Барышева Мария. Коллекция

   — Насколько мне известно, у вас не принято разбавлять… Итак, за именинницу! — негромко провозгласила девочка и подняла свою чашу, глядя на Киру с холодной улыбкой, и чаши поднялись вокруг и повсюду беззвучно шевелились губы, повторяя тост. Стас подошел к ней и, мрачно глядя в глаза, очень тихо произнес:
   — Прости меня.
   — Поздно, — отозвалась Кира, глядя на колышущееся в чаше густое душистое вино. Стас кивнул.
   — Да, я знаю… Что ж и все равно — с днем рождения.
   Кира криво усмехнулась и сделала большой глоток. Вкуса она так и не смогла понять — что-то яркое, бархатное и неизъяснимо чудесное прокатилось по языку, в голове мягко стукнуло, и ее слегка повело — вино оказалось очень крепким. Она взглянула на чашу, улыбнулась и дунула на нее, и чаша легко спорхнула с ее ладони, поплыла в сторону и опустилась на пол недалеко от Веры Леонидовны. Та одобрительно кивнула, и Кира нахмурилась, не понимая, почему бабушке это понравилось.
   Это сделала она или это уже сделала я? Я срослась с камнем совершенно? И чем же это так хорошо для нее? Чего она добивается? Она же все равно не сможет его получить…
   — Камень, — пробормотала она, подойдя к дивану, — этот камень…
   Девочка взглянула на нее с каким-то странным удовольствием.
   — Нравится тебе моя игрушка, Кира? Нравится тебе быть мною?
   — Нет, не нравится! — Кира сжала пальцы на груди, комкая тонкую ткань платья. — Забери его. Он мне не нужен!
   — Я не забираю обратно подарков, — ответила она, болтая ногами.
   — Тогда кто может его забрать?!
   — Ни живой и ни мертвый не могут его забрать. И отдать его ты не можешь. Ты можешь им только поделиться, но он все равно останется с тобой, — девочка отпила вина. — Почему ты не танцуешь, Кира? Все танцуют, а ты нет. Танцуй и ты. Пусть твой любящий брат тебя пригласит, а то он только стоит без толку и бубнит про себя: «И угораздило же меня!»
   — Но я не умею танцевать вальс, — вздрогнув, растерянно возразил Стас.
   — Ну конечно, умеешь, — Вера Леонидовна подошла к нему и заботливо тронула за плечо. — Здесь все умеют танцевать, разве ты не видишь? Ведь здесь собраны тени всех вальсов, которые были станцованы с тысяча восемьсот девяносто шестого года.
   Стас тускло посмотрел на нее, поставил свою чашу на пол и деревянно подошел к Кире, протянул ей руку, и они вместе спустились в зал. Музыка стихла, и пары застыли в ожидании. Они посмотрели друг на друга, потом Стас удивленно моргнул и положил ладонь Кире на талию, поднял левую руку и принял ее пальцы, и Кира прижала ладонь к его правому плечу, чуть отставив голову и глядя поверх, на затылок стоявшей неподалеку Вики в паре с мужчиной, тень которого Кира не раз видела на своих стенах и даже могла бы вспомнить, кто он такой, но сейчас это не имело никакого значения, а спустя несколько секунд и все остальное тоже утратило значение, потому что на зал обрушился один из волшебнейших хачатуряновских вальсов, и все вокруг закружилось, и они тоже полетели по кругу венского вальса, подхваченные музыкой. Вальс плескался от стены к стене, вальс накатывался и отступал, словно морские волны, замедлялся, замирал на мгновение, и вместе с ним замирало сердце, дрожа в мучительном нетерпении, и тут же все вновь с силой обрушивалось куда-то вниз, и взметывалось, и прохлестывало насквозь. По залу в своем воздушном танце порхали разноцветные бабочки, складывая в полете причудливые узоры, и откуда-то из-под потолка сеялись пушистые розовые цветы альбиции, а они кружились среди стройных колонн и фонтанов, и вокруг гигантского огненного цветка, и уже пропал Стас, и кто-то другой был на его месте. Партнеры менялись и менялись, чужие ладони ложились ей на талию, чужие и узнаваемые лица мелькали перед ней и вокруг нее, и вальс разрастался вширь и ввысь, и ему уже не хватало места, и вдруг раздались и оползли, словно расплавленный стеарин, толстые стены, и исчезли черные плиты пола, и свет стал другим, но вальс все длился и длился, он превратился в целую жизнь, и они кружились над цветущими лавандовыми полями, и над огромными штормовыми волнами, и над древними руинами, и над холмами, красными от колышущихся маков, и над верхушками корабельных сосен, пронзенных солнечными лучами, и над пламенем пожаров, и над морской гладью, из которой на них смотрели звезды, и над заснеженными горными вершинами, и над виноградниками, где зрели ягоды, накапливая в себе ветер и солнце, и над городом, сиявшим вечерними огнями, и над цветущими каштанами, и среди ветра, и среди весеннего ливня, и среди холодных шипящих вспышек гигантских молний, и среди снежных хлопьев, и среди солнечных лучей, и среди тополиного пуха, и не было конца музыке, и не было конца этому кружению. Она танцевала с Сергеем, она танцевала с Егором, она танцевала с Василием Ларионовым, она снова танцевала со Стасом, она танцевала с одной из Кер, которая смотрела на нее голодными глазами, и крылья ее мягко шелестели, она танцевала с медноногой красавицей, которая насмешливо и в то же время призывно улыбалась ей, сверкая иглами клыков, она танцевала со всеми, кто когда-либо был приглашен, и она смотрела на них, и только однажды чуть не сбилась с ритма, когда ей вдруг почудилось среди танцующих лицо Вадима. Но оно тут же исчезло — верно, это и вправду было видение. Вадима здесь быть никак не могло. Вадим никогда сюда не вернется. Он где-то далеко, в покинутом мире.
   Кира тряхнула головой и вернулась в вальс. Они снова танцевали в зале среди розового пуха, и ее ладонь снова лежала на плече Стаса, и он, чуть наклонившись, негромко сказал:
   — Тебе надо уйти. Не знаю, как, но тебе надо уйти! Я понял!
   — Что ты понял?!
   — Они хотят стать такой же, как она. У тебя камень, и вместе с тобой их будет трое: Тася, Вера и ты! Я слышал, что она сказала — ты можешь им поделиться. Тройственность. Ее часто изображали, как трехликую — помнишь?! У нее тройственная природа. Это связывали либо с тем, что она правит триадой человеческого существования, либо с тремя состояниями луны, либо с тремя ипостасями, — прошептал Стас, изо всех сил пытаясь не сбиться с ритма. — На самом деле важно, во что именно из этого поверили они!
   — Но она пришла одна! — Кира сжала пальцы на его плече. — Где же тогда еще две?
   — Еще их тут не хватало! — Стас коротко глянул туда, где на диванах сидели девочка и Вера Леонидовна. Таси видно не было. — В любом случае, они станут такой же как она и вместе с тобой получат и камень! И я не представляю, что они тогда могут устроить!
   — Так она им и позволит!
   — Знаешь, мне кажется, что позволит.
   — Она ведь очень разумна — слишком разумна, чтобы…
   — И слишком скучает, — глухо заметил Стас. — Ее ведь тоже начали забывать, Кира. Рано или поздно ее забудут совсем.
   Кира собралась было ответить, что она вовсе не собирается ничем делиться с бабками, пусть только попробуют заставить — и она им устроит!.. но в это мгновение ее подхватил новый партнер, а Стас исчез. Она закрутила головой по сторонам, выискивая его, и увидела, что он танцует с Тасей, чьи губы беззвучно шевелятся. Ее взгляд поймал взгляд Киры, и она увидела в нем колючую усмешку и нетерпение, и внезапно поняла, что Стас прав.
   Что ж, они все равно ее не заставят! Шиш им будет, а не суть бога, вот так!
   И внезапно вальс раскололся и ссыпался вниз, и застыли пары, и Кира обнаружила, что стоит на площадке неподалеку от дивана, где уютно устроилось божество в компании двух Кер. Стас стоял неподалеку, рядом с ним стояла Тася, положив ладонь правнуку на плечо, и Вера Леонидовна медленно шла к ним. Кира нашла глазами свою чашу и, неожиданно расшалившись, поманила ее пальцем, и чаша послушно прилетела. Кира отхлебнула вина и услышала детский смех.
   — Учится ребенок, — сказала девочка тоном заботливой мамаши. — Но только почему непременно сразу же глупостям?
   Кира хотела было ответить, но в этот момент в ее груди больно стукнуло, сердце сжалось, затрепетало, и по жилам растекся огонь. Вскрикнув, она повалилась на колени, выронив чашу, и по темным плитам расползлась густая винная лужа.
   — Рождение! — торжественно воскликнула Вера Леонидовна, заходя Стасу за спину, обнимая его за плечи и глядя на внучку, которая, извиваясь от боли, вжимала в ткань между грудями скрюченные пальцы. — Не пытайся — ты ничего не сделаешь! Я пришла сюда добровольно. Ты тоже. И третья из нас тоже должна оказаться здесь добровольно. К сожалению, это до сих пор не так. Когда-то я изгнала ее. Теперь я должна ее вернуть. Я слышала, как ты, Стас, как-то говорил об умении приносить жертвы. Ты был прав.
   Стас, почуяв неладное, рванулся было прочь, но Ларионова вцепилась в него с неожиданной силой, и подоспели стражи и встали по обе стороны, угрожающе рыча и сверкая глазами.
   — Кира! — в отчаянье выкрикнул Стас, но она, поглощенная болью, не смогла ни двинуться, ни ответить и только смотрела на него помутневшим взглядом. Тася обошла Стаса и легла перед ним на пол лицом вверх, раскинув руки и коснувшись кончиками босых пальцев его ног, и едва это произошло, как ее тело начало медленно подниматься на пятках навстречу Стасу, и того так же медленно потянуло к ней, вниз, и его руки раскинулись в стороны сами собой. Он закричал, и Ксегорати тоже закричала, но если в его крике был ужас, то крик Таси был наполнен торжеством. Вера Леонидовна отошла назад, глядя, как два тела тянутся друг к другу. Под углом в сорок пять градусов они встретились, и коснулись друг друга, и прошли друг через друга, и вот уже Стас неподвижно лежит на полу на животе, и Тася стоит к нему спиной, только на ней теперь были его светлые брюки и цепочка с медальоном, а на Стасе — ее платье. В следующую секунду вместо платья на нем появился парадный фрак. Тася быстрым движением сбросила брюки, мгновенно обратившиеся на полу в груду бледных цветов, и облачилась в поднесенное Верой Леонидовной простое длинное платье кофейного цвета.
   — Хм-м, затейливо, — заметила девочка, поудобней устраиваясь на диване. — Вот значит, что придумали? Давайте дальше.
   — Господи, — прошептала Кира, глядя на неподвижно лежащего брата и пытаясь подняться. Стас шевельнул правой рукой, приподнял голову и дико огляделся, потом вскочил, охлопывая себя и затравленно глядя по сторонам.
   — Не может быть! — закричал он и рванул на себе фрак, нитки затрещали, шов на поле разошелся и тут же снова стал целым. Стас дернул рубашку, во все стороны полетели пуговицы… и тут же снова оказались на своих местах, и вновь Стас оказался одет безупречно… так же, как и те, кто смотрел на него из зала. — Ты меня выгнала! Выгнала!
   — Я тебя вовсе не выгнала. Я тебя присоединила, — холодно поправила его Вера Леонидовна и улыбнулась Тасе, которая смотрела на свои руки, сжимая и разжимая пальцы. — Радуйся, что, в отличие от них, ты все еще можешь говорить. А теперь, будь добр — перестань галдеть, спускайся к остальным и не мешай нам!
   — Да, будь так любезен, — поддержала ее Тася низким бархатистым голосом.
   — Ах вы, суки! — рявкнул Стас и прыгнул к ней, но один из стражей в тот же момент ухватил его за ногу и опрокинул на пол, второй страж вцепился в щиколотку другой, и они стащили кричащего от боли Стаса по лестнице, оставляя на ней широкий влажный след.
   — Стас! — закричала Кира, с трудом поднимаясь на ноги. — Отпустите его, твари!
   Один из стражей вдруг взвизгнул и, перевернувшись в воздухе, отлетел в сторону, словно кто-то дал ему хорошего пинка, но его место тотчас занял другой. Одна из золотых плетей плюща, свисавших с потолка, ожила, протянулась вниз и, словно щупальце, обвила его мощную шею и вздернула вверх, и страж, хрипя, повис высоко над полом, болтая лапами. Но тотчас на Стаса навалилась целая стая стражей, и спустя несколько секунд он исчез в глубине зала. Кира, застонав, прижала ладонь к груди. Одна из толстых колонн вдруг пошла трещинами и обвалилась, придавив нескольких стражей и не успевших отскочить людей. И тотчас оба запястья Киры оказались крепко сжаты в сильных пальцах. Она обернулась и с ненавистью взглянула на лица Таси и Веры Леонидовны, стоявших по обе стороны от нее.
   — Перестань, раны зарастут, вот они уже и заросли, и ты сможешь смотреть на него хоть вечность, — негромко сказала Ларионова.
   — Вы убили его!
   — Мы дали ему вечность. А теперь поделись с нами. Стань нами, Кира. Все соответствует, все, как надо — вот мать, — Тася подмигнула ей, — вот охотница, — Вера Леонидовна прижала ладонь к груди. — Нам не хватает лишь колдуньи. Нам не хватает тебя и того, что стало тобой. Присоединись к нам, и мы вознесемся! Мы будем триедины, и все тени мира станут нашими. Вечная жизнь…
   — Вечная жизнь на Украине? — Кира болезненно фыркнула, пытаясь вырвать руки. — Да упаси боже!
   — Весь мир! — зашептала Ларионова. — Мы сможем бродить по всем теням, мы сможем попадать в любое тело, которое отбрасывает тень! Мы сможем быть кем угодно! Мы станем такой же, как она!
   — Значит этого места вам уже недостаточно? — прошипела Кира и-таки вырвалась, тотчас же отскочив назад. — Хотите обратно?! Хотите всех сделать вашей коллекцией?! Нет уж!
   Внезапно под потолком что-то грохнуло, и в следующее мгновение в зале всплеснулись вопли боли и рычание, безумные вскрики и дикий хохот. Стражи набросились на людей и друг на друга, все новые и новые плети плюща прорастали к полу и вздергивали к потолку псов и людей. Одна из колонн разлетелась во все стороны длинными острыми осколками, пришпилившими к стенам оказавшихся на их пути людей, словно бабочек, и те бились и, обретя голос для боли, кричали в агонии, которая никак не заканчивалась. Огромный огненный цветок расплескался и хлынул в зал, и попавшие в огонь горели заживо и никак не могли сгореть. Змеи сползли с зеркал и ползали среди мечущихся людей, обвивались вокруг них, валили на пол и душили — бесконечно, потому что никто в этом мире не мог умереть, и боль и агония длились без конца, и раны зарастали, и появлялись снова, и ополоумевшие стражи снова и снова разрывали людей и друг друга на куски, но те срастались, и все повторялось вновь, и под потолком хрипели повешенные, суча ногами. Одно из зеркал сорвалось со стены и летало по залу, вращаясь, словно диск циркулярной пилы, снося головы и отрубая конечности, и обезглавленные тела шарили по полу, и головы беззвучно разевали рты, глядя в потолок мутными глазами. Люди хватали друг друга за горло, разбивали друг другу головы о стены и о колонны, кто-то полосовал себя осколками. Кровь растекалась по черным плитам огромными лужами, мешаясь с водой из разбитого фонтана, и аромат цветов переплелся с запахом горелого мяса.
   — Прекратите! — в ужасе закричала Кира, и обе женщины в ответ молча протянули ей раскрытые ладони. Она отскочила и взглянула на диван, но он был пуст. Кира зашарила взглядом по сторонам и увидела девочку, которая неторопливо шла через зал легким прогулочным шагом. Ее свита исчезла где-то среди мечущихся окровавленных тел.
   — Стой! — крикнула она, кидаясь следом и поскальзываясь на мокрых плитах. — Остановись!
   Девочка обернулась, потом повела рукой и вокруг нее образовалось небольшое свободное пространство, и плиты пола на нем мгновенно высохли. Она поправила шарф и села на пол, аккуратно скрестив ноги и задумчиво оглядываясь по сторонам.
   — Останови это! — воскликнула Кира, подбежав к ней и по дороге с трудом увернувшись от взбесившегося зеркала. — Останови этот кошмар!
   — Сядь! — четко приказала та и хлопнула ладонью рядом с собой, и Кира опустилась так поспешно, словно ей подрубили ноги. — Остановить? Но ведь вы это затеяли. Вы и останавливайте. Это ведь ваша игра.
   — Но как?! Они…
   — Я знаю.
   Кира потрясенно взглянула на нее, потом посмотрела вокруг и, не выдержав, зажмурилась.
   — Открой глаза, — негромко сказала девочка. — Здесь кругом безумие. Сейчас ты видишь то, что видит каждый из них. А вот что происходит на самом деле.
   Кира осторожно огляделась и недоуменно моргнула. Зал был таким же, как и прежде, и зеркало висело на своем месте, и колонны стояли невредимыми, и не было ни крови, ни огня, и лишь всюду на плитах катались и корчились люди и стражи, глядя куда-то вытаращенными от ужаса и боли глазами — каждый в собственный кошмар.
   — Слишком шумно, пожалуй, — заметили рядом, и все вокруг вдруг застыло, словно кто-то поставил на паузу страшный фильм. Кира обернулась и взглянула на девочку.
   — Ты все знала. И что будет со Стасом, и что они хотят сделать. Почему ты им позволяешь?
   — Потому что мне интересно, как далеко вы способны зайти.
   — Они ведь только что могли получить, что хотели! — яростно произнесла Кира, и девочка снисходительно кивнула.
   — Конечно, могли.
   — И что бы было?
   — Объединись — и узнаешь.
   — Я не понимаю!.. Но ты ведь знаешь?..
   — Знаю. И знаю, как на самом деле закончится эта игра, — девочка легко постучала пальцами по полу, и перед ней вдруг появились две совершенно обычные рюмашки и открытая бутылка «Столичной» — нелепое видение посередине кошмара. Кира внезапно почувствовала, что ее начинает разбирать смех, и схватилась за голову. Девочка тем временем наполнила рюмки и простецки предложила:
   — Накатим?
   Кира дико посмотрела на нее и взяла рюмку. Божество подмигнуло ей, подхватило свою рюмку и опрокинуло ее лихо, словно алкоголик с многолетним стажем. Кира выпила свою, чуть поперхнувшись и поморщившись. Обычная водка. Нет, это уже даже не сюрреализм.
   — Я и не знала, что боги тоже хлещут почем зря, — пробормотала она.
   — Да многие из нас только этим и занимаются, — девочка фыркнула. — Ведь мы очень похожи на вас.
   — Ерунда! Ты ведь… ты ведь мудра — почему ты позволяешь… вот это все…
   — Потому что это соответствует тому, что из меня сделали, — холодно ответила она. — Когда-то я была светлой, я охраняла, я заботилась, и мое волшебство было совсем не таким. А потом пришли чужаки и привели с собой своих богов, а из меня сделали чудовище! Мы зависим от тех кто верит в нас, и от того, как именно они в нас верят! Из меня сделали ужас и я соответствовала этой вере, потому что в другую меня перестали верить очень быстро — ведь те, кто еще верил, перестали существовать. Я бы так хотела вернуть себе прежнюю веру…
   — Как?! Творя кошмары?
   — Не я делаю эти кошмары. Их делаешь ты. Ведь ты тоже веришь в меня такую, о какой прочитала в каких-то книгах. Твоя вера сейчас очень многое значит, ведь в тебе часть меня.
   — Но они…
   — И они вызвали меня именно такой. К ним пришла я — та, в кого они поверили. Позднее божество. Никак не то, которое было раньше. Они не звали мудрость. Они не звали хранительницу и защитницу. Они звали примитивный страх. Но они звали слишком настойчиво. И они слишком верили. Вот их и услышали.
   — Но ведь есть другие… я читала…
   — В других уже давно никто не верит. Мое имя олицетворяют с кошмарами. Когда вспоминают меня, вспоминают не любовь, не свадьбы, не тучные стада и не налитые колосья и виноградные гроздья. Вспоминают только страх, и ужасных псов, и бездонную ночь. Вот кем меня вспоминают. Ведьмой со свитой демонов. Чем я это заслужила?
   — И что же — теперь ты вдруг решила нас проучить?!
   — Мне нет в этом нужды — вы с этим отлично и сами справляетесь. Я играла со многими, и все эти игры заканчивались по-разному. Много есть дорог, много есть ночей и миров тоже много, — девочка покосилась на нее. — Ты можешь мне задать какой-нибудь вопрос. И я отвечу.
   Кира закрыла лицо ладонями и прошептала:
   — Что мне сделать, чтобы все это закончилось?
   — Объединись с ними.
   — Что?! — она опустила руки. — Зачем?! Почему?!
   — Потому что я знаю, как закончится игра. Потому что ты любишь. И потому что тебя любят, — девочка неожиданно грустно улыбнулась. — И это великая любовь. У меня такой никогда не было. А теперь — иди.
   Зал вокруг снова ожил. Кира встала, молча глядя на нее, потом наклонилась, подхватила бутылку за горлышко и с размаху швырнула в ближайшую колонну, и бутылка весело брызнула осколками и водкой во все стороны.
   — Пол-литра?!.. — с наигранным возмущением воскликнула девочка. Кира снова схватилась за голову и отвернулась, оглядела зал и кинулась к лестнице. Взлетела по ней, разом перемахнув через несколько ступенек, и коротко глянула на стоящих перед ней женщин.
   — Я согласна.
   Вера Леонидовна улыбнулась и кивнула, и крики и рычание в зале тотчас стихли. Кира молчала, слушая, как по ступенькам цокают когти. Поток стражей втек на площадку и окружил стоящих на ней плотным кольцом. Позади люди поднимались на ноги и медленно, неуверенно подходили к ступенькам.
   — Думаю, перед этим, как имениннице, мне будет позволена еще одна маленькая вольность? — спросила Кира, и Вера Леонидовна приглашающе развела руками.
   — Да все что угодно!
   — Очень мило, — Кира улыбнулась, резко развернулась и коротко, со всей силы ударила Тасю в нос. Та, вскрикнув, дернулась назад и чуть не упала, вскинув руки к лицу. Между ее пальцев хлынула кровь, заливая кофейное платье. Вера Леонидовна вздохнула и возвела глаза к потолку.
   — Детский сад, — пробормотала она.
   Тася убрала ладони. Кровь уже не шла, и пятна с платья пропали, будто и не было их, и удар остался только в ее глазах, сверкающих дикой злобой. Она рванулась было к Кире, но Ларионова схватила ее за плечо.
   — Ну ты-то!.. Возьми себя в руки!
   Ксегорати глубоко вздохнула, осторожно потрогала свой нос, подняла правую руку и прижала ее к поднятой ладони Веры Леонидовны. К Кире протянулись две раскрытые ладони, и она посмотрела на них, сжимая и разжимая пальцы.
   — Вам дали такой дар, — хрипло произнесла она, — а вы потратили его так глупо.
   — Теперь ты будешь тратить его вместе с нами, — Вера Леонидовна поманила ее ладонью. Сжав зубы, Кира шагнула вперед, и их пальцы переплелись и словно срослись воедино, и тотчас же в ее груди вспыхнула дикая боль, и она закричала, запрокинув голову, и Ларионова и Тася закричали тоже, и Кира сквозь дымку боли чувствовала, как содрогаются их тела и чувствовала, как из нее — и не только из тела, но и из сути ее что-то рвется наружу, тянется к тем, двум, и она сама тянется следом, и желание слиться с ними в одно целое заполнило весь мир. Она закричала еще громче, и ей показалось, что она кричит уже тремя ртами, а не одним, и в ее мозг хлынули чужие мысли, и чужая ярость, и чужая злоба, и чужое безумие — и не было им конца. Она с трудом опустила глаза вниз и увидела, как в вырезе декольте, раздвигая, разрывая мышцы и кожу выступает ослепительное яростное черное сияние камня, окруженного золотом, и стекающая по нему кровь не может его погасить. Кристалл выступил на треть, от него потянулась темная дымка, и Вера Леонидовна и Тася резко качнулись вперед, навстречу ей, прижимаясь к Кире бедрами, и в тот же момент она услышала позади рычание и отчаянный болезненный визг. Тасю неожиданно дернуло назад и в сторону, и в образовавшийся просвет вдруг скользнул человек, согнувшийся под тяжестью висящего на нем стража, впившегося клыками ему в плечо. Чуть развернувшись, он ткнул стражу в глаза жестко расставленными пальцами, и тот с жалобным воем кубарем скатился куда-то вниз, одновременно с этим локтем ударив Веру Леонидовну под подбородок, отчего в челюсти у нее что-то громко хрустнуло, и она отлетела прочь, широко распахнув глаза, в которых среди черноты и золотистого блеска успело-таки вспыхнуть изумление. Тася проворно метнулась назад, но пальцы человека уже накрепко обхватили камень, который снова начал медленно втягиваться обратно в тело Киры, и внезапно остановили его.
   — И живой и мертвый! — глухо сказал Вадим кому-то, схватив Киру за плечо и рванув камень на себя, и она закричала от дикой боли. Тася сзади вцепилась ему в горло, но на нее вдруг налетел один из стражей и сомкнул челюсти на ее затылке. Вокруг все перемешалось, люди, о которых хозяйки забыли впервые за много лет, заполонили площадку и накинулись на взбесившихся стражей, которые кидались и на них, и друг на друга, вокруг снова воцарилось безумие, и сквозь боль Кира видела отблески этого безумия в глазах Вадима, и слышала, как скрежещут его зубы в невероятном усилии справиться с этим безумием и с камнем, который упорно цеплялся за свою хозяйку. Но Князев дернул еще сильнее, и кристалл вдруг вывернулся наружу в потоке крови и следом за ним из раны, извиваясь, полезли длинные золотые щупальца плюща, яростно хлеща его по рукам и оставляя на них глубокие порезы. Прищурившись от напряжения, он вытянул и их, и отпустил Киру, и она бессильно повалилась на пол, глядя, как золотые лианы обвивают держащую камень руку Вадима, полосуя ее, и дергаются во все стороны, словно огромные лапы пойманного насекомого.
   — Отдай мой камень! — закричала Вера Леонидовна, прыгая на него, как кошка, но Вадим увернулся и накрепко стиснул пальцы, и камень вдруг закричал, как кричит бьющееся в смертельной агонии живое существо, и между сжавшими его пальцами зашлепали на пол вязкие черные капли.
   А в следующую секунду зал погрузился в тишину — глубочайшую, густую, потрясенную. И только один звук был в этой тишине — негромкий детский смех. Вера Леонидовна застыла, потрясенно глядя на сжатый кулак Вадима и свисающие из него, вяло подергивающиеся и на глазах увядающие золотые лианы. Тася беззвучно рыдала, сидя на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Люди ошеломленно переглядывались, и стражи пятились к стенам.