Бир Грег. Хорал забвения

   — Так что вы собираетесь делать?
   — Пока только строим планы. Окончательно ничего не решили. Но если это настоящая зима, может быть, скоро возьмемся за дело. Подготовка началась давно, задолго до моего появления. Штаб очень осторожен.
   — Спасибо за одежду. — Майкл вспомнил, как его сравнительно недавно одевала Элевт.
   — Не за что. Постарайся хоть эту сберечь.
   — Нет гарантий, — печально сказал он. — Иногда благие намерения приводят к неприятностям.
   — Мне ли не знать.
   Она задержала на нем взгляд и закусила нижнюю губу.
   — В чем дело?
   — Ты симпатичный.
   — Ерунда.
   — Нет, я серьезно. Ты привлекательный.
   — А ты очень красивая.
   Эти слова вырвались у него против воли. Элина несколько мгновений сохраняла прежнее выражение лица, потом медленно улыбнулась и дотронулась до его колена.
   — Я тоже серьезно, — добавил он.
   — Ты милый. Когда тебе надо вернуться? — Ее тон стал деловым, она опять подошла к окну.
   — В сумерках.
   — Сегодня они могут наступить рано. Хочешь знать, почему мы решили бороться и надеемся на успех?
   — Я догадываюсь.
   — Надо знать, а не догадываться, — решительно заявила она. — Хочу показать тебе одно место, там довольно неприятно.
   — А если я… Хотя нет, все в порядке.
   — У тебя желудок не слабый?
   — По-моему, нет.
   Она посмотрела на него, сдвинув брови, и протянула руку. Майкл взял ее и поднялся.
   — Тебе нужно кое-что узнать.
   У Майкла радостно забилось сердце. Элина накинула шаль и отворила дверь квартиры.
   — У меня есть друзья во Дворе. Они проведут нас. Хочу, чтобы ты кое-кого повидал.

* * *

   Двор находился в центре Эвтерпа и представлял собой большое по площади, но невысокое кирпичное здание в окружении необычно широких улиц. Элина с сосредоточенным выражением лица шла впереди Майкла.
   — Никому это место не нравится, — говорила она. — Я тоже редко сюда прихожу. Чаще всех тут бывает Саварин.
   Вход в здание — очень узкий, не шире двух футов, — преграждала плетеная из прутьев дверь — тяжелая, толщиной около фута. Элина потянула ручку, внутри тихо звякнул колокольчик. В кирпичной стене рядом с дверью открылось оконце, из него на пришедших глянул желтый слезящийся глаз.
   — Шеребит, это я, — сказала Элина, и дверь со скрипом отворилась.
   — Да, мисс Элина. Чем могу помочь? — На пороге стояла желтолицая полная женщина в длинном сером платье. Она сложила руки на груди и уставилась на Майкла без особой симпатии и уж тем более без доверия.
   — Это друг, — пояснила Элина. — Я бы хотела, чтобы он осмотрел Двор и повидал Ишмаила. Майкл, это Шеребит.
   Майкл подал руку.
   — Очень приятно познакомиться.
   Женщина покосилась на руку, поморщилась и отворила дверь шире.
   — Заходите, — произнесла она смиренным тоном. — Сегодня он спокойный. Другие, на него глядя, тоже поутихли. И на том спасибо.
   Шеребит повела посетителей темным коридором, где стены, пол и потолок были выложены из кирпичей цвета навоза. Немного света проникало через узкие щели, прорезанные в стене с интервалами в шесть-семь шагов; кроме того, между щелями горели в нишах восковые свечи. Пахло плесенью, хотя пол и стены казались чистыми. Шеребит шла первой, за ней следовала Элина, и замыкал шествие Майкл, которому все время хотелось оглянуться назад.
   В коридоре царила тишина. В его конце оказалась еще одна тяжелая плетеная дверь. На ней снаружи висело несколько стеклянных колокольчиков.
   — Сигнализация, — пояснила Элина и щелкнула ногтем по одному из них. Зазвенели все сразу.
   За дверью лежал внутренний дворик площадью около десяти квадратных футов, также мощенный кирпичом и лишенный каких бы то ни было украшений. В каждой из четырех стен было по двери. Шеребит приблизилась к двери на противоположной стороне двора и отодвинула засов. Когда дверь со скрипом отворилась, Майклу в ноздри хлынул тяжелый запах сырости, как из полной нечистот выгребной ямы.
   В зловонном помещении тускло горели свечи. В стенах не было щелей, но через вентиляционные отверстия в потолке проникали слабые отсветы дня.
   Противоположная стена скрывалась во мраке. Низкий потолок поддерживали кирпичные столбы четырехугольного сечения, с оплывшими свечами на каждой стороне. В полу были вырыты ямы шириной около десяти футов и выложены кирпичом и плиткой. Майкл насчитал их семь.
   — Камера номер три, — сказала Шеребит. — Я ее называю Главной Воющей Камерой, из-за Ишмаила. Он тут заводила. — Она указала на скамейки возле углублений. — Когда Двор только построили, все думали, родители будут иногда навещать своих детей. Нет, никто не приходит. Только я да служитель. Я тут смотрительница. — Она обнажила в улыбке неровные желтые зубы. — Кроме меня, никому до них дела нет, никто о них не заботится, служитель разве только.
   — А Саварин? — вежливым тоном напомнила Элина.
   — Этот-то? Ну, у него тут свой интерес. Иногда он расстраивает детишек. Не люблю я Саварина. Послушал бы их ночью, когда они чуют зов из долины. Нам-то его не слыхать. — Она показала на свои маленькие уши, свернутые в трубочку и прикрытые длинными прядями седых волос. — Это зов их родичей. Тела ничего не значат. Важно, что в бутылке, а ее форма и этикетка не играют роли.
   Она подвела их к центральной камере. По пути Майкл заглядывал и в другие углубления, проходы между ними были всего в ярд шириной. Трудно сохранять спокойствие, когда с обеих сторон затаилось неведомое. В каждой камере он видел бледное существо в полулежачей позе. Некоторые существа были с ребенка, иные — крупнее. Разглядеть их как следует Майкл не успевал.
   Шеребит склонилась над центральной камерой.
   — Ишмаил, — позвала она тихонько. — Ишмаил, ты дома?
   В полумраке шевельнулась худая серая фигура.
   — Да, матушка, — ответил густой низкий голос с оттенком безмерно глубокой печали. Он вызвал у Майкла странное чувство.
   — На самом деле я ему не мать, — осклабилась Шеребит. — Но, кроме меня, он никого не знает.
   — Ишмаил. — Элина опустилась на колени у края ямы.
   Ее глубина примерно равнялась ширине, стены были облицованы гладкой плиткой. Ишмаил пребывал в чем мать родила, и в камере напрочь отсутствовала мебель. Лишь три сосуда — для еды, воды и нечистот — стояли рядком у стены.
   — Что?
   Глаза Майкла немного привыкли к темноте, и он разглядел лицо Ишмаила, округлое и слишком маленькое для столь длинного тела. Руки начинались худыми плечами, затем причудливо утолщались в предплечьях и заканчивались большими кистями.
   — Мы хотим задать несколько вопросов, — продолжала Элина.
   — Ко мне только за этим и приходят.
   — Он тут с самого рождения? — шепотом спросил Майкл.
   — Почти, — ответила Элина. — Родился еще во время Войны. Он один из первых.
   — Время идет, — заметил Ишмаил. — Вопросы.
   Он сел, прислонившись к стене, и вытянул на полу бледные ноги.
   — Кто ты?
   — Плод греха. Побочный продукт похоти. Вместилище абсолютного зла, которое надо держать взаперти в течение всей его бесконечной жизни. Ходячая жертва аборта.
   — Не слушай эту чушь.
   Элина взглянула на Майкла, желая узнать, какое впечатление на него произвел Ишмаил, и снова обратилась к узнику:
   — Кто ты?
   — Недоносок! — Ишмаил повысил голос. — Рожденной мужчиной и женщиной.
   — Ты убил своих родителей.
   — Не помню. — Смущенная улыбка.
   — И пытался убить других.
   — Ты очень много знаешь.
   — Кто ты? Как твое имя?
   — Зови меня…
   — Хватит, — спокойно заявила Шеребит. — Его имя Пайним. Он один из отпрысков Адонны.
   — Пэйним, Ишмаил — какая разница?
   — Он завладел телом ребенка, когда тот родился. Ведь здесь нет душ. — Шеребит принялась ходить вокруг ямы. — Я одна только и забочусь о нем.
   — Адонна заботится! — провыл Ишмаил. — Он породил меня…
   — Похоронил тебя, — проворчала Шеребит за спинами Элины и Майкла. Им пришлось посторониться, и Майкл оказался в неприятной близости от края ямы.
   — Адонна освободил меня!
   — Ты явился из Проклятой долины. И с тех пор зовешь своих друзей, которые там остались.
   — У меня нет друзей. — Глубокая печаль в голосе.
   — Так что же ты собой представляешь? — спросила Элина.
   — Я из иного времени. Увяз в этом мире. Получил форму от Адонны. Я — Ишмаил.
   — А что ты умеешь?
   Дитя покачало головой и едва заметно усмехнулось. В помещении было душно, и Майклу очень хотелось выйти на свежий воздух.
   — Созерцаю Царство. Предвижу будущее.
   — Что ты предвидишь?
   — Мятеж.
   — Когда?
   — Скоро, скоро.
   — И кто победит?
   Майкл глянул на Элину, потом на Шеребит.
   — Пакт будет нарушен. Элионс потеряет все.
   Элина просияла.
   — Уже второе пророчество! То же самое он сказал Саварину. Мы победим!
   Майкл нахмурился. Дитя сидело с бесстрастным лицом, сложив руки на коленях. Шеребит опять склонилась над камерой.
   — Никто о них не заботится, кроме меня, — повторила она. — Ни одна живая душа.
   — Еще служитель, — напомнила Элина.
   — Ну да.
   В помещении появился маленький худощавый человек в коричневых брюках и длинной, до колен, рабочей блузе. Он катил по узким проходам тростниковую тележку. На бортах тележки висели бумажные и тростниковые сосуды для обитателей камер, на дне стояли три закрытых ящика. Элионс и Майкл посторонились, тележка прогромыхала мимо, сосуды постукивали о борта. Свет из вентиляционных отверстий позволил Майклу рассмотреть лицо коротышки. Казалось, этот человек сосредоточился на какой-то мелодии, звучащей у него в мозгу. Его глубоко посаженные глаза были неподвижны и голубы, как у новорожденного котенка.
   — Служитель, — шепнула Элина на ухо Майклу.
   — Только я, — пробормотала Шеребит. Она неотрывно смотрела на Ишмаила.
   Выходя из Двора, Майкл стучал зубами от холода. Шеребит молча затворила дверь и клацнула засовом. Впервые Майкл почувствовал, что значит желать смерти как избавления от мук.
   Это чувство передалось ему от Ишмаила.
   Элина глубоко вздохнула и откинула пряди волос, упавшие на лицо.
   — Теперь ты знаешь, почему мы сюда ходим не часто.
   — Их держат в ямах… потому что они опасны для людей?
   — Они чудовища. — Элина пошла через улицу. — Разве ты его не слышал?
   — Да, но ведь он там пробыл… сколько времени? Десятки лет? Этак любой превратится в чудовище.
   — Я слышала кое-какие истории. — Элина шагала чуть впереди Майкла. — Они убивали своих родителей и других людей. Некоторые селились в Проклятой долине, а потом устраивали набеги на Эвтерп, пока их не удавалось поймать или убить. А когда чудовищ убивали, из них выходила какая-то мерзость. — Элина содрогнулась. — Это не Земля, Майкл.
   — Я знаю. Господи, но почему с ними так обращаются? Если они такие изверги, не лучше ли попросту истребить?
   — Убивать дозволено Элионсу, но не нам. И он давно уже их не трогал. За последнее время ни один не убежал. Они… как люди… Давай больше не будем об этом.
   — Ладно. Тогда — о пророчестве. Откуда ты знаешь, что он говорит правду?
   — Шеребит может подтвердить. Когда речь идет о серьезных вещах, Ишмаил не лжет.
   — А может, он сознательно вводит вас в заблуждение? Я читал про сивилл…
   Элина повернулась к нему, вскинула подбородок и сжала кулаки.
   — Послушай! У нас ведь и так почти не осталось надежды. Мы ищем поддержки и одобрения где можем.
   — У Ишмаила? — вспылил Майкл. — У чудовища, которое держите взаперти?
   — Это особенное чудовище, — возразила Элина, немного успокоившись. — Не надо попрекать нас ошибками, Майкл. Мы здесь живем гораздо дольше тебя.
   На этом дискуссия закончилась, и по пути к дому Элины они молчали. Она поднималась по лестнице впереди Майкла.
   — Хочешь зайти?
   — Да, — ответил он после недолгого раздумья. — Я хочу знать, чем могу помочь. Элионс мне нравится не больше, чем вам. Может, даже меньше.
   — Тогда заходи.

Глава двадцатая

   Элина умывалась в другой комнате, за занавеской. Майкл слышал плеск воды, постукиванье туалетных принадлежностей и тихий голос. Девушка напевала.
   Его мучила тревога. Что-то неладно, и не поймешь, что именно. Неприятный осадок, оставшийся после визита к Ишмаилу, как будто исчез. Беспокойство вызвано другой причиной.
   Элина… Когда она была далеко, он сомневался, что их отношения могут когда-нибудь стать более теплыми. Когда она была рядом, сомнения почти рассеивались, потому что он терял голову. Хорошенькая, умница, не гибрид — она никогда не станет такой, как Журавлихи. И к тому же она с Земли. С родины.
   Однако рядом с ней он себя чувствовал скованно. С Элевт ему было намного легче, чем с Элиной.
   Она отдернула занавес и улыбнулась.
   — Спасибо, что подождал. Я, когда хожу во Двор, всегда потом моюсь.
   Она протянула мокрую тряпку. Майкл не чувствовал себя грязнее обычного, но, чтобы угодить Элине, обтер лицо и руки.
   Она бросила тряпку в угол и села в кресло напротив Майкла.
   — Ты знаешь, что я к тебе неплохо отношусь.
   Несколько секунд Майкл молчал, завороженный ее взором. С большим усилием он отвел взгляд и сглотнул.
   — Я знаю, — произнес он, сосредоточенно разглядывая занавешенное окно. — Только что значит неплохо?
   — Что за вопрос? Неплохо — это хорошо. Ты славный парень. Правда, запутался в том, чего не понимаешь, но со мной то же самое. Да и со всеми остальными. Ты делаешь все, что от тебя зависит.
   Майкл пожал плечами и сдвинул густые рыжие брови. Элина улыбнулась.
   — Ты милый, привлекательный, и в другой обстановке я бы влюбилась в тебя. С первого взгляда. И ты бы писал для меня стихи, а я тебе играла на фортепьяно. — Ее улыбка стала шире. — Может быть, скоро услышишь, как я играю. Будь мы в Бруклине, я бы тебя пригласила… — Она умолкла, улыбка сразу пропала. — Но мы не на Земле. И не следует об этом забывать. Я не могу тебя любить так, как хочу, по-настоящему. И сегодня ты узнал почему.
   — Узнал?
   — Во Дворе. Чтобы любить тебя по-настоящему, надо быть целиком твоей… а это невозможно.
   Она посмотрела ему в лицо, коснулась ладонью его щеки.
   — Неужели не понимаешь? У нас здесь отняли любовь. Страшно даже представить, что у меня может родиться ребенок.
   Майкл был потрясен.
   — Бедненький Майкл, — пожалела она.
   — Я не понимаю… — начал он.
   Нет. Он уже понял. Элина была совершенно права. И все же… смутное беспокойство упорно не покидало его.
   — Здесь очень важна дружба, — продолжала Элина. — Мы живем только благодаря ей. Необходимо действовать сообща, иначе нас уничтожат. Мы все должны сопротивляться, кто как может. Ты нужен мне. Нам нужен. Как друг.
   Майкл безмолвствовал.
   — Мы не можем быть любовниками. Понимаешь? Надеюсь, понимаешь. Я хочу, чтобы между нами была ясность, пока… — Она махнула рукой и склонила голову набок. — Пока не дошло до безумия.
   — Я понимаю, — произнес он наконец.
   Предостережение явно запоздало. Именно теперь это стало очевидно. Теперь, когда он понял, что она не может его любить. Майкл и раньше догадывался о своем чувстве, отказ лишь разоблачил его окончательно. Но все равно хотелось быть с ней.
   — Для меня тоже важна дружба, — сказал он со слабой усмешкой. — Мне нужны друзья.
   — Вот и хорошо. — Элина положила руку ему на колено. — Нам потребуется твоя помощь.
   — Какая?
   — Если ты действительно хочешь быть с нами, бороться против Элионса и освободить всех людей от сидхийского ига… тогда собирай сведения. Передавай нам все, что услышишь.
   Майкл усмехнулся.
   — Журавлихи мне ничего не говорят. С ними я себя чувствую полным идиотом. — Он сам удивился горечи, с которой прозвучали его слова.
   — Да. Я знаю. Мы все в таком положении. Но Саварин говорит, что ты оказался в самой гуще событий. По соседству с тобой живет сидх, и Журавлихи тренируют вас обоих. Я говорила Саварину, что ты наверняка уже умеешь то, чего не умеет ни один человек. Например, сжигать свою одежду. — Она улыбнулась. — Нам до сих пор неизвестно, почему Журавлихи взялись тебя обучать. Но ведь ты можешь кое-что выяснить и сказать нам. Например, о той стране за Проклятой долиной.
   — Я там был.
   — Вот видишь! — с восторгом воскликнула она. — Это же чудесно! Ты расскажешь Саварину, как она выглядит, что мы там найдем, когда вырвемся на свободу!
   — По-моему, идти через Проклятую долину было бы не очень разумно, — возразил Майкл. — даже сидхи там посыпают себя сани и полагаются на коней. Там очень опасно.
   — Нам кое-что известно о сани. А ты не можешь достать этого порошка?
   — Вряд ли. Я не знаю, где его взять.
   — Но если поискать в хижине Журавлих… У них наверняка есть запас.
   — Не хочу даже пытаться, — признался Майкл.
   — Почему? Они ведь наполовину люди.
   Он кашлянул.
   — Не забывай про вторую половину. Посмотрела бы ты ночью на их окна. Будто доменная печь. Сияние оранжевое кругом… Как будто внутри сплошное пламя.
   — Что, даже заглянуть нельзя? — Легкая укоризна в сочетании с мягкостью, которая означала сомнение в храбрости Майкла, задела его за живое.
   — Я дам знать, — сказал он, подумав.
   — Порошок понадобится скоро.
   — Когда?
   — Самое позднее, через две недели. Четырнадцать дней. О, прости, я уже говорю, как здешние старожилы.
   Она посмотрела на Майкла скорее с мольбой, чем вопросительно.
   — Я постараюсь.
   — Чудесно!
   — Теперь мне пора.
   Майклу хотелось побыть одному, собраться с мыслями, справиться с растерянностью.
   — Только не создавай новых проблем. Не пытайся убежать снова. Просто будь нашим другом… помогай нам. Ты ведь слышал, что сказал Ишмаил.
   — Слышал.
   Элина поцеловала Майкла в щеку и крепко сжала ему руку.

* * *

   На следующей неделе у Майкла не было времени для раздумий. Журавлихи неожиданно заставили его учиться вместе с Бири, и он не получил ни объяснений, ни передышки.
   На другой день после его разговора с Элиной Журавлихи привели Майкла и Бири на голый холм в двух милях к югу. Кум занималась с Бири, а Спарт наблюдала, как Майкл овладевает более высокими ступенями хилока.
   Выглядели Журавлихи необычайно сурово. Спарт выкрикивала отрывистые команды и к вечеру изрядно охрипла. До наступления сумерек Нэр учила Майкла скрывать ауру памяти — что, помимо прочего, защищало от постороннего проникновения во внутреннюю речь.
   — Прячь знание, — говорила Нэр. — Не только то, что тебе известно сейчас, но и знание матери, и отца, и предков… всю память твоего рода. Пусть ни один ум не сумеет воспользоваться этими сведениями против твоей воли.
   В ту неделю снег выпадал часто. Дело и впрямь шло к зиме, хотя погода оставалась неустойчивой, как будто само небо еще пребывало в нерешительности. Но холодные дни не были редкостью. Хилока помогал Майклу не замерзнуть в самую сильную стужу. Спарт учила отбрасывать тень во сне, а также спать «мертвым сном», чтобы сердце едва билось, а ум постоянно был начеку. Майкл смирял дыхание, пока оно не становилось незаметным. Он изучал свои глубинные мысли, концентрируясь на тех, которые были необходимы для упражнений.
   До поры он забыл Элину и Элевт. Даже редкими минутами досуга он жертвовал ради новых искусств и наслаждался силой, которую можно было развить, не прибегая к магии сидхов.
   Он не смог найти дорожку к внутреннему голосу, который изредка нашептывал стихи. Однако Майкл неожиданно обнаружил в уме много других голосов. Одни поучали Майкла, другие удивляли, третьи заставляли краснеть от стыда. Когда он пожаловался, что не в силах больше заниматься созерцанием мыслей, и спросил, не является ли эта практика сугубо вспомогательной и нельзя ли без нее обойтись, Спарт ответила:
   — Воин должен зрить в себе все отвратительное, иначе этим воспользуется враг.
   — Для шантажа?
   — Хуже. Он может наслать на тебя твои собственные тени.
   Бири занимался чем-то подобным, но на более высоком уровне. То мучительное испытание, при котором Журавлихи образовали вокруг юного сидха живой круг, больше не повторялось. Однако Бири худел. Он почти не говорил и, казалось, был недоволен присутствием человека. Майкл сторонился его.
   Разнообразных упражнений было много, в том числе пробежки, с палкой и без, тренировки с хмурой и немногословной Кум, нагоняи от Спарт за невнимательность. Головомоек Майкл терпеть не мог, но тренировки его бодрили. Он сильнее прежнего скучал по Земле, но уже чувствовал, что способен выжить и в Царстве.
   На восьмой день занятий не было. Бири и Журавлихи ушли с пригорка до восхода солнца, когда Майкл еще спал, а куда ушли, не сказали.
   На рассвете он бродил по пригорку и звал их по именам. Потом обнаружил свежие следы, ведущие к югу, и подумал, не пора ли поискать сани. Он направился к хижине, но остановился в нерешительности и нахмурился, — такое чувство, будто он замыслил предательство. Вообще-то, Журавлихи не были ему настоящими друзьями. Надсмотрщицы, тираны, кто угодно, только не друзья.
   Откуда же у него такая щепетильность?
   Майкл повернулся и быстрым шагом двинулся в Полугород, к новому жилищу Элевт. Она чистила ковер — должно быть, готовилась к новым экспериментам. Майкл рассеянно выслушал рассказ о новых приемах сидхийской магии, которым она научилась.
   — Теперь, если принесу жука, он останется жив, — с гордостью заверила она.
   — Не стоит, — мрачно пробормотал он.
   — У тебя плохое настроение?
   Он осмотрел маленькую однокомнатную квартиру, одну из четырех в одноэтажном деревянном здании. Квадратная комната со стороной не более пятнадцати футов делилась на две половины занавесом. Чистая, аккуратная, она почему-то производила гнетущее впечатление. Элевт, похоже, так не думала.
   — Что собираешься делать? — спросил он.
   — Скоро мне поручат другую работу.
   — Какую?
   — Пока еще не решено.
   У Майкла вертелись на языке слова, которые могли показаться ей неприятными. Спокойствие Элевт раздражало, но он вспомнил, что необходимо держать себя в руках.
   — Сегодня Журавлихи ушли без меня, — сказал он. — На холме одному скучно. Не возражаешь, если я побуду здесь?
   Элевт улыбнулась.
   — Конечно, нет.
   Она приготовила незатейливый обед. Вместо благодарности Майкл на некоторое время скрыл свою внутреннюю речь, и Элевт тщетно искала слова, не имея доступа к английскому языку в его памяти. Ей было не по себе, но внешне она осталась веселой.
   После обеда Майкл спросил, может ли Элевт кого-нибудь перенести из Царства на Землю. Этот вопрос казался вполне невинным, Майкл всего лишь интересовался, каковы ее способности.
   — Почему ты сердишься? — спросила она.
   — Я не сержусь. — Он пожал плечами, но тут же мысленно признал, что все-таки сердится.
   — Это не твоя вина.
   — Я чувствую, что моя.
   — Черт бы побрал эти женские фантазии!
   Она отпрянула, и Майкл поднял руки.
   — Прости.
   — Хочешь вернуться на Землю?
   — Конечно. Всегда хотел.
   — Если я тебя верну на Землю, будешь это считать доказательством любви?
   Майкл опешил.
   — А ты можешь?
   — Так да или нет?
   — Что значит «доказательство любви»? Это будет просто здорово.
   — Я не уверена. Мне бы не хотелось тебя разочаровывать.
   Он принялся ходить по комнате, хмурясь и бормоча:
   — Господи, Элевт, я запутался, совершенно запутался. И злюсь. Да, точно злюсь.
   — На кого?
   — Не на тебя. Ты мне сделала только добро.
   Она просияла и взяла его за руку.
   — Я для тебя все что угодно сделаю, лишь бы ты считал это любовью.
   От таких слов Майклу стало еще горше. Что, если он так и не вернется домой? Сможет ли жить здесь, в Царстве, даже в Землях Пакта? Другие живут в худших условиях и счастливы, по крайней мере не считают себя несчастными. Наверное, Элевт разгадала его мысли. Она крепче сжала его руку.
   — Здесь тоже можно хорошо жить.
   Эти полные надежды слова заставили Майкла содрогнуться.
   — Как? — Он высвободил руку. — Я же из совсем другого мира. Я человек, а ты…
   Он ударил кулаком в стену.
   — И она человек, в этом-то и проблема, понимаешь?
   — Женщина из Эвтерпа? — поинтересовалась Элевт, глядя ему в затылок.
   — Элина. — Казалось, он совершил подлость: назвал имя женщины, к которой чувствовал то, чего заслуживала Элевт. Чего она так страстно желала.
   — Действительно, у людей гораздо больше проблем, чем у гибридов, — сказала Элевт.
   Ни растерянности, ни ревности. Майкл повернулся к ней. На ее лице, озаренном солнечным светом из высокого окна, было прежнее выражение. Взор больших, глубоко посаженных глаз — спокоен.
   — Пожалуйста, не надо, — взмолился Майкл.
   — Можно любить ее и быть со мной, — предложила Элевт.
   У Майкла по щекам покатились слезы. Мысли понеслись вскачь.
   — Не говори больше ничего. Пожалуйста.
   — Не буду. — Элевт дотронулась до его плеча. — Прости. Я не понимаю. Я просто не могу… ревновать. Как и все женщины-сидхи. Какой смысл ревновать, когда мужчина не способен на любовь и привязанность?
   Майкл сел на скамью и вытер глаза ладонями. Успокаивающие упражнения не подействовали. Он не мог справиться со своим несчастьем, не мог избавиться от неприятного щемления в шее и плечах.