Берг Кэрол. Превращение

   — Мы вот-вот въедем в Авенхар. Леди Лидия передаст письмо, если только вы поймете, кому следует его отправить.
   — Лидия… — Александр провел рукой по лицу, вытирая пот. — Ее отец наиболее уважаемый стратег Двадцатки. Он имеет большое влияние. В Загаде. Влияние на отца. Кто-то говорил, что он очень ценит меня, недаром он решил выдать за меня свою дочь, едва она родилась. — Принц прищурился. — Но сделает ли она это? Между нами нет большой любви, если ты заметил.
   — Я считаю, что нет более надежного человека для подобного поручения.
   Мне необходимы были письменные принадлежности. У Хоффида была книга, в которую он записывал свои наблюдения над природой: записи о птицах и зверях, об их повадках, о погоде, о ландшафте, о движении звезд. Благодаря этим заметкам он получал более полное понимание происходящих в природе процессов. Их использовали другие, имеющие мелидду, для создания новых заклятий.
   Я вырвал из его книги несколько чистых листов, взял перо и чернила, а Александр продиктовал указания, адресованные военачальникам, о том, как можно подготовиться к серьезной войне за какие-то десять дней. Я сказал, что отправлюсь в Авенхар и передам письмо Лидии. Катрин и Хоффид яростно протестовали, когда я сел у костра и начал стричь волосы.
   — Пусть он сам несет свое письмо, — гневно обрушилась на меня Катрин, поглядывая на сидящего неподалеку Александра, закрывавшего лицо руками. — У тебя есть дела поважнее.
   — Он не в состоянии идти. Он в любой момент может начать превращаться, его могут убить, или он заблудится. Он прав насчет келидцев. Мы сражаемся с демонами, но в мире есть еще много другого зла, и за него мы тоже отвечаем.
   — Тогда пойдет Хоффид или я. Мы не можем рисковать твоей жизнью.
   Я надел вместо рубахи тунику раба и снял башмаки и штаны. Хотя ночь была довольно теплой, мне стало зябко.
   — Никто из вас никогда не был в дерзийском городе. Никто из вас не узнает мага из Гильдии. Если вас заметят, то могут схватить. Я вернусь через несколько часов.
   — По крайней мере, надень что-нибудь теплое…
   — Я должен выглядеть как раб. Сразу видно, что я эззариец. Если кто-нибудь решит проверить и увидит под одеждой клеймо и браслеты… Лучшая маскировка… выставить все напоказ.
   — Не понимаю, почему ты не позволил мне снять с тебя это, — негромко произнес Хоффид, глядя на мои запястья и лодыжки. Я тоже не понимал. Александр не смог бы мне помешать, да он и не стал бы. Но в эту ночь, когда на небе зажглись первые звезды, я вдруг понял, что меня удержало. У меня сложились весьма необычные отношения с Александром. Нечто превосходящее все клятвы, обязанности, привычки и приличия. Если принц снимет с меня браслеты, я не уйду от него. Но пока он сам не осознает это, я буду продолжать называть его хозяином, а себя — рабом.
   — Я сниму это, когда он скажет, — ответил я и побежал в сторону Авенхара. Ворота закроют в начале шестой стражи. У меня на все — три часа.

Глава 31

 
   С момента нашего бегства из Кафарны прошло менее четырех недель. Недостаточно, чтобы забылись бесконечные страхи, из которых состоит жизнь раба. С того самого мига, когда я оказался среди погонщиков, повозок, рабов и слуг каравана с мехами, приближающегося к воротам города, я ощутил, как вокруг меня поднимаются стены гроба Балтара.
   Глаза в землю. Робость в движениях. Руку на сбрую мула, чтобы они подумали, что ты из их каравана. Погонщик не поймет в темноте и суете. Стой слева от мула, чтобы скрыть следы на лице.
   Голос в моей голове звучал ровно и уверенно. Рука замерла, вцепившись в поводья. Но все внутри меня сжалось в комок, даже Ткачиха не смогла бы распутать такой тугой узел.
   Уже проходим через ворота. Я не обращал внимания на щелкающий за моей спиной бич. Ни один раб не станет обращать на это внимания. Я дождался, пока мы не свернули в узкий переулок, застроенный ремесленными мастерскими, стоящими на берегу реки Дайн, широкого быстрого потока, благодаря которому Авенхар сделался крупным торговым поселением. Потом я скользнул в темную улочку, которую образовывали рыбные лавки, сыромятни и скотобойни. Я старался не обращать внимания на доходящую до щиколоток босых ног грязь, вместо этого вспоминая инструкции Александра, как найти нужный мне дом лорда Дома Мараг, где жила леди Лидия.
   Дом располагался в южной части города, там воздух был свеж и напоен ароматами гор и реки, чьи воды были еще чисты, несмотря на все миазмы большого города.
   Я быстро миновал шумные улицы с богатыми лавками и тавернами. Никто не обращал внимания на обыкновенного раба. Меня остановили, только когда я вышел на широкие, застроенные элегантными домами улицы, где жила знать.
   — Относил меч Демиону, кузнецу, от моего хозяина, ваша милость, — ответил я стражнику, сидящему на коне, который заставил меня встать на колени, ткнув в меня древком копья.
   — Кто твой хозяин, раб?
   — Лорд Родья из Дома Фонтези. Он прибыл из Кафарны к своему кузену Польету. — Александр снабдил меня нужными именами. — Лорд Польет сказал моему хозяину, что Демион — лучший в Империи кузнец, и мой хозяин захотел сбалансировать свой меч и поставить на него новую гарду, чтобы…
   — Ладно. Хватит болтать. Возвращайся к своему хозяину. Мы не любим, когда рабы просто так шатаются по улицам.
   — Да, ваша милость.
   Он пнул меня сапогом, проезжая мимо. Я приказал себе не обращать внимания на такие вещи, и через четверть часа уже стоял у двери кухни Дома Мараг.
   — Мне приказано спросить Хаззира, — сказал я розовощекой прислужнице.
   — Хаззира?
   — Я должен поговорить с ним по срочному делу.
   — Срочному? — Она повторяла слова, как эхо в храме Галадона.
   — Очень срочному. — Я старался сохранять спокойствие. — Я должен передать ему письмо и вернуться к хозяину, прежде чем он станет выражать недовольство моим отсутствием. Пожалуйста, поспеши.
   — А, ладно, хорошо. — Она почесала затылок. — Я схожу за ним. Таких, как ты, в дом не пускают. — Она засопела и посмотрела на мои ноги, прежде чем закрыть дверь перед моим носом. Вряд ли она станет спешить. Я уселся на пороге и начал вспоминать двадцать шесть признаков, позволяющих Ловцу выявить демона и найти его жертву. Отвращение к воде… Непроизвольные кровотечения… Пристрастие к соли… Расширенные зрачки… Я дошел до двадцать первого, когда дверь открылась и худощавый человек с темной кудрявой бородой едва не наступил на меня.
   — Ой! — Он отступил назад, я встал и поклонился. — Я Хаззир. Кто спрашивал меня?
   — Я принес важное письмо от того, кто известен как «иностранец, друг госпожи». Мне сказали, что вы передадите его. — Темные умные глаза этого человека изучали мое лицо.
   — Именно так. Я должен передать подобное письмо по назначению.
   Я протянул ему бумагу:
   — Тот, кто послал его, подчеркивал особую его важность и необходимость соблюдения тайны.
   — Не беспокойся. Могу я сделать для тебя что-нибудь еще? Мне было велено оказывать всяческое содействие гонцу…
   — Благодарю вас, господин, нет. Единственное, что мне необходимо, — успешно выйти из города, прежде чем закроют ворота.
   — Увы, в этом я не могу тебе помочь. Все знают, что Дом Мараг не держит рабов. Если тебя будут провожать наши люди, это привлечет к тебе всеобщее внимание. А именно этого, как я понимаю, ты не хочешь.
   Я и не надеялся.
   — Что ж, тогда мне пора.
   — Только письмо?
   — Передайте еще, что «он взрослеет».
   Человек улыбнулся:
   — Я передам. Пусть рука Атоса защитит тебя, добрый вестник.
   Я поклонился и поспешил прочь тем же путем, которым пришел, пробираясь по темным сторонам улиц, пока не увидел перед собой городские ворота. Но тут из таверны вывалились несколько человек. Пятеро здоровых парней размахивали ножами, от них разило прокисшим пивом. Я оказался прямо в центре драки. Вокруг меня мелькали сжатые кулаки и блестящие лезвия. Я лишь надеялся, что и парни, и зрители, глазеющие на потасовку, были достаточно пьяны, чтобы не заметить, что рука, обезоружившая троих и переломавшая немало пальцев, принадлежала рабу. Я ткнул пальцами в налитые кровью глаза одного из пьяниц, выскочил из свалки и бросился в переулок…
   Пробираясь по улице между мастерских, я решил, что мне повезло. Теперь нужно было спрятаться за коновязью неподалеку от башен городских ворот. А потом выждать. Никто не выезжал из ворот. Только въезжали. Подошли шестеро воинов следующей стражи. Когда они сменятся, ворота запрут.
   В последние несколько минут в ворота ввалилась целая толпа частуйян. Частуйяне были кочевым племенем, торговавшим вьючными животными, потомками которых считали себя. Куда бы они ни ехали, всегда тащили с собой своих жен (три-четыре у каждого взрослого мужчины), детей, бабушек, дедушек и кузенов, шатры и повозки и, разумеется, свои стада. Им не нужны были прочные стены и крыша. Если они приходили на рынок, то тут же разбивали свои яркие шатры прямо посреди города.
   Суматоха, которую вызвал их приезд, показалась мне наиболее подходящим моментом. Я перебежал из своего укрытия и вмешался в галдящую толпу, оказавшись среди блеющего стада часту, щелкающих кнутами погонщиков, вереницы женщин и детей, нагруженных тяжелыми корзинами с их скарбом. Частуйяне никогда не обременяли поклажей своих животных, — в конце концов, те считались их старшими родичами. Они просто продавали их другим людям, тем, которые не были с ними в родстве, и могли поступать с животными по собственному усмотрению. Я проталкивался через толпу, делая все, чтобы не попасться никому на глаза и не позволить снова затащить меня в город вместе с людским потоком.
   Я уже был под массивной гранитной аркой ворот, когда мое везение кончилось. Аркан опустился на мою шею и отшвырнул обратно в толпу. Я делал все, чтобы не упасть и ослабить при этом петлю, не обращая внимания на сердитые голоса женщин, крики часту и пихающий меня в бок угол повозки. Но я не смог сопротивляться, меня протащили, полузадохнувшегося, через все стадо под повозками кочевников. Я обхватил голову руками и свернулся в клубок. Петля ослабла только тогда, когда я оказался стоящим под желтым светом шипящего факела.
   — Похоже, я поймал беглого, — раздался гнусный голос над моей головой. — Видел, как он крадется по переулкам, выжидая момент. Сейчас за беглых дают большую награду.
   Я судорожно глотнул воздух. Сейчас мне некогда было думать о возможных последствиях сопротивления. Я не мог позволить схватить себя. Ни в коем случае. В тот миг, когда кто-то пнул меня в бок, снова заставив хватать ртом воздух, я прошептал заклинание, рвущее веревки. Второй пинок пришелся в спину. Я размазал по правой половине лица вонючую грязь, чтобы скрыть королевское клеймо. Когда следующий удар башмака повалил меня на землю, веревка лопнула. Я вскочил на ноги, таща за собой бьющий меня башмак и его владельца.
   Вокруг меня стояли три ухмыляющихся стражника и какой-то бородатый человек, который не был воином. Все они были вооружены. Двоих я уложу. Возможно, троих. Но четвертый уже некстати, а если еще подоспеет и пятый…
   Я развернулся и выбил нож у бородатого, который попытался замахнуться им на меня. Услышав звон упавшего лезвия, я сломал нападавшему руку. Это меня воодушевило, ведь именно он накинул на меня петлю. Думать было нельзя. Я должен был двигаться, используя свои инстинкты, которые всегда срабатывают быстрее, чем мысль. Что ж, я так и поступил.
   Уворачиваясь от ножей и мечей и работая руками и ногами, я лихорадочно вспоминал заклинания. Мне приходили на ум только самые простые из тех, что я цитировал Катрин, но я заставил одного из нападавших упасть на колени и расстаться с содержимым его желудка и убедил еще одного, что к нему в штаны заползла змея. Если бы у меня в руках оказалось оружие одного из них, если бы им на помощь не кинулись еще трое, все было бы по-другому… Но я все-таки оказался лежащим лицом в грязи, с цепями, прикованными к моим браслетам, под ударами кулаков и ног озверевших стражников, убедивших меня в том, что гораздо приятнее иметь дело с демонами, чем с солдатами, которых только что выставили на посмешище перед лицом их товарищей.
   Рядом с городскими воротами всегда была тюрьма. Туда сажали контрабандистов, воров, пытавшихся обчистить путешественников, пойманных преступников, а иногда и зажиточных иностранцев, которые могли заплатить за себя выкуп. Беглые рабы были такой редкостью, что стражники не очень хорошо понимали, что со мной делать, они сочли только, что необходимо причинить мне что-нибудь особенно скверное. Поэтому пропустили сковывающие меня цепи над балкой под потолком и подтянули меня вверх так, что я стоял на полу, едва касаясь его пальцами ног. Остаток ночи они провели, можно сказать, выражая мне свое неудовольствие за их унижение. Я постарался заснуть, но их голоса все время напоминали о том, где я нахожусь. Эти мужланы получали немалое удовольствие, обсуждая, какую именно ногу судья предложит отсечь утром, потом они принесли тяжелую заляпанную кровью скамью и широкий топор, положив его так, чтобы он все время мозолил мне глаза. Позже, ближе к утру, я выбрал момент, когда все ушли, подтянулся на цепях и попробовал ногами проделать дыру в крыше, но старые дубовые балки оказались слишком прочными. Через некоторое время стражники вернулись и снова напомнили мне, что нескольким из них я сломал кости. Пришлось на время оставить свои попытки. Я должен был выйти отсюда, но не мог заставить цепи раствориться, по крайней мере в нынешнем своем состоянии, когда всех моих сил едва бы хватило, чтобы просто выйти из города. Мелидда помогала лишь несколько расширить рамки законов природы, а не отменить их вовсе. Я мог только изменить режим горения огня, заставив его стать сильнее или тише, но не мог заставить огонь появиться ниоткуда.
   Иметь дело с железом, не склонным загораться, было еще сложнее. К тому же любое, даже самое незначительное, проявление волшебства тут же наведет на мой след Гильдию Магов, и тогда со мной будет покончено. Даже потерять ступню лучше, чем потерять разум в гробу Балтара….
   Ночь длилась бесконечно. К концу второй стражи в дверь вместе с солдатами протиснулся какой-то толстяк. Он объявил, что судья придет через час.
   …Стражники потратят, как минимум, полминуты, чтобы снять цепи с балки и привязать меня к столу, на котором и состоится принятая для беглых рабов казнь. Полминуты мне хватит…
   Но когда грузный судья, раздраженный ранним пробуждением, пришел и произнес приговор, один из стражников, чью физиономию особенно густо покрывали синяки, нанес мне такой удар в живот, что я не заметил, как меня сняли с балки и перенесли на стол.
   — Больше не убежишь, — ухмыльнулся ударивший меня стражник, примериваясь топором к моим ногам. — Нет средства надежнее. Какую же лучше отрубить?
   — Кончайте с этим быстрее, — проворчал судья. — Я еще не завтракал. — Мои вялые попытки освободиться не привели ни к чему другому, кроме как к очередному удару кулаком. Я не мог найти слова, рвущие веревки, не мог создать иллюзию, сделать хоть что-нибудь подобное. Только лежал, как свинья под ножом мясника, и лишь немного боялся, что сейчас топор поднимется… сейчас топор опустится… не отдавая себе отчета, к каким последствиям это приведет.
   Неожиданно люди вокруг зашумели, но я не мог даже повернуть головы, чтобы узнать, в чем дело. Впрочем, мне было уже все равно.
   — Где этот червяк? Никто, кроме меня, не смеет наказывать моих рабов.
   Что-то в моей голове начало проясняться.
   — Рога Друйи, если вы испортили мою вещь, я вам руки вырву! Я отрежу ему ногу… обе ноги… и еще вырву его лживый язык. Но я сделаю это сам. — Что-то знакомое было в ругани этого незнакомца, появившегося в дверях тюрьмы, словно луч солнца среди туч.
   — Поставьте его на ноги, пока они у него есть. Чтобы через пять минут он был готов бежать за моей лошадью, или побежите вы.
   — Как ваше имя, господин? — спросил судья. — Оно необходимо мне для документов.
   — Вейни из Дома Мезраха. И запишите еще, что я не терплю, когда чиновники вмешиваются в мои дела.
   — Наши самые искренние извинения, господин. Самые искренние!..
   Вейни. Что за ерунда!
   Меня отвязали от стола, вытащили на улицу и прикрутили мои браслеты веревкой к седлу очень крупного жеребца. Я заметил засиявшую под солнцем рыжую прядь. Главное — не улыбаться, а не то кто-нибудь увидит. Я с трудом сдерживался.
   — Прочь с дороги. — Несколько стражников отскочило в сторону, когда высокий человек вскочил в седло.
   — Куда вы везете его, лорд… Вейни? — К нам подходили судья и бородатый, что поймал меня. У меня потемнело в глазах — в его голосе зазвучали какие-то новые ноты.
   — Вперед, вперед, вперед, — едва слышно пробормотал я.
   — Не ваше дело. Просто уберитесь с дороги.
   Я застонал, когда судья схватил меня за короткие волосы и повернул к себе мое лицо, счищая ногтем грязь со щеки.
   — Что это за знак? Ваше клеймо? У нас тут есть сведения о беглом рабе…
   Нет, нет. Мы не можем больше медлить. Судья отпустил меня, а я изо всех сил старался прийти в себя. Бурчанье у меня над головой давало понять, что всадник очень разозлился.
   — Что происходит, Лайвен? — Женский голос отвлек меня от попыток собраться. — Кто это привязан к лошади?
   — Моя госпожа! Вам не следует оставаться в таком гнусном месте. Это всего лишь беглый раб.
   Рядом с нами остановилась лошадь, на спине которой по-мужски сидела дерзийская женщина в темно-зеленом одеянии. Я задрал голову вверх и краем глаза увидел леди Лидию. Ее взгляд казался дуновением свежего весеннего ветра после долгой зимы, проведенной в затхлом помещении. Я снова начал соображать.
   — Мы собирались наказать его согласно закону, но лорд Вейни заявил, что это его собственность и что он сам накажет раба. Но я увидел на щеке этого раба следы, о которых нам сообщали…
   — Вейни?! — Похоже, леди лишилась дара речи.
   — Вы же помните меня, — произнес Александр, конечно, это был он, наклонясь в седле. — Мы встречались в Загаде.
   Лидия смотрела на Александра одну долгую секунду:
   — Конечно, я вас помню, лорд Вейни. Я должна была предположить, что вы замешаны в это дело. Я слышала, что ночью поймали раба, и хотела купить его. Пока его не успели покалечить.
   — Но ваш дом не держит рабов.
   — Вот именно.
   — Значит, он будет гораздо полезнее мне, чем вам. Позвольте мне пожелать вам всего хорошего и покинуть вас.
   Лидия заставила своего жеребца встать плечом к плечу с Мусой. Резким движением, заставившим всех присутствующих умолкнуть, она подняла руку и дала Александру пощечину.
   — Конечно, мой господин. У нас у всех полно дел этим утром. Мне тоже пора. Не смейте приносить ваши гнусные обычаи сюда, в Авенхар.
   — Моя госпожа. Я… с нетерпением буду ждать следующей встречи с вами. Возможно, она произойдет при более удачном стечении обстоятельств.
   Лидия развернула коня и направила его на судью:
   — Я хочу, чтобы они убрались из города немедленно. Мой отец не выносит лорда Вейни и не потерпит его здесь.
   — Да, госпожа. Как скажете.
   Александр потрепал Мусу по холке и проехал через ворота. А я потащился за ним, мечтая, чтобы принц или замедлил шаг Мусы, или пустил его вскачь, чтобы я мог упасть и просто потащиться за ними. Прохожие смеялись надо мной, плевали в меня или швырялись чем-нибудь. Иногда весьма тяжелым. Некоторые отворачивались из отвращения. К несчастью, за городом не было ни деревца, ни холмика, дорога никуда не сворачивала, и нас было прекрасно видно от городских ворот. Когда Муса наконец остановился у протекающего под ивами ручья, я доковылял до его бока и обрушился на землю бесформенной кучей.
   — Сейонн, вставай. — Я всего лишь мечтал отползти подальше от конских копыт. Я почувствовал несказанное облегчение, когда сняли цепи и привязывающую меня к седлу веревку, а могучая рука подняла меня на ноги. — Давай. Тут есть вода.
   Он помог мне нагнуться, и я едва не осушил неглубокий ручей, с трудом заставив себя остановиться.
   — Ты слишком быстро пьешь. Нужно делать маленькие глотки. — Принц стащил с меня окровавленные лохмотья, бывшие когда-то моей туникой, набрал в пригоршню воды и намочил тряпку. Очень по-эззариански. Потом он смыл с моего лица грязь и кровь.
   — Они потрудились над тобой не хуже, чем я когда-то.
   — Двенадцать, — сонно пробормотал я. — Их было двенадцать.
   — Да, неплохо. Я думал, что стою шестерых или, в лучшем случае, восьмерых. — Он поднял мой опустившийся на грудь подбородок. — Нет. Сейчас не время спать. Надо убедиться, что твоя голова нормально работает после всего произошедшего. — Он достал из сумки мои вещи и чашку, набрал в нее воды и дал мне, осматривая мои раны и натягивая на меня одежду.
   — Дурак, что пошел, — беззлобно заметил принц, ощупывая синяки на моем животе с такой силой, что из меня чуть не вышла обратно вся выпитая вода. — А я дурак, что разрешил тебе. Когда ты не вернулся, я понял… я понял… сразу точно понял, что произошло и что они собираются сделать с тобой. Боги, что за гнусный мир!
   Он на миг замер, дыхание его участилось, он отвернулся, чтобы я не видел, что делает с ним его заклятие. Потом он снова повернулся ко мне. Его холодные неловкие пальцы попытались натянуть на меня штаны.
   — Чего мне только не хватало, так ругани с прекрасной эззарианкой и ее приятелем. — Вспомнив о Катрин, он переключился на другое, за что мои синяки были ему весьма признательны. — Я правильно понял, что ты передал письмо Лидии? Именно это она пыталась сказать мне?
   Я кивнул.
   — Она была великолепна, правда?
   Я снова кивнул.
   — Никогда не думал, что она умеет так притворяться. У нее изумительно получилось. Какое у нее было лицо! Какое воодушевление!
   — Должно быть, вы имеете на нее особое влияние, раз она так поступила. — Я усмехнулся, а он принял мою усмешку за гримасу боли и возобновил свои манипуляции.
   — Благодарю, мой господин. Со мной все в порядке. — Я постарался как можно четче произнести эти слова, чтобы он поверил мне. — А как вы?
   — Мы с моим зверем по-прежнему делим одно тело на двоих, — ответил он, опираясь спиной на древесный ствол и отхлебывая из фляги вино. — Я борюсь, с переменным успехом, но рано или поздно зверь прикончит меня. Мой ликай никогда не говорил, как сражаются с такими сущностями.
   — Мы найдем…
   — Нет. Не надо больше. Катрин объяснила мне, что ты едва ли сможешь помочь, ты не сумеешь сразиться с этим демоном, пока не заставишь свою магию работать.
   — У нее не было права говорить это.
   — У нее было право, так же как и у меня было право слушать.
   — Мой господин…
   — Послушай меня, Сейонн. Не перебивай. — Он подался вперед, в его движении было столько силы, что он заставил бы замолчать кого угодно. — Я хочу, чтобы ты дал мне слово… слово эззарианского Смотрителя, что ты не позволишь мне разрушить Империю. Со всем хорошим, что в ней есть. Я знаю, что ты не видел этого, но Империя позволила тысячам людям жить в мире. Тысячи других при этом погибли. Но у нас есть честь и традиции, которые достойны сохранения, они будут полезны. Если б Дмитрий был жив, он рассказал бы тебе, как пытался объяснить это мне последние пятнадцать лет. Я не могу и не хочу допустить ее разрушения. Если меня схватят эти демоны или я обращусь в зверя и не вернусь, убей меня. А когда ты победишь и выгонишь демонов из королевства, расскажи все моему отцу.
   — Мой господин…
   — Поклянись, Сейонн. Поклянись, что я умру от руки воина, а не стану диким зверем и не останусь им. — Я заметил, как он сдерживает готового вырваться наружу шенгара. Невозможно было представить, сколько сил стоит ему подобное сопротивление.
   — Да, господин.
   Наверное, источник, из которого мы пили, был святым. Или один из удачных ударов стражников поставил все на свои места. Или помогло то, что теперь мы оба знали одну боль и одно отчаяние, но я вдруг ясно осознал то, что только ощущал все это время. И нашел слова, выражающие мои мысли:
   — Если бы мы могли сочетать вашу волю и мою силу, ни один демон не устоял бы перед нами. — Я бросился на траву, чувствуя, как слипаются веки и заплетается язык. — К несчастью, единственный путь для вас оказаться в том месте — позволить демону Каставана перейти в вас.
   Сон тяжело навалился на меня, превратив в ночь сияющее утро. Когда я уже почти совсем растворился в забвении, почувствовал, как принц закутывает меня в плащ и шепчет мне на ухо:
   — Я был бы счастлив сражаться вместе с тобой, Сейонн.
   Пробудился я уже после полудня. Рядом со мной в траве лежали сломанные стальные браслеты.

Глава 32

 
   — Как вы позволили ему уйти? — напустился я на Катрин и Хоффида, очнувшись от целебного сна. — Вы понимаете, что он задумал? Этот упрямец, этот глупец собирается отдать себя келидцам. — Я был вне себя от ярости, беспомощности и горя.
   — Он прав. Ты не мог ехать дальше в таком состоянии, — ответила Катрин, даже не делая попыток оправдаться. Это она заставила меня спать целый день, чтобы залечить мои раны. — А если бы мы позволили тебе ехать за ним, ты был бы не в состоянии сражаться. Твоя жизнь важнее, чем его. И я не собираюсь обсуждать это.
   — Александр ценнее нас всех, вместе взятых. Он изменит мир. Неужели никто, кроме меня, не видит этого?