Берг Кэрол. Разоблачение

ГЛАВА 15

 
   Я покосился на Блеза, но он сосредоточенно раскладывал хлеб. Конечно, он знал, что я пойму. Кто был бы так слеп, чтобы не узнать своего ребенка? Значит, молодой мятежник привел меня сюда специально, и он не боится последствий. Как можно быть таким глупцом?
   Элинор положила младенца в корзину у очага Бережно. Ласково. Я присел на корточки рядом с ней и увидел, как она накрыла одеялом его крошечное тельце, потом легко провела рукой по тонким волоскам.
   — Его имя означает «сын пламени», — пояснила она. — Правда, он милый?
   Я кивнул, не в силах ответить. Краем уха я слышал звук демонической музыки. Если бы его глаза были раскрыты, я увидел бы заливающее зрачки синее сияние.
   — Один из подкидышей Блеза, из самой Эззарии. Он рассказывал тебе о них'?
   — Я слышал. — Я волновался, как ученик-Смотритель перед первым испытанием. — Расскажи мне что он делает? Я ничего не знаю о младенцах.
   Элинор засмеялась и встала, упершись руками в бока.
   — Пьет молоко со всеми вытекающими последствиями. Спит, кричит, смеется и шумно требует внимания к себе, хочет, чтобы его каждую минуту брали на руки. Но он такой славный, что я думаю, мы перестанем носить его на руках только тогда, когда он станет слишком тяжелым.
   — У вас нет других детей…
   — Других нет. Я бесплодна, так уж получилось. — Она лучезарно улыбнулась входящему в дверь человеку-медведю. — Горден никогда не жаловался, никогда ничего не говорил, не ругал и не прогонял меня. Этот малыш — настоящий подарок небес. Мы счастливы, что он с нами.
   Горден уселся на стул, отставил в сторону костыль и принялся расспрашивать Блеза о последних вылазках. Блез невнятно пересказал дневные события и быстро перешел к новостям Империи и предыдущим набегам. Элинор предложила мне сесть рядом с ее мужем, сама она разложила сварившуюся кашу по мискам и тоже подсела к столу, вступив в беседу. По ее словам я догадался, что она тоже когда-то была членом отряда, до того как в их семье появился Эван. Я машинально глотал кашу, мучительно соображая, что же теперь делать. Пока я слушал разговоры этих троих, освещенных золотистым светом очага, глядел на их вдохновенные лица, ответ пришел сам собой, и, кажется, Блез заранее знал, к какому решению я приду.
   Какой манганарец станет жить с бесплодной женой, когда жрецы толкуют ему, что количество сыновей определяет его место в загробном мире, а дочери принесут ему там уважение и богатство? Какая женщина примет ребенка, отвергнутого целым народом из-за страха перед ним? Я с ледяным любопытством прислушался к едва заметному биению жизни в пустоте на месте моего сердца. Разве я смогу дать своему сыну больше, чем дадут эти двое?
   Мы засиделись допоздна. Блез с Горденом пили летний эль, злословили по поводу дерзийских дворян и сузейнийских купцов и решали, какие запасы необходимо сделать на зиму отряду мятежников. Горден, как я понял, потерял ногу в одном из набегов, он не жаловался и ничем не выдавал своих чувств, но было ясно, что он очень страдает от невозможности принимать участие в жизни отряда. Я помог Элинор убрать со стола, поглядывая на младенца. Мне хотелось, чтобы он проснулся, прежде чем я уйду. Но он спал.
   Тем лучше, решил я, кланяясь Элинор и Гордену, пока Блез целовал их обоих на прощание. Если бы я увидел его по-настоящему, все стало бы еще сложнее. Пока я ждал Блеза, я успел создать несколько заклинаний вокруг домика. Для поддержания чистоты воды. Для защиты от простуд. Еще одно, чтобы предупреждать хозяев о появлении кого бы то ни было. Для повышения плодовитости коз и плодородия полей. Это все, что я мог сделать.
   — Ты доволен? — спросил Блез, когда огни домика исчезли за деревьями. Прохладный ночной воздух развевал мне волосы.
   — Спасибо тебе.
   — Ты дважды спас мою жизнь и жизни многих других за один день. Ты облегчил страдания мальчика, дав ему утешение и надежду. Это только справедливо, чтобы я сделал то же.
   — Ты сильно рисковал. — Горечь и боль пожирали останки моей души. — В конце концов, я же неистовый боец. И твоя сестра, и ее муж тоже сильно рискуют, оставляя ребенка у себя. Ты должен это знать. Он одержим рей-киррахом, демоном. Он всего лишь дитя, но…
   О Вердон милосердный! Я не хотел думать о будущем. Нужно рассказать Блезу, как найти Ловца для ребенка, когда он немного подрастет. Нужно многое рассказать молодому бунтарю, прежде чем мы расстанемся. Мне нет смысла оставаться дольше, я устал от лжи. Единственной проблемой было — куда идти. Не к Александру. Принц не поверит, что я действовал на пользу ему, только не после сегодняшнего дня. И не в Эззарию. Мой ребенок, прекрасный, милый, лишь расширил пропасть между мной и моим народом, лишний раз упрекнув нас в нехватке знаний.
   — Значит, ты не понял. Твои глаза видят так много недоступного глазам других, я не думал, что тебе понадобится так много времени, чтобы догадаться.
   — Догадаться о чем? — Я был занят, жалея себя, и решил, что пропустил какую-то часть разговора.
   Блез остановился посреди луга, полная луна ярко освещала его усталое худое лицо.
   — Посмотри на меня, — вздохнул он, указывая на свои глаза. — Проведи рукой перед лицом, сделай то, что ты делаешь, а потом смотри. Скажешь мне, что ты видишь.
   Чувствуя, как холод расходится по позвоночнику, я сделал, как он просил, и уставился в его глаза. Я делал это тогда, в пивной, и еще три раза после, пытаясь увидеть то, что делало его таким, каким он был. Я снова увидел простого хорошего человека. Никакого высокомерия Никакого притворства. В его душе царили мир и покой. Я в очередной раз почувствовал легкое головокружение и увидел призрачные картины, наложенные одна на другую. Я думал, что эти лица и пейзажи, проходящие перед моим мысленным взором, пока я рассматриваю Блеза, являются моими воспоминаниями, отраженными в глазах Блеза. Но на этот раз я понял, что эти образы принадлежат ему, а не мне. Крепость Набоззи, в которую он проник, чтобы открыть ворота. Улицы Вайяполиса, над которыми он летел, уводя отряд от дерзийцев. Вид на Макайскую теснину с огромной высоты. Я сам, изумленно застывший после явившегося мне чуда превращения. Тысячи цветов. Тысячи форм. И ничего, что объясняло бы его требование посмотреть ему в глаза. Он был обычным собранием воспоминаний, каким бывает всякий человек.
   — Посмотри еще раз, Сейонн. Скажи, что ты видишь теперь.
   Я не отводил от него перестроенного взгляда. И что-то начало меняться. Что-то вышло на свободу. Некий звук на грани моего восприятия, от которого застыла кровь. Я покачал головой, отказываясь верить, пока мой взгляд проникал все глубже в его душу. Мои уши и глаза словно раскрылись. Я вдруг услышал и увидел правду, которая лежала передо мной… Музыка, полная диссонансов, будоражила мою душу, синее пламя заливало его черные глаза. Демон. Я отшатнулся, посмотрел так и этак, прикидывая, смогу ли я добраться до домика с козьим загоном, прежде чем он остановит меня.
   Его огромная рука взяла меня за плечо.
   — Я человек. Не больше. Не меньше. Я сделал свой выбор. И живу своей жизнью.
   Безумие… страх… неверие. Мир снова обрушился на меня всей своей тяжестью.
   — Посмотри на меня, Сейонн! Что изменилось? Ничего существенного. Ничего.
   Его голос заставил меня стоять на месте, не двигаться, наблюдать, думать, заново пересматривая все то, на чем основывалось мое сознание. Это было то же самое, как стоять на голове или ходить на руках. Я слушал и верил, не слушая доводов разума, забывая все мои глубоко въевшиеся страхи, позволяя миру предстать передо мной в новом качестве. Мне придется немало потрудиться, чтобы понять. Но вдруг в один миг все встало на свои места, словно выглянувшее после бури солнце разогнало последние облака.
   — Ты такой же, как и мой сын!
   Блез кивнул, предлагая мне идти дальше:
   — Нам необходимо поговорить. В Веллитскую долину мы шли час, на обратный путь у нас уйдет два.
 
   — Я родился в Эззарии в семье акушерки и того, кого вы называете Ловцом, — начал Блез, пока мы шли под высокими соснами, над которыми светились ясные звезды. — Хотя они поняли, что я такое, они восстали против традиции. Моя мать знала, куда относят таких детей, как я, и они с отцом пришли за мной, как только обряд свершился. Мой отец много путешествовал из-за своей работы, он знал, куда мы можем уехать. Долгие годы мы жили на окраине Вайяполиса, нам помогали жрецы Долгара. Мать была прекрасной акушеркой, и ее способности давали нам возможность выжить, а мой отец тем временем ездил по миру, надеясь найти способ помочь мне. Хотя они были уверены, что скоро я впаду в безумие, едва ли на свете был ребенок более любимый, чем я. Они не учили меня ничему эззарианскому, ничего из традиций или магии из-за боязни, что в один прекрасный день я навлеку несчастье на весь народ. Но годы шли, я рос, как и обычный ребенок, и, насколько я понимаю, их страхи постепенно утихли.
   — Они наверняка были особенными людьми. Оставить все. Рискнуть всем.
   Спокойное лицо Блеза засветилось.
   — Да. Они были исключительными. И в своих путешествиях мой отец встречал и других необычных людей. Некоторые из них были такими, как я, и они тоже смогли выжить. Другие, среди них встречались и эззарийцы, и не эззарийцы, были «одержимы», но их существование вовсе не было тем ужасом, о котором говорят эззарианские маги. Мой отец убедил их переехать в Манганар, лучше узнать друг друга, чтобы потом вернуться в Эззарию и рассказать то, что удастся узнать и понять. Он очень надеялся… вернуться когда-нибудь. Меня всегда восхищало то чувство, которое эззарийцы испытывают к своей родине и друг к другу. — Эти слова показались мне странными. Как можно восхищаться тем, о чем не имеешь понятия?
   — И что было дальше? — Мы добрались до голой вершины холма и теперь шли вдоль гребня. Ветер яростно рвал с нас плащи — верный признак скорой смены времени года.
   — Моя мать не теряла связей со своими подругами в Эззарии. Через несколько лет после нашего бегства ей удалось спасти еще несколько младенцев, обреченных на смерть.
   — Фаррол, — догадался я.
   — Он мой брат во всем, кроме общей крови. Но я неправильно вел себя с ним… я позволил его неистовству зайти слишком далеко… ты видел. Но сдерживать его непросто… Вскоре нас стало уже семеро.
   — Элинор? — Это было скорее утверждение, чем вопрос, но я хотел знать.
   — Она моя настоящая сестра. Но она скорее как ты, а не как я и другие. Правда, я не могу говорить за всех. Все шло прекрасно, пока мне не исполнилось десять.
   — Дерзийское завоевание. — Тогда мир изменился, всех эззарийцев начали обращать в рабство.
   — Все стали прятаться. Жрецы Долгара укрыли столько детей, сколько смогли. Нас держали в монастыре недалеко от Вайяполиса. После этого я видел своего отца только один раз. Мне было уже тринадцать, когда однажды ночью старый жрец повел меня и Элинор в загон для коз. Отец был там. Он был болен и почти умирал. Он не мог работать из страха быть пойманным и долгое время не смел прийти в монастырь, опасаясь, что его выследят, а потом найдут и всех нас. В ту ночь он рассказал нам, что мать погибла. Одна дерзийка, которой она уже однажды помогала при родах, послала за ней, поскольку снова рожала. Моя мать не смогла отказать, уверенная, что ее друзья не выдадут ее. Но как только ребенок родился, муж женщины отвел мою мать в магистрат. — Блез вглядывался в мое лицо, словно надеялся получить объяснение, как возможно такое предательство. — У нее больше не было магической силы. Она истратила все на меня. Но они заставили ее пройти через обряды, которые были придуманы для магов… мой отец видел все из укрытия. Он сказал, что она была мертва, когда ее вынули…
   Я услышал в голосе Блеза детский вопрос, полный тоски, но не лишенный надежды. Но я не мог дать ему утешительного ответа.
   — Обряды Балтара невозможно пройти, не пользуясь мелиддой. Во мне было очень много волшебной силы, и я истратил ее полностью. Прошло шестнадцать лет, прежде чем я узнал, что она не погибла от этих обрядов.
   — Шестнадцать. Я давно хотел спросить. — Ребенок исчез. Остался только усталый взрослый. — Значит, ты жил у жрецов, а потом решил посвятить свою жизнь исправлению мира, убившего твоих родителей. И каким-то образом ты развил в себе силу, о которой ни один эззариец даже и не мечтал.
   — Не совсем так. Вся сила, которая есть во мне, была во мне всегда. Превращения начались, когда мне было восемь. Мне повезло, что рядом со мной были друзья моего отца. Сначала все происходило очень болезненно, пока они не научили меня, как следует управлять процессом. — Он сложил руки на груди и посмотрел на меня. — Когда я начал превращаться, мои родители пришли в ужас. Они были убеждены, что меня мучит мой рей-киррах, но на самом деле я просто испугался. Я был первым из детей…
   — Погоди-ка немного. — Я начинал понимать. — Первым? Ты хочешь сказать, что остальные тоже могут… превращаться?
   — Да. Конечно. Все, кто с этим родился: Фаррол, Давет, Кьор, остальные. И твой сын тоже будет. Именно поэтому ты должен знать обо всем, тогда ты сможешь ему помочь. Фаррол говорит, что я сумасшедший уже просто потому, что решил рассказать тебе. Но у нас не осталось никого из старших, кто знает что-нибудь об Эззарии и ваших занятиях.
   Я чувствовал, как тяжело ему даются эти слова. Я ждал продолжения его откровений, и мои опасения не заглушал даже восторг перед превращением и то, что мой сын однажды сможет стать таким же сильным и прекрасным человеком, как Блез.
   — Чего же ты от меня хочешь?
   — Нам нужно знать, изучали ли вы то, что происходит с нами. Знаете ли вы, как это предотвращать. Я смутился:
   — Я не знаю… предотвращать превращение? Но зачем?..
   — Потому что от этого мы сходим с ума… или еще хуже. — Он отломил сухую ветку от пушистой елки и начал ломать ее на маленькие кусочки, с отвращением отшвыривая их от себя. — Со временем становится все труднее возвращаться в человеческое тело, и однажды наступает день, когда ты не можешь вернуться. И ты остаешься навсегда в выбранной тобой форме… запертым в зверином обличье… пока не забудешь, кем ты был. — Он швырнул последний обломок палки в небеса, словно надеясь привлечь таким образом внимание какого-нибудь бога. — Можно выбрать и другой путь… такой же многообещающий. Если ты чувствуешь, что превращение приближается, но решаешь не превращаться, ты сходишь с ума. Чем чаще ты превращаешься, тем быстрее приходит время выбора.
   — Сэта.
   — Она решила не превращаться. Ее облик, тот, в который ей легче всего переходить (его первым находят, начиная превращаться), — кошка. Она редко превращалась, поэтому ей было уже сорок, когда это произошло. Она была лекарем, ей была невыносима мысль о том, что она потеряет свои знания, забудет все то, что было ей так важно. Она отказалась от превращения и все свои последние дни лечила людей. Меньше чем за три месяца стала такой, какой ты ее видел. И я боюсь, что где-то в глубине своего разума она помнит, кем была.
   Когда-то я знал рабыню-фритянку. Она целый месяц приносила мне еду туда, где я был прикован цепью к стене подвала в доме моего третьего хозяина. Она сказала мне, что я должен примириться со своей судьбой раба, потому что ее боги поведали ей, что счастье имеет цену. Чем больших высот достигает человек, тем дороже он платит. Я думал, что нашел живой пример ее словам в судьбе Александра, но его высоты были ничем по сравнению с теми, до которых добрался Блез.
   — А ты превращаешься так часто…
   — Это необходимо. И это означает, что у меня очень мало времени, и нужно сделать как можно больше. Я знаю, что я не единственный, кто может выполнять эту работу, но Фаррол слишком груб, Кьор слишком молод, а Давет погиб — Он покачал головой. — Боги, что я делаю? Я не собирался рассказывать тебе так много. Это касается не только меня, а всех нас. И твоего ребенка. Я думал, что ты сможешь объяснить мне хоть что-нибудь.
   — Но мы ничего не знаем. Я хотел бы ответить тебе по-другому. Но я… никто из нас понятия не имел, что такое возможно. Я не знаю ни одного труда, в котором был бы хоть намек на подобные возможности.
   — Что ж, покончим с этим. Никто не упоминал о таком, я думал, что они просто не хотят говорить или не помнят…
   Я не позволил ему договорить:
   — Мы все время узнаем что-то новое. У меня есть навыки. Это возможно. Вдруг я смогу помочь? Я снова начну искать, и, если есть хоть что-то, я найду. Обещаю. Есть одна вещь, с которой я точно могу помочь тебе… я о тех переменах, которые ты хочешь принести в мир. Я должен рассказать тебе кое-что о себе…
   — Блез! — Мы уже подходили к лагерю. Прежде чем я успел договорить, подбежал Фаррол, с ним было еще несколько человек. По всему лагерю горели факелы. — Слава богам, с тобой все в порядке.
   — А почему со мной что-то должно быть не в порядке? — Фаррол приставил к моей груди кончик меча:
   — Потому что ты гулял в обществе дерзийского шпиона. Наконец-то мы поймали его. Сперва мы поймали его сообщника, рыщущего вокруг лагеря и готового привести сюда дерзийцев. И у нас есть доказательство на бумаге, запечатанное печатью самого дьявола королевских кровей.
   — Я не верю. — Блез повернулся ко мне.
   Если бы я мог превращаться, то превратился бы в червя и уполз под землю. Когда Фаррол вложил в руку Блеза кожаный цилиндр, я знал, о каком доказательстве он толкует. И я понял, кто был моим «сообщником» и еще то, что моя призрачная надежда уладить все миром не сбудется.
   — Где она? — коротко спросил я. — Если вы ее не убили, я сделаю это сам!
 
   Фиону я обнаружил прямо под собой в том же погребе куда бросили меня. Долго нас здесь не продержат. Блез не станет ждать, если есть вероятность появления дерзийцев возле лагеря. Скорее всего, он летит сейчас над землей, высматривая императорские войска. Даже если он не найдет их, он уедет из долины, прикончив нас.
   Я был слишком расстроен, чтобы злиться по-настоящему.
   — Тебе когда-нибудь говорили, что ты самая надоедливая, самая гнусная из всех тупоумных девиц, которые когда-либо жили на этом свете? — поинтересовался я, отодвигая в сторону ее ноги, чтобы расчистить место для собственной раненой конечности. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь на мгновение оставить меня в покое и звезды от этого не упадут на землю и солнце не перестанет всходить по утрам? — Корзина с луком выбрала именно этот момент, чтобы приземлиться мне на голову с полки, которыми были завешаны все стены темного погреба. Я выплюнул мусор, который засыпал меня вместе с благоухающими овощами, и придавил к полу корзину, пытаясь соорудить из нее и плаща подобие подушки. Прошло уже немало времени с того утра, когда Айвор Лукаш и его разбойники были в холмах Киб-Раша.
   — Они ни за что не узнали бы, что я здесь, если бы проклятая лошадь не оступилась. А все из-за козла, выскочившего из кустов. Мерзкие животные. Им нельзя верить.
   Я не видел в темноте ее лица, а настроения делать свет у меня не было. Я просто хотел поспать… лет сто или даже больше. Но в этот момент на нас обрушилась новая лавина каких-то даров земли, на этот раз что-то вроде репы или картошки, — это Фиона передвинулась к деревянной двери, которую Фаррол триумфально запер и заложил засовом. Я почувствовал вспышку магии и запах горелой веревки.
   — Они охраняют дверь, — сообщил я. — Они не идиоты. Ты можешь развязать себя и спалить пару деревяшек, можешь даже спалить весь лагерь, но они придут с новыми веревками и еще с мечами и ножами. И им будет плевать, что мы с ними сделаем, потому что они будут защищать Блеза. Кроме того, они знают, что мы можем, а чего — нет.
   — Еще одно предательство, да?
   Я не собирался вступать с ней в споры:
   — Я сделал то, что должен был сделать. А теперь посиди тихо. Я собираюсь спать.
   Она еще немного повозилась с дверью, потом отползла назад — картофелины покатились во все стороны — и улеглась на мое раненое бедро.
   Я взорвался:
   — Боги земли и неба! Что я натворил, за что ко мне приставили эту ищейку, которая не может и вздохнуть, не пустив мне кровь? Если ты так мечтаешь о моей смерти, почему бы тебе просто не воткнуть в меня нож? Все стало бы куда проще!
   — Извини. — Она поднялась и начала выкапывать меня из груды корнеплодов. — Ты ушибся?
   Я не стал ничего говорить, а просто создал свет, не стесняясь ее, снял штаны и попытался потуже затянуть повязку. В мои планы не входило истечь кровью в этой дыре.
   — Кровь тебе пустили и без меня. Стой, дай я. У меня в кармане есть чистый платок. — Она коснулась моей пропитанной кровью повязки.
   — Нет! Не трогай. — Я прикрыл повязку рукой. — Тебе нельзя. — «Она не должна касаться моей крови, крови, которую остановили Сэта и ее демон». После открытий сегодняшней ночи казалось глупым думать о таких вещах, но я просто не знал, чему мне теперь верить. Была ли Сэта большим демоном, чем Фиона? Или Блез… что такое Блез?
   — Почему нет? Я могу помочь. Я очищу рану.
   Я понял, что, несмотря на усталость, я не смогу заснуть в этой дыре, когда все события прошедшего дня продолжают водить хороводы у меня в голове. И я рассказал Фионе о Сэте… и о Блезе и остальных, об Александре, и о набегах, и о своем сыне. Я надеялся, что она умолкнет, а моя голова очистится от накопившегося в ней.
   — Значит, я предал человека, с которым когда-то был единой душой, который вернул мне мою жизнь и мою родину. — Созданный мною свет погас. — Я забыл свою клятву, отнял жизнь у человека как какой-нибудь варвар и оставил своего ребенка в чужих руках. Моей крови касался демон, и я не жалею об этом. Ну что, ты рада, что пришла сюда? Если ты выживешь, ты сможешь рассказать Талар, что я действительно нечист. Я считаю Блеза лучшим из всех, кого когда-либо встречал, хотя я видел в его глазах огонь демона. Мы не знаем, кто мы и что мы, Фиона, и у меня есть ужасное подозрение, что мы ошибаемся во всем, что считаем основой нашей жизни.
   Похоже, мои надежды оправдались, по крайней мере те, что касались Фионы. Она не сказала ни слова. Я вскоре заснул. Первый раз с тех пор, как я попал к Блезу, мне снился замороженный замок и темный ужас, пожирающий все мое существо изнутри.

ГЛАВА 16

 
   Половина Вердона, посвященная смертным, сражалась с его божественной половиной все годы, пока его ребенок рос, становясь мужчиной. Он хотел обуздать самого себя, он расплавил оружие в своих смертных руках, он окружил себя стеной из леса и поджег ее, чтобы показать слабость и бесполезность своей смертной части.
   — Покорись! — ревела его бессмертная половина. — Я не стану пачкать свой меч кровью смертного. — Но человеческое в нем не сдавалось.
   Это история Вердона и Валдиса, так она была рассказана первым эззарийцам, когда они пришли в леса.
 
   Блез не позволил мне ничего объяснить на устроенном утром судилище. Мужчины и женщины его отряда уже были на конях, повозки были нагружены нехитрым скарбом. Мы с Фионой стояли перед Блезом, отряд собрался вокруг нас, щетинясь обнаженными мечами. Я мог бы бежать, Блез знал это, но я решил дождаться этой церемонии в надежде, что он позволит мне объясниться.
   Спотыкаясь о цветистые фразы дерзийского языка, выставив вперед подбородок на случай, если кто-то посмеет упрекнуть его в безграмотности, Фаррол зачитал императорский документ, сообщавший о том, что я свободный человек и тот, кто посмеет обидеть меня, поплатится за это жизнью. Негодующие крики становились все громче. Несколько женщин плюнули в меня, несколько рук потянулись к мечам.
   Блез спросил только одно:
   — Это ты тот человек, о котором идет речь в этом документе?
   — Да, я…
   — В таком случае ты не можешь быть никем, кроме как шпионом принца. Шпионов обычно казнят. Но ты сражался рядом с нами, ты спасал жизни, включая и мою. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я отплатил человеку злом на добро, даже если это добро он делал не ради меня. Сегодня ты не умрешь. Что до этой женщины, я отдаю ее тебе в обмен на твою службу в нашем отряде. Так мы будем квиты. В следующий раз, когда я встречу тебя, я буду знать, на чьей ты стороне, и поступлю с тобой соответственно.
   — Блез, позволь мне…
   — Передай своему царственному хозяину, что Айвор Лукаш дождется того дня, когда принц Дерзи станет прислуживать низшим в своей Империи. — С этими словами он махнул рукой всадникам, и они начали спускаться по тропинке в долину. — Я думал, что мы сможем учиться друг у друга. Но больше я не хочу учиться тому, что ты можешь преподать. — Он развернул своего коня и пустил его в галоп, чтобы обогнать медленно движущийся отряд и встать во главе его. Фаррол и Кьор охраняли меня. Когда последний всадник скрылся за склоном, Фаррол приказал мальчику привести их лошадей. Он убрал кинжал в ножны и злобно глянул на меня. Потом бросил мне под ноги два предмета: мой нож, отнятый перед заключением в погреб, и кожаный футляр. К моему изумлению, императорский указ был внутри.
   — Грязный лазутчик! Я говорил ему, что тебя надо убить, а он не позволил мне даже спалить эту бумагу. У меня есть большое желание нарушить приказ.
   — Убить меня будет не так легко, как ты думаешь.
   — Я знаю, что ты умеешь драться. Ты, конечно, можешь сразить меня своим мечом или магией. Но я ведь уже победил, разве не так? Я узнал правду, и он больше не окажется рядом с тобой.
   Когда я поднял футляр и засунул его за пазуху, я наконец вспомнил, где я видел Фаррола раньше. Нищий в переулке Вайяполиса, который хотел украсть мой кошелек. Он даже тогда пытался защищать Блеза, не заботясь о собственной безопасности. Здесь не было никакой загадки. Просто грубоватый, глуповатый, любящий брат.