Страница:
– И Настя поскромнее, чем ты, – сказала мать. Андрей замычал.
– Это как сказать! – многозначительно произнес он.
– Ну вот, опять! – пожаловалась Анастасия.
– Тихо вы! – цыкнула Полина, – тебе, Настя, нужно еще туфли выбрать. Есть у меня серые, но они на высоком каблуке – ты с непривычки спотыкаться будешь. Идея! – она поковырялась в гардеробе и вытащила коробку с яркой наклейкой, – примерь вот эти. Они хоть и белые, но каблука почти нет. К тому же, вписывается великолепно. Ты чего кривишься?
– Хомут, что ты мне нацепила; без него никак?
– Нет, дорогая, без бюстгальтера ты будешь смотреться, мягко говоря, слишком откровенно. Андрей, время?
– Шестнадцать ноль-ноль.
– Боже, я еще не готова! Сейчас, я мигом. Ей осталось лишь подкрасить ресницы и губы. Это – потом, – она убежала в свою комнату, но через минуту из-за неплотно прикрытой двери донеслось:
– Настя! Иди сюда. Потом будете пялиться друг на дружку.
Андрей зашел в зал и, взяв книгу, уселся в кресло. В этот момент хлопнула входная дверь. Домой вернулся Андрей-младший.
– Здорово, братуха! – помахал он рукой из прихожей, – немного задержался в лаборатории. Сегодня получили Трилон Б. Класс!
– А что это такое? – удивился старший.
– Важный компонент для цветного проявителя. Еще немного – и мы сможем полностью изготавливать все компоненты для фотографии.
– Допустим, сможете. А из чего бумагу делать будете?
– Как из чего? Из древесины. Этой проблемой у нас занимаются братья Рябинушкины – Миша и Игорь. Что-то похожее на картон уже получили. Правда, у него жесткость, как у туалетной бумаги. Все-таки хорошо, что технологии в книгах уже описаны. Нам остается лишь измыслить процесс производства!
– Да-а! – задумчиво сказал Волков, – на месте не топчемся. Ты хоть на праздник пойдешь?
– Сейчас чего-нибудь перекушу, оденусь и пойдем.
– Можешь не перекусывать. Там этого добра будет навалом. Мы проезжали мимо плаца, видели, что там творится. Старик Мак-Дональдс бы от зависти хот-догом подавился. А столов-то на полтыщи человек!
– Грандиозно! – выдохнул младший, – тогда я побежал переодеваться!
К без пятнадцати пять все собрались в зале. Насте, с накрашенными ресницами, было объявлено, что плакать категорически воспрещается, облизывать губы не желательно, а ноги сидя держать со сдвинутыми коленями.
– Любая баба-Яга тебе тогда нос покажет, – пояснила Полина.
– Скажи это вон ему! – Настя кивнула, указывая на Андрея-старшего.
– Фиг ты у меня котлет с горчицей и сосисок с хреном попробуешь, – добродушно брякнул парень, и все вокруг захохотали.
«Волгу», в отсутствие отца семейства вел Андрей-младший. Костя расположился на коленях у Полины – благо ее слаксы не мялись. Все были взволнованы.
Небольшие кучки людей стали встречаться задолго до плаца. На сам плац заехать было невозможно. Норвегов-младший вел автомобиль со скоростью скаковой черепахи, то и дело выжимая сцепление и давя на тормоз. Наконец, стала вырисовываться громада павильона для почетных гостей. Там уже восседали начальник штаба и Ратибор с игуменом Афанасием, облаченным по случаю праздника в светло-серую атласную рясу. Остальные монахи за три дня до этого отправились в монастырь за манатками. Их сопровождало отделение солдат под командованием майора Булдакова, заявившего, что теперь его очередь зарабатывать вторую звездочку.
Игумен ехать наотрез отказался, приводя в оправдание своё хилое здоровье. Но как он признался Шуре Лютикову за рюмочкой сливянки, ему захотелось продолжить отдых. Шура прослезился и угостил местного понтифика горбушей. Они расстались очень довольные друг другом. Шура договорился поменять десять тонн капусты на двести пудов (двадцать берковцев) ржаной муки и пять бочек меда. Святой отец проявил также восторг, отведав консервированной перловой каши, сдобренной сухожилиями каких-то копытных. Он спросил, для чего это предназначено.
– На случай войны! – брякнул начальник склада и тут же подумал: «Действительно! Теперь то оно нахрена!»
Игумен сказал, что готов обменять эту кашку на сукно и войлок, либо солонину.
– Что, каша понравилась? – жирная харя Лютикова расплылась в улыбке.
– Буду кормить ею моих иноков во время Великого Поста.
– Ну, это жестоко, святой отец! – заохал старший прапорщик.
– Зато богоугодно! – отрезал тот.
Ратибор, одетый в новый камуфляж, трепался о чем-то с подполковником Семиверстовым. Рядом с ними стояла дочь подполковника – Татьяна. Она чего-то ожидала, а чего – стало ясно, как только подъехала «Волга» Норвеговых. Татьяна сразу призывно замахала рукой Андрею-младшему.
– Вон Таня тебе машет, – обратила в нужную сторону внимание сына Елизавета Петровна, – иди к ней, сынок. Нехорошо заставлять женщину ждать.
– Ладно, я пошел, чао! – Андрей направился к подружке.
– Взрослая девушка, что ей нужно от этого, почти ребенка? – вздохнула мать, – ей-то уже двадцать один год – замуж хочется!
– Мам, любовь у них! – захихикала Полина.
– Молчи, бесстыжая! – укорила дочь Елизавета Петровна.
– Глядите, как Вовка вырядился! – воскликнул вдруг Андрей.
К столам сквозь толпу протискивался Мурашевич, таща за руку Дуню. Оба были одеты, как сказал бы диктор Центрального телевидения, выгнанный в свое время с курсов этнографии, «в национальные костюмы».
Кафтан Володе еще нашли, а вот шаровары пришлось в срочном порядке шить. В этом наряде он был похож на Сварога – легендарного бога вселенной, который сошел на землю в облике сурового и непреклонного мужа.
Одетая в точно такой костюмчик, только женской вариации, Дуня со своей туго заплетенной косой олицетворяла богиню весны и любви – Ладу. На голове «богини» красовался миртовый венок. На изготовление этого венка было израсходовано три пачки лаврового листа. Евдокия распространяла вокруг себя аромат супа «харчо» и ощущение вечного праздника. Вокруг них сновали юноши и девушки, наряженные посланниками Сварога: Леля и Полель, Переплут и Тур, Зюзя и Карачун.
– Привет древнеславянскому пантеону! – сказал со смехом Волков.
– Это что! – отозвался Мурашевич, – где-то тут шатается группа скандинавских богов. Сметанин заделался под Одина, Горомыко – под Тора. Роль Видара исполняет Абрамович, а Локи – Шура Лютиков.
– А Фрейя у них есть? – спросил Андрей.
– Есть! И ты знаешь, кто это?
– Худавая?
– Ай, куме, та вы знали! – притворился разочарованным Володя, – ходят с Одином в обнимку! Особист от такого срама заперся в своей квартире и отключил телефон.
– И в чем их основная задача?
– Ходят по толпе, требуют эль, но соглашаются и на простую водку. Время от времени кричат «Тролль таки ю олл!»
– А что это значит?
– Аналог нашего «чтоб вас черти забрали!» Кстати, а где Настя?
– Настя, поворотись, тебя не видать! – попросил Андрей, тронув за плечо девушку, которая стояла рядом с ним.
– Да погоди ты! – отмахнулась она, что-то разглядывая.
– Чего… – раскрыл рот Мурашевич, – Настя, это ты?
Она наконец обернулась.
– Нет, это черт с болота! – ответила ехидно она, – ха-ха! Да ты просто красавец!
Володя покраснел.
– По-моему, здесь с тобой никто не сравнится. Кроме моей очаровательной гаубицы…
– С меня идея! – заявил Андрей, – где-то здесь бродит капитан Селедцов с фотоаппаратами. Нам необходимо сфотографироваться.
– Селедцова искать не нужно, Андрюша, – раздался сзади немного картавый голос, – ба! Что я вижу? Натуральный парадокс близнецов! Андрей прав – это необходимо запечатлеть для истории. Отойдем в сторонку!
Их сфотографировали на фоне «Волги». Андрей и Володя по краям, а сестры в центре. Селедцов насиловал «Зенит-ТТЛ», забегая из разных позиций, а по завершении сказал, что сделает два снимка из «Поляроида», ибо нетерпение молодежи понятно старенькому капитану.
Праздник начался грандиозным тостом в честь Андрея. Затем мяли бокалы за Мурашевича. Третий тост провозгласил капитан Малинин, и все заулыбались, наблюдая, как он самозабвенно пьет из горлышка. Его любовь к женщинам была общеизвестна, и её не могли прекратить никакие причины. Позднее он, уже изрядно нахрюкавшись, пытался исполнить «Я хочу быть с тобой» Вячеслава Бутусова, подыгрывая себе на гуслях. Посередине песни он уснул, и его супруга, позвав на помощь двоих «архангелов» из резервной команды, отправила его с ближайшей оказией домой.
Переусердствовал с зельем и игумен. Пьяненько хихикая, он благословил обе пары: Андрея с Настей и Володю с Дуней. Затем, натолкнувшись на целовавшихся Сметанина и Софью Николаевну, благословил заодно и их. При этом он дико извинялся, что забыл в монастыре икону пресвятой Богородицы, что как только келарь доставит сей атрибут, таинство будет совершено по всем правилам.
Когда стемнело, был дан салют двадцатью залпами из двух орудий, стоящих на боевом посту в Бобровке. Все тихонько смотрели на это прекрасное зрелище. Почти протрезвевший отец Афанасий стал на колени и, крестясь, смотрел на распускающиеся цветы салюта. Ратибор стоял рядом с Ильиничной, задумчиво положив руку ей на плечо. Единственная незамужняя дама из городка, похоже, нашла свою половину. Рядом с ними стоял младший брат Ратибора – Алексий. Они с супругой стояли обнявшись и, глядя вверх, заново переживали молодость. Где-то поблизости их дочь – пятнадцатилетняя Мара что-то оживленно нашептывала долговязому Воробьеву. Санька хмурился и невпопад кивал головой. Затем, когда разомлевшая девица попыталась его поцеловать, в ужасе вырвался и убежал.
Алкоголь притупил страхи и фобии поселян. Они целый вечер гуляли по городку точно по музею, заходили в гости, где их дискомфорт отступал окончательно благодаря доброжелательности хозяев и потреблению специальных напитков. Языковые, а более смысловые барьеры тоже постепенно терялись в омуте общения. И только Мара бродила по городку с глазами полными слез.
После того, как салют закончился, на плачущую девчонку наткнулась Полина и привела ее в компанию. Там Мара, захлебываясь от слез, поведала о своем горе.
– Лучше бы тебе, девочка, забыть о нем, – посоветовал ей Андрей.
– Но ведь он такой красивый! – снова зарыдала она.
– И это у него единственное достоинство, – произнес Мурашевич, – к тому же, мужик не должен быть смазливым. Послушайся лучше совета Андрея.
– Но почему! – закричала Мара.
– Действительно, почему? – спросила и Дуня. Володя смутился.
– Андрей, ты старше. Объясни им – я теряюсь.
– Понимаете, девочки, – откашлялся Волков, – он «голубой». Гомосексуалист.
До Дуни начало доходить.
– Он, что, не может быть с женщиной?
– Да! – запыхтел парень, – но не по той причине, по какой ты подумала.
– А по какой? – спросили хором три девушки, кроме, естественно, Полины.
– Он предпочитает мужчин, – сказал Володя.
– Да они просто смеются надо мной! – возмутилась Мара.
– Нет, малыш, не смеемся, – вздохнул Андрей.
– Да как так можно? – удивилась Настя.
– Можно. В задницу, – цинично пояснила Полина, – по строению тела он – обычный мужик, но своим мужским естеством он пользуется лишь в туалете.
– Ну ты, сестренка, даешь! – покачал головой Андрей, – снимаю шляпу. Парень должен был родиться девчонкой – ишь, какая харя смазливая!
– Вы нас точно не разыгрываете? – осторожно спросила Евдокия.
– Лучше бы разыграли, – тихонько ответил ей Володя, – судя по всему, девочка крепенько втрескалась.
– Наверное, не разыгрывают, – отвечала, подумав, Мара, – то-то мне все время казалось, что я с подружкой дурачусь.
– Что, значит дурачусь? – в ужасе всплеснула руками Настя, – и с какой-такой подружкой?
– Настя, перестань! – скривилась Дуня.
Андрей приобнял Мару и погладил ее по голове.
– Ничего, моя хорошая, ты еще до безобразия молода – найдешь себе другого парня, – она на миг крепко прижалась к нему, а затем резко отстранилась.
– Да, ты на ощупь совсем другой! Неудивительно, что Настя… – она не закончила фразу, повернулась и убежала.
– Как меня обнять, так две недели решался, а двоюродную сестричку лапать – это всегда пожалуйста! – капризно проворковала Анастасия, прижимаясь к нему. Внезапно Мурашевич хлопнул себя по лбу.
– Ой, Андрюха! Я же совсем забыл – Львов сказал, чтобы ты сразу после салюта шел в санчасть. Тебе нельзя еще так много ходить. И пить, и есть, и прочее, – Володя лукаво посмотрел на приятеля.
– Хорошо, – согласился Волков, – пойдем.
Взошла луна. По дороге шли пятеро молодых людей и с наслаждением вдыхали вечерний воздух. Будущее было пока безоблачно, прошлое – непонятно где, а спирали истории гнали Старика-время вперед – к недоступному краю мира.
Глава 14.
Глава 15.
– Это как сказать! – многозначительно произнес он.
– Ну вот, опять! – пожаловалась Анастасия.
– Тихо вы! – цыкнула Полина, – тебе, Настя, нужно еще туфли выбрать. Есть у меня серые, но они на высоком каблуке – ты с непривычки спотыкаться будешь. Идея! – она поковырялась в гардеробе и вытащила коробку с яркой наклейкой, – примерь вот эти. Они хоть и белые, но каблука почти нет. К тому же, вписывается великолепно. Ты чего кривишься?
– Хомут, что ты мне нацепила; без него никак?
– Нет, дорогая, без бюстгальтера ты будешь смотреться, мягко говоря, слишком откровенно. Андрей, время?
– Шестнадцать ноль-ноль.
– Боже, я еще не готова! Сейчас, я мигом. Ей осталось лишь подкрасить ресницы и губы. Это – потом, – она убежала в свою комнату, но через минуту из-за неплотно прикрытой двери донеслось:
– Настя! Иди сюда. Потом будете пялиться друг на дружку.
Андрей зашел в зал и, взяв книгу, уселся в кресло. В этот момент хлопнула входная дверь. Домой вернулся Андрей-младший.
– Здорово, братуха! – помахал он рукой из прихожей, – немного задержался в лаборатории. Сегодня получили Трилон Б. Класс!
– А что это такое? – удивился старший.
– Важный компонент для цветного проявителя. Еще немного – и мы сможем полностью изготавливать все компоненты для фотографии.
– Допустим, сможете. А из чего бумагу делать будете?
– Как из чего? Из древесины. Этой проблемой у нас занимаются братья Рябинушкины – Миша и Игорь. Что-то похожее на картон уже получили. Правда, у него жесткость, как у туалетной бумаги. Все-таки хорошо, что технологии в книгах уже описаны. Нам остается лишь измыслить процесс производства!
– Да-а! – задумчиво сказал Волков, – на месте не топчемся. Ты хоть на праздник пойдешь?
– Сейчас чего-нибудь перекушу, оденусь и пойдем.
– Можешь не перекусывать. Там этого добра будет навалом. Мы проезжали мимо плаца, видели, что там творится. Старик Мак-Дональдс бы от зависти хот-догом подавился. А столов-то на полтыщи человек!
– Грандиозно! – выдохнул младший, – тогда я побежал переодеваться!
К без пятнадцати пять все собрались в зале. Насте, с накрашенными ресницами, было объявлено, что плакать категорически воспрещается, облизывать губы не желательно, а ноги сидя держать со сдвинутыми коленями.
– Любая баба-Яга тебе тогда нос покажет, – пояснила Полина.
– Скажи это вон ему! – Настя кивнула, указывая на Андрея-старшего.
– Фиг ты у меня котлет с горчицей и сосисок с хреном попробуешь, – добродушно брякнул парень, и все вокруг захохотали.
«Волгу», в отсутствие отца семейства вел Андрей-младший. Костя расположился на коленях у Полины – благо ее слаксы не мялись. Все были взволнованы.
Небольшие кучки людей стали встречаться задолго до плаца. На сам плац заехать было невозможно. Норвегов-младший вел автомобиль со скоростью скаковой черепахи, то и дело выжимая сцепление и давя на тормоз. Наконец, стала вырисовываться громада павильона для почетных гостей. Там уже восседали начальник штаба и Ратибор с игуменом Афанасием, облаченным по случаю праздника в светло-серую атласную рясу. Остальные монахи за три дня до этого отправились в монастырь за манатками. Их сопровождало отделение солдат под командованием майора Булдакова, заявившего, что теперь его очередь зарабатывать вторую звездочку.
Игумен ехать наотрез отказался, приводя в оправдание своё хилое здоровье. Но как он признался Шуре Лютикову за рюмочкой сливянки, ему захотелось продолжить отдых. Шура прослезился и угостил местного понтифика горбушей. Они расстались очень довольные друг другом. Шура договорился поменять десять тонн капусты на двести пудов (двадцать берковцев) ржаной муки и пять бочек меда. Святой отец проявил также восторг, отведав консервированной перловой каши, сдобренной сухожилиями каких-то копытных. Он спросил, для чего это предназначено.
– На случай войны! – брякнул начальник склада и тут же подумал: «Действительно! Теперь то оно нахрена!»
Игумен сказал, что готов обменять эту кашку на сукно и войлок, либо солонину.
– Что, каша понравилась? – жирная харя Лютикова расплылась в улыбке.
– Буду кормить ею моих иноков во время Великого Поста.
– Ну, это жестоко, святой отец! – заохал старший прапорщик.
– Зато богоугодно! – отрезал тот.
Ратибор, одетый в новый камуфляж, трепался о чем-то с подполковником Семиверстовым. Рядом с ними стояла дочь подполковника – Татьяна. Она чего-то ожидала, а чего – стало ясно, как только подъехала «Волга» Норвеговых. Татьяна сразу призывно замахала рукой Андрею-младшему.
– Вон Таня тебе машет, – обратила в нужную сторону внимание сына Елизавета Петровна, – иди к ней, сынок. Нехорошо заставлять женщину ждать.
– Ладно, я пошел, чао! – Андрей направился к подружке.
– Взрослая девушка, что ей нужно от этого, почти ребенка? – вздохнула мать, – ей-то уже двадцать один год – замуж хочется!
– Мам, любовь у них! – захихикала Полина.
– Молчи, бесстыжая! – укорила дочь Елизавета Петровна.
– Глядите, как Вовка вырядился! – воскликнул вдруг Андрей.
К столам сквозь толпу протискивался Мурашевич, таща за руку Дуню. Оба были одеты, как сказал бы диктор Центрального телевидения, выгнанный в свое время с курсов этнографии, «в национальные костюмы».
Кафтан Володе еще нашли, а вот шаровары пришлось в срочном порядке шить. В этом наряде он был похож на Сварога – легендарного бога вселенной, который сошел на землю в облике сурового и непреклонного мужа.
Одетая в точно такой костюмчик, только женской вариации, Дуня со своей туго заплетенной косой олицетворяла богиню весны и любви – Ладу. На голове «богини» красовался миртовый венок. На изготовление этого венка было израсходовано три пачки лаврового листа. Евдокия распространяла вокруг себя аромат супа «харчо» и ощущение вечного праздника. Вокруг них сновали юноши и девушки, наряженные посланниками Сварога: Леля и Полель, Переплут и Тур, Зюзя и Карачун.
– Привет древнеславянскому пантеону! – сказал со смехом Волков.
– Это что! – отозвался Мурашевич, – где-то тут шатается группа скандинавских богов. Сметанин заделался под Одина, Горомыко – под Тора. Роль Видара исполняет Абрамович, а Локи – Шура Лютиков.
– А Фрейя у них есть? – спросил Андрей.
– Есть! И ты знаешь, кто это?
– Худавая?
– Ай, куме, та вы знали! – притворился разочарованным Володя, – ходят с Одином в обнимку! Особист от такого срама заперся в своей квартире и отключил телефон.
– И в чем их основная задача?
– Ходят по толпе, требуют эль, но соглашаются и на простую водку. Время от времени кричат «Тролль таки ю олл!»
– А что это значит?
– Аналог нашего «чтоб вас черти забрали!» Кстати, а где Настя?
– Настя, поворотись, тебя не видать! – попросил Андрей, тронув за плечо девушку, которая стояла рядом с ним.
– Да погоди ты! – отмахнулась она, что-то разглядывая.
– Чего… – раскрыл рот Мурашевич, – Настя, это ты?
Она наконец обернулась.
– Нет, это черт с болота! – ответила ехидно она, – ха-ха! Да ты просто красавец!
Володя покраснел.
– По-моему, здесь с тобой никто не сравнится. Кроме моей очаровательной гаубицы…
– С меня идея! – заявил Андрей, – где-то здесь бродит капитан Селедцов с фотоаппаратами. Нам необходимо сфотографироваться.
– Селедцова искать не нужно, Андрюша, – раздался сзади немного картавый голос, – ба! Что я вижу? Натуральный парадокс близнецов! Андрей прав – это необходимо запечатлеть для истории. Отойдем в сторонку!
Их сфотографировали на фоне «Волги». Андрей и Володя по краям, а сестры в центре. Селедцов насиловал «Зенит-ТТЛ», забегая из разных позиций, а по завершении сказал, что сделает два снимка из «Поляроида», ибо нетерпение молодежи понятно старенькому капитану.
Праздник начался грандиозным тостом в честь Андрея. Затем мяли бокалы за Мурашевича. Третий тост провозгласил капитан Малинин, и все заулыбались, наблюдая, как он самозабвенно пьет из горлышка. Его любовь к женщинам была общеизвестна, и её не могли прекратить никакие причины. Позднее он, уже изрядно нахрюкавшись, пытался исполнить «Я хочу быть с тобой» Вячеслава Бутусова, подыгрывая себе на гуслях. Посередине песни он уснул, и его супруга, позвав на помощь двоих «архангелов» из резервной команды, отправила его с ближайшей оказией домой.
Переусердствовал с зельем и игумен. Пьяненько хихикая, он благословил обе пары: Андрея с Настей и Володю с Дуней. Затем, натолкнувшись на целовавшихся Сметанина и Софью Николаевну, благословил заодно и их. При этом он дико извинялся, что забыл в монастыре икону пресвятой Богородицы, что как только келарь доставит сей атрибут, таинство будет совершено по всем правилам.
Когда стемнело, был дан салют двадцатью залпами из двух орудий, стоящих на боевом посту в Бобровке. Все тихонько смотрели на это прекрасное зрелище. Почти протрезвевший отец Афанасий стал на колени и, крестясь, смотрел на распускающиеся цветы салюта. Ратибор стоял рядом с Ильиничной, задумчиво положив руку ей на плечо. Единственная незамужняя дама из городка, похоже, нашла свою половину. Рядом с ними стоял младший брат Ратибора – Алексий. Они с супругой стояли обнявшись и, глядя вверх, заново переживали молодость. Где-то поблизости их дочь – пятнадцатилетняя Мара что-то оживленно нашептывала долговязому Воробьеву. Санька хмурился и невпопад кивал головой. Затем, когда разомлевшая девица попыталась его поцеловать, в ужасе вырвался и убежал.
Алкоголь притупил страхи и фобии поселян. Они целый вечер гуляли по городку точно по музею, заходили в гости, где их дискомфорт отступал окончательно благодаря доброжелательности хозяев и потреблению специальных напитков. Языковые, а более смысловые барьеры тоже постепенно терялись в омуте общения. И только Мара бродила по городку с глазами полными слез.
После того, как салют закончился, на плачущую девчонку наткнулась Полина и привела ее в компанию. Там Мара, захлебываясь от слез, поведала о своем горе.
– Лучше бы тебе, девочка, забыть о нем, – посоветовал ей Андрей.
– Но ведь он такой красивый! – снова зарыдала она.
– И это у него единственное достоинство, – произнес Мурашевич, – к тому же, мужик не должен быть смазливым. Послушайся лучше совета Андрея.
– Но почему! – закричала Мара.
– Действительно, почему? – спросила и Дуня. Володя смутился.
– Андрей, ты старше. Объясни им – я теряюсь.
– Понимаете, девочки, – откашлялся Волков, – он «голубой». Гомосексуалист.
До Дуни начало доходить.
– Он, что, не может быть с женщиной?
– Да! – запыхтел парень, – но не по той причине, по какой ты подумала.
– А по какой? – спросили хором три девушки, кроме, естественно, Полины.
– Он предпочитает мужчин, – сказал Володя.
– Да они просто смеются надо мной! – возмутилась Мара.
– Нет, малыш, не смеемся, – вздохнул Андрей.
– Да как так можно? – удивилась Настя.
– Можно. В задницу, – цинично пояснила Полина, – по строению тела он – обычный мужик, но своим мужским естеством он пользуется лишь в туалете.
– Ну ты, сестренка, даешь! – покачал головой Андрей, – снимаю шляпу. Парень должен был родиться девчонкой – ишь, какая харя смазливая!
– Вы нас точно не разыгрываете? – осторожно спросила Евдокия.
– Лучше бы разыграли, – тихонько ответил ей Володя, – судя по всему, девочка крепенько втрескалась.
– Наверное, не разыгрывают, – отвечала, подумав, Мара, – то-то мне все время казалось, что я с подружкой дурачусь.
– Что, значит дурачусь? – в ужасе всплеснула руками Настя, – и с какой-такой подружкой?
– Настя, перестань! – скривилась Дуня.
Андрей приобнял Мару и погладил ее по голове.
– Ничего, моя хорошая, ты еще до безобразия молода – найдешь себе другого парня, – она на миг крепко прижалась к нему, а затем резко отстранилась.
– Да, ты на ощупь совсем другой! Неудивительно, что Настя… – она не закончила фразу, повернулась и убежала.
– Как меня обнять, так две недели решался, а двоюродную сестричку лапать – это всегда пожалуйста! – капризно проворковала Анастасия, прижимаясь к нему. Внезапно Мурашевич хлопнул себя по лбу.
– Ой, Андрюха! Я же совсем забыл – Львов сказал, чтобы ты сразу после салюта шел в санчасть. Тебе нельзя еще так много ходить. И пить, и есть, и прочее, – Володя лукаво посмотрел на приятеля.
– Хорошо, – согласился Волков, – пойдем.
Взошла луна. По дороге шли пятеро молодых людей и с наслаждением вдыхали вечерний воздух. Будущее было пока безоблачно, прошлое – непонятно где, а спирали истории гнали Старика-время вперед – к недоступному краю мира.
Глава 14.
Три дня спустя в лесу затерялась небольшая группа, возглавляемая начпродом – майором Галкиным. Люди пошли за грибами. Тут и сыграла с Сергеем Васильевичем дурную шутку его наследственность.
Его дед – Петр Галкин – был прямым потомком Иисуса Навина, легендарного библейского героя. Страсть к путешествиям неотступно преследовала их династию. Любимым занятием Петра Галкина было водить белополяков по полесским болотам в поисках партизан. Проводник из Галкина был никудышный – в деревне его выгнали из пастухов. Стадо никогда не возвращалось домой – максимум, пятнадцать процентов наиболее упорных, да еще десять находили деревню самостоятельно по азимуту.
Но поляки – люди, вообще, очень доверчивые. Увлекаемые проводником, они вязли в топи, как мухи в патоке. Люди не коровы. Пришлось белополякам, скрепя сердце, повесить Петра на суку корявой ивы. Сиротой остался маленький Вася Галкин. Мать повесили солдаты кайзера Вильгельма за то, что когда её попросили нарисовать как добраться до соседней деревни, она ошиблась, и полвзвода утонуло в выгребной яме за огородом.
Василий рос смышленым мальчиком. К шестнадцати годкам закончил Нахимовское училище, стал его гордостью, сдав на «отлично» лоцию и навигацию. Великая Отечественная война застала его в Таллине. Мечтая отличиться в морских баталиях, паренек нанимается лоцманом на немецкий линейный корабль «Дер Вератер», на котором вступает в связь с дочерью капитана – фройлян Кирхнер.
Василий, управляя кораблем в кромешной тьме и постоянном тумане, зарулил в Тронхейм-фьорд. Высадившись на берег, оккупанты принялись вырезать мирных норвежских жителей. Когда туман рассеялся, оказалось, что произошла ошибка, но было уже поздно – город Тронхейм оказался в лапах нацистов. Лоцмана призвали к ответу, говоря, что согласно диспозиции они должны были быть в Мурманске, но в ответ на упреки капитана, Василий равнодушно заявил:
– Майн готт! Захватим и Норвегию – отличные луга!
Кляня идиота-лоцмана нехорошими немецкими словами, штандартенфюрер Кирхнер загнал своих доблестных орлов обратно на корабль, и приказал идти на полных оборотах к Мурманску.
Разворачиваясь, Вася зацепил кормой за брекватер, и линкор дал течь. Осмотрев пробоину, Кирхнер понял, что боги отвернулись от него. Он вынул из кобуры «парабеллум», и застрелил гордость мореходки на месте.
– Никогда не доверяй нахимовцам! – пробормотал штандартенфюрер, пуская себе пулю в лоб.
Май 1945 года. Советские солдаты выкуривают из роскошного особняка семейство Кирхнеров. Взгляду запыленного майора предстает очаровательная немка с трехлетним карапузом на руках. Фрау что-то тараторила на своем прусском наречии. Переводчик поведал майору, что эта женщина утверждает следующее: пацан – сын русского героя – Василия Галкина, который в одиночку потопил немецкий линкор.
– Ya, Ya! Vasily Galkin! – повторяла немка, как попугай, – Pif-paf!
– Чего? – не понял майор.
– Расстреляли Василия, – пояснил переводчик.
– Ах, ну конечно! – вздохнул красный командир, – за линкор у них высшая мера.
Он решил взять мамашу с сыном в СССР. Оставлять ребенка предполагаемого Героя Советского Союза в Германии было нелогично. Привез майор их в свой родной Новогрудок, да и сдуру женился на красавице Берте. Загнала она его в гроб своей немецкой педантичностью через десять лет, а сама полностью посвятила себя воспитанию сына.
Сергей закончил с отличием школу, затем МВИЗРУ, но был почему-то направлен в часть «Бобруйск – 13», где и дослужился до майора. Выше его не отпускал Рябинушкин, который очень ценил Сергея Васильевича, шутя поговаривая:
– Вот уйду я на дембель, Серега, тогда займешь моё место, – и при этом хохотал во все горло. Рябинушкин был младше Галкина на два года. Им давно была пора на пенсию обоим, но неразбериха в республике сохранила кормушку и шефу, и заму.
Жена, Алевтина Тимофеевна иногда в сердцах обзывала его неудачником. Галкин молча слушал ее тирады, а затем как бы невзначай спрашивал:
– Мать, что у нас сегодня на обед?
– Шашлык по-карски, – не понимая, о чем речь, отвечала супруга.
– А завтракать чем мы изволили, что-то не припомню?
– Кашей гречневой с сосисками.
– Так… А ужинать чем будем?
– Карп в желе.
– Ну не знаю… не знаю… Тина, может тебе дубленку купить?
– Да у меня их три!
– А может нам стоит квартирку подремонтировать…
– Глаза разуй! В прошлом году под «евро» все сделали!
– Дык что же ты, сучка, меня достаешь! – вскакивал и делал страшные глаза Сергей Васильевич, – может тебя для полного счастья плетью разок вытянуть? А!?!
Затем оба шли на кухню. Жена тянулась к шкафчику за валерьянкой, а Галкин к холодильнику – за водкой. Полечившись таким образом, ни затем сидели на диване и слушали «Лунную сонату».
Пропали грибники. Не вернулись вечером пять человек: Галкин, Малинин, Знак и жены двух последних. Об этом утром и доложила Норвегову Алевтина Тимофеевна.
– А почему, извините за любопытство, вы не с ними? – спросил командир базы.
– Да я бы с ним к подруге в соседний подъезд не пошла бы – заблудилась! Такого Сусанина свет еще не видывал! Хотела бы я знать, как он с работы домой добирается?
– На машине, Алевтина Тимофеевна, на машине. А может они с ночевкой?
– Да нет же! Они собирались часок побродить около городка – грибов насобирать. У Малинина вчера был день рождения. Сорок пять годков стукнуло.
– Да! Дела… – протянул полковник, – придется вызывать «Бойскаута».
«Бойскаут» – так прозывался на базе старший прапорщик Мухин, всю свою бурную молодость проведший в разведроте. Отпуска он проводил в тайге, как он выражался, «охотясь на комаров».
Позвонили ему, но трубку никто не снимал.
– Или на «очке», или пьян в стельку, – констатировал Норвегов.
Жены у Мухина не было. Ни одна женщина не смогла привыкнуть к его проспартанской обстановке. Из мебели в квартире у него было всего: телефон, полуторалитровая пластмассовая бутылка с водой, да охапка сена, на которой спал хозяин. Завтракал и обедал он в солдатской столовой, а на ужин вообще мог поймать себе жирную крысу и устроить целое пиршество.
Вдобавок, он крепко и на всю жизнь побратался с «зеленым змием», и его основной исторической сущностью, в особенности по утрам, стала борьба с похмельем.
Как– то, подвергнув свои утренние ощущения классификации, он определил двадцать видов бодуна. Вот некоторые из них:
1. Легкое недомогание после «Столичной»;
2. Приятная истома после «Кристалла»;
3. Сухость во рту после массового приема сухого вина;
4. Тяжко налитая голова после чернила;
5. Великая сушь после спирта «Роял»;
6. Очумение от смеси водки с пивом;
7. Частичная потеря памяти после коктейля из шампанского, водки и «зубровки».
Заканчивался этот список перлом: «Ощущение прострации, связанное с принятой накануне смеси зубного эликсира с гуталином».
Недомогание, овладевшее Леонидом Ивановичем в это отвратительное утро, грозило вписаться в вышеупомянутый каталог под номером двадцать один: «жуткая мигрень, как следствие принятия огромного количества водки, разбавленной спиртом». Лучи восходящего солнца осветили не рожу, не морду и не харю. Выражение муки, застывшее на челе Мухина, давало сто очков форы выражению лица Иисуса Христа, изображенного на распятии. Если бы, сохранив это выражение, старший прапорщик сел бы где-нибудь у храма просить милостыню, он обеспечил бы себя на всю оставшуюся жизнь.
С усилием разлепив глаза, он стал прикидывать, где бы ему опохмелиться. По этой части он был докой. Ходили слухи, что однажды в таком состоянии он продал за сто долларов бобруйским цыганам коня на колесиках.
Раздался звонок в дверь.
– Карамба! – выругался Леонид Иваныч и пошел открывать. На пороге стоял Норвегов. В руках у него был полиэтиленовый пакет.
– Здорово, Иваныч! Нам нужна твоя помощь, – Мухин не сводил завороженного взгляда с пакета. Заметив это, Норвегов извлек оттуда бутылку водки и кольцо колбасы.
– Давай, лечись, а я тебя пока в курс дела введу. Пошли вчера пятеро наших в лес за грибами и не вернулись до сих пор. Необходимо, чтобы ты сходил на поиски.
Старший прапорщик сделал глоток прямо из бутылки и отхватил закуски.
– А кто повел? – прогудел он, аппетитно чавкая.
– Галкин! – Мухин подавился водкой.
– Кто-кто? Извините, товарищ полковник! – он закашлялся, – так этот хрен у себя дома сортир по стрелкам ищет! Я сам видел! Почти сутки прошли. Их нужно с Ка-50 искать, и где-нибудь на берегу Финского залива!
– Невозможно, Иваныч! Лес густой, сверху ничерта не видно. Вспомни, «Акула» цельный монастырь не заметила, а здесь всего пятеро человек. К тому же, зверей – море.
– Ну, что же! – Бойскаут отхлебнул еще разок из бутылки, – придется мне идти.
– Там в машине автомат с двумя запасными рожками, парочка гранат и бронежилет с каской.
– А лопатка саперная есть?
– Зачем она тебе? – удивился полковник.
– От медведей отмахиваться! Вы что, думаете, я от них отстреливаться буду? Больно мне нужно столько зверья калечить! Их же здесь, что в твоем зоопарке.
– Не придуривайся, – засмеялся Константин Константиныч, – отпугивать зверей будешь ракетницей. К ней зарядов – полный патронташ.
– Тогда все о’кей! – допив бутылку и зажевав оставшейся колбасой, старший прапорщик запер квартиру и бодренько сбежал по лестнице во двор.
Вечером вернулась автоколонна с монастырскими пожитками. Вместе с ними прибыли и незадачливые грибники.
– Где вы их нашли? – поинтересовался Норвегов у Булдакова, возглавлявшего колонну.
– Почти у самого монастыря – километрах в пяти. Выбежали из леса, как черти, и давай плакать от радости. Заблудились, говорят.
– С таким провожатым, и заблудиться? – спросил командир у грибников. Галкин стал краснее павианьего зада.
– Ладно! – сказал Норвегов, – с Мухиным будете разбираться сами – я его по ваши души отправил. Готовьте литров десять.
Домой Галкин шел с женой.
– Представляешь, мать! – возбужденно размахивал он руками, – зверя видели! Не олень, не зубр, и рога – во!
– Это тур, – устало улыбнулась Алевтина Тимофеевна, – будь я помоложе, я бы тебе за эти штуки наставила еще большие рога. Устал бы носить, поводырь хренов!
Его дед – Петр Галкин – был прямым потомком Иисуса Навина, легендарного библейского героя. Страсть к путешествиям неотступно преследовала их династию. Любимым занятием Петра Галкина было водить белополяков по полесским болотам в поисках партизан. Проводник из Галкина был никудышный – в деревне его выгнали из пастухов. Стадо никогда не возвращалось домой – максимум, пятнадцать процентов наиболее упорных, да еще десять находили деревню самостоятельно по азимуту.
Но поляки – люди, вообще, очень доверчивые. Увлекаемые проводником, они вязли в топи, как мухи в патоке. Люди не коровы. Пришлось белополякам, скрепя сердце, повесить Петра на суку корявой ивы. Сиротой остался маленький Вася Галкин. Мать повесили солдаты кайзера Вильгельма за то, что когда её попросили нарисовать как добраться до соседней деревни, она ошиблась, и полвзвода утонуло в выгребной яме за огородом.
Василий рос смышленым мальчиком. К шестнадцати годкам закончил Нахимовское училище, стал его гордостью, сдав на «отлично» лоцию и навигацию. Великая Отечественная война застала его в Таллине. Мечтая отличиться в морских баталиях, паренек нанимается лоцманом на немецкий линейный корабль «Дер Вератер», на котором вступает в связь с дочерью капитана – фройлян Кирхнер.
Василий, управляя кораблем в кромешной тьме и постоянном тумане, зарулил в Тронхейм-фьорд. Высадившись на берег, оккупанты принялись вырезать мирных норвежских жителей. Когда туман рассеялся, оказалось, что произошла ошибка, но было уже поздно – город Тронхейм оказался в лапах нацистов. Лоцмана призвали к ответу, говоря, что согласно диспозиции они должны были быть в Мурманске, но в ответ на упреки капитана, Василий равнодушно заявил:
– Майн готт! Захватим и Норвегию – отличные луга!
Кляня идиота-лоцмана нехорошими немецкими словами, штандартенфюрер Кирхнер загнал своих доблестных орлов обратно на корабль, и приказал идти на полных оборотах к Мурманску.
Разворачиваясь, Вася зацепил кормой за брекватер, и линкор дал течь. Осмотрев пробоину, Кирхнер понял, что боги отвернулись от него. Он вынул из кобуры «парабеллум», и застрелил гордость мореходки на месте.
– Никогда не доверяй нахимовцам! – пробормотал штандартенфюрер, пуская себе пулю в лоб.
Май 1945 года. Советские солдаты выкуривают из роскошного особняка семейство Кирхнеров. Взгляду запыленного майора предстает очаровательная немка с трехлетним карапузом на руках. Фрау что-то тараторила на своем прусском наречии. Переводчик поведал майору, что эта женщина утверждает следующее: пацан – сын русского героя – Василия Галкина, который в одиночку потопил немецкий линкор.
– Ya, Ya! Vasily Galkin! – повторяла немка, как попугай, – Pif-paf!
– Чего? – не понял майор.
– Расстреляли Василия, – пояснил переводчик.
– Ах, ну конечно! – вздохнул красный командир, – за линкор у них высшая мера.
Он решил взять мамашу с сыном в СССР. Оставлять ребенка предполагаемого Героя Советского Союза в Германии было нелогично. Привез майор их в свой родной Новогрудок, да и сдуру женился на красавице Берте. Загнала она его в гроб своей немецкой педантичностью через десять лет, а сама полностью посвятила себя воспитанию сына.
Сергей закончил с отличием школу, затем МВИЗРУ, но был почему-то направлен в часть «Бобруйск – 13», где и дослужился до майора. Выше его не отпускал Рябинушкин, который очень ценил Сергея Васильевича, шутя поговаривая:
– Вот уйду я на дембель, Серега, тогда займешь моё место, – и при этом хохотал во все горло. Рябинушкин был младше Галкина на два года. Им давно была пора на пенсию обоим, но неразбериха в республике сохранила кормушку и шефу, и заму.
Жена, Алевтина Тимофеевна иногда в сердцах обзывала его неудачником. Галкин молча слушал ее тирады, а затем как бы невзначай спрашивал:
– Мать, что у нас сегодня на обед?
– Шашлык по-карски, – не понимая, о чем речь, отвечала супруга.
– А завтракать чем мы изволили, что-то не припомню?
– Кашей гречневой с сосисками.
– Так… А ужинать чем будем?
– Карп в желе.
– Ну не знаю… не знаю… Тина, может тебе дубленку купить?
– Да у меня их три!
– А может нам стоит квартирку подремонтировать…
– Глаза разуй! В прошлом году под «евро» все сделали!
– Дык что же ты, сучка, меня достаешь! – вскакивал и делал страшные глаза Сергей Васильевич, – может тебя для полного счастья плетью разок вытянуть? А!?!
Затем оба шли на кухню. Жена тянулась к шкафчику за валерьянкой, а Галкин к холодильнику – за водкой. Полечившись таким образом, ни затем сидели на диване и слушали «Лунную сонату».
Пропали грибники. Не вернулись вечером пять человек: Галкин, Малинин, Знак и жены двух последних. Об этом утром и доложила Норвегову Алевтина Тимофеевна.
– А почему, извините за любопытство, вы не с ними? – спросил командир базы.
– Да я бы с ним к подруге в соседний подъезд не пошла бы – заблудилась! Такого Сусанина свет еще не видывал! Хотела бы я знать, как он с работы домой добирается?
– На машине, Алевтина Тимофеевна, на машине. А может они с ночевкой?
– Да нет же! Они собирались часок побродить около городка – грибов насобирать. У Малинина вчера был день рождения. Сорок пять годков стукнуло.
– Да! Дела… – протянул полковник, – придется вызывать «Бойскаута».
«Бойскаут» – так прозывался на базе старший прапорщик Мухин, всю свою бурную молодость проведший в разведроте. Отпуска он проводил в тайге, как он выражался, «охотясь на комаров».
Позвонили ему, но трубку никто не снимал.
– Или на «очке», или пьян в стельку, – констатировал Норвегов.
Жены у Мухина не было. Ни одна женщина не смогла привыкнуть к его проспартанской обстановке. Из мебели в квартире у него было всего: телефон, полуторалитровая пластмассовая бутылка с водой, да охапка сена, на которой спал хозяин. Завтракал и обедал он в солдатской столовой, а на ужин вообще мог поймать себе жирную крысу и устроить целое пиршество.
Вдобавок, он крепко и на всю жизнь побратался с «зеленым змием», и его основной исторической сущностью, в особенности по утрам, стала борьба с похмельем.
Как– то, подвергнув свои утренние ощущения классификации, он определил двадцать видов бодуна. Вот некоторые из них:
1. Легкое недомогание после «Столичной»;
2. Приятная истома после «Кристалла»;
3. Сухость во рту после массового приема сухого вина;
4. Тяжко налитая голова после чернила;
5. Великая сушь после спирта «Роял»;
6. Очумение от смеси водки с пивом;
7. Частичная потеря памяти после коктейля из шампанского, водки и «зубровки».
Заканчивался этот список перлом: «Ощущение прострации, связанное с принятой накануне смеси зубного эликсира с гуталином».
Недомогание, овладевшее Леонидом Ивановичем в это отвратительное утро, грозило вписаться в вышеупомянутый каталог под номером двадцать один: «жуткая мигрень, как следствие принятия огромного количества водки, разбавленной спиртом». Лучи восходящего солнца осветили не рожу, не морду и не харю. Выражение муки, застывшее на челе Мухина, давало сто очков форы выражению лица Иисуса Христа, изображенного на распятии. Если бы, сохранив это выражение, старший прапорщик сел бы где-нибудь у храма просить милостыню, он обеспечил бы себя на всю оставшуюся жизнь.
С усилием разлепив глаза, он стал прикидывать, где бы ему опохмелиться. По этой части он был докой. Ходили слухи, что однажды в таком состоянии он продал за сто долларов бобруйским цыганам коня на колесиках.
Раздался звонок в дверь.
– Карамба! – выругался Леонид Иваныч и пошел открывать. На пороге стоял Норвегов. В руках у него был полиэтиленовый пакет.
– Здорово, Иваныч! Нам нужна твоя помощь, – Мухин не сводил завороженного взгляда с пакета. Заметив это, Норвегов извлек оттуда бутылку водки и кольцо колбасы.
– Давай, лечись, а я тебя пока в курс дела введу. Пошли вчера пятеро наших в лес за грибами и не вернулись до сих пор. Необходимо, чтобы ты сходил на поиски.
Старший прапорщик сделал глоток прямо из бутылки и отхватил закуски.
– А кто повел? – прогудел он, аппетитно чавкая.
– Галкин! – Мухин подавился водкой.
– Кто-кто? Извините, товарищ полковник! – он закашлялся, – так этот хрен у себя дома сортир по стрелкам ищет! Я сам видел! Почти сутки прошли. Их нужно с Ка-50 искать, и где-нибудь на берегу Финского залива!
– Невозможно, Иваныч! Лес густой, сверху ничерта не видно. Вспомни, «Акула» цельный монастырь не заметила, а здесь всего пятеро человек. К тому же, зверей – море.
– Ну, что же! – Бойскаут отхлебнул еще разок из бутылки, – придется мне идти.
– Там в машине автомат с двумя запасными рожками, парочка гранат и бронежилет с каской.
– А лопатка саперная есть?
– Зачем она тебе? – удивился полковник.
– От медведей отмахиваться! Вы что, думаете, я от них отстреливаться буду? Больно мне нужно столько зверья калечить! Их же здесь, что в твоем зоопарке.
– Не придуривайся, – засмеялся Константин Константиныч, – отпугивать зверей будешь ракетницей. К ней зарядов – полный патронташ.
– Тогда все о’кей! – допив бутылку и зажевав оставшейся колбасой, старший прапорщик запер квартиру и бодренько сбежал по лестнице во двор.
Вечером вернулась автоколонна с монастырскими пожитками. Вместе с ними прибыли и незадачливые грибники.
– Где вы их нашли? – поинтересовался Норвегов у Булдакова, возглавлявшего колонну.
– Почти у самого монастыря – километрах в пяти. Выбежали из леса, как черти, и давай плакать от радости. Заблудились, говорят.
– С таким провожатым, и заблудиться? – спросил командир у грибников. Галкин стал краснее павианьего зада.
– Ладно! – сказал Норвегов, – с Мухиным будете разбираться сами – я его по ваши души отправил. Готовьте литров десять.
Домой Галкин шел с женой.
– Представляешь, мать! – возбужденно размахивал он руками, – зверя видели! Не олень, не зубр, и рога – во!
– Это тур, – устало улыбнулась Алевтина Тимофеевна, – будь я помоложе, я бы тебе за эти штуки наставила еще большие рога. Устал бы носить, поводырь хренов!
Глава 15.
Олег проснулся в полдевятого. Родители уже ушли на службу, и он мог еще немного поваляться. Его отец, начальник секретной части майор Локтев Михал свет Васильевич устроил свое чадо, которому уже было не много ни мало – двадцать четыре годика, на должность метеоролога. Олег, единственный из молодого поколения, видел приборы со стрелками и имел острый нюх на непогоду, в особенности, если речь шла о прополке клубники.
Идти на работу нужно было во второй половине дня: запускать зонд, возиться с барометрами, термометрами, гигрометрами и прочей военно-воздушной фигней.
Откуда– то из подмышки раздался стон. Затем одеяло отползло в сторону, и в образовавшееся отверстие просунулась взъерошенная блондинистая голова.
– Eh? Willkomm, Oleg. Kommen Sie her, Eine KuB!
– Я не понимаю по-немецки, – пошутил Олег, целуя светлый затылок.
– Ist Trottel! – отвернулась обиженно голова. Парень нежно обнял девушку.
– Und du, mein Schats! Was geht los?
– Der gute Junge, – вздохнула девушка, – Ich nicht Huren. Ich lieben dich.
– Боже, что за лингва! – вздохнул парень, – язык сломать можно.
Рената Кохтль упорно не желала учить русский. Уже даже мать Олега, дама с весьма невысокими лингвистическими способностями, выучила с, грехом пополам, несколько немецких фраз для общения с невесткой.
До катаклизма Олег работал на студии звукозаписи в Бобруйске. Однажды с напарником они отправились за очередной партией кассет в Польшу. В Лодзи остановились на несколько дней у знакомых, ожидая хорошего предложения. Игра в «гости» несколько затянулась по причине весьма банальной.
В результате очередной попойки «за приезд», Олег очнулся в незнакомом месте. Этим незнакомым местом оказался железнодорожный вокзал, выйдя из которого он прочитал название станции.
– Ну почему именно Гамбург! – застонал он, сжимая разламывающуюся от известной причины голову.
Организм требовал срочной опохмелки. Олег пошарил по карманам. В левом нагрудном нашлась бумажка достоинством в десять долларов. Она, да болтавшаяся на плече гитара – вот и все личные вещи, которые находились при нем. Решив, что на больную голову и пустой желудок решения не принимаются, он отправился в ближайший бар, сверкавший неподалеку своей вывеской. Начало смеркаться. Олег смутно помнил, что опохмеляться они сели, когда солнце только всходило.
Идти на работу нужно было во второй половине дня: запускать зонд, возиться с барометрами, термометрами, гигрометрами и прочей военно-воздушной фигней.
Откуда– то из подмышки раздался стон. Затем одеяло отползло в сторону, и в образовавшееся отверстие просунулась взъерошенная блондинистая голова.
– Eh? Willkomm, Oleg. Kommen Sie her, Eine KuB!
– Я не понимаю по-немецки, – пошутил Олег, целуя светлый затылок.
– Ist Trottel! – отвернулась обиженно голова. Парень нежно обнял девушку.
– Und du, mein Schats! Was geht los?
– Der gute Junge, – вздохнула девушка, – Ich nicht Huren. Ich lieben dich.
– Боже, что за лингва! – вздохнул парень, – язык сломать можно.
Рената Кохтль упорно не желала учить русский. Уже даже мать Олега, дама с весьма невысокими лингвистическими способностями, выучила с, грехом пополам, несколько немецких фраз для общения с невесткой.
До катаклизма Олег работал на студии звукозаписи в Бобруйске. Однажды с напарником они отправились за очередной партией кассет в Польшу. В Лодзи остановились на несколько дней у знакомых, ожидая хорошего предложения. Игра в «гости» несколько затянулась по причине весьма банальной.
В результате очередной попойки «за приезд», Олег очнулся в незнакомом месте. Этим незнакомым местом оказался железнодорожный вокзал, выйдя из которого он прочитал название станции.
– Ну почему именно Гамбург! – застонал он, сжимая разламывающуюся от известной причины голову.
Организм требовал срочной опохмелки. Олег пошарил по карманам. В левом нагрудном нашлась бумажка достоинством в десять долларов. Она, да болтавшаяся на плече гитара – вот и все личные вещи, которые находились при нем. Решив, что на больную голову и пустой желудок решения не принимаются, он отправился в ближайший бар, сверкавший неподалеку своей вывеской. Начало смеркаться. Олег смутно помнил, что опохмеляться они сели, когда солнце только всходило.