Бир Грег. Хорал забвения

   — Разве поклонение бывает принудительным?
   — Некоторые сидхи очень преданы Адонне. Чувствуют родство с ним.
   — Что еще за родство?
   — Лирг говорил, что Адонна подобен сидхам. «Мы стоим друг друга, мы и наш Бог. Подобно нам, он несовершенен и потерпел поражение». А каков Бог на Земле?
   — Я атеист, — признался Майкл. — Не верю, что на Земле есть Бог.
   — А в Адонну веришь?
   Майкл смутился. Такой вопрос у него ни разу не возникал. В этом фантастическом, хоть и суровом мире бог, конечно, мог существовать. А на реальной Земле богам нет места.
   — Он мне не попадался.
   — Оно, — поправила Элевт. — Адонна гордится своей бесполостью. И радуйся, что ты с ним не встречался. Лирг говорит… говорил… — Она вдруг успокоилась. — Тебе неприятно, что я так часто вспоминаю Лирга? — спросила она через несколько секунд.
   — Нет. Почему мне должно быть неприятно?
   — Я слышала, люди предпочитают говорить о себе и не любят, когда много говорят о других.
   — Я не эгоист, — уверенно заявил Майкл.
   Он посмотрел на ее красивое длинное тело и, протянув руку, коснулся бледной и нежной кожи на бедре. Она потянулась к нему, но это движение было слишком машинальным, слишком равнодушным, Майкл сразу представил Спарт. Такой когда-нибудь может стать и Элевт.
   — Я запутался.
   Он убрал руку и повернулся на спину. Элевт осторожно положила подбородок на грудь Майклу и заглянула в лицо. Лучи вечернего солнца позолотили ее большие глаза.
   — Почему?
   — Не знаю, что мне делать.
   — Значит, ты свободен.
   — Не думаю. Скорее, я просто глуп. Не знаю, что правильно, что нет.
   — А я знаю, что права, когда люблю. Иначе и быть не может.
   — Но почему ты любишь меня?
   — Разве я сказала, что люблю тебя?
   Майкл опять смутился. После недогой паузы он пробормотал:
   — Так любишь или нет? — Это, конечно, было совершенно неблагоразумно.
   — Да, — ответила Элевт. — Я люблю тебя.
   Она села. Ее спина лоснилась, как у тюленя, вереницей округлых бугорков проступал позвоночник. Солнце почти касалось горизонта, подсвечивало оранжевым дымку Проклятой долины. Теплая желтоватая кожа Элевт напоминала сплав серебра и золота,
   — А на Земле люди выбирают себе возлюбленных?
   — Иногда, — неуверенно пробормотал Майкл, чьи увлечения всегда начинались помимо его воли.
   — Настоящие сидхи, мужчины, никогда не влюбляются. У них бывают привязанности, но это не совсем любовь. Сидх-мужчина бесстрастен. И большинство гибридов. У гибридов связь мужчины и женщины обычно продолжается недолго. Лирг был не такой. Он страстно любил мою мать. — Ее голос зазвучал печально. — Сидхи-женщины гораздо чаще испытывают страсть и редко находят удовлетворение. Поэтому гибриды рождаются у женщин-сидхов от мужчин-людей — и никогда иначе. Почему ты говоришь, что запутался?
   — Я уже сказал.
   — Нет, не то. Ты не любишь меня? Это тебя смущает?
   Он долго не решался ответить. Наконец кивнул.
   — Ты мне нравишься. Я тебе благодарен…
   Элевт улыбнулась.
   — Разве важно, что ты не любишь меня?
   — Наверно, неловко себя чувствуешь, когда отдаешься мужчине и знаешь, что нет полной взаимности.
   — Но ведь так было всегда. Мужчины-сидхи не любят своих гин… А мы все-таки выжили.
   Ее смирение нисколько не упрощало ситуацию, наоборот, все запутывалось еще сильнее, и, чтобы прекратить этот разговор, Майкл поцеловал Элевт. Вскоре они занялись любовью, и замешательство только обостряло все ощущения… придавало им сладости.
   В Полугород они возвращались в сумерках. Майкл нес рубашку на плече, Элевт опиралась на его руку и улыбалась своим мыслям.

Глава восемнадцатая

   К их приходу рыночная площадь опустела. Элевт вошла в дом и сразу взялась за работу — складывать в углу свои вещи. Когда наступила очередь коричневого ковра, свернутого в рулон и перевязанного бечевкой, Элевт ненадолго задумалась, потом улыбнулась и развязала бечевку.
   — Тебе обязательно возвращаться сейчас? — спросила она.
   — Нет.
   — Тогда, если хочешь, я покажу, чему научилась.
   Она расстелила ковер на полу, расправила все складки.
   — Сегодня мне можно остаться здесь, но завтра я должна переехать. Лирг был бы доволен моими успехами. Заниматься магией в нашем доме — почти все равно что в его присутствии.
   Она ступила на ковер, опустилась на колени и указала Майклу в угол.
   — Лирг говорит, что гибридам волшебство дается нелегко, потому что они похожи на людей. В каждом из них больше одной личности… только души нет.
   Майкл открыл рот, чтобы высказать свои сомнения, но передумал. Не ему судить.
   — Я не знаю точно, что он имеет… имел в виду. Но, по-моему, это правда. Если я становлюсь одной личностью, когда занимаюсь волшебством, все получается. Но иногда мысли разбегаются, в голове будто целая толпа, и тогда магия слабеет. У настоящих сидхов всегда только один голос в голове. Поэтому им легче сосредоточиться.
   — Может, он имел в виду просто концентрацию.
   — Нет, это глубже. Лирг говорил… — Она вздохнула и выпрямилась. — Сидх не станет через слово поминать своих родителей. Гибридам нравится думать, будто они — сидхи… но я больше человек. В общем, когда добиваешься, чтобы единая личность стремилась к единой цели, магия только начинается. Гораздо труднее ее потом контролировать. На какую-то долю секунды ты связываешь Царство своими мыслями, и происходит то, что ты хочешь. Царство живет по твоей воле. Это происходит почти машинально, Но большая магия… это очень сложно. Рассказывать?
   Майкл кивнул. Во рту появилась сухость. Элевт лежала на ковре и неотрывно смотрела на него большими черными глазами, прямые волосы рассыпались по плечам, одна прядь упала на грудь.
   — Мы наполовину сидхи и поэтому инстинктивно чувствуем, что любой мир — это песня сложений и вычитаний. Чтобы творить великое волшебство, нужно настроиться в лад с миром — прибавлять, когда он прибавляет, и отнимать, когда он отнимает. Тогда можно обуздать песню, добиться, чтобы мир был в ладу с тобой, по крайней мере на несколько мгновений. Мир — это просто одна длинная сложная песня. Различие между Царством и Землей — это различие между двумя песнями.
   Она закрыла глаза и произнесла нараспев:
   — Тох келих он-дулья, мед нат ондулья трасн спаан нат код.
   — Что это означает?
   — Ну, на человеческий это можно перевести приблизительно так: «Все суть волны, и волнуется ничто вне всякой протяженности».
   Майкл тихонько присвистнул и с сомнением покачал головой.
   — И ты все это ощущаешь?
   — Когда получается. А теперь сядь подальше на край ковра. Я некоторое время не смогу с тобой говорить, потому что перестану слушать твою внутреннюю речь. Понимаешь?
   — Да, — кивнул Майкл. — Кажется, да.
   Она встала на середину ковра и развела руки параллельно его диагонали, словно выполняя медленное гимнастическое упражнение. Майкл глянул влево, на ближайший угол, и увидел маленький — с ноготь большого пальца — темный завиток ворса; казалось, он привинчивает ковер к полу. Ковер натянулся, как живой.
   Элевт опустила руки и закрыла глаза, одновременно подняв подбородок. Пальцы выпрямились.
   На мгновенье в каждом из четырех углов вырос светящийся столб. Они прошли сквозь потолок, как сквозь воздух, и сгинули. Элевт протянула руку, сжав кулак, и повернулась на целый круг. Глаза ее засияли в тот момент, когда Майкл моргнул, и, пока его веки оставались сомкнутыми, комната так осветилась, что даже сквозь кожу резало глаза.
   Элевт опустилась на колени и разжала кулак. На ладони лежал жук, похожий на скарабея, но блестящий, ярко-зеленый, с бархатистыми надкрыльями. Он медленно, будто в замешательстве, поворачивался кругом.
   — Очень симпатичный, — похвалил Майкл, не зная, стоит ли ему на самом деле восхищаться этим существом.
   — Была холодная ночь, и на небе — свет и облака. Была дорога — твердая и черная, с белыми линиями и золотистыми точками, а пообочь — трава за каменной оградой и деревья над травой. — Элевт показала на жука. — Он был… там. И я его взяла с собой.
   Майкл вытаращил глаза:
   — Ты…
   — Я принесла его с твоей родины. Ты живешь в очень странном мире.
   Жук прополз полдюйма по ладони, остановился и опрокинулся на спину. Его ножки слабо шевельнулись и замерли. Элевт озабочено посмотрела на жука и осторожно потрогала. На пальце заблестели капли воды, как будто…
   Как будто жук недавно ползал по мокрой траве.
   — Он мертв? — спросил Майкл.
   У Элевт в глазах появились слезы.
   — Кажется, да. Мне еще надо много учиться.
   Было уже темно и очень холодно, когда Майкл вернулся на пригорок. Окна в хижине Журавлих ярко светились. Спарт поджидала его, стоя на одной ноге. Она поманила Майкла пальцем, опустила ногу и направилась к его жилищу. Он пошел следом. Спарт велела поднять полог, и он повиновался. Она щелкнула пальцами, и на земле засветились буквы.
   — Откуда это?
   — Я поэт, — объяснил Майкл, недовольный столь бесцеремонным вторжением. — Сочиняю стихи. Тут нет бумаги, и приходится писать на земле.
   — Да, но откуда это взялось?
   — Не знаю. Просто… стихи.
   — А тебе известно, что они очень древние? — Она указала на последние строки. — — Вначале оно было на каскарском языке.
   Майкл отрицательно покачал головой.
   — Я его сегодня написал.
   — Такие вещи писать опасно. У твоих забав с девушкой-гибридом странные последствия. — И она удалилась, широко шагая, словно гигантский двуногий паук.
   — Это мое стихотворение, — крикнул ей вслед Майкл.
   Услышав за спиной шорох, он обернулся и увидел Нэр. Она заглянула в дом и, рассматривая сияющие письмена, произнесла два слова:
   — Каэли Тонна.
   Потом ухмыльнулась и последовала за Спарт.
   Пахло пылью и озоном, хотя в ночном небе не было облаков. Майкл улегся на подстилку и подумал об Элевт и ее волшебстве, потом обратился мыслями к Элине. Чем она занимается, и когда удастся ее увидеть… и станет ли она когда-нибудь такой же нежной, как Элевт?
   Надежда казалась слишком призрачной.

Глава девятнадцатая

   Майкл несколько раз видел, как Журавлихи занимались с Бири.
   Они говорили по-каскарски, и Майкл плохо понимал, что происходит. Ему старухи тоже уделяли время. Через несколько дней, когда похолодало, Нэр наконец взялась обучать Майкла искусству хилока, или «извлечению тепла из центра». Едва он начал осваивать эту премудрость, Нэр покинула его, и в течение недели Журавлихи с рассвета до заката учили только Бири.
   Однажды особенно холодным утром Майкл вышел из своего дома и увидел на середине пригорка Бири с Журавлихами. Они окружили юного сидха, взявшись за руки и обратив лица с закрытыми глазами к стылому голубому небу. Вокруг медленно и лениво падали снежинки. Майкл сел, скрестив ноги, перед дверью.
   Четыре часа продолжался непонятный ритуал, в котором как будто никто ничего осмысленного не делал. Сам Майкл царапал на отвердевшей земле стихи, стирал их и время от времени поглядывал, не произошло ли каких-нибудь перемен. Он пытался вновь уловить внутренний независимый голос, но тщетно.
   Наконец Бири упал как подкошенный, Журавлихи расцепили руки, отступили и присели, отчего сразу стали похожи на хищных птиц. У них расширились глаза, губы были плотно сжаты. Потом они удалились в свою хижину, а Бири остался лежать. Майкл подошел к нему, нагнулся и потрогал лоб.
   — Ты здоров?
   — Уходи, — проговорил Бири, не открывая глаз.
   — Я только спросил, — смутился Майкл.
   Из хижины выбежала Спарт, замахала руками.
   — Уйди! — прохрипела она. — Оставь его! Убирайся отсюда! Кыш!
   — Насовсем? — спросил Майкл обиженно. Его прогоняли, словно какую-нибудь домашнюю живность.
   — Возвращайся, когда солнце сядет.
   Она взглянула на Бири, который по-прежнему лежал неподвижно.
   — С ним все в порядке?
   — Нет. А теперь уходи.
   Майкл перебрался через ручей, оглянулся и увидел немую сцену: Спарт и распростертый на земле сидх. Он нахмурился, пинком отшвырнул камешек с пути и зашагал к Эвтерпу.
   Снегопад усилился, на придорожных кустах и кочках уже появились белые шапки. Майкл стал на ходу практиковать хилока и почувствовал, как из желудка постепенно распространяется тепло.
   Сколько же дней он провел в Царстве? Размышления на эту тему нарушили концентрацию, и Майкл сразу озяб. Он потерял счет дням — может быть, прошло два месяца, может, два с половиной или три. Обучение, бег, разбрасывание теней, кошмарные встречи, ласки Элевт, мысли об Элине — все перемешалось в мозгу.
   Майкл опять занялся хилока и обнаружил в груди новый источник тепла, которое потекло к предплечьям. Он улыбнулся и несколько раз взмахнул руками. Ощущение холода исчезло. Когда впереди показался Эвтерп, Майкл прибавил шагу. У него горело лицо и покалывало в кончиках пальцев.
   Он вспомнил, как Бири лежал на земле и, очевидно, мучился. Не очень-то приятно быть сидхом, зато как чудесно быть Майклом Перрином! Даже хорошо, что он оказался в Царстве. Иначе бы не насладился таким теплом, когда кругом снег. Какое удивительное ощущение! Он даже подскочил от восторга. И не заметил тонкой струйки дыма.
   На околице Эвтерпа Майкл уже приплясывал. Минуя первые дома, он улыбался, напевал и сам не мог понять причину такой радости. Наконец свернул в переулок, где жила Элина.
   Булыжники мостовой поблескивали тонкими корочками льда, однако лед не крошился, а сразу таял под ногами, и от следов шел пар. В узкой улочке между двумя глухими стенами Майкл скакал и вопил, как сумасшедший. В этом экстатическом состоянии он как будто опять уловил внутренний голос и был готов прочесть новое стихотворение, когда увидел знакомый подъезд. Тут Майкл остановился в некотором смущении. К Элине нужно явиться с достоинством.
   Ноги шипели, касаясь ступеней. Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь Элины. Запахло дымом. Майкл недоуменно огляделся. Может, на кухне что-нибудь загорелось? Запах усиливался, уже щипало в ноздрях. Майкл поднял руку почесать нос.
   Дымился рукав его рубашки. Несколько мгновений Майкл тупо смотрел на него. Жар исходил из тела. На краю манжеты показались язычки пламени, сначала совсем маленькие, — и вдруг вспыхнул весь рукав. Майкл содрал с себя рубашку и бросил на пол. От нее повалил густой дым. Опустившись на колени, Майкл вытащил из кармана рубашки книгу и тут же уронил — пальцы прожигали обложку.
   После этого занялись брюки, и он столь же проворно избавился от них.
   Майкл дышал глубоко и часто. На стенах еще трепетали оранжевые отсветы костров, но одежда уже приказала долго жить. Все тело лучилось жаром, и эйфория смешивалась с изумлением и страхом. Снова захотелось пуститься в пляс, но Майкл решил, что пора хорошенько поразмыслить.
   О чем? О каком-то упущении… Что же случилось? О чем он забыл? Ах да!
   Хилока. Он забыл прекратить выделение тепла из чакра. Ай-яй-яй. Майкл укоризненно покачал головой, затем сосредоточился на источнике тепла и постепенно погасил его. Но руки остались красными. Он еще немного поработал с центром тепла, и наконец кожа приобрела нормальный цвет.
   Вместе с жаром исчезла и эйфория. Майкл вдруг осознал, что стоит голый на лестничной площадке, возле обуглившихся останков своей одежды.
   Перед дверью Элины.
   Такого кошмара ему не доводилось переживать даже в сновидениях. Он сам сжег свою одежду. Подняв книгу и уже не думая ни о чем, Майкл толкнул плетеную дверь. Она отворилась — в Эвтерпе не было замков, — и Майкл шагнул в квартиру.
   Понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться, что Элины нет дома. Майкл снова начал мерзнуть и решил поискать что-нибудь из одежды. В плетеном шкафчике нашлась длинная юбка. Потом Майкл обнаружил короткий жакет, оказавшийся ему тесноватым. Пока он раздумывал, оставить его или снять, отворилась дверь.
   В проеме стояла Элина, держа в руках несколько отрезов ткани и корзинку со швейными принадлежностями.
   — Привет! — произнес Майкл с бодростью в голосе, которой вовсе не испытывал. Элина медленно повернулась к нему и вытаращила глаза.
   — Черт возьми! Что с тобой? — спросила она после недолгой паузы.
   Дрожа от холода и смущения, Майкл изобразил жалкое подобие улыбки.
   — Да вот, сжег свои шмотки, — сообщил он.
   — Господи Иисусе!
   Элина придерживала дверь ногой, словно была готова пуститься наутек. Взгляд ее упал на черные лохмотья, валявшиеся на площадке лестницы.
   — Зачем?
   — Хотел согреться и потерял контроль над собой. Знаешь, есть такой метод извлечения тепла из чакров… Спарт называет его хилока…
   — Ничего не понимаю, — пробормотала Элина уже спокойнее. Она повесила отрезы на спинку кресла и поставила корзинку на сиденье. — Начни сначала.
   Майкл объяснил, как мог, а когда закончил, Элина укоризненно покачала головой.
   — И ты ничего лучше не придумал, как надеть мою одежду. Между прочим, эта юбка у меня единственная.
   — Твои брюки мне слишком малы.
   — Ну, еще бы. И что теперь собираешься делать? Разгуливать в моих нарядах? У тебя есть еще какая-нибудь одежда?
   — Только эта. — Майкл показал в сторону лестничной площадки. — Понимаешь, я…
   — А почему ты именно ко мне пришел жечь тряпки?
   Пытка стыдом была невыносима. Майкл готов был заплакать. И вдруг заметил, что Элину все это забавляет.
   — Я хотел в гости зайти. Был снег…
   Элина вдруг расхохоталась. Она схватилась за живот и упала в кресло, корзинка полетела на пол.
   — Про-о-сти! Про-о-сти, пожалуйста! — повторяла она, не в силах остановиться.
   Майкл сознавал комичность своего положения, но разделить веселье Элины не мог.
   — Ладно, я пойду, — сказал он.
   — Только не в моем платье. Что же нам делать? У меня тут нет мужской одежды.
   — Может, одолжишь у кого-нибудь?
   Элина подавила смех и наклонилась над корзинкой.
   — Вообще-то ты неплохо смотришься, — заметила она, обойдя вокруг Майкла. — Может, лучше в этом и остаться?
   — Элина, я тебя умоляю!
   — Ладно. Не буду.
   — Конечно, это все очень забавно. Я бы и сам посмеялся. Но ведь это я стою тут, в твоей квартире, как осел. И в твоей одежде…
   — А зачем ты пришел?
   — Поговорить. Раньше дел было невпроворот. А тут наконец появилось свободное время.
   Майкл надеялся, что она не слышала про Элевт. Он не знал, насколько быстро и широко здесь распространяются сплетни. Несомненно, это еще предстояло узнать.
   — Ты ведь никому не расскажешь, правда?
   — Не расскажу. Майкл, ты самый удивительный из всех моих знакомых. С тобой все время что-то случается.
   — Просто этот мир такой… все из-за него.
   — А! Значит, ты нормальный?
   — Да… То есть не такой, как все…
   — Ладно, довольно. Я сейчас разыщу Саварина и скажу, что тебе нужна одежда. Может, он что-нибудь придумает. Тут с тканями трудно, просто так не купишь. — Она хихикнула. — Я даже хожу в прачечную за рваньем. Приходится чинить — это моя работа.
   — Не говори Саварину. Пожалуйста, не приводи его сюда.
   — Но ведь нужно как-то объяснить, почему тебе вдруг понадобилась новая одежда.
   — Скажи, что я порвал старую на тренировке.
   — Ну, конечно. И нагишом прошел через весь город до моего дома.
   — Тогда придумай что-нибудь! Пожалуйста.
   — Я напущу тумана. Скажу, что это секрет. Знаешь, о чем он тогда подумает? — Элина состроила чопорную мину. — Ладно, пусть думает, что хочет.
   Она шагнула к двери.
   — Я скоро вернусь. Никуда не уходи.
   — Этого могла бы и не говорить.
   Она в последний раз глянула на него, укоризненно покачала головой и затворила дверь. Майкл посмотрел на жакет, который не давал дышать, на юбку, и приуныл. Он сел в кресло, провел ладонями по лицу, поднял голову и осмотрелся.
   На плетеном столике возле кресла лежал округлый кусок дерева, вроде тех, что попадаются на кромке прибоя. Интересно, откуда он взялся? Похоже, здесь он хранится как сокровище. Люди высоко ценят древесину. Гибриды не имеют права ею торговать, и едва ли купцы-сидхи привозят ее людям. Может, принести Элине что-нибудь деревянное, например палку от своего жилища? И тем самым отчасти загладить вину?
   Возле окна, выходившего на узкую улочку, стояла высокая керамическая ваза с тремя еще нераспустившимися цветами. Майкл подошел и понюхал желтые бутоны, но запаха не ощутил.
   Больше в комнате не нашлось ничего примечательного, и все же по сравнению с конурой Майкла квартира Элины казалась высшим достижением цивилизации.
   Через час Элина вернулась и протянула ему мешок с одеждой.
   — Пойди в ту комнату и переоденься, — велела она. — Саварин у Риск выпросил. Это вещи одного жильца, он исчез много лет назад. Тебе должны подойти.
   Майкл прошел за занавес и не упустил возможности осмотреть спальню Элины. Он обнаружил кровать — разумеется, из прутьев — с матрацем, набитым чем-то растительным, но не обычной соломой. Поверх матраца лежали два простых тонких одеяла. Места в спальне едва хватало для одной кровати. Стены были разрисованы цветочками, не слишком изящными, но не лишенными очарования.
   Когда он вернулся, Элина придирчиво осмотрела его со всех сторон.
   — Ладно, — сказала она наконец. — Не последний крик моды, но сойдет.
   — Нет кармана для моей книги, — пожаловался Майкл. Он держал в руках томик, который выглядел уже далеко не безукоризненно.
   — Сделаю тебе карман из обрезков. Дай-ка рубашку.
   Майкл снял рубашку.
   — Значит, теплая одежда тебе уже не нужна? — поинтересовалась Элина, выкраивая лоскут нужной формы.
   — Я больше не буду греться хилока, пока не научусь им управлять. — Он тяжело вздохнул. — Тут вообще так много странного. Надо все время быть начеку.
   Ловко работая иглой, Элина взглянула на его обнаженную грудь. Майкл чуть повернулся в кресле и с притворным интересом уставился в окно. Он не был хилым, но стыдился своей бледности и знал, что фотомоделью ему никогда не стать.
   — Ты становишься крепче, — заметила она. — Наверно, благодаря тренировкам. Жаль, что придется носить этот балахон.
   За окном опять повалил снег.
   — А здесь бывают морозы?
   — Похоже, начинается зима, хотя заранее не угадаешь. Конечно, в настоящие зимы бывают настоящие холода. Закрывается прачечная, все останавливается. Все прячется под снегом. Владыка Фитиля обычно не показывается, не желает видеть, какие мы все несчастные. Он обязан о нас заботиться, а если ничего плохого не видишь, значит, и исправлять ничего не надо.
   Элина перекусила нитку и убрала иглу.
   — Ну, вот тебе карман.
   Она отдала Майклу рубашку и повернулась вместе с креслом посмотреть, как он одевается.
   — Настоящий бродяга. Ты обдумал мое предложение?
   Майкл застегнулся и сунул книгу в карман.
   — Предложение?
   — Насчет нашей группы?
   — А-а. Я думал, только мне непонятно, что ты будешь делать с фортепьяно.
   Она встала, выглянула в окно, затем подошла к Майклу.
   — Дело не только в фортепьяно. Все гораздо серьезней, хотя фортепьяно — это, конечно, здорово. — Взор ее устремился в пустоту. — Я так давно не играла. Пальцы уже никуда не годятся. — Она пошевелила ими и ударила по воображаемым клавишам. — Плохо гнутся. Все в мозолях. Но неважно, у нас другие планы. Саварин считает, тебе можно доверять. Владыка Фитиля, похоже, тебя на дух не переносит. Конечно, это может быть всего лишь уловка… Некоторые люди перешли на сторону сидхов. — Она посмотрела на него и сразу отвела взгляд. — Ты чаще встречаешься с гибридами, чем с сидхами, а сидхи и гибриды не очень близки. Но есть одно обстоятельство…
   — Какое? — В Майкле проснулась совесть, заставила стиснуть зубы.
   — Почему Журавлихи так интересуются тобой?
   — Наверно, из-за Ламии. Послушай, если ты мне не доверяешь, давай все забудем. Не говори больше ничего.
   — Ты не знаешь, почему тебя обучают и тренируют?
   — Мы с Саварином уже это обсуждали. Похоже, я знаю меньше всех в Царстве.
   Элина усмехнулась.
   — Не обижайся… Ведь нам необходима осторожность. Ты знаешь, как все это серьезно. А что тебе известно о Пакте?
   — Изомаг, он же Дэвид Кларкхэм, сражался с сидхами. И потом добился кое-каких уступок.
   — Он проиграл.
   — Да, но заставил сидхов пойти на мировую. И то, что Элионс управляет Землями Пакта, — кажется, одно из условий договора.
   — Саварин говорит, что Элионса сюда сослали — он нарушил закон сидхов. Но дело не в том. Если мы организуем сопротивление и попытаемся изменить положение вещей, Пакт будет нарушен. Элионс получит право делать с нами все, что захочет.
   — Значит, о сопротивлении вы даже не помышляете?
   Майкл вспомнил, как Бири, побегав вокруг огромного камня, обратил его в пыль. А ведь Бири всего лишь юный, неопытный сидх. Что же сотворит Владыка Фитиля, если ему развязать руки?
   — Помышляем. Разве уже не пора? — У Элины загорелись глаза.
   — И Саварин у вас главный?
   — Что ты?! Конечно, нет. Есть один человек, ты его еще не видел…
   — И я не должен знать его имя?
   Она заколебалась, потом отрицательно покачала головой.
   — Нет, пока мы окончательно не убедились, что ты заслуживаешь доверия.
   — А сама веришь мне?
   — Кажется, — проговорила Элина после короткой паузы. — Да, я тебе верю. — Она улыбнулась и закачалась в кресле вперед-назад. — Да разве шпион сжег бы свою одежду перед моей квартирой?