поскакали вперед, чтобы скорее встретиться с ними. Внутри церкви мы
обнаружили три мертвых козы и умирающую женщину - мою мать с ножом в
груди. Она еще находилась в сознании, когда мы вошли, и я увидел яркий
свет счастья в ее глазах, когда она увидела меня и отца. Я повсюду искал
Хуану. Мое сердце замирало, я боялся, что не найду ее, и в то же время
боялся найти.
Мать могла говорить. Мы склонились над ней, и отец поддерживал ее. Она
с трудом рассказала, что произошло с ними. Они жили в мире до сегодняшнего
дня, когда Каш гвардия внезапно набросилась на них - большой отряд под
предводительством самого Ор-тиса. Они хотели увести их с собой; но у
матери был нож, спрятанный под платьем, и она воспользовалась им, не желая
покориться судьбе, которая ждала ее. Это было все, за исключением того,
что у Хуаны не было ножа, и Ор-тис увез ее с собой.
Я видел, как мать умерла на руках отца, и помог похоронить ее после
того, как пришли наши люди и мы показали, что сотворили эти животные, хотя
все знали это слишком хорошо и пережили достаточно, чтобы знать, чего
можно ожидать от этих свиней.
Мы с отцом покинули это место, переполненные печалью и горем и ненавидя
так, как никогда не ненавидели раньше. Мы отправились на рыночную площадь
нашего района. По пути мы зашли за Джимом, и он присоединился к нам. Молли
заплакала, когда узнала, что произошло с Хуаной и матерью, но наконец она
взяла себя в руки и поторопила Джима, чтобы он шел с нами, хотя тот не
нуждался ни в каких понуканиях. Она со слезами поцеловала его на прощание,
и гордость светилась в ее глазах. Он сказал на прощание:
- До свидания, девочка. Всегда носи с собой нож.
И мы ускакали. Слова Молли "Пусть все святые будут с вами!" звучали в
наших ушах. Мы остановились в нашем заброшенном сарае для скота и достали
ружье, пояс и патроны того солдата, которого отец убил много лет назад. Их
мы отдали Джиму.
Прежде, чем мы достигли рынка, наши ряды снова поредели - большинство
из нас не были достаточно смелыми, чтобы противостоять Каш гвардии, о
которой все шептались и хорошо знали на собственном опыте с детства. Не
могу сказать, что эти люди были трусами - я не верю в это, - хотя они и
вели себя как трусы. Может быть, сказывалась многолетняя привычка, когда
они привыкли разбегаться в ужасе при одном упоминании о Каш гвардии, и
сейчас они не могли встретиться с ней лицо к лицу. Ужас стал чем-то
естественным, вроде инстинктивного отвращения к змеям. Они не могли
сопротивляться Каш гвардии, как некоторые люди не могут прикоснуться к
гремучей змее, даже зная, что она мертва.
Был рыночный день, и рынок был переполнен. Я направил свое войско в
двух направлениях, по пятьсот человек в каждом отряде, и мы окружили
рынок. Я отдал приказ не убивать никого, кроме Каш гвардии, потому что
знал, что народ сам найдет всех нужных.
Когда ближайшие люди увидели нас, они сначала не поняли, что
происходит, настолько все было неожиданно. Никогда в своей жизни они не
видели людей своего класса с оружием, и сотня из нас была верхом. Напротив
площади, несколько человек из Каш гвардии крутились перед конторой
Хоффмейера. Они увидели наш отряд первыми, и, пока второй отряд обошел их,
вскочили в седла и направились к нам. В этот самый момент я выхватил Флаг
из-за пазухи и, размахивая им над головой, послал Красную Молнию вперед,
крича:
- Смерть Каш гвардии! Смерть калкарам!
Каш гвардия внезапно поняла, что имеет дело с настоящим отрядом
вооруженных людей. Их лица пожелтели от страха. Они повернулись, собираясь
бежать, и тут увидели, что окружены. Люди теперь поняли идею и дух нашего
появления; они крутились вокруг нас, крича, вопя, смеясь и плача.
- Смерть Каш гвардии! Смерть калкарам! Флаг! - слышал я крики отовсюду,
кто-то кричал "Старая Слава!" - кто-то, как и я, не мог ничего забыть.
Дюжина людей бросилась ко мне и, хватая развевающийся флаг, прижалась к
нему губами, пока слезы катились по их щекам. - Флаг! Флаг! - кричали они.
- Флаг наших отцов!
И тогда, прежде чем прозвучал хоть один выстрел, ко мне подскакал один
из Каш гвардии с белой повязкой вокруг головы. Я узнал его моментально -
тот самый юноша, который передал жестокий приказ моей матери и который был
расстроен поведением своего начальства.
- Не убивайте нас, - сказал он, - и мы последуем за вами. Многие из Каш
гвардии в бараках последуют на вами.
Дюжина солдат на рынке присоединилась к нам. Из дома выбежала женщина,
несущая голову мужчины на коротком колу, она кричала от ненависти к
калкарам - ненависть переполняла нас всех. Когда она приблизилась поближе,
я увидел, что это женщина Пхава. Голова на короткой палке была головой
Пхава. Это было начало - это была та маленькая искорка, в которой мы
нуждались. Словно маньяки, с кошмарными улыбками, люди врывались в дома
калкаров и забивали их до смерти.
Поверх криков и стонов и воплей слышались крики о Флаге и имена
любимых, которые сейчас были отмщены. Многократно я слышал имя Самуэльса -
еврея. Не было человека отомщенного более полно в этот день.
С нами был Деннис Корриган, освобожденный из шахты, и Бетти Вортс - его
женщина - нашла его здесь; ее руки были красными по локоть от крови наших
завоевателей. Она не надеялась увидеть любимого в живых, и, когда она
услышала, что с ним произошло, и как они сбежали, она подбежала ко мне и
почти стянула с Красной Молнии, пытаясь обнять и поцеловать.
Мне удалось заставить людей замолчать, и наконец вращающаяся толпа
обезумевших от радости людей окружила меня. Я пытался успокоить их, потому
что знал: впереди нас ждут трудности. Вскоре мне удалось добиться
частичной тишины. Я сказал, что безумие должно прекратиться, мы еще не
победили, а выиграли только один небольшой район. Мы должны двигаться
вперед тихо и действовать согласно разработанному плану, если хотим
победить.
- Помните, - убеждал я их, - что здесь, в городе, тысячи вооруженных
людей, и мы должны захватить их всех. Тогда останутся тысячи, которые
Двадцать Четыре пошлют на нас, пока они не покинут эту территорию, пока
они не потерпят поражение отсюда до Вашингтона - это будет продолжаться
месяцы, а может быть, и годы.
Они несколько приумолкли и мы разработали план о немедленном движении к
баракам с тем, чтобы внезапно захватить Каш гвардию. В это время отец
нашел Соора и убил его.
- Я говорил тебе, - сказал отец прежде, чем воткнуть штык в сборщика
налогов, - что когда нибудь и я устрою свою маленькую шутку. Этот день
настал.
Затем люди выволокли Хоффмейера из какого-то тайника и буквально
разорвали его на кусочки. И безумие началось снова. Раздавались крики "К
баракам!" и "Убейте Каш гвардию!" Толпа двинулась по направлению к озеру.
На пути наши ряды пополнялись из каждого дома: мужчинами или женщинами,
способными сражаться, из домов нашего класса, или кровавыми головами - из
домов калкаров. Мы размахивали ими на концах кольев. Я ехал во главе
толпы, размахивая Старой Славой на длинном флагштоке.
Я пытался внести какой-то порядок, но это было невозможно. Вот так,
растекаясь вширь, крича и убивая, смеясь и плача, каждый вел себя, как
хотел. Женщины казались самыми безумными, видимо, потому, что настрадались
больше всего, и женщина Пхава возглавляла их. Я видел и других, одной
рукой поддерживающих младенцев, а в другой - неся голову калкара,
информатора или шпиона. Никто не мог упрекнуть их, если вспомнить о жизни,
полной безнадежности и ужаса, которую они вели.
Мы только пересекли новый мост через реку в сердце великого
разрушенного города, когда Каш гвардия внезапно набросилась на нас со всей
силой. Они были плохо дисциплинированы; но они были вооружены. Мы же были
вообще недисциплинированы и отвратительно вооружены. Мы были разъяренной
толпой, в которую они каждый раз посылали залп за залпом.
Мужчины, женщины и дети падали вокруг; многие повернули и побежали. Но
были и другие, бросившиеся вперед и схватившиеся врукопашную с Каш
гвардией, отбирая ружья. Верховые скакали среди них. Я не мог держать Флаг
и сражаться одновременно, поэтому я снял его с флагштока и спрятал под
рубашку. Затем, выхватив ружье, я направил коленями Красную Молнию в ряды
сражающихся.
Бог наших отцов! Это была великолепная схватка! Если бы мне сказали,
что я умру в следующую минуту, я умер бы, переполненный радостью этих
минут. Враги падали вокруг меня, справа и слева, с раздробленными черепами
и сломанными телами, куда бы я не попал, это приносило единственный
результат - они умирали, если попадали в зону действия моего ружья,
которое превратилось во вращающуюся реку огненного металла.
Я проскакал полностью сквозь них, и несколько человек следовало за
мной. Мы повернули, чтобы двигаться назад через руины, и, поднявшись на
холм в мертвой части города, я увидел, что битва идет ниже по реке. Ком
застрял в моем горле. Все было закончено, началось кровавое избиение. Вся
моя толпа повернулась и разбежалась. Их зажали у узкого моста, и Каш
гвардия стреляла залпами по этой шевелящейся массе людских тел. Сотни
бросались в реку только для того, чтобы быть подстреленными солдатами.
Двадцать пять конников окружали меня - все, что осталось от моих сил -
и как минимум две тысячи Каш гвардейцев находилось между нами и рекой.
Даже если бы нам удалось прорваться назад, мы ничего не смогли бы сделать,
чтобы спасти положение или наших людей. Мы были обречены на смерть. Но мы
решили принести побольше вреда, пока не умрем!
В моем мозгу постоянно возникал образ Хуаны в объятиях Ор-тиса; ни на
минуту эта жуткая картина не покинула моего сознания. Я сказал, что
отправлюсь к штаб-квартире и буду искать Хуану. Мои спутники ответили, что
отправятся вместе со мной и убьют, кого смогут, прежде чем солдаты
вернутся.
Наша мечта испарилась, наши надежды умерли. В молчании мы ехали по
улицам по направлению к баракам. Каш гвардия не выступила на нашей
стороне, как мы надеялись - возможно, они присоединились бы к нам, имей мы
хоть какой-то успех в городе; но какой может быть успех против вооруженных
войск у толпы мужчин, женщин и детей?
Позднее я понял, что, если бы мы не начали строить планы, то могли бы
выиграть, пока никто не бросился вперед и не предупредил Каш гвардию. Если
бы мы атаковали их внезапно в бараках, все могло бы быть иначе, - так, как
произошло на рыночной площади, сквозь которую мы прошли. Я понял нашу
слабость. Если бы у нас было время спланировать и организоваться,
какой-нибудь шпион или информатор выдал бы нас властям задолго до того,
как мы успели бы воплотить наши планы в жизнь. Не оставалось ничего
другого, как устроить внезапную атаку и надеяться на первый сокрушительный
удар.
Я посмотрел на своих соратников, ехавших рядом. Джим был здесь, а отца
не было - я никогда больше не видел его. Он, видимо, пал в битве у нового
моста. Оррин Колби, кузнец и священник, скакал рядом, покрытый кровью -
своей и Каш гвардии. Здесь был и Деннис Корриган.
Мы поскакали прямо к баракам гвардии, которая из-за отсутствия
дисциплины и военного опыта, выслала все свои войска против нас, оставив
лишь несколько человек охранять пленников и штаб-квартиру. Их-то мы и
захватили; причем, они практически не оказывали сопротивления, и от
одного, взятого в качестве пленника, я выяснил где спит Ор-тис.
Сказав своим людям, что наша работа сделана, я приказал им рассыпаться
и бежать, но они ответили, что остаются со мной. Я объяснял, что такое
дело должен провести в одиночку и попросил их пойти и освободить
арестованных, пока я буду искать Хуану. Они сказали, что будут ждать меня,
и мы разделились.
Квартира Ор-тиса находилась на втором этаже строения, в восточном
крыле, и я без труда нашел ее. Приблизившись, я услышал внутри яростные
голоса и быстрое движение, словно кто-то метался туда-сюда. Я узнал голос
Ор-тиса - он отчаянно ругался, а затем услышал крик женщины и понял, что
это Хуана.
Я попытался открыть дверь и обнаружил, что она заперта. Это была
массивная дверь, такие двери древние делали в общественных зданиях, чем
это здание вначале и было, и я усомнился, смогу ли я выломать ее. Я
обезумел от ярости и желания отомстить, и мое состояние придало мне
дополнительную силу, словно маньяку, у которого силы утраиваются. Отойдя
назад на несколько футов, я бросился на дверь. Она слетела с рамы и упала
на пол с жутким стуком.
Передо мной в центре комнаты стоял Ор-тис, сжимая Хуану в руках. Он
положил ее на стол и своей волосатой рукой душил ее. Он оглянулся на звук
моего внезапного появления и, увидев меня, побелел и отпустил Хуану,
одновременно выхватывая пистолет из кобуры на боку. Хуана тоже увидела
меня и прыгнула на него в тот момент, когда он нажал на спуск. Его рука
дрогнула, и пуля вонзилась в пол.
Прежде чем он успел сбросить себя девушку, я оказался рядом и вырвал у
него оружие. Я держал его одной рукой, словно малого ребенка - он был
совершенно беспомощным в моей хватке - и спросил Хуану, обидел ли он ее.
- Нет еще, - сказала она. - Он только что пришел и отослал Каш гвардию.
Что-то случилось. Похоже, идет битва; но он вернулся в безопасное место.
Тут она заметила, что я покрыт кровью.
- Идет битва! - закричала она. - И ты участвовал в ней!
Я сказал ей, что все расскажу, как только покончу с Ор-тисом. Он
принялся умолять меня. Обещал мне свободу и освобождение от наказаний и
преследований, если я позволю ему жить. Он обещал никогда не трогать Хуану
и свою протекцию и помощь. Он мог бы обещать мне Солнце, Луну и все
звезды, если бы считал, что мне они нужны, но я желал одного, о чем и
сказал ему - увидеть, как он умрет.
- Если бы ты обидел ее, - сказал я, - ты умер бы медленной и ужасной
смертью; но я вовремя пришел ей на помощь, и ты будешь избавлен от
страданий.
Когда он понял, что его ничто не спасет, он зарыдал, его колени
подогнулись, и он опустился на пол, Я поднял его с пола одной рукой и,
сжав вторую в кулак, нанес ужасный удар между глаз - удар, сломавший ему
шею и череп. Затем я отшвырнул его на пол и сжал Хуану в своих объятиях.
Мы быстро направились к выходу. Я рассказал ей обо всем, что произошло
с тех пор, как мы расстались, и что сейчас она останется в этом мире одна,
пока я не смогу присоединиться к ней. Я объяснил, куда ей идти и где ждать
меня - на заброшенной ферме, которую я обнаружил во время путешествия к
шахтам. Она плакала и прижималась ко мне, умоляя оставить ее с собой, но я
знал, что это невозможно, так как слышал звуки боя на ближайшем подворье.
Мы будем счастливчиками, если одному из нас удастся бежать. В конце концов
она обещала послушаться меня при условии, что я присоединюсь к ней
немедленно, что я и собирался сделать, если у меня будут шансы.
Красная Молния стоял там, где я его оставил - перед дверью. Группа Каш
гвардии, возвращаясь после битвы, столкнулась с моей маленькой группой,
которая медленно отступала в сторону штаб-квартиры. Если Хуана могла
убежать, то времени терять было нельзя. Я поднял ее на Красную Молнию. Она
обвила свои прекрасные руки вокруг моей шеи, покрывая мои губы поцелуями.
- Скорее возвращайся ко мне, - умоляла она. - Ты мне так нужен, а здесь
ты еще очень долго не понадобишься.
Я прижал ее к своей груди.
- А если я не вернусь, - сказал я, - возьми это и передай моему сыну,
чтобы он хранил его, как хранили его отцы. - Я вложил Флаг в ее руки.
Пули свистели вокруг нас, и я поторопил ее, глядя, как красавец жеребец
быстро скачет по плацу и исчезает среди руин на западе. Затем я вернулся к
сражающимся и обнаружил, что у меня осталось всего десять человек. Колби
погиб, как и Деннис Корриган. Джим и девять остальных пока оставались в
живых. Мы сражались изо всех сил, но нас окружали новые гвардейцы, которые
появлялись на плацу со всех сторон; наши боеприпасы кончались.
Они бросились на нас - по двадцать на одного - и, хотя мы сражались как
львы, захватили нас. К счастью, Джим был сражен пулей, а меня только
оглушило ударом по голове.
Этой же ночью они поставили меня перед военным трибуналом и принялись
пытать, стараясь выведать имена моих сообщников. Но никого из тех, о ком
бы я знал, не осталось в живых, даже если бы я и хотел предать их. И я
просто отказывался говорить. Я не сказал ни слова, попрощавшись с Хуаной,
за исключением нескольких слов поддержки тем, кто остались сражаться до
последнего.
На следующее утро меня отвели к мяснику.
Я могу вспомнить каждую деталь до того момента, как нож коснулся моего
горла, а потом наступило странное колющее чувство, внезапно сменившееся
забвением.
Стоял день, когда мы закончили - так быстро пролетела ночь - я видел
свет сквозь иллюминатор в каюте, где мы сидели. Лицо моего собеседника
выглядело осунувшимся и измученным; видимо, сейчас он переживал свои
страдания и разочарования ничтожной безнадежной жизни, которую он описал.
Я поднялся, чтобы уйти.
- Это все? - спросил я.
- Да, - ответил он, - все об этом воплощении.
- Но вы ведь расскажете о следующем? - настаивал я. Он только
улыбнулся, когда я закрывал за собой дверь.
обнаружили три мертвых козы и умирающую женщину - мою мать с ножом в
груди. Она еще находилась в сознании, когда мы вошли, и я увидел яркий
свет счастья в ее глазах, когда она увидела меня и отца. Я повсюду искал
Хуану. Мое сердце замирало, я боялся, что не найду ее, и в то же время
боялся найти.
Мать могла говорить. Мы склонились над ней, и отец поддерживал ее. Она
с трудом рассказала, что произошло с ними. Они жили в мире до сегодняшнего
дня, когда Каш гвардия внезапно набросилась на них - большой отряд под
предводительством самого Ор-тиса. Они хотели увести их с собой; но у
матери был нож, спрятанный под платьем, и она воспользовалась им, не желая
покориться судьбе, которая ждала ее. Это было все, за исключением того,
что у Хуаны не было ножа, и Ор-тис увез ее с собой.
Я видел, как мать умерла на руках отца, и помог похоронить ее после
того, как пришли наши люди и мы показали, что сотворили эти животные, хотя
все знали это слишком хорошо и пережили достаточно, чтобы знать, чего
можно ожидать от этих свиней.
Мы с отцом покинули это место, переполненные печалью и горем и ненавидя
так, как никогда не ненавидели раньше. Мы отправились на рыночную площадь
нашего района. По пути мы зашли за Джимом, и он присоединился к нам. Молли
заплакала, когда узнала, что произошло с Хуаной и матерью, но наконец она
взяла себя в руки и поторопила Джима, чтобы он шел с нами, хотя тот не
нуждался ни в каких понуканиях. Она со слезами поцеловала его на прощание,
и гордость светилась в ее глазах. Он сказал на прощание:
- До свидания, девочка. Всегда носи с собой нож.
И мы ускакали. Слова Молли "Пусть все святые будут с вами!" звучали в
наших ушах. Мы остановились в нашем заброшенном сарае для скота и достали
ружье, пояс и патроны того солдата, которого отец убил много лет назад. Их
мы отдали Джиму.
Прежде, чем мы достигли рынка, наши ряды снова поредели - большинство
из нас не были достаточно смелыми, чтобы противостоять Каш гвардии, о
которой все шептались и хорошо знали на собственном опыте с детства. Не
могу сказать, что эти люди были трусами - я не верю в это, - хотя они и
вели себя как трусы. Может быть, сказывалась многолетняя привычка, когда
они привыкли разбегаться в ужасе при одном упоминании о Каш гвардии, и
сейчас они не могли встретиться с ней лицо к лицу. Ужас стал чем-то
естественным, вроде инстинктивного отвращения к змеям. Они не могли
сопротивляться Каш гвардии, как некоторые люди не могут прикоснуться к
гремучей змее, даже зная, что она мертва.
Был рыночный день, и рынок был переполнен. Я направил свое войско в
двух направлениях, по пятьсот человек в каждом отряде, и мы окружили
рынок. Я отдал приказ не убивать никого, кроме Каш гвардии, потому что
знал, что народ сам найдет всех нужных.
Когда ближайшие люди увидели нас, они сначала не поняли, что
происходит, настолько все было неожиданно. Никогда в своей жизни они не
видели людей своего класса с оружием, и сотня из нас была верхом. Напротив
площади, несколько человек из Каш гвардии крутились перед конторой
Хоффмейера. Они увидели наш отряд первыми, и, пока второй отряд обошел их,
вскочили в седла и направились к нам. В этот самый момент я выхватил Флаг
из-за пазухи и, размахивая им над головой, послал Красную Молнию вперед,
крича:
- Смерть Каш гвардии! Смерть калкарам!
Каш гвардия внезапно поняла, что имеет дело с настоящим отрядом
вооруженных людей. Их лица пожелтели от страха. Они повернулись, собираясь
бежать, и тут увидели, что окружены. Люди теперь поняли идею и дух нашего
появления; они крутились вокруг нас, крича, вопя, смеясь и плача.
- Смерть Каш гвардии! Смерть калкарам! Флаг! - слышал я крики отовсюду,
кто-то кричал "Старая Слава!" - кто-то, как и я, не мог ничего забыть.
Дюжина людей бросилась ко мне и, хватая развевающийся флаг, прижалась к
нему губами, пока слезы катились по их щекам. - Флаг! Флаг! - кричали они.
- Флаг наших отцов!
И тогда, прежде чем прозвучал хоть один выстрел, ко мне подскакал один
из Каш гвардии с белой повязкой вокруг головы. Я узнал его моментально -
тот самый юноша, который передал жестокий приказ моей матери и который был
расстроен поведением своего начальства.
- Не убивайте нас, - сказал он, - и мы последуем за вами. Многие из Каш
гвардии в бараках последуют на вами.
Дюжина солдат на рынке присоединилась к нам. Из дома выбежала женщина,
несущая голову мужчины на коротком колу, она кричала от ненависти к
калкарам - ненависть переполняла нас всех. Когда она приблизилась поближе,
я увидел, что это женщина Пхава. Голова на короткой палке была головой
Пхава. Это было начало - это была та маленькая искорка, в которой мы
нуждались. Словно маньяки, с кошмарными улыбками, люди врывались в дома
калкаров и забивали их до смерти.
Поверх криков и стонов и воплей слышались крики о Флаге и имена
любимых, которые сейчас были отмщены. Многократно я слышал имя Самуэльса -
еврея. Не было человека отомщенного более полно в этот день.
С нами был Деннис Корриган, освобожденный из шахты, и Бетти Вортс - его
женщина - нашла его здесь; ее руки были красными по локоть от крови наших
завоевателей. Она не надеялась увидеть любимого в живых, и, когда она
услышала, что с ним произошло, и как они сбежали, она подбежала ко мне и
почти стянула с Красной Молнии, пытаясь обнять и поцеловать.
Мне удалось заставить людей замолчать, и наконец вращающаяся толпа
обезумевших от радости людей окружила меня. Я пытался успокоить их, потому
что знал: впереди нас ждут трудности. Вскоре мне удалось добиться
частичной тишины. Я сказал, что безумие должно прекратиться, мы еще не
победили, а выиграли только один небольшой район. Мы должны двигаться
вперед тихо и действовать согласно разработанному плану, если хотим
победить.
- Помните, - убеждал я их, - что здесь, в городе, тысячи вооруженных
людей, и мы должны захватить их всех. Тогда останутся тысячи, которые
Двадцать Четыре пошлют на нас, пока они не покинут эту территорию, пока
они не потерпят поражение отсюда до Вашингтона - это будет продолжаться
месяцы, а может быть, и годы.
Они несколько приумолкли и мы разработали план о немедленном движении к
баракам с тем, чтобы внезапно захватить Каш гвардию. В это время отец
нашел Соора и убил его.
- Я говорил тебе, - сказал отец прежде, чем воткнуть штык в сборщика
налогов, - что когда нибудь и я устрою свою маленькую шутку. Этот день
настал.
Затем люди выволокли Хоффмейера из какого-то тайника и буквально
разорвали его на кусочки. И безумие началось снова. Раздавались крики "К
баракам!" и "Убейте Каш гвардию!" Толпа двинулась по направлению к озеру.
На пути наши ряды пополнялись из каждого дома: мужчинами или женщинами,
способными сражаться, из домов нашего класса, или кровавыми головами - из
домов калкаров. Мы размахивали ими на концах кольев. Я ехал во главе
толпы, размахивая Старой Славой на длинном флагштоке.
Я пытался внести какой-то порядок, но это было невозможно. Вот так,
растекаясь вширь, крича и убивая, смеясь и плача, каждый вел себя, как
хотел. Женщины казались самыми безумными, видимо, потому, что настрадались
больше всего, и женщина Пхава возглавляла их. Я видел и других, одной
рукой поддерживающих младенцев, а в другой - неся голову калкара,
информатора или шпиона. Никто не мог упрекнуть их, если вспомнить о жизни,
полной безнадежности и ужаса, которую они вели.
Мы только пересекли новый мост через реку в сердце великого
разрушенного города, когда Каш гвардия внезапно набросилась на нас со всей
силой. Они были плохо дисциплинированы; но они были вооружены. Мы же были
вообще недисциплинированы и отвратительно вооружены. Мы были разъяренной
толпой, в которую они каждый раз посылали залп за залпом.
Мужчины, женщины и дети падали вокруг; многие повернули и побежали. Но
были и другие, бросившиеся вперед и схватившиеся врукопашную с Каш
гвардией, отбирая ружья. Верховые скакали среди них. Я не мог держать Флаг
и сражаться одновременно, поэтому я снял его с флагштока и спрятал под
рубашку. Затем, выхватив ружье, я направил коленями Красную Молнию в ряды
сражающихся.
Бог наших отцов! Это была великолепная схватка! Если бы мне сказали,
что я умру в следующую минуту, я умер бы, переполненный радостью этих
минут. Враги падали вокруг меня, справа и слева, с раздробленными черепами
и сломанными телами, куда бы я не попал, это приносило единственный
результат - они умирали, если попадали в зону действия моего ружья,
которое превратилось во вращающуюся реку огненного металла.
Я проскакал полностью сквозь них, и несколько человек следовало за
мной. Мы повернули, чтобы двигаться назад через руины, и, поднявшись на
холм в мертвой части города, я увидел, что битва идет ниже по реке. Ком
застрял в моем горле. Все было закончено, началось кровавое избиение. Вся
моя толпа повернулась и разбежалась. Их зажали у узкого моста, и Каш
гвардия стреляла залпами по этой шевелящейся массе людских тел. Сотни
бросались в реку только для того, чтобы быть подстреленными солдатами.
Двадцать пять конников окружали меня - все, что осталось от моих сил -
и как минимум две тысячи Каш гвардейцев находилось между нами и рекой.
Даже если бы нам удалось прорваться назад, мы ничего не смогли бы сделать,
чтобы спасти положение или наших людей. Мы были обречены на смерть. Но мы
решили принести побольше вреда, пока не умрем!
В моем мозгу постоянно возникал образ Хуаны в объятиях Ор-тиса; ни на
минуту эта жуткая картина не покинула моего сознания. Я сказал, что
отправлюсь к штаб-квартире и буду искать Хуану. Мои спутники ответили, что
отправятся вместе со мной и убьют, кого смогут, прежде чем солдаты
вернутся.
Наша мечта испарилась, наши надежды умерли. В молчании мы ехали по
улицам по направлению к баракам. Каш гвардия не выступила на нашей
стороне, как мы надеялись - возможно, они присоединились бы к нам, имей мы
хоть какой-то успех в городе; но какой может быть успех против вооруженных
войск у толпы мужчин, женщин и детей?
Позднее я понял, что, если бы мы не начали строить планы, то могли бы
выиграть, пока никто не бросился вперед и не предупредил Каш гвардию. Если
бы мы атаковали их внезапно в бараках, все могло бы быть иначе, - так, как
произошло на рыночной площади, сквозь которую мы прошли. Я понял нашу
слабость. Если бы у нас было время спланировать и организоваться,
какой-нибудь шпион или информатор выдал бы нас властям задолго до того,
как мы успели бы воплотить наши планы в жизнь. Не оставалось ничего
другого, как устроить внезапную атаку и надеяться на первый сокрушительный
удар.
Я посмотрел на своих соратников, ехавших рядом. Джим был здесь, а отца
не было - я никогда больше не видел его. Он, видимо, пал в битве у нового
моста. Оррин Колби, кузнец и священник, скакал рядом, покрытый кровью -
своей и Каш гвардии. Здесь был и Деннис Корриган.
Мы поскакали прямо к баракам гвардии, которая из-за отсутствия
дисциплины и военного опыта, выслала все свои войска против нас, оставив
лишь несколько человек охранять пленников и штаб-квартиру. Их-то мы и
захватили; причем, они практически не оказывали сопротивления, и от
одного, взятого в качестве пленника, я выяснил где спит Ор-тис.
Сказав своим людям, что наша работа сделана, я приказал им рассыпаться
и бежать, но они ответили, что остаются со мной. Я объяснял, что такое
дело должен провести в одиночку и попросил их пойти и освободить
арестованных, пока я буду искать Хуану. Они сказали, что будут ждать меня,
и мы разделились.
Квартира Ор-тиса находилась на втором этаже строения, в восточном
крыле, и я без труда нашел ее. Приблизившись, я услышал внутри яростные
голоса и быстрое движение, словно кто-то метался туда-сюда. Я узнал голос
Ор-тиса - он отчаянно ругался, а затем услышал крик женщины и понял, что
это Хуана.
Я попытался открыть дверь и обнаружил, что она заперта. Это была
массивная дверь, такие двери древние делали в общественных зданиях, чем
это здание вначале и было, и я усомнился, смогу ли я выломать ее. Я
обезумел от ярости и желания отомстить, и мое состояние придало мне
дополнительную силу, словно маньяку, у которого силы утраиваются. Отойдя
назад на несколько футов, я бросился на дверь. Она слетела с рамы и упала
на пол с жутким стуком.
Передо мной в центре комнаты стоял Ор-тис, сжимая Хуану в руках. Он
положил ее на стол и своей волосатой рукой душил ее. Он оглянулся на звук
моего внезапного появления и, увидев меня, побелел и отпустил Хуану,
одновременно выхватывая пистолет из кобуры на боку. Хуана тоже увидела
меня и прыгнула на него в тот момент, когда он нажал на спуск. Его рука
дрогнула, и пуля вонзилась в пол.
Прежде чем он успел сбросить себя девушку, я оказался рядом и вырвал у
него оружие. Я держал его одной рукой, словно малого ребенка - он был
совершенно беспомощным в моей хватке - и спросил Хуану, обидел ли он ее.
- Нет еще, - сказала она. - Он только что пришел и отослал Каш гвардию.
Что-то случилось. Похоже, идет битва; но он вернулся в безопасное место.
Тут она заметила, что я покрыт кровью.
- Идет битва! - закричала она. - И ты участвовал в ней!
Я сказал ей, что все расскажу, как только покончу с Ор-тисом. Он
принялся умолять меня. Обещал мне свободу и освобождение от наказаний и
преследований, если я позволю ему жить. Он обещал никогда не трогать Хуану
и свою протекцию и помощь. Он мог бы обещать мне Солнце, Луну и все
звезды, если бы считал, что мне они нужны, но я желал одного, о чем и
сказал ему - увидеть, как он умрет.
- Если бы ты обидел ее, - сказал я, - ты умер бы медленной и ужасной
смертью; но я вовремя пришел ей на помощь, и ты будешь избавлен от
страданий.
Когда он понял, что его ничто не спасет, он зарыдал, его колени
подогнулись, и он опустился на пол, Я поднял его с пола одной рукой и,
сжав вторую в кулак, нанес ужасный удар между глаз - удар, сломавший ему
шею и череп. Затем я отшвырнул его на пол и сжал Хуану в своих объятиях.
Мы быстро направились к выходу. Я рассказал ей обо всем, что произошло
с тех пор, как мы расстались, и что сейчас она останется в этом мире одна,
пока я не смогу присоединиться к ней. Я объяснил, куда ей идти и где ждать
меня - на заброшенной ферме, которую я обнаружил во время путешествия к
шахтам. Она плакала и прижималась ко мне, умоляя оставить ее с собой, но я
знал, что это невозможно, так как слышал звуки боя на ближайшем подворье.
Мы будем счастливчиками, если одному из нас удастся бежать. В конце концов
она обещала послушаться меня при условии, что я присоединюсь к ней
немедленно, что я и собирался сделать, если у меня будут шансы.
Красная Молния стоял там, где я его оставил - перед дверью. Группа Каш
гвардии, возвращаясь после битвы, столкнулась с моей маленькой группой,
которая медленно отступала в сторону штаб-квартиры. Если Хуана могла
убежать, то времени терять было нельзя. Я поднял ее на Красную Молнию. Она
обвила свои прекрасные руки вокруг моей шеи, покрывая мои губы поцелуями.
- Скорее возвращайся ко мне, - умоляла она. - Ты мне так нужен, а здесь
ты еще очень долго не понадобишься.
Я прижал ее к своей груди.
- А если я не вернусь, - сказал я, - возьми это и передай моему сыну,
чтобы он хранил его, как хранили его отцы. - Я вложил Флаг в ее руки.
Пули свистели вокруг нас, и я поторопил ее, глядя, как красавец жеребец
быстро скачет по плацу и исчезает среди руин на западе. Затем я вернулся к
сражающимся и обнаружил, что у меня осталось всего десять человек. Колби
погиб, как и Деннис Корриган. Джим и девять остальных пока оставались в
живых. Мы сражались изо всех сил, но нас окружали новые гвардейцы, которые
появлялись на плацу со всех сторон; наши боеприпасы кончались.
Они бросились на нас - по двадцать на одного - и, хотя мы сражались как
львы, захватили нас. К счастью, Джим был сражен пулей, а меня только
оглушило ударом по голове.
Этой же ночью они поставили меня перед военным трибуналом и принялись
пытать, стараясь выведать имена моих сообщников. Но никого из тех, о ком
бы я знал, не осталось в живых, даже если бы я и хотел предать их. И я
просто отказывался говорить. Я не сказал ни слова, попрощавшись с Хуаной,
за исключением нескольких слов поддержки тем, кто остались сражаться до
последнего.
На следующее утро меня отвели к мяснику.
Я могу вспомнить каждую деталь до того момента, как нож коснулся моего
горла, а потом наступило странное колющее чувство, внезапно сменившееся
забвением.
Стоял день, когда мы закончили - так быстро пролетела ночь - я видел
свет сквозь иллюминатор в каюте, где мы сидели. Лицо моего собеседника
выглядело осунувшимся и измученным; видимо, сейчас он переживал свои
страдания и разочарования ничтожной безнадежной жизни, которую он описал.
Я поднялся, чтобы уйти.
- Это все? - спросил я.
- Да, - ответил он, - все об этом воплощении.
- Но вы ведь расскажете о следующем? - настаивал я. Он только
улыбнулся, когда я закрывал за собой дверь.