Барышева Мария. Коллекция

   — То есть?
   — Его там нет, — Стас пристально и как-то сочувственно взглянул на нее, после чего сел на табуретку и начал снимать ботинки.
   — Нет?! — переспросила она. — Как нет?!
   — А вот так — нет! Ни трупа, ни головы! Они исчезли!
   — К-как?! Но мы же видели… — Кира задохнулась и прижала ладони к вискам. — Ты же видел!
   — Конечно видел. Они там были — действительно были! А сейчас их нет, — Стас поджал губы. — Но кровь осталась. Только ее землей присыпали. Умело так. Сразу и не увидишь — если только знать заранее. Так что, милая, это был человек.
   — А ты посмотрел… там… в кустах…
   — Я много где посмотрел, потому меня так долго и не было. Нигде ничего. Это был человек, Кира, — повторил он. — И человек хитрый.

Часть 3
Выгнанные гости

   Всю следующую неделю Кира прожила, как во сне, — тихая, малоразговорчивая, незаметная, смотрящая на все вокруг себя, словно сквозь толстое стекло, в котором лица окружающих были мутны, а их голоса — далеки и неразборчивы. Жизнь текла мимо, и иногда она казалась самой себе обломанной веткой, зацепившейся за скалы посередине бурного потока. Она исправно ходила на работу, занималась делами, а потом возвращалась в квартиру, закрывала за собой дверь и облегченно вздыхала, хотя не всегда могла понять, чего боится больше — возвращаться домой или уходить оттуда. Егор все чаще тормошил ее встревоженными расспросами, Софья Семеновна и Антонина Павловна то и дело участливо спрашивали, не заболела ли она, и на это проще всего было ответить утвердительно и пройти мимо. Больных, как правило, не трогают.
   Кира забросила танцы и по утрам больше не бегала к морю. Утро не казалось ей привлекательным и подходящим временем для прогулок. Она бы предпочла вечер, даже ночь, но об этом не могло быть и речи — по вечерам Стас всегда был дома и никуда бы ее не пустил, а ночью спал слишком чутко, и возможности выскользнуть из дома незаметно не было. Вставала она поздно — так, чтобы едва-едва не опоздать на работу, и идя через тихий, безмятежный двор, будь это утро или вечер, смотрела в сторону или делала вид, что говорит по сотовому — лишь бы поменьше общаться с соседями, которые в последнее время начали проявлять чрезмерное участие — даже Влада, которая даже пыталась заговаривать с ней — приветливо и в то же время как-то слегка заискивающе. Но Кира бы предпочла общаться только с одним человеком, но не видела его уже очень давно — с того самого дня, как, уезжая в Ялту, смотрела на него сквозь ползущее вверх оконное стекло «вектры». В глубине души Кира чувствовала, что Князев сознательно избегает ее, и это вызывало у нее и облегчение, и досаду.
   Одна домой она больше не возвращалась — Сергей исправно заезжал за ней на работу и довозил до самого подъезда, то и дело пытаясь напроситься в гости, но она неизменно отклоняла эти просьбы, отговариваясь плохим самочувствием. Их беседы утратили былую легкость и стали приобретать раздраженный оттенок с ее стороны, и печально-недоуменный — с его. Однажды он спросил, обдумала ли она уже его предложение, и Кира посмотрела на него удивленно, не сразу поняв, что он имеет в виду. Тот, вначале казавшийся таким важным разговор, на фоне последних событий совершенно поблек и отошел куда-то далеко. Она ответила ему что-то успокаивающе-неопределенное и тотчас забыла об этом. Кира знала, что Сергей чувствует перемену в их отношениях. Он стал более настойчивым, и иногда сквозь эту настойчивость даже проглядывала грубость, хотя в таких случаях Сергей почти сразу же спохватывался и начинал извиняться. Кира не обижалась и не сердилась, но именно это отсутствие эмоций с ее стороны удручало его еще больше. Она же, в свою очередь, не могла объяснить ему, что сейчас все ее сознание захвачено тем, что произошло и продолжает происходить.
   На месте убийства Кира побывала в первый же день, пройдя одну остановку пешком, но под утро прошел сильный дождь, смыв все оставшиеся следы, и у подножия склона, и на выщербленной асфальтовой дорожке, и возле ствола старой акации не было ничего кроме густой жидкой грязи. Она немного постояла, оглядываясь, но сейчас улица, залитая яркими лучами майского солнца, не всколыхнула в ее сердце ничего жуткого. Это был просто склон, просто грязь, просто палые прошлогодние листья, и здесь не ощущалось никакой зловещей, кровавой ауры. Казалось, что никто не убивал душившего ее человека, что он просто исчез, проглоченный проходившей мимо ночью. Всю неделю она просматривала газеты, слушала новости, осторожно расспрашивала знакомых, но так ничего и не узнала. Несколько убийств, произошедших в последние дни, носили исключительно обыденный характер, и нигде в городе не находили обезображенный труп, лишенный головы, и саму голову тоже. Легче всего было думать, что все это — лишь сон, но синяки на ее шее не были сном, как и порез на запястье, и бьющая в лицо чужая кровь, и отголосок ночного ужаса, еще долго не исчезавший из глаз Стаса.
   Ее отношение к брату начало странно раздваиваться. По утрам, когда он стучал в ее дверь, а потом говорил кучу всяких милых глупостей и щекотал ее голые пятки, Кира его обожала, считая самым лучшим человеком в мире и неизменно вспоминая, как он бросился к ней на помощь, как тащил ее, перепуганную и окровавленную, домой, как хлопотал вокруг нее, а потом бесстрашно уходил в густую ночь лишь для того, чтобы Киру никто не беспокоил расспросами и на улице не валялся неприбранный труп. Она смотрела на него, как смотрят дети на восхищающего их киногероя, и безоговорочно соглашалась со всем, что бы он ни сказал.
   Но вечером Стас раздражал ее неимоверно, и она поглядывала на него только лишь как на досадное препятствие. Все вечера он проводил в квартире, никуда не выходя, и ночи тоже, и Кира никак не могла снова понаблюдать за тенями. Это желание стало почти маниакальным. Ей хотелось проникнуть в их загадки, ей хотелось знать больше — ей хотелось знать все. Но Стас мешал этому. Кира слишком хорошо помнила их давнишний разговор и опасалась зажигать свечи даже в своей комнате за закрытой дверью — ей казалось, что Стас может войти в любую минуту, и тогда на следующее утро отведет ее к психиатру… или еще хуже… Поэтому по ночам она только тихо бродила в темноте своей комнаты с зажигалкой, но этого тонкого огненного лепестка было слишком мало. Иногда ей казалось, что она видит обрывки теней на стенах, но понять что-то по этим обрывкам было невозможно. То и дело она останавливалась у окна и ловила ночные шорохи, но ни разу больше не слышала, чтобы кто-то возился под ее окном.
   Правда, порой ей вовсе не хотелось ломать себе голову над всем, что произошло. Хотелось порадоваться тому, что ничего больше не происходит. Возможно, это был бы лучший вариант.
   Но в пятницу временное затишье внезапно закончилось, и начало этому положил ни кто иной, как Вика.
   Всю неделю подруга упорно искала встречи с Кирой, и Кира так же упорно отговаривалась или вовсе не подходила к телефону. Почему-то ей по-прежнему не хотелось ее видеть — может быть, потому, что после разговора с братом, она чувствовала в Вике потенциальную угрозу. Все-таки, Минина была медицинским работником, и, узнай она хоть что-то, то может незамедлительно отправить Киру в психушку — ради ее же блага. Решит, что у нее шизофренические галлюцинации. Конечно, недавняя трагедия галлюцинацией не была в особенности, и Стас тоже все видел… Но ведь труп не нашли. И все выглядит так, будто ничего не произошло. И тогда Вика решит, что больна не только Кира, но и сам Стас. То и дело Кира испытывала глубочайший стыд из-за того, что думает о подруге настолько плохо, но ничего не могла с собой поделать. Пока она не улучит время и не разберется со всем окончательно, никакой Вики быть не должно!
   Но Вика появилась — и таким образом, что избежать встречи с ней было невозможно.
   Идя на работу с остановки, Кира всегда пробегала через небольшой скверик, усаженный альбицией и дроком, и именно в последнее утро рабочей недели в этом скверике неожиданно обнаружилась Вика, скромно сидевшая на скамеечке в легком коротком платьице. Ее густо-рыжие пышные волосы были аккуратно приглажены и зачесаны за уши, а поднятые наверх солнечные очки приминали их еще больше. Лицо с легким макияжем имело тихое и книжное выражение, столь несвойственное Мининой, что Кира не узнала бы ее, если б Вика не окликнула ее по имени. Недовольная, она остановилась, старательно укладывая на губах приветливую улыбку.
   — Осчастливишь меня своим присутствием? — Вика похлопала ладонью по скамейке, и Кира покачала головой.
   — Рада бы, но не могу. И так опаздываю. Ты, кстати, тоже.
   — Я на больничном.
   — Что случилось? Что-нибудь сломала?
   — Голос, пытаясь до тебя докричаться по телефону.
   Кира прикусила губу, посмотрела на часы, но все же села на скамейку, выжидающе глядя на подругу.
   — Ладно, пять минут.
   — Слышала б ты себя! — насмешливо сказала Вика и забросила ногу на ногу, тут же поймав голыми коленями заинтересованные взгляды проходивших мимо мужчин. — Прямо бизнес-леди, которой срывают рабочий график! Да и кто — какая-то совершенно посторонняя гражданка!
   — Вик, у меня правда нет времени, — ответила Кира слегка смущенно. — Но мы могли бы встретиться на выходных…
   — Да? То же самое ты говорила мне и на прошлых выходных. Кир, что происходит? Что ты смотришь на меня, как таракан на тапочек?!
   — Ну, подруга, у тебя, знаешь ли, галлюцинации!
   — Правда? — спросила Вика с внезапной холодностью, внимательно разглядывая царапины на ее лице. — А, может быть, у тебя?
   Кира дернулась и сделала попытку вскочить со скамейки, но Вика поймала ее за руку и не дала этого сделать. Кира ойкнула и выдернула руку, изумленно глядя на свое запястье.
   — Вика, больно же! Ты что?! Переквалифицировалась из медсестер в медмачехи?!
   — Я бы ответила тонко и элегантно на ваш вялый выпад, мадам, но мне сейчас не до этого, — сказала Минина каким-то не своим, слишком взрослым голосом. — Ты помнишь ту ночь, когда я у вас оставалась? Когда ты психанула, пошла на море и все такое?..
   — Конечно помню. Потому что утром психанул кое-кто другой — не будем показывать пальцем…
   — Я очень спешила…
   — Недостаточно сильно для того, чтобы не наговорить мне в дверях кучу всяких глупостей…
   — И я готова их повторить! — отрезала Вика, придвигаясь ближе, и впервые в ее раскосых глазах Кире почудилось нечто настолько серьезное, что она осталась сидеть, хотя уже была готова улизнуть от подруги или, во всяком случае, попытаться это сделать. Она знала Вику много лет, но сейчас ей показалось, что они не знакомы и десяти минут. — В то утро я поехала в больницу. Мне сделали анализ крови.
   — Ты заболела? — встревожилась Кира, мгновенно списывая все Викины странности на внезапную серьезную болезнь и так же мгновенно прощая их. — Почему сразу не сказала?! К чему было ходить вокруг…
   — Я не больна, не в этом дело. В моей крови нашли следы барбитуратовой группы…
   — Не знала, что ты сидишь на снотворном, — смущенно пробормотала Кира, показывая слабые познания в фармакологии. Вика досадливо передернула плечами.
   — Я ни на чем не сижу! В том-то и дело! Я ничего не принимаю!
   — Тогда откуда? Не понимаю. Тебя кто-то опоил?
   — Случайно, — негромко сказала Вика, держа свои пальцы в непосредственной близости от ее руки, чтобы при необходимости снова в нее вцепиться. — Если говорить о технической стороне, то я сама себя опоила.
   — Чего?!
   — Я выпила то, что предназначалось другому. Я выпила твой чай. Помнишь?
   — У меня нет привычки хлебать чаек с барбитуратами! — отозвалась Кира не без облегчения. Вика усмехнулась, но усмешка была злой. Ее рука поднялась к шее и начала теребить тонкую золотую цепочку с подвеской в виде ящерицы.
   — А никто и не говорит о твоих привычках. Ведь не ты заваривала этот чай? Тепленький чай — не горячий, а тепленький, потому что этот тип снотворного очень плохо растворяется в горячей воде.
   — Ну, знаешь…
   — Я выпила твой чай и вырубилась сразу же после твоего ухода! Как будто меня выключили…
   — Ты просто устала и…
   — Кира, я вполне бы могла списать это на усталость и поздний час! — яростно перебила ее Вика. — Но видишь ли, дело в том, что несколько лет назад у меня были большие неприятности… и из-за этого я месяца три сидела на барбитуратах… в основном, на барбамиле. И несколько раз даже перебарщивала. Тебе ведь известно, что это не только снотворное, но и наркотики? Извини, но я отлично знаю симптомы легкой и даже средней передозировки.
   — И ты хочешь сказать…
   — Да. Поэтому и пошла проверить. Надеялась, что ошибаюсь… но я не ошиблась. Стас — паршивый фармацевт, он не умеет правильно составлять пропорции.
   — Ты с ума сошла?! — Кира взвилась со скамейки, но Вика снова ловко цапнула ее за руку.
   — Вначале я думала, это случайность, что он просто решил тебя таким способом успокоить — ты же на взводе пришла… Но, во-первых, почему он не посоветовался со мной? А, во-вторых, я отлично помнила все твои рассказы… Передозировки, длительное употребление, резкий перерыв после этого длительного употребления — что именно из этого тебе описать?! Депрессия, галлюцинации, резкая смена настроения, истерики, постоянная непривычная сонливость, понижение давления, головные боли, характерные зрачки, анемия… У тебя ведь уже весь набор, не так ли?! Особенно галлюцинации, сонливость и вспышки ярости? Кстати, зрение у тебя ухудшилось?
   Кира вздрогнула и оглянулась по сторонам почти жалобно.
   — Ты говоришь какой-то бред! Это вовсе не обязательно должно быть… Я могу просто заболеть, в конце концов! Все болеют!
   — Конечно, ты заболела! Потому что тебя регулярно травят! Он ведь сам тебе чай делает, правда? Каждый вечер? Ты ведь сама об этом говорила — помнишь?!
   — Ты ошибаешься, — деревянно произнесла Кира, вцепляясь пальцами свободной руки в скамейку.
   — Правда? Собери в кучу все, что я тебе сказала, приложи к этому свое самочувствие и свои ощущения и скажи мне еще раз, что я ошибаюсь! — Вика сузила глаза, продолжая до боли сжимать ее запястье. — Данные анализа у меня с собой — официально заверенные! Показать?!
   — Какой смысл — я все равно ничего не понимаю в ваших каракулях и терминах!
   — Но есть те, кто понимают! — Вика отпустила ее запястье и положила руки Кире на плечи. Встряхнула. — Кирка, мы с тобой дружим почти два десятка лет! Мы же с тобой почти как сестры… были! Я не допущу, чтобы кто-то…
   — Стас не мог! — прошипела Кира, резким движением сбрасывая ее руки. — Да ты послушай, что ты говоришь! Ты его не знаешь, а я знаю!
   — Пару месяцев!
   — Он мой брат!
   — Как будто братья никогда не отправляли своих сестер на тот свет! — Вика подчеркнула последние слова. — На тот свет или в психушку! Квартира — это немало, Кира! И за меньшее убивали!
   — Ты говоришь чушь! Ты… Стас меня любит!
   — Оригинально же он выражает свою любовь!
   — Ты ничего не знаешь о нем! — крикнула Кира так громко, что на них начали оглядываться. — Ты не знаешь, что он для меня делал! Ты не знаешь, как он недавно…
   Вика снова схватила ее за руку, но Кира вырвалась, оставив на тыльной стороне ладони длинные царапины от ее ногтей, тут же оплывшие кровью.
   — Ты свихнулась!
   — Это ты свихнулась благодаря ему!
   Кира размахнулась и с силой ударила Вику по щеке. Ее голова дернулась, очки слетели и ударились о плитки с жалобным треском. Минина потрясенно уставилась на нее, прижимая ладонь к алому пятну на своей щеке.
   — Ты что?!
   — Знаешь, что я думаю?! — в голосе Киры было холодное бешенство. — Ты рассказываешь мне весь этот бред про Стаса, потому что он тебя бросил! И ты пытаешься таким образом ему отомстить! Это у тебя крыша поехала! Потому что ты до сих пор сидишь на своей наркоте! Так крепко сидишь, что уже не помнишь, когда и что принимаешь! Если б ты сказала мне нормально, но так!.. на моего брата!.. Убирайся — и чтоб я больше тебя не видела! А появишься в нашей квартире — вышвырну! Поняла?!
   — Я пойду в милицию, — ровным тоном заявила Вика, глядя на нее снизу вверх.
   — И что же ты им скажешь?!
   — Найду что — не беспокойся. Я была хорошей студенткой, — Минина встала и аккуратно подняла свои разбитые очки. Кира сделала несколько шагов в сторону здания завода, не сводя с нее глаз.
   — У тебя нет никаких доказательств!
   — Они у меня будут, — так же ровно ответила Вика, повернулась и неторопливо пошла к остановке. Кира с минуту смотрела ей вслед с ошеломленной яростью, потом развернулась и зашагала к КПП, так зло впечатывая каблуки в асфальт, словно он в чем-то провинился.
   Вот уж чего она от Вики совершенно не ожидала! Уж насколько Минина была выдумщицей в детстве, но все ее невероятные истории по сравнению с этой казались скучными научными трудами. Стас ее травит! Ха! Стас Борджиа, тоже мне! Она ведь еще тогда, когда Вика водила ее в больницу, заметила в ее поведении странности, еще тогда уже почти не сомневалась, что подруга влюблена в ее брата, как кошка. И вот вам пожалуйста! Кира ведь уже отлично поняла что Стас иногда умеет быть до безобразия равнодушным. Вот он и стал равнодушным — к Мининой, а та, уязвленная — ведь это она всегда бросала мужиков, а не они ее! — решила поквитаться через лучшую подругу.
   Чей-то жалкий голос в подсознании пролепетал, что уж на такое-то Вика бы никогда не решилась, с ней бы она так не поступила — она ведь хорошо знала, что значит для Киры возвращение брата, что Вика говорила серьезно и совершенно искренне верила в то, что говорила, но новый приступ ярости удушил этот голос и подмял под себя.
   Когда она пришла на работу, в ней все бушевало. От тихой, незаметной Киры не осталось и следа — она сбежала, а вместо нее в тело, словно в брошенный дом ворвалось нечто совершенно неконтролируемое в своем бешенстве, выбросившее вслед за прежним жильцом моральные принципы и хорошие манеры. За полчаса она успела вдрызг разругаться почти со всеми изумленными коллегами и половиной посетителей из других контор, и так накричала на совершенно ни в чем не повинного Михеева, что тот счел за нужное ретироваться, образно пояснив остальным, что общаться с Сарандо сейчас — все равно, что спасаться бегством от катящегося с горы гигантского ядра, утыканного шипами. Коллеги метафору оценили и почти весь рабочий день старались держаться от Киры подальше и ни о чем ее не спрашивать. А она сидела за компьютером, подтянув к подбородку длинный ворот тонкого свитера, которым закрывала синяки на шее, и пыталась сосредоточиться на работе. Но едва Кира наклонялась над бумагами, щуря глаза, как в ней снова вспыхивала ярость, и буквы окончательно расплывались перед глазами.
   Кстати, зрение у тебя ухудшилось?
   Ну и тварь!..
   А помнишь, как тяжело тебе было проснуться среди ночи, когда прорвало трубу, и Стас будил тебя… и как быстро ты засыпала по вечерам… и что ты видишь на самом деле, Кира, что ты видишь?..
   Нет! Ей даже в голову не приходило подпустить Викин рассказ хотя бы на шаг к истине. Ни за что! Ее Стас, ее ворчливо-смешливый Стас, который всегда из кожи вон лезет, чтобы она, Кира, была в безопасности, который всегда обращается с ней, как с маленькой девочкой, который всегда готов ее защитить, который носит ее на руках, а тогда в ресторанчике — как он ударил того полупьяного ублюдка! Нет, этот Стас никогда не причинит ей вреда!
   Но ведь ты совсем не знаешь меня. Двадцать лет — это двадцать лет… и ты ведь не знаешь, каким я был все эти двадцать лет. Не знаешь, что я за человек.
   …Он кажется каким-то… не странным, нет… он кажется каким-то слишком отдельным…
   …Кир, если у тебя вдруг возникнут… какие-то неприятности, если ты… хотя бы почувствуешь, что у тебя что-то не так… Ты ведь скажешь мне, правда?
   — Я скажу тебе, — пробормотала она, невидящими глазами глядя на монитор. — Я обязана тебе сказать.
   Кира взглянула на свой сотовый, но решила обождать — сейчас Стас еще наверняка был на работе. Ни к чему портить ему настроение прямо сию минуту. Можно подождать и до вечера.
   Когда до официального конца рабочего дня оставалось чуть меньше получаса, и большинство женщин уже откровенно поглядывало на часы, к столу Киры подошел Егор, облокотился на него и взглянул на восседавшую за ним девушку с опаской, словно на разъяренную рысь, запертую в очень хлипкой клетке.
   — С тобой уже можно безопасно разговаривать? — осведомился он. Кира не повернула головы.
   — Что тебе надо?
   — Так это больше тебе надо.
   Кира, все еще баюкавшая свою ярость, постепенно превращавшуюся просто в злое возмущение, взглянула на него отрешенно, не понимая, что ей может быть надо от Егора и особенно сейчас. И вдруг сообразила, о чем речь, и одновременно с этим увидела в руке Михеева пакет.
   — Ты что-то нашел по тем фотографиям, да?!
   Егор посмотрел по сторонам, потом легко дернул ее за прядь.
   — Пойдем-ка, обкурим это дело, душа моя!
   Кира пожала плечами, встала и проследовала за ним на улицу. Выйдя на крыльцо, Михеев оседлал перила, сунул в рот сигарету и, еще не зажгя ее, сказал, покачивая пакетом:
   — Прежде, чем начать изливать на тебя потоки информации, я, Кира, хочу знать — откуда у тебя эти фотки? Только, — он сделал упреждающее движение, — не надо мне рассказывать, что ты нашла их под кустом или какой-то дяденька обронил, а ты подобрала!
   — А какая, собственно, тебе разница?! — огрызнулась она.
   — Разница такая, что из-за них я лишился нескольких связей, да еще и оказался втянут неизвестно во что!
   — Не понимаю, — удивленно отозвалась Кира, закуривая. Егор кивнул, раскрыл пакет и извлек из него фотографии, аккуратно разделенные на три стопки и обернутые бумагой, оттуда же достал несколько измятых листов, исписанных растянутым, малоразборчивым почерком.
   — Так, — деловито сказал он и помахал в воздухе самой толстой пачкой. — С этими все просто. Я написал тебе тут данные каждого — где он и что он. Живут-поживают, если не считать двоих — один лет восемь назад разбился в аварии, другой умер от инсульта, и еще пятерых, тоже умерших от разнообразных старческих болезней — они были люди довольно преклонного возраста. Так что тут все гладко, можно не пугаться.
   — Надо понимать, в остальных случаях мне сейчас придется пугаться? — пробормотала Кира, глядя на оставшиеся две тонкие пачки. Егор хмыкнул.
   — Точно сказать не могу… Итак, вот эти, — он протянул ей одну из пачек. — Об этих людях в настоящем я ничего не нашел. В прошлом — да, действительно, были такие, но где они сейчас и что с ними — никому не известно. Но, если говорить откровенно, никто особенно и не интересовался. Малообщительные, бессемейные или давно вдрызг разругавшиеся со своими семьями… Там я отметил тех шестерых, о которых ничего не нашел даже в прошлом — ну, не все возможно, ты же понимаешь?
   — А как же. А кто во второй пачке?
   Егор похлопал фотографиями по колену и косо взглянул на нее.
   — Надо понимать, ты действительно ничего о них не знаешь?
   — Если б я знала, то не просила бы тебя ничего искать!
   — Логично. Ну так вот, Кира, все эти люди официально числятся пропавшими без вести.
   — Что? — одними губами произнесла она, потрясенно уставившись на его руку с фотографиями и сминая в пальцах пачку остальных.
   …Так вот, многие из них не уезжали… не уезжали…
   …некоторые, кто жил здесь, пропадали. Они приходили вечером… а потом их тут просто не оказывалось…
   — То! В разное время они пропали и их так и не нашли. Кое-кто уж лет пятнадцать, как. И, чтоб ты знала, как только я начал про них ковырять, моим знакомым да и мне самому стали задавать очень неприятные вопросы их родственники и друзья. Разумеется, я на эти вопросы не отвечал, знакомым тоже удалось отвертеться, но кое с кем из них я теперь общаться не смогу. Конечно, вычислить меня сложно — практически невозможно, но, Кира, ты понимаешь, что теперь мне очень сильно не по себе!
   — Егор, прости меня, пожалуйста, — Кира ошеломленно посмотрела на него, — но я действительно совершенно ничего об этом не знала! Клянусь!
   — Да я-то верю, — Егор почесал затылок и, наконец-то, закурил. — Но объясни — как вышло, что у тебя оказались фотографии этих людей? Такая подборка?..
   — Что? — Кира сжала пальцы, чуть не сломав сигарету. — Этих людей объединяет еще что-то, кроме того, что они пропали?
   — Сообразительная, — с невеселой усмешкой отметил Михеев. — Все они уехали отдыхать в Крым. Не обо всех известно, куда именно, но добрая половина отправилась именно в наш славный город. Другое дело, неизвестно где именно они пропали — здесь или уже по дороге домой.
   — Вот черт! — вырвалось у нее, и Егор кивнул.
   — Я сказал примерно то же самое, только в более грубой форме. Итак? Где ты их взяла?
   Кира сжала губы, потом мрачно взглянула на него.
   — А ты никому не скажешь?
   Егор презрительно фыркнул.
   — Конечно, тут же напишу транспарант и кинусь бегать с ним по городу! Разумеется, не скажу, глупая женщина! Мы же с тобой вроде как друзья, хоть иногда эта дружба и обходится мне сотней-другой загубленных нервных клеток!
   — Ладно, — она огляделась, проверяя, нет ли кого поблизости. — Я нашла их в своей квартире. Похоже, они моей бабке принадлежали, но уж откуда они у нее — я совершенно не знаю.