Берг Кэрол. Превращение

   — Пришли, — произнесла ведунья, сворачивая влево и переходя по узенькому мостику через ручей. Из окон большого дома лился приятный желтый свет, напоминая об уюте, дружелюбии и тепле. Быть Смотрителем означало отделить себя от остальных, полагаться только на себя и того, кто будет ждать тебя у Ворот. Остаться навсегда одиноким и погруженным в себя. Эти умения и привычки помогли мне сохранить мою жизнь и разум в бесконечном рабстве, но годы страданий не прошли бесследно. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким.
   — Входите, погрейтесь. — Она толкнула дверь и вступила в дом. Александр шагнул за ней. Я остановился на пороге и замер, тупо уставившись внутрь.
   Комната была довольно велика, дощатый пол застелен ткаными половиками в коричневатых и зеленых тонах, на стульях лежали подушки, темный сосновый стол был покрыт вышитой скатертью. Теплые цвета ранней осени царствовали кругом. Бросалось в глаза множество книг, бумаг, по углам стояли корзины с рукодельем, орехами и сосновыми шишками. На одном конце длинного стола я заметил три прибора. На другом стояла ступка с пестиком и возвышалась стопка небольших холщовых мешочков. Наверное, ведунья раскладывала сушеные травы, оставшиеся с прошлого сезона: пучки трав висели на стене, несколько связок лежало рядом со ступкой. В комнате пахло тимьяном, розмарином и жареным мясом. На стенах висели коврики, мастерски вышитые. На некоторых были простые изображения, только контуры, на других — объемные картины из жизни Эззарии.
   Хозяйка сняла плащ и повесила его на деревянный крючок рядом с дверью.
   — Входите же, — обратилась она ко мне. — Весна поздно приходит в эти края, а по ночам здесь всегда холодно.
   — Я не могу. — Мой ответ прозвучал глупо. — Я подожду на улице… или вернусь в тот дом. Я не могу… есть за одним столом с принцем. — Я нес чепуху, лишь бы не оставаться, лишь бы не входить внутрь. Как я могу остаться в плаще с капюшоном в такой комнате?
   — Войди, — мягко попросил меня Александр. — Мой слуга очень плохо переносит холод, — пояснил он женщине. — Если он останется в капюшоне, это очень оскорбит ваши традиции?
   — Он может оставаться как захочет. Подойди к огню, погрейся, — повернулась она ко мне. — Мне понадобилось три года, чтобы привыкнуть к холодам. Ты тоже с юга?
   — Да, — невнятно пробормотал я и шагнул внутрь. Она закрыла дверь и взяла у принца плащ, потом извинилась и вышла в дверь слева.
   — Ты должен с чего-то начать, — негромко сказал Александр. — Она не из твоих знакомых, так что с ней тебе будет легче. Может быть, они изменили свои правила.
   — Может быть, дерзийцы стали самым миролюбивым народом…
   — Ты же человек. Скажи им, что они не правы. Ты ведь сумел убедить меня в существовании таких вещей, о которых я и помыслить не мог.
   — Вы сами сказали нужное слово. Я раб, а не человек. Они не услышат меня, если я заговорю.
   Он не знал, что ответить.
   Хозяйка вернулась и начала накрывать на стол. Она принесла горячий хлеб, печеную на углях картошку, миску с сушеными фруктами, тарелку с тонко нарезанным мясом. Потом налила три стакана вина и пригласила нас к столу.
   Александр пошел к столу, но я схватил его за руку и кивнул в сторону расписного таза и кувшина, стоящих на маленьком столике возле камина. Он был несколько озадачен. Я показал ему, как следует вымыть руки, и подал небольшое льняное полотенце, лежавшее рядом с тазом. Женщина была приятно удивлена.
   — Ни слова о делах за едой, — сказала она, передавая Александру тарелку с мясом. Принц неловко ерзал на стуле, он привык, что его обслуживали за столом, и не знал, что делать с предложенной тарелкой.
   — Могу я помочь вам, мой господин? — Я взял тарелку с лежащей в ней вилкой и положил принцу мяса. Потом положил себе.
   Женщина не обратила внимания. Она умела не замечать неловкость других.
   — Расскажите мне, — обратилась она к принцу, когда мы начали есть, — что вы любите в жизни больше всего?
   Это был простой вопрос, но заданный серьезным тоном. Но не для поддержания разговора. Она действительно хотела знать, чтобы сравнить с тем, что она уже знала. Александр почувствовал это и задумался, прежде чем ответить. Если бы дело было в Кафарне, он сразу сказал бы что-нибудь ничего не значащее.
   — Лошадей, — ответил он наконец, потом весело рассмеялся: — Странно, правда? Я никогда не думал об этом. У меня в жизни было все, о чем только может мечтать человек, но больше всего я ценю возможность скакать на самой лучшей в мире лошади.
   — Лошади действительно чудесные создания, — отозвалась она, ее темные глаза смотрели на него с пристальным вниманием. — Такие умные, выносливые. Вы не сможете приручить лошадь, если будете недооценивать ее. Чтобы лошадь служила вам, вы должны убедить ее, что в самом деле достойны сидеть на ее спине.
   Она вовлекла его в беседу, которая продолжалась не меньше часа. Удивительно, что эта живущая отшельницей девочка так свободно разговаривала с блистательным принцем. Они говорили о лошадях и скачках, потом они коснулись пустынь, и Александр рассказал, как он любит горячие пески своей родины. Она же повествовала о травах и способах их применения, о погоде и деревьях. Она несколько раз старалась вовлечь и меня в их разговор, но я ограничивался короткими репликами.
   Вскоре обнаружилось, что я смотрю на нее, вместо того чтобы есть. Она раскраснелась, слушая Александра, который — необычное дело! — не утяжелял свою речь бранными словами. Он даже опустил ту часть истории о скачках, в которой затащил к себе в постель победительницу, прекрасную манганарскую девушку. Похоже, наша хозяйка получала истинное наслаждение от беседы.
   — Вы изумительный рассказчик, — обратилась она к Александру. Потом обернулась ко мне. — Но вы… я не припомню, чтобы мне стоило такого труда расположить к себе человека. Возможно, вы не находите удовольствия в разговорах.
   — Иногда гораздо приятнее слушать тех, кто действительно умеет говорить.
   Ее удивил мой ответ.
   — Тем не менее, у него не ощущается нехватки в словах, когда он отчитывает меня за какой-нибудь проступок, — буркнул принц негромко, ни к кому не обращаясь.
   — Правда? — В глазах ее горело любопытство. — Должно быть, вы любимый слуга, если принц слушает вас. Скорее друг, чем слуга.
   Александр густо покраснел.
   Я совсем не желал обсуждать эту тему.
   — Вы позволите мне помочь вам убрать со стола? После такого прекрасного ужина хозяйку следует освободить от возни с посудой.
   — Вы очень любезны. — Она поднялась со стула. Потом показала мне, куда отнести тарелки, и попросила принести воды для мытья.
   Я взял ведро и вышел за дверь на морозный воздух. Было ужасно жарко в тяжелом плаще, поскольку ведунья развела большой огонь, чтобы согреть меня как следует. Я нашел бочку и наполнил ведро. Наверное, на меня подействовал лес или же хотелось хоть как-то облегчить свои душевные муки, но, набирая воду, я произнес слова благодарности воде: «Сих вар де навор, каине анвир» — «Дар земли и небес, очисти нас».
   Развернувшись, чтобы войти в дом, я увидел, что она стоит за моей спиной. Молодая женщина взглянула и вздрогнула, словно я нес ведро, полное змей. Я проследил за ее взглядом. Опуская ведро в бочку, я закатал рукав, чтобы он не намок, и теперь был виден мой железный браслет.
   — Ты его раб, а не слуга.
   — Да.
   — Это он запретил тебе показывать лицо?
   Я хотел ответить ей утвердительно, чтобы отвлечь внимание от себя. Но она сразу бы распознала ложь, голос ее и без того уже звучал недружелюбно. А Александр нуждался в ее помощи.
   — Нет. Я сам. — Я опустил рукав. Слишком поздно. — Давайте войдем, на вас нет плаща.
   — Я вышла показать, где вода для мытья, но, похоже, это и так было известно тебе.
   — Хоффид рассказал о ваших традициях и показал такую же бочку за домом для гостей. Я подумал, что здесь все так же. — Я с трудом подбирал слова.
   Она медленно пошла к дому и остановилась у двери:
   — Еще он назвал тебе свое имя и рассказал, с какими словами мы обращаемся к воде?
   Она вошла, не дожидаясь моего ответа, и повернулась к принцу, сверкая глазами:
   — Я привела вас сюда, чтобы побольше узнать о том, кто несет в себе феднах. Я не могла поверить, что дерзийский принц может быть отмечен таким светом. Вы сказали, что вас направил сюда раб, и постарались убедить нас, что это был юноша, который, как мы знали, мог ошибиться. Вы солгали мне, но эта ложь была незначительна по сравнению с тем, что вы сообщили нам о заклятии и демонах. Однако эта ложь смущала меня. — Она поджала губы и покачала головой. — Я решила, что вам следует поговорить с кем-то другим, с кем-то, кто мудрее меня и сумеет распознать суть. Теперь же я обнаружила еще одну ложь, и, прежде чем мы пойдем дальше, я должна быть уверена в том, что вы не обманете меня больше.
   Она взглянула в лицо Александру, закрыла глаза, прижала сжатые в кулаки руки к груди и произнесла: «Лис на Катрин». Потом она сделала то же самое для меня. И стала ждать, не открывая глаз. Слушая.
   — Что она хочет? — прошептал принц. Я вздохнул, поняв, что выхода у меня нет. И ответил ему громко:
   — Она предлагает вам высший дар, мой господин. Свое имя, доверие и дружбу, это принято среди эззарийцев. Вы ее гость, если вы хотите ответить ей тем же, вы должны сделать так же.
   — Но я же уже называл свое имя. Ничего нового я ей не скажу.
   — Повторите его и мысленно поклянитесь, что вы никогда не используете ее имя, чтобы предать ее. Сделайте это сейчас, так, как я сказал, тогда она будет уверена в вас. Сделав это однажды, вы уже не сможете солгать ей.
   Он спросил, должен ли он повторить ее жест. Я кивнул. Он сжал кулаки, сложил руки на груди, закрыл глаза и произнес:
   — Меня зовут Александр Эниязар Айвонши Денискар.
   Настал мой черед. Она все еще не двигалась. Я снял капюшон, закрыл глаза и сжал кулаки до боли в суставах:
   — Лис на Сейонн. Прости меня.
   Не было нужды перечислять все, за что я просил прощения. Я принес в ее дом свою нечистоту, ел ее пищу, касался ее вещей, солгал ей. Не было никакого смысла каяться. Она не услышит меня. Когда я открыл глаза, Александр выглядел удивленным. Она скрылась за ведущей внутрь дома дверью. Мое сердце окаменело.
   — Я должен уйти, прежде чем она вернется.
   — Ты ошибаешься, — сказал принц. — Она смотрела на тебя без ненависти или отвращения. Ничего, о чем ты говорил.
   — Это шок. Изумление. Она не посмотрит на меня больше. Единственное, на что я надеюсь, что я не испортил все и они помогут вам. Я должен уйти.
   Александр покачал головой:
   — Это был не такой шок. Я думаю, тебе стоит остаться.
   За дверью послышались шаги, я был готов бежать.
   — Прошу вас, господин, я не могу остаться.
   — И куда ты собираешься идти, такой мальчишка как ты, невежественный, невнимательный, невосприимчивый и плохо подготовленный к своему исключительному дару… Вердон, сжалься над ним.
   В дверном проеме, опираясь на руку Катрин, стоял старик. Белые волосы обрамляли квадратное лицо с самым упрямым подбородком, какой я когда-либо видел. На нем были длинные красные одежды. Он сильно постарел, но глаза по-прежнему молодо блестели.
   — Мастер Галадон, — прошептал я, потом закрыл лицо руками, растопырив пальцы, словно мог укрыться за ними. Не хотелось, чтобы мой любимый учитель увидел, во что я превратился.
   — Это ты, мальчик? Подойди. — Катрин подвела его к стулу у камина.
   — Гэнад зи, — произнес я, отводя глаза.
   — Ты, как всегда, непослушен, но только я буду решать, чист ты или нет. Подойди.
   Я посмотрел на Катрин, словно прося помощи, но ее взгляд, полный любви, был устремлен на старика. Катрин. Внучка Галадона. Черноглазый бесенок, следивший за каждым шагом моего обучения. Она приносила мне воду и сласти, когда я был не в силах пошевелиться. Она сказала мне, что я прекрасный и сильный, после того как я три дня подряд не мог правильно выполнить ни одного задания. Ей было всего одиннадцать, когда меня схватили. Как эта прелестная молодая женщина может быть Катрин?
   Галадон указал на коврик возле камина:
   — Вот тут будет хорошо.
   Я опустился на колени перед ним, держа руки с растопыренными пальцами перед своим лицом:
   — Учитель, я счастлив снова видеть вас, но я должен уйти. Я больше не принадлежу вам.
   Его лицо изменили годы и пережитые горести, но его молодые глаза, полные жизни и теплоты, растопили мое замерзшее сердце. Он коснулся клейма на моем лице и браслетов на запястьях, потом взял мои руки в свои теплые морщинистые ладони:
   — Тьенох хавед, Сейонн. Васид дисиин.

Глава 23

 
   Мы обменялись с Галадоном только несколькими фразами. Я не хотел рассказывать ему о годах, проведенных мною в нечистом, развращенном месте, а он, со своей стороны, не собирался напоминать мне о том, что время и рассудочность уже излечили: о смерти моего отца и сестры, захвате Эззарии и переселении сюда, в дикое место, а также о том, что предназначенная мне судьбой женщина стала женой моего лучшего друга. Я намекнул было, что хотел бы узнать, все ли благополучно у Исанны, но он ничего не ответил.
   На самом деле никакие слова не могли сравниться с его приветствием. Оно согревало мне сердце, я хотел, чтобы эта мелодия звучала в ушах как можно дольше… Но я все-таки боялся, что наш закон окажется сильнее желаний Галадона.
   — Учитель, — произнес я, вынимая из его ладоней свои руки, — я должен уйти, прежде чем кто-нибудь увидит меня здесь. Простите, что я пришел.
   Он поднял мою голову, и я увидел бегущие по его лицу слезы. Ни один ученик никогда бы не подумал, что такой человек способен плакать.
   — Ты не совершил никакого преступления, только заставил слишком долго ждать своего возвращения.
   — Закон не изменился, — ответил я, зная, что он не станет возражать, как бы горячо мы оба ни желали того.
   — Что стоит тот закон, который обвиняет…
   — Прошу вас, мастер Галадон. Если вы можете оказать мне одну-единственную милость в память о прошлом, я умоляю вас выслушать историю принца и объяснить всем остальным, что это значит. Катрин рассказала вам о келидцах?
   Старик откинулся на спинку кресла и усмехнулся:
   — Я должен поверить россказням дерзийца? Презренному сосуду демона, считающему, что он может обладать другими человеческими существами? Того, кто сделал с тобой такое? — Он с гадливостью посмотрел на Александра, потом перевел горестный взгляд на меня.
   — Сейчас речь не обо мне. Вы должны поверить ему. Мы ошибались, Галадон. Все это годы мы считали, что Пророчество предупреждает нас о приходе дерзийцев. Мы думали, что у нас будет достаточно времени, чтобы подготовиться к борьбе с демонами. Но я убежден, что завоеватели с севера — это келидцы, а не дерзийцы. Я видел Гэ Кайаллета и то, как он заставляет других демонов сотрудничать между собой. А этот принц…. — Пока я говорил, мои смутные догадки внезапно окрепли, — учитель, он и есть Воин с Двумя Душами.
   — Этого не может быть! — Время ничего не смогло поделать с зычным голосом Галадона.
   Катрин тем временем водила Александра по комнате, показывая ему коврики на стенах. Принц внимательно слушал ее, сцепив руки за спиной. Они не обратили внимания на вопль Галадона.
   — Посмотрите внутрь него, учитель. — Сам я говорил почти шепотом. — Даже лишенный силы, я едва не ослеп от сияния феднаха. Даже если поглядеть на него теперь, после того как он провел жизнь в нечистом месте, видно, чем он может стать. Я понимаю, что в такое сложно поверить, но тем не менее это так ясно видно! Если у человека и может быть две души, то только у Александра.
   Но разрушить давнее убеждение Галадона было непросто.
   — Ты Воин из пророчества, Сейонн. Я знал это с тех пор, когда ты был еще мальчишкой. Мелидда распространялась вокруг тебя уже тогда, когда ты понятия не имел, что это такое. Дерзийцы пришли с севера, как и предсказывали Смотрители, Первая Битва была проиграна. Я знаю, что будет Вторая Битва, когда демоны покажут себя в полный рост, и ты должен быть готов к ней. Все мы должны быть готовы. Мы готовились, ждали, надеялись… Именно поэтому я знал, что ты жив, хотя многие думали иначе. Все эти годы я молил святого Вердона привести тебя обратно. Он не мог оставить нас без Воина. За эти годы я успел обмозговать многое: законы, предсказания, наши представления о силе и чистоте…
   — Учитель, меня провели через Обряды. У меня нет ничего…
   Он обратил на мои слова не больше внимания, чем обращает гора на зудящего комара.
   — Мой план готов, основы заложены, тайны тщательно оберегаются, ожидая тебя. Ожидая, когда ты вернешься и ступишь на путь, открывшийся перед тобой, когда ты был еще юн. Считаешь, что твоя сила умерла? Но я уверен, ты приобрел новую силу за годы страданий. Ты поймешь, что прошлое было лишь тенью твоей истинной славы.
   — Ах, учитель. — Я был бы рад и дальше слушать его, но слишком долго жил, осознавая истину. — Прошу вас, почитайте в душе принца и скажите мне, что вы видите.
   В этот момент Александр рассмеялся чему-то, Катрин засмеялась вместе с ним. Их молодые голоса звучали гимном молодости и красоте.
   — Сжалься, Вердон, — воскликнул Галадон. — Ты беспокоишься за него. Как такое возможно?
   — Посмотрите в него, учитель.
   Старик взглянул на меня так, словно я положил ему на колени гнилые потроха:
   — Катрин, приведи ко мне просителя.
   Если бы я все еще был студентом, я спрятался бы за ткань, услышав эти особые нотки в голосе Галадона. Александр ничего не понимал в ликаях.
 
   — Так о чем вы спорили? Я-то думал, что вы хотите, чтобы я тоже порадовался вашему славному воссоединению, а вместо этого старый коршун вывернул меня наизнанку и вытряс всю душу, так что я ощутил себя растертым плевком. А потом вы стали орать друг на друга.
   — Я не орал.
   — Ну, значит, он орал за двоих, а орал он на тебя.
   Мы с Александром шли через заснеженный лес обратно к реке. Катрин хотела проводить нас, но ее дедушка был совсем обессилен, и она осталась с ним. Галадону было сейчас не меньше восьмидесяти, и, хотя его упрямый дух отказывался признавать этот факт, тело знало лучше. Путь нам освещала полная луна — заблудиться мы не могли.
   Я очень хотел вернуться в отведенный нам домик, где мог бы посидеть в тишине и темноте и подумать. Мне необходимо было разобраться в том сумбуре, который произвел в моей голове разговор с Галадоном. Начал он с того, что заставил меня читать наизусть то, что я читал ему в десять лет: стих о кораблях, слова из песен, заговор для созревания плодов, второе пророчество Меддрина и еще несколько сотен отрывков, которые, казалось, давно выветрились у меня из головы. Я мучительно вспоминал строки, запинаясь на каждом слове, стараясь ни в чем не отказать тому, кто старался дать мне все. Это заняло немало времени. Я очень устал, но он не давал мне передохнуть. Еще он не давал мне ни секунды, чтобы я смог задать ему вопросы, на которые хотел бы получить ответы. Его план был готов, и он не считал необходимым посвящать меня в его детали.
   — Так о чем вы спорили?
   — Это все было связано с пророчеством, — ответил я, не дожидаясь, когда он в очередной раз задаст мне этот вопрос. — Много столетий назад наши Смотрители начали предупреждать о том, что придет раса воинов с севера, чтобы разрушить мир. Произойдет два сражения. Первое заставит людей погрузиться в пучину страха, и мир захлебнется в крови. Вторая Битва будет еще хуже, поскольку воины с севера объединятся с демонами. Единственной надеждой на спасение станет Воин с Двумя Душами, предназначенный судьбой вернуть свой народ к прежнему величию. Он вызовет на бой Гэ Кайаллета, Повелителя Демонов, и в их поединке решится судьба мира.
   — И вы верите во всю эту чепуху?
   — Мы видели, как с севера пришел народ воинов. Нехватки в страхе и крови тогда не было.
   Принц замер посреди освещенной луной дорожки:
   — Думаешь, ваше пророчество говорило о нашем приходе, о завоевании дерзийцев?
   — Все мы верим в это, — устало ответил я и пошел, мечтая скорее увидеть наш очаг и завернуться в теплые одеяла дома для гостей. Я видел огоньки под деревьями, горящие костры. Ветер доносил до меня смех и звуки голосов. Огоньков было много, я решил, что эззарийцев здесь даже больше, чем рассказывал Ллир.
   Принц догнал меня и снова остановил, взяв за локоть:
   — Но ты веришь во что-то еще, — ну как можно быть таким любопытным и настойчивым после утомительного дня?
   — Не обижайтесь на меня, мой господин. Но я думаю, что дерзийцы были скорее случайностью. Что бы там ни говорило пророчество, настоящая угроза — это келидцы. Это они завоеватели с севера, лишенные душ. Мы должны будем встретиться с ними лицом к лицу, а нас так мало — осталось трое Смотрителей, так сказал Галадон. Только трое. Двое из них — неопытные ученики, третий — Рис. Мой друг, который отчаянно сражался со знаниями, почти заканчивал курс пять раз, и, наконец, на шестой он прошел испытание. Я был когда-то одним из десяти лучших Смотрителей. А как справится со всем этим Рис? Мы думали, что у нас будет время, пока дерзийцы станут одним целым с демонами. Но оказалось, что келидцы уже слились с ними. Если есть на свете Воин с Двумя Душами, нам лучше найти его.
   — Звучит это как совершеннейший бред — две души. Если верить тебе, то у меня и с одной не все в порядке. А что думает по этому поводу Галадон? Он может избавить меня от заклятия? Он ничего не ответил, когда я спросил.
   — Он сказал мне, что это будет непросто. — Галадон сказал мне, что это просто невозможно, что изменения уже слишком серьезны. Попытки снять заклятие приведут к полному разрушению души Александра. И эти попытки могут привлечь внимание демонов, внимание, которого мы всячески избегаем. Галадон заявил, что его план, план, рассчитанный на меня, исключает всякий риск. И это был один из многих вопросов, по которым мы не смогли договориться. — Но этим займутся. Вас вылечат. Это возможно. Необходимо. Они увидят это.
   — Проклятье! Уж не собираешься ли ты убедить их, что я и есть этот самый Воин с Двумя Душами? Это и есть этот твой дурацкий феднах?
   — Я не знаю, что и думать. Я не могу думать. Сомневаюсь, что вообще хочу думать. — Я оттолкнул его руку, словно это уже не была рука, способная лишить меня жизни в любой миг. — Галадон думает совсем иначе, а переубедить старого упрямца было невозможно.
   — Ладно, что бы ты там ни думал, эззариец, не впутывай в свои мысли меня. Я не собираюсь прикидываться, что поверил во весь этот бред. Я скорее поверю в воина с того ковра, что показала мне женщина. Того, с крыльями, который сражается с чудовищем одним только ножом и зеркалом. С келидцами я расправлюсь, как только смогу держать меч…
   — Как все глупо, правда? — Я старался вытряхнуть все головы. — Не рассказывайте о том, что произошло, королеве, когда увидите ее утром. Ни слова о Галадоне и Катрин. Если кто-нибудь узнает, что я здесь и что я говорил с ними, их жизнь станет очень тяжелой. У нас очень суровые законы.
   Александр помотал головой:
   — А ты говоришь, что дерзийцы жестоки! Я не понимаю этого наказания. Не замечать человека. Как будто хорошей порки или повешения недостаточно.
   — Представьте себя на моем месте, господин, и поясните, какая порка довольно хороша и как помогает повешение.
   — Едва ли ты переубедишь меня.
   — Вы должны понять. Эззарийцы всю жизнь проводят в сражениях с демонами. Они должны быть уверены в том, что все пути, по которым демон может подобраться к ним, перекрыты. Никакой испорченности. У нас сохранились истории о том, как демон добирался до охотящегося на него, пользуясь испорченностью последнего. Эти истории ужасны. Возможно, мы перегнули палку. Не исключено, что наши попытки защитить себя обвили нас и душат. Я не знаю.
   Мы молча вышли из леса, приближаясь к невидимым барьерам, установленным на ночь Ткачихой. Хотя долина была скована морозом и укрыта снегами, в воздухе ощущалось приближение весны. Весенний запах был сильнее ночного холода. Он обещал тепло и зелень. Я глубоко вздохнул.
   — Кто этот старик, Сейонн? Я не предполагал, что кто-нибудь может так смутить тебя.
   Я засмеялся:
   — Как вы не догадались? Это же мой ликай!
   В тот самый момент, когда я произнес это слово, Александр споткнулся о скованный морозом корень. Он поскользнулся и поранил колено о камень.
   — Проклятье! — воскликнул он, прижимая перчатку к кровоточащему колену.
   Не знаю, было ли дело в его ране или в мысли о Дмитрии, или и в том, и в другом, но я с ужасом ощутил, как по моему телу разливается жар.
   — Атос благословенный! — Александр прижимал кулаки к вискам. — Только не теперь. — Он, пошатываясь, встал на ноги и шумно втянул в себя воздух.
   Я схватил его за руку и потянул за собой:
   — Скорее. Идем обратно под деревья. — Наверное, в глубине души я надеялся, что лес ослабит действие заклятия, но оказалось, что я сделал только хуже. Его тело билось в конвульсиях, он кричал. Исходящие от него волны жара заставили меня отпустить его руку и отступить от него. Он согнулся пополам и упал на колени, издавая ужасные стоны. Контуры его тела колебались, он извивался самым немыслимым образом, пока, наконец, человеческие черты не начали исчезать.