Страница:
Если Аня решила, какие действия следует предпринять, она сразу же начинала действовать. Она немедленно села к письменному столу в гостиной и написала короткую записку, в которой в тщательно подобранных выражениях просила Эмиля зайти к ней. Свернув и запечатав послание, она позвонила слуге и приказала отправить его.
Едва слуга покинул комнату, как раздался стук в дверь. Аня, не двигаясь с места, попросила пришедшего войти, но как только она увидела, кто это был, тут же вскочила, исполненная дурными предчувствиями.
– Марсель! Как ты оказался здесь? Что-то случилось в «Бо Рефьюж»?
– Нет, нет, не беспокойтесь, мамзель. Ничего не случилось.
Когда он подошел к ней поближе, она заметила, что его рука висит на перевязи из черного материала, который был настолько близким по цвету к его сюртуку, что она сразу даже его не заметила. Указав на его руку, она сказала:
– С тобой далеко не все в порядке. Он улыбнулся и покачал головой.
– У меня запястье сломано, всего лишь небольшая трещинка в кости – так сказал врач. Я ничего не чувствовал до тех пор, пока вы не уехали сегодня утром. Я выехал через час после вас, но матушка приказала мне сразу же отправиться к врачу и не беспокоить вас до тех пор, пока не будет ясно, в чем дело.
Аня нетерпеливо фыркнула, услыхав о подобном стеснении.
– Доктор сделал все как следует?
– Он сделал все просто отлично, как только я упомянул ваше имя.
– Ты должен остаться здесь на несколько дней, пока не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться на плантацию.
– Вы сама доброта, мамзель, – сказал он, – но это просто ерунда. Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы вернуться прямо сейчас, если, конечно, я вам не нужен здесь.
Он заслужил отдых, но его было бы трудно заставить отдохнуть, если он при этом не чувствовал себя полезным. В Анином сознании начал формироваться план. Она снова села к письменному столу.
– Садись, пожалуйста, Марсель, – сказала она. – Я хочу кое-что обсудить с тобой.
Эмиль прибыл через час. Когда Аня вошла в салон, она увидела, что он сидит на кушетке рядом с Селестиной, услаждая ее слух комплиментами и поддразниванием, а мадам Роза обмахивается веером и, улыбаясь, наблюдает за юной парой. Селестина краснела и смеялась, но в ее поведении была милая осмотрительность, присущая девушкам, помолвленным с другими мужчинами.
Подобной аудитории Аня не предусмотрела. Она пожертвовала несколько минут подшучиванию и обмену последними новостями, но в конце концов повернулась к Эмилю и сказала довольно откровенно:
– У меня проблема, в отношении которой я хотела бы услышать мнение мужчины, если ты не возражаешь, mon cher. Может быть, ты будешь так любезен и пройдешься со мной до площади и обратно?
– С удовольствием, – сразу же согласился он. Он поднялся с присущими ему от рождения хорошими манерами, не обнаружив никаких признаков того, что уходит с ней неохотно. И все же Аня чувствовала, что он предпочел бы остаться здесь и поболтать с Селестиной. Ее беспокоило то, что он, должно быть, начинает испытывать нежность к ее сестре, но, по-видимому, все в мире происходило таким образом. Любовь редко отмеряется точными дозами тем, кому она нужна.
Сквер был раньше площадью, на которой проводили военные парады. Сейчас его называли Джексон-сквер из-за конного памятника генералу Эндрю Джексону, подаренного городу баронессой Понтальба несколько лет назад, когда она превратила старую площадь в парк. Гулять по площади всегда было одним из любимых видов времяпрепровождения для жителей Нового Орлеана. Теперь оно стало еще более приятным, так как собор был перестроен и теперь мог похвастаться новыми остроконечными шпилями, а верхние этажи зданий, расположенных по обе стороны собора, дом священника и старая городская тюрьма были заново отделаны. Гостиница «Понтальба» та самая, где Аня однажды стащила ночной колпак с оперного тенора, стояла под прямым углом к другим зданиям. Это было длинное строение из красного кирпича, с галереями, украшенными чугунными решетками, и шиферной крышей. На нижнем этаже были расположены дорогие магазины, а на верхнем этаже располагались номера, где останавливались самые изысканные семьи и знаменитые гости города. Парк в центре был засажен роскошными цветами, которые пышно цвели в почти тропическом климате, и был огорожен чугунной узорчатой оградой. С четвертой стороны площади, за улицей, по которой сновали экипажи и грохотали телеги, находились набережная и река.
Аня и Эмиль медленно обошли сквер, рассматривая витрины магазинов с модными товарами. В воздухе ощущалась приятная прохлада, свежий ветерок с реки развевал ленты Аниной шляпки. Косые холодные лучи заходящего солнца золотили чугунные решетки, а дома отбрасывали через улицу длинные синеватые тени. Эмиль поддерживал легкую беседу, небрежно размахивая тросточкой. Время от времени он бросал взгляд на Аню, но не подавал никаких признаков нетерпения. Казалось, он охотно готов был ждать, пока она сама перейдет к той проблеме, которая привела их сюда. В этом отношении он настолько напомнил ей Жана, что ей стало легче в конце концов обратиться к нему:
– Как ты думаешь, Эмиль, можно лучше всего узнать и понять человека?
Он бросил на нее быстрый вопросительный взгляд.
– Это зависит от человека.
– Мужчину, скажем, с определенной репутацией. Если ты не хочешь основываться только на общественном мнении о нем, что ты сделаешь?
– Я полагаю, лучший способ – это поговорить прямо с ним.
– А если ты не можешь сделать этого?
– Тогда ты можешь поговорит с теми, кто знает его.
– Именно так я и думала. В театре несколько дней назад ты принялся защищать Равеля Дюральда. Скажи мне, почему?
– У меня было такое ощущение, что его несправедливо оклеветали.
– Да, – сказала она, не отрывая глаз от его лица. – Но что заставило тебя так думать? Его, насколько я помню, обвинили в трусости или, как минимум, в нежелании встретиться с будущим мужем моей сестры на поле чести. Что заставило тебя думать, что это обвинение несправедливо?
– У меня создалось такое впечатление, – сказал он, беспомощно разводя руками.
– Как? – настаивала она.
– Из того, что говорят другие, и как они это говорят.
– И что они говорят о Равеле?
– Аня, ты просишь меня о невозможном. Я не могу рассказать тебе об этом.
Он избегал этой темы, она понимала это. Почему он это делал? Было ли это естественное нежелание мужчины обсуждать другого мужчину с женщиной? Или он знал что-то, что хотел скрыть от нее?
– Было ли когда-либо что-нибудь странное в дуэлях, участником которых был Равель?
– Я об этом не знаю. Большинство из них состоялись, когда он был моложе, или где-нибудь в других местах, преимущественно в Центральной Америке. Я так понимаю, что дуэль там является любимым способом разрешения всех споров.
– А что другие виды его деятельности? Ты когда-либо слышал, что он вел себя легкомысленно с чужими женами или был связан с каким-либо опасным бизнесом?
– Аня!
– Так что, ты слышал о подобном?
– Нет! – Он быстрым нервным жестом прикоснулся к усам.
– Тогда откуда у него деньги? Не странно ли, что он стал так богат буквально за одну ночь?
– Поначалу он выиграл большую сумму в карты. С тех пор Равель всегда умел сочетать свое умение, проницательность и везение в финансовых делах, чтобы, увеличить свои доходы. – Он резко остановился и с выражением отчаяния на лице обернулся к ней. – В чем дело, Аня? Что ты хочешь сказать?
Она смотрела ему в лицо, внимательно изучая черту за чертой. Доверять или не доверять? Это был странный выбор, выбор, который обычно основывается на вере, а не на фактах. Она ответила откровенно:
– Я хочу узнать, кто мог бы хотеть убить Равеля Дюральда?
– Что ты хочешь сказать?
Он прищурился и смотрел на нее, почти защищаясь. Аня внезапно ощутила холодок. Она думала о том, чтобы рассказать брату Жана правду, но ей почему-то показалось, что это не лучшее решение. Может случиться, что он сочтет своим долгом стать защитником ее доброго имени и вызвать Равеля на дуэль. Этого она хотела меньше всего. Опираясь на причину, предложенную мадам Розой, чтобы объяснить присутствие Равеля в «Бо Рефьюж», она описала ему прибытие бандитов на плантацию и пожар.
– Видишь, – закончила она, – естественно, встает вопрос, кто нанял этих людей и кто этот босс, который пытался убить Равеля?
Эмиль Жиро выслушал ее в мрачной тишине. Какое-то мгновение он смотрел ей прямо в глаза, а потом отвел взгляд.
– Я не знаю, кто это, – сказал он напряженным голосом, – но это не я.
ГЛАВА 12
Едва слуга покинул комнату, как раздался стук в дверь. Аня, не двигаясь с места, попросила пришедшего войти, но как только она увидела, кто это был, тут же вскочила, исполненная дурными предчувствиями.
– Марсель! Как ты оказался здесь? Что-то случилось в «Бо Рефьюж»?
– Нет, нет, не беспокойтесь, мамзель. Ничего не случилось.
Когда он подошел к ней поближе, она заметила, что его рука висит на перевязи из черного материала, который был настолько близким по цвету к его сюртуку, что она сразу даже его не заметила. Указав на его руку, она сказала:
– С тобой далеко не все в порядке. Он улыбнулся и покачал головой.
– У меня запястье сломано, всего лишь небольшая трещинка в кости – так сказал врач. Я ничего не чувствовал до тех пор, пока вы не уехали сегодня утром. Я выехал через час после вас, но матушка приказала мне сразу же отправиться к врачу и не беспокоить вас до тех пор, пока не будет ясно, в чем дело.
Аня нетерпеливо фыркнула, услыхав о подобном стеснении.
– Доктор сделал все как следует?
– Он сделал все просто отлично, как только я упомянул ваше имя.
– Ты должен остаться здесь на несколько дней, пока не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться на плантацию.
– Вы сама доброта, мамзель, – сказал он, – но это просто ерунда. Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы вернуться прямо сейчас, если, конечно, я вам не нужен здесь.
Он заслужил отдых, но его было бы трудно заставить отдохнуть, если он при этом не чувствовал себя полезным. В Анином сознании начал формироваться план. Она снова села к письменному столу.
– Садись, пожалуйста, Марсель, – сказала она. – Я хочу кое-что обсудить с тобой.
Эмиль прибыл через час. Когда Аня вошла в салон, она увидела, что он сидит на кушетке рядом с Селестиной, услаждая ее слух комплиментами и поддразниванием, а мадам Роза обмахивается веером и, улыбаясь, наблюдает за юной парой. Селестина краснела и смеялась, но в ее поведении была милая осмотрительность, присущая девушкам, помолвленным с другими мужчинами.
Подобной аудитории Аня не предусмотрела. Она пожертвовала несколько минут подшучиванию и обмену последними новостями, но в конце концов повернулась к Эмилю и сказала довольно откровенно:
– У меня проблема, в отношении которой я хотела бы услышать мнение мужчины, если ты не возражаешь, mon cher. Может быть, ты будешь так любезен и пройдешься со мной до площади и обратно?
– С удовольствием, – сразу же согласился он. Он поднялся с присущими ему от рождения хорошими манерами, не обнаружив никаких признаков того, что уходит с ней неохотно. И все же Аня чувствовала, что он предпочел бы остаться здесь и поболтать с Селестиной. Ее беспокоило то, что он, должно быть, начинает испытывать нежность к ее сестре, но, по-видимому, все в мире происходило таким образом. Любовь редко отмеряется точными дозами тем, кому она нужна.
Сквер был раньше площадью, на которой проводили военные парады. Сейчас его называли Джексон-сквер из-за конного памятника генералу Эндрю Джексону, подаренного городу баронессой Понтальба несколько лет назад, когда она превратила старую площадь в парк. Гулять по площади всегда было одним из любимых видов времяпрепровождения для жителей Нового Орлеана. Теперь оно стало еще более приятным, так как собор был перестроен и теперь мог похвастаться новыми остроконечными шпилями, а верхние этажи зданий, расположенных по обе стороны собора, дом священника и старая городская тюрьма были заново отделаны. Гостиница «Понтальба» та самая, где Аня однажды стащила ночной колпак с оперного тенора, стояла под прямым углом к другим зданиям. Это было длинное строение из красного кирпича, с галереями, украшенными чугунными решетками, и шиферной крышей. На нижнем этаже были расположены дорогие магазины, а на верхнем этаже располагались номера, где останавливались самые изысканные семьи и знаменитые гости города. Парк в центре был засажен роскошными цветами, которые пышно цвели в почти тропическом климате, и был огорожен чугунной узорчатой оградой. С четвертой стороны площади, за улицей, по которой сновали экипажи и грохотали телеги, находились набережная и река.
Аня и Эмиль медленно обошли сквер, рассматривая витрины магазинов с модными товарами. В воздухе ощущалась приятная прохлада, свежий ветерок с реки развевал ленты Аниной шляпки. Косые холодные лучи заходящего солнца золотили чугунные решетки, а дома отбрасывали через улицу длинные синеватые тени. Эмиль поддерживал легкую беседу, небрежно размахивая тросточкой. Время от времени он бросал взгляд на Аню, но не подавал никаких признаков нетерпения. Казалось, он охотно готов был ждать, пока она сама перейдет к той проблеме, которая привела их сюда. В этом отношении он настолько напомнил ей Жана, что ей стало легче в конце концов обратиться к нему:
– Как ты думаешь, Эмиль, можно лучше всего узнать и понять человека?
Он бросил на нее быстрый вопросительный взгляд.
– Это зависит от человека.
– Мужчину, скажем, с определенной репутацией. Если ты не хочешь основываться только на общественном мнении о нем, что ты сделаешь?
– Я полагаю, лучший способ – это поговорить прямо с ним.
– А если ты не можешь сделать этого?
– Тогда ты можешь поговорит с теми, кто знает его.
– Именно так я и думала. В театре несколько дней назад ты принялся защищать Равеля Дюральда. Скажи мне, почему?
– У меня было такое ощущение, что его несправедливо оклеветали.
– Да, – сказала она, не отрывая глаз от его лица. – Но что заставило тебя так думать? Его, насколько я помню, обвинили в трусости или, как минимум, в нежелании встретиться с будущим мужем моей сестры на поле чести. Что заставило тебя думать, что это обвинение несправедливо?
– У меня создалось такое впечатление, – сказал он, беспомощно разводя руками.
– Как? – настаивала она.
– Из того, что говорят другие, и как они это говорят.
– И что они говорят о Равеле?
– Аня, ты просишь меня о невозможном. Я не могу рассказать тебе об этом.
Он избегал этой темы, она понимала это. Почему он это делал? Было ли это естественное нежелание мужчины обсуждать другого мужчину с женщиной? Или он знал что-то, что хотел скрыть от нее?
– Было ли когда-либо что-нибудь странное в дуэлях, участником которых был Равель?
– Я об этом не знаю. Большинство из них состоялись, когда он был моложе, или где-нибудь в других местах, преимущественно в Центральной Америке. Я так понимаю, что дуэль там является любимым способом разрешения всех споров.
– А что другие виды его деятельности? Ты когда-либо слышал, что он вел себя легкомысленно с чужими женами или был связан с каким-либо опасным бизнесом?
– Аня!
– Так что, ты слышал о подобном?
– Нет! – Он быстрым нервным жестом прикоснулся к усам.
– Тогда откуда у него деньги? Не странно ли, что он стал так богат буквально за одну ночь?
– Поначалу он выиграл большую сумму в карты. С тех пор Равель всегда умел сочетать свое умение, проницательность и везение в финансовых делах, чтобы, увеличить свои доходы. – Он резко остановился и с выражением отчаяния на лице обернулся к ней. – В чем дело, Аня? Что ты хочешь сказать?
Она смотрела ему в лицо, внимательно изучая черту за чертой. Доверять или не доверять? Это был странный выбор, выбор, который обычно основывается на вере, а не на фактах. Она ответила откровенно:
– Я хочу узнать, кто мог бы хотеть убить Равеля Дюральда?
– Что ты хочешь сказать?
Он прищурился и смотрел на нее, почти защищаясь. Аня внезапно ощутила холодок. Она думала о том, чтобы рассказать брату Жана правду, но ей почему-то показалось, что это не лучшее решение. Может случиться, что он сочтет своим долгом стать защитником ее доброго имени и вызвать Равеля на дуэль. Этого она хотела меньше всего. Опираясь на причину, предложенную мадам Розой, чтобы объяснить присутствие Равеля в «Бо Рефьюж», она описала ему прибытие бандитов на плантацию и пожар.
– Видишь, – закончила она, – естественно, встает вопрос, кто нанял этих людей и кто этот босс, который пытался убить Равеля?
Эмиль Жиро выслушал ее в мрачной тишине. Какое-то мгновение он смотрел ей прямо в глаза, а потом отвел взгляд.
– Я не знаю, кто это, – сказал он напряженным голосом, – но это не я.
ГЛАВА 12
Обойдя пару раз площадь, Эмиль и Аня свернули в узкий переулок между Гартр-стрит и Ройял-стрит, протянувшийся от Канал-стрит до «Сент-Луи отеля». На этой короткой улочке, известной под названием Эксчейндж-элли, находилось большинство salles des armes, заведений, в которых обучали искусству фехтования. Они шли молча и поэтому слышали звон и свист клинков. День был тихим и теплым, и двери всех залов были открыты, чтобы свежий воздух охлаждал разгоряченных джентльменов, и звуки, доносившиеся из дверей, разносились по всей улице.
Услышав их, Аня вздрогнула. Они напоминали ей о Равеле, о его умении и том страхе, который вызвало это умение у нее и который в конечном итоге привел к тому положению, в котором она сейчас находилась. Было странно, что весь этот звон и скрежет, весь этот пот, проливаемый при упражнениях, служат одной цели – ранить друг друга.
Но с приходом американцев в моду в качестве дуэльного оружия вошли пистолеты, и поэтому salles d'armes потеряли часть своей привлекательности. Развитие силы в запястье и ловкости и изящества движений уже перестало быть задачей первостепенной важности. Теперь молодые люди города не только скрещивали шпаги в фехтовальных залах, но и оттачивали свое умение поражать цель из пистолета в тирах, расположенных на нижней набережной. Но ничто, казалось, не могло уменьшить популярности самой дуэли, даже угроза ареста за занятие, которое, будучи очень популярным, было все же незаконным. Полиция обыкновенно предпочитала закрывать глаза на это, особенно если хорошенько подмазать полицейских, но все же было достаточно много людей, которых оскорбляло это ритуальное убийство и которые пытались заставить полицию действовать, если нарушение закона было слишком уж явным.
После секундной паузы Аня сказала Эмилю:
– Конечно же, ты не пытался убить Равеля – эта идея просто абсурдна.
– Есть люди, которые сказали бы, что у меня есть на это причина. – Эмиль нервным жестом прикоснулся к усам.
– После стольких лет? Я не намекала ни на что подобное. Я просто прошу твоей помощи.
Он покачал головой, а в его карих глазах было заметно беспокойство.
– Я был бы рад помочь тебе, если бы мог, Аня, но, боюсь, меня так долго не было в стране, что я даже больше чем просто бесполезен.
В его голосе было слышно явное нежелание помочь ей. Она не была удивлена: мужчины охотно занимаются своими интригами, но не любят быть втянутыми в интриги женщин. Наверное, ей следовало бы обратиться к Гаспару. Нет, маловероятно, что терпеливый кавалер мадам Розы сможет или захочет выполнить ее просьбу, и, кроме того, в данный момент Аня не хотела, чтобы мачеха беспокоилась по поводу того, чем она сейчас занимается.
Стайка голубей вспорхнула с выступа дома и приземлилась прямо перед Аней и Эмилем. Они ходили вперевалку вокруг Аниных юбок и искали крошки. Лапки у них были ярко-красными, а темно-зеленые и синие перышки на шее радужно переливались. Эти птицы были потомками голубей, привезенных из Франции много лет назад. Молодые неоперившиеся голубки, которые считались возбуждающим деликатесом, пользовались большой популярностью у креолов. Некоторых из них, без сомнения, запекали где-то в настоящий момент, поскольку наступило время приготовления вечерней пищи. В воздухе разносились пряные запахи готовящихся в частных и общественных кухнях обедов, кипящих моллюсков, дымящихся соусов, лука и чеснока, жарящихся в масле, или ароматы пекущегося хлеба и сладкие запахи сахара, молока, орехов и фруктов, медленно превращающихся в десерт.
Мимо них процокала великолепная черная лошадь, запряженная в легкий двухместный экипаж. Она двигалась ни слишком быстро, ни слишком медленно. В экипаже сидела женщина в темно-зеленом. Ее светлые волосы сверкали на солнце, лицо было утонченным, а формы совершенными. Она не смотрела ни направо, ни налево. Ее послеобеденное платье было застегнуто до самой шеи и на запястьях, а в руках она держала небольшой зонтик с оборкой из бахромы. Фактически она выглядела необыкновенно сдержанно и скромно. И все же это не была леди.
Аня не могла бы объяснить, каким образом она поняла это. Может быть, женщина чуть слишком томно откинулась на сиденье. Может быть, улыбка, застывшая у нее на губах, была слишком бессмысленна, как если бы она хотела понравиться. Может быть, ее кучер был одет с дешевой претенциозностью. Как бы то ни было, Аня поняла это сразу же, и это напомнило ей о Симон Мишель, любовнице Равеля. Не потому, что эти женщины были похожи друг на друга, – похожим было их положение.
Глядя вслед экипажу, Аня медленно сказала:
– Ничего. Думаю, я знаю, кто мог бы полнее ответить на мои вопросы, если ты составишь мне компанию.
Он охотно согласился. Они повернули назад, чтобы пройти снова по Эксчейндж-элли, которая вела как раз туда, куда Аня хотела попасть. Камни, которыми была вымощена мостовая, были привезены сюда в трюмах кораблей в качестве балласта. Мостовая была выложена с уклоном к центру для стока воды, и, кроме того, камни были неровными, так что Ане приходилось ступать очень осторожно. Эмиль предложил ей руку в качестве поддержки, и она приняла ее, не столько потому, что действительно в этом нуждалась, сколько из-за нежелания отвергнуть его предложение и заставить его тем самым раздумывать, действительно ли она не подозревает его.
Они шли вдоль домов, украшенных балконами с чугунными решетками, или выложенными арками, или богато отделанными фронтонами у входа. Восклицания и звон шпаг, разносившиеся между оштукатуренными кирпичными стенами, отражались от них и производили звуки иногда мелодичные, а иногда просто режущие ухо и бьющие по нервам. Близился вечер, и солнце уже не освещало эту узкую аллею. Здесь было прохладнее и слегка сыро, а свет становился все более тусклым.
С другого конца в аллею вошел мужчина в сопровождении группы мальчишек. Он был среднего роста, но худ до изможденности, а кончики его черных усов свисали в уголках красных губ. Его глаза лихорадочно блестели, а на щеках горел румянец. Он явно был болен и все же двигался со сдержанным изяществом и силой прирожденного фехтовальщика. Один из мальчишек нес его трость с таким видом, будто у него в руках священная реликвия, тогда как остальные толкали и пинали друг друга, стараясь занять место рядом с ним. Светловолосый малыш вцепился сзади в его сюртук, и тот его за это мягко пожурил.
– Кто это? – пробормотал Эмиль.
– Луис де Сальво, по крайней мере он себя так называет. Он приехал всего лишь несколько недель назад, но уже успел заявить о себе как об одном из величайших maitre d'armes[22], несмотря на то что у него рана в легких, которая постоянно беспокоит его. Его фехтование подобно молнии, и на кладбище Сент-Луис есть специальный уголок, где захоронены его жертвы. Скоро он, подобно Пепе Люлья, вынужден будет купить собственное кладбище.
Де Сальво повернул к одному из фехтовальных залов и остановился перед небольшой лестницей у входа. Получив свою трость, он раздал своим юным сопровождающим несколько монет, что заставило их тут же обратиться в бегство, так как младшие пытались уберечь свою добычу от старших. Мастер фехтования поднялся по ступенькам и исчез в дверях. Тут же изнутри донеслись возгласы приветствий и добродушное поддразнивание.
Когда Аня и Эмиль поравнялись с дверью этого зала, они услышали знакомый голос. Если бы Муррей не заговорил, Аня могла бы и не заметить, что он находится здесь. Но, услышав его голос, она повернула голову и увидела его в кругу молодых людей радом с де Сальво. Смеясь над замечанием одного из собеседников, Муррей запрокинул голову. Стоял он, опираясь на рапиру, с небрежностью человека, хорошо знакомого с этим оружием.
Как долго Муррей уже обучается фехтованию? Был ли это давний интерес, или он занялся этим после того, как ему удалось избежать дуэли с Равелем? Было неприятно видеть его здесь среди мужчин, которые с детства умели обращаться с каким-нибудь клинком, по крайней мере большинство из них. О чем он думает? Селестина была бы огорчена, если бы узнала об этом.
Но Аня не хотела, чтобы он думал, будто она шпионит за ним. Отведя от него взгляд, прежде чем могла привлечь к себе его внимание, она прошла мимо зала под руку с Эмилем.
Приближаясь к улице Сент-Филип-стрит, они вели ни к чему не обязывающий разговор на общие темы, но чем ближе подходили к апартаментам актрисы, расположенным над бакалейной лавкой, тем более беспокойным становился Эмиль. Он перевел взгляд с Ани на решетчатые ворота, через которые можно было, миновав двор, пройти в дом. Было настолько ясно, что он подозревает, что окажется втянутым в неприятную конфронтацию между женщинами, что Ане пришлось закусить губу, чтобы удержаться от смеха.
– Аня, это не… не comme il faut[23], – сказал он, когда она остановилась перед чугунными воротами, ожидая, пока он откроет их.
– Да, но я не вижу альтернативы. Ты сам сказал, что я должна поговорить с теми, кто знает его, а кто может знать его лучше, чем его…
– Да, – сказал он торопливо, – но ты не должна даже знать ничего об этой женщине, не говоря уже о том, чтобы посещать ее.
– Это шокирует, не так ли? – Она с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. – Я думала, что годы, проведенные во Франции, избавили тебя от подобных провинциальных представлений.
– Я уверяю тебя, что правила поведения для женщин из порядочных семей там так же строги, как и здесь. В Париже существует только два рода женщин: леди и те, которые ими не являются. И они не смешиваются друг с другом в обществе.
– Это не светский визит. Но если хочешь, можешьоставить меня одну.
– Ты знаешь, что я не могу это сделать.
Он неожиданно показался ей очень молодым. Она склонила голову и спросила:
– Ты волнуешься из-за своей репутации?
– Конечно, нет! – И на его лице отразилось пренебрежение.
– В таком случае, – мягко сказала она, – о своей репутации я позабочусь сама.
Она потянулась к воротам. Пробормотав какое-то проклятие, Эмиль опередил ее, распахнул ворота и пропустил вперед. Она физически чувствовала его неодобрение, когда он вслед за ней вошел по мощеной дорожке во двор. Там росли несколько кустов и дерево, все покрытое пеной пурпурных цветов, но на земле все еще валялись, забившись в углы, листья, опавшие прошлой осенью. В задней части дома находилась арка, за которой была видна лестница, ведущая на галерею. Взметая юбками вихри прошлогодних листьев, Аня направилась к ней.
Дверь им открыла горничная. Цвет ее кожи и ее самоуверенность говорили о том, что перед ними квартеронка; шапочка и передник были сшиты из тонкого муслина и отделаны кружевом. Она взяла шляпу и трость у Эмиля, визитную карточку у Ани и пригласила их подождать в салоне, а сама пошла доложить хозяйке.
Аня с интересом осмотрелась вокруг. Салон изобиловал темно-красным плюшем и, казалось, душил им находящихся в комнате. Щедрые складки плюшевых драпировок свисали с окон, плюш покрывал кушетку и стулья, а также несколько пухлых оттоманок, стоявших в разных углах комнаты. Остальная мебель имела какой-то массивный и неуютный вид и была сделана из темного дерева с обильной готической резьбой. Разнообразные безделушки переполняли столы и полки огромной этажерки: от хрустальных украшений и дагерротипов в потускневших серебряных рамках до шкатулок, отделанных ракушками, от полинявших перьевых вееров и свернувшихся театральных программок до баночек с сурьмой и подносов для булавок с отчеканенными на них названиями знаменитых курортов и театров. Комната была достаточно аккуратной, но в ней ощущалась какая-то неуютность, как во всех комнатах, обитатели которых проживают в них временно. Попытка оставить личный отпечаток на атмосфере комнаты с помощью коллекции сувениров прошлых путешествий и скромных триумфов казалась слишком явной, неприкрытой и странно патетической.
Аня присела на край кушетки. Эмиль, который, очевидно, слишком нервничал, чтобы последовать ее примеру, стоял рядом. Они ожидали.
Прошло несколько долгих минут, и дверь, которая вела в другую комнату, открылась, но из нее вышла не актриса, а горничная. Девушка ничего не сказала, а, нервно улыбнувшись им, заторопилась из комнаты и ушла через переднюю дверь. Бе шаги простучали на лестнице и замерли вдали. Аня и Эмиль вопросительно посмотрели друг на друга. Медленно тянулись минуты. Наконец дверь снова открылась.
Симона Мишель вплыла в комнату в платье из парчи сливового цвета, украшенном черной тесьмой. Ее темные волосы были уложены неаккуратно, образуя беспорядочную массу завитков, и казалось, что она только что поднялась с постели. Парча обрисовывала ее пышную фигуру и изящную округлость рук и плеч. Лицо актрисы без сценического грима казалось более мягким и в то же время более решительным. Ее чувственные полные губы изгибались в напряженной улыбке, а большие сияющие глаза горели воинственным светом.
– Простите, что заставила вас ждать, мадемуазель Гамильтон, – сказала она. – Я как раз одевалась, чтобы идти в театр. Не хотите ли стаканчик шерри? Прошу прощения, что не могу предложить вам ничего большего, но я не ожидала никого.
Несмотря на вежливость произнесенных ею слов, тон был довольно резким, требующим немедленного объяснения. Аня, хотя и сама была бы рада сразу же приступить к делу, почувствовала отчетливое нежелание того, чтобы эта женщина торопила ее или чтобы она контролировала этот визит.
Она любезно сказала:
– Мы с вами незнакомы, мадемуазель Мишель, но я видела вас этой зимой в нескольких ролях на сцене. Позвольте поздравить вас с успехом и выразить свое восхищение вашим актерским мастерством.
– Спасибо. – В ее ответе были отчетливо слышны удивление и большая осмотрительность.
– Мне кажется, вы незнакомы с Эмилем Жиро. Это мой дорогой друг, недавно вернувшийся из Парижа. – Она указала на Эмиля.
Молодой француз не подвел ее – он сделал шаг вперед и совершил безупречный поклон над рукой актрисы.
– Я восхищен, мадемуазель. К вашим услугам.
Аня не дала женщине времени ответить.
– Не думаю, что мы обеспокоим вас с напитками, хотя это было очень мило с вашей стороны предложить их нам, при том что мы явились к вам без предупреждения. Мы гуляли, наслаждались сегодняшним днем – таким теплым и приятным, не правда ли? – когда я почувствовала внезапное желание увидеть вас.
– Понимаю, – сказала актриса, хотя по ее напряженному тону было ясно, что она ничего не понимает. Подойдя к стулу, она села, расправив складки своего платье.
Аня заколебалась, глядя на актрису. Внезапно принятый ею тон превосходства показался ей неверным. Если она сделает эту женщину своим врагом, это не приблизит ее к цели. Они могут просидеть здесь несколько часов, обмениваясь высокомерными замечаниями, и это даже не позволит им подойти к проблеме и достичь откровенности друг с другом.
– Нет, – сказала Аня, расслабившись и с грустной улыбкой покачав головой, – вы не можете понять. Дело в том, что у меня есть проблема, и я думаю, что вы можете помочь мне в ее решении. Это касается нашего общего знакомого Равеля Дюральда.
– Равеля?
Актриса все еще была осторожна, как будто ожидала, что ее будут обвинять или укорять в чем-то.
– Не более двадцати четырех часов назад кто-то пытался убить его.
У Симоны перехватило дыхание, она поднесла руку к горлу, а ее глаза расширились.
– Но кто? Почему?
– Не знаю. Я думаю, может быть, у вас есть какая-то идея по этому поводу.
– У меня?
Актриса внимательно смотрела на Аню, и мало-помалу самообладание возвращалось к ней. Она наклонилась вперед и, опустив руку, сжала подлокотник кресла, затем прямо спросила у Ани: – А вам какое дело до этого? Почему вы беспокоитесь?
Это был отличный вопрос, который Аня умудрялась игнорировать вплоть до этого момента. Она уцепилась за первую же мысль, которая пришла ей в голову.
– Это нападение было совершено на моей плантации. Естественно, как его хозяйка я бы чувствовала себя в какой-то степени ответственной, если бы он был убит.
– А как он оказался на вашей плантации?
– По делу, связанному… со скотом, – ответила Аня, благодаря в душе мадам Розу за придуманный ею предлог, который оказался чрезвычайно подходящим.
Симона подняла бровь.
– Вы ничего не слышали о дуэли, которую он пропустил, пока был у вас?
– Мужчины не говорят о подобных вещах, – уклончиво сказала Аня. – Но не могли бы вы сказать мне, кто мог быть его врагом и почему он мог бы хотеть его убить?
Услышав их, Аня вздрогнула. Они напоминали ей о Равеле, о его умении и том страхе, который вызвало это умение у нее и который в конечном итоге привел к тому положению, в котором она сейчас находилась. Было странно, что весь этот звон и скрежет, весь этот пот, проливаемый при упражнениях, служат одной цели – ранить друг друга.
Но с приходом американцев в моду в качестве дуэльного оружия вошли пистолеты, и поэтому salles d'armes потеряли часть своей привлекательности. Развитие силы в запястье и ловкости и изящества движений уже перестало быть задачей первостепенной важности. Теперь молодые люди города не только скрещивали шпаги в фехтовальных залах, но и оттачивали свое умение поражать цель из пистолета в тирах, расположенных на нижней набережной. Но ничто, казалось, не могло уменьшить популярности самой дуэли, даже угроза ареста за занятие, которое, будучи очень популярным, было все же незаконным. Полиция обыкновенно предпочитала закрывать глаза на это, особенно если хорошенько подмазать полицейских, но все же было достаточно много людей, которых оскорбляло это ритуальное убийство и которые пытались заставить полицию действовать, если нарушение закона было слишком уж явным.
После секундной паузы Аня сказала Эмилю:
– Конечно же, ты не пытался убить Равеля – эта идея просто абсурдна.
– Есть люди, которые сказали бы, что у меня есть на это причина. – Эмиль нервным жестом прикоснулся к усам.
– После стольких лет? Я не намекала ни на что подобное. Я просто прошу твоей помощи.
Он покачал головой, а в его карих глазах было заметно беспокойство.
– Я был бы рад помочь тебе, если бы мог, Аня, но, боюсь, меня так долго не было в стране, что я даже больше чем просто бесполезен.
В его голосе было слышно явное нежелание помочь ей. Она не была удивлена: мужчины охотно занимаются своими интригами, но не любят быть втянутыми в интриги женщин. Наверное, ей следовало бы обратиться к Гаспару. Нет, маловероятно, что терпеливый кавалер мадам Розы сможет или захочет выполнить ее просьбу, и, кроме того, в данный момент Аня не хотела, чтобы мачеха беспокоилась по поводу того, чем она сейчас занимается.
Стайка голубей вспорхнула с выступа дома и приземлилась прямо перед Аней и Эмилем. Они ходили вперевалку вокруг Аниных юбок и искали крошки. Лапки у них были ярко-красными, а темно-зеленые и синие перышки на шее радужно переливались. Эти птицы были потомками голубей, привезенных из Франции много лет назад. Молодые неоперившиеся голубки, которые считались возбуждающим деликатесом, пользовались большой популярностью у креолов. Некоторых из них, без сомнения, запекали где-то в настоящий момент, поскольку наступило время приготовления вечерней пищи. В воздухе разносились пряные запахи готовящихся в частных и общественных кухнях обедов, кипящих моллюсков, дымящихся соусов, лука и чеснока, жарящихся в масле, или ароматы пекущегося хлеба и сладкие запахи сахара, молока, орехов и фруктов, медленно превращающихся в десерт.
Мимо них процокала великолепная черная лошадь, запряженная в легкий двухместный экипаж. Она двигалась ни слишком быстро, ни слишком медленно. В экипаже сидела женщина в темно-зеленом. Ее светлые волосы сверкали на солнце, лицо было утонченным, а формы совершенными. Она не смотрела ни направо, ни налево. Ее послеобеденное платье было застегнуто до самой шеи и на запястьях, а в руках она держала небольшой зонтик с оборкой из бахромы. Фактически она выглядела необыкновенно сдержанно и скромно. И все же это не была леди.
Аня не могла бы объяснить, каким образом она поняла это. Может быть, женщина чуть слишком томно откинулась на сиденье. Может быть, улыбка, застывшая у нее на губах, была слишком бессмысленна, как если бы она хотела понравиться. Может быть, ее кучер был одет с дешевой претенциозностью. Как бы то ни было, Аня поняла это сразу же, и это напомнило ей о Симон Мишель, любовнице Равеля. Не потому, что эти женщины были похожи друг на друга, – похожим было их положение.
Глядя вслед экипажу, Аня медленно сказала:
– Ничего. Думаю, я знаю, кто мог бы полнее ответить на мои вопросы, если ты составишь мне компанию.
Он охотно согласился. Они повернули назад, чтобы пройти снова по Эксчейндж-элли, которая вела как раз туда, куда Аня хотела попасть. Камни, которыми была вымощена мостовая, были привезены сюда в трюмах кораблей в качестве балласта. Мостовая была выложена с уклоном к центру для стока воды, и, кроме того, камни были неровными, так что Ане приходилось ступать очень осторожно. Эмиль предложил ей руку в качестве поддержки, и она приняла ее, не столько потому, что действительно в этом нуждалась, сколько из-за нежелания отвергнуть его предложение и заставить его тем самым раздумывать, действительно ли она не подозревает его.
Они шли вдоль домов, украшенных балконами с чугунными решетками, или выложенными арками, или богато отделанными фронтонами у входа. Восклицания и звон шпаг, разносившиеся между оштукатуренными кирпичными стенами, отражались от них и производили звуки иногда мелодичные, а иногда просто режущие ухо и бьющие по нервам. Близился вечер, и солнце уже не освещало эту узкую аллею. Здесь было прохладнее и слегка сыро, а свет становился все более тусклым.
С другого конца в аллею вошел мужчина в сопровождении группы мальчишек. Он был среднего роста, но худ до изможденности, а кончики его черных усов свисали в уголках красных губ. Его глаза лихорадочно блестели, а на щеках горел румянец. Он явно был болен и все же двигался со сдержанным изяществом и силой прирожденного фехтовальщика. Один из мальчишек нес его трость с таким видом, будто у него в руках священная реликвия, тогда как остальные толкали и пинали друг друга, стараясь занять место рядом с ним. Светловолосый малыш вцепился сзади в его сюртук, и тот его за это мягко пожурил.
– Кто это? – пробормотал Эмиль.
– Луис де Сальво, по крайней мере он себя так называет. Он приехал всего лишь несколько недель назад, но уже успел заявить о себе как об одном из величайших maitre d'armes[22], несмотря на то что у него рана в легких, которая постоянно беспокоит его. Его фехтование подобно молнии, и на кладбище Сент-Луис есть специальный уголок, где захоронены его жертвы. Скоро он, подобно Пепе Люлья, вынужден будет купить собственное кладбище.
Де Сальво повернул к одному из фехтовальных залов и остановился перед небольшой лестницей у входа. Получив свою трость, он раздал своим юным сопровождающим несколько монет, что заставило их тут же обратиться в бегство, так как младшие пытались уберечь свою добычу от старших. Мастер фехтования поднялся по ступенькам и исчез в дверях. Тут же изнутри донеслись возгласы приветствий и добродушное поддразнивание.
Когда Аня и Эмиль поравнялись с дверью этого зала, они услышали знакомый голос. Если бы Муррей не заговорил, Аня могла бы и не заметить, что он находится здесь. Но, услышав его голос, она повернула голову и увидела его в кругу молодых людей радом с де Сальво. Смеясь над замечанием одного из собеседников, Муррей запрокинул голову. Стоял он, опираясь на рапиру, с небрежностью человека, хорошо знакомого с этим оружием.
Как долго Муррей уже обучается фехтованию? Был ли это давний интерес, или он занялся этим после того, как ему удалось избежать дуэли с Равелем? Было неприятно видеть его здесь среди мужчин, которые с детства умели обращаться с каким-нибудь клинком, по крайней мере большинство из них. О чем он думает? Селестина была бы огорчена, если бы узнала об этом.
Но Аня не хотела, чтобы он думал, будто она шпионит за ним. Отведя от него взгляд, прежде чем могла привлечь к себе его внимание, она прошла мимо зала под руку с Эмилем.
Приближаясь к улице Сент-Филип-стрит, они вели ни к чему не обязывающий разговор на общие темы, но чем ближе подходили к апартаментам актрисы, расположенным над бакалейной лавкой, тем более беспокойным становился Эмиль. Он перевел взгляд с Ани на решетчатые ворота, через которые можно было, миновав двор, пройти в дом. Было настолько ясно, что он подозревает, что окажется втянутым в неприятную конфронтацию между женщинами, что Ане пришлось закусить губу, чтобы удержаться от смеха.
– Аня, это не… не comme il faut[23], – сказал он, когда она остановилась перед чугунными воротами, ожидая, пока он откроет их.
– Да, но я не вижу альтернативы. Ты сам сказал, что я должна поговорить с теми, кто знает его, а кто может знать его лучше, чем его…
– Да, – сказал он торопливо, – но ты не должна даже знать ничего об этой женщине, не говоря уже о том, чтобы посещать ее.
– Это шокирует, не так ли? – Она с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. – Я думала, что годы, проведенные во Франции, избавили тебя от подобных провинциальных представлений.
– Я уверяю тебя, что правила поведения для женщин из порядочных семей там так же строги, как и здесь. В Париже существует только два рода женщин: леди и те, которые ими не являются. И они не смешиваются друг с другом в обществе.
– Это не светский визит. Но если хочешь, можешьоставить меня одну.
– Ты знаешь, что я не могу это сделать.
Он неожиданно показался ей очень молодым. Она склонила голову и спросила:
– Ты волнуешься из-за своей репутации?
– Конечно, нет! – И на его лице отразилось пренебрежение.
– В таком случае, – мягко сказала она, – о своей репутации я позабочусь сама.
Она потянулась к воротам. Пробормотав какое-то проклятие, Эмиль опередил ее, распахнул ворота и пропустил вперед. Она физически чувствовала его неодобрение, когда он вслед за ней вошел по мощеной дорожке во двор. Там росли несколько кустов и дерево, все покрытое пеной пурпурных цветов, но на земле все еще валялись, забившись в углы, листья, опавшие прошлой осенью. В задней части дома находилась арка, за которой была видна лестница, ведущая на галерею. Взметая юбками вихри прошлогодних листьев, Аня направилась к ней.
Дверь им открыла горничная. Цвет ее кожи и ее самоуверенность говорили о том, что перед ними квартеронка; шапочка и передник были сшиты из тонкого муслина и отделаны кружевом. Она взяла шляпу и трость у Эмиля, визитную карточку у Ани и пригласила их подождать в салоне, а сама пошла доложить хозяйке.
Аня с интересом осмотрелась вокруг. Салон изобиловал темно-красным плюшем и, казалось, душил им находящихся в комнате. Щедрые складки плюшевых драпировок свисали с окон, плюш покрывал кушетку и стулья, а также несколько пухлых оттоманок, стоявших в разных углах комнаты. Остальная мебель имела какой-то массивный и неуютный вид и была сделана из темного дерева с обильной готической резьбой. Разнообразные безделушки переполняли столы и полки огромной этажерки: от хрустальных украшений и дагерротипов в потускневших серебряных рамках до шкатулок, отделанных ракушками, от полинявших перьевых вееров и свернувшихся театральных программок до баночек с сурьмой и подносов для булавок с отчеканенными на них названиями знаменитых курортов и театров. Комната была достаточно аккуратной, но в ней ощущалась какая-то неуютность, как во всех комнатах, обитатели которых проживают в них временно. Попытка оставить личный отпечаток на атмосфере комнаты с помощью коллекции сувениров прошлых путешествий и скромных триумфов казалась слишком явной, неприкрытой и странно патетической.
Аня присела на край кушетки. Эмиль, который, очевидно, слишком нервничал, чтобы последовать ее примеру, стоял рядом. Они ожидали.
Прошло несколько долгих минут, и дверь, которая вела в другую комнату, открылась, но из нее вышла не актриса, а горничная. Девушка ничего не сказала, а, нервно улыбнувшись им, заторопилась из комнаты и ушла через переднюю дверь. Бе шаги простучали на лестнице и замерли вдали. Аня и Эмиль вопросительно посмотрели друг на друга. Медленно тянулись минуты. Наконец дверь снова открылась.
Симона Мишель вплыла в комнату в платье из парчи сливового цвета, украшенном черной тесьмой. Ее темные волосы были уложены неаккуратно, образуя беспорядочную массу завитков, и казалось, что она только что поднялась с постели. Парча обрисовывала ее пышную фигуру и изящную округлость рук и плеч. Лицо актрисы без сценического грима казалось более мягким и в то же время более решительным. Ее чувственные полные губы изгибались в напряженной улыбке, а большие сияющие глаза горели воинственным светом.
– Простите, что заставила вас ждать, мадемуазель Гамильтон, – сказала она. – Я как раз одевалась, чтобы идти в театр. Не хотите ли стаканчик шерри? Прошу прощения, что не могу предложить вам ничего большего, но я не ожидала никого.
Несмотря на вежливость произнесенных ею слов, тон был довольно резким, требующим немедленного объяснения. Аня, хотя и сама была бы рада сразу же приступить к делу, почувствовала отчетливое нежелание того, чтобы эта женщина торопила ее или чтобы она контролировала этот визит.
Она любезно сказала:
– Мы с вами незнакомы, мадемуазель Мишель, но я видела вас этой зимой в нескольких ролях на сцене. Позвольте поздравить вас с успехом и выразить свое восхищение вашим актерским мастерством.
– Спасибо. – В ее ответе были отчетливо слышны удивление и большая осмотрительность.
– Мне кажется, вы незнакомы с Эмилем Жиро. Это мой дорогой друг, недавно вернувшийся из Парижа. – Она указала на Эмиля.
Молодой француз не подвел ее – он сделал шаг вперед и совершил безупречный поклон над рукой актрисы.
– Я восхищен, мадемуазель. К вашим услугам.
Аня не дала женщине времени ответить.
– Не думаю, что мы обеспокоим вас с напитками, хотя это было очень мило с вашей стороны предложить их нам, при том что мы явились к вам без предупреждения. Мы гуляли, наслаждались сегодняшним днем – таким теплым и приятным, не правда ли? – когда я почувствовала внезапное желание увидеть вас.
– Понимаю, – сказала актриса, хотя по ее напряженному тону было ясно, что она ничего не понимает. Подойдя к стулу, она села, расправив складки своего платье.
Аня заколебалась, глядя на актрису. Внезапно принятый ею тон превосходства показался ей неверным. Если она сделает эту женщину своим врагом, это не приблизит ее к цели. Они могут просидеть здесь несколько часов, обмениваясь высокомерными замечаниями, и это даже не позволит им подойти к проблеме и достичь откровенности друг с другом.
– Нет, – сказала Аня, расслабившись и с грустной улыбкой покачав головой, – вы не можете понять. Дело в том, что у меня есть проблема, и я думаю, что вы можете помочь мне в ее решении. Это касается нашего общего знакомого Равеля Дюральда.
– Равеля?
Актриса все еще была осторожна, как будто ожидала, что ее будут обвинять или укорять в чем-то.
– Не более двадцати четырех часов назад кто-то пытался убить его.
У Симоны перехватило дыхание, она поднесла руку к горлу, а ее глаза расширились.
– Но кто? Почему?
– Не знаю. Я думаю, может быть, у вас есть какая-то идея по этому поводу.
– У меня?
Актриса внимательно смотрела на Аню, и мало-помалу самообладание возвращалось к ней. Она наклонилась вперед и, опустив руку, сжала подлокотник кресла, затем прямо спросила у Ани: – А вам какое дело до этого? Почему вы беспокоитесь?
Это был отличный вопрос, который Аня умудрялась игнорировать вплоть до этого момента. Она уцепилась за первую же мысль, которая пришла ей в голову.
– Это нападение было совершено на моей плантации. Естественно, как его хозяйка я бы чувствовала себя в какой-то степени ответственной, если бы он был убит.
– А как он оказался на вашей плантации?
– По делу, связанному… со скотом, – ответила Аня, благодаря в душе мадам Розу за придуманный ею предлог, который оказался чрезвычайно подходящим.
Симона подняла бровь.
– Вы ничего не слышали о дуэли, которую он пропустил, пока был у вас?
– Мужчины не говорят о подобных вещах, – уклончиво сказала Аня. – Но не могли бы вы сказать мне, кто мог быть его врагом и почему он мог бы хотеть его убить?