Страница:
В лице Вадима, смотревшего поверх головы Киры, на мгновение что-то изменилось, дрогнуло… и внезапно она поняла, как беглецу удавалось свободно разгуливать по ее квартире, почему Вадим не смог найти сбежавшего стража, и почему в квартире Влады произошло не просто убийство, а настоящая бойня. Тот мир и вправду был непредсказуемым местом. Впервые человек и стражи сбежали вместе… самый сильный человек и самые сумасшедшие стражи… и уже нет времени предаваться пространным размышлениям о том, как такое возможно.
— Так что, не хочу я никакой мести, девочка, — почти весело сообщил Пахомов. — Вообще-то я бы хотел обратно свое тело… Это было неплохим… но оно разваливается. Здесь слишком тесно… слишком… И мне бы для начала хоть в одиночестве остаться, что ли…
— Вадим! — долетел со двора звонкий голос Софьи Семеновны. — Что там у вас такое?!
— Все нормально! — крикнул Вадим, не глянув на нее, чуть повел головой из стороны в сторону, и Кира заметила, что теперь он стоит ближе к ним с Пахомовым, чем стоял раньше. В его широко раскрытых глазах вдруг затанцевали, разгораясь, вишневые искры, и она тотчас же прошептала:
— Нет, Вадик, пожалуйста… Только не это…
— Да, послушай ее, сосед, — авторитетно произнес Пахомов, на мгновение скосив глаза в сторону дороги, где несколько человек, остановившись, украдкой с недоумением поглядывали на них, делая, впрочем, вид, что остановились просто так, и Вадим незаметно придвинулся еще чуть ближе. — И послушай меня… Ей спрятаться все равно негде… квартира не защитит… от них… Там мятеж уже давно назревал. Видишь ли, слуги верны своим хозяевам, когда те их хорошо кормят. Но когда еды становится мало, понятие верности для слуг превращается в нечто весьма легковесное. Когда ты сбежал, мало кто этим заинтересовался — еды было достаточно, но теперь все иначе. Люди сбегали — иногда — некоторых из стражей наказывали за это, но еда все равно была. А теперь времена изменились. Они знали дорогу — ты, Вадим, показал им ее… но теперь и она для них отрезана. Один из хозяев оказался слишком мягкосердечен и скуп, другой теперь и вовсе при смерти. Они ведь… все там слышат, — он улыбнулся окровавленными губами, но на этот раз в его улыбке не было ничего человеческого. Кровь уже не просто капала, а бежала с его подбородка тонким ручейком. — Ждать нового хозяина… Черт знает сколько времени это может занять. И этот дом… он слишком стар, он может просто рухнуть в один прекрасный день, и окно закроется. Когда его откроют и где… Поэтому они больше не хотят ждать… хотят в большой мир… хотят добывать еду самостоятельно. Но вся проблема в том, что люди не появляются больше перед стенами. Ни люди, ни псы — никто. И в ближайшее время не появятся, я так понимаю. Этот парень был последним, кому… ну, вы знаете… Поэтому… отдайте мне ключ. Они… говорят, что… сегодня его… можно отдать… Ключ, который поможет открыть тот мир и выпустить стражей. Тени так и останутся тенями, но стражи — это совсем иное, и миры для них равноценны. Ты ведь уже убедился в этом, Вадик? Они ждали тебя… но ты их кинул. Отдайте мне ключ… сейчас… или… они возьмут его сами… но вам это не понравится… — пальцы Пахомова снова чуть сильнее сжали горло Киры. — Ну живее… имейте же совесть… я не хочу тут кровью истечь!..
— В сумке ключ… в сумке… — прошептала она, и сзади хрипло засмеялись.
— Да не тот… хотя и он понадобится… Мне нужен кристалл, солнышко… Черный камешек… в оправе из листьев… ну ты знаешь…
— У меня его нет. Стас забрал его…
— Нет, он у тебя — и прямо сейчас! О, Вадик уже догадался — вижу по его физиономии… черт, чуть не сказал, по своей!.. — существо заговорщически подмигнуло Князеву. — Он у тебя в груди, Кира. Внутри тебя. Странно, что ты этого так и не поняла.
— Что?!
— Он так сросся с тобой, что уже не разобрать, где он, а где ты… И если не отдашь его добровольно, им придется просто счистить тебя с него. Грустно, но что поделать?
Несмотря на то, что вечер уже стал совсем густым, глаза Вадима были видны совершенно четко, и впервые в жизни Кира увидела в этих глазах неподдельный ужас, который, верно, был отражением ужаса в ее собственных глазах. Хватка на горле, боль в вывернутой руке — все это мгновенно перестало иметь всякое значение, и, не сводя с него взгляда, Кира вдруг поджала ноги, и Пахомов невольно чуть качнулся вперед, увлекаемый неожиданной тяжестью, потом сразу же дернул ее обратно, в плече что-то легко хрустнуло, и под кожей будто растекся расплавленный металл, но уже было поздно, момент был потерян, и в следующее мгновение железные пальцы неожиданно отпустили ее горло, царапнув напоследок по коже ногтями. Вадим, держа Пахомова за нелепо вывернутое запястье, нанес удар куда-то поверх плеча Киры, и там что-то чавкнуло. Ее рука освободилась, и Князев сразу же оттолкнул ее в сторону. Не устояв на ногах, Кира шлепнулась на сухую траву, чуть не сунувшись носом в раздавленную пивную баклажку, и взвыла от боли в плече. Во дворе кто-то что-то выкрикнул, сзади раздался звук удара, чей-то злой возглас, снова удар, и она повернулась, перекатившись на бок и примяв сумочку, ремешок которой все еще обвивал ее предплечье. Вадим стоял неподалеку, загораживая ее, а Пахомов медленно пятился назад. Его лицо было разбито, рубашка спереди совершенно промокла от крови, но он смеялся — низко, трескуче.
— Беги! — рявкнул Вадим, не повернув головы, и ринулся к Пахомову, который уже валился на колени, но раньше, чем подошвы туфель Князева оторвались от земли, тело Пахомова стремительно окуталось серым туманом, который сразу же словно взорвался, выбрасывая на свободу три огромных, мощных, черных собачьих тела, распластавшихся в прыжке, но еще в воздухе их встретил почти мгновенно выметнувшийся из такого же серого облака остроухий пес. Пролетев наискосок, он сшиб двоих стражей на землю, третий приземлился чуть правее и рванулся было к Кире, прожигая ее страшными горящими глазами и распахнув пасть, но пес тотчас же вывернулся из гигантского клубка мельтешащих и рычащих тел, в прыжке ударил стража грудью в заднюю часть тела, и того развернуло. Пес коротко рванул его за бок, ловко увернулся от дернувшейся навстречу оскаленной морды, и тотчас же вцепился в приоткрывшееся местечко на шее, одновременно заваливая стража на бок и подминая его под себя, в этот момент на него налетели двое других, и все совершенно смешалось в мелькании тел, лязге челюстей, рычании и коротких болезненных взвизгах. Во все стороны полетели клочья шерсти и вывернутые комья земли. Во дворе кто-то громко закричал, со стороны дороги послышался топот бегущих ног.
Кира, перевернувшись, по-крабьи пробежала несколько метров вперед, ее занесло, она снова повалилась на бок и вдруг почувствовала, что рука уже не болит совершенно. Она вскочила, тут же нагнулась, подхватывая отброшенную трость Вадима и вдруг увидела Настю, которая стояла совсем рядом и смотрела на происходящее, широко раскрыв рот и без всякого страха на лице.
— Лезь на дерево! — отчаянно завопила Кира и тотчас дернулась в сторону, уворачиваясь от наскочившего стража — жуткое подобие будьдога-переростка со сверкающими вишневым глазами. Краем глаза она увидела, как девчонка, подпрыгнув, ухватилась за сук, сама тут же завизжала и прыгнула за дерево, развернулась и на коротком размахе саданула стража тростью по уху. Что-то хрустнуло, но трость выдержала. Страж, слабо взвизгнув, на секунду остановился, глядя на нее почти с человеческим изумлением, потом снова рванулся вперед и налетел на трость, которую Кира успела выставить перед собой, как копье. Мощные лапы с силой ударили ее в плечи, опрокидывая на землю, и челюсти лязгнули где-то совсем рядом с лицом. Происходи все дело в кино, трость, несомненно, проткнула бы стража, как спица тающий кусок масла, и дальше все было бы просто замечательно… но трость всего лишь на мгновение удержала его на расстоянии, и гладкая ручка почти сразу же вывернулась из пальцев Киры под тяжестью мощного тела. Она ухитрилась вскинуть ноги и лягнуть стража каблуками в мускулистую грудь, но распахнутая пасть, сверкая огромными клыками, уже летела навстречу, и Кира, дико заорав и мало что соображая, со всей силы ударила кулаком, целясь во влажную черную мочку носа стража — и попала, располосовав нос серебряным перстнем. У собак нос являлся одной из наиболее чувствительных частей тела, и страж в этом отношении полностью им соответствовал — кубарем скатился с Киры почти с щенячьим визгом и ошалело замотал головой, растирая пострадавший нос лапами. Хрипло дыша, она вскочила, но сейчас же что-то ударило ее в спину и швырнуло на землю. Тут же раздался громкий рык, сухо хрустнула чья-то сломавшаяся кость, Кира попыталась ползти, но по ней тотчас же кто-то пробежал, невежливо вдавив лицом в землю. Неподалеку завизжали — громко, отчаянно, и она перевернулась, хватая губами горячий воздух. Где-то совсем рядом неожиданно грохнул ружейный выстрел, и из ствола ближайшего дерева полетели мелкие щепки, и с самого дерева кто-то истошно заорал:
— Офонарел?! В собак стреляй, дебил — не в меня!..
— Перестань… ты же в него попадешь!.. — послышался крик Софьи Семеновны, и следом тут же раздался еще один вопль — на этот раз детский и восторженный:
— Дядя Вадик, как ты так делаешь?!
Кира попыталась встать, цепляясь непослушными пальцами за ореховый ствол. В нескольких шагах от нее бился в агонии бульдог-переросток с разорванным горлом, из которого хлестала темная кровь, мгновенно впитываясь в иссушенную землю. Стражи и пес стояли чуть дальше, пригнувшись и примеряясь друг к другу — все трое страшно изорванные и окровавленные. Один из стражей походил на обычную, хоть и беспредельно жуткую дворнягу, другой же привел бы в священный ужас всех любителей пуделиной породы. У стража-пуделя не хватало уха, а плечо было разодрано до кости, страж-дворняга ослеп на один глаз, у пса подгибалась перекушенная передняя лапа. Кира в ужасе задохнулась — и дело было даже не в том, что Вадиму этих двоих никак не сдержать. Стражи подергивались из стороны в сторону, жадно поглядывая на нее, но пес не уступал дороги, глухо рыча, и Кира знала, что он не уступит ее никогда и хорошо понимала, что это «никогда» закончится очень скоро — вместе с его жизнью. Она развернулась — взгляд выхватил из сумеречного двора рваные, как вспышки, картины — бегущая к роще Софья Семеновна, столпившиеся у подъездов люди, готовые в любую секунду заскочить внутрь, их искаженные лица, и смешанное с ужасом узнавание на некоторых из них, Сан Саныч с переломленной двустволкой на руке, пытающийся дрожащими пальцами запихнуть патроны и что-то неразборчиво кричащий. Страх быть разорванной заживо толкнул ее к дому, и Кира даже пробежала несколько шагов, но тут позади снова началась драка, и повернувшись на бегу, Кира увидела, как стражи и пес атакуют друг друга веером яростных наскоков, и стражи расходятся все дальше друг от друга, и один из них вот-вот окажется у пса за спиной — и либо кинется на нее, либо вцепится псу в незащищенный загривок. И тогда, не выдержав, она закричала — и к этому дикому крику, выхлестнувшемуся из самого сердца примешалось что-то еще — что-то, что воскресило в груди знакомую боль и зажгло ярким золотом тонущие в черноте расширенные зрачки глаз, — и крик стал темным, и в нем был призыв. И призыв был услышан — и в окрестных домах, и далеко за пределами двора.
Но откликнулись на него не люди.
— Рэй! — завопил тыловик, кидаясь следом. — Рэй! Ко мне! Рэй!
Какой там — только когти по асфальту зацокали. И тотчас же мимо тыловика бок о бок молча пронеслись две немецкие овчарки, за которыми поспешал, отстав самую малость, квадратный мускулистый стаффордшир. Едва не сбив его с ног в том же направлении промчалась стайка пыльных малорослых дворняг, целеустремленно вытянув морды, словно шли по запаху чего-то необычайно вкусного. Из подъезда, который он вот-вот должен был миновать, выскочила такса и кинулась за дворнягами, волоча за собой поводок. Следом выбежала встрепанная женщина, истошно вопя:
— Джина! Джина!
— Тай! — закричал кто-то позади. — Тай, твою мать! Куда тебя понесло?! Тай!
Тыловик, повинуясь внезапно проснувшемуся инстинкту, резво отпрыгнул к бордюру — и вовремя — по дороге с сумасшедшей скоростью, словно сорванный ураганом башенный кран, шумно дыша пролетел огромный мастино, под которым, казалось, содрогался асфальт.
— Что ж это такое? — озадаченно пробормотал капдва и тут же дернулся в сторону, когда в одном из окон второго этажа, под которым он стоял, послышался грохот, крики и звон бьющейся посуды. Он вскинул голову, и в этот момент окно с дребезгом расплескалось, и в палисадник вместе с тучей осколков вывалился здоровенный ротвейлер. Тотчас вскочив и не удостоив вниманием застывшего неподалеку человека, ротвейлер развернулся и помчался куда-то в глубь дворов, где исчезли и прочие псы, сильно хромая и печатая на асфальте кровавые следы. Откуда-то со стороны автостоянки пробежала кавказская овчарка, звеня длинным обрывком волочащейся цепи, и тыловик встрепенулся, услышав и вблизи, и вдалеке перепуганные и злые крики. Белым призраком мимо него промелькнул азиат, вскинув обрубок хвоста, а следом за ним хлынул настоящий собачий поток — дворняги, овчарки, питбули, бульдоги, таксы, боксеры, афганы, спаниели — с обрывками поводков и без них, бегущие молча и пыхтящие от жары и натуги. Облезлая дворняга бежала плечо к плечу с ухоженной многосотнедолларовой бразилейро, и в их движениях и поблескивающих глазах была одинаковая целеустремленность. Пушистый ярко-рыжий чау летел вперед, словно разъяренный медведь, походя расшвыривая путающихся под ногами коротколапых откормленных ши-тцу и французских бульдожек. Собаки вылетали из подворотен, выскакивали из подъездов, кто-то проламывался и сквозь оконные стекла, и больше всего перепуганного тыловика поразило даже не их количество, а то, что псы бежали молча и решительно, и ни один даже не сделал попытки повернуть назад или отвлечься на что-то. Это была стая — слаженная, сбитая, бесстрашная, и казалось, что ее позвал кто-то, чьего зова ослушаться было невозможно.
— Ну ни фига себе пошел на море… ни фига себе…
— Вадим, перейди! — отчаянно завопила Кира, расталкивая псов и протискиваясь к стражам, в которых уже вцепились десятки челюстей. — Перейди, или они могут и тебя убить!.. Выпустите его!..
В волнующемся море собачьих спин в одном месте появилась промоина, и оттуда выскочил человек. Спины тотчас же снова сомкнулись, и откуда-то из самой середины свалки к небу взметнулся агонизирующий вой стража, заживо раздираемого на клочки. Человек сделал несколько быстрых шагов в сторону двора, пошатнулся и начал было валиться набок, но Кира подскочила к нему и обхватила за талию, подставив перепачканное в пыли плечо. Левая рука Вадима, изорванная в нескольких местах, безжизненно висела, и из раны торчала сломанная кость, с шеи был сорван клок кожи, обнажив мышцы, а из глубоко разодранной спины хлестала кровь, в полумраке казавшаяся черной. Его пальцы больно впились Кире в плечо, и он хрипло прошептал, глядя прямо в страшные, сверкающие золотом зрачки.
— Остановись… Отпусти их сейчас же… Ты же срастешься с ним еще больше, Кира!..
— А может, оно и к лучшему?.. — мрачно спросила она, и в ее голосе послышалось странное злорадство. — Пусть заканчивают… Держись крепче… давай отойдем… Я приняла тебя тем, кто ты есть, прими и ты меня…
Кое-как она отвела его подальше от ореховой рощицы — туда, где стояли скамейки, и с каждым шагом Киру все больше начинало трясти. За спиной стихали последние звуки драки, слышались крики хозяев, зовущих своих псов. Где-то вдалеке заливалась сирена.
До скамеек им дойти не дали — чей-то резкий голос зло крикнул:
— А ну стоять!
Кира обернулась, и Вадим тотчас же отпустил ее плечо и выпрямился, глядя на Сан Саныча, который стоял метрах в восьми от них, уставив Вадиму в грудь ствол старого ружья, с которым хаживал на фазанов почти каждую осень — короткие вылазки и, как правило неудачные, потому что вдали от города удавалось нормально протянуть лишь несколько часов. Его лицо было искажено бешенством, и сзади к нему постепенно — один за одним подходили прочие жильцы Кириного и окрестных домов, образовывая полукруг.
— Я видел! — глухо сказал он. — Я тебя узнал, сволочь! Ты — один из тех… Что — выследили?! Пришли за мной даже сюда?!..
— Ты тоже?! — вдруг изумленно воскликнул один из толпящихся за его спиной людей, но Сан Саныч не повернул головы. На несколько секунд наступила напряженная, злая тишина. Из ореховой рощицы устало разбредались псы, возвращаясь к своим хозяевам, оставив в сухой траве несколько трупов своих собратьев. Там же валялись две бесформенные груды шерсти и мяса, некогда бывшие грозными стражами, а неподалеку лежал истоптанный бульдог-переросток, убитый Вадимом, тускло глядя в небо остекленевшими вишневыми глазами. Шел, пошатываясь, во двор Лорд, прихрамывая на заднюю лапу и строго глядя перед собой, и рядом с ним тяжело семенила Буся со слипшейся от вражеской крови шерстью, сверкая заплывшими глазками, из которых еще не исчез боевой задор. Среди деревьев остались стоять несколько рослых дворняг, кавказец с обрывком цепи на шее, американский бульдог с кровавым росчерком клыка на белой шкуре и две немецкие овчарки без ошейников.
— Саша, я тебе сейчас все объясню… — начала было Софья Семеновна, делая в сторону Вадима и Киры осторожный шажок, но чей-то женский голос вдруг громко закричал:
— Что объяснять — мы все видели!.. Он один из тех, кто меня туда затащил… кто там нас… мучил!.. Убей это чудовище — чего ты ждешь?! И ведьму эту заодно!
— Менты приедут и ничего сделать не дадут! Давай живее… а то опять превратится!.. — поддержал ее кто-то.
— А что это было? — ошарашено спросил еще чей-то мужской голос.
— Подумать только… мы же с тобой столько раз пивко попивали!.. — Сан Саныч сплюнул, и ствол ружья чуть дернулся. Кира передвинулась в сторону, закрывая Вадима, но он тотчас оттолкнул ее и тихо сказал:
— Беги… пока он перезарядит… успеешь…
— Нет! — звонко и четко ответила она и чуть наклонила голову, и угасавшее уже пламя в ее зрачках начало было разгораться с новой силой, и со стороны рощи долетел глухой рык, но Вадим схватил ее за плечо и отвернулся от смотревших на них десятков глаз.
— Хватит, прекрати!.. Ты что — натравишь их на людей?!
— На людей?! — внезапно истерично взвизгнула она. — А где тут люди — покажи! Кто из них?!..
— Егоров! — долетел громкий крик со стороны рощи. — Брось ружье! Обалдел что ли?!
Кира, намертво вцепившись в него и чувствуя, что ее руки стали совершенно мокрыми от его крови, обернулась и увидела Дашкевича, который рысью несся через двор, и даже с такого расстояния было видно, какое ошарашенное у него лицо. Следом за ним летела маленькая фигурка, что-то крепко прижимавшая к груди. Сан Саныч коротко глянул в ту же сторону, потом его палец на спусковом крючке дрогнул, и в тот же момент стоявший рядом один из нардистов с бутылкой пива в руке, ловко подбил локтем ствол ружья. Дула дернулись вверх, из них оглушительно грохнуло, и с акации посыпались листья. Вместе с листьями с дерева с истошным мяуканьем свалился облезлый кот и унесся в темноту. Кто-то истерично засмеялся. Сан Саныч с размаху сел на землю, сжимая ружье трясущимися руками, и сказал:
— Ва-ва-ва…
Нардист вынул ружье из его податливо разжавшихся пальцев, а вместо них сунул бутылку пива, и незадачливый стрелок жадно присосался к горлышку, страшно вращая глазами.
— Что ж вы стоите?! — неожиданно воскликнула одна из соседок, трагически всплескивая руками. — Человек же кровью истечет!..
— Обязательно… — с хриплой, болезненной усмешкой отозвался Вадим. Его голова вдруг мотнулась в сторону и вниз, и он повалился на землю, тяжестью своего тела увлекая за собой и Киру, которая так его и не отпустила. Софья Семеновна метнулась к ним, а следом за ней, ломая настороженный и враждебный полукруг, неожиданно потянулись остальные — кто наклонялся, кто присаживался рядом на корточки, и мало кто остался стоять на прежнем месте. Из подъезда вдруг выскочила Антонина Павловна, держа в руках целый выдернутый из шкафа ящик, и Буся, увидев ее, кинулась навстречу и запрыгала вокруг, извиваясь всем телом.
— Ах ты моя хорошая!.. — запричитала та, проталкиваясь сквозь толпу. — Пустите!.. Моя храбрая… не потрепали тебя?!.. Мамочка все видела… Кира, пусти, дай посмотреть…
Антонина Павловна грохнула ящик на землю. Он оказался набит лекарствами и бинтами — не имея времени что-то выискивать, тетя Тоня поступила самым простым образом. Кира, чуть отодвинувшись, ошарашено посмотрела на нее, потом на остальных. Кто-то из оставшихся стоять в стороне крикнул:
— Да вы что?.. Рехнулись что ли?!.. Леха, ну ты-то!.. Ты что — не видел?!..
— И чего? — с философским спокойствием отозвался нардист, передавая ружье подбежавшему Дашкевичу. — Ну видел… Мужик за бабу свою сцепился — нормальное явление. Потом уж… разберемся, выясним… как очухается… морды набьем… друг другу… хлопнем по маленькой… Что — не знаешь, как это бывает? Давай подмогнем пока… Ну, чего ты стоишь — что — нерусский?..
Оппонента эта бесхитростная логика сразила наповал и он потянулся к остальным. Дашкевич, всполошено проверив, не осталось ли в стволе ружья патрона, пробился сквозь толпу, отмахиваясь от обрушившихся на него вопросов и комментариев такой же лавиной суетливых вскриков:
— Уйди!.. что это тут сейчас было?!.. чертовы псы — все что ли взбесились?!.. Егоров, я тебя так закатаю!.. да всех я вызвал!.. Всем молчать!.. хватит орать!.. откуда я знаю?!.. да какие войска?!.. как дети, ей богу!.. Кира, вы можете объяснить?!.. что у вас такое с глазами?!.. что это — мода такая?!.. прекратите сейчас же!.. не знаю я, что я видел!..
— Максим, не мельтешите — вы мне мешаете!.. да знаю я, что делать!.. я может и на пенсии… но как хирург на хорошем счету была…
— … он не умрет?!.. скажите, он ведь не умрет?!..
— … да разойдитесь… дайте место…
— … сюда посветите…
— … нельзя «Скорую» — увезут… а там…
— … так пусть заштопают и сразу обратно…
— … здорово порвали…
— … он ведь не умрет?!.. пожалуйста… он ведь ни в чем…
— … Кирушка, милая… убери руки… успокойся…
— … а классно он — да?.. а в кино совсем не так показывают…
— …мне бы так — никто б не докопался…
— … Саныч, от тебя все равно никакого толку — хоть за пивом сгоняй!..
— … а тот-то — видал?!.. и сам… так еще и с собой образин приволок!.. представляю, что там сейчас творится…
— … так это они Владку, выходит?..
— … да, это не Вадик… ну что мне сделать, чтобы вы…
— … тихо, тихо…
— … ну видишь, а ты говоришь — где тут люди…
Голоса, окружавшие Киру, вдруг стали стремительно утончаться до комариного писка, и она начала проваливаться в липкий, душный туман, а когда пришла в себя, обнаружила, что стоит на коленях и плачет, уткнувшись Софье Семеновне в сухонькое плечо, и та обнимает ее, гладит по слипшимся от крови Вадима волосам, а присевшая рядом Мила, держа за руку, встревожено повторяет ее имя. Повернув голову, Кира увидела, что рядом стоит машина «Скорой» и соседи вместе с врачом как раз помогают загрузить внутрь каталку с безжизненным телом Князева, и вскочила, в ужасе закричав:
— Нет! Ему нельзя!..
— Кира! — Софья Семеновна успела ухватить ее за руку. — Успокойся. Они сделают, что нужно, и мы сразу же его заберем. Тоня договорится… ее там многие знают… Отвезем к нему, присмотрим… и ты тоже… Ничего с ним не будет.
— Кто сопровождает? — сонно спросил врач через плечо. — Полезайте… времени нет…
— Иди, — Софья Семеновна легко подтолкнула ее, но Кира вдруг покачала головой.
— Так что, не хочу я никакой мести, девочка, — почти весело сообщил Пахомов. — Вообще-то я бы хотел обратно свое тело… Это было неплохим… но оно разваливается. Здесь слишком тесно… слишком… И мне бы для начала хоть в одиночестве остаться, что ли…
— Вадим! — долетел со двора звонкий голос Софьи Семеновны. — Что там у вас такое?!
— Все нормально! — крикнул Вадим, не глянув на нее, чуть повел головой из стороны в сторону, и Кира заметила, что теперь он стоит ближе к ним с Пахомовым, чем стоял раньше. В его широко раскрытых глазах вдруг затанцевали, разгораясь, вишневые искры, и она тотчас же прошептала:
— Нет, Вадик, пожалуйста… Только не это…
— Да, послушай ее, сосед, — авторитетно произнес Пахомов, на мгновение скосив глаза в сторону дороги, где несколько человек, остановившись, украдкой с недоумением поглядывали на них, делая, впрочем, вид, что остановились просто так, и Вадим незаметно придвинулся еще чуть ближе. — И послушай меня… Ей спрятаться все равно негде… квартира не защитит… от них… Там мятеж уже давно назревал. Видишь ли, слуги верны своим хозяевам, когда те их хорошо кормят. Но когда еды становится мало, понятие верности для слуг превращается в нечто весьма легковесное. Когда ты сбежал, мало кто этим заинтересовался — еды было достаточно, но теперь все иначе. Люди сбегали — иногда — некоторых из стражей наказывали за это, но еда все равно была. А теперь времена изменились. Они знали дорогу — ты, Вадим, показал им ее… но теперь и она для них отрезана. Один из хозяев оказался слишком мягкосердечен и скуп, другой теперь и вовсе при смерти. Они ведь… все там слышат, — он улыбнулся окровавленными губами, но на этот раз в его улыбке не было ничего человеческого. Кровь уже не просто капала, а бежала с его подбородка тонким ручейком. — Ждать нового хозяина… Черт знает сколько времени это может занять. И этот дом… он слишком стар, он может просто рухнуть в один прекрасный день, и окно закроется. Когда его откроют и где… Поэтому они больше не хотят ждать… хотят в большой мир… хотят добывать еду самостоятельно. Но вся проблема в том, что люди не появляются больше перед стенами. Ни люди, ни псы — никто. И в ближайшее время не появятся, я так понимаю. Этот парень был последним, кому… ну, вы знаете… Поэтому… отдайте мне ключ. Они… говорят, что… сегодня его… можно отдать… Ключ, который поможет открыть тот мир и выпустить стражей. Тени так и останутся тенями, но стражи — это совсем иное, и миры для них равноценны. Ты ведь уже убедился в этом, Вадик? Они ждали тебя… но ты их кинул. Отдайте мне ключ… сейчас… или… они возьмут его сами… но вам это не понравится… — пальцы Пахомова снова чуть сильнее сжали горло Киры. — Ну живее… имейте же совесть… я не хочу тут кровью истечь!..
— В сумке ключ… в сумке… — прошептала она, и сзади хрипло засмеялись.
— Да не тот… хотя и он понадобится… Мне нужен кристалл, солнышко… Черный камешек… в оправе из листьев… ну ты знаешь…
— У меня его нет. Стас забрал его…
— Нет, он у тебя — и прямо сейчас! О, Вадик уже догадался — вижу по его физиономии… черт, чуть не сказал, по своей!.. — существо заговорщически подмигнуло Князеву. — Он у тебя в груди, Кира. Внутри тебя. Странно, что ты этого так и не поняла.
— Что?!
— Он так сросся с тобой, что уже не разобрать, где он, а где ты… И если не отдашь его добровольно, им придется просто счистить тебя с него. Грустно, но что поделать?
Несмотря на то, что вечер уже стал совсем густым, глаза Вадима были видны совершенно четко, и впервые в жизни Кира увидела в этих глазах неподдельный ужас, который, верно, был отражением ужаса в ее собственных глазах. Хватка на горле, боль в вывернутой руке — все это мгновенно перестало иметь всякое значение, и, не сводя с него взгляда, Кира вдруг поджала ноги, и Пахомов невольно чуть качнулся вперед, увлекаемый неожиданной тяжестью, потом сразу же дернул ее обратно, в плече что-то легко хрустнуло, и под кожей будто растекся расплавленный металл, но уже было поздно, момент был потерян, и в следующее мгновение железные пальцы неожиданно отпустили ее горло, царапнув напоследок по коже ногтями. Вадим, держа Пахомова за нелепо вывернутое запястье, нанес удар куда-то поверх плеча Киры, и там что-то чавкнуло. Ее рука освободилась, и Князев сразу же оттолкнул ее в сторону. Не устояв на ногах, Кира шлепнулась на сухую траву, чуть не сунувшись носом в раздавленную пивную баклажку, и взвыла от боли в плече. Во дворе кто-то что-то выкрикнул, сзади раздался звук удара, чей-то злой возглас, снова удар, и она повернулась, перекатившись на бок и примяв сумочку, ремешок которой все еще обвивал ее предплечье. Вадим стоял неподалеку, загораживая ее, а Пахомов медленно пятился назад. Его лицо было разбито, рубашка спереди совершенно промокла от крови, но он смеялся — низко, трескуче.
— Беги! — рявкнул Вадим, не повернув головы, и ринулся к Пахомову, который уже валился на колени, но раньше, чем подошвы туфель Князева оторвались от земли, тело Пахомова стремительно окуталось серым туманом, который сразу же словно взорвался, выбрасывая на свободу три огромных, мощных, черных собачьих тела, распластавшихся в прыжке, но еще в воздухе их встретил почти мгновенно выметнувшийся из такого же серого облака остроухий пес. Пролетев наискосок, он сшиб двоих стражей на землю, третий приземлился чуть правее и рванулся было к Кире, прожигая ее страшными горящими глазами и распахнув пасть, но пес тотчас же вывернулся из гигантского клубка мельтешащих и рычащих тел, в прыжке ударил стража грудью в заднюю часть тела, и того развернуло. Пес коротко рванул его за бок, ловко увернулся от дернувшейся навстречу оскаленной морды, и тотчас же вцепился в приоткрывшееся местечко на шее, одновременно заваливая стража на бок и подминая его под себя, в этот момент на него налетели двое других, и все совершенно смешалось в мелькании тел, лязге челюстей, рычании и коротких болезненных взвизгах. Во все стороны полетели клочья шерсти и вывернутые комья земли. Во дворе кто-то громко закричал, со стороны дороги послышался топот бегущих ног.
Кира, перевернувшись, по-крабьи пробежала несколько метров вперед, ее занесло, она снова повалилась на бок и вдруг почувствовала, что рука уже не болит совершенно. Она вскочила, тут же нагнулась, подхватывая отброшенную трость Вадима и вдруг увидела Настю, которая стояла совсем рядом и смотрела на происходящее, широко раскрыв рот и без всякого страха на лице.
— Лезь на дерево! — отчаянно завопила Кира и тотчас дернулась в сторону, уворачиваясь от наскочившего стража — жуткое подобие будьдога-переростка со сверкающими вишневым глазами. Краем глаза она увидела, как девчонка, подпрыгнув, ухватилась за сук, сама тут же завизжала и прыгнула за дерево, развернулась и на коротком размахе саданула стража тростью по уху. Что-то хрустнуло, но трость выдержала. Страж, слабо взвизгнув, на секунду остановился, глядя на нее почти с человеческим изумлением, потом снова рванулся вперед и налетел на трость, которую Кира успела выставить перед собой, как копье. Мощные лапы с силой ударили ее в плечи, опрокидывая на землю, и челюсти лязгнули где-то совсем рядом с лицом. Происходи все дело в кино, трость, несомненно, проткнула бы стража, как спица тающий кусок масла, и дальше все было бы просто замечательно… но трость всего лишь на мгновение удержала его на расстоянии, и гладкая ручка почти сразу же вывернулась из пальцев Киры под тяжестью мощного тела. Она ухитрилась вскинуть ноги и лягнуть стража каблуками в мускулистую грудь, но распахнутая пасть, сверкая огромными клыками, уже летела навстречу, и Кира, дико заорав и мало что соображая, со всей силы ударила кулаком, целясь во влажную черную мочку носа стража — и попала, располосовав нос серебряным перстнем. У собак нос являлся одной из наиболее чувствительных частей тела, и страж в этом отношении полностью им соответствовал — кубарем скатился с Киры почти с щенячьим визгом и ошалело замотал головой, растирая пострадавший нос лапами. Хрипло дыша, она вскочила, но сейчас же что-то ударило ее в спину и швырнуло на землю. Тут же раздался громкий рык, сухо хрустнула чья-то сломавшаяся кость, Кира попыталась ползти, но по ней тотчас же кто-то пробежал, невежливо вдавив лицом в землю. Неподалеку завизжали — громко, отчаянно, и она перевернулась, хватая губами горячий воздух. Где-то совсем рядом неожиданно грохнул ружейный выстрел, и из ствола ближайшего дерева полетели мелкие щепки, и с самого дерева кто-то истошно заорал:
— Офонарел?! В собак стреляй, дебил — не в меня!..
— Перестань… ты же в него попадешь!.. — послышался крик Софьи Семеновны, и следом тут же раздался еще один вопль — на этот раз детский и восторженный:
— Дядя Вадик, как ты так делаешь?!
Кира попыталась встать, цепляясь непослушными пальцами за ореховый ствол. В нескольких шагах от нее бился в агонии бульдог-переросток с разорванным горлом, из которого хлестала темная кровь, мгновенно впитываясь в иссушенную землю. Стражи и пес стояли чуть дальше, пригнувшись и примеряясь друг к другу — все трое страшно изорванные и окровавленные. Один из стражей походил на обычную, хоть и беспредельно жуткую дворнягу, другой же привел бы в священный ужас всех любителей пуделиной породы. У стража-пуделя не хватало уха, а плечо было разодрано до кости, страж-дворняга ослеп на один глаз, у пса подгибалась перекушенная передняя лапа. Кира в ужасе задохнулась — и дело было даже не в том, что Вадиму этих двоих никак не сдержать. Стражи подергивались из стороны в сторону, жадно поглядывая на нее, но пес не уступал дороги, глухо рыча, и Кира знала, что он не уступит ее никогда и хорошо понимала, что это «никогда» закончится очень скоро — вместе с его жизнью. Она развернулась — взгляд выхватил из сумеречного двора рваные, как вспышки, картины — бегущая к роще Софья Семеновна, столпившиеся у подъездов люди, готовые в любую секунду заскочить внутрь, их искаженные лица, и смешанное с ужасом узнавание на некоторых из них, Сан Саныч с переломленной двустволкой на руке, пытающийся дрожащими пальцами запихнуть патроны и что-то неразборчиво кричащий. Страх быть разорванной заживо толкнул ее к дому, и Кира даже пробежала несколько шагов, но тут позади снова началась драка, и повернувшись на бегу, Кира увидела, как стражи и пес атакуют друг друга веером яростных наскоков, и стражи расходятся все дальше друг от друга, и один из них вот-вот окажется у пса за спиной — и либо кинется на нее, либо вцепится псу в незащищенный загривок. И тогда, не выдержав, она закричала — и к этому дикому крику, выхлестнувшемуся из самого сердца примешалось что-то еще — что-то, что воскресило в груди знакомую боль и зажгло ярким золотом тонущие в черноте расширенные зрачки глаз, — и крик стал темным, и в нем был призыв. И призыв был услышан — и в окрестных домах, и далеко за пределами двора.
Но откликнулись на него не люди.
* * *
Толстенький тыловик — капитан второго ранга — вышел на свою ежевечернюю прогулку к пивному ларьку неподалеку от парка, и рядом с ним, на поводке, как обычно тяжело трусил пожилой лоснящийся лабрадор, к старости ставший непомерно толстым и ленивым. Он переваливался из стороны в сторону с величавой неохотой, словно кубинская матрона, раздраженный, что его сдернули с мягкого кресла, где ему спалось необычайно хорошо, даже невзирая на жару. Казалось, что вот-вот, на следующем же шаге лабрадор повалится на дорогу и уснет, и поэтому капитан был удивлен до чрезвычайности, когда пес вдруг бодро вскинул голову, словно к чему-то прислушиваясь, а потом резко рванулся вперед, дернув поводок. От неожиданности хозяин разжал пальцы, и лабрадор помчался куда-то в полумрак с такой прытью, которую не проявлял даже в щенячьем возрасте.— Рэй! — завопил тыловик, кидаясь следом. — Рэй! Ко мне! Рэй!
Какой там — только когти по асфальту зацокали. И тотчас же мимо тыловика бок о бок молча пронеслись две немецкие овчарки, за которыми поспешал, отстав самую малость, квадратный мускулистый стаффордшир. Едва не сбив его с ног в том же направлении промчалась стайка пыльных малорослых дворняг, целеустремленно вытянув морды, словно шли по запаху чего-то необычайно вкусного. Из подъезда, который он вот-вот должен был миновать, выскочила такса и кинулась за дворнягами, волоча за собой поводок. Следом выбежала встрепанная женщина, истошно вопя:
— Джина! Джина!
— Тай! — закричал кто-то позади. — Тай, твою мать! Куда тебя понесло?! Тай!
Тыловик, повинуясь внезапно проснувшемуся инстинкту, резво отпрыгнул к бордюру — и вовремя — по дороге с сумасшедшей скоростью, словно сорванный ураганом башенный кран, шумно дыша пролетел огромный мастино, под которым, казалось, содрогался асфальт.
— Что ж это такое? — озадаченно пробормотал капдва и тут же дернулся в сторону, когда в одном из окон второго этажа, под которым он стоял, послышался грохот, крики и звон бьющейся посуды. Он вскинул голову, и в этот момент окно с дребезгом расплескалось, и в палисадник вместе с тучей осколков вывалился здоровенный ротвейлер. Тотчас вскочив и не удостоив вниманием застывшего неподалеку человека, ротвейлер развернулся и помчался куда-то в глубь дворов, где исчезли и прочие псы, сильно хромая и печатая на асфальте кровавые следы. Откуда-то со стороны автостоянки пробежала кавказская овчарка, звеня длинным обрывком волочащейся цепи, и тыловик встрепенулся, услышав и вблизи, и вдалеке перепуганные и злые крики. Белым призраком мимо него промелькнул азиат, вскинув обрубок хвоста, а следом за ним хлынул настоящий собачий поток — дворняги, овчарки, питбули, бульдоги, таксы, боксеры, афганы, спаниели — с обрывками поводков и без них, бегущие молча и пыхтящие от жары и натуги. Облезлая дворняга бежала плечо к плечу с ухоженной многосотнедолларовой бразилейро, и в их движениях и поблескивающих глазах была одинаковая целеустремленность. Пушистый ярко-рыжий чау летел вперед, словно разъяренный медведь, походя расшвыривая путающихся под ногами коротколапых откормленных ши-тцу и французских бульдожек. Собаки вылетали из подворотен, выскакивали из подъездов, кто-то проламывался и сквозь оконные стекла, и больше всего перепуганного тыловика поразило даже не их количество, а то, что псы бежали молча и решительно, и ни один даже не сделал попытки повернуть назад или отвлечься на что-то. Это была стая — слаженная, сбитая, бесстрашная, и казалось, что ее позвал кто-то, чьего зова ослушаться было невозможно.
* * *
Самым первым в гущу свалки врезался Лорд, вцепившись в спину одного из стражей, следом подоспела, отчаянно пыхтя, толстая Буся, неожиданно лихо подпрыгнула и повисла у стража на хвосте, накрепко сомкнув челюсти, а за ней один за другим налетели подбежавшие псы, и люди, остолбеневшие у подъездов, смотрели, как погружающийся в полумрак двор со всех сторон захлестнуло собачье наводнение, неумолимо стекавшееся в ореховую рощицу, и среди них мелькала женщина с летящими по вечернему ветру черными волосами, в зрачках которой кипело расплавленное золото. Настя, обхватив толстый ореховый сук руками и ногами, жадно смотрела вниз, незадачливый пляжник, сидевший на соседнем дереве, деревянно бормотал:— Ну ни фига себе пошел на море… ни фига себе…
— Вадим, перейди! — отчаянно завопила Кира, расталкивая псов и протискиваясь к стражам, в которых уже вцепились десятки челюстей. — Перейди, или они могут и тебя убить!.. Выпустите его!..
В волнующемся море собачьих спин в одном месте появилась промоина, и оттуда выскочил человек. Спины тотчас же снова сомкнулись, и откуда-то из самой середины свалки к небу взметнулся агонизирующий вой стража, заживо раздираемого на клочки. Человек сделал несколько быстрых шагов в сторону двора, пошатнулся и начал было валиться набок, но Кира подскочила к нему и обхватила за талию, подставив перепачканное в пыли плечо. Левая рука Вадима, изорванная в нескольких местах, безжизненно висела, и из раны торчала сломанная кость, с шеи был сорван клок кожи, обнажив мышцы, а из глубоко разодранной спины хлестала кровь, в полумраке казавшаяся черной. Его пальцы больно впились Кире в плечо, и он хрипло прошептал, глядя прямо в страшные, сверкающие золотом зрачки.
— Остановись… Отпусти их сейчас же… Ты же срастешься с ним еще больше, Кира!..
— А может, оно и к лучшему?.. — мрачно спросила она, и в ее голосе послышалось странное злорадство. — Пусть заканчивают… Держись крепче… давай отойдем… Я приняла тебя тем, кто ты есть, прими и ты меня…
Кое-как она отвела его подальше от ореховой рощицы — туда, где стояли скамейки, и с каждым шагом Киру все больше начинало трясти. За спиной стихали последние звуки драки, слышались крики хозяев, зовущих своих псов. Где-то вдалеке заливалась сирена.
До скамеек им дойти не дали — чей-то резкий голос зло крикнул:
— А ну стоять!
Кира обернулась, и Вадим тотчас же отпустил ее плечо и выпрямился, глядя на Сан Саныча, который стоял метрах в восьми от них, уставив Вадиму в грудь ствол старого ружья, с которым хаживал на фазанов почти каждую осень — короткие вылазки и, как правило неудачные, потому что вдали от города удавалось нормально протянуть лишь несколько часов. Его лицо было искажено бешенством, и сзади к нему постепенно — один за одним подходили прочие жильцы Кириного и окрестных домов, образовывая полукруг.
— Я видел! — глухо сказал он. — Я тебя узнал, сволочь! Ты — один из тех… Что — выследили?! Пришли за мной даже сюда?!..
— Ты тоже?! — вдруг изумленно воскликнул один из толпящихся за его спиной людей, но Сан Саныч не повернул головы. На несколько секунд наступила напряженная, злая тишина. Из ореховой рощицы устало разбредались псы, возвращаясь к своим хозяевам, оставив в сухой траве несколько трупов своих собратьев. Там же валялись две бесформенные груды шерсти и мяса, некогда бывшие грозными стражами, а неподалеку лежал истоптанный бульдог-переросток, убитый Вадимом, тускло глядя в небо остекленевшими вишневыми глазами. Шел, пошатываясь, во двор Лорд, прихрамывая на заднюю лапу и строго глядя перед собой, и рядом с ним тяжело семенила Буся со слипшейся от вражеской крови шерстью, сверкая заплывшими глазками, из которых еще не исчез боевой задор. Среди деревьев остались стоять несколько рослых дворняг, кавказец с обрывком цепи на шее, американский бульдог с кровавым росчерком клыка на белой шкуре и две немецкие овчарки без ошейников.
— Саша, я тебе сейчас все объясню… — начала было Софья Семеновна, делая в сторону Вадима и Киры осторожный шажок, но чей-то женский голос вдруг громко закричал:
— Что объяснять — мы все видели!.. Он один из тех, кто меня туда затащил… кто там нас… мучил!.. Убей это чудовище — чего ты ждешь?! И ведьму эту заодно!
— Менты приедут и ничего сделать не дадут! Давай живее… а то опять превратится!.. — поддержал ее кто-то.
— А что это было? — ошарашено спросил еще чей-то мужской голос.
— Подумать только… мы же с тобой столько раз пивко попивали!.. — Сан Саныч сплюнул, и ствол ружья чуть дернулся. Кира передвинулась в сторону, закрывая Вадима, но он тотчас оттолкнул ее и тихо сказал:
— Беги… пока он перезарядит… успеешь…
— Нет! — звонко и четко ответила она и чуть наклонила голову, и угасавшее уже пламя в ее зрачках начало было разгораться с новой силой, и со стороны рощи долетел глухой рык, но Вадим схватил ее за плечо и отвернулся от смотревших на них десятков глаз.
— Хватит, прекрати!.. Ты что — натравишь их на людей?!
— На людей?! — внезапно истерично взвизгнула она. — А где тут люди — покажи! Кто из них?!..
— Егоров! — долетел громкий крик со стороны рощи. — Брось ружье! Обалдел что ли?!
Кира, намертво вцепившись в него и чувствуя, что ее руки стали совершенно мокрыми от его крови, обернулась и увидела Дашкевича, который рысью несся через двор, и даже с такого расстояния было видно, какое ошарашенное у него лицо. Следом за ним летела маленькая фигурка, что-то крепко прижимавшая к груди. Сан Саныч коротко глянул в ту же сторону, потом его палец на спусковом крючке дрогнул, и в тот же момент стоявший рядом один из нардистов с бутылкой пива в руке, ловко подбил локтем ствол ружья. Дула дернулись вверх, из них оглушительно грохнуло, и с акации посыпались листья. Вместе с листьями с дерева с истошным мяуканьем свалился облезлый кот и унесся в темноту. Кто-то истерично засмеялся. Сан Саныч с размаху сел на землю, сжимая ружье трясущимися руками, и сказал:
— Ва-ва-ва…
Нардист вынул ружье из его податливо разжавшихся пальцев, а вместо них сунул бутылку пива, и незадачливый стрелок жадно присосался к горлышку, страшно вращая глазами.
— Что ж вы стоите?! — неожиданно воскликнула одна из соседок, трагически всплескивая руками. — Человек же кровью истечет!..
— Обязательно… — с хриплой, болезненной усмешкой отозвался Вадим. Его голова вдруг мотнулась в сторону и вниз, и он повалился на землю, тяжестью своего тела увлекая за собой и Киру, которая так его и не отпустила. Софья Семеновна метнулась к ним, а следом за ней, ломая настороженный и враждебный полукруг, неожиданно потянулись остальные — кто наклонялся, кто присаживался рядом на корточки, и мало кто остался стоять на прежнем месте. Из подъезда вдруг выскочила Антонина Павловна, держа в руках целый выдернутый из шкафа ящик, и Буся, увидев ее, кинулась навстречу и запрыгала вокруг, извиваясь всем телом.
— Ах ты моя хорошая!.. — запричитала та, проталкиваясь сквозь толпу. — Пустите!.. Моя храбрая… не потрепали тебя?!.. Мамочка все видела… Кира, пусти, дай посмотреть…
Антонина Павловна грохнула ящик на землю. Он оказался набит лекарствами и бинтами — не имея времени что-то выискивать, тетя Тоня поступила самым простым образом. Кира, чуть отодвинувшись, ошарашено посмотрела на нее, потом на остальных. Кто-то из оставшихся стоять в стороне крикнул:
— Да вы что?.. Рехнулись что ли?!.. Леха, ну ты-то!.. Ты что — не видел?!..
— И чего? — с философским спокойствием отозвался нардист, передавая ружье подбежавшему Дашкевичу. — Ну видел… Мужик за бабу свою сцепился — нормальное явление. Потом уж… разберемся, выясним… как очухается… морды набьем… друг другу… хлопнем по маленькой… Что — не знаешь, как это бывает? Давай подмогнем пока… Ну, чего ты стоишь — что — нерусский?..
Оппонента эта бесхитростная логика сразила наповал и он потянулся к остальным. Дашкевич, всполошено проверив, не осталось ли в стволе ружья патрона, пробился сквозь толпу, отмахиваясь от обрушившихся на него вопросов и комментариев такой же лавиной суетливых вскриков:
— Уйди!.. что это тут сейчас было?!.. чертовы псы — все что ли взбесились?!.. Егоров, я тебя так закатаю!.. да всех я вызвал!.. Всем молчать!.. хватит орать!.. откуда я знаю?!.. да какие войска?!.. как дети, ей богу!.. Кира, вы можете объяснить?!.. что у вас такое с глазами?!.. что это — мода такая?!.. прекратите сейчас же!.. не знаю я, что я видел!..
— Максим, не мельтешите — вы мне мешаете!.. да знаю я, что делать!.. я может и на пенсии… но как хирург на хорошем счету была…
— … он не умрет?!.. скажите, он ведь не умрет?!..
— … да разойдитесь… дайте место…
— … сюда посветите…
— … нельзя «Скорую» — увезут… а там…
— … так пусть заштопают и сразу обратно…
— … здорово порвали…
— … он ведь не умрет?!.. пожалуйста… он ведь ни в чем…
— … Кирушка, милая… убери руки… успокойся…
— … а классно он — да?.. а в кино совсем не так показывают…
— …мне бы так — никто б не докопался…
— … Саныч, от тебя все равно никакого толку — хоть за пивом сгоняй!..
— … а тот-то — видал?!.. и сам… так еще и с собой образин приволок!.. представляю, что там сейчас творится…
— … так это они Владку, выходит?..
— … да, это не Вадик… ну что мне сделать, чтобы вы…
— … тихо, тихо…
— … ну видишь, а ты говоришь — где тут люди…
Голоса, окружавшие Киру, вдруг стали стремительно утончаться до комариного писка, и она начала проваливаться в липкий, душный туман, а когда пришла в себя, обнаружила, что стоит на коленях и плачет, уткнувшись Софье Семеновне в сухонькое плечо, и та обнимает ее, гладит по слипшимся от крови Вадима волосам, а присевшая рядом Мила, держа за руку, встревожено повторяет ее имя. Повернув голову, Кира увидела, что рядом стоит машина «Скорой» и соседи вместе с врачом как раз помогают загрузить внутрь каталку с безжизненным телом Князева, и вскочила, в ужасе закричав:
— Нет! Ему нельзя!..
— Кира! — Софья Семеновна успела ухватить ее за руку. — Успокойся. Они сделают, что нужно, и мы сразу же его заберем. Тоня договорится… ее там многие знают… Отвезем к нему, присмотрим… и ты тоже… Ничего с ним не будет.
— Кто сопровождает? — сонно спросил врач через плечо. — Полезайте… времени нет…
— Иди, — Софья Семеновна легко подтолкнула ее, но Кира вдруг покачала головой.