Беразинский Дмитрий. По ту сторону черной дыры

   – Хлебни спиритуса, мон шер! С тобой трезвым абсолютно невозможно разговаривать.
   – От и ладушки! – ответил мгновенно подобревший Мухин, отвинтил крышку и сделал глоток, давший бы солидную фору и мурене.
   – Оставь маленько, – попросил майор.
   – Фиг тебе! – ответил старший прапорщик, – ты на дежурстве! Слышь, Леоныч, а что у нас в городке, баб нету медиков? А то вы с Починком через день на ремень. Ни по грибы, ни в запой не сходить! – Львов выкатил глаза:
   – Весьма интересная мысль, батенька! – прокартавил он на манер второго сына Маши Бланк, – странно только, что она не пришла мне в голову раньше! Нынче же спрошу у начальника штаба: авось у нас какой ортопед затихарился.
   Тут Ратибор снова захаркал кровью, и медик занялся им.
   – Странно, – пробормотал он, – откуда кровь? Дыхание чистое – значит легкие не задеты, да и в этом случае была бы совсем другая картина. Где-то я такое видел, но где – убей, не помню.
   Кавалькада прибыла на место. Пока румяные санитары выгружали раненого Ратибора, майор стоял в задумчивости и тихонько бормотал себе под нос.
   – Леонид Иванович! – обратился к нему один из санитаров, – в операционную?
   – Ну и какого хрена я ему оперировать буду, прошлогодние мозоли? В смотровую! – внезапно его лицо озарилось, как у пьяницы, который вспомнил, где спрятал заначку, – похоже, у нашего парня от дружественных объятий медведя открылась какая-нибудь застарелая язва желудка – гадом буду! Приготовьте фиброгастроскоп!
   Весело потирая руки, он направился в свои владения. Мухин посмотрел ему вслед с непонятным выражением лица, крякнул, подхватил нивелир и зашагал к штабу.
   Андрей сидел в раздумьях, не зная, что ему сделать: побаловаться еще чуток с Анастасией или приготовить обед. Девушка посапывала рядом на кровати, и парню не хотелось ее будить. Поразмышляв немного, он выбрал второе и, шаркая тапками, поплелся на кухню.
   Раздался звонок в дверь. Кляня первооткрывателей электромагнитной индукции, товарищей Генри и Фарадея, Андрей открыл. На пороге стояла зареванная Дуня.
   – Дуняш, в чем дело, в натуре? – удивился он.
   – Настя дома? – по-одесски вопросом на вопрос ответила свояченица, – дома?
   – Спит, – сказал Андрей, – может быть ты все-таки объяснишь, в чем дело?
   Вместо ответа она впорхнула в спальню и принялась тормошить сестру.
   – Андрюша, дай ты мне хоть часок поспать! – отмахнулась та спросонья, – неугомонный какой!
   – Настя вставай! – закричала Евдокия, – тятьку медведь задрал!
   Сестра откинула одеяло и, вскочив с кровати, предстала в перед собравшимися в костюме Евы.
   – Где он? – спросила она, путаясь в деталях туалета.
   – У этого усатого знахаря Львова. Только что привезли. Я дома была, – стрекотала Дуня, – а Володя сегодня на дежурстве. Он мне позвонил – я сразу сюда.
   Андрей пробормотал какое-то ругательство и пошел одеваться. Вскоре они мчались в медчасть. Там уже прохаживалась Ильинична, нервно теребя накрахмаленный передник. Её успокаивал фельдшер.
   – Полно вам, голубушка, изводить себя! – говорил Акиш Иванович, – ничего страшного не случилось. Если бы он был трезвый, то пришлось бы лечить и медведя. Здоровый мужик – поправится.
   – А что он кровью плюется? – спросила женщина.
   – Язва у него открылась. Диетой номер один будете его кормить: молоко, бульон, паровые котлеты. Можно стопку водки. Стопку, а не штоф! И никаких шкварок, шашлыков и драников.
   – Папка живой? – заорала, выскакивая из подъехавшей машины Настя.
   – Если будешь так кричать, то он недолго протянет, – спокойно ответил фельдшер, протирая очки носовым платком. Этим жестом он заменял курение. Табак кончился, семян не было, а Колумб казался таким нереальным… Излишне говорить, что у заядлого курильщика Починка были линзы исключительной прозрачности.
   – Его можно видеть? – спросил Андрей.
   – Видеть-то можно, только говорить нельзя – он еще не проспался.
   – Я, пожалуй, пойду, – сказала повариха, – а не то у моих поварят компот подгорит.
   – Конечно-конечно! – сказал старший прапорщик, – приходите вечером. Он должен к тому времени проспаться.
   Ильинична ушла. Волков обратился к фельдшеру:
   – Иваныч, что все-таки с ним случилось? – тот развел руками.
   – Нажрался водки, заблудился в лесу, подрался с медведем. Пара сломанных ребер, плюс открылась старая язва. Короче, до свадьбы заживет!
   Андрей повернулся к Дуне.
   – Так кто кого задрал, девушка? – она непонимающе посмотрела на них.
   – Так он будет жить?
   Ответил Починок:
   – Если ограничит потребление водки, то годков восемьдесят ему еще под силу протянуть. Хорошо еще, что табак не растет, – он рассеяно начал протирать очки, – а не то – совсем худо было бы. Вы пройдите, послушайте этот молодецкий храп, а я отлучусь на несколько минут.
   – Ну и нажрался ты, папочка! – молвила Анастасия, разглядывая поверженного Ратибора и морща нос, – чисто Змей Горыныч!
   – При смерти так не храпят, – прокомментировал Андрей, – пройдемте к выходу.
   На выходе они столкнулись с игуменом Афанасием, которого сопровождал келарь. Они пришли проведать Ратибора.
   – Доброе утро, отец Афанасий! Доброе утро, брат Никодим! – поздоровался за всех Андрей.
   – Утро доброе, отроки! – ответил отец Афанасий, и они с келарем перекрестились, – как здоровье почтенного Ратибора?
   – После того, как проспится, будет совсем не лишним поправить ему это самое здоровье, – улыбнулся Волков, глядя на игумена. Тот конфузливо отвел глаза. Ему самому частенько приходилось «лечиться» по утрам.
   – Отец пока спит, – пояснила Анастасия, – мы собираемся к нему вечером. Может, пойдем пока с нами, пусть он отдохнет? Да и вам, с дороги, не мешало бы.
   – Как быть, келарь? – окинул игумен спутника пронзительным взглядом.
   – Ты у меня, отец Афанасий, спрашиваешь? – ухмыльнулся в бороду брат Никодим и повел широкими плечами, за которыми болталась полутораведерная баклага.
   Командира базы настораживала постоянная готовность местных жителей «поддержать компанию», «быть третьим» и «чуток подлечиться». Особенно настораживала его эта готовность у монахов. Эти «дармоеды», как их называл Рябинушкин, привыкли к шестиразовому питанию, дармовой выпивке и случайным дракам с проходящими пилигримами. Время от времени они, конечно, читали молитвы… Вслух… Время от времени…
   Норвегов уже довольно долго готовил себя к серьезному разговору с настоятелем, но все как-то не решался его начать. А беззаботные монахи разгуливали по окрестным лесам, собирали ягоды, удили рыбу, время от времени наведываясь в военгородок.
   – Поехали, – сказал Андрей.
   Особо не сопротивляясь божьи слуги поспешили к автомобилю. Тент в виду хорошей погоды был снят, и «кабриолет» катил по улицам, открытый всем взорам. Игумен, сидящий на переднем сиденье, был весь в работе, отвечая на приветствия то ласковым словом, то вежливым кивком головы, то благословляя крестным знамением. Нужно сказать что доброго утра желали, в основном, женщины. Офицеры и прапорщики здоровались просто «Здорово, батя!» или «Привет отцу Афанасию и дитям его!» После подобного приветствия у игумена ныли чресла, и он начинал перебирать четки.
   На заднем сиденье, между близнецами, расположился келарь. Этот вовсю пер тернистым путем греха, пожирая глазами проходивших мимо женщин. У него четок не было, и он теребил обеими руками бороду так, что к концу путешествия она стала похожей на пучок мочала.
   У входного лифта их поджидал Мурашевич.
   – Только сменился, прибежал, а вас уже нету! Связался с медчастью – говорят, уже уехали. Доброе утро всем-всем! – спохватился Володя и посмотрел на часы, где уже было половина одиннадцатого. Он обменялся с Андреем рукопожатием. Плюнув на некоторые условности, игумен и келарь сделали аналогичное.
   – Ничего не могу с собой поделать! – пожаловался отец Афанасий, – как только сюда попадаю, – становлюсь обыкновенным мирянином. Прости мя, господи!
   – И мя! – поддакнул келарь.
   – Брат Никодим! – сурово произнес игумен.
   – Отец Афанасий!
   – Тьфу! – сплюнули оба.
   Раздался дружный хохот.
   – Пошли! – выдавил из себя Андрей, все ещё смеясь, – под землей нас господь не увидит.
   – Господь увидит где хошь! – наставительно поднял крючковатый палец игумен, – другое дело, что ему мерзко смотреть в чужие владения. Хотя он и создал мир, но, по взаимному договору, царство мертвых отошло Мрачному Властелину – Хранителю Вечного сна.
   – Ишь ты, сколько титулов! – покачал головой Мурашевич.
   – Конечно, ведь жизнь гораздо короче смерти, – отозвался Андрей, – а на допросе товарищ Харон показал, что в Ад он переправил куда больше народу!
   Расположились у Володи, так как поспешное бегство Волковых помешало им привести утром квартиру в порядок.
   – Как же вы тут без окон? – поинтересовался брат Никодим.
   – А на кой они! – беспечно отмахнулся Мурашевич.
   – У монасей в кельях и то окошки есть, – загудел игумен, – а вы кому уподоблены в своем заточении?
   При упоминании «окошек», Андрей подошел к журнальному столику, взял с него пульт и нажал несколько кнопок.
   – Присядьте! – указал он на кресла. Когда его просьба была удовлетворена, он нажал что-то на пульте. Внезапно часть стены разъехалась, образовав квадрат полтора на полтора. Взору собравшихся предстал лесной пейзаж. На полянку выскочила дикая коза и принялась щипать травку.
   – Господи, помилуй! – раздался стон отца Афанасия, – воистину, нет предела твоим чудесам.
   Вовка Мурашевич был ошарашен больше остальных.
   – Эт точно! – подтвердил он, – Андрюха, это что, у всех?
   Волков утвердительно кивнул.
   – Но как?
   – Погоди, это еще не все! – парень произвел с пультом еще пару манипуляций. На экране появился Ниагарский водопад. Комнату наполнил гул падающей воды.
   – Извините, запаха нет! – прокричал он, затем убрал звук и переключился на Большой каньон, – ну, как?
   – Но как? – повторил свой вопрос Володя.
   – Старина Билл Гейтс еще не родился, а дело его уже живет! – отвечал Андрей, – Microsoft – панорамки. Около трех тысяч картинок с анимацией.
   – Это же сколько в нашу базу денег вбухано? – взялся за голову Мурашевич, – как представлю – жутко становится!
   – Несколько годовых бюджетов такой средненькой страны, типа Германии.
   – А почему ты раньше, – приятель указал на экран, – ничего об этом не говорил?
   Андрей засмеялся:
   – Ну, во-первых, я сам об этом только вчера узнал. Вышинский обнаружил документацию на подземные сооружения. Он сам взялся за голову. Ты представляешь, первые коммуникации начали строиться в 1947году! Это единственный военный объект, на который после распада СССР республика продолжала отчислять огромные суммы. Да из Москвы сюда поступали немалые вливания.
   Локтев говорит, что на детальное изучение всех возможностей и резервов может уйти порядка десяти лет. Здесь документация и чертежи буквально на все, что было изобретено человеком, начиная от паровой молотилки и заканчивая межконтинентальной баллистической ракетой! Вот, взять хотя бы эту штуку! – лейтенант вытянул правую руку. На его кисти был укреплен небольшой черный предмет по форме напоминающий компас.
   – Что это? – выдал Володя дежурную фразу.
   – Это, дружище, инфракрасный сканер. Сканирует как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскостях. С его помощью можешь обнаружить на расстоянии до ста метров любой тепловой предмет. Даже крота под землей! Под землей, правда, расстояние это уменьшается раз в десять… Стоп! Святые отцы! Долой столбняк, даешь просвещенную церковь!
   Пока продолжалась эта дружеская беседа, полная специальных терминов и немого восхищения, аборигены буквально приклеились к экрану. Компьютер, стоящий в режиме «autoturn», закончил показ панорамы Гималаев и выдавал на-гора картины Санкт-Петербурга. Глядя на изображение Исаакиевского собора, отец Афанасий едва не лишился чувств. Заметив свою ошибку, Андрей вернул обратно лесной пейзаж и убавил громкость. Когда трели соловья и рев кукушки стали еле слышны, он сказал:
   – Много – вредно!
   Выйдя из оцепенения, игумен машинально перекрестился, затем вздохнул и прогудел:
   – Пожалуй, это лучше, чем обычное окно! Я могу так просидеть до скончания веков. Брат Никодим, снимай баклагу!
   Келарь встряхнулся и снял со спины свою ношу и поставил ее на пол.
   – Какой-то до боли знакомый предмет, – сказал Володя.
   – Чего тут странного – резервуар от опрыскивателя! – прыснул Андрей, – мы им дали три штуки, чтобы капусту опрыскивать, а они видишь как приспособили!
   – Капусту мы и веничком, – ответил игумен, а вот это – действительно полезная штука. Вот давеча пиво сварили, так на пробу принесли.
   – А разве вы варите пиво? – искренне удивился Мурашевич.
   Волков плюхнулся в кресло и заржал ломовой лошади подобно.
   – Ты что, не знаешь этой истории? – Володя отрицательно помотал головой, – месяц назад пришел к ним капитан Малинин. Якобы в гости. Говорит: зерновые убрали, пора пиво варить. Монахи удивились: какое пиво? Малинин разбушевался. Какие вы, говорит, монахи, когда пиво варить не умеете? Целую историческую концепцию выстроил, сукин сын! По его словам вышло, что заслуга монастырей в том, что они изобрели пивоварение. Назавтра приволок рецепт. Сделали сначала пробную партию – литров триста. Монахи пробовать – с непривычки горько. А Малинин залил в себя литра три, ему вставило. Сейчас, говорит, научу вас правильно пиво пить. Таранка есть? У слуг божьих глаза на лбу, какая таранка? Алексеич совсем страшен стал, слюной брызгать начал. Такая-рассякая! Рыбу на зиму сушите, солите, вялите? Тащите сюда! Принесли лещей копченых. Лопайте, говорит. Монахи рыбку съели, пить им приперло. А Малинин воду не дает – стал у ведра с пистолетом наизготовку и не пущает. Пейте пиво! Делать нечего, пришлось пить. А пиво-то после воблы завсегда хорошо идет! Влили в себя литра по два, да и давай снова таранку трескать. Так впятером и выпили почти все! Насилу додумались настоятеля угостить.
   Игумен кивнул.
   – Я увидел, что это хорошо. Вот мы и сварили десять бочек. Больше не дал ваш Анатолий Лексеич. Сказал, что скиснет. А пришли мы пригласить вас на праздник сбора урожая. Всех, кто желает.
   – Понимаю, – сказал Андрей, – пять тонн пива вам не осилить. В баклаге тоже пиво?
   – Конечно, – сказал келарь, – отец Афанасий ведь уже говорил.
   – Дуняха, принеси, солнышко, кружки, которые в секции стоят, – попросил Володя.
   – Которые? – спросила жена.
   – Самые большие, – Дуня пошла в соседнюю комнату и вернулась с шестью литровыми бокалами.
   – Не разорвет вас? – участливо спросила она.
   – Дуня! – с упреком сказала Настя.
   – Интеллигентка! – едва выговорила сестра недавно выученный термин. Володя едва не свернулся в бараний рог от смеха.
   – Андрей! Я не могу! Парадокс близнецов, в натуре!
   – Хорошо, хоть не матерится, – пожат плечами приятель.
   – Я чего, – сказала как ни в чем не бывало Дуня, – я не пойму, как такую кружку воды можно выпить?
   – Воды нельзя, – ответил келарь, расстегивая кошель и доставая оттуда пяток сушеных форелей, – а вот под такую рыбку можно и не одну. Пивка, правда.
   Разлили пиво. Снимая пробу, Волков хмыкнул.
   – Ну и пижон наш Малинин!
   – В чем дело? – спросил Мурашевич.
   – Он им рецепт «портера» подсунул.
   – А, вот ты о чем! – протянул Володя, пробуя напиток, – м-м, действительно, «портер»! Наверное, чтобы служба медом не казалась.
   – Заутреня и обедня? – полюбопытствовал игумен, прихлебывая из кружки.
   – Я о жизни вообще, – туманно пояснил Мурашевич.
   Пиво шло на «ура», форель тоже. Первым не выдержал игумен.
   – Сейчас, я на минутку! – сказал он, поднимаясь из-за стола.
   – Володя, проводи! – попросила Дуня, обсасывая хвост форели. Супруг прошел с гостем в коридор.
   – Я бы и сам нашел, – сказал отец Афанасий, возвратившись.
   – Наши ведь канализацию в монастыре устроили, – начал объяснять Володя, – все, как в лучших домах Бобруйска: ванная, сортир, душевые для братии. Правда, ввиду того, что ванн на складе мизер, пришлось купели из кирпича делать. На канализацию почти весь запас труб ушел. Теперь наши кулибины пыхтят над трубопрокатным станом.
   – Надеюсь, это все не в Березину сливается? – спросил Андрей.
   – Опыт потомков учтен, – фыркнул Володя, – все скапливается в резервуарах, а по осени жижей удобряются поля.
   – Видел я, что у вас много фруктовых деревьев, – перебил отличную застольную тему игумен, – нам в монастыре тоже хотелось бы иметь свой сад. Не дадите ли саженцев?
   – Это вам нужно с Рябинушкиным разговаривать, – сказал Андрей, – только потом к вам придет Малинин и передаст рецепт изготовления «Напiтка пладовага моцнага». И придется устраивать ЛТП.

Глава 17.

   Возле Ратибора на табурете сидела Ильинична и смотрела, как он с омерзением ест паровые котлеты. Проглотив последний кусок, он с еще большей гадливостью уставился на кружку молока.
   – Женская еда! – презрительно фыркнул он.
   – Забыл, как кровью харкал, милый? – ласково проворковала Ильинична.
   – Так то от медведя!
   – Не от медведя, а от жратвы! – вскипела повариха, – что за издевательство над собственным желудком – пережаренное мясо и кислая капуста! Заработаешь себе рак желудка, обормот!
   – Отцы и деды это ели! – буркнул Ратибор, но затем насторожился, – какой такой рак?
   – Дурак! Сдохнешь, и все! – кипятилась Ильинична.
   – Не сдохну, я еще молодой. Слушай, красавица, а ведь я еще даже не выяснил, как тебя зовут. Что я все: Ильинична да Ильинична. Так однажды мне придется сказать: «Ильинична, будь моей женой!» Ты этого хочешь?
   – К чему тебе это? – прошептала женщина, откинувшись на спинку стула, точно пораженная в сердце.
   – Должен жених знать имя своей невесты, или нет?
   – Ну какая из меня невеста! – выдавила из себя она, – на погост скоро…
   – Прекрати! Тебя еще можно…
   – «Это» до смерти можно! – фыркнула повариха, – а мне до сих пор моя пятая графа спать мешает!
   – Что тебе все-таки мешает? Не пойму никак!
   – Имя и фамилия!
   – Имя – это понятно, а вот что такое фамилия я, честно говоря, не знаю.
   – Ну вот, о каких стенах Иерихонских мне тебе толковать, когда приходится объяснять такие примитивные вещи. Фамилия – это лицо человека, его национальный признак. Фамилия Петров, к примеру, означает, что человек – русский. Браун – англичанин, Торвальдсон – северных кровей, а Апустулакис – грек.
   – А твоя как фамилия? Каких ты кровей?
   – Кудельхакер, еврейских. Либо, по-вашему, иудейских.
   – Язык сломать можно. Не знаю, как у вас, а у нас жену кличут по мужу. Моя покойница была «Ратиборова», а что тебе в имени твоем?
   – Из-за этого самого имени я и не могу выйти замуж. Девка перезрелая! В тридцать пять годочков-то! Все мои соратники давно уехали на берег очень теплого моря, а я осталась. Дожилась – стесняюсь собственного имени!
   Ратибор грязно ухмыльнулся:
   – Вот срастутся мои ребра, девка перезрелая, так склепаем из тебя бабу стоящую!
   – Ишь, какой прыткий! А имя не желаешь узнать?
   – Ты же сказала, что тебя зовут Еврейка!
   – Это – группа крови. А зовут меня Циля, но если я услышу свое имя от тебя, то сломаю остальные ребра нахрен!
   – Как же мне тебя величать? – осторожно спросил Ратибор.
   – Как хочешь, только на русском, но чтобы похоже было. И чтобы красиво, – прибавила она еле слышно.
   – Буду звать тебя Людмилой, может и не совсем похоже, зато красиво!
   Повариха ничего не успела ответить, потому что в палату ввалился майор Булдаков. Распространяя вокруг себя аромат «Шипра», он пробасил:
   – Здорово больным и здоровым! Принес тебе, прапорщик, «рекальство», – майор залез во внутренний карман камуфляжа и достал предмет волнующе-волшебной формы, завернутый в оберточную бумагу.
   – Последняя заначка! Армянский, пять звездочек. Принимать по столовой ложке перед едой. Гонит отличную слюну – верблюды дохнут от зависти. Ильинична, сопрешь ему из столовой ложку, которая меньше обгрызена, – не в силах продолжать дальше, майор расхохотался.
   В дверь просунулась голова фельдшера.
   – Кто тут разоряется! Ба! Майор Булдаков! Таблеточки укрепляющие закончились или, виноват, фенолфталеинчику приспичило?
   – Иваныч, не доводи до греха! Разобью бутылку на наглой морде!
   – Позвольте-позвольте! Что я вижу? Коньяк-с!
   – Для желудка, – пояснил Олег Палыч.
   – От катара, – надулся Починок, – а еще им цирроз лечат!
   – По ложке перед едой, – оправдывался майор.
   – И по стакану после! Ладно, черти, дайте хоть попробовать – это же мечта моей никчемной жизни – хлопнуть стопку армянского.
   – Палыч, налей ему, – попросил Ратибор.
   – Добряк ты, дружище! – вздохнул Булдаков, – ладно, Иваныч, тащи сюда мензурку из которой ты касторку по утрам трескаешь по причине непроходимости. Налью тебе грамм тридцать, но учти: алкоголь – штука коварная.
   Починок скорчил рожу.
   – С твоими бы вокальными данными, Палыч, да выступать перед ассенизационным обозом! Давай наливай.
   – Вы, мужики, сейчас обделаетесь, – едко сказала Ильинична, – дико смотреть на двух цивилизованных каплунов.
   – Женщина! – с пафосом сказал майор, – вас сделали из ребра, поэтому вы такие ребристые? Это вы на кухне своей привыкли иметь дело с каплунами, а перед вами настоящие петухи! Гм! Я хотел сказать, мужики.
   – Майор Булдаков, лично мне кажется, что вы слеплены не из глины, а из лошадиного навоза!
   – Alles, Ильинична, затыкаюсь! Больше тайн не выдавайте, – майор чмокнул повариху в щеку, пожал руку Починку, сделал ручкой Ратибору, оставил на столе коньяк и, издавая звуки басового поддиапазона, потащился на выход.
   Акиш Иванович тяпнул стопку коньяка, чмыхнул, а затем тоже стал прощаться.
   – Ну, я пошел. За коньяк гран мерси!
   Лишь успела за ним закрыться дверь, как в палату гурьбой завалились обе дочки Ратибора, оба зятя и двое слуг божьих. Благополучно прикончив пиво, компания решила, что самое время навестить тестя, друга, отца и человека.
   – Боже мой! – воскликнул Ратибор, – как вас много!
   – Ох, не вовремя ты, Ратиборушка, полез с косолапым бодаться! Совсем не ко времени! Завтра у нас в монастыре праздник, – заохал отец Афанасий, – пиво пить будем с таранькой!
   – Пусть сперва отойдет от прежних возлияний, – возразила Ильинична, – ибо путь его лежит прямиком к белой горячке.
   – Пути Господни неисповедимы, – перекрестился игумен, – чудной у вас тут порядок! В белых расах ходят все… Даже меня нацепить заставили – про какую-то заразу говорили…
   – Да вы присаживайтесь! – спохватился больной, – в ногах правды нет.
   – Парадоксальное выражение! – бесцветным голосом заявил Андрей.
   – Почему? – спросила повариха.
   – Сейчас объясню. Вот вы стоите на ногах. Правды нет. Сели – правда появилась. В каком она месте? Правильно! Там, где обычно.
   Раздался дружный смех. Затем игумен откашлялся и сказал:
   – Риторика – опасное искусство. Можно и не заметить, как Бога превратить в Сатану, да будет проклято его имя! – верующие перекрестились.
   – Ну, мы довольно скептично относимся как к первому, так и ко второму, – сказал Волков но, из уважения к вам, прекратим этот диспут.
   – Аминь! – подвел итог брат Никодим, – что касается меня, то я больше занят перевариванием этого восхитительного напитка и не менее восхитительной рыбы.
   – Чревоугодие – один из семи смертных грехов, – наставительно сказал игумен.
   – Типа первородного! – уточнил Андрей.
   – Моему чреву попробуй угоди! – оправдывался келарь, – и уж точно, не Великим Постом. И, хоть это граничит с ересью, я скажу, что люблю вкусно поесть.
   – Брат мой, вы выпили слишком много пива! – предупредительным тоном заявил отец Афанасий.
   – Епитимью наложите? – осведомился келарь.
   – Морду набью! – вылетело из уст святого отца. Воцарилась тишина. Сам игумен вхолостую двигал челюстью, и по его недоуменному лицу можно было наблюдать полнейшее изумление собственной речью. Спас обстановку сигнал вызова, раздавшийся с Андреевого транка.
   – Волков на связи! – откликнулся он. Комнату наполнил голос Булдакова, гнусящего, как протоиерей на обедне.
   – Андрюха, у нас гости! Километрах в двадцати радар обнаружил передвигающийся металлический объект. «Акула» передала изображение пяти десятков всадников в доспехах. На головах ведра с рогами!
   – Крестоносцы! – высказал догадку Андрей.
   – Либо ходячий металлолом, – проворчал майор, – вот что, лейтенант! Поскольку я на дежурстве, то командовать парадом будешь ты. Возглавишь карательный отряд.
   – Таки карательный! Они же ничего нам не сделали.
   – А мы их для профилактики! Потом поздно будет. Человек тридцать к стенке, а остальных в расход. Могем?
   – Разрешите мне, товарищ майор по личной программе, коль уж доверили править бал!
   – Один раз тебя чуть не укоротили за самостоятельность. Да ладно, проехали! Только сильно не выпендривайся! Добро? Держи связь, чао!
   – По коням, Вовка! – сказал Андрей, закончив разговор с Булдаковым, – труба зовет.
   – А как же праздник пива? – всполошились келарь и игумен, – у нас ведь все готово.