Страница:
Булдаков зарычал. Бойцы поставили телевизор на пол, и ретировались под руководством старшины, который уходя сказал:
– Распакуешь сам. Инструкция внутри. Она на турецком – это твой родной, – и едва увернулся от разящего командирского сапога.
– У тебя замечательные сослуживцы, – пробормотала Светлана, обнимая своего благоверного, но слегка разбушевавшегося супруга.
– Ничего, – пробурчал тот, – я им завтра устрою День защиты от оружия массового поражения с марш-броском Минск-Орша.
– Дорогуша, они ведь хотели сделать тебе приятное.
– Приятного тут мало. Ты же заставишь меня содержать всю эту кунсткамеру в теперешнем виде!
– Ты не забыл, что у тебя есть жена? Я возьму на себя большую половину работы по дому, ну хотя бы вытряхивание занавесок! А с остальным ты легко справишься, не правда ли, милый? – она лукаво посмотрела на него и продолжила, – надо только будет нанять кухарку. Я ведь совсем не умею готовить! Ты, конечно знал, что телеведущие – девицы избалованные, но не представлял, насколько! Где у тебя джакузи?
– Чего? – спросил огорошенный капитан, – какой Кузя?
– Да, вот еще! У тебя есть деньги, чтобы содержать красавицу-жену? Учти, у меня на один прикид вылетало в месяц по две-три тысячи долларов!
Олег Палыч опустился на стул и обиженно шмыгнул носом.
– Ты по Москве не соскучилась?
– Уже так? А как же любовь? – Светлана изо всех сил крепилась, чтобы не расхохотаться. Известный шутник Булдаков имел вид истинно жалкий.
– Жизнь дороже! – честно ответил он. Сжалившись, она подошла к нему и, присев на колени, заглянула в скорбящие глаза.
– Ну что же вы, товарищ капитан, шуток не понимаете! Совершенно случайно я не стерва! Чего ты загрустил? – Булдаков поднял на нее виноватый взгляд.
– Слушай, Света, а ведь я только что задумался. Ты ведь действительно привыкла к другой жизни. А я тоже хорош: попер на тебя, как матросы на Зимний!
– Но ведь я сдалась по всем правилам. Не маленькая, знала что у офицера за душой! – она хмыкнула, перевирая мотив известной некогда песенки Асмолова, – «у меня, ведь я не скрою, оловянная душа. И за этою душою, между прочим, не шиша. Ну а завтра на тусовке, видно, будет анаша; так что одевай кроссовки, и прощай, моя душа!»
– Я не нищий! – возразил капитан, – там на кухне в банке – моя заначка на черный день. Я ведь сразу после развода немного поболтался по всяким горячим точкам.
Она как– то по-новому взглянула на него.
– Так ты воевал? Ты ничего об этом не рассказывал…
– Ну какой же из меня был бы воин, когда бы я пороху не нюхал? Это ведь все равно, что бездетная мать! Пришлось пострелять чучка… Хвастаться особенно нечем. Мне ведь много денег не нужно: кормит и одевает государство! Пойдем! – он притащил Светлану на кухню, – вон в той банке!
Олег Палыч достал с верхней полки жестяную банку с надписью «Зелень». Супруга хмыкнула.
– Конспиратор! Сколько там?
– Сейчас подсчитаем. Мне как-то недосуг было…
– А ты уверен что сейчас следует заниматься именно этим?
– Давай уж сосчитаем эту копилку, раз достал. Сейчас, только пыль вытру!
У Светланы в это время на уме было совсем другое. Поймет ли этот чудаковатый парень, какого рожна она в тридцать лет все еще девственница, или нет? Сделав вид, что заинтересована в итоговой сумме, она тщательно пересчитала бумажки с портретами давно сгинувших президентов Великой заокеанской страны, а затем потрясенно сказала:
– Признайся, чертенок, с детства ведь копил?
– Ага! – кивнул головой Булдаков, – мама даст на мороженое, а я все в банк под проценты. Сколько там?
– Двадцать семь тысяч денег! – моя зарплата почти за два месяца! Не знала, что офицерам так хорошо платят.
– Не всем и не всегда! – безынициативно ответил он, – ты сказала, что это все ты зарабатывала за два месяца? Чего я не пошел в телеведущие! У меня в садике хорошо получалось декламировать! Если честно, за эти зелененькие мне пришлось прибить троих абрекских снайперов и достать в виде языка мамеда-генерала.
Капитан вздохнул. Светлана прижалась к нему.
– Послушай, капитан, я тебя расстраивать не хотела. Мне нужно кое-что спросить. Почему ты совершенно не интересуешься мной, как женщиной? Суешь какие-то бумажки? А? Или я тебя не вдохновляю? Признавайся, черт бы тя побрал! – Олег Палыч озадаченно посмотрел на нее.
– Ты хочешь сказать, что тебя мое финансовое положение не волнует?
– В данный момент меня волнует нечто совсем иное, – промурлыкала она, – скажи, я тебе нравлюсь?
– Видишь ли, Светик, – смущенно потер вспотевший лоб он, – мне раньше никогда не приходилось доказывать, что я самец – верили так. А доказать, что я – мужчина мне своей прежней супруге так и не удалось.
– Запомни раз и навсегда: я не твоя бывшая! Ну встряхнись же! В кои-то веки мне приходится говорить мужчине о своем желании, а он тут корчит из себя неведомо кого! Ну-ка неси меня в кровать поживее! Да полегче там – я еще с мужчиной не была! Не делай такое умное лицо – ты же офицер, ай!
Капитан сгреб навязчивую добычу в охапку и потащил через всю квартиру в спальню. Вскоре оттуда донеслось страстное бормотание, затем короткий стон, а вскоре сквозняк захлопнул дверь, и наступила долгожданная тишина. Рыбки в аквариуме инстинктивно повернулись хвостами к разбушевавшейся стихии и продолжали свой неслышный гимн Гименею.
Пролетело несколько часов, прежде чем дверь спальни приоткрылась, и оттуда выскользнул Булдаков в изрядно помятых «семейниках» строгого белого цвета. Обмыв в ванной своё Eternity, он выбрался на лоджию и уселся в шезлонг. В шкафчике у него хранилась пачка «Marlboro», он достал одну сигарету, прикурил и с наслаждением затянулся. Вообще-то, капитан Булдаков был человеком некурящим. Эта пачка хранилась у него для особых случаев: в редкие минуты счастья он забредал сюда и выкуривал одну сигарету. Достаточно сказать, что вышеупомянутая пачка хранилась у него уже пять лет, а в ней оставалось еще около десятка сигарет.
– Хороша жизнь, Господи! – выдохнул он, почесав небритую репу. Где-то вдалеке сверкнула молния и секунд через десять раздался удар грома.
– Вот и я говорю, – продолжал он, благосклонно поглядывая на тучу, постепенно заволакивающую горизонт, – сик транзит момент оф глори!
– Они так хорошо кончали, что после этого даже соседи закуривали! – донесся сзади голос Светланы. Она, закутанная в шелковую лиловую простыню, появилась в дверях и через мгновение удобно устроилась в шезлонге напротив.
– Что же ты, милый, бросил меня на полдороги?
– На полдороги? – ужаснулся он. Женщина рассмеялась.
– Не успела я уснуть, как ты уже убег. По никотину соскучился? Ты же, по-моему, не курил… – капитан поведал ей историю пачки.
– Как романтично! Может и мне выделишь сигаретку ради такого случая? У меня, видишь ли, те же ощущения, – он протянул ей сигарету.
– Это мне привезли из Америки. Настоящий «Филипп Моррис», а не новозеландский аналог, – он наклонился к ней и бережно поцеловал руку.
– Спасибо тебе, родная! – глухо произнес он, отворачивая взгляд, – не думал я, честно признаться, что когда-нибудь еще буду чувствовать себя таким до неприличия счастливым. Как заново на свет родился, ей богу!
Медленно он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах сияли слезы радости и счастья. Она порывисто подалась к нему. Капитан отложил в сторону недокуренную сигарету – Светлана в точности повторила его жест, а затем ее тело совершило перелет в спальню на могучих мужских руках…
– Послушай, дружок, – сказала она утром, сидя на кухне за чашкой кофе, – ты долго думал, прежде чем так тщательно спрятать баксы? Ни один щучий сын не найдет!
Капитан скромно потупился.
– А если и вправду грабители? – настаивала Светлана, – что ты из себя Шварценеггера корчишь!
– Послушай, мон шер, последний раз тебе говорю: Шварц – пацан! Ему бы памятник я поставил, но только за одно: после такой дозы стероидов у него трое детей получилось! И все без помощи дядюшки Чипполино! Но во всем остальном… Его бы уделал любой дитенок из моей роты. Твои грабители радовались бы, если бы ушли отсюда с несильно разбитыми головами!
Светлана скептически хмыкнула. В ответ на это он втащил с кухонного балкона силикатный кирпич и, преданно глядя в глаза супруге, поломал его на мелкие кусочки. Затем ухмыльнулся:
– Я не Супермен, но во взрывную способность пороховых газов свято верю с детсадовского возраста, – он вытащил откуда-то из-за полки ружье.
– Помповый гладкоствольный «Моссберг – 590». Шесть зарядов, седьмой – в стволе. Берешь и пуляешь в разных там нехороших типов. Идем дальше, – капитан вернул ружье на место и потащил Светлану в прихожую.
Там он сунул руку под телефонную полку и вытащил огромный пистолет.
– Пистолет имени товарища Стечкина. Двадцать патронов в магазине. Может стрелять очередями. Продолжим!
В спальне из-под кровати он автомат Калашникова с магазином на сорок пять патронов. Затем, затащив Светлану в зал, Булдаков извлек на свет божий гранатомет РПГ-7.
– Впечатляет? – спросил он. Любуясь произведенным эффектом.
– А танк у тебя есть? – спросила она, глотнув воздуха, – мне мужик без танка нахрен не нужен! Дорогой, у тебя прогрессирующая паранойя!
– У меня мания величия! – гордо заявил Олег Палыч, – в наше время паранойя – болезнь полезная. А вдруг завтра на нас негры попрут? В отместку за вскрытие пирамиды Хеопса.
– Там арабы, – автоматически поправила она доморощенного географа.
– Если Африка, значит негры! Ты, кстати, приемами рукопашной владеешь? – Светлана отрицательно покачала головой.
– Научим. С оружием обращаться умеешь? – тот же жест.
– Поможем. Ну хотя бы утреннюю зарядку делаешь? – немая сцена.
– Заставим. Есть хочешь?
– Да!
– На кухню!
Вот так и пошла их семейная жизнь. Светлана потихоньку нюхала порох и входила в образ капитанской жены. Олег Палыч ходил на службу.
А затем случилась беда. Новое увлечение первой жены неожиданно влетело на крупную сумму денег и никак не могло придумать, каким образом их отдать. Чтобы ему веселее думалось, нехорошие дяди взяли в заложники его супругу и ребенка, который к нему, как мы помним, имел весьма поверхностное отношение, ибо был сотворен в приступе великой любви гражданином Булдаковым.
Незадачливый махинатор прибежал к капитану, пустил слезы, слюни и сопли и рассказал кто есть кто.
Булдаков рассвирепел, бросился в часть и, взяв взвод своих «орлов», понесся воздавать. Лично порвав пасти четверым похитителям и троих взяв в плен, он вызволил свое бывшее семейство. Сдав живых в соответствующие органы, а мертвых в морг, Олег Палыч учинил разборку экс-супруге.
– Так, Валентина! – сказал он, пыхтя как паровоз, – хочешь корешиться с «братками» – дело твое. Но втягивать в это дерьмо Дениску ты не имеешь никакого права. Ребенка я забираю. Это – однозначно и обжалованию не подлежит. Можешь обращаться хоть к Верховному джигиту Туркмении!
– Но у тебя опасная работа! – пыталась слабо возразить бывшая жена.
– У тебя, как оказалось, тоже не детские прогулки. У меня все.
– Олежка, я бы вернулась! – сделала та круглые глаза, – если простишь.
– Военные измен не прощают, пора бы знать. Это во-первых, – веско сказал капитан, – а во-вторых, свято место долго пусто не бывает.
– У тебя – другая! – прошептала она упавшим голосом.
– Прошу тебя, только не нужно делать из этого трагедию! Ты ведь, когда уходила, у меня не интересовалась: что я чувствую, люблю ли тебя, и как собираюсь жить. Взяла и ушла. Я, должен заметить, тебе все это время не надоедал со своими слезами и проблемами. Я же не ущербный какой! Ты разве телевизора не смотришь?
– Так это ты – тот капитан, за которого Воронина вышла замуж? – осенило Валентину.
– Я, – скромно потупился Булдаков, – плох разве?
Она посмотрела на него так, будто увидела впервые. Поняв, что фирма в ее услугах больше не нуждается, спросила тоскливо:
– Ты хоть мне с ребенком разрешишь видеться?
– На моей территории, – твердо решил он, – по выходным.
В первое же воскресение она наведалась в гости к Булдаковым. Дверь открыла Светлана и, пораженная, застыла на пороге.
– Что за шутки? – выдавила она.
– У меня веснушки, в отличие от вас, – произнесла довольная тем, что ей удалось привести соперницу в смятение, Валентина, – можно войти?
– Конечно-конечно! – спохватилась нынешняя хозяйка квартиры и пригласила прежнюю пройти. Проводив ее в детскую, Светлана сняла фартук, зашла в зал, где ее супруг с увлечением смотрел «Смак», и выключила телевизор.
– Колись, гаденыш! – приставила она к груди его виртуальный нож, – по образу и подобию выбирал?
– А! – протянул тот, догадываясь, – никак моя бывшая пожаловала! И чем же ты не довольна, банька моя?
– Тем, что ты мне не сказал, что твоя бывшая – моя точная копия!
– Или ты – ее?
– Какая, к дьяволу, разница?!? – внезапно ее осенило и она тихо спросила:
– Ты ее так сильно любишь?
– Тебя больше! – уверенно ответил Олег Палыч, – куда больше! Заметь, я тебя ни разу Валькой не назвал! Да ты и лучше!
Через некоторое время они решили завести еще одного ребенка, на этот раз совместными усилиями. Но все попытки оказывались тщетными. Как мрачно шутил Булдаков: «Каждый выстрел – вхолостую».
Визит к врачу принес успокоение. После взятия многочисленных анализов выяснилась их обоюдная плодоносность. Посоветовали стараться.
Затем Олега Палыча перевели на «Бобруйск-13». За два года ничего и близко похожего на беременность! И вот, наконец, видимо под воздействием катаклизма, получилось. Боясь сглазить, Светлана ничего не говорила мужу. И тут, как назло, поездка за три тысячи километров в этот злосчастный Париж!
– Выдюжу! – подбодрила она себя, затем встала, оделась и вышла из дому в направлении штаба.
Там уже сверкал своими новыми звездами подполковник Булдаков. Заметив, что к нему приближается жена, он нахмурился и отвернулся. Она подошла сзади и обняла его.
– Я решила ехать! – прошептала она, уткнувшись носом в широкую спину супруга. Он обрадовано повернулся, – только возьмем с собой повивальную бабку.
Глаза Олега Палыча сошли со своих орбит и запульсировали в бешеном ритме. Жена кивнула в ответ на его немой вопрос.
– Я на четвертом месяце.
Глава 22.
– Распакуешь сам. Инструкция внутри. Она на турецком – это твой родной, – и едва увернулся от разящего командирского сапога.
– У тебя замечательные сослуживцы, – пробормотала Светлана, обнимая своего благоверного, но слегка разбушевавшегося супруга.
– Ничего, – пробурчал тот, – я им завтра устрою День защиты от оружия массового поражения с марш-броском Минск-Орша.
– Дорогуша, они ведь хотели сделать тебе приятное.
– Приятного тут мало. Ты же заставишь меня содержать всю эту кунсткамеру в теперешнем виде!
– Ты не забыл, что у тебя есть жена? Я возьму на себя большую половину работы по дому, ну хотя бы вытряхивание занавесок! А с остальным ты легко справишься, не правда ли, милый? – она лукаво посмотрела на него и продолжила, – надо только будет нанять кухарку. Я ведь совсем не умею готовить! Ты, конечно знал, что телеведущие – девицы избалованные, но не представлял, насколько! Где у тебя джакузи?
– Чего? – спросил огорошенный капитан, – какой Кузя?
– Да, вот еще! У тебя есть деньги, чтобы содержать красавицу-жену? Учти, у меня на один прикид вылетало в месяц по две-три тысячи долларов!
Олег Палыч опустился на стул и обиженно шмыгнул носом.
– Ты по Москве не соскучилась?
– Уже так? А как же любовь? – Светлана изо всех сил крепилась, чтобы не расхохотаться. Известный шутник Булдаков имел вид истинно жалкий.
– Жизнь дороже! – честно ответил он. Сжалившись, она подошла к нему и, присев на колени, заглянула в скорбящие глаза.
– Ну что же вы, товарищ капитан, шуток не понимаете! Совершенно случайно я не стерва! Чего ты загрустил? – Булдаков поднял на нее виноватый взгляд.
– Слушай, Света, а ведь я только что задумался. Ты ведь действительно привыкла к другой жизни. А я тоже хорош: попер на тебя, как матросы на Зимний!
– Но ведь я сдалась по всем правилам. Не маленькая, знала что у офицера за душой! – она хмыкнула, перевирая мотив известной некогда песенки Асмолова, – «у меня, ведь я не скрою, оловянная душа. И за этою душою, между прочим, не шиша. Ну а завтра на тусовке, видно, будет анаша; так что одевай кроссовки, и прощай, моя душа!»
– Я не нищий! – возразил капитан, – там на кухне в банке – моя заначка на черный день. Я ведь сразу после развода немного поболтался по всяким горячим точкам.
Она как– то по-новому взглянула на него.
– Так ты воевал? Ты ничего об этом не рассказывал…
– Ну какой же из меня был бы воин, когда бы я пороху не нюхал? Это ведь все равно, что бездетная мать! Пришлось пострелять чучка… Хвастаться особенно нечем. Мне ведь много денег не нужно: кормит и одевает государство! Пойдем! – он притащил Светлану на кухню, – вон в той банке!
Олег Палыч достал с верхней полки жестяную банку с надписью «Зелень». Супруга хмыкнула.
– Конспиратор! Сколько там?
– Сейчас подсчитаем. Мне как-то недосуг было…
– А ты уверен что сейчас следует заниматься именно этим?
– Давай уж сосчитаем эту копилку, раз достал. Сейчас, только пыль вытру!
У Светланы в это время на уме было совсем другое. Поймет ли этот чудаковатый парень, какого рожна она в тридцать лет все еще девственница, или нет? Сделав вид, что заинтересована в итоговой сумме, она тщательно пересчитала бумажки с портретами давно сгинувших президентов Великой заокеанской страны, а затем потрясенно сказала:
– Признайся, чертенок, с детства ведь копил?
– Ага! – кивнул головой Булдаков, – мама даст на мороженое, а я все в банк под проценты. Сколько там?
– Двадцать семь тысяч денег! – моя зарплата почти за два месяца! Не знала, что офицерам так хорошо платят.
– Не всем и не всегда! – безынициативно ответил он, – ты сказала, что это все ты зарабатывала за два месяца? Чего я не пошел в телеведущие! У меня в садике хорошо получалось декламировать! Если честно, за эти зелененькие мне пришлось прибить троих абрекских снайперов и достать в виде языка мамеда-генерала.
Капитан вздохнул. Светлана прижалась к нему.
– Послушай, капитан, я тебя расстраивать не хотела. Мне нужно кое-что спросить. Почему ты совершенно не интересуешься мной, как женщиной? Суешь какие-то бумажки? А? Или я тебя не вдохновляю? Признавайся, черт бы тя побрал! – Олег Палыч озадаченно посмотрел на нее.
– Ты хочешь сказать, что тебя мое финансовое положение не волнует?
– В данный момент меня волнует нечто совсем иное, – промурлыкала она, – скажи, я тебе нравлюсь?
– Видишь ли, Светик, – смущенно потер вспотевший лоб он, – мне раньше никогда не приходилось доказывать, что я самец – верили так. А доказать, что я – мужчина мне своей прежней супруге так и не удалось.
– Запомни раз и навсегда: я не твоя бывшая! Ну встряхнись же! В кои-то веки мне приходится говорить мужчине о своем желании, а он тут корчит из себя неведомо кого! Ну-ка неси меня в кровать поживее! Да полегче там – я еще с мужчиной не была! Не делай такое умное лицо – ты же офицер, ай!
Капитан сгреб навязчивую добычу в охапку и потащил через всю квартиру в спальню. Вскоре оттуда донеслось страстное бормотание, затем короткий стон, а вскоре сквозняк захлопнул дверь, и наступила долгожданная тишина. Рыбки в аквариуме инстинктивно повернулись хвостами к разбушевавшейся стихии и продолжали свой неслышный гимн Гименею.
Пролетело несколько часов, прежде чем дверь спальни приоткрылась, и оттуда выскользнул Булдаков в изрядно помятых «семейниках» строгого белого цвета. Обмыв в ванной своё Eternity, он выбрался на лоджию и уселся в шезлонг. В шкафчике у него хранилась пачка «Marlboro», он достал одну сигарету, прикурил и с наслаждением затянулся. Вообще-то, капитан Булдаков был человеком некурящим. Эта пачка хранилась у него для особых случаев: в редкие минуты счастья он забредал сюда и выкуривал одну сигарету. Достаточно сказать, что вышеупомянутая пачка хранилась у него уже пять лет, а в ней оставалось еще около десятка сигарет.
– Хороша жизнь, Господи! – выдохнул он, почесав небритую репу. Где-то вдалеке сверкнула молния и секунд через десять раздался удар грома.
– Вот и я говорю, – продолжал он, благосклонно поглядывая на тучу, постепенно заволакивающую горизонт, – сик транзит момент оф глори!
– Они так хорошо кончали, что после этого даже соседи закуривали! – донесся сзади голос Светланы. Она, закутанная в шелковую лиловую простыню, появилась в дверях и через мгновение удобно устроилась в шезлонге напротив.
– Что же ты, милый, бросил меня на полдороги?
– На полдороги? – ужаснулся он. Женщина рассмеялась.
– Не успела я уснуть, как ты уже убег. По никотину соскучился? Ты же, по-моему, не курил… – капитан поведал ей историю пачки.
– Как романтично! Может и мне выделишь сигаретку ради такого случая? У меня, видишь ли, те же ощущения, – он протянул ей сигарету.
– Это мне привезли из Америки. Настоящий «Филипп Моррис», а не новозеландский аналог, – он наклонился к ней и бережно поцеловал руку.
– Спасибо тебе, родная! – глухо произнес он, отворачивая взгляд, – не думал я, честно признаться, что когда-нибудь еще буду чувствовать себя таким до неприличия счастливым. Как заново на свет родился, ей богу!
Медленно он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах сияли слезы радости и счастья. Она порывисто подалась к нему. Капитан отложил в сторону недокуренную сигарету – Светлана в точности повторила его жест, а затем ее тело совершило перелет в спальню на могучих мужских руках…
– Послушай, дружок, – сказала она утром, сидя на кухне за чашкой кофе, – ты долго думал, прежде чем так тщательно спрятать баксы? Ни один щучий сын не найдет!
Капитан скромно потупился.
– А если и вправду грабители? – настаивала Светлана, – что ты из себя Шварценеггера корчишь!
– Послушай, мон шер, последний раз тебе говорю: Шварц – пацан! Ему бы памятник я поставил, но только за одно: после такой дозы стероидов у него трое детей получилось! И все без помощи дядюшки Чипполино! Но во всем остальном… Его бы уделал любой дитенок из моей роты. Твои грабители радовались бы, если бы ушли отсюда с несильно разбитыми головами!
Светлана скептически хмыкнула. В ответ на это он втащил с кухонного балкона силикатный кирпич и, преданно глядя в глаза супруге, поломал его на мелкие кусочки. Затем ухмыльнулся:
– Я не Супермен, но во взрывную способность пороховых газов свято верю с детсадовского возраста, – он вытащил откуда-то из-за полки ружье.
– Помповый гладкоствольный «Моссберг – 590». Шесть зарядов, седьмой – в стволе. Берешь и пуляешь в разных там нехороших типов. Идем дальше, – капитан вернул ружье на место и потащил Светлану в прихожую.
Там он сунул руку под телефонную полку и вытащил огромный пистолет.
– Пистолет имени товарища Стечкина. Двадцать патронов в магазине. Может стрелять очередями. Продолжим!
В спальне из-под кровати он автомат Калашникова с магазином на сорок пять патронов. Затем, затащив Светлану в зал, Булдаков извлек на свет божий гранатомет РПГ-7.
– Впечатляет? – спросил он. Любуясь произведенным эффектом.
– А танк у тебя есть? – спросила она, глотнув воздуха, – мне мужик без танка нахрен не нужен! Дорогой, у тебя прогрессирующая паранойя!
– У меня мания величия! – гордо заявил Олег Палыч, – в наше время паранойя – болезнь полезная. А вдруг завтра на нас негры попрут? В отместку за вскрытие пирамиды Хеопса.
– Там арабы, – автоматически поправила она доморощенного географа.
– Если Африка, значит негры! Ты, кстати, приемами рукопашной владеешь? – Светлана отрицательно покачала головой.
– Научим. С оружием обращаться умеешь? – тот же жест.
– Поможем. Ну хотя бы утреннюю зарядку делаешь? – немая сцена.
– Заставим. Есть хочешь?
– Да!
– На кухню!
Вот так и пошла их семейная жизнь. Светлана потихоньку нюхала порох и входила в образ капитанской жены. Олег Палыч ходил на службу.
А затем случилась беда. Новое увлечение первой жены неожиданно влетело на крупную сумму денег и никак не могло придумать, каким образом их отдать. Чтобы ему веселее думалось, нехорошие дяди взяли в заложники его супругу и ребенка, который к нему, как мы помним, имел весьма поверхностное отношение, ибо был сотворен в приступе великой любви гражданином Булдаковым.
Незадачливый махинатор прибежал к капитану, пустил слезы, слюни и сопли и рассказал кто есть кто.
Булдаков рассвирепел, бросился в часть и, взяв взвод своих «орлов», понесся воздавать. Лично порвав пасти четверым похитителям и троих взяв в плен, он вызволил свое бывшее семейство. Сдав живых в соответствующие органы, а мертвых в морг, Олег Палыч учинил разборку экс-супруге.
– Так, Валентина! – сказал он, пыхтя как паровоз, – хочешь корешиться с «братками» – дело твое. Но втягивать в это дерьмо Дениску ты не имеешь никакого права. Ребенка я забираю. Это – однозначно и обжалованию не подлежит. Можешь обращаться хоть к Верховному джигиту Туркмении!
– Но у тебя опасная работа! – пыталась слабо возразить бывшая жена.
– У тебя, как оказалось, тоже не детские прогулки. У меня все.
– Олежка, я бы вернулась! – сделала та круглые глаза, – если простишь.
– Военные измен не прощают, пора бы знать. Это во-первых, – веско сказал капитан, – а во-вторых, свято место долго пусто не бывает.
– У тебя – другая! – прошептала она упавшим голосом.
– Прошу тебя, только не нужно делать из этого трагедию! Ты ведь, когда уходила, у меня не интересовалась: что я чувствую, люблю ли тебя, и как собираюсь жить. Взяла и ушла. Я, должен заметить, тебе все это время не надоедал со своими слезами и проблемами. Я же не ущербный какой! Ты разве телевизора не смотришь?
– Так это ты – тот капитан, за которого Воронина вышла замуж? – осенило Валентину.
– Я, – скромно потупился Булдаков, – плох разве?
Она посмотрела на него так, будто увидела впервые. Поняв, что фирма в ее услугах больше не нуждается, спросила тоскливо:
– Ты хоть мне с ребенком разрешишь видеться?
– На моей территории, – твердо решил он, – по выходным.
В первое же воскресение она наведалась в гости к Булдаковым. Дверь открыла Светлана и, пораженная, застыла на пороге.
– Что за шутки? – выдавила она.
– У меня веснушки, в отличие от вас, – произнесла довольная тем, что ей удалось привести соперницу в смятение, Валентина, – можно войти?
– Конечно-конечно! – спохватилась нынешняя хозяйка квартиры и пригласила прежнюю пройти. Проводив ее в детскую, Светлана сняла фартук, зашла в зал, где ее супруг с увлечением смотрел «Смак», и выключила телевизор.
– Колись, гаденыш! – приставила она к груди его виртуальный нож, – по образу и подобию выбирал?
– А! – протянул тот, догадываясь, – никак моя бывшая пожаловала! И чем же ты не довольна, банька моя?
– Тем, что ты мне не сказал, что твоя бывшая – моя точная копия!
– Или ты – ее?
– Какая, к дьяволу, разница?!? – внезапно ее осенило и она тихо спросила:
– Ты ее так сильно любишь?
– Тебя больше! – уверенно ответил Олег Палыч, – куда больше! Заметь, я тебя ни разу Валькой не назвал! Да ты и лучше!
Через некоторое время они решили завести еще одного ребенка, на этот раз совместными усилиями. Но все попытки оказывались тщетными. Как мрачно шутил Булдаков: «Каждый выстрел – вхолостую».
Визит к врачу принес успокоение. После взятия многочисленных анализов выяснилась их обоюдная плодоносность. Посоветовали стараться.
Затем Олега Палыча перевели на «Бобруйск-13». За два года ничего и близко похожего на беременность! И вот, наконец, видимо под воздействием катаклизма, получилось. Боясь сглазить, Светлана ничего не говорила мужу. И тут, как назло, поездка за три тысячи километров в этот злосчастный Париж!
– Выдюжу! – подбодрила она себя, затем встала, оделась и вышла из дому в направлении штаба.
Там уже сверкал своими новыми звездами подполковник Булдаков. Заметив, что к нему приближается жена, он нахмурился и отвернулся. Она подошла сзади и обняла его.
– Я решила ехать! – прошептала она, уткнувшись носом в широкую спину супруга. Он обрадовано повернулся, – только возьмем с собой повивальную бабку.
Глаза Олега Палыча сошли со своих орбит и запульсировали в бешеном ритме. Жена кивнула в ответ на его немой вопрос.
– Я на четвертом месяце.
Глава 22.
– Никогда раньше не думал, что мосты – такое славное удобство! – кряхтел Санька Воробьев
– Это тебе не ногти красить! – смеялся Абрамович.
Солдаты спихивали в воду понтон и ругали местные виадуки, все как один, узкие и неспособные выдержать вес пятнадцатитонного «Урала». Переправа через Виселу не отняла много времени. Гораздо больше заняла распаковка и упаковка понтона, навеска на него двигателя, снятие оного и прочая техническая ерунда.
Неподалеку несколько польских шляхтичей наблюдали за форсированием реки необычным кортежем, но подойти не решились. Завершив переправу, «посольский поезд» отправился дальше на запад.
– Эх, ребята! По такой гадской дороге я, честно говоря, еду впервые! – говорил Витек Плятковский сидящим в кабине его «Урала» Саше Кимарину и Андрею Лазаренко.
– До автобанов еще лет шестьсот, – отозвался Кимарин, – а не то бы мы мигом!
– Сколько топлива лишнего вылетает в трубу! – горестно вздохнул Андрей, – «Урал» и так жрет сорок четыре литра на сотню, на по такой дорожке – все шестьдесят.
– Мужики, порежьте сала! – умоляющим тоном произнес Витек, лихо крутивший баранку, – у меня от ваших разговоров слюнки текут.
– Коллега, обратился к Андрею Кимарин, – привяжите этому обжоре слюнявчик! Держи, Виктор!
Он протянул водителю бутерброд с огромным ломтем свинины.
– Ты в Париже всех свиней перетрескаешь! Экий парадокс! Фамилия – польская, а сало лопает, как истинный хохол.
– Да не хохол я! – оправдывался Витек, но как увижу что-нибудь вкусное – сразу урчит в животе.
– Тоже мне вкуснятина – сало! – хмыкнул Лазаренко, – может майонезику подбавить для лучшей вкусовой гаммы?
– Майонезику себе в компот капнешь! – беззлобно отбрехивался Плятковский, – для гаммы.
Караван трясся по земле польской, оставляя за собой запах выхлопа и следы от колес. На протяжении всего длительного и непростого пути «из лохов во французы», так окрестил сей анабасис Булдаков, люди встречались крайне редко, так что ориентироваться приходилось по картам двадцатого века старушки Земли, оказавшихся весьма приблизительными в этой реальности. Старший прапорщик Мухин изобрел инструмент, с помощью которого, как он уверял, можно было делать привязку к картам, но вскоре выяснилось, что лучше всего этот прибор вскрывает консервы. Проведав о таком утрировании его военного опыта, Мухин орал из раскрытого окна в зимний лес протяжно и неистово. Он успокоился только получив в свои цепкие ручонки фляжку со спиртом.
– Леня! – окликнул его Булдаков на привале, – сколько в тебе лошадиных сил?
Мухин поскреб небритый подбородок, разгладил мешки под глазами, и глотнул из фляжки для создания некоторой паузы.
– Смотря для чего, – наконец изрек он, – если землю пахать, то лошади здесь – полный приоритет. А вот ежели водку трескать, то тут ни одно копытное за мной не угонится!
– А если с женщиной? – лукаво глянул на него Олег Палыч?
– Вы, товарищ подполковник, путаете символику с атрибутикой, – старший прапорщик высморкался и погладил чресла, – у меня с моим партнером договоренность: он не тягает меня по бабам, а я не околачиваю им груши. Каждому свое.
– Не понял, – признался Булдаков.
– Одному дано жрать водку, другому – ублажать дочерей Евы, а третьему – превращать воду в вино. А четвертый сидит в бочке, покуривает, пьет пивко, и в ответ на недоуменные взгляды сограждан выставляет самый главный американский палец и, при каждом восходе солнца провозглашает: Lecken sie mir Arsch!
– Упанишады? – осведомился полковник.
– Евангелие от Иуды Искариота, – ответил Мухин, снова высморкался и приложился к фляжке. Булдаков пытливо взглянул на него.
– Что-то я не пойму, Иваныч. Ты философ или алкоголик? – Мухин икнул.
– Все философы либо алкоголики, либо сумасшедшие. Чтобы не сойти с ума я потихоньку общаюсь с Бахусом.
– Удобная позиция, – одобрительно сказал Булдаков, – я, господин мыслитель, вообще-то, подошел посоветоваться. Сколько, по-твоему, нам еще жарить до Парижа? Уже десятый день трясемся.
– Еще суток пяток, – зевнул старший прапорщик и почесал ухо, – Европа – она не такая уж и маленькая, как на глобусах рисуют. Заметил: дороги стали лучше, мосты каменные появились. Я, Палыч, вздремну чуток. Когда появится Эйфелева башня, разбудите.
– Ишь ты, как тебя разобрало! – подумал подполковник и, молодецки гаркнув, отошел по нужде.
Лесное эхо уже привычно отозвалось матерщиной и заглохло через пару минут.
– Восьмое чудо света, – раздался над ухом его голос жены. Сделав вид будто рассматривает раскидистый платан, он обернулся. Передним стояла улыбающаяся Светлана.
– А это ты! – выдохнул он, – а я тут, понимаешь, на дерево загляделся! Чудное такое. Интересно, как называется?
– Которое? – невинно спросила жена, – которое поливал, или на которое засмотрелся?
– Мн-э… Оба!
– То, что дерево – платан, а то, которое другое – жимолость. Хотя оно и не дерево вовсе… А уж после подполковничьего душа и вовсе! – Олег Палыч открыл рот для оправдания, но она приложила палец к губам.
– Тс! Я все понимаю. Тебе иногда необходимо уединяться, дабы «отправлять естественные надобности», – подполковник ошарашено глянул на нее.
– Ну ты даешь, старушка! Проницательна, как Барбаросса, красива, как Клаудиа Шиффер, умна, как Альберт Эйнштейн и неуязвима, как Герберт Карл Фрам!
– Какой такой Герберт Карл?
– Ну, ты его знаешь под именем Вилли Брандта.
– Что-то тебя на Германию потянуло? – недоумевала Светлана.
– Мы ведь в Германии, либо приблизительно там, где у нас должна быть Германия? Так?
– Не путай порнографию с детскими комиксами, дружок. На этом месте у нас отроги Альп, а страна эта в наше время называлась Австрией. Где-то неподалеку родился Арни Шварц – величайший Терминатор всех времен и народов.
– Так бы и сказала! – буркнул подполковник, – я не географ. Я – внук тех, чьи копыта в сорок пятом будут топтать эту землю. Кстати, ты осведомлена, что на этой землице аборигены выращивают по четыреста центнеров с гектара картофеля и по восемьдесят – пшеницы?
– Пшеницы – вполне возможно, а вот насчет картофеля не уверена… Погоди-ка? То, что ты не географ – это и козе понятно, а вот откудова ты таких агрономических познаний нахватался? Это мы сейчас разъясним! Кайся, кобель! – Светлана приставила к мужниной генитальности ствол АКСУ, – к этой сучке, Худавой, таскался? Кайся, самец, а не отстрелю тебе сейчас одну звездочку нахрен!
– Убери ствол, пузатая! – зашипел Олег Палыч, – на кой мне сдалась Сонька, когда есть ты?
– Пузатая? – задохнулась от возмущения Светлана и отвела автомат, – да я еще и полнеть не начала!
Булдаков взял супругу за руку и повел к биваку, по дороге громко сетуя на судьбу.
– Ясный мой свет, я не устаю поражаться вашей сестре. Правильно сказал Шерлок Холмс, что правило Штирлица в данном случае не действует.
– Не так быстро, – попросила запыхавшаяся Светлана, и он сбавил шаг, – я, мой дорогой, вроде как и не совсем дура: два высших образования имею; но порой я теряюсь в твоем словоблудии, как лошадь Пржевальского в музее боевой славы имени С.М. Буденного. Слова понятны, а смысл теряется. Как тебе это удается, хотела бы я знать? Тебе бы быть военным атташе в какой-нибудь маленькой кокосовой республике, желающей получить в МВФ кредит на сумму в полтора триллиона долларов.
Олег Палыч щелкнул супругу по упругому носу.
– А я, дитятко, и есть атташе. Только триллионов не требую. Нахрена они? – Светлана скосилась на него, – а насчет остального… У товарища Булдакова есть два железных правила: никогда не вступать в словесную перепалку с женщиной, но если хочешь, чтобы последнее слово осталось за тобой – скажи ей то, что она не в силах понять ввиду своей женской логики. Умная женщина никогда не признается, что не поняла ответа, задумается. И в этот благоприятный момент нужно вежливо приподнять шляпу и удалиться победителем.
Минуту они шли молча. Уже показался в просвете кустарника снимающийся лагерь, как жена не выдержала:
– Ладно! Пусть я буду дурой! Что ты имел ввиду?
– Второе. Если женщине непонятно, что сказал муж, то она любым способом это узнает.
– Какими?
– Да любыми! Подпоит, пригрозит, соблазнит, в конце концов, настучит в партком. Слушай сюда: Штирлиц сказал, что всегда запоминается последнее слово. А Шерлок Холмс утверждал, что поступки женщины не подвластны никаким законам.
– И что?
– Из всего моего объяснения ты запомнила лишь последнее слово: «пузатая», а остальные пропустила мимо ушей. Таким образом, ты уже не помнишь, из-за чего рассердилась на меня…
– Неправда! – горячо запротестовала Светлана, – я все помню! А о чем мы говорили?
– Вот видишь, – улыбнулся муж, – но как ни странно, ты совершенно успокоилась. Парадокс! Нет, все-таки правило Штирлица частично верно даже в такой неоднородной и непостоянной среде, как логика женщины!
– Ты, хороший мой, таки просто генератор идей! На этих твоих парадоксах можно докторскую по психологии защищать, а ты выдал на гора, и забыл.
Олег Палыч обнял ее.
– Солнышко, ты смогла бы жить с логиком?
– Нет, конечно, – ответила она, – с придурком куда веселее!
– Это не дорога виновата, это ты – шоферюга долбанный! – пыхтел рядом Мухин, – эта дорога, ясное дело, предназначена для лошадей, а не для твоего «Урала». Нужно было, голова твоя садовая, одно колесо по колее пускать, а второе – сбоку! А ты тропу меж колес пустил!
– И чего теперь делать? – спросил Витек, вытирая вспотевший лоб.
Ситуация была не из приятных. Машина Плятковского шла в авангарде. Увлекшись очередным бутербродом, он не придал значения тому, что дорога резко сузилась. В результате «Урал» сел на все шесть «костей». Слева и справа низинная местность не позволяла объехать: сунувшийся было туда БТР едва вылез.
– Попали мы, нечего сказать! – ругался Булдаков, – теперь что делать, зимовать, аки Амундсен? Что ни говори, а тактика двадцатого века – вещь стоящая. Пустили бы впереди БТР, он бы нас моментом вытащил! Дерьмовый я начальник, как говорил Суворов.
– Да не кори ты себя! – хмыкнула Светлана, – это ведь была идея Семиверстова.
– Точно, – поддакнул Мухин, – мы – мирная миссия, поэтому впереди должен идти «Урал» с дерьмом… Стоп! У нас же для подобных случаев на бамперах лебедка установлена!
– А за что ты, Иваныч, ею уцепишься? – иронично оскалился подполковник, – вокруг ни одного деревца, аж до самого поворота, а это метров сто будет… Там, правда, что-то растет – из-за тумана не видать…
– Что-то большое, – подтвердил Леонид Иванович, – но до него Бену Джонсону секунд десять бежать!
– Парни не дотолкают, – резонно заметил Булдаков, – рота бы вытянула, а взвод – ни в какую! Еще идеи есть, товарищ бойскаут?
– Это тебе не ногти красить! – смеялся Абрамович.
Солдаты спихивали в воду понтон и ругали местные виадуки, все как один, узкие и неспособные выдержать вес пятнадцатитонного «Урала». Переправа через Виселу не отняла много времени. Гораздо больше заняла распаковка и упаковка понтона, навеска на него двигателя, снятие оного и прочая техническая ерунда.
Неподалеку несколько польских шляхтичей наблюдали за форсированием реки необычным кортежем, но подойти не решились. Завершив переправу, «посольский поезд» отправился дальше на запад.
– Эх, ребята! По такой гадской дороге я, честно говоря, еду впервые! – говорил Витек Плятковский сидящим в кабине его «Урала» Саше Кимарину и Андрею Лазаренко.
– До автобанов еще лет шестьсот, – отозвался Кимарин, – а не то бы мы мигом!
– Сколько топлива лишнего вылетает в трубу! – горестно вздохнул Андрей, – «Урал» и так жрет сорок четыре литра на сотню, на по такой дорожке – все шестьдесят.
– Мужики, порежьте сала! – умоляющим тоном произнес Витек, лихо крутивший баранку, – у меня от ваших разговоров слюнки текут.
– Коллега, обратился к Андрею Кимарин, – привяжите этому обжоре слюнявчик! Держи, Виктор!
Он протянул водителю бутерброд с огромным ломтем свинины.
– Ты в Париже всех свиней перетрескаешь! Экий парадокс! Фамилия – польская, а сало лопает, как истинный хохол.
– Да не хохол я! – оправдывался Витек, но как увижу что-нибудь вкусное – сразу урчит в животе.
– Тоже мне вкуснятина – сало! – хмыкнул Лазаренко, – может майонезику подбавить для лучшей вкусовой гаммы?
– Майонезику себе в компот капнешь! – беззлобно отбрехивался Плятковский, – для гаммы.
Караван трясся по земле польской, оставляя за собой запах выхлопа и следы от колес. На протяжении всего длительного и непростого пути «из лохов во французы», так окрестил сей анабасис Булдаков, люди встречались крайне редко, так что ориентироваться приходилось по картам двадцатого века старушки Земли, оказавшихся весьма приблизительными в этой реальности. Старший прапорщик Мухин изобрел инструмент, с помощью которого, как он уверял, можно было делать привязку к картам, но вскоре выяснилось, что лучше всего этот прибор вскрывает консервы. Проведав о таком утрировании его военного опыта, Мухин орал из раскрытого окна в зимний лес протяжно и неистово. Он успокоился только получив в свои цепкие ручонки фляжку со спиртом.
– Леня! – окликнул его Булдаков на привале, – сколько в тебе лошадиных сил?
Мухин поскреб небритый подбородок, разгладил мешки под глазами, и глотнул из фляжки для создания некоторой паузы.
– Смотря для чего, – наконец изрек он, – если землю пахать, то лошади здесь – полный приоритет. А вот ежели водку трескать, то тут ни одно копытное за мной не угонится!
– А если с женщиной? – лукаво глянул на него Олег Палыч?
– Вы, товарищ подполковник, путаете символику с атрибутикой, – старший прапорщик высморкался и погладил чресла, – у меня с моим партнером договоренность: он не тягает меня по бабам, а я не околачиваю им груши. Каждому свое.
– Не понял, – признался Булдаков.
– Одному дано жрать водку, другому – ублажать дочерей Евы, а третьему – превращать воду в вино. А четвертый сидит в бочке, покуривает, пьет пивко, и в ответ на недоуменные взгляды сограждан выставляет самый главный американский палец и, при каждом восходе солнца провозглашает: Lecken sie mir Arsch!
– Упанишады? – осведомился полковник.
– Евангелие от Иуды Искариота, – ответил Мухин, снова высморкался и приложился к фляжке. Булдаков пытливо взглянул на него.
– Что-то я не пойму, Иваныч. Ты философ или алкоголик? – Мухин икнул.
– Все философы либо алкоголики, либо сумасшедшие. Чтобы не сойти с ума я потихоньку общаюсь с Бахусом.
– Удобная позиция, – одобрительно сказал Булдаков, – я, господин мыслитель, вообще-то, подошел посоветоваться. Сколько, по-твоему, нам еще жарить до Парижа? Уже десятый день трясемся.
– Еще суток пяток, – зевнул старший прапорщик и почесал ухо, – Европа – она не такая уж и маленькая, как на глобусах рисуют. Заметил: дороги стали лучше, мосты каменные появились. Я, Палыч, вздремну чуток. Когда появится Эйфелева башня, разбудите.
– Ишь ты, как тебя разобрало! – подумал подполковник и, молодецки гаркнув, отошел по нужде.
Лесное эхо уже привычно отозвалось матерщиной и заглохло через пару минут.
– Восьмое чудо света, – раздался над ухом его голос жены. Сделав вид будто рассматривает раскидистый платан, он обернулся. Передним стояла улыбающаяся Светлана.
– А это ты! – выдохнул он, – а я тут, понимаешь, на дерево загляделся! Чудное такое. Интересно, как называется?
– Которое? – невинно спросила жена, – которое поливал, или на которое засмотрелся?
– Мн-э… Оба!
– То, что дерево – платан, а то, которое другое – жимолость. Хотя оно и не дерево вовсе… А уж после подполковничьего душа и вовсе! – Олег Палыч открыл рот для оправдания, но она приложила палец к губам.
– Тс! Я все понимаю. Тебе иногда необходимо уединяться, дабы «отправлять естественные надобности», – подполковник ошарашено глянул на нее.
– Ну ты даешь, старушка! Проницательна, как Барбаросса, красива, как Клаудиа Шиффер, умна, как Альберт Эйнштейн и неуязвима, как Герберт Карл Фрам!
– Какой такой Герберт Карл?
– Ну, ты его знаешь под именем Вилли Брандта.
– Что-то тебя на Германию потянуло? – недоумевала Светлана.
– Мы ведь в Германии, либо приблизительно там, где у нас должна быть Германия? Так?
– Не путай порнографию с детскими комиксами, дружок. На этом месте у нас отроги Альп, а страна эта в наше время называлась Австрией. Где-то неподалеку родился Арни Шварц – величайший Терминатор всех времен и народов.
– Так бы и сказала! – буркнул подполковник, – я не географ. Я – внук тех, чьи копыта в сорок пятом будут топтать эту землю. Кстати, ты осведомлена, что на этой землице аборигены выращивают по четыреста центнеров с гектара картофеля и по восемьдесят – пшеницы?
– Пшеницы – вполне возможно, а вот насчет картофеля не уверена… Погоди-ка? То, что ты не географ – это и козе понятно, а вот откудова ты таких агрономических познаний нахватался? Это мы сейчас разъясним! Кайся, кобель! – Светлана приставила к мужниной генитальности ствол АКСУ, – к этой сучке, Худавой, таскался? Кайся, самец, а не отстрелю тебе сейчас одну звездочку нахрен!
– Убери ствол, пузатая! – зашипел Олег Палыч, – на кой мне сдалась Сонька, когда есть ты?
– Пузатая? – задохнулась от возмущения Светлана и отвела автомат, – да я еще и полнеть не начала!
Булдаков взял супругу за руку и повел к биваку, по дороге громко сетуя на судьбу.
– Ясный мой свет, я не устаю поражаться вашей сестре. Правильно сказал Шерлок Холмс, что правило Штирлица в данном случае не действует.
– Не так быстро, – попросила запыхавшаяся Светлана, и он сбавил шаг, – я, мой дорогой, вроде как и не совсем дура: два высших образования имею; но порой я теряюсь в твоем словоблудии, как лошадь Пржевальского в музее боевой славы имени С.М. Буденного. Слова понятны, а смысл теряется. Как тебе это удается, хотела бы я знать? Тебе бы быть военным атташе в какой-нибудь маленькой кокосовой республике, желающей получить в МВФ кредит на сумму в полтора триллиона долларов.
Олег Палыч щелкнул супругу по упругому носу.
– А я, дитятко, и есть атташе. Только триллионов не требую. Нахрена они? – Светлана скосилась на него, – а насчет остального… У товарища Булдакова есть два железных правила: никогда не вступать в словесную перепалку с женщиной, но если хочешь, чтобы последнее слово осталось за тобой – скажи ей то, что она не в силах понять ввиду своей женской логики. Умная женщина никогда не признается, что не поняла ответа, задумается. И в этот благоприятный момент нужно вежливо приподнять шляпу и удалиться победителем.
Минуту они шли молча. Уже показался в просвете кустарника снимающийся лагерь, как жена не выдержала:
– Ладно! Пусть я буду дурой! Что ты имел ввиду?
– Второе. Если женщине непонятно, что сказал муж, то она любым способом это узнает.
– Какими?
– Да любыми! Подпоит, пригрозит, соблазнит, в конце концов, настучит в партком. Слушай сюда: Штирлиц сказал, что всегда запоминается последнее слово. А Шерлок Холмс утверждал, что поступки женщины не подвластны никаким законам.
– И что?
– Из всего моего объяснения ты запомнила лишь последнее слово: «пузатая», а остальные пропустила мимо ушей. Таким образом, ты уже не помнишь, из-за чего рассердилась на меня…
– Неправда! – горячо запротестовала Светлана, – я все помню! А о чем мы говорили?
– Вот видишь, – улыбнулся муж, – но как ни странно, ты совершенно успокоилась. Парадокс! Нет, все-таки правило Штирлица частично верно даже в такой неоднородной и непостоянной среде, как логика женщины!
– Ты, хороший мой, таки просто генератор идей! На этих твоих парадоксах можно докторскую по психологии защищать, а ты выдал на гора, и забыл.
Олег Палыч обнял ее.
– Солнышко, ты смогла бы жить с логиком?
– Нет, конечно, – ответила она, – с придурком куда веселее!
* * *
– Растреклятая дорога! – матерился Витек Плятковский.– Это не дорога виновата, это ты – шоферюга долбанный! – пыхтел рядом Мухин, – эта дорога, ясное дело, предназначена для лошадей, а не для твоего «Урала». Нужно было, голова твоя садовая, одно колесо по колее пускать, а второе – сбоку! А ты тропу меж колес пустил!
– И чего теперь делать? – спросил Витек, вытирая вспотевший лоб.
Ситуация была не из приятных. Машина Плятковского шла в авангарде. Увлекшись очередным бутербродом, он не придал значения тому, что дорога резко сузилась. В результате «Урал» сел на все шесть «костей». Слева и справа низинная местность не позволяла объехать: сунувшийся было туда БТР едва вылез.
– Попали мы, нечего сказать! – ругался Булдаков, – теперь что делать, зимовать, аки Амундсен? Что ни говори, а тактика двадцатого века – вещь стоящая. Пустили бы впереди БТР, он бы нас моментом вытащил! Дерьмовый я начальник, как говорил Суворов.
– Да не кори ты себя! – хмыкнула Светлана, – это ведь была идея Семиверстова.
– Точно, – поддакнул Мухин, – мы – мирная миссия, поэтому впереди должен идти «Урал» с дерьмом… Стоп! У нас же для подобных случаев на бамперах лебедка установлена!
– А за что ты, Иваныч, ею уцепишься? – иронично оскалился подполковник, – вокруг ни одного деревца, аж до самого поворота, а это метров сто будет… Там, правда, что-то растет – из-за тумана не видать…
– Что-то большое, – подтвердил Леонид Иванович, – но до него Бену Джонсону секунд десять бежать!
– Парни не дотолкают, – резонно заметил Булдаков, – рота бы вытянула, а взвод – ни в какую! Еще идеи есть, товарищ бойскаут?