу не видел? Лучше не спрашивайте; думаю, мы с Джерардом испытывали влечение к самой мысли об этой девушке. Некоторые, оказавшись на необитаемом острове или застряв в горах, способны получать удовольствие от мыслей о сытном обеде или бутылке хорошего вина. Вот и мы с Джерардом, застряв в виртуальных горах, наслаждались мыслью о красивой девушке. Знаю, не вполне корректно сравнивать женщину с едой, но…
– Вы упускаете один важный практический момент, – сказала Лидия.
– Какой?
– Мы не знаем ни ее имени, ни ее адреса.
Это верно. Фарли не удосужился сообщить нам, как зовут его девушку. Видимо, отнеся ее к прошлому (или к несбыточному будущему, как называл неосуществимые мечты кто-то из хиппующих приятелей Джерарда), он просто стер из памяти все, что с ней связано. Правда, я никогда не подумал бы, что себя он тоже сотрет.
– У нас есть ключи от его квартиры, – сказал Джерард.
– В полиции мне велели держаться от ключей подальше и даже не прикасаться к ним, – напомнил я.
– Так где они? – осведомился Джерард тоном главаря банды, объясняющего нервному новичку, как здорово быть преступником. – Ты, конечно, можешь придуриваться, малыш Гарри, но можешь быть и вполне смышленым парнем. Что выберешь?
Разумеется, вслух он ничего такого не сказал.
– У меня в кармане.
– Просто заскочим к нему, найдем ее телефон в его записной книжке или где там еще и позвоним, – заявил настоящий Джерард.
– Дорогой мой, ты сколько выпил – три кружки, четыре? – всплеснула руками Лидия. – Как ты найдешь ее номер? Даже если записная книжка Фарли там, ты все равно не определишь, какой из нескольких тысяч телефонов его знакомых девушек тебе нужен. И потом, вряд ли полиции понравится, если вы сунетесь в квартиру к Фарли. Может, они сами захотят сначала ее осмотреть.
– Полиции не нравятся очень многие наши поступки, но мы ведь все равно их совершаем, – с ледяным спокойствием отозвался Джерард, – и, если придется, я все их перечислю вслух.
И опять я был вынужден отдать должное его дальновидности. Сам я так далеко не загадывал и думал только об одной девушке, между тем как Фарли располагал целым банком великолепных данных, и нам представлялась золотая возможность им воспользоваться.
– Наверняка вы не знаете даже, где он живет.
Лидия угадала. Мы ни разу не были у Фарли дома. Он и сам там почти не бывал, а нам зачем? Ни бара, ни женщин в его квартире не наблюдалось. Ну, во всяком случае, пока он их туда не приводил. Одного Лидия не учла: получив наследство, он послал мне открытку со своим новым адресом. С тех пор я ношу ее в кармане пальто вместе с пачкой счетов, пригоршней сохранившейся с двух последних отпусков иностранной мелочи и мотком бечевки. Я порылся и достал открытку.
– Боже, – ахнул Джерард, – неужели открытка с адресом?
– Не совсем то, чего ты ожидал, но, в общем, да.
На открытке почему-то был изображен Кот в сапогах, с узелком в горошину на длинной палке, бодро шагавший к замку на холме. От долгого лежания в кармане карточка слегка обтрепалась по краям.
– Почему он выбрал Кота в сапогах? Пошутить хотел? – спросила Лидия.
– Вроде того, – кивнул я, не сочтя нужным объяснять, что само по себе решение Фарли сообщить о перемене адреса достаточно диковинно. Даже просто зайти в магазин и купить первую открытку, которая попадется под руку, – и то чудо. Разумеется, так Фарли и сделал. За всю мою жизнь то была третья открытка от друга мужского пола (девушки не в счет). Одна, помню, пришла от моего приятеля Брендана – даже не открытка, а обертка от освежителя воздуха с надписью «С днем рождения, придурок». Исполнялся мне тогда, прошу заметить, двадцать один год. Получив открытку от Фарли, я переменил мнение о его характере. Как видно, купив свой первый дом, он был порядком взбудоражен, а мне до тех пор трудно было представить, чтобы что-то могло его взволновать по-настоящему.
– Лучше мне это взять, – выхватила у меня открытку Лидия.
– Поздно, – ухмыльнулся Джерард, – я запомнил адрес. 22а, Принс-Гарденз, Брикстон.
– Не надо вам туда, – буркнула Лидия, возвращая открытку на стол.
– На самом деле 26а, – уточнил я, перечитывая адрес.
– Да ладно, – отмахнулся Джерард. Раньше я пользовался словом «пофигист» только в отношении Фарли. Теперь пофигистом оказался Джерард. Это происходило с ним всегда после третьей кружки пива: он волшебным образом превращался в Джеймса Бонда.
– Брось, старик, один раз живем, – протянул он, слегка расслабив воротник и задрав подбородок.
– Ты вроде говорил, что не уверен? – вспомнил я наш разговор на кухне.
– Да, – согласился Джерард, – но так или иначе пробовать надо. Либо жизнь у тебя одна, и надо брать быка за рога, либо у тебя их несколько, и тогда можно наплевать, если профукаешь эту.
– То есть вопросы нравственного толка вас вообще не занимают, – подытожила Лидия. – Не прошло и недели, как умер Фарли, а у вас у обоих на уме одно: умыкнуть его девушку. Как мелко! Хуже того, просто омерзительно!
– Минуточку, – перебил я, стараясь говорить тоном «шутки в сторону», серьезно и внушительно. – Красть мы никого не собираемся. Хотим только связаться с нею и дать знать, что произошло. Скрывать не буду, мне любопытно, какая она, но не более того. Думаю, его памяти мы этим не оскорбим.
– Не оскорбим, – поддакнул Джерард.
– Да уж, – протянула Лидия, имея в виду «нет». – Все равно вы не должны ничего предпринимать, пока с вами не свяжутся из полиции. Это может вызвать подозрения.
– Хорошая мысль, – одобрил я, стремясь поскорее закончить разговор и перейти к действиям по плану.
– Почему это вызовет подозрения?
– Почему?! – переспросила Лидия. – Умирает твой друг, а ты начинаешь околачиваться у его дома. О чем это говорит?
– Ты права, – сказал я.
– Это говорит о том, что мы хотим связаться с его девушкой, а мы этого и хотим.
– На твоем месте, Джерард, я бы туда не совалась. Ты что, не можешь подождать несколько дней? Скорее всего, завтра вам уже позвонят из полиции.
– Значит, ты у нас знаток уголовного кодекса?
– Слушай, – вмешался я, – ключи у меня, и мы никуда не поедем, ясно?
– Рада слышать, – улыбнулась Лидия. – Чья очередь платить?
– Твоя, – хором ответили мы.
Она послушно выслушала, чего мы хотим, включая два пакета чипсов, и направилась к стойке.
– Как быстрее добраться отсюда до Брикстона? – спросил я у Джерарда.
4
– Нравилась, но ведь не смотреть же.
Я мог бы осудить Джерарда за его отвратительный мужской шовинизм, но потом понял: осуждать человека за то, как он чувствует, неправильно.
Лидия подсела к нам, и я отодвинулся – теоретически для того, чтобы ей было свободнее, а на самом деле – чтобы никто не подумал, будто между нами что-то есть. По-вашему, наверное, это странно, ведь когда-то я видел в ней возможную спутницу жизни, но я во всех вижу спутниц жизни – кроме Джерарда, естественно. Однажды я и от него избавлюсь.
– Какие новости? – спросила Лидия.
– Вроде никаких, хотя тело нашли. Или часть тела.
– Какую часть? – деловито спросил Джерард.
– Не пришло в голову спросить.
Вид у Лидии был слегка нездоровый.
– Он сказал, что сделал это из-за девушки?
– Очевидно.
– Той самой девушки, о которой упоминал, когда я в последний раз к вам заходила?
Лидия постучала по столу. «Интересно, – подумал я, – может ли кто-нибудь покончить с собой из-за Лидии? Ну, чтобы польстить ей».
– Если только с тех пор он не влюбился снова.
– И очень может быть, – вставил Джерард.
– Как думаешь, она знает, что случилось? – Лидия опять сделала озабоченное лицо, от которого мне становилось неловко, даже если было о чем заботиться.
– По-моему, нет, – сказал я.
– Кто-то должен ей сообщить.
– Не возражаю, – хором вызвались мы с Джерардом, по-мужски беря инициативу на себя.
Лидия посмотрела на нас взглядом учительницы, застукавшей своих учеников за писанием непечатных слов на доске.
– Вы ведь не собираетесь ее закадрить, а?
– Хоть посмотрю, что она такое, – буркнул Джерард. – Сейчас я свободен, и, по крайней мере, рядом не будет Гарри, чтобы все испортить.
Этот дух соперничества всегда становится между нами камнем преткновения. Когда мы идем куда-то вместе, проблема в том, что, по мнению Джерарда, я нарочно, из чистой вредности, пытаюсь помешать ему знакомиться с женщинами.
– Стоит мне на вечеринке заговорить с девушкой, как встреваешь ты и либо уводишь ее, либо все портишь своими слоновьими ухватками. Не можешь просто порадоваться за друга, если он кого-то нашел, – возмущался он.
По его утверждению, остальные друзья всегда помогают ему понравиться девушке, вступая в разговор и рассказывая ей, какой он душа-человек.
Ну, во-первых, никакой не душа-человек. Интересный, остроумный – да. Но неприятный. Будь он приятным, я бы к нему так хорошо не относился; самые большие неудобства я испытывал при общении с приятными людьми – не дай бог обидеть их неосторожным словом, слишком легко заговорить о серьезных вещах! Во-вторых, попытки Джерарда обаять нравящуюся ему женщину обычно столь робки, что невооруженным глазом незаметны.
Разумеется, Джерард возразил бы, что сам факт его разговора с девушкой уже много значит; на вечеринках холостые мужчины не беседуют подолгу с незамужними женщинами, если не испытывают к ним определенного интереса. Если б ему девушка не нравилась, он бы лучше еще с кем-нибудь поговорил. И вообще, завязывать новые знакомства подобным образом он не собирается; он уже это пробовал четырнадцать лет назад, на вечеринке для первокурсников, и больше не хочет. Здесь, пожалуй, он прав, но… впрочем, такие вещи каждый решает для себя сам.
Я нисколько не стремлюсь мешать Джерарду, просто наши методы, увы, неизбежно вступают в конфликт. Существует много стилей общения с женщинами; я предпочитаю самый простой – тактику спроса и предложения. Ее я перенял у работников торговли (в свободное время они тоже часто ею пользуются): показать товар, выслушать претензии клиента, преодолеть разногласия, совершить сделку. Таким образом, вас либо быстро принимают, либо быстро отвергают, и жизнь продолжается.
Безусловно, это не единственный подход к женщинам. Есть еще «ползучая оккупация» – ею в совершенстве владеют чувственные натуры с недостаточным знанием закона о сексуальных домогательствах: сначала они вкрадчиво кладут руку на спинку стула сидящей рядом дамы, затем рука невзначай обвивается вокруг талии, далее захват постепенно распространяется на всю сопредельную территорию, если не встречает решительного отпора. Подобная тактика типична для подростков, но, как ни странно, иногда дает неплохие результаты и в среднем возрасте.
Следующий метод – «блицкриг»: приглашение к сексу чуть ли не в первой фразе. Годится только для сногсшибательно красивых, знаменитых или умственно неполноценных.
Несмотря на то что было сказано ранее о моих неудачах в клубе «Томанго», «интересная бледность» тоже может иметь успех, но надо решить, чем именно вы будете интересны, и на вечеринках вместо танцев последовательно проводить свою рекламную кампанию среди девушек, имеющих намерение ходить по выставкам живописи и художественным галереям, когда выспятся после очередной дискотеки.
Несколько лет назад тактику «интересной бледности» взяли на вооружение политики. Сейчас, конечно, это уже пройденный этап. В сексуальном отношении это не более привлекательно, чем тракторы, поздние партсобрания в накуренных комнатах и потные бородатые мужчины с горящими революционным огнем глазами. Так проводят вечера серьезные люди, никогда не бывавшие в ночном клубе. Пока все мы беззастенчиво наслаждаемся жизнью, они говорят о нуждах «простых людей» – нуждах, совершенно неинтересных любой нормальной компании, поскольку зачастую речь идет об ассортименте встроенных кухонь и недостатке автостоянок в центре города. Кроме того, женщины политиками больше не увлекаются, ибо их слишком занимают собственные попытки изменить мир.
В качестве атрибута «интересной бледности» могут пригодиться стихи – хотя опять-таки обычно тоненький поэтический сборник мужчины прячут тщательнее, чем порнографический журнал, который не прячут вовсе.
Нет, в нашу эпоху поп-культуры, чтобы вас заметили, разумнее делать ставку на поп-музыку, футбол и телевидение. Также можно попробовать оперу, балет и классическую музыку, поскольку больше никто – во всяком случае, на тех вечеринках, где бываю я, – в этом ничего не смыслит. Однако многим девушкам приятно чувствовать себя знатоками в вопросах культуры, поэтому, если вы пророните пару слов о Марго Фонтейн [3]или Анне Павловой, вам уступят из благодарности, что теперь им самим не придется слушать, как они поют. Поскольку юные леди искренне считают, что Фонтейн и Павлова – оперные певицы.
Кстати, об умении слушать: всегда выигрышна позиция «внимательного друга», стиль «расскажи мне о себе». Несмотря на крайнюю эффективность подобной методы, большинству моих знакомых, успешно воспользовавшихся ею, потом требовалось до сорока лет, чтобы завоевать право высказывать собственное мнение. Другой крупный недостаток состоит в том, что данный прием фигурирует почти в каждой статье на тему «Как понравиться девушке вашей мечты» и потому сразу будит в девушках подозрения. Кроме того, это вообще нелегко, ибо, выйдя из подросткового возраста, среднестатистический мужчина быстро забывает, как это делается, даже если умел. Моя бабушка Дейзи, бывало, сетовала, что у мужчин закладывает уши, как только они вырастают из коротких штанишек. На что мой дядя Джим всегда переспрашивал: «Ась?»
Следующий способ завоевать женское внимание – «рассмешить до упаду». Те, кто им пользуются, либо пробовали себя в амплуа артиста разговорного жанра и провалились, либо только собираются пойти в комики. Каждый из них хоть недолго играл в какой-нибудь группе. И все они проявляют недюжинную смелость в общении с девушками. Впрочем, наверно, даже в ответе: «Да как у тебя нахальства хватило» – тоже есть нечто обнадеживающее.
Завершает наш обзор решительное: «Скажи ей, сколько у тебя денег и какая машина», что с интеллектуалками моего круга почти обречено на провал. При желании козырять перед ними богатством это надо делать ненавязчиво, причем как именно, я посоветовать не могу, ибо небогат. Начните, например, коллекционировать произведения искусства, как поступают многие известные особи мужского пола. Польза будет двойная: во-первых, вы продемонстрируете уровень своего благосостояния, во-вторых – намекнете на наличие в вас душевной глубины, что, как уже было сказано выше, облагораживает и повышает ценность любого мужчины, даже если другими достоинствами он не наделен.
И, наконец, есть еще одна методика – «найти и разрушить». Ее приверженцы подходят по очереди ко всем дамам в комнате, пока не найдется сумасшедшая, согласная его воспринять, либо пока все не отшатнутся в ужасе одна за другой. Обычно используется вконец отчаявшимися субъектами, по каковой причине все мы время от времени к ней обращаемся, хоть и знаем, что заранее обречены на провал. В особо серьезных случаях парень с первых же секунд знакомства заговаривает с девушкой о том, какие имена хотел бы дать своим детям, но из соображений хорошего вкуса от дальнейших подробностей я предпочту воздержаться.
Разумеется, вышеперечисленные приемы действуют не на всех женщин и не дают стопроцентной гарантии успеха: девушке может оказаться чуждо ваше чувство юмора, или ей нечего будет рассказать о себе, или, в конце концов, вы ей глубоко неприятны.
Потому-то Джерард и не вступает ни в одно из этих течений. Риск неуспеха слишком велик. Его собственную тактику можно определить как «окольную». Прямо дать девушке понять, что она ему нравится, он считает невозможным; она сама должна прочесть это в его глазах, хотя, конечно, он тут же отвернется, если ей вздумается взглянуть на него в упор.
Еще при разговоре он еле заметно покачивается на пятках и подпрыгивает, не сходя с места. По-моему, это у него чисто нервное. Невозможно предположить, что он считает подобные телодвижения привлекательными. В его черно-белом миропонимании он либо нравится девушке, либо нет. Поэтому, если он удостаивает ее долгой беседой или просто долго стоит рядом, она должна дать его намерениям зеленый свет, причем не слабенький огонек вроде тех, что переливчато мигают на рождественской елке, отнюдь нет! Ему нужен мощный лазерный луч, ослепительным пучком света разрезающий ночное небо, нужна горящая изумрудным огнем надпись на облаке: «Джерард, приди и возьми меня». На меньшее он не согласен, и, если дама не обращает на него внимания, нет смысла позориться, обхаживая ее и тратя свое обаяние впустую. Такова его философия. Однажды он сказал: «Вряд ли она ко мне переменится, верно?» Я резонно заметил, что при таком подходе сразу теряют смысл сюжеты сотен голливудских фильмов. «Об этом я не подумал», – согласился он. Джерард питает искреннее уважение ко всему западному.
Так вот, я и говорю: не опередить Джерарда очень трудно. Я успеваю представиться, предпринять несколько неудачных попыток сострить и с позором ретироваться, пока он только собирается с силами. Разговор обычно начинается с жалоб Джерарда на бессонницу – тема, которую в течение первого часа беседы он способен развивать вполне успешно и не без юмора, покуда не подваливаю я. Я болтаюсь вокруг, ловя слова: «Чашка теплого молока с медом» или «Потом автомобильная сигнализация отключается». Иногда мне делается любопытно, почему бы ему не записать этот монолог на пленку и включать, когда не спится. На меня, например, действует безотказно. Итак, наконец наступает момент моего вступления в беседу.
Джерард говорит что-то вроде: «Боже мой, поверить не могу, значит, и вы знакомы с Эллен? Давно вы с ней виделись?» – слегка подпрыгивает и бросает на девушку взгляд более быстрый, чем смена кабинета министров в Италии.
Та отвечает: «Да, я видела ее на прошлой неделе». Джерард замечает меня на горизонте, мгновенно уходит в глухую оборону, то есть начинает качаться на пятках взад-вперед, подобно маятнику, все увеличивая амплитуду колебаний, как футбольный защитник перед мячом.
– Как (прыжок) у нее дела (взгляд)?
– Нормально, – говорит девушка.
Я встречаюсь с нею глазами, улыбаюсь и говорю через плечо Джерарда:
– Ты меня не представил.
– Нет (взгляд на девушку), не представил, – соглашается Джерард, тоже через плечо.
– Меня зовут Кейт, – вступает та и сама протягивает мне руку. В этот момент Джерард просто вынужден подвинуться, что он и делает с врожденным изяществом старого английского аристократа, продающего семейное достояние нефтяному магнату.
– Меня зовут Гарри, – продолжаю я, – очень рад с вами познакомиться. Кого вы тут знаете?
– Мы (прыг) как раз (прыг, прыг) говорили об (прыг, прыг, прыг) Эллен, – любезно оскалившись, сообщает Джерард.
– Когда-то мы с ней очень дружили, – радуюсь я. – Она все так же потрясающе одевается?
– Да, – оживляется девушка. – Когда я видела ее в последний раз, на ней было нечто невероятное от Версаче.
Далее следует подробное описание складок, вышивок, ткани и прочего. Я киваю, выражаю искренний интерес, говорю: «Вот здорово», «Мне это нравится», а Джерард тупо смотрит вдаль, поверх голов, как героиня военного фильма, получившая известие о том, что самолет ее мужа бесследно пропал.
Немного спустя, когда я успею упомянуть по меньшей мере двух своих бывших подруг, чтобы показать, что я парень не промах, и Лидию, дабы намекнуть на свою эмоциональную глубину, Джерард очнется от забытья и продолжит разговор, прерванный десять минут назад.
– Люблю (прыг) Версаче (взгляд), – скажет он, не будучи твердо уверен, кто такой Версаче – модельер или теннисист (при этом не будем забывать, что покупку любой модной вещи Джерард расценивает как пустую трату средств в угоду тем, кто замышляет Третью мировую войну).
– А я нет, – говорю я. – Того, кто придумывает такие платья, убить мало.
Тут Джерард начинает беспрерывно подпрыгивать и судорожно ворочать глазами, тем самым давая присутствующим понять, что он хоть и опоздал на вечеринку, но ирландские пляски знает и любит. Девушка, однако, читает в его телодвижениях следующее: «Хоть сначала я и произвел на тебя впечатление, вообще-то я опасный сумасшедший. Беги, пока не поздно». А если еще и мне повезет, девушка окажется внучатой племянницей Версаче, расплачется и убежит. Впрочем, это я размечтался: племянницу Версаче мне никогда не встретить, а вот девушку, пишущую по истории костюма послевоенного периода диссертацию или компьютерную программу, – запросто. И все равно она бы расстроилась.
– Если кто и должен сообщить бедняжке печальную новость, то я, – решительно заявила Лидия. – Ей вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь из вас ее лапал. Ей и так придется несладко: ведь она почувствует себя виноватой, если из-за нее человек покончил с собой.
Не знаю, были ли у Лидии тайные мотивы искать встречи с девушкой Фарли, но проверить на всякий случай не мешало.
– Полагаю, уж тебе-то ничуть не любопытно, какая она из себя, верно?
– Поверить не могу, – вздохнула Лидия. – Фарли умер, а мы тут препираемся.
– Но на вопрос ты так и не ответила, – заметил Джерард.
– Просто хочу спасти ее от вас.
– Значит, ты можешь тешить свое любопытство, а мы – нет?
Где-то в первом приближении я понимал, что Джерард говорит разумные вещи. Однако мы не учитывали вопрос влечения. Можно ли испытывать влечение к той, кого ни разу не видел? Лучше не спрашивайте; думаю, мы с Джерардом испытывали влечение к самой мысли об этой девушке. Некоторые, оказавшись на необитаемом острове или застряв в горах, способны получать удовольствие от мыслей о сытном обеде или бутылке хорошего вина. Вот и мы с Джерардом, застряв в виртуальных горах, наслаждались мыслью о красивой девушке. Знаю, не вполне корректно сравнивать женщину с едой, но…
– Вы упускаете один важный практический момент, – сказала Лидия.
– Какой?
– Мы не знаем ни ее имени, ни ее адреса.
Это верно. Фарли не удосужился сообщить нам, как зовут его девушку. Видимо, отнеся ее к прошлому (или к несбыточному будущему, как называл неосуществимые мечты кто-то из хиппующих приятелей Джерарда), он просто стер из памяти все, что с ней связано. Правда, я никогда не подумал бы, что себя он тоже сотрет.
– У нас есть ключи от его квартиры, – сказал Джерард.
– В полиции мне велели держаться от ключей подальше и даже не прикасаться к ним, – напомнил я.
– Так где они? – осведомился Джерард тоном главаря банды, объясняющего нервному новичку, как здорово быть преступником. – Ты, конечно, можешь придуриваться, малыш Гарри, но можешь быть и вполне смышленым парнем. Что выберешь?
Разумеется, вслух он ничего такого не сказал.
– У меня в кармане.
– Просто заскочим к нему, найдем ее телефон в его записной книжке или где там еще и позвоним, – заявил настоящий Джерард.
– Дорогой мой, ты сколько выпил – три кружки, четыре? – всплеснула руками Лидия. – Как ты найдешь ее номер? Даже если записная книжка Фарли там, ты все равно не определишь, какой из нескольких тысяч телефонов его знакомых девушек тебе нужен. И потом, вряд ли полиции понравится, если вы сунетесь в квартиру к Фарли. Может, они сами захотят сначала ее осмотреть.
– Полиции не нравятся очень многие наши поступки, но мы ведь все равно их совершаем, – с ледяным спокойствием отозвался Джерард, – и, если придется, я все их перечислю вслух.
И опять я был вынужден отдать должное его дальновидности. Сам я так далеко не загадывал и думал только об одной девушке, между тем как Фарли располагал целым банком великолепных данных, и нам представлялась золотая возможность им воспользоваться.
– Наверняка вы не знаете даже, где он живет.
Лидия угадала. Мы ни разу не были у Фарли дома. Он и сам там почти не бывал, а нам зачем? Ни бара, ни женщин в его квартире не наблюдалось. Ну, во всяком случае, пока он их туда не приводил. Одного Лидия не учла: получив наследство, он послал мне открытку со своим новым адресом. С тех пор я ношу ее в кармане пальто вместе с пачкой счетов, пригоршней сохранившейся с двух последних отпусков иностранной мелочи и мотком бечевки. Я порылся и достал открытку.
– Боже, – ахнул Джерард, – неужели открытка с адресом?
– Не совсем то, чего ты ожидал, но, в общем, да.
На открытке почему-то был изображен Кот в сапогах, с узелком в горошину на длинной палке, бодро шагавший к замку на холме. От долгого лежания в кармане карточка слегка обтрепалась по краям.
– Почему он выбрал Кота в сапогах? Пошутить хотел? – спросила Лидия.
– Вроде того, – кивнул я, не сочтя нужным объяснять, что само по себе решение Фарли сообщить о перемене адреса достаточно диковинно. Даже просто зайти в магазин и купить первую открытку, которая попадется под руку, – и то чудо. Разумеется, так Фарли и сделал. За всю мою жизнь то была третья открытка от друга мужского пола (девушки не в счет). Одна, помню, пришла от моего приятеля Брендана – даже не открытка, а обертка от освежителя воздуха с надписью «С днем рождения, придурок». Исполнялся мне тогда, прошу заметить, двадцать один год. Получив открытку от Фарли, я переменил мнение о его характере. Как видно, купив свой первый дом, он был порядком взбудоражен, а мне до тех пор трудно было представить, чтобы что-то могло его взволновать по-настоящему.
– Лучше мне это взять, – выхватила у меня открытку Лидия.
– Поздно, – ухмыльнулся Джерард, – я запомнил адрес. 22а, Принс-Гарденз, Брикстон.
– Не надо вам туда, – буркнула Лидия, возвращая открытку на стол.
– На самом деле 26а, – уточнил я, перечитывая адрес.
– Да ладно, – отмахнулся Джерард. Раньше я пользовался словом «пофигист» только в отношении Фарли. Теперь пофигистом оказался Джерард. Это происходило с ним всегда после третьей кружки пива: он волшебным образом превращался в Джеймса Бонда.
– Брось, старик, один раз живем, – протянул он, слегка расслабив воротник и задрав подбородок.
– Ты вроде говорил, что не уверен? – вспомнил я наш разговор на кухне.
– Да, – согласился Джерард, – но так или иначе пробовать надо. Либо жизнь у тебя одна, и надо брать быка за рога, либо у тебя их несколько, и тогда можно наплевать, если профукаешь эту.
– То есть вопросы нравственного толка вас вообще не занимают, – подытожила Лидия. – Не прошло и недели, как умер Фарли, а у вас у обоих на уме одно: умыкнуть его девушку. Как мелко! Хуже того, просто омерзительно!
– Минуточку, – перебил я, стараясь говорить тоном «шутки в сторону», серьезно и внушительно. – Красть мы никого не собираемся. Хотим только связаться с нею и дать знать, что произошло. Скрывать не буду, мне любопытно, какая она, но не более того. Думаю, его памяти мы этим не оскорбим.
– Не оскорбим, – поддакнул Джерард.
– Да уж, – протянула Лидия, имея в виду «нет». – Все равно вы не должны ничего предпринимать, пока с вами не свяжутся из полиции. Это может вызвать подозрения.
– Хорошая мысль, – одобрил я, стремясь поскорее закончить разговор и перейти к действиям по плану.
– Почему это вызовет подозрения?
– Почему?! – переспросила Лидия. – Умирает твой друг, а ты начинаешь околачиваться у его дома. О чем это говорит?
– Ты права, – сказал я.
– Это говорит о том, что мы хотим связаться с его девушкой, а мы этого и хотим.
– На твоем месте, Джерард, я бы туда не совалась. Ты что, не можешь подождать несколько дней? Скорее всего, завтра вам уже позвонят из полиции.
– Значит, ты у нас знаток уголовного кодекса?
– Слушай, – вмешался я, – ключи у меня, и мы никуда не поедем, ясно?
– Рада слышать, – улыбнулась Лидия. – Чья очередь платить?
– Твоя, – хором ответили мы.
Она послушно выслушала, чего мы хотим, включая два пакета чипсов, и направилась к стойке.
– Как быстрее добраться отсюда до Брикстона? – спросил я у Джерарда.
4
ПРИНЦЕССА
С чем связано для вас название Брикстон? Для большинства англичан, живущих вне Лондона, оно остается грозным символом чужого и дикого вест-индского гетто, запретной зоны, синонимом уличных беспорядков и разгула преступности. Должен заметить, у меня от этого места впечатление совершенно иное. Есть, разумеется, пабы, где людей с моим цветом кожи не очень ждут, но, как и в большей части Лондона, здесь относительно спокойно. Мнение белых англосаксов протестантского вероисповедания о Брикстоне не учитывает одного весьма существенного обстоятельства: выходцы из Вест-Индии никогда не составляли тут большинства населения, и по сравнению с американскими «внутренними городами» Брикстон – просто образец мирного сосуществования рас. Кроме того, уровень жизни и образования тут стремительно растет, поэтому на гетто он похож настолько мало, что один мой друг и земляк, приехавший в Брикстон на концерт, боязливо выглянув с эскалатора подземки на станции «Академи», завопил: «Мать твою, да тут одни белые!»
Все это я рассказываю, чтобы подтвердить: при выборе места жительства Фарли руководствовался вовсе не извращенным желанием жить чужаком во враждебном и злобном мире, а просто, как многие, оценил множество приличных и недорогих бистро, фантастическую ночную жизнь и великолепную связь с центром города. Времена бутылок с зажигательной смесью и уличных беспорядков, конечно, могут вернуться, но постоянные жители Брикстона боятся их не больше, чем домовладелец оседания фундамента дома: когда случится, тогда и думать надо.
Если ночной Брикстон на что и похож, то не на Вест-Индию, а на Америку. Я бывал и там, и там, точнее, видел по телевизору, и, по-моему, обилие неоновых вывесок, «Макдоналдсов», сумасшедших в метро, исламских проповедников на улицах напоминает скорее Нью-Йорк, чем туземный город.
Квартира Фарли находилась на верхнем этаже большого старинного викторианского дома в двух минутах ходьбы от метро. Сначала я испугался, туда ли мы пришли, прочтя на листке бумаги рядом со звонком имя «Шариф», но, судя по адресу на открытке, ошибки не было.
Я приложил к двери магнитный ключ, и мы вошли в подъезд. У Джерарда достало духа перебрать стопку писем, лежавших на багажнике велосипеда у лестницы, но для Фарли ничего не оказалось.
– Который час? – спросил я.
Джерард вытащил из кармана останки электронных часов, выигранных в беспроигрышную лотерею в 1984 году.
– Кажется, двадцать минут первого.
Как и сам Джерард, его часы давно уже воспротивились любым уточнениям, к тому же он никогда не помнит, по какому времени они идут – летнему или зимнему.
Я оглядел парадное. В общем, можно было этого и не делать, поскольку все они на одно лицо: чуть потрескавшиеся светлые стены, пыльная скамейка, никому не нужная искусственная лиана или пальма в углу. В доме Фарли подъезд был точно такой же. В довершение всего на стене висела поблекшая вышивка с надписью «Благослови, боже, этот дом».
По лестнице я начал подниматься первым. Джерард что-то пробормотал насчет того, как тут чистенько.
Я отпер оба замка на двери в квартиру и, чувствуя себя археологом в гробнице фараона, вступил в прихожую. Прямо передо мной оказалась вешалка, ломившаяся от пальто и курток, качество которых вполне устроило бы какую-нибудь модную рок-звезду. Фарли всегда покупал вещи лучших марок – тех, о которых никто еще не слыхал. Между прочим, размер у нас с ним один, но эту мысль я тут же отмел как недостойную. Направо была кухня, налево – большая гостиная, залитая теплым янтарным светом уличных фонарей, проникавшим через окно.
В темноте горели огоньки на громоздком музыкальном центре с проигрывателем, магнитофоном и радио, стоявшем в большом шкафу. Никто из моих знакомых с конца 70-х годов не видел подобного раритета. Его присутствие в квартире Фарли явно свидетельствовало о том, что скоро такие вещи опять войдут в моду. Может, он оставил от старой аппаратуры только корпус, а начинка в нем какая-нибудь суперсовременная? Фарли так и не удосужился купить себе проигрыватель для компакт-дисков, тем более что его любимые записи с «белым ярлыком» – то есть предназначенные для прослушивания в узком кругу избранных диск-жокеев и членов закрытых клубов, – никогда не выходят на компакт-дисках, только на виниле. Вот эта его элитарность бесила меня по-настоящему, вкупе с еще несколькими вещами. Впрочем, он отвечал мне искренней симпатией, и, возможно, то была одна из причин считать его другом: общаясь с Фарли, я тоже как бы становился частью элиты.
Все это я рассказываю, чтобы подтвердить: при выборе места жительства Фарли руководствовался вовсе не извращенным желанием жить чужаком во враждебном и злобном мире, а просто, как многие, оценил множество приличных и недорогих бистро, фантастическую ночную жизнь и великолепную связь с центром города. Времена бутылок с зажигательной смесью и уличных беспорядков, конечно, могут вернуться, но постоянные жители Брикстона боятся их не больше, чем домовладелец оседания фундамента дома: когда случится, тогда и думать надо.
Если ночной Брикстон на что и похож, то не на Вест-Индию, а на Америку. Я бывал и там, и там, точнее, видел по телевизору, и, по-моему, обилие неоновых вывесок, «Макдоналдсов», сумасшедших в метро, исламских проповедников на улицах напоминает скорее Нью-Йорк, чем туземный город.
Квартира Фарли находилась на верхнем этаже большого старинного викторианского дома в двух минутах ходьбы от метро. Сначала я испугался, туда ли мы пришли, прочтя на листке бумаги рядом со звонком имя «Шариф», но, судя по адресу на открытке, ошибки не было.
Я приложил к двери магнитный ключ, и мы вошли в подъезд. У Джерарда достало духа перебрать стопку писем, лежавших на багажнике велосипеда у лестницы, но для Фарли ничего не оказалось.
– Который час? – спросил я.
Джерард вытащил из кармана останки электронных часов, выигранных в беспроигрышную лотерею в 1984 году.
– Кажется, двадцать минут первого.
Как и сам Джерард, его часы давно уже воспротивились любым уточнениям, к тому же он никогда не помнит, по какому времени они идут – летнему или зимнему.
Я оглядел парадное. В общем, можно было этого и не делать, поскольку все они на одно лицо: чуть потрескавшиеся светлые стены, пыльная скамейка, никому не нужная искусственная лиана или пальма в углу. В доме Фарли подъезд был точно такой же. В довершение всего на стене висела поблекшая вышивка с надписью «Благослови, боже, этот дом».
По лестнице я начал подниматься первым. Джерард что-то пробормотал насчет того, как тут чистенько.
Я отпер оба замка на двери в квартиру и, чувствуя себя археологом в гробнице фараона, вступил в прихожую. Прямо передо мной оказалась вешалка, ломившаяся от пальто и курток, качество которых вполне устроило бы какую-нибудь модную рок-звезду. Фарли всегда покупал вещи лучших марок – тех, о которых никто еще не слыхал. Между прочим, размер у нас с ним один, но эту мысль я тут же отмел как недостойную. Направо была кухня, налево – большая гостиная, залитая теплым янтарным светом уличных фонарей, проникавшим через окно.
В темноте горели огоньки на громоздком музыкальном центре с проигрывателем, магнитофоном и радио, стоявшем в большом шкафу. Никто из моих знакомых с конца 70-х годов не видел подобного раритета. Его присутствие в квартире Фарли явно свидетельствовало о том, что скоро такие вещи опять войдут в моду. Может, он оставил от старой аппаратуры только корпус, а начинка в нем какая-нибудь суперсовременная? Фарли так и не удосужился купить себе проигрыватель для компакт-дисков, тем более что его любимые записи с «белым ярлыком» – то есть предназначенные для прослушивания в узком кругу избранных диск-жокеев и членов закрытых клубов, – никогда не выходят на компакт-дисках, только на виниле. Вот эта его элитарность бесила меня по-настоящему, вкупе с еще несколькими вещами. Впрочем, он отвечал мне искренней симпатией, и, возможно, то была одна из причин считать его другом: общаясь с Фарли, я тоже как бы становился частью элиты.