Берг Кэрол. Превращение

 
   «Сир!
   Я принимаю ваши упреки, касающиеся моего решения понизить статус лорда Вейни. Это был безрассудный поступок, идущий вразрез с интересами Империи Дерзи и позорящий меня, вашего сына и наследника, и более того, вас, моего отца, и наших вассалов. Подобные последствия не входили, и не могли входить в мои планы. Причинить малейший вред, бросить хотя бы легкую тень на Ваше бесспорно славное правление или Вашу достойнейшую персону, сама мысль об этом столь кощунственна, что у меня отсох бы язык, попытайся я выразить ее вслух. Клянусь своей жизнью и честью, я не допущу впредь подобных проступков.
   Но что толкнуло меня на безрассудное действие? Вейни попытался сознательно и хитроумно нанести урон собственности своего принца. А это не что иное, как предательство. Попустительствовать подобному преступлению — значит способствовать будущим конфликтам или даже открытому восстанию. Наказанием за предательство служит смерть или обращение в рабство. Так учили меня вы, ваше величество. Не я, а Вейни единственный опозорил свою семью.
   Что до прочих обстоятельств, они только подтверждают мою правоту. Если семейство Вейни верные вассалы, обойденные милостью Императора, как они заявляют, то почему же лорд Сьерж позволяет себе шпионить за сыном Императора? На самом деле, это еще одно предательство, дополняющее первое. За него должно платить.
   Я писал кузену как частное лицо, и я не стану извиняться за свои слова.
   Я принял вашего келидского посла со всей вежливостью и выслушал от него ваши упреки. Самым обидным мне показалось то, что вы выбрали для этой миссии чужака. Осмелюсь заявить, что я по-прежнему против предложенного вами долгосрочного сотрудничества с келидцами. Они могут быть ценными союзниками и носителями культуры, достойной нашего уважения, но когда речь идет об управлении Империей, я хотел бы видеть во главе государства только вас, сир. И ни одного из тех иноземцев, что покупают мир ценой гибели своего короля.
   С величайшим почтением и глубоким смирением,
   Александр, принц Азахстана.»
 
   Шедевр. Я был в восторге от дипломатических талантов Александра и едва не высказал вслух свои комплименты. Напомнить о закованном в цепи короле келидцев, признаться в собственной глупости в таких гордых словах… Мне хотелось встать и зааплодировать ему. Наверное, он гораздо умнее, чем показался мне с первого взгляда. Возможно, он вынес из происшедшего необходимый урок.
   Я стряхнул песок с бумаги и приготовил воск для печати. Александр так сильно прижал кольцо к письму, что выдавил им почти весь воск.
   Пока я прибирал стол, сметая в том числе и осыпавшиеся с меня маслянистые осколки лампы, Александр говорил со слугой за дверью. Мгновенье спустя появился его дядя Дмитрий. Войдя, он официально поклонился и выразил удивление, что его так скоро позвали снова.
   — У меня к тебе поручение, дядя.
   — Что такое?
   — Я хочу, чтобы ты передал мой ответ отцу.
   — Ты смеешься?!
   — Нисколько. Я никому больше не могу доверять, отправляя свою почту. Но ты не посмеешь доставить письмо со сломанной печатью самому Императору, будь он твой брат или нет. Ты единственный, кому я доверяю, значит, тебе придется это сделать, — он впихнул письмо в грубую лапу дядюшки.
   Дерзийский воин был в ярости:
   — Ты, юный идиот…
   — Не перечь мне, дядя. Сегодня не подходящий для этого день. Я хочу, чтобы ты отправился не позже, чем через час.
   Дмитрий снова поклонился:
   — Мой господин, — он вышел из комнаты. Не хотел бы я сейчас оказаться на месте какого-нибудь из его рабов.
   Принц не препятствовал моей уборке, даже когда я, прибрав на столе, приблизился к той подушке, откинувшись на которую сидел он сам. Он снова не отрываясь глядел в окно и барабанил по ноге.
   Появившийся затем человек был так пухл, что его золотые штаны и куртка едва не расходились по швам. Человека, склонного к морской болезни, могло бы затошнить от перекатывающихся под золотистым атласом волн плоти. Жидкая косица невероятного рыжего цвета украшала сбоку розовый шар головы, хотя было очевидно, что этот воин не садился на коня уже целую вечность. К моему изумлению, он поклонился принцу с грацией стройного юноши.
   — Ваше высочество, да снизойдет на вас благостное дыхание Атоса в этот славный день! Скажите, как мои жалкие способности могут пригодиться моему великодушному господину? — Речь его была пышна как он сам.
   — Сегодня вечером у нас будут особые гости. Я хочу, чтобы каждого из этих почтенных господ Дома Мезраха лично пригласил мой главный управляющий. Сам.
   Цветущая физиономия несколько поблекла:
   — Я сам…
   — Да, ты сам, Фендуляр, сам. Этих господ будет человек девятнадцать. Ты заверишь каждого из них в моем расположении, передашь мои самые теплые пожелания, выразишь мое искреннее уважение к ним, мое желание дружить с ними, разделять все их горести, приобщаться их мудрости… Сам придумаешь, как польстить каждому из них. Ты в этом деле мастер.
   Толстяк снова поклонился:
   — Ваше высочество, это слишком великодушно…
   — Скажешь им, что я прошу их прибыть как можно быстрее, чтобы представить их Императорскому эмиссару, келидцу Корелию. Они должны быть в моей приемной не позже чем через четыре часа, считая от следующего удара часов.
   — Четыре…
   — Ты поплатишься жизнью, Фендуляр, если хоть один из этих господ не прибудет. При этом я не хочу собирать их силой. Они должны прийти добровольно, не зависимо от того, что они на самом деле думают о моем отношении к ним. Ты понял?
   — Конечно, мой господин, — здоровый румянец окончательно сошел с его лица, он даже несколько скукожился под своими одеждами, как зеленый листок, опаленный горячим дыханием кузнечного горна.
   — Что тебя так беспокоит, Фендуляр? Ты понимаешь этих северян как никто другой в Империи. Ты знаешь слова, с которыми следует обращаться к ним.
   Еще поклон.
   — Все будет сделано, как вы велите, ваше высочество. Я горжусь оказанным мне доверием.
   — Прекрасно. А поскольку этих господ могут охватить дурные предчувствия, ведь ходят слухи, что они не в чести у меня, ты приготовишь подходящие подарки, приветственные сувениры, чтобы настроить их на приезд. Миленькие подарочки. А как только они прибудут, мы удивим их, пригласив за мой собственный стол на обед в честь моего келидского гостя. Ты распорядишься на этот счет.
   — Разумеется, ваше высочество, — толстяк отвечал сдержанно, словно данное ему задание превышало все мыслимые возможности.
   — А теперь ступай, Фендуляр. И поспеши!
   — Ваше высочество, — еще один поклон, уже не такой подобострастный, и управляющий направился к двери.
   — Да, еще одно, — задержал его принц.
   — Да, мой господин?
   — Не приглашай Сьержа, зятя лорда Вейни. Его я приглашу сам.
   Фендуляр отправился выполнять приказы, а на его место явился высокий и тощий дерзийский воин, одетый в опрятную имперскую форму зеленого цвета. Его физиономия походила на яйцо, заостренная сверху она расширялась к челюстям. Принц милостиво принял его быстрый поклон.
   — Ты ведь ценишь твое назначение на должность капитана дворцовой стражи и то доверие, которое я оказываю тебе, Микаэль?
   — Моя жизнь — ваша жизнь, вы знаете это, ваше высочество. С того самого времени, когда вам было всего пятнадцать, и вы спасли…
   — Ты часто говорил мне, что без колебаний выполнишь любой мой приказ, все, что я попрошу. Ради чести твоего Императора и твоего Принца. Это все еще так?
   — Я скорее брошусь на собственный меч, чем ослушаюсь вас, мой господин.
   — Следуй моим инструкциям буквально. Ты возьмешь хорошо вооруженных людей, столько сколько нужно. Ровно через четыре часа, считая от следующего удара часов, ты арестуешь одного из моих людей, Сьержа из Дома Мезраха, прямо у него дома. По обвинению в предательстве. Пусть его сразу доставят на главную площадь Кафарны и повесят. Без обсуждений, без объявлений, не сообщая его семье. И без малейшего промедления. Это ясно?
   — Да, мой господин, — к чести капитана надо сказать, что голос его не дрогнул, несмотря на залившую его лицо бледность. — Полагаю, что никто не должен знать об этом даже во дворце, пока дело не будет сделано.
   — Ты как всегда ловишь на лету, Микаэль. В то время как ты будешь арестовывать Сьержа, пошли двух лучших своих офицеров к нашему келидскому гостю, Корелию, просить его от моего имени присутствовать на важном событии. Пусть его доставят на площадь, где я буду его ждать. Я хочу, чтобы он посмотрел на казнь вместе со мной, прежде чем я приглашу его на обед.
   — Все будет так, как вы пожелаете, мой господин. Не удвоить ли караулы на эту ночь? У Дома Мезраха большие силы, у них на службе не меньше пяти убийц.
   — Нет. Никаких удвоенных караулов. Мы не опасаемся старинного почитаемого семейства, которое уже так долго и верно служит Императору. Дай это понять всем в доме Сьержа, своим людям и всякому, кто спросит. Я обвиняю в предательстве только двоих из клана: Вейни и Сьержа. Больше никого. Даже их жены и дети не должны будут расплачиваться за содеянное ими.
   — Да, господин. Через четыре часа, считая от следующего часа.
   — Да помогут тебе боги, Микаэль.
   — Вы жрец Атоса, мой господин, его мудрость направляет вашу руку.
   Воин поклонился и вышел. Я искренне хотел бы поверить в бога, неважно, в дерзийского бога солнца или в любого другого, лишь бы верить в то, что он, или она, действительно интересуются устроенным Александром заговором. Либо принц был непревзойденным стратегом, либо самым большим тупицей, когда-либо носившим корону. Я подозревал второе. Мне казалось, что он готов затеять междоусобную войну из-за испорченной физиономии раба ценой в двадцать зенаров.
   Когда воин вышел, я поспешил покончить с уборкой, приостановленной последними событиями, свидетелем которых я стал.
   — Как тебя зовут, раб?
   Я надеялся, что он не вспомнит об этом. Напрасно надеялся. Это была наивысшая степень порабощения, когда тебя вынуждают сообщить о себе самое личное, самое сокровенное. И это делает человек, который не хочет от тебя ни дружбы, ни родства, ни сочувствия, некто, не имеющий ни малейшего понятия о силе имен, об их опасном влиянии на душу человека.
   — Сейонн, мой господин, — ни одно вторжение в душу или тело не могло сравниться по грубости с этим, разве что только их обряды, лишившие нас силы эззарийцев.
   — Ты счастливчик, Сейонн.
   Я замер с полными руками фарфора и перьев, стараясь поджать только что порезанную о кусок стекла ногу так, чтобы кровь не капала на ковер. Я опустил глаза, пытаясь сдержать готовый зазвучать истерический смех.
   — Когда я узнал, что содержание моего письма дошло до ушей келидцев, а потом и до моего отца, я решил, что это ты. Смерть, которую я придумал тебе, была не простой.
   Я судорожно сглотнул.
   — Но Дурган и его люди заверили меня, что ты был надежно заперт с того самого момента, как написал письмо, более того, получилось, что из всех жителей города ты единственный вне подозрений. Забавно, не правда ли?
   — Как скажете, мой господин, — я уже много лет знал, что я счастливчик.
   — Я слышал, что вы, эззарийцы, можете видеть будущее. Это так?
   — Если бы мы могли видеть будущее, мой господин, как мы могли бы попасть в столь жалкое положение?
   — Я задал тебе вопрос. Ты не ответил, — нет, он не был тупицей.
   — Никто не может видеть будущее, ваше высочество.
   — Жаль.
   Александр велел мне принести вина и позвать других рабов прибрать в комнате, а также передать его личным рабам приказ вымыть и одеть его. Когда я выполнил все его поручения и налил ему вина, он отправил меня обратно в дом для рабов. Я должен был вымыться и явиться на кухню для обучения, чтобы уметь прислуживать за столом принца. Прислуживать в этот же вечер.

Глава 4

 
   Уже четыреста лет Летний дворец дерзийских Императоров был самой высокой точкой туманной долины реки Гойян. Он был построен на месте древней крепости, защищавшей горные дороги от нашествия диких орд с севера. Дворец строили и перестраивали все предки Александра. Чем дальше на север простирались границы Империи, тем более пышной и не пригодной к военным действиям становилась постройка. К тому времени, как я попал во дворец, его расползшиеся во все стороны стены охватывали около девяноста гектаров земель, на которых стояли флигели и мастерские, были разбиты садики, построены казармы и оружейные, конюшни и кладовые. Сам город Кафарна был едва ли больше дворца.
   Самые новые части дворца отличались большими окнами и высокими потолками, вычурными колоннами и арками, покрытыми тонким орнаментом, их великолепная отделка плохо сочеталась с суровым горным пейзажем. Шесть недель в году напоенные имперскими ароматами теплые воздушные потоки гуляли под сводами дворца, а сады поставляли океаны цветов. Все же остальное время в огромных окнах заброшенных комнат свистел ледяной ветер. Всю долгую зиму все двери и окна были занавешены толстыми коврами, превращающими день в ночь для обитателей дворца. Бесконечные обозы с дровами тянулись из густых горных лесов для поддержания огня в каминах. Но и тогда тепло поднималось вверх, зависая под потолком, а сами комнаты и их обитатели, особенно легко одетые рабы, так и тряслись от холода.
   С того момента, как принц решил использовать мои умения, этот дворец превратился для меня в целую вселенную. Рабы редко попадали за пределы выстроенного специально для них помещения. Нас приковывали на ночь, а днем следили за каждым нашим шагом. Поэтому дворец на самом деле стал для меня огромным миром, в котором встречались интересные люди и происходили интересные события.
   Зерун, тот раб, которому поручили ознакомить меня с правилами, принятыми за дворцовым столом, был уверен, что произошла ужасная ошибка.
   — Эззариец, клейменный беглый раб, будет прислуживать за столом принцу и его гостям? Невероятно. Его высочество уж точно не похвалит нас за такое, он не допустит к себе раба с такой физиономией. У тебя даже фензеев нет, — он задрал мою тунику и уставился на мои шрамы. — Я так и думал… Беглый варвар. Невероятно. Какое ужасное недоразумение.
   Ему трижды подтвердили приказ принца, прежде чем он рискнул поверить. Вся проблема была в том, что он был базранийцем, а это означало, что он ставит себя гораздо выше уровня обычного раба. Базранийцы были поклоняющимся лошадям народом пустыни. Они имели несчастие пятьдесят лет тому назад случайно убить принца Дерзийской Империи, когда пытались свергнуть своего собственного тирана. Несмотря на культурные и кровные связи, а так же на военное союзничество с Базранией в течение трехсот лет, дерзийцы не пощадили ни одного города, ни одной деревни базранийцев. Они убили или обратили в рабство всех мужчин, женщин и детей этой страны. И теперь базранийцы верили, что они неотъемлемая часть каждого дома в Дерзи, и заботились о сохранении дерзийских традиций больше самих дерзийцев.
   — Застольные традиции дерзийцев весьма благородны и необычны. Ну откуда тебе знать, как именно следует подавать их деликатесы? Что ты понимаешь о ритуале омовения рук или в том, как наливать…
   — Зерун, я служил в четырех дворянских семействах Дерзи, и дольше всего одному барону из Дома Горуш, который славится своей особой приверженностью к традициям. Я знаю, как класть мясо на лепешку. Я знаю, как следует стоять за подушкой гостя, как обслуживать его не касаясь руками. Я умею наливать назрил через ломтик лимона и не уронить при этом лимон в чай. Я прекрасно знаю, что гостю возбраняется предлагать мясо, сыр или яйца, если его нож лежит поперек тарелки. Ты только скажи мне, чем стол принца отличается от прочих столов в знатных домах. Ведь если я ошибусь, от последствий пострадаем мы оба.
   Это вроде бы убедило его, хотя он всячески подчеркивал свое отношение ко мне, стараясь не дотрагиваться до меня в разговоре, и всем своим видом давая понять проходящим мимо рабам, что я низший из низших и не заслуживаю доверия. Я уже понял, что не будет никакой разницы, останусь ли я жить, заключенный в подвале дома для рабов, или стану спать прикованный вместе со всеми. Доверие в мире рабов вещь крайне хрупкая, восстановить его почти невозможно, потерявший его становится изгоем. Я не винил их. Я и сам потерял доверие к кому-либо много лет назад. А Зерун оказался хорошим учителем. К тому моменту, как рабыни застелили низкие столики узорчатыми скатертями и расставили на них золотые тарелки, принесли кувшины с вином и разложили ряды только что ароматизированных подушек, я уже знал все особенные привычки принца.
   О заговоре, устроенном Александром, я не думал. Когда пробил тот самый час, что он назначил для начала действий, я был озабочен лишь тем, чтобы донести до его стола поднос, уставленный двадцатью одной мисочкой подогретой ароматической воды. В одной из гостиных были поставлены три стола. Стол принца, накрытый на двадцать одну персону, стоял на небольшом помосте. Похоже было, что принц пригласил в свидетели расправы человек шестьдесят-семьдесят, приблизительно на такое количество гостей были накрыты остальные два стола. Холодный ветер волновал пламя свечей, слуга закладывал дрова в огромный камин в углу комнаты за помостом. Тот, кто будет сидеть на левом конце стола, поджарится, тот, кто сядет справа, заледенеет.
   Минут через пятнадцать после назначенного времени разодетые и украшенные драгоценными камнями дерзийские мужчины и женщины начали заполнять комнату, ссорясь друг с другом из-за мест за двумя нижними столами.
   В доме барона развлечения были не приняты, то же самое было и в доме моего предыдущего хозяина, более чем неудачливого торговца, который просто не мог позволить себе приемов. Так что прошло около пяти лет с тех пор, как я в последний раз видел такое большое общество. Оно смущало меня, и я старался отвлечься, слушая обрывки разговоров и надеясь узнать что-нибудь о Доме Мезраха. Несомненно, уже должны были просочиться слухи о казни одного из членов семейства или о странном приглашении принца, посланном лордам Мезраха. Однако я не слышал ничего, кроме догадок о том, кого посадят за верхний стол, какой даме оказывает предпочтение принц в этом месяце и когда он займется, наконец, организацией зимнего Дар Хегеда, собирающего всю дерзийскую знать, собственно, именно ради этого Александр и приехал в Кафарну.
   Я недоумевал, неужели Александр собирается прямо здесь перебить восемнадцать дворян? Он был не настолько глуп, хотя его собственный отец уже не раз проделывал подобное в прежние годы. Брать заложников тоже было одной из излюбленных тактик дерзийцев, но это едва ли могло получиться. Его гости не будут столь наивны, чтобы не взять с собой во дворец оружие, и если Александр попробует надавить на них, они пустят его в ход. Разве что… Я посмотрел на изящно убранный главный стол, предназначенный для двадцати одного человека. Дерзийцы свято чтут традиции гостеприимства, доставшиеся им от их далеких предков, жителей пустыни. Для тех главным достоянием была вода, лишить других воды считалось низостью, поступком не достойным настоящего воина. Бывали дни, когда злейшие враги мирно делили один колодец, мечтая назавтра прикончить друг друга на поле боя. Гостеприимство…
   Массивные створки дверей за помостом распахнулись, и одетые в меха люди, с повязанными на голове кусками оранжевого с белым шелка — традиционный шарф Дома Мезраха — начали входить в комнату и рассаживаться за главным столом. Их подозрительность рассеивалась при виде стола, других гостей и верениц рабынь, вносящих все новые и новые блюда. Они не знали. Эти могучие, не ведающие сострадания воины понятия не имели, что один из их клана болтается, окоченевший, на главной площади Кафарны, казненный менее чем через час после того, как улыбающийся рыжеволосый принц почтил каждого из них своим особым вниманием, приведя лично в эту залу. Если они станут пить только воду, предательства не совершится, но в тот момент, когда они выпьют вина или попробуют мяса со стола принца, они станут его дорогими гостями, и тогда все распри и преступления будут забыты и прощены… знают они о них или нет. Они не смогут отомстить за смерть собрата, не нарушив тысячелетних традиций дерзийцев, ведь они ели со стола принца уже после свершения казни.
   Ошеломленный бесстыдством принца и степенью риска, которому он подвергал себя, я занял свое место за спинами гостей и принялся помогать им взбивать подушки, снимать с них мечи, башмаки и плащи, пока, наконец, все гости не смогли удобно устроиться, настолько, насколько это было возможно в покоях Александра. Дальше всех от принца сидел мрачный лорд Барах, отец Вейни, его седая коса спадала на обнаженное плечо. Он был единственным старейшиной из присутствовавших здесь представителей Дома Мезраха.
   Однако настало время сосредоточиться на другом. Дерзийская знать славилась привычками отрезать рабам пальцы или совать их руки в крутой кипяток, если рабы вдруг что-нибудь роняли, проливали или неверно подавали блюда. Я осторожно наполнил вином хрустальные кубки и разрезал плоские горячие лепешки, начиненные травами, затем предложил гостям блюдо с сочными кусочками жареного ягненка и особо приготовленной свининой с румяной корочкой. Затем всем желающим следовало положить на тарелки нарезанные ломтиками или очищенные фрукты, соленые яйца, засахаренные финики и крошечных соленых рыбок. Потом я разливал назрил, горький чай. Потом снова вино. Урок Зеруна и наставления учителей прошлых лет звучали в моей голове, полный набор знаний, необходимых рабу.
   Всегда стой на коленях сразу за спиной у гостя. Не смей касаться гостя. Сперва обслуживай принца. Если он укажет на блюдо или кивнет головой, имей в виду, что жест может быть едва заметен, дай сперва попробовать блюдо тощему рабу, что сидит за его спиной, и только потом положи кушанье принцу. Не дыши, когда прислуживаешь принцу, твое дыхание может испортить ему аппетит. Следи, чтобы на блюдах все время было достаточно мяса, иначе принц разгневается. Следи, чтобы у всех был налит назрил, его отсутствие считается дурным знаком. Седой господин положил нож поперек тарелки. Это значит, что он соблюдает ифрейл, очистительный пост. Ни в коем случае не предлагай ему мяса, сыра или яиц, никакой животной пищи. Никакого вина. Только чай и фрукты. После того, как принц закончил трапезу, никому из гостей больше ничего не предлагать. Омовение рук совершается перед…
   Когда они узнают? Когда они поймут, как ловко их провели? Что они сделают? Когда до них дойдет, почему на одной из подушек никто не сидит? Шестьдесят свидетелей того, что они разделили трапезу принца — это слишком много. С ними нельзя не считаться. Сам лорд Барах ел и пил за столом принца.
   — А что, найдется ли в доме принца мед или бренди? — Спросил худой, одетый в темно-вишневые шелка человек, сидящий слева от принца. — В такой холод я люблю согреться чем-нибудь послаще.
   — Да, господин, — быстро отозвался я и мигом принес с буфета сузейнского бренди, сладкого и обжигающего. Я опустился на колени за спиной гостя и налил немного бренди в его кубок.
   — Я принесу мед, если этот напиток вам не понравится.
   Он посмотрел бокал на свет.
   — Прекрасный выбор, — и я наполнил его кубок янтарной жидкостью. Он завернулся в отделанный мехом плащ. — Никто не спутает Летний дворец Дерзи с Зимним дворцом. Перепутаны названия, — он говорил с едва заметным акцентом.
   Я бросил взгляд на его лицо. Это, должно быть, был келидец. Как же я раньше не заметил его? Почти белые коротко остриженные волосы. Гладкая бледная кожа, совершенно не похожая на грубую красноватую кожу дерзийцев или на мою собственную смугло-золотистую кожу. Приятное узкое лицо. Лишенное возраста. Улыбающееся. Я утолял свое праздное любопытство, разглядывая его, и тут его глаза встретились с моими… Его глаза, ледяные голубые глаза, ясные как утреннее небо в горах. Эти глаза показались мне самым страшным из того, что видел за шестнадцать лет, страшнее всех ночных кошмаров, страшнее всех самых ужасных событий моей юности, никогда раньше я не встречал подобного взгляда таким беззащитным. Я точно выполнил правило не дышать, обслуживая гостя. Я просто не мог дышать. И я опустил голову, разом нарушив контакт. Ему не поможет бренди. Ничто не согреет эти глаза и то, что таится за ними.
   Обрывки наставлений снова механически завертелись в моей голове.
   Всегда клади мясо поперек лепешки. Никогда не смотри гостю в глаза. Рабов бывало казнили за то, что они смотрели гостю в глаза…
   …но уж точно не в такие глаза, что я только что видел. Понял ли он, что я узнал его? Знает ли он, что в мире еще остались немногие, обученные видеть то, что он несет в себе? Даже будучи теперь морально искалеченным, потерянным, лишенным своей личности и своей жизни, я все еще мог распознать демона.
   Я поставил бутылку бренди рядом с ним и попытался убрать руку, но он схватил меня за дрожащее запястье своими холодными пальцами с гладкой кожей и наманикюренными ногтями. Есть немало причин, по которым может дрожать рука раба.