Берроуз Эдгар. Лунные люди

другу прошлогодний снег. Может быть, я не смогу заплатить тебе и за новые
шкуры долгое время, все зависит от того, как этот Ор-тис заплатит мне.
Иногда они либералы - особенно когда речь идет о чужой собственности; но
если он полукровка, как я слышал, то должен просто ненавидеть евреев, и я
не получу ничего. Как бы то ни было, будь он чистым калкаром - все могло
бы быть иначе - чистокровные калкары не ненавидят евреев больше остальных
землян, хотя всякий еврей ненавидит калкаров.
Этой ночью мы впервые повстречались с Ор-тисом. Он прибыл самолично; я
расскажу, как это произошло. После ужина я отправился к Джиму. Хуана ждала
меня у низкой двери. Она выглядела отдохнувшей и почти счастливой.
Выражение загнанной дичи исчезло из ее глаз, и она улыбнулась, когда я
появился. Был почти закат - весной вечера короткие; но воздух был теплым,
и мы стояли у домика и разговаривали.
Я пересказывал сплетни нашего района, услышанные во время дневной
работы - Двадцать Четыре подняли местные цены на продукты. Женщина Эндрью
Уайта родила двойню - девочку и мальчика; но девочка умерла; нет нужды
говорить, отчего умирало большинство девочек в самом раннем возрасте. Соор
сказал, что будет обкладывать нас налогами до тех пор, пока мы не умрем от
голода - приятный парень этот Соор... Один из Каш гвардии взял Нелли
Леви... Хоффмейер сказал, что следующей зимой мы будем больше платить за
уголь... Деннис Корриган был сослан на десять лет на шахты, потому что был
пойман за чтением по ночам... - и все они были одинаковы, наши слухи, все
мрачнее и мрачнее, печальные или трагические; но ведь вся жизнь была для
нас трагедией.
- Какая глупость с их стороны поднимать налоги на продукцию, - заметила
Хуана, - их отцы прикончили заводы и фабрики, а сейчас они хотят
прикончить сельское хозяйство.
- Чем раньше они это сделают, тем будет лучше для всего мира, - ответил
я. - Когда они доведут всех фермеров до голодной смерти, они сами умрут с
голода.
Затем внезапно она вернулась к разговору о Деннисе Корригане.
- Было бы милосерднее убить его, - сказала она.
- Вот поэтому они этого и не сделали, - ответил я.
- Вы всегда торгуете по ночам? - спросила она и прежде, чем я успел
ответить, добавила: - Не отвечай. Мне не следовало спрашивать. Но я
надеюсь, что ты не занимаешься этим, ведь это так опасно - и торговцев
почти всегда ловят.
Я рассмеялся.
- Далеко не всегда, - сказал я, - или большинство из нас давным-давно
бы работало на шахтах. Мы не проживем другим путем. Проклятые налоги
нечестные - они всегда были подлыми, и самые крепкие рухнули, пытаясь
справиться с ними.
- Но шахты такие ужасные! - воскликнула она, содрогаясь.
- Да, - ответил я, - шахты ужасные. И я скорее умру, чем отправлюсь
туда.
Через какое-то время Хуана отправилась к нам в дом, чтобы повидаться с
моей матерью. Ей очень понравился наш дом. Отец моего отца построил его
своими собственными руками. Он был построен из камней, взятых на руинах
старого города - камней и кирпича. Отец сказал, что уверен, что кирпичи
были старыми - мы видели фирменные знаки на торцах этих кирпичей. И
практически все дома в округе были построены подобным образом, - из
обломков. Фундамент возвышался над землей на три фута - из крепких камней
различных размеров, а выше шли кирпичи. Камни установлены так, что один
торчит, другой западает, это создает странное, но интересное впечатление.
Навесы крыши низкие и изогнутые, а сама крыша - высокая. Красивый дом, и
мать скрупулезно поддерживала в нем чистоту.
Мы разговаривали примерно с час, сидя в нашей гостиной, - отец, мать,
Хуана и я, - когда дверь внезапно, безо всякого предупреждения
распахнулась, и мы увидели человека в форме Каш гвардии. За ним появились
другие. Мы встали и стояли в молчании. Двое вошли и заняли свой пост по
обеим сторонам дверей, а затем вошел третий - высокий темный мужчина в
форме коменданта, и мы сразу поняли, что это Ор-тис. За его спиной
виднелось еще шестеро.
Ор-тис посмотрел на каждого из нас и затем обратился к моему отцу:
- Ты - брат Джулиан 8-й.
Отец кивнул. Ор-тис смотрел на него какое-то время и затем его взгляд
скользнул по матери и Хуане, и я увидел, что новое выражение появляется на
его лице, смягчая яростный вид. Он был большим, но не настолько тяжелым,
как самые крупные из его класса. Его нос был тонким и, скорее,
привлекательным, глаза - холодные, серые и подозрительные. Он совершенно
отличался от толстой свиньи - его предшественника. Очень отличался и
представлял особую опасность; даже я заметил это. Я видел тонкую жестокую
верхнюю губу и полную - чувственную - нижнюю. Одна принадлежала свинье,
другая - волку. Жизненная сила и волчьи черты лишь подчеркивали это.
Визит в наш дом был обычным для этого человека. Бывший комендант
никогда не сопровождал своих людей на подобного рода дела; но Тейвос
нагляделся на Ор-тиса. Он никому не верил - он должен был все видеть
собственными глазами, и он не был ленивым, что было плохо для нас.
- Значит, ты - Брат Джулиан 8-й! - повторил он. - О тебе поступили
нехорошие сведения. Я прибыл сюда сегодня по двум причинам. Первая -
предупредить тебя, что Каш гвардия управляется теперь совсем другим
человеком, чем раньше. Я не потреплю обмана и предательства. Здесь должно
быть только полное подчинение Джемадару в Вашингтоне - и каждый
национальный и местный закон должны быть подчинены этому. Создающие
проблемы и предатели проживут недолго. Манифест об этом будет прочтен на
рыночной площади в субботу - манифест только что прибыл из Вашингтона. Наш
великий Джемадар возложил великую власть на командиров Каш гвардии. Ты
будешь приходить ко мне со всеми своими неприятностями. Где правосудие
споткнется, я буду судом в последней инстанции. Правосудие в любом суде
должно апеллировать ко мне.
С другой стороны, я хочу, чтобы злоумышленники убоялись нового закона,
и любой проступок будет рассматриваться перед военным трибуналом,
возглавляемым комендантом Каш гвардии.
Мы поняли, что это означает. Много ума не требовалось, чтобы понять всю
безнадежность и ужас происходящего. Это означало, ни много ни мало, что
наши жизни и свобода были в руках одного человека, и этот Ярт нанес самый
разрушительный удар по человеческому счастью на Земле, где, по-нашему
мнению, государства больше не существует. Он отнял у нас последние жалкие
остатки утраченной свободы, которую должен был отобрать для укрепления
своей мощной политической военной машины.
- И, - продолжал Ор-тис, - я пришел по другой причине - причине,
которая не сулит тебе ничего хорошего, Брат Джулиан; но мы посмотрим, мы
посмотрим, - и повернувшись к своим людям, стоящим позади, он отдал
короткий приказ: - Обыщите это место!
Это было все, но в моей памяти возник другой человек, стоящий в этой
гостиной, человек, у которого выпал пустой мешок, когда он поднял руку.
Больше часа они обыскивали наши три маленькие комнатки. Больше часа они
переворачивали все наши пожитки снова и снова; однако они в основном
обыскивали гостиную и особенно камин, в надежде найти спрятанное там.
Дюжину раз мое сердце замирало, когда я видел, как они ощупывают камни в
камине.
Мы все знали, что они ищут - все, кроме Хуаны, - и мы знали, что это
будет означать для нас, если они найдут его. Смерть для отца и для меня, и
участь худшая, чем смерть, для матери и девушки. И подумать только,
Йохансен совершил это лишь для того, чтобы заслужить милость нового
коменданта! Думаю, что он действовал только из этих соображений. Боже,
если бы я знал настоящую причину!
И пока они искали, Ор-тис беседовал с нами. В основном он говорил с
матерью и Хуаной. Я ненавидел тот взгляд, которым он поглядывал на них, в
особенности на Хуану; но его слова были достаточно вежливыми. Он,
казалось, хотел произвести на них впечатление своими политическими идеями
- он, происходящий из класса, похитившего у женщин свободу, которую те
завоевали в двадцатом веке после многих веков рабства и мучений, и пытался
обратить их в свою политическую веру! Они не имели ничего - ни одна
женщина не имела ничего - они только знали как ненавидеть и проклинать
захватчиков, отбросивших их назад, в новое, еще худшее рабство. Это была
их политика, это была их религия. Ненависть. Но тогда мир был одной только
ненавистью - ненавистью и страданием.
Отец говорил, что так было не всегда; что когда-то мир был счастлив, по
крайней мере, наша часть мира; но люди не понимали своего собственного
счастья. Они прибывали со всех концов света, чтобы попользоваться нашим
счастьем, и, победив, решили украсть его, а когда пришли калкары, - они
помогали им.
Ладно, они искали больше часа и ничего не нашли; но я знал, что Ор-тис
был не доволен тем, что вещь, которую он искал, не найдена, и в конце
обыска я заметил, что он теряет терпение. Он дал новое направление
поисков, и когда те вновь не увенчались успехом, он пришел в ярость.
- Свинья янки! - внезапно воскликнул Ор-тис, поворачиваясь к моему
отцу. - Ты еще увидишь, что тебе не удастся обвести вокруг пальца предка
великого Джемадара Ортиса, как ты одурачивал остальных, но это ненадолго.
Я носом чую предателей. Я чувствую янки задолго до того, как большинство
людей может распознать их. Слушай мое первое предупреждение, слушай
последнее предупреждение. За каждое предательство в Тейвосе наказанием
будет смерть или шахты.
Он мгновение стоял в тишине, смотря на отца, и затем его взгляд
перескочил на Хуану.
- Кто ты, девушка? - требовательно спросил он. - Где ты живешь, и что
ты делаешь, чтобы увеличить преуспеяние коммуны?
"Увеличить преуспеяние коммуны!" - эта фраза часто срывалась с их губ,
и она всегда была обращена к нам - бессмысленная фраза, где вообще не было
никакого преуспеяния. Мы кормили калкаров, и это была их идея преуспеяния.
Нашей идеей, по-моему, была лишь идея сохранить жизнь и продолжать влачить
свое рабство.
- Я живу с Молли Шиихан, - ответила Хуана, - и помогаю ей заботиться о
цыплятах и маленьких свинках; кроме того, я помогаю ей в домашней работе.
- Г-м! - хмыкнул Ор-тис. - Домашняя работа! Это хорошо - мне как раз
нужен кто-то, чтобы поддерживать мою квартиру в порядке. Как насчет этого,
моя девочка? Это будет легкая работа, и я буду отлично платить тебе - и
никаких цыплят или свиней больше. А?
- Но я люблю маленьких свинок и цыплят, - умоляла она, - я счастлива с
Молли - я не хочу никаких изменений.
- Ты не хочешь изменений, а? - он подмигнул ей. Она отшатнулась и
приблизилась ко мне, словно в поисках моей защиты, и я почувствовал, как
ее тело касается моего.
- Молли без сомнения справится со своими свиньями и цыплятами без
посторонней помощи. Если у нее их так много, что она не может с ними
справиться, то мы пойдем и посмотрим, почему она настолько преуспевающая,
больше чем большинство нас - может быть, она должна платить большие налоги
- посмотрим.
- О, нет! - воскликнула Хуана, испугавшись теперь за Молли. -
Пожалуйста, у нее их немного и довольно жалких, и она со своим мужчиной
должна как-то жить после того, как будут заплачены налоги.
- Значит она не нуждается в помощи, - сказал Ор-тис с решимостью, и
подлая ухмылка появилась на его губах. - Ты пойдешь и будешь работать на
меня, девушка!
И тут Хуана удивила меня - она удивила нас всех, и в особенности
Ор-тиса. До этого она умоляла и, казалось, была несколько испугана; но
сейчас она выпрямилась в полный рост и, приподняв подбородок, посмотрела
Ор-тису прямо в глаза.
- Не пойду, - заявила она глухо. - Не желаю, - и замолчала.
Ор-тис выглядел изумленным, его солдаты опешили. На мгновение все
замолчали. Она не дрожала, как можно было ожидать. Ее голова была высоко
поднята, и девушка смотрела с нескрываемым презрением на калкаров. Отец
стоял, как обычно, рядом и кивал головой; но я видел, что он следит за
Ор-тисом краем глаза, и его пальцы шевелились, словно они добирались до
ненавистного горла.
- Ты пойдешь, - сказал Ор-тис, несколько покраснев от такого поражения.
- Есть множество способов, - он посмотрел прямо на меня, повернулся и,
сопровождаемый своей Каш гвардией, покинул дом.

5. БИТВА В РЫНОЧНЫЙ ДЕНЬ

Когда дверь за ним захлопнулась, Хуана закрыла лицо руками.
- Господи! Какое несчастье я приношу везде, - разрыдалась она. - Моему
отцу и матери я принесла смерть, а сейчас вам всем я приношу несчастье и,
возможно, тоже смерть. Но этого не будет - вы не будете страдать из-за
меня! Он посмотрел прямо на тебя, Джулиан, когда говорил свои слова. Что
он собирается делать? Вы ведь ничего не сделали. Но вам не нужно бояться,
я знаю, как исправить вред, который я принесла этому дому, хотя и не
хотела того.
Мы попытались убедить ее, что мы не беспокоимся, что мы будем защищать
ее так, как только сможем, и она не должна думать, что принесла нам больше
хлопот, нежели у нас было; но она только качала головой и наконец
попросила меня отвести ее домой, к Молли.
Она молчала всю дорогу, хотя я делал все возможное, чтобы как-то
развеселить ее.
- Он не сможет тебя заставить работать на него, - уверял ее я. - Даже
Двадцать Четыре, какие бы они не были испорченные, не посмеют отдать
такого рода приказ. Мы еще не совсем рабы.
- Но я боюсь, что он найдет способ, - ответила она, - через тебя, мой
друг. Я видела, как он посмотрел на тебя, и это был жуткий взгляд.
- Я не боюсь, - сказал я.
- Я боюсь за тебя. Нет, этого не будет! - она сказала это с
окончательной убежденностью. Затем пожелала мне спокойной ночи и, войдя в
дом Молли, закрыла дверь.
По пути домой я очень беспокоился о ней, потому что не хотел, чтобы она
была несчастлива. Я чувствовал, что ее страхи несколько преувеличены,
потому что даже такой наделенный властью человек, как комендант, не может
ее заставить работать на себя, если она того не хочет. Позднее он мог бы
взять ее в качестве своей женщины, если у нее не будет мужчины, но даже
тогда у нее останется выбор - месяц, в течение которого женщина может
найти кого-нибудь еще, если она не хочет выращивать его детей. Так гласил
закон.
Естественно, они находили способы обойти закон, когда страстно желали
девушку - мужчина, выбранный ею, мог, например, быть обвинен в каких-то
преступлениях или даже найден в одно прекрасное утро загадочно убитым.
Женщина должна быть настоящей героиней, чтобы долго противостоять им, и
мужчина должен был действительно глубоко любить девушку, чтобы быть
готовым пожертвовать своей жизнью ради нее - и даже тогда существовала
опасность, что ее не спасти. Оставался единственный способ, и когда я
достиг своего жилища, то был более чем уверен, что она прибегнет именно к
нему.
Несколько минут я топтался в нерешительности и с каждой минутой
уверенность в том, что произойдет худшее, росла. Это превратилось в манию.
Я видел ее внутренним взором и не мог больше этого выдержать.
Не закрыв дверь, я помчался в направлении дома Джима так быстро, как
только поспевали мои ноги. Но еще до того, как я добежал до него, я увидел
призрачную фигурку, направляющуюся в сторону реки. Я не мог разобрать, кто
это был; но я догадывался и удвоил скорость.
Небольшой склон возвышается над потоком в этом месте, и я увидел, как
фигура на мгновение остановилась на нем, а потом - исчезла. Внизу раздался
всплеск воды, круги пошли по поверхности реки, и в них отражались звезды.
Я видел все происходящее - в течении доли секунды, когда остановился на
склоне - и нырнул вниз головой в воду поблизости от центра расходящихся
кругов.
Мы выплыли вместе, бок о бок, я протянул руку и схватил ее за тунику и
после этого, держа ее на расстоянии вытянутой руки, поплыл к берегу,
удерживая ее подбородок над водой. Она не сопротивлялась, и когда наконец
мы оказались на берегу, она повернулась ко мне, и в ее глазах не было
слез; правда, она всхлипывала.
- Почему ты сделал это? - простонала она. - Ну почему ты сделал это?
Это был единственный способ, единственный.
Она выглядела такой жалкой и несчастной и одновременно такой
прекрасной, что я с трудом удерживался от того, чтобы не обнять ее, и в
этот момент, совершенно неожиданно, я понял, что был настолько глуп, не
понимая раньше, что я люблю ее.
Но я только крепко сжал ее ладони в своих и принялся умолять, чтобы она
ничего подобного больше не делала. Я сказал ей, что, может быть, она
никогда больше не услышит об Ор-тисе и что было бы неразумно убить себя,
пока действительно это не останется единственно возможным выходом.
- Я не боялась за себя, - сказала она. - Я всегда могу в самую
последнюю минуту найти какой-то выход; я боялась за тебя, ты был так добр
ко мне. Если я сейчас исчезну, то вы будете в безопасности.
- Я предпочитаю пребывать в опасности, чем позволить тебе исчезнуть, -
просто ответил я. - Я не боюсь.
И перед тем, как я ушел, она пообещала мне, что не будет повторять
своей попытки, пока это действительно не будет единственным выходом.
Пока я медленно шел к дому, мои мысли были наполнены горечью и печалью.
Моя душа восставала против жестокого социального порядка, который даже у
молодежи похищал счастье и любовь. Кроме того, что-то внутри меня -
подозреваю, что какой-то унаследованный инстинкт - кричал, что это моя
родина, и я обобран до нитки отпрысками лунных мерзавцев. Мой американизм
был силен во мне - и стал еще сильнее из-за вековых попыток наших
завоевателей сломать его, потому мы и должны были скрывать его. Они
называли нас янки - оскорбляя, но наоборот - это была наша гордость. И мы
в свою очередь называли их кайзерами; отец говорил, что в древние времена
это было самым гнусным ругательством; но и сейчас оно было презреннейшим
словом.
Добравшись до дома я увидел, что свеча до сих пор горит в гостиной. Я
покинул дом так быстро что не подумал об этом и когда я подошел ближе, то
увидел кое-что еще. Я двигался очень медленно, и в мягкой пыли дороги мои
мягкие ботинки не издавали ни звука, иначе я не увидел бы того, что увидел
- две фигуры, стоящие в тени стены, и рассматривающие сквозь окно нашу
гостиную.
Я бесшумно прокрался вперед и увидел, что один из них был в форме Каш
гвардии, тогда как второй был одет в одежду моего класса. В последнем я
узнал узкие плечи и нескладную фигуру Питера Йохансена. Я не удивился
такому подтверждению моих подозрений.
Я знал, для чего они здесь: они надеялись найти секретное место, где
спрятан Флаг. Но кроме того я знал и то, что не следует опасаться, что они
его обнаружат, разве что он будет вынут из тайника; но я твердо знал, что
этого не может быть, особенно в то время, когда мы находимся под
подозрением. Поэтому я спрятался и следил за ними какое-то время, а затем
обогнул дом и вошел в дверь, делая вид, что не подозреваю об их
присутствии, чтобы не дать им повода думать, что они обнаружены.
Сняв одежду, я лег в постель и потушил свечу. Я не знал, как долго они
там оставались, и хотя это было неприятное ощущение, я был рад, что мы
предупреждены. Утром я рассказал отцу и матери, что видел. Мать вздохнула
и покачала головой.
- Ну вот, начинается, - сказала она. - Я была уверена, что рано или
поздно это начнется. Одного за другим они переловят нас... правда, сейчас
наш ход.
Отец ничего не сказал. Он закончил свой завтрак в молчании, а когда
выходил из дому, то смотрел себе под ноги; его плечи опустились,
подбородок лежал на груди - медленно, словно раскачиваясь, мой отец шел
как человек, чье сердце и душа разбиты.
Я увидел, как мать подавила рыдания, глядя ему вслед. Я подошел к ней и
положил руку на плечо.
- Я боюсь за него, Джулиан, - сказала она. - Такая душа, как у него, с
трудом переносит уколы несправедливости и деградации. Кое-кто не принял бы
все это так близко к сердцу, как он, но он гордый человек из гордой семьи.
Я боюсь... - она замолчала, словно боясь высказать вслух свои страхи. - Я
боюсь, что он что-нибудь с собой сделает.
- Нет, - ответил я, - он слишком храбр для этого. Все пройдет - они
ведь только подозревают, а не знают наверняка - а мы будем осторожны, и
тогда все будет нормально... насколько это может быть в нашем мире.
- А Ор-тис? - спросила она. - Не может быть ничего нормального, пока
здесь его воля.
Я знал, что она имеет в виду Хуану.
- Его воля ничего не значит, - ответил я. - Разве я не здесь?
Она слабо улыбнулась.
- Ты очень силен, мой мальчик, - сказала она, - но что значат две
сильные руки против Каш гвардии?
- Этого будет достаточно для Ор-тиса, - ответил я.
- Ты убьешь его? - прошептала она. - Они разорвут тебя на куски!
- Они могут разорвать меня на куски только раз.
Это был рыночный день, и я отправился на рынок с несколькими кусками
пряжи, кожей и сыром. Отец не пошел со мной - фактически я отсоветовал ему
идти, так как там будут Соор и Хоффмейер. Один сыр я взял для взятки
Соору. Боже, как я ненавидел делать это! Но отец и мать думали, что это
умилостивит этого типа. Думаю, они были правы. Борьба за выживание не
нуждается в новых неприятностях.
Рынок был переполнен, а я немного запоздал. Здесь крутилось множество
Каш гвардейцев - больше, чем обычно. Это был теплый день - первый
по-настоящему теплый день, - и множество людей сидело перед конторой
Хоффмейера. Когда я прибыл, то увидел, что Ортис здесь, также как и Пхав,
угольный барон, и Хоффмейер - естественно, со многими остальными, включая
нескольких калкарских женщин и детей.
Я узнал женщину Пхава - предательницу, которая по собственному желанию
пошла с ним - и их маленького ребенка, девочку шести лет. Девочка играла в
пыли в ста футах от основной группы людей, и только я рассмотрел ее, как
мое сердце на мгновение замерло.
Двое мужчин перегоняли небольшое стадо скота на рынок, когда я внезапно
увидел, как одно из существ, - огромный бык - отрывается от стада и с
низко склоненной головой мчится к маленькой фигурке, играющей в пыли и не
подозревающей об опасности. Мужчины пытались остановить чудовище, но их
попытки были бесполезны. Находящиеся под навесом заметили опасность,
грозившую ребенку в тот же момент, что и я, они вскочили и закричали.
Женщина Пхава завопила, а Ор-тис крикнул на помощь Каш гвардию; но никто
не стал на пути разъяренной бестии, чтобы спасти ребенка.
Я находился ближе всех к месту событий и не раздумывая бросился вперед;
но пока я бежал, в моем мозгу проносились ужасные мысли. Она - калкар. Она
- отпрыск чудовища Пхава и женщины, которая стала предателем своего
народа, чтобы получить взамен роскошь, комфорт и безопасность! Множество
жизней было загублено для того, чтобы она роскошествовала! Многие ли из
них спасли бы мою дочь или сестру?
Эти мысли проносились в моей голове, пока я бежал, но я не
останавливался: что-то внутри заставляло меня двигаться с максимальной
скоростью. Может, все случилось именно так просто потому, что она была
маленькой девочкой, а я - потомком американских джентльменов. Нет, я
поступал правильно, несмотря на то, что мое чувство справедливости
кричало: ты должен позволить ребенку умереть!
Я успел к девочке несколькими секундами раньше быка. Увидев, что я стою
между ним и ребенком, он остановился и, наклонив голову, принялся рыть
землю, поднимая вокруг себя клубы пыли. Затем он бросился на меня; но я
встретил его, решив держаться, пока ребенок не спрячется, если это будет в
человеческих силах. Бык был огромным и очень злобным; видимо, это и
объясняло, почему его привели на рынок. Казалось, он с легкостью справится
со мной; но я решил умереть, сражаясь.
Я крикнул девочке, чтобы она убегала, а затем мы с быком схватились. Я
уцепился за его рога. Он попытался сбросить меня, но я использовал всю
силу своего тела. Я дал почувствовать свою силу Адским собакам в ту ночь;
сейчас я знал, что у меня в запасе есть еще сила, и к собственному
изумлению мне удалось сдержать огромного зверя и медленно, очень медленно
я начал поворачивать его голову влево.
Он сопротивлялся, упирался и дергался; я чувствовал, что мускулы на
моей спине, руках и ногах напрягаются до последней степени, чтобы сдержать
его; но с самого первого мгновения я знал, кто хозяин положения. Каш
гвардия бросилась на помощь, и я слышал, как Ор-тис кричит им, чтобы они
пристрелили быка; но раньше, чем они достигли нас, я наградил животное
последним могучим ударом кулака, и бык сначала опустился на колени, а
затем перевернулся на бок. Я удерживал его в таком положении, пока не
подбежал сержант и не выпустил пулю ему в голову.
Когда бык наконец замер, подошли Ор-тис, Пхав и остальные. Я увидел их,
когда вернулся к своим пожиткам, коже и сыру. Ор-тис окликнул меня. Я
повернулся и посмотрел на него как человек, который не собирается иметь с
ним ничего общего, что, собственно, было правдой.
- Иди сюда, парень, - приказал он.
Я молча приблизился на несколько шагов и снова остановился.
- Чего ты хочешь? - спросил я.
- Кто ты? - Он внимательно осматривал меня. - Я никогда не видел
подобной силы ни у одного человека. Ты должен служить в Каш гвардии. Как
тебе это понравится?
- Мне это совсем не понравится, - ответил я. И тут, по-моему, он
наконец узнал меня, и в его глазах появился лед.
- Нет, - сказал он, - нам не нужны такие среди наших людей. - Он
повернулся, но затем снова обернулся ко мне.
- Смотри, молодой человек, - рявкнул он, - используй силу толково и
правильно.
- Я воспользуюсь ею наверняка толково, - ответил я, - и совершенно
правильно.
Мне показалось, что женщина Пхава собиралась поблагодарить меня за
спасение ребенка и, видимо, сам Пхав тоже, они оба направились ко мне; но