Беразинский Дмитрий. По ту сторону черной дыры

   Грянул оркестр, заигравший некую доисторическую кантату, по завершении которой жених с невестой обменялись обручальными кольцами, загодя приобретенными у главного пейсатого ювелира Парижа.
   Согласно диспозиции, лицо невесты было закрыто белой вуалью, символизирующей очевидную невинность. Сквозь эту чадру ничего не было видно, но по дрожанию руки, Сергей понял состояние девушки.
   – Не бойся. Не такой я и страшный! – сказал он по-французки, а затем прибавил на родном:
   – Не дрожи ты, глупышка, – к его удивлению снизу на том же языке донеслось следующее:
   – Я бы посмотрела, как бы ты дрожал, если бы тебя выдавали замуж за такого монстра.
   Жених позволил себе улыбнуться.
   «По крайней мере, эта малышка неглупа».
   «По крайней мере, он способен проявлять заботу», – думала Диана.
   «По крайней мере, под вуалью папиллома не заметна!» – с облегчением расслабился король.
   Все расселись за праздничным столом, и пир начался. Все шло своим чередом: шут носился, как угорелый, кардинал с нехарактерным интересом пялился на супругу посла, Людовик размышлял о грядущем, Булдаков вязал узлом серебряные ложки. Со стен на все это поглядывали мрачные святые своими всепрощающими взглядами полных кретинов.
   «Интересно», – думал Сергей, ковыряя ножом кусок окорока, – «почему на всех иконах у святых такие лица, как на советских плакатах. Нужно будет поговорить с Андрианом»…
   Гости и хозяева пировали старательно, как бы стремясь качеством совместной трапезы заложить фундамент будущности. Музыканты наигрывали что-то из древней классики, возможно, откровения рамапитека Ых-ху. Шут добросовестно отрабатывал свой кусок хлеба, бесясь как черт в припадке белой горячки.
   Невеста украдкой наблюдала за будущим супругом и ловила завистливые взгляды сестер. Внезапно ей стало весело и легко. Страх перед неизвестностью либо исчез, либо она его переборола. Господи, если бы не ее «уродинка», какой бы они были потрясающей парой!
   – Ты совсем не пьешь, – обратилась Диана к Сергею. Тот наполнил пол-литровую чашу почти полностью и одним махом опорожнил ее.
   – Я не алкоголик, я еще только учусь, – сказал он обалдевшей от такой категоричности принцессе.
   – Ты сейчас свалишься под стол, – сухо прокомментировала она, – это очень крепкое вино.
   – Ну и я не слабый, – озорно улыбнулся Гончаров и посмотрел на танцующих, – в танцах я не силен точно. Предлагаю выйти подышать свежим воздухом. Ты не смогла бы отослать этих дурочек? Они мне все пищеварение портят.
   Диана сказала несколько слов своим фрейлинам, и те остались сидеть за столом, а они с Сергеем вышли в королевский зимний сад. Он еще не достиг полностью задуманной площади, но уже где-нибудь в укромном уголке можно было без лишнего шума перерезать кому-нибудь горло. С другой стороны, в этом саду крутилось множество романов между светскими львами и львицами.
   Должно быть Сергей подумал о том же, что и мы, потому что выйдя в сад проверил наличие бронежилета и средств индивидуального нападения. Только он приготовился произнести какую-то фигню насчет завтрашней погоды, как в грудь ему уперлось лезвие мизерикордии. В сумерках светились две довольные мужские рожи.
   – Просим прощения, леди Диана, – произнесла одна из них, – вашему спутнику придется пройти с нами.
   Принцесса в ужасе молчала. Сергей вспомнил какой-то дурацкий фильм и произнес:
   – А что, если вы, парни, гомики и хотите меня запетушить? Меня тогда, противные, шеф домой не пустит! Никуда я с вами не пойду! – по-французски это прозвучало не слишком убедительно, поэтому парень прибавил:
   – Идите, парни, домой. Неровен час – шеи посворачиваете в такой темноте! – лезвие уперлось в грудь сильнее.
   – Дави, не стесняйся, – великодушно разрешил Сергей, свято веривший в чудесные свойства кевлара.
   Человечек запыхтел и запоздало подумал, что мизерикордию следовало бы приставить к горлу. Но, чувствуя как хрустят кости правой руки, в истерике понял, что следующего раза может и не быть.
   Сломав нападающему ведущую конечность и, используя остальное в качестве небольшого упора, парень ударом ноги отправил в нокаут второго агрессора. Затем схватил за шиворот первого и бросил его в заросли терновника. От воя несчастного перестали орать птицы, в большом количестве водившиеся в зимнем саду, и начали сбегаться гости.
   Никому ничего не объясняя, Гончаров взвалил на плечи второго и обратился к Диане на русском:
   – Пойдем, принцесса. Так и до простуды недалеко, – и взял ее за руку.
   Послушная, как личный зомби, она последовала за ним. На входе в праздничный зал они столкнулись с Булдаковым, который прослышав об инциденте решил убедиться во всем сам. Ему под ноги и сбросил Сергей свою ношу.
   – Тяжеленный, сволочь, – сказал парень, вытирая со лба пот, – должно быть пожрал недавно.
   Командир вопросительно посмотрел на него.
   – Кого это ты приволок? – Олег Палыч успел основательно хлебнуть красненького – глаза его весело блестели.
   – Похитителя человеков, – ответил Гончаров, – хотел меня похитить вот. Не удалось. Мы с Дианой гуляли, никого не трогали, а тут из-за угла двое, и ну угрожать! Пришлось кое-что им растолковать.
   – А где второй? Ты его часом не угрохал?
   – Да нет! – протянул Сергей, – всего-то и делов, что клешню сломал! В кустах отсиживается.
   Отчасти пришедшая в себя Диана недоуменно посмотрела на него и сделала попытку высвободить руку. Серега, понявший это по-своему, продолжал:
   – Принцессу вот напугали. Нелюди какие!
   Подошел шут и уставился на пленника.
   – Черт! – взревел он, – это же приятель нашего Генриха! Что он здесь, интересно, делает? Сейчас я его приведу в чувство!
   Прослышав о ЧП, Его Королевское Величество также соизволили подойти.
   – Что случилось, Жак? – спросил он у шута.
   – Ерунда! – отозвался паяц, не прерывая своего увлекательного занятия, – твоего будущего зятя хотели похитить.
   Король с тревогой взглянул на Гончарова. Тот равнодушно смотрел на вхождение души в тело лежащее на полу.
   – Похоже, Людовик, твой братец Генрих без ума от предстоящего родства.
   – При чем тут Генрих? – не понял король.
   – Это – друг Генриха, – терпеливо объяснил Жак, – номер один. Номера второго сейчас вытаскивают из терновника, куда его зашвырнул вот этот молодец.
   Сергей хмыкнул и поклонился.
   – Ваш покорный слуга, – сказал он по-французски.
   – Ваше Величество, – вмешалась Диана, – я была при этом и могу все подтвердить.
   – Сестра моя, – подумав произнес король, – пойдемте, я провожу вас в ваши покои. Мне кажется, вы должны отдохнуть после всего пережитого. Господа! Я присоединюсь к вам вскоре. Проводите этого человека в камеру пыток – Жак покажет.
   Паяц что– то проворчал на своем диалекте. Подошли два «архангела», взяли пленника под руки и, стуча алебардами по полу, потащили его к выходу.
   – Ну, что ж! – произнес шут, – пойдем, развлечемся!
   – Я думаю, – сказал Булдаков, – что для такого мероприятия нужно захватить кого-нибудь с вашей стороны. Иначе нам просто могут не поверить.
   – Точно! – сказал Жак, – я же дурак, палач – немой, а стража – вообще идиоты. Я мигом, приведу одного парня. Через мгновение он уже вернулся, волоча за собой кардинала. Его святейшество был весел и слегка пьян. От него несло женскими духами и порошком от клопов.
   – Личность известная, – сообщил он шепотом, – король ему доверяет. Пойдем, что ли?
   Булдаков повернулся в сторону столов.
   – Голубков! – позвал он. Подошел санинструктор роты охраны рядовой Голубков.
   – Вызывали? – спросил он, глядя на командира сквозь толщу своих линз.
   – Подзывал, – скорчил рожу Олег Палыч, – у тебя несессер с собой?
   – Со мной, – удивился Санька, – вы же знаете, командир – он всегда со мной.
   – Пойдешь с нами. Нужно потолковать с одним человеком.
   Голубков флегматично пожал плечами. От этого движения дужка очков съехала с носа; он привел себя в порядок и поплелся за всеми в камеру пыток, расположенную в подвальном помещении замка.
   Военно– полевой фельдшер Санька Голубков был незаменимым человеком в медчасти у Львова. Его дядя служил в каком-то сверхсекретном ведомстве заместителем начальника, имел чин полковника, служебную «Волгу» и виды на генерала. Если что и не грозило студенту медучилища Сашке Голубкову —то это служба в войсках.
   На третьем курсе он, пробравшись в лабораторию, попытался откорректировать свое «минус три». Ничего не смысля в аппаратуре, он добился того, что у него стало «+12». Вот с этой замечательной дальнозоркостью он пришел к дяде, чтобы тот помог родственнику с поступлением на воинскую службу.
   Дядя долго чертыхался, решив что «корректировщик» свихнулся, но все-таки позвонил приятелю попросив устроить на непыльную службу своего чересчур патриотичного племяша.
   В части «Бобруйск-13» он всех поразил тем, что у него в петлицах вместо «змеи, плюющей в чашу Сократа» были вмонтированы эмблемы легкой кавалерии, которые считались раритетом уже после Второй Мировой.
   В медчасти он считался своим в доску парнем, потому что знал великое множество смешных историй и анекдотов, а также чудо-поговоркой «сейчас по иллюминаторам настучу». Был еще и один прискорбный номер, который ему едва не обошелся в неделю нарядов…
   Ничто человеческое парню чуждо не было, иногда он забавлялся с зеленым змием, иногда ходил по бабам, вернее, примеряясь к ситуации, бродил. Поскольку монетки у него водились изредка, забавы эти происходили крайне редко, реже, чем хотелось бы молодой пытливой душе. Вот и влип он в одну аферу.
   Возле части крутился один мужичок, далеко не первой свежести, по имени Толик. Это существо было геем, и таскало водку небрезгливым парням из ремвзвода, в качестве оплаты дарившим «любовь» через непотребное место.
   Саша познакомился с Анатолием. История умалчивает о том, что он ему наплел, но назавтра вечером Толик топтался у забора с авоськой водки и мечтательной улыбкой на лице. Саша принял у своего «голубого» друга напиток и, сев на пяту, был таков.
   Обиженный гомик разревелся и поплелся на КПП – искать правду. Он пожаловался дежурному по части, что неизвестный солдат из этой части его избил и ограбил, забрав очень ценные вещи. Дежурный, уже лет десять знавший потерпевшего, слушал, грустно качая головой, а затем, когда поток жалоб иссяк, сказал:
   – Шел бы ты, Толя, домой. Нихрена сегодня твоей заднице не светит!
   Тот встал, как-то по-особому шмыгнул носом, проворчал что-то о проклятых мужланах и отправился восвояси. А дежурный позвонил Львову и хохоча пересказал инцидент о нападении жутко очкастого неизвестного солдата с медицинскими эмблемами на известного гомосека Толика. Через десять минут Львов уже заходил в медчасть. Отобрав у подчиненного ровно половину добычи, он мягко произнес:
   – Ты же, Саня, не с Сатаной договаривался! Нужно хотя за одну бутылку было отработать.
   – Да я, товарищ капитан, гомиков на дух не переношу!
   – Что ж, сходи на недельку в наряд.
   – Есть! – безразличным голосом отозвался Голубков.
   … В тот первый и последний свой наряд Саша попал вместе с майором Булдаковым. Проводя инструктаж, Олег Палыч грустно посмотрел на фельдшера и прочувственно задекламировал:
   – Я гляжу в унитаз хохоча – у меня голубая моча… Ну, что, Голубков, кому ты там попу разворотил?
   Утром в дежурку ворвался злой как черт Норвегов.
   – Вы кого на ворота поставили! – заорал он громко и страшно. Булдакову же во все времена было наплевать на психи начальства. Он нес свою карму по жизни с ледяным спокойствием снежного червя. Майор снял фуражку, почесал плешь и вежливо спросил?
   – А куда его я, нафуй, поставлю? Он нормально смотрится только в очереди за пивом! – Норвегов, ничего не ответив, вылетел из КПП.
   – Солдатик, я вас снимаю с наряда, – сказал он Голубкову, – идите и занимайтесь по своему плану. Хотите, планктон выращивайте, а хотите – глистов кормите. Словом, здесь вам воздух портить нечего. Шагом марш, сынок.
   Сейчас Александр бодро шагал вслед за шефом, недоумевая, зачем он понадобился. Пройдя длинный коридор, процессия спустилась в подвал по узкой винтовой лестнице. Как и полагается подвалу, здесь было сыро: капала вода, на каменных стенах рос пенициллин, а скрип отворяемой двери напомнил нашим героям фильмы ужасов.
   – Сюда, – сказал шут. Вошли в маленькую камеру вместе с палачом, который нес на спине свои холостяцкие пожитки. Палач – жирный мужик, обнаженный до пояса, что-то промычал шуту.
   – Предлагает начать с каталонского сапога, – перевел Жак.
   – Дерьмо ваш сапог! – бросил Булдаков, – Сашок, подойди! Что скажешь? Если ему ввести одновременно рвотное и слабительное?
   – Что вы, товарищ полковник! – в почтительном ужасе попятился фельдшер, – ведь он у нас на очке кончится!
   Пленный, уже полностью пришедший в себя, глядел на них со злобой. При звуке Сашиного голоса он сплюнул под ноги подполковнику. Тот подошел к узнику и быстрым движением оторвал ему ухо. Затем, глядя в искаженное от боли лицо медленно сжевал весь хрящ без соли. Пленник потерял сознание, да и шуту, кажись, стало немного не по себе. Они переглянулись с палачом и тихонько отошли подальше от Олега Палыча, справедливо полагая, что не являются главными в этой опере.
   – Козел! – с выражением бывалого урки произнес Олег Палыч, – Саша, у тебя сыворотка правды с собой?
   – Пентонал натрия? – переспросил Голубков, – а может, скополамин?
   – Хоть карбонат кальция, – лишь бы толк был. Он даже и не испугается.
   – Вы так думаете? – скептически хмыкнул эскулап, – да он у меня сейчас обделается со страху.
   Сначала Саша привел пленного в чувство. Тот, потеряв свой надменный вид, тупо смотрел на человека в очках.
   – Жак, – попросил Голубков, – спроси как его зовут.
   – Незачем спрашивать, – фыркнул шут, – я и так знаю. Это…
   – Это все лишнее, – ледяным голосом перебил Булдаков паяца, – пусть он будет… скажем, де Шрапнель!
   «Де Шрапнель» недовольно заворчал. Голубков заглянул ему в глаза сквозь толщу своих очков.
   – Итак, мосье де Шрапнель, советую говорить вам правду и ничего кроме правды, – с этими словами он отвернулся, снял очки и, достав из кармана небольшой футлярчик, надел контактные линзы.
   Кардинал с любопытством смотрел за преображением Александра. А тот посмотрел на де Шрапнеля своими глазищами, которым линзы придали ярко-зеленый цвет, улыбнулся и достал из несессера шприц. Наполнив его на одну треть из свежеоткрытой капсулы и повернулся к шуту.
   – Мне нужна его рука, – произнес он.
   Палач, с опаской обходя Голубкова, приблизился к допрашиваемому и разрезал тому кинжалом рукав. Крепко сжав ему кисть, он поклонился, не глядя на Сашу.
   Профессиональным движением Александр ввел два кубика пентонала в вену де Шрапнеля и, вытащив шприц, сказал:
   – Hasta la vista, придурок, – ввиду чего бедняга снова погрузился в полуобморочное состояние.
   – Куда мне эту херню выбросить? – спросил Булдаков, держа в руке ушную раковину. Шут ужаснулся.
   – – Но ведь вы его сжевали, я сам видел! – подполковник усмехнулся:
   – Ты должен быть повнимательнее. Оторвал-то я одно ухо, а сжевал желатиновое. Вот такое, – он протянул изумленному шуту один из великолепно выполненных муляжей органа слуха, которых у него был огромный запас, – это я в детстве любил охотиться на гуков. Попробуй!
   Жак брезгливо откусил кусочек желатина. Затем еще кусочек. Затем еще. Подполковник протянул ему еще одно, в которое шут немедленно впился.
   – Тьфу! – чуть не проблевался он, – это – настоящее!
   – А вот это называется – западло! – популярно объяснил посол.

Глава 28.

   – Ну, и как вам, Диана, ваш будущий супруг. Предупреждаю сразу: мне он понравился.
   В руках у короля помимо руля Франко находился бокал шампанского, из которого он время от времени освежался. Девушка сидела в кресле, ноги ее были укутаны теплым пледом. Мелкими глотками она отпивала глинтвейн и боязливо поглядывала на брата.
   – Ваше Величество, это – не человек!
   – Я вас, сестра, не вполне понял. Что означает «нечеловек». Он, согласен, очень высокий, самый высокий парень из всех, кого мне доводилось видеть, но больше отклонений я не вижу…
   – Я сама до конца все вспомнить не могу: мы стояли, они подошли, начали угрожать… Вот они куда-то летят… Бегут люди… Он чушь какую-то говорит… Я подтверждаю… Бред!
   – Диана, – начал король, – мне кажется, что вы просто переволновались. Мы еще с вами поговорим завтра.
   – Конечно переволновалась! – воскликнула принцесса, – я волновалась, а он нет! К его груди приставили нож, а он не волнуется! Вы можете мне это объяснить?
   Людовик прикончил очередной бокал и зевнул.
   – На нем были доспехи. Отчего же ему волноваться? Да-да! Такие же доспехи, что были подарены мне. Я повесил их на стену и полдня, глупец, пытался прострелить их из арбалета. Потратил столько времени – и все впустую! Мне удалось обнаружить на них лишь пару царапин, да и то я подозреваю, что они там уже были… Как бы там ни было, я рад, что вы не передумали выходить замуж за сэра Сергея.
   – Моим мнением никто не интересовался, – тихо ответила Диана.
   – Сестра, – ласково сказал Людовик, – ты думаешь, кто-нибудь меня спрашивал, хочу ли я в жены Марию Флорентийскую? Ни одна живая душа. Все делалось во благо Франко! Во имя Франко!
   Он вздохнул. Затем налил себе еще вина.
   – К сожалению, счастье простых людей нам недоступно. Нас шестеро: три брата и три сестры. Отчего же мы волками глядим друг на друга? Генрих спит и видит себя королем, а ведь не совсем уверенно представляет себе даже сколько в стране народу! Иди ко мне, сестричка! – он обнял Диану и погладил по голове.
   Они долго сидели, глядя, как за окном сгущает краски ночь. Затем принцесса вспомнила, что завтра ей необходимо нанести визит в замок Женуа и, возможно, расстаться со своим «украшением».
   – Ваше Величество, уже поздно. Я бы хотела отдохнуть – завтра предстоит трудный день.
   – Конечно-конечно, – спохватился король, – я вовсе не собирался докучать. Спокойной ночи, сестра!
   Он поцеловал ее в лоб и вышел. В приемном покое его дожидались. Шут и кардинал коротая время резались в шашки на щелбаны. Лоб кардинала Дюбуа представлял собой жалкое зрелище. В тот момент, когда Жак отсчитывал Его Святейшеству очередную порцию, король сухо кашлянул.
   – Что, дружок? – спросил король шута, – одной высокой головы тебе мало, решил отбить мозги и духовенству? А вы, герцог, что скажете?
   Кардинал побагровел в своем стремлении хоть как-то оправдаться, но его опередил Жак.
   – Людовик, ты же знаешь, что я играю только с теми, у кого нет мозгов!
   – Ладно, – сказал король, – однажды этот плут у меня выиграл право три дня носить корону, и управлял, подлец, все это время государством! Надеюсь, вы ему ничего подобного не проиграли?
   – Не успел, – злобно ответил шут, – вечно, ты не вовремя! Уж он бы не увидел своих красных шмоток целую неделю!
   – Не бесись, – хмыкнул Людовик, – лучше расскажи, что показал арестованный?
   – Де Шрапнель? – переспросил паяц, – во всем признался.
   – Что за дьявол! – воскликнул король, – мне казалось, что я знаю всех дворян в своем королевстве.
   – Да нет, Ваше Величество! – встрял с объяснениями кардинал, – это барон де Бранн – огромная сволочь и большой друг вашего братца Генриха.
   – Стоп-стоп! – поднял руки вверх монарх. Что-то, герцог, вы заговорили другим стилем? Начали мы о шрапнели, а закончили моим братом. Может мне кто-нибудь объяснить, какая тут связь?
   Шут лениво зевнул. Кардинал посмотрел на него, моля о помощи.
   – Ладно, Людовик! – сказал Жак, – тут ничего сложного нет. Посол сказал, что ему плевать, как величать пленного, и обозвал его де Шрапнелем. Нормальное имя, мне нравится.
   – Мне тоже, – кхекнул кардинал.
   – Под этим именем его и похоронят завтра на рассвете, – согласился король, – а что он сказал перед смертью? Вы что-нибудь из него вытащили?
   – Побойся бога! – заорал Жак, – он еще живой. Налицо, правда отсутствие одного уха, сожранного вашим покорным слугой, а во всем остальном с ним полный порядок.
   – Значит, он плохой вассал. Хороший слуга никогда не выдаст хозяина, – резонно заметил король. Шут с сомнением покачал головой.
   – Если бы за тебя взялся сир Булдаков, ты бы написал донос на собственную супругу, извиняюсь… Они ввели ему в кровь какую-то гадость, от которой он рассказал нам всю правду.
   – Сомневаюсь, что это правда… Ты уверен, Жак?
   – Этот барон, шакал драный, – буркнул шут, – признался, что месяц назад спер у меня парадный колпак и спрятал у Генриха в покоях. Там я его и нашел – вот он, полюбуйся! Это стоило ему пару тумаков по ребрам…
   – Что он рассказал? Кому понадобилось расстроить помолвку? – задавал вопросы король.
   – А ты сам не догадываешься? – ироничное лицо Жака страдальчески сморщилось, – сердечко ничего не подсказывает?
   – Генрих? – выдохнул Людовик.
   – Он самый, – кивнул кардинал, – могу на библии поклясться.
   Король погрузился в глубокую задумчивость. Шутка ли – прикончить родного брата! А не прикончить никак нельзя – придурок стал опасен в своем маниакальном желании трона.
   – Что же мне делать с пленниками?
   – Посол предложил их отпустить, – сказал шут.
   – Ни за что! – воскликнул монарх, – они оскорбили моих гостей.
   – Сир Булдаков предложил отправить их в Анжу, где скрывается Генрих. Они должны передать ему ультиматум: если твой братец не пожелает сдаться добровольно, то мы возьмем замок штурмом и всех вздернем, – Жак взглянул на Дюбуа. Тот согласно кивнул.
   – Тут Генрих и обхохочется, – хмыкнул король, – он хоть и дуралей, но знает, что у меня плохо с людьми. Там половина рыцарей поляжет. А я себе этого позволить не могу – герцог Руанский давно точит зубы на Париж.
   Кардинал осторожно произнес.
   – Ваше Величество! Посол предлагает свою помощь во взятии Анжу. Предлагает нам посмотреть на сие представление.
   – Э-э… – задумался Людовик, – насколько я знаю, у него с людьми тоже не густо… Сколько же человек он намерен послать на штурм?
   – Пятерых, – сказал шут и, видя, что король собирается захохотать, быстро продолжил:
   – Советую согласиться. Вот увидишь – Генрих будет посрамлен.
   – О, великие боги! – трагично прошептал бедняга-король, – придется мне на это пойти. Хотя то, что чужеземцы решают наши внутренние вопросы мне очень не нравится.
   – Что до меня, – сказал шут, то твой братец мне настолько омерзителен, что я готов один штурмовать Анжу.

* * *

   Принцесса Диана проснулась около десяти утра и еще полчасика валялась в постели, размышляя. Впервые за несколько последних лет у нее утром было хорошее настроение.
   Она с аппетитом позавтракала и велела закладывать карету. В таком деле свита ей была не нужна, поэтому она взяла с собой лишь верную Камиллу. Горничная знала о предстоящей цели визита в замок Женуа и, гордясь оказанной честью, сидела с очень серьезным видом.
   Часовой, заметив подъехавший экипаж, вызвал дежурного – сержанта Абрамовича, который и встретил гостей. Он помог принцессе и ее горничной сойти, подавая свою рабоче-крестьянскую ладошку поочередно то принцессе, то «лицу, ее сопровождающему». Эта ладошка здесь ценилась на уровне рыцарской длани.
   Размышляя на эту тему, он глупо ухмыльнулся и вызвал по телефону Гончарова.
   Сэр Серега спустился на «КПП» и принял под свою опеку двух девушек. Глянув на фигуру принцессы при дневном свете он поздравил себя и возблагодарил Господа, что Диана надела вуаль. Иначе его душу разодрали бы противоречия. Пригласив их войти, прошел следом.
   В холле он смущенно кашлянул.
   – Камилла, вы не могли бы навестить свою подругу Аглаю, в то время как леди Диана будет проходить курс лечения? – горничная посмотрела на него глазами полными ужаса.
   – И оставить Ее Высочество наедине с…
   – Наедине-с! Наедине-с! – пропел он облегченно.
   – Ступай, Камилла, – разрешила Диана, – хуже мне уже не будет.
   Горничная поклонилась и ушла.
   – Почему так мрачно? – спросил Сергей, – никогда не стоит терять надежды.
   – Устала я надеяться, – горько сказала принцесса, – да и на что надеяться. Что в один из прекрасных осенних дней из далекой страны прискачет прекрасный круасадер и отрубит мне… Какая глупость!
   – Вовсе не глупость, – сказал Сергей. В этот момент прекрасный «круасадер» в образе старшего прапорщика Починка спустился к ним.
   – Ну что же вы стоите? – спросил Акиш Иванович, – пройдемте в наш ФАП. Милости прошу!
   На дверях медпункта был нарисован красный крест. Андриан хотел к нему пририсовать и полумесяц, но Булдаков, косясь на Починка, запретил.
   – Сейчас самое время крестовых походов, – заявил он, – поосторожней надо бы.
   – Я пойду посмотрю, как этот комик подготовил операционную, сказал Акиш Иванович, – а вы подождите пока в приемном покое.
   Только он скрылся, из двери перевязочной высунулась голова неунывающего Голубкова.
   – Здорово, очкарик! – поздоровался Гончаров.
   – По иллюминаторам настучу! – приветливо отозвался Шурик.