Барышева Мария. Коллекция

   — Именно так. Но они все-таки были детьми, Кира, и ритуал у них тоже был детским. Никаких распутий, ночного леса и прочих атрибутов и было-то их только двое… Можно даже сказать, что это была игра… просто некоторые игры оказываются очень серьезными. Свечи вместо костров, старые ключи от платяных шкафов, куклы и еда, зарытые в цветочные горшки, а не в лесную землю, вечер, вместо глухой ночи, когда родители вновь спорили в гостиной допоздна и позабыли о девочках, спрятавшихся в комнате Веры. И… щенок Таси. Первый страж.
   — Это уже не игра, — хрипло сказала Кира. Стас пожал плечами.
   — Может и нет. Но для нее это была игра. Особая игра. Потому что она услышала. И она пришла — та, какой они ее звали. Третья маленькая девочка. И большая шалунья. Видишь ли, наверное боги во многом похожи на нас, и, как и нам, им наверное бывает страшно скучно. Особенно тем, в которых уже мало кто верит — ведь боги зависят от нашей веры сильнее, чем ты думаешь.
   — Ты такой специалист?! Кроме того, я читала про нее, и еще очень многие…
   — Это не та вера, Кира. Большинство верит в них, как в кого-то, у которого можно попытаться что-то попросить, но им нужна совсем другая вера. Полная. Абсолютная. Без всяких сомнений. Как в кого-то, кто стоит прямо перед тобой. Такая, какая есть у детей. Они не роются в энциклопедиях, не вспоминают школьный курс физики и биологии, и если мысленно задают вопросы, то они совсем не такие, как у взрослых. И когда им рассказывают сказку, они в нее просто верят. Особенно… если это страшная сказка. Вспомни себя, Кира. Ведь ты тоже была ребенком. Вспомни свои детские выдумки, о которых ты мне рассказывала. Ведь в конце концов ты сама начала в них верить.
   — И что же она сделала?
   — Она показала им замечательное место для игр. И сделала подарок, о котором я уже говорил, объяснив его смысл. Мало кому доставались такие подарки, и каждый делал с ним что-то свое. Они сделали тот мир. Когда-то это была всего лишь детская площадка, Кира, представляешь?! Песочница, — Стас холодно улыбнулся. — Я не знаю, какие игры они там придумывали втроем… честно говоря, мне и не хочется этого знать. Я только знаю, что они бывали там слишком часто. И они часто отдавали. Вначале это были насекомые, птицы, животные, но с течением времени этого стало слишком мало. Во-первых, там жил уже не один страж. А во-вторых, девочки росли и вместе с ними росла их игра. Хотелось большего. Хотелось, чтобы коллекция была более разнообразна, и она одобряла их желания. Кроме того, она объяснила, что чем масштабнее коллекция, тем медленней будет идти для них время… и, кроме того, тогда они смогут играть в прятки… понимаешь с кем?
   — И кто же был первым? — Кира протянула к Стасу подрагивающую руку, и он, правильно истолковав ее жест, зажег сигарету и отдал ей.
   — Дочка молочницы, жившей по соседству. Потом и другие дети… Няня Веры. Точильщик ножей, захаживавший к кухарке Нефедовых. О доме поползли дурные слухи, однажды в нем начался пожар — скорее всего, это был поджог, и дом сгорел дотла. Окно закрылось. Нефедовы на время переехали в дом Ксегорати…
   — И веселые девочки снова открыли окно?
   — Да. И после целой серии очередных странностей и домашних разборок, отменили приглашение своим родителям, которые начали было докапываться до сути. А для окружающих придумали целую историю… Приехала пожилая тетка Таси и забрала девочек к себе, и какое-то время они жили тихо, потому что все-таки научились осторожности. Они выросли, у них появились семьи, а окно так и оставалось в старом доме, где продолжала жить Тася, и там же хранился и камень. Тетка давно умерла, и Тася жила в доме со своим мужем, Леонидом Сарандо, и маленьким сыном Колей — нашим дедом. Вера тоже была замужем, и теперь они очень редко пополняли свою коллекцию и уходили играть.
   Когда Вере исполнилось двадцать пять, она развелась и потребовала у Таси отдать ей камень, чтобы она смогла открыть окно и у себя, но та отказалась. Они и раньше страшно ссорились из-за этого камня, никак не могли его поделить, но в этот раз они рассорились так сильно, что Вера буквально взбесилась, отняла у Таси камень и отменила приглашение давней подружке.
   — И ее забрали, — Кира стряхнула пепел в подставленную пепельницу.
   — Обязательно. А Вера уехала из города.
   — Но ведь осталось окно! В этом доме должны были забирать людей — ведь все, кто зашел без пригла…
   — Нет, стражи перестали охранять дом, как только Вера открыла окно в другом месте. Они все ушли туда и с течением времени окно перестало существовать. А теперь и дома-то того давно уж нет.
   — И, значит, с тех пор бабуля вела развеселую жизнь в Ялте.
   — Да. Снова вышла замуж, потом опять развелась. Ей сильно мешало, если кто-то жил рядом, очень трудно было прятаться, нельзя было пополнять коллекцию и играть в игры, которые так успешно хранили ее молодость. Поэтому она и развелась. Муж забрал сына, позже они оба погибли на войне. Дочь осталась с ней — Вере не удалось спихнуть ее мужу. Это была очень любознательная девочка… поэтому они недолго жили вместе.
   — Хватит на эту тему! — с отвращением воскликнула Кира, и ее рука дернулась, отчего сигарета шлепнулась в груду драгоценностей. Стас поднял ее и аккуратно затушил в пепельнице.
   — К началу войны ей исполнился пятьдесят один год, но выглядела она не старше двадцати. Правда, война сильно состарила ее — ведь она не играла почти пять лет… К тому же… война старит всех… Она была тут, в самом пекле сорок второго, когда город и его защитников практически бросили, назвав это военным маневром… и бомб на него за месяц обрушилось столько, сколько, говорят, Англия не сбрасывала на Германию с самого начала войны… Три раза была ранена… чудом уцелела. Честно говоря, не знаю, за что именно она сражалась. Мне довелось — уже здесь — говорить с одним ветераном, который знавал ее в то время… Он сказал — отчаянная была баба, злая… может, потому и уцелела…
   — Или было, кому ее хранить, — заметила Кира.
   — Может быть. Но, так или иначе, и после войны она еще долго не была в своем мире и потеряла еще несколько лет — ведь вместо города были развалины. Кроме того, появилась еще одна проблема — Вера, всегда такая холодная и уравновешенная, выходившая замуж скорее потому, что так было надо… Вера вдруг влюбилась по уши в молодого фельдшера медицинской службы… Вначале они жили в бараках, потом им выделили квартиру, — Стас повел рукой вокруг себя, — и она…
   — Нашла место, где можно открыть окно, — зло закончила Кира, глядя на свои подрагивающие пальцы.
   — Да. И вначале ей пришлось трудно. Часть коллекции исчезла, как и часть стражей, а тех, которые остались, пришлось приручать заново — за это время они совершенно обезумели от голода. К тому же приходилось быть очень осторожной — впервые Вера боялась разрушить свою семейную жизнь. У нее родилась дочь, и все шло совершенно прекрасно, пока та не выросла и не встретила Константина Сарандо, и Вере понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что дочь вышла замуж за внука Таси, которую она когда-то отправила в тот мир. Она его буквально возненавидела, ей все время казалось, что он представляет для нее опасность, хотя наш отец ничего не знал. Какое-то время они жили здесь, вместе с родителями матери… родился я, потом ты, мы росли… и вместе с нами в голове Веры росли совсем другие мысли. Насчет тебя. Деда уже не было — как Вера ни осторожничала, однажды он поймал ее прямо тогда, когда она делала очередное пополнение своей коллекции… и тем самым подписал себе смертный приговор. Вера тоже умела приносить жертвы… — Стас потер щеку. — Она почувствовала, что камень хочет к тебе и поняла, что он примет тебя целиком. И решила отдать его тебе… Честно говоря, я не знаю, для чего. Но я помню, как это было. Мать с отцом ушли в гости, и она выключила свет, зажгла свечи и попросила… попросила меня, чтобы я тебя подержал. Ты была маленькой, поэтому… это был очень медленный процесс… было много крови… и ты так кричала… Я дико испугался… но почему-то так и не смог тебя отпустить. И тут вдруг… вернулись родители.
   — И все увидели? — хрипло спросила Кира, вспоминая найденный когда-то обрывок записки.
   — Да, она слишком увлеклась. Увидели, что происходит… и что я тебя держу… Отец успел выдрать камень… До сих пор не понимаю, как матери удалось его удержать — он чуть не убил бабку. В тот же день они уехали отсюда навсегда… и разделили нас… Поэтому отец так до сих пор и не встретился со мной, поэтому мать врала мне, хоть бабка и писала мне правду… Мать не знала, что я с ней переписываюсь. Я написал ей первым. Я ведь все помнил, Кира… и я хотел знать… Я жил с матерью до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать… Знаешь, как тяжело жить рядом с человеком, который тебя боится и ненавидит?
   — Почему же бабка не пыталась… найти меня… снова что-то сделать?..
   — Кира, я больше ничего не знаю. Но теперь ты должна понять… что я никогда не хотел тебе ничего плохого. Вначале — может быть… но после того, как узнал тебя — нет. Ты сама нашла камень, ты сама повесила его себе на шею. Возможно, найди я его первым, то не отдал бы его тебе.
   — Да?! — истерично взвизгнула она. — Ничего плохого?! Ты понимаешь, что она хочет сделать теперь, бедный, всеми брошенный Стас?! Ей нужно мое тело! Она хочет сбежать в меня! И тогда у нее будут все удобства — и молодость, и вживленный камень со способностями!.. А ты еще и хочешь, чтобы я отправилась прямо к ней! О чем тут…
   — Камень срастается не только с телом, — мрачно ответил Стас. — Он срастается с человеком. Так что, во-первых, в ее бегстве не будет смысла, разве что просто вернуться в этот мир. А во-вторых, она могла сделать это давным-давно. Она-то ведь там не пленница. Она ушла туда добровольно. Она знала, что ее убивают и просто ушла.
   — Тогда что ей надо?!
   — Вот сама у нее и спросишь. Но я уверяю, что не позволю ей ничего сделать… Я ведь знаю, что к чему… и если что, сумею все разрушить. Мужчинам всегда отлично удавалось разрушать то, что создали женщины.
   — Ты слишком самоуверен, — холодно ответила Кира. Стас взглянул на часы и поднялся.
   — Нам пора, Кира.
   Он подошел к окну, поставил горшки на пол и закрыл створки. Выключил свет в комнате и начал зажигать свечи. Лицо его было сосредоточенным, и от этой сосредоточенности на Киру накатил какой-то детский страх.
   — Стас, это дурость! Стас, прекрати! Прекрати… или я что-нибудь сделаю!
   — Ничего ты сейчас не сможешь сделать, — равнодушно сказал Стас, зажигая все новые и новые свечи. — А если ты насчет стражей… слишком поздно. Подошло время. Там знают, что я приду вместе с тобой, и стражи меня сейчас не тронут.
   — Вот почему ты так протяженно рассказывал, мерзавец?!
   — Ну да, — Стас подмигнул ей и вышел. Кира рванулась, но веревка не отпускала. Она завела руки за спину, пытаясь нащупать узел.
   — Не устала? — заботливо осведомился Стас, снова заходя в комнату. В его руке был тяжелый пакет. Подойдя к Кире, он перевернул его и широким взмахом рассыпал по полу старые ключи, некогда лежавшие в шкафчике в прихожей.
   — Развяжи меня! — прошипела Кира.
   — Рано, — Стас наклонился, открыл дверцу шкафа и вытащил из него двух маленьких пластмассовых куколок с огромными глупыми голубыми глазами и большой ломоть хлеба, густо намазанный медом. Поднял один горшок с землей и, удерживая его под рукой Киры, сунул ей куколок.
   — Закапывай.
   — И не собираюсь! — она хотела было отшвырнуть игрушки подальше, но Стас схватил ее за руку, сжимая пальцы на пластмассовых тельцах, приподнял горшок и вдавил Кирину руку в пухлую черную землю, нажимая и проворачивая ее кулак все глубже и глубже, потом нажал на запястье и заставил разжать пальцы. Выдернул ее руку из горшка и Кириной ладонью засыпал углубление.
   — Я не буду никого вызывать! — закричала Кира и попыталась ударить его ногой, но Стас увернулся и ухватился за другой горшок.
   — И не надо. Сегодня тебя вызывают. Тебе даже не нужно давать им нового стража. И это — лишь символ того, что ты согласна и готова войти. И сможешь открыть дверь. Ты можешь голосить, сколько влезет, сестрица, долго рассказывать мне, сколь я ужасен и омерзителен, ты даже можешь отказаться… но как же твое обещание? А? И разве тебе самой не хочется увидеть, что там? Разве ты не хочешь отпраздновать свой день рождения?
   Кира молча посмотрела на него, закусив губу, потом повернула руку раскрытой ладонью вверх, и Стас положил на нее ломоть хлеба с медом, прижал снизу пальцы к тыльной стороне ее ладони, и их руки вместе вдавились в землю и вместе засыпали образовавшееся углубление. Стас достал из шкафа полотенце, и Кира резкими, злыми движениями вытерла липкую от меда руку, потом протянула полотенце Стасу. Он взял его, обтер ладонь, потом вытащил из ящика ножницы и быстро разрезал веревки. Кира встала и выгнулась, разминая затекшую спину.
   — И что же дальше?
   — Раздевайся, — коротко сказал Стас и потянул с себя футболку, неловко действуя левой рукой. Кира ошарашено уставилась на него.
   — Обалдел?!
   — Делай, что говорю! — бросил он и, швырнув футболку на пол, принялся расстегивать брюки. — Так надо. Ты чего — меня стесняешься, что ли? Господи, да не буду я на тебя смотреть! И ты на меня не смотри — я, может, тоже стесняюсь.
   Кира раздраженно пожала плечами и сдернула с себя майку, потом сбросила брюки и осталась стоять в одном белье. Стас, не смотревший на нее, как и обещал, сказал, заводя пальцы за резинку трусов.
   — Все снимай! Елки, детский сад!.. Ну представь, что ты у врача.
   — У патологоанатома?
   — Смешно… Давай быстрее! Тебе там твоя одежда не понадобится.
   — Ты куда меня отправляешь, Стас? На какую-то развеселую оргию? У меня не то воспитание!
   Стас, не оборачиваясь резким, нетерпеливым жестом протянул ей руку. Кира мрачно, но не без любопытства окинула взглядом его ладную, смуглую фигуру, сняла белье, швыряя его в разные стороны, подошла к нему и ухватилась за протянутую руку. Стас подвел ее вплотную к стене и остановился. В его глазах среди отсветов свечей теперь полыхал восторг, но страх все же оставался.
   — И что мне делать? — насмешливо спросила Кира. — Читать заклинания? Я не знаю текста.
   — Не надо никаких заклинаний. Их время давно прошло, — Стас повернул голову и взглянул ей в глаза. — Просто смотри туда. Не на стену — дальше. Ты поймешь. Почувствуешь. Но вначале скажи — приглашаешь ли ты меня?
   — Да, ты приглашен, — медленно произнесла Кира, и отчего ей показалось, что это сделал кто-то другой. Ее взгляд уперся в стену, и она почувствовала в груди легкий, теплый толчок, ощутив, как пальцы брата крепче сжались на ее руке. Что-то горячее потекло по всем ее жилам — что-то более горячее, чем кровь, и каждая клеточка ее тела вдруг потянулась куда-то вперед, вновь, как когда-то на ночной дороге, превратившись в наполненный ветром парус… но это был совсем другой ветер. Неживой холод обнял ее со всех сторон, и она вдруг поняла, что стена уже находится не перед ней, а вокруг нее.
   В следующий момент времени, который в ее мире назывался секундой, стена оказалась позади.

* * *

   Ночь царила над миром — ночь без луны и без звезд, ночь без ветра и без звука, ночь холодная и безжизненная, ночь над головой и ночь под ногами — ночь повсюду, и откуда-то из глубины этой ночи тянулось к ней чье-то ожидание — тянулось и требовало начать свой путь…
   Только вот куда?
   Кира протянула перед собой руку, но не увидела ее. Пальцы Стаса исчезли с ее запястья, и она позвала его испуганным шепотом. Он откликнулся откуда-то слева.
   — Я тут. Все хорошо — не пугайся.
   А по твоему голосу так не скажешь, Стас, голос-то подрагивает.
   — Рука больше не болит… — удивленно добавил он. Кира услышала легкий шелест и поняла, что он торопливо сдирает повязку. — И голова тоже — совершенно. Черт, а мне тут нравится!
   Кира обернулась — позади была гостиная, все так же наполненная неровным светом свечей, не затрагивавшем этого мира. Она протянула руку, и ее пальцы коснулись холодного камня стены. Но теперь она была совершенно прозрачной, и Кира поняла, что сейчас смотрит в свою квартиру именно так, как долгое время смотрели жившие здесь тени. Она шлепнула по стене ладонью — камень, сплошь камень.
   — Стас, что ты сделал?! Как мы вернемся?!
   — Во-первых, это сделал не я, а ты, — ответил рядом невидимый Стас. — Во-вторых, сейчас это не важно. Смотри, за нами уже пришли.
   Кира повернула голову и увидела мелькающие во мраке сияющие густо-вишневые огоньки. Два из них подплыли и остановились совсем рядом, почти на уровне ее груди, и в следующее мгновение к ее бедру прижалось что-то пушистое — и сразу же исчезло. Из мрака раздался густой слаженный вой нескольких десятков глоток — протяжный, торжественный, он приветствовал, и Кира, вздрогнув, невольно дернулась назад и стукнулась спиной о стену, но из тьмы вдруг появилась рука Стаса и настойчиво подтолкнула ее вперед.
   — Не показывай им своего страха. Идем. Они доведут нас до границы.
   — Границы чего?
   — Того места, откуда дальше ты сможешь идти сама.
   Нашарив его пальцы, Кира глубоко вздохнула и решительно двинулась вперед. Стражи, которых во мраке выдавали лишь глаза, перестроились полукругом, огибавшем их сзади, словно отрезая обратную дорогу, лишь один шел впереди, изредка оборачиваясь. Было все так же холодно, и Кира начала дрожать, слегка постукивая зубами. Босые ноги ступали по чему-то мягкому и льдисто похрустывающему, и ощущение было бы даже занятным, если б не холод. Она чувствовала себя смятенной и совершенно беспомощной, и ей казалось, что даже эта густая тьма никак не способна скрыть ее наготу.
   Они прошли около ста метров, когда ночь вокруг вдруг стала стремительно бледнеть, словно где-то начало всходить невидимое солнце — начало и застыло, так и не выбравшись из-за горизонта, и мир окутался серыми рассветными сумерками, в которых четко обозначились черные тела огромных псов, медленно выступавших вокруг них. Они шли все медленнее и медленнее и вскоре совсем остановились, и Кира со Стасом остановились тоже. Она огляделась и увидела, что они находятся на бескрайнем холмистом пространстве, над которым нависает все то же беспросветно черное небо — и всюду, насколько хватает взгляда, едва заметно колышутся тонкие темные стебли цветов, похожих на маленькие тюльпаны. Их лепестки были бледными, призрачными, и казалось, что от них исходит легкое сияние, хотя, возможно, это была лишь иллюзия — просто слишком много этой призрачной белизны, заключенной в изящную форму. Кира глубоко вздохнула и повернулась — бескрайнее море бледных неземных цветов, и ей чудилось, что она стоит прямо на звездах. Она невольно приподняла одну ногу, жалея погубленную холодную красоту, но смятые ее ступней цветы тотчас же распрямились и вновь заколыхались, невредимые. Она оглянулась — позади не было ни одного следа, словно и они со Стасом, и стражи пришли сюда по воздуху. Квартиры уже не было видно, и там, где она осталась, теснился густой мрак, кажущийся живым, затаившимся.
   — Стас, ты посмотри только, какая красота!
   Стас молча кивнул, потом показал куда-то вверх, и Кира, подняв голову, увидела, что над ними порхает огромная стая бабочек. Они то рассыпались в разные стороны, то собирались воедино, то опускались вниз, почти касаясь крылышками их голов, то кружились, то зависали в воздухе — темные, беззвучные, и их движения походили на волшебный танец. Кира протянула руку ладонью вверх, и одна из бабочек тотчас же послушно уселась на нее, чуть подрагивая фигурно вырезанными крылышками, — бледная, серая, воздушная. Тень. Улыбка восхищения исчезла с губ Киры, и она качнула ладонью. Бабочка сорвалась с нее и смешалась с остальными, продолжив прерванный танец.
   — Что это? — тихо спросила Кира, глядя ей вслед. — Бабушки переправили сюда не одну охапку бабочек? Или это призраки всех когда-либо живших бабочек?
   — Не знаю, — Стас небрежно смахнул бабочку, пристроившуюся у него на плече. — Может, они просто здесь живут…
   Стражи, собравшиеся позади них, начали осторожно порыкивать, выражая свое нетерпение, но с места не сдвинулись, глядя на Киру выжидающе. Кира нахмурилась, не понимая, чего они хотят, взглянула на Стаса и с запоздалой стыдливостью заслонилась руками.
   — Я и дальше должна идти в таком виде? Мне бы не хотелось… К тому же, мне холодно!
   — Так оденься, — небрежно ответил Стас, пристально глядя куда-то в сторону. Кира изумленно взглянула на него.
   — Во что?!
   — Тебе видней. Ты же меня сюда пригласила, а не я тебя.
   — Но ведь это ты сказал, чтобы я…
   — Ш-ш, — Стас прижал палец к ее губам. — Не говори. Прислушайся к себе — разве ты не чувствуешь, что тебе не нужно ни о чем спрашивать? Посмотри на себя.
   Кира опустила глаза и увидела, как на том месте между грудями, где был старый шрам, где-то очень глубоко под кожей вдруг на мгновение проступило черное мерцание, окруженное золотым блеском, и золотое нитями протянулось по всему телу до кончиков пальцев, словно кровь, текущая по всем сосудам, неожиданно превратилась в жидкий металл. В следующую секунду все исчезло, но и этого было довольно. Стражи всполошено затоптались сзади, с морозным хрустом сминая цветы. Кира подняла голову и, отбросив с плеча пряди волос, потерянно улыбнулась.
   — Одну вещь я все-таки спрошу.
   — Какую? — осведомился Стас. На его макушке пристроилась большая бабочка, задумчиво пошевеливавшая крылышками.
   — Это… Аид?
   — Ну ты хватила! — Стас фыркнул и тряхнул головой, отчего бабочка сорвалась и неторопливо порхнула прочь. Кира медленно кивнула, отвернулась и опустилась на колени среди цветов. Протянула руки, широко разведя их, и цветы вдруг послушно потянулись навстречу, кивая изящными головками. Кира сгребла их в охапку, дернула, и стебли оборвались с тонким серебряным звуком. Она встала, прижала сорванные цветы к груди, и легкая призрачная дымка заструилась из-под примявших их ладоней, потекла вверх и вниз, обнимая, обволакивая все ее тело, густея, свиваясь и распрямляясь, и между ее кожей и ладонями вместо цветов пролегла легкая мягкая ткань — прохладная, но теперь эта прохлада была даже приятной. Кира опустила руки. Спереди и сзади ее от шеи до щиколоток закрывали два прямоугольных отреза бледной звездной материи, спадавшей вниз мягкими складками и скрепленной на плечах и на талии серебряными булавками в виде маленьких тюльпанов с широко раскрытыми лепестками. Спереди на плечах ткань сильно провисала, образуя глубокое декольте. Повернувшись, она взглянула на Стаса, и тот одобрительно кивнул. На нем были свободные брюки из такой же материи, подчеркивавшей его смуглую кожу.
   — Веди, — негромко произнес он. — Теперь ты знаешь дороги.
   Кира отвернулась, глядя на усыпанные призрачными цветами темные холмы, но смотрела она не на них, а сквозь них — туда, где под бледностью и темнотой пульсировали, словно вены, бесчисленные скрещения путей, тянущихся во все стороны, и каждый из них был притягателен по-своему, ибо мог привести в совершенно особенное место… или увести из него.
   — Вести на праздник? — спросила она, и Стас покачал головой.
   — Не сразу. Еще есть время. Я предлагаю тебе прогуляться. Отведи меня туда, куда меня обещали отвести.
   Кира коротко глянула ему в глаза, криво улыбнулась и медленно протянула левую руку, указывая направление, и на губах Стаса родилась такая же кривая улыбка, словно сейчас он был ее отражением. Он чуть приподнял согнутую правую руку, и ладонь Киры покойно легла на его запястье. Стражи молчаливой свитой двинулись следом, не сводя с Киры горящих глаз, и цветы легко похрустывали, сминаемые их лапами и босыми ногами идущих впереди людей.
   Они шли долго, и вокруг по-прежнему были лишь сумерки и усыпанные звездными цветами холмы. Откуда-то слева наискосок протянулась полоса клубящегося искрящегося тумана. Они вошли в него, и туман оказался густым и морозным, и как-то сам собой соткался из него широкий мерцающий шарф, окутавший голову Киры и перевивший на затылке ее волосы, а предплечья обняли тонкие серебряные змеи с рубиновыми глазами. Юркое щупальце тумана обвилось вокруг шеи Стаса и застыло на ней серебряной цепью причудливого плетения, на которой повисла лошадиная голова с глазами густо-синего сапфира, и теперь она мерно покачивалась туда-сюда при каждом его шаге. Туман неторопливо пополз прочь, словно утягиваемый чьей-то ленивой рукой покров, и вновь лишь цветы были вокруг, и они шли, то спускаясь, то поднимаясь и не глядя друг на друга, и наконец остановились, а позади них с едва слышным шелестом восставали смятые цветочные стебли.
   — Путь закончился, — тихо сказала Кира, глядя на цветы у себя под ногами, — но здесь ничего нет.
   — Ты ошибаешься, — ответил Стас. — Здесь есть очень многое, и путь наш только начинается. Посмотри вокруг.
   Она подняла голову и огляделась.
   Вокруг был город.
   Город был бледно-серым, и все же сквозь эту серость едва заметно просвечивали легкие краски — может, даже, лишь намек на них… Вокруг были каштаны и акации, широкая лестница, торец старого театра, бесчисленные летние ресторанчики, виднелись ограда рынка, давным-давно расположившегося на старой танцплощадке, и пожилые ивы, когда-то давшие ей название, и здание института на мысе справа, и справа же, за невысоким парапетом плескалось серое море, на котором чудились солнечные зайчики, хотя только недавно за спиной осталась глубокая ночь, и по призрачным волнам медленно полз паром, а чуть подальше возвышалась громада круизного лайнера. И всюду были люди — гуляли, спешили по своим делам, продавали и покупали, сидели на скамейках и в барах, и мимо катили машины — и все это бледное, призрачное, как и царившие над всем этим звуки, в которых улавливалась и музыка, и шум двигателей, и голоса, и плеск волн, и даже гул троллейбуса, только что промчавшегося где-то там, куда убегала широкая лестница, — и все это доносилось словно издалека. Исчезли усыпанные бледными цветами холмы, и под ногами был блекло-серый асфальт.