Страница:
богатый формами, известен нам лишь в ничтожной степени, - а сколько новых
болезней для нас скрывает он в себе? Ее вулканические силы еще находятся в
беспокойном брожении; сколько неожиданных землетрясений, извержений лавы,
океанических наводнений они нам обещают. Разумные существа не должны
предпринимать невозможного. Попытка колонизовать Венеру дала бы нам
бесчисленные, но и бесполезные жертвы, не жертвы науки и общего счастья, а
жертвы безумия и мечты. Этот вопрос, мне кажется, ясен, и уже один доклад
последней экспедиции на Венеру вряд ли в ком-нибудь мог оставить какие бы
то ни было сомнения.
Таким образом, если дело идет вообще о массовом переселении, то,
конечно, только о переселении на Землю. Тут препятствия со стороны природы
ничтожны, ее богатства неисчислимы, - они в восемь раз превосходят то, что
дает наша планета. Самое дело колонизации хорошо подготовлено уже
существующей на Земле, хотя и невысокой культурой. Все это, разумеется,
известно и центральной статистике. Если она предлагает нам вопрос о
выборе, а мы находим нужным его обсуждать, то исключительно по той
причине, что Земля представляет нам одно очень серьезное препятствие. Это
ее человечество.
Люди Земли владеют ею, и ни в каком случае они ее добровольно не
уступят, не уступят сколько-нибудь значительной доли ее поверхности. Это
вытекает из всего характера их культуры. Ее основа есть собственность,
огражденная организованным населением. Хотя даже самые цивилизованные
племена Земли эксплуатируют на деле только ничтожную часть доступных им
сил природы, но стремление к захвату новых территорий у них никогда не
ослабевает. Систематическое ограбление земель и имущества менее культурных
племен носит у них название колониальной политики и рассматривается как
одна из главных задач их государственной жизни. Можно себе представить,
как отнесутся они к естественному и разумному предложению с нашей стороны
- уступить нам часть их материков, взамен чего мы научили бы их и помогли
бы им несравненно лучше пользоваться остальной частью... Для них
колонизация - это вопрос только грубой силы и насилия; и хотим мы или не
хотим, они заставят нас принять по отношению к ним эту точку зрения.
Если бы при этом дело шло только о том, чтобы один раз доказать им
перевес нашей силы, это было бы сравнительно просто и потребовало бы не
больше жертв, чем любая из их обычных бессмысленных и бесполезных войн.
Существующие у них большие стада дрессированных для убийства людей,
называемых армиями, послужили бы самым подходящим материалом для такого
необходимого насилия. Любой из наших этеронефов мог бы посредством потока
губительных лучей, возникающих при ускоренном разложении радия, уничтожить
в несколько минут одно-два таких стада, и это было бы скорее полезно, чем
вредно даже для их культуры. Но, к сожалению, дело не так просто, а
главные трудности только начались бы с этого момента.
В вечной борьбе между племенами Земли у них сложилась психологическая
особенность, называемая патриотизмом. Это неопределенное, но сильное и
глубокое чувство заключает в себе и злобное недоверие ко всем чуждым
народам и расам, и стихийную привычку к своей общей жизненной обстановке,
особенно к территории, с которой земные племена срастаются, как черепаха
со своей оболочкой, и какое-то коллективное самомнение, и, часто кажется,
простую жажду истребления, насилия, захватов. Патриотическое душевное
состояние чрезвычайно усиливается и обостряется после военных поражений,
особенно когда победители отнимают у побежденных часть территории; тогда
патриотизм побежденных приобретает характер длительно ной и жестокой
ненависти к победителям, и месть им становится жизненным идеалом всего
племени, не только его худших элементов - "высших", или правящих, классов,
но и лучших - его трудящихся масс.
И вот если бы мы взяли себе часть земной поверхности посредством
необходимого насилия, то несомненно, что это повело бы к объединению всего
земного человечества в одном чувстве земного патриотизма, в беспощадной
расовой ненависти и злобе против наших колонистов; истребление пришельцев
каким бы то ни было способом, вплоть до самых предательских, стало бы в
глазах людей священным и благородным подвигом, дающим бессмертную славу.
Существование наших колонистов сделалось бы совершенно невыносимым. Вы
знаете, что разрушение жизни - дело вообще очень легкое, даже для нашей
культуры; мы неизмеримо сильнее земных людей в случае открытой борьбы, но
при неожиданных нападениях они могут убивать нас так же успешно, как
обыкновенно делают это друг с другом. Надо к тому же заметить, что
искусство истребления развито у них несравненно выше, чем все другие
стороны их своеобразной культуры.
Жить вместе с ними и среди них было бы, конечно, прямо невозможно; это
означало бы вечные заговоры и террор с их стороны, постоянное сознание
неотвратимой опасности и бесчисленные жертвы для наших товарищей. Пришлось
бы выселить их изо всех занятых нами областей - выселить сразу десятки,
может быть, сотни миллионов. При их общественном строе, не признающем
товарищеской взаимной поддержки, при их социальных отношениях,
обусловливающих услуги и помощь уплатою денег, наконец, при их неуклюжих и
лишенных гибкости способах производства, не допускающих достаточно
быстрого расширения производительности и перераспределения продуктов
труда, - эти миллионы выселенных нами людей были бы в громадном
большинстве обречены на мучительную голодную смерть. А уцелевшее
меньшинство образовало бы кадры ожесточенных, фанатичных агитаторов против
нас среди всего остального человечества Земли.
Затем пришлось бы все-таки продолжать борьбу. Вся наша земная область
должна была бы превратиться в непрерывно охраняемый военный лагерь. Страх
дальнейших захватов с нашей стороны и великая расовая ненависть направили
бы все силы земных племен на подготовку и организацию войн против нас.
Если уже теперь их оружие гораздо совершеннее их орудий труда, то тогда
прогресс истребительной техники пойдет у них еще несравненно быстрее. В то
же время они будут отыскивать и подстерегать случаи для внезапного
открытия войны, и если им это удастся, они, несомненно, нанесут нам
большие невознаградимые потери, хотя бы дело и окончилось нашей победой.
Кроме того, нет ничего невозможного и в том, что они каким-нибудь способом
узнают устройство нашего главного оружия. Радиирующая материя им уже
известна, а метод ускоренного ее разложения может быть либо разведан ими
каким-нибудь способом у нас, либо даже самостоятельно открыт их учеными.
Но вы знаете, что при таком оружии тот, кто на несколько минут
предупреждает противника своим нападением, тот неизбежно его уничтожает; и
разрушить высшую жизнь в этом случае так же легко, как самую элементарную.
Каково же было бы существование наших товарищей среди этих опасностей и
этого вечного ожидания? Были бы отравлены не только все радости жизни, но
и самый тип ее скоро был бы извращен и принижен. В нее мало-помалу
проникли бы подозрительность, мстительность, эгоистичная жажда
самосохранения и неразрывно связанная с нею жестокость. Эта колония
перестала бы быть нашей колонией, превратившись в военную республику среди
побежденных, неизменно враждебных племен. Повторяющиеся нападения с их
жертвами не только порождали бы чувство мести и злобы, искажающее дорогой
нам образ человека, но и объективно вынуждали бы к переходу из самозащиты
в беспощадное наступление. И в конце концов после долгих колебаний и
бесплодной мучительной растраты сил дело пришло бы неизбежно к той
постановке вопроса, какую мы, существа сознательные и предвидящие ход
событий, должны принять с самого начала: _колонизация Земли требует
полного истребления земного человечества_.
(Среди сотен слушателей проносится ропот ужаса, из которого выделяется
громкое негодующее восклицание Нэтти.) Когда тишина восстанавливается,
Стэрни спокойно продолжает:
- Надо понять необходимость и твердо смотреть ей в глаза, как бы ни
была она сурова. Нам предстоит одно из двух: либо остановка в развитии
нашей жизни, либо уничтожение чуждой нам жизни на Земле. Ничего третьего
нет перед нами. (Голос Нэтти: "Неправда!" Я знаю, что имеет в виду Нэтти,
протестуя против моих слов, и разберу сейчас ту третью возможность,
которую она предлагает.
- Это попытка немедленного социалистического перевоспитания земного
человечества, план, к которому все мы еще недавно склонялись и от которого
теперь, по моему мнению, должны неизбежно отказаться. Мы достаточно уже
знаем о людях Земли, чтобы понять всю неосуществимость этой идеи.
Уровень культуры передовых народов Земли приблизительно соответствует
тому, на котором стояли наши предки в эпоху прорытия Больших каналов. Там
также господствует капитализм и существует пролетариат, ведущий борьбу за
социализм. Судя по этому, можно было думать, что недалек уже момент
переворота, который устранит систему организованного насилия и создаст
возможность свободного и быстрого развития человеческой жизни. Но у
земного капитализма есть важные особенности, сильно изменяющие все дело.
С одной стороны, земной мир страшно раздроблен политическими и
национальными делениями, так что борьба за социализм ведется не как единый
цельный процесс в одном обширном обществе, а как целый ряд самостоятельных
и своеобразных процессов в отдельных обществах, разъединенных
государственной организацией, языком, иногда и расою. С другой стороны,
формы социальной борьбы там гораздо грубее и механичнее, чем это было у
нас, и несравненно большую роль в них играет прямое материальное насилие,
воплощенное в постоянных армиях и вооруженных восстаниях.
Благодаря всему этому получается то, что вопрос о социальной революции
становится очень неопределенным: предвидится не одна, а множество
социальных революций, в разных странах в различное время, и даже во
многом, вероятно, неодинакового характера, а главное - с сомнительным и
неустойчивым исходом. Господствующие классы, опираясь на армию и высокую
военную технику, в некоторых случаях могут нанести восставшему
пролетариату такое истребительное поражение, которое в целых обширных
государствах на десятки лет отбросит назад дело борьбы за социализм; и
примеры подобного рода уже бывали в летописях Земли. Затем отдельные
передовые страны, в которых социализм восторжествует, будут как острова
среди враждебного им капиталистического, а частью даже
докапиталистического мира. Борясь за свое собственное господство, высшие
классы несоциалистических стран направят все свои усилия, чтобы разрушить
эти острова, будут постоянно организовывать на них военные нападения и
найдут среди социалистических наций достаточно союзников, готовых на
всякое правительство, из числа прежних собственников, крупных и мелких.
Результат этих столкновений трудно предугадать. Но даже там, где социализм
удержится и выйдет победителем, его характер будет глубоко и надолго
искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и
военщины, с неизбежным последствием - варварским патриотизмом. Это будет
далеко не наш социализм.
Задача нашего вмешательства должна была, по нашим прежним планам,
заключаться в том, чтобы ускорить и помочь торжеству социализма. Каким
способом для нас возможно это сделать? Во-первых, мы можем передать людям
Земли нашу технику, нашу науку, наше уменье господствовать над силами
природы, и тем самым настолько сразу поднять их культуру, что отсталые
формы экономической и политической жизни окажутся в слишком резком
противоречии с нею и падут в силу своей негодности. Во-вторых, мы можем
прямо поддержать социалистический пролетариат в его революционной борьбе и
помочь ему сломить сопротивление двух классов. Иных способов нет. Но эти
два достигают ли своей цели? Мы теперь достаточно знаем, чтобы решительно
ответить: нет!
К чему приведет сообщение земным людям наших технических знаний и
методов?
Первыми захватят их в свою пользу и увеличат ими свою силу
_господствующие классы_ всех стран. Это неизбежно, потому что в их руках
находятся все материальные средства труда и им служат девяносто девять
сотых всех ученых и инженеров, - значит, им будет принадлежать _вся
возможность применения_ новой техники. И они воспользуются ею ровно
настолько, насколько это будет для них выгодно и насколько это будет
усиливать их власть над массами. Более того: те новые и могущественные
средства истребления и разрушения, которые при этом попадут в их руки, они
постараются немедленно пустить в ход для подавления социалистического
пролетариата. Они удесятерят его преследования и организуют широкую
провокацию, чтобы поскорее вызвать его на открытый бой и в этом бою
раздавить его сознательные и лучшие силы, идейно его обезглавить, пока он
не успел, в свою очередь, овладеть новыми лучшими методами военного
насилия. Таким образом, наше вмешательство послужит толчком для реакции
сверху и в то же время даст ей оружие невиданной силы. В конечном итоге
оно на целые десятки лет замедлит борьбу социализма.
А чего достигли бы мы попытками оказать прямую помощь социалистическому
пролетариату против его врагов?
Предположим - это ведь еще не наверное, - что он примет союз с нами.
Первые победы будут тогда одержаны легко. Но дальше? Неизбежное развитие
среди всех других классов общества самого ожесточенного и бешеного
патриотизма, направленного против нас и против социалистов Земли...
Пролетариат все еще представляет меньшинство почти во всех, даже наиболее
передовых странах Земли; большинство образуют не успевшие разложиться
остатки класса мелких собственников, массы наиболее невежественные и
темные. Восстановить всех их до крайней степени против пролетариата будет
тогда для крупных собственников и их ближайших прислужников - чиновников и
ученых - очень легко, потому что эти массы, по своей сущности
консервативные и даже частью реакционные, чрезвычайно болезненно
воспринимают всякий быстрый прогресс. Передовой пролетариат, окруженный со
всех сторон страшно озлобленными, беспощадными врагами, - к ним примкнут и
обширные слои отсталых по развитию пролетариев, - окажется в таком же
невыносимом положении, в каком оказались бы наши колонисты среди
побежденных земных племен. Будут бесчисленные предательские нападения,
погромы, резня, а главное, вся позиция пролетариата среди общества будет
как нельзя более неблагоприятна для того, чтобы руководить преобразованием
общества. И опять-таки наше вмешательство не приблизит, а замедлит
социальный переворот.
Время этого переворота, таким образом, остается неопределенным, и не от
нас зависит его ускорить. Во всяком случае, ждать его пришлось бы гораздо
дольше, чем это для нас возможно. Уже через 30 лет у нас окажется 15-20
миллионов избыточного населения, а затем каждый год оно будет возрастать
еще на 20-25 миллионов. Надо _заранее_ произвести значительную
колонизацию; иначе у нас не хватит сил и средств для того, чтобы сразу
выполнить ее в необходимых размерах.
Кроме того, более чем сомнительно, чтобы нам удалось мирно столковаться
даже с социалистическими обществами Земли, если бы они неожиданно скоро
образовались. Как я уже говорил, это будет во многом не наш социализм.
Века национального дробления, взаимного непонимания, грубой и кровавой
борьбы не могли пройти даром, - они надолго оставят глубокие следы в
психологии освобожденного земного человечества; и мы не знаем, сколько
варварства и узости социалисты Земли принесут с собою в свое новое
общество.
Перед нами налицо опыт, который позволяет судить, в какой мере далека
от нас психология Земли даже в лучших ее представителях. Из последней
экспедиции мы привезли с собою одного земного социалиста, человека,
выдающегося в своей среде душевной силой и физическим здоровьем. И что же?
Вся наша жизнь оказалась для него такой чуждой, в таком противоречии со
всей его организацией, что прошло очень немного времени, и он уже болен
глубоким психическим расстройством.
Таков один из лучших, которого выбрал среди многих сам Мэнни. Чего мы
можем ожидать от остальных?
Итак, остается все та же дилемма: или приостановка нашего собственного
размножения, и с нею ослабление всего развития нашей жизни, или
колонизация Земли, основанная на истреблении всего ее человечества.
Я говорю об истреблении всего ее человечества, потому что мы не можем
даже сделать исключения для его социалистического авангарда. Нет,
во-первых, никакой технической возможности среди всеобщего уничтожения
выделить этот авангард среди остальных масс, незначительную долю которых
он представляет. И, во-вторых, если бы нам удалось сохранить социалистов,
они сами начали бы потом с нами ожесточенную, беспощадную войну, жертвуя в
ней собою до полного истребления, потому что они никогда не могли бы
примириться с убийством сотен миллионов людей, им подобных и с ними
связанных многими, часто очень тесными жизненными связями. В столкновениях
двух миров здесь нет компромисса.
Мы должны выбирать. И я говорю: мы можем выбирать только одно.
Высшей жизнью нельзя жертвовать ради низшей. Среди земных людей не
найдется и нескольких миллионов, сознательно стремящихся к действительно
человеческому типу жизни. Ради этих зародышевых людей мы не можем
отказаться от возможности зарождения и развития десятков, может быть,
сотен миллионов существ нашего мира - людей в несравненно более полном
значении этого слова. И не будет жестокости в наших действиях, потому что
мы сумеем выполнить это истребление с гораздо меньшими страданиями для
них, чем они сами постоянно причиняют друг другу.
Мировая жизнь едина. И для нее будет не потерей, а приобретением, если
на Земле вместо ее еще далекого полуварварского социализма развернется
теперь же _наш_ социализм, жизнь несравненно более гармоничная в ее
непрерывном, беспредельном развитии.
(После речи Стэрни наступает сначала глубокая тишина. Ее прерывает
Мэнни, предлагая высказаться тем, кто держится противоположного взгляда.
Слово берет Нэтти.)
- "Мировая жизнь едина" - это сказал Стэрни. И что же он предложил нам?
Уничтожить, навеки истребить целый своеобразный тип этой жизни, тип,
которого потом мы никогда уже не можем ни восстановить, ни заменить.
Сотни миллионов лет жила прекрасная планета, жила своей, особенной
жизнью, не такой, как другие... И вот из ее могучих стихий стало
организовываться сознание; поднимаясь в жестокой и трудной борьбе с низших
ступеней на высшие, оно наконец приняло близкие, родные нам человеческие
формы. Но эти формы не те, что у нас: в них отразилась и сосредоточилась
история иной природы, иной борьбы; под ними скрыта иная стихийность, в них
заключаются иные противоречия, иные возможности развития. Настала эпоха,
когда впервые может осуществиться соединение двух великих линий жизни.
Сколько нового многообразия, какая высшая гармония должна возникнуть из
этого сочетания! И нам говорят: мировая жизнь едина, поэтому нам надо не
объединять, а... разрушать ее.
Когда Стэрни указывал, насколько человечество Земли, его история, его
нравы, его психология непохожи на наши, он опровергал свою идею почти
лучше, чем я могу это сделать. Если бы они были совершенно похожи на нас
во всем, кроме ступени развития, если бы они были тем, чем были наши
предки в эпоху нашего капитализма, тогда со Стэрни можно было бы
согласиться: низшей ступенью стоит пожертвовать ради высшей, слабыми ради
сильных. Но земные люди не таковы, они не только ниже и слабее нас по
культуре - они иные, чем мы, и потому, устраняя их, мы их не заместим в
мировом развитии, мы только механически заполним собою ту пустоту, которую
создадим в царстве форм жизни.
Не в варварстве, не в жестокости земной культуры заключается ее
действительное различие от нашей. Варварство и жестокость - это только
преходящие проявления той общей расточительности в процессе развития,
которою отличается вся жизнь Земли. Там борьба за существование энергичнее
и напряженнее, природа непрерывно создает гораздо больше форм, но гораздо
больше их и погибает жертвами развития. И это не может быть иначе, потому
что от источника жизни - Солнца - Земля в целом получает лучистой энергии
в восемь раз больше, чем наша планета. Оттого там рассеивается и
разбрасывается так много жизни, оттого в разнообразии ее форм возникает
так много противоречий и так мучительно сложен и полон крушений весь путь
их примирения. В царстве растений и животных миллионы видов ожесточенно
боролись и быстро вытесняли друг друга, участвуя своей жизнью и своей
смертью в выработке новых, более законченных и гармоничных, более
синтетических типов. Так было и в царстве человека.
Наша история, если ее сравнить с историей земного человечества, кажется
удивительно простой, свободной от блужданий и правильной до схематичности.
Спокойно и непрерывно происходило накопление элементов социализма, -
исчезали мелкие собственники, поднимался со ступени на ступень
пролетариат; все это происходило без колебаний и толчков, на всем
протяжении планеты, объединенной в связное политическое целое. Велась
борьба, но люди кое-как понимали друг друга; пролетариат не заглядывал
далеко вперед, но и буржуазия не была утопична в своей реакционности;
различные эпохи и общественные формации не перемешивались до такой
степени, как это происходит на Земле, где в высококапиталистической стране
возможна иногда феодальная реакция, и многочисленное крестьянство,
отстающее по своей культуре на целый исторический период, часто служит для
высших классов орудием подавления пролетариата. Ровным и гладким путем мы
пришли несколько поколений тому назад к такому общественному устройству,
которое освобождает и объединяет все силы социального развития.
Не такова была дорога, по которой шли наши земные братья, - тернистая,
с множеством поворотов и перерывов. Немногие из нас знают, и никто из нас
не в силах себе ясно представить, до какого безумия было доведено
искусства мучить людей у самых культурных народов Земли в идейных и
политических организациях господства высших классов - в церкви и
государстве. И что же в результате? Замедлилось развитие? Нет, мы не имеем
основания утверждать этого, потому что первые стадии капитализма, до
зарождения пролетарского социалистического сознания, протекли среди
путаницы и жестокой борьбы различных формаций не медленнее, а быстрее, чем
у нас, - в постепенных и более спокойных переходах. Но самая суровость и
беспощадность борьбы породила в борцах такой подъем энергии и страсти,
такую силу героизма и мученичества, каких не знала более умеренная и менее
трагичная борьба наших предков. И в этом земной тип жизни людей не ниже, а
выше нашего, хотя мы, старшие по культуре, стоим на гораздо более высокой
ступени.
Земное человечество раздроблено, его отдельные расы и нации глубоко
срослись со своими территориями, они говорят на разных языках, и глубокое
непонимание друг друга проникает во все их жизненные отношения... Все это
верно, и верно то, что общечеловеческое объединение, которое с великими
трудностями пробивает себе дорогу через все эти границы, будет достигнуто
нашими земными братьями сравнительно гораздо позже, чем нами. Это
дробление возникло из обширности земного мира, богатства и разнообразия
его природы. Оно ведет к возникновению множества различных точек зрения и
оттенков в понимании вселенной. Разве все это ставит Землю и ее людей
ниже, а не выше нашего мира в аналогичные эпохи его истории?
Даже механическое различие языков, на которых они говорят, во многом
помогало развитию их мышления, освобождая понятие от грубой власти слов,
которыми они выражаются. Сравните философию земных людей с философией
наших капиталистических предков. Философия Земли не только разнообразнее,
но и тоньше, не только исходит из более сложного материала, но в своих
лучших школах и анализирует его глубже, вернее, устанавливая связь фактов
и понятий. Конечно, всякая философия есть выражение слабости и
разрозненности познания, недостаточности научного развития; это попытка
дать единую картину бытия, заполняя предложениями пробелы научного опыта;
поэтому философия будет устранена на Земле, как устранена уже у нас,
монизмом наука. Но посмотрите, сколько предложений философии, созданной их
передовыми мыслителями и борцами, предупреждают в грубых чертах открытия
нашей науки - такова почти вся общественная философия социалистов. Ясно,
что племена, превзошедшие наших предков в творчестве философском, могут
впоследствии превзойти нас самих в творчестве научном.
И Стэрни хочет измерять это человечество счетом праведников -
сознательных социалистов, которых оно сейчас в себе заключает, - хочет
судить его по его нынешним противоречиям, а не по тем силам, которыми
порождены и в свое время будут разрешены эти противоречия. Он хочет
болезней для нас скрывает он в себе? Ее вулканические силы еще находятся в
беспокойном брожении; сколько неожиданных землетрясений, извержений лавы,
океанических наводнений они нам обещают. Разумные существа не должны
предпринимать невозможного. Попытка колонизовать Венеру дала бы нам
бесчисленные, но и бесполезные жертвы, не жертвы науки и общего счастья, а
жертвы безумия и мечты. Этот вопрос, мне кажется, ясен, и уже один доклад
последней экспедиции на Венеру вряд ли в ком-нибудь мог оставить какие бы
то ни было сомнения.
Таким образом, если дело идет вообще о массовом переселении, то,
конечно, только о переселении на Землю. Тут препятствия со стороны природы
ничтожны, ее богатства неисчислимы, - они в восемь раз превосходят то, что
дает наша планета. Самое дело колонизации хорошо подготовлено уже
существующей на Земле, хотя и невысокой культурой. Все это, разумеется,
известно и центральной статистике. Если она предлагает нам вопрос о
выборе, а мы находим нужным его обсуждать, то исключительно по той
причине, что Земля представляет нам одно очень серьезное препятствие. Это
ее человечество.
Люди Земли владеют ею, и ни в каком случае они ее добровольно не
уступят, не уступят сколько-нибудь значительной доли ее поверхности. Это
вытекает из всего характера их культуры. Ее основа есть собственность,
огражденная организованным населением. Хотя даже самые цивилизованные
племена Земли эксплуатируют на деле только ничтожную часть доступных им
сил природы, но стремление к захвату новых территорий у них никогда не
ослабевает. Систематическое ограбление земель и имущества менее культурных
племен носит у них название колониальной политики и рассматривается как
одна из главных задач их государственной жизни. Можно себе представить,
как отнесутся они к естественному и разумному предложению с нашей стороны
- уступить нам часть их материков, взамен чего мы научили бы их и помогли
бы им несравненно лучше пользоваться остальной частью... Для них
колонизация - это вопрос только грубой силы и насилия; и хотим мы или не
хотим, они заставят нас принять по отношению к ним эту точку зрения.
Если бы при этом дело шло только о том, чтобы один раз доказать им
перевес нашей силы, это было бы сравнительно просто и потребовало бы не
больше жертв, чем любая из их обычных бессмысленных и бесполезных войн.
Существующие у них большие стада дрессированных для убийства людей,
называемых армиями, послужили бы самым подходящим материалом для такого
необходимого насилия. Любой из наших этеронефов мог бы посредством потока
губительных лучей, возникающих при ускоренном разложении радия, уничтожить
в несколько минут одно-два таких стада, и это было бы скорее полезно, чем
вредно даже для их культуры. Но, к сожалению, дело не так просто, а
главные трудности только начались бы с этого момента.
В вечной борьбе между племенами Земли у них сложилась психологическая
особенность, называемая патриотизмом. Это неопределенное, но сильное и
глубокое чувство заключает в себе и злобное недоверие ко всем чуждым
народам и расам, и стихийную привычку к своей общей жизненной обстановке,
особенно к территории, с которой земные племена срастаются, как черепаха
со своей оболочкой, и какое-то коллективное самомнение, и, часто кажется,
простую жажду истребления, насилия, захватов. Патриотическое душевное
состояние чрезвычайно усиливается и обостряется после военных поражений,
особенно когда победители отнимают у побежденных часть территории; тогда
патриотизм побежденных приобретает характер длительно ной и жестокой
ненависти к победителям, и месть им становится жизненным идеалом всего
племени, не только его худших элементов - "высших", или правящих, классов,
но и лучших - его трудящихся масс.
И вот если бы мы взяли себе часть земной поверхности посредством
необходимого насилия, то несомненно, что это повело бы к объединению всего
земного человечества в одном чувстве земного патриотизма, в беспощадной
расовой ненависти и злобе против наших колонистов; истребление пришельцев
каким бы то ни было способом, вплоть до самых предательских, стало бы в
глазах людей священным и благородным подвигом, дающим бессмертную славу.
Существование наших колонистов сделалось бы совершенно невыносимым. Вы
знаете, что разрушение жизни - дело вообще очень легкое, даже для нашей
культуры; мы неизмеримо сильнее земных людей в случае открытой борьбы, но
при неожиданных нападениях они могут убивать нас так же успешно, как
обыкновенно делают это друг с другом. Надо к тому же заметить, что
искусство истребления развито у них несравненно выше, чем все другие
стороны их своеобразной культуры.
Жить вместе с ними и среди них было бы, конечно, прямо невозможно; это
означало бы вечные заговоры и террор с их стороны, постоянное сознание
неотвратимой опасности и бесчисленные жертвы для наших товарищей. Пришлось
бы выселить их изо всех занятых нами областей - выселить сразу десятки,
может быть, сотни миллионов. При их общественном строе, не признающем
товарищеской взаимной поддержки, при их социальных отношениях,
обусловливающих услуги и помощь уплатою денег, наконец, при их неуклюжих и
лишенных гибкости способах производства, не допускающих достаточно
быстрого расширения производительности и перераспределения продуктов
труда, - эти миллионы выселенных нами людей были бы в громадном
большинстве обречены на мучительную голодную смерть. А уцелевшее
меньшинство образовало бы кадры ожесточенных, фанатичных агитаторов против
нас среди всего остального человечества Земли.
Затем пришлось бы все-таки продолжать борьбу. Вся наша земная область
должна была бы превратиться в непрерывно охраняемый военный лагерь. Страх
дальнейших захватов с нашей стороны и великая расовая ненависть направили
бы все силы земных племен на подготовку и организацию войн против нас.
Если уже теперь их оружие гораздо совершеннее их орудий труда, то тогда
прогресс истребительной техники пойдет у них еще несравненно быстрее. В то
же время они будут отыскивать и подстерегать случаи для внезапного
открытия войны, и если им это удастся, они, несомненно, нанесут нам
большие невознаградимые потери, хотя бы дело и окончилось нашей победой.
Кроме того, нет ничего невозможного и в том, что они каким-нибудь способом
узнают устройство нашего главного оружия. Радиирующая материя им уже
известна, а метод ускоренного ее разложения может быть либо разведан ими
каким-нибудь способом у нас, либо даже самостоятельно открыт их учеными.
Но вы знаете, что при таком оружии тот, кто на несколько минут
предупреждает противника своим нападением, тот неизбежно его уничтожает; и
разрушить высшую жизнь в этом случае так же легко, как самую элементарную.
Каково же было бы существование наших товарищей среди этих опасностей и
этого вечного ожидания? Были бы отравлены не только все радости жизни, но
и самый тип ее скоро был бы извращен и принижен. В нее мало-помалу
проникли бы подозрительность, мстительность, эгоистичная жажда
самосохранения и неразрывно связанная с нею жестокость. Эта колония
перестала бы быть нашей колонией, превратившись в военную республику среди
побежденных, неизменно враждебных племен. Повторяющиеся нападения с их
жертвами не только порождали бы чувство мести и злобы, искажающее дорогой
нам образ человека, но и объективно вынуждали бы к переходу из самозащиты
в беспощадное наступление. И в конце концов после долгих колебаний и
бесплодной мучительной растраты сил дело пришло бы неизбежно к той
постановке вопроса, какую мы, существа сознательные и предвидящие ход
событий, должны принять с самого начала: _колонизация Земли требует
полного истребления земного человечества_.
(Среди сотен слушателей проносится ропот ужаса, из которого выделяется
громкое негодующее восклицание Нэтти.) Когда тишина восстанавливается,
Стэрни спокойно продолжает:
- Надо понять необходимость и твердо смотреть ей в глаза, как бы ни
была она сурова. Нам предстоит одно из двух: либо остановка в развитии
нашей жизни, либо уничтожение чуждой нам жизни на Земле. Ничего третьего
нет перед нами. (Голос Нэтти: "Неправда!" Я знаю, что имеет в виду Нэтти,
протестуя против моих слов, и разберу сейчас ту третью возможность,
которую она предлагает.
- Это попытка немедленного социалистического перевоспитания земного
человечества, план, к которому все мы еще недавно склонялись и от которого
теперь, по моему мнению, должны неизбежно отказаться. Мы достаточно уже
знаем о людях Земли, чтобы понять всю неосуществимость этой идеи.
Уровень культуры передовых народов Земли приблизительно соответствует
тому, на котором стояли наши предки в эпоху прорытия Больших каналов. Там
также господствует капитализм и существует пролетариат, ведущий борьбу за
социализм. Судя по этому, можно было думать, что недалек уже момент
переворота, который устранит систему организованного насилия и создаст
возможность свободного и быстрого развития человеческой жизни. Но у
земного капитализма есть важные особенности, сильно изменяющие все дело.
С одной стороны, земной мир страшно раздроблен политическими и
национальными делениями, так что борьба за социализм ведется не как единый
цельный процесс в одном обширном обществе, а как целый ряд самостоятельных
и своеобразных процессов в отдельных обществах, разъединенных
государственной организацией, языком, иногда и расою. С другой стороны,
формы социальной борьбы там гораздо грубее и механичнее, чем это было у
нас, и несравненно большую роль в них играет прямое материальное насилие,
воплощенное в постоянных армиях и вооруженных восстаниях.
Благодаря всему этому получается то, что вопрос о социальной революции
становится очень неопределенным: предвидится не одна, а множество
социальных революций, в разных странах в различное время, и даже во
многом, вероятно, неодинакового характера, а главное - с сомнительным и
неустойчивым исходом. Господствующие классы, опираясь на армию и высокую
военную технику, в некоторых случаях могут нанести восставшему
пролетариату такое истребительное поражение, которое в целых обширных
государствах на десятки лет отбросит назад дело борьбы за социализм; и
примеры подобного рода уже бывали в летописях Земли. Затем отдельные
передовые страны, в которых социализм восторжествует, будут как острова
среди враждебного им капиталистического, а частью даже
докапиталистического мира. Борясь за свое собственное господство, высшие
классы несоциалистических стран направят все свои усилия, чтобы разрушить
эти острова, будут постоянно организовывать на них военные нападения и
найдут среди социалистических наций достаточно союзников, готовых на
всякое правительство, из числа прежних собственников, крупных и мелких.
Результат этих столкновений трудно предугадать. Но даже там, где социализм
удержится и выйдет победителем, его характер будет глубоко и надолго
искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и
военщины, с неизбежным последствием - варварским патриотизмом. Это будет
далеко не наш социализм.
Задача нашего вмешательства должна была, по нашим прежним планам,
заключаться в том, чтобы ускорить и помочь торжеству социализма. Каким
способом для нас возможно это сделать? Во-первых, мы можем передать людям
Земли нашу технику, нашу науку, наше уменье господствовать над силами
природы, и тем самым настолько сразу поднять их культуру, что отсталые
формы экономической и политической жизни окажутся в слишком резком
противоречии с нею и падут в силу своей негодности. Во-вторых, мы можем
прямо поддержать социалистический пролетариат в его революционной борьбе и
помочь ему сломить сопротивление двух классов. Иных способов нет. Но эти
два достигают ли своей цели? Мы теперь достаточно знаем, чтобы решительно
ответить: нет!
К чему приведет сообщение земным людям наших технических знаний и
методов?
Первыми захватят их в свою пользу и увеличат ими свою силу
_господствующие классы_ всех стран. Это неизбежно, потому что в их руках
находятся все материальные средства труда и им служат девяносто девять
сотых всех ученых и инженеров, - значит, им будет принадлежать _вся
возможность применения_ новой техники. И они воспользуются ею ровно
настолько, насколько это будет для них выгодно и насколько это будет
усиливать их власть над массами. Более того: те новые и могущественные
средства истребления и разрушения, которые при этом попадут в их руки, они
постараются немедленно пустить в ход для подавления социалистического
пролетариата. Они удесятерят его преследования и организуют широкую
провокацию, чтобы поскорее вызвать его на открытый бой и в этом бою
раздавить его сознательные и лучшие силы, идейно его обезглавить, пока он
не успел, в свою очередь, овладеть новыми лучшими методами военного
насилия. Таким образом, наше вмешательство послужит толчком для реакции
сверху и в то же время даст ей оружие невиданной силы. В конечном итоге
оно на целые десятки лет замедлит борьбу социализма.
А чего достигли бы мы попытками оказать прямую помощь социалистическому
пролетариату против его врагов?
Предположим - это ведь еще не наверное, - что он примет союз с нами.
Первые победы будут тогда одержаны легко. Но дальше? Неизбежное развитие
среди всех других классов общества самого ожесточенного и бешеного
патриотизма, направленного против нас и против социалистов Земли...
Пролетариат все еще представляет меньшинство почти во всех, даже наиболее
передовых странах Земли; большинство образуют не успевшие разложиться
остатки класса мелких собственников, массы наиболее невежественные и
темные. Восстановить всех их до крайней степени против пролетариата будет
тогда для крупных собственников и их ближайших прислужников - чиновников и
ученых - очень легко, потому что эти массы, по своей сущности
консервативные и даже частью реакционные, чрезвычайно болезненно
воспринимают всякий быстрый прогресс. Передовой пролетариат, окруженный со
всех сторон страшно озлобленными, беспощадными врагами, - к ним примкнут и
обширные слои отсталых по развитию пролетариев, - окажется в таком же
невыносимом положении, в каком оказались бы наши колонисты среди
побежденных земных племен. Будут бесчисленные предательские нападения,
погромы, резня, а главное, вся позиция пролетариата среди общества будет
как нельзя более неблагоприятна для того, чтобы руководить преобразованием
общества. И опять-таки наше вмешательство не приблизит, а замедлит
социальный переворот.
Время этого переворота, таким образом, остается неопределенным, и не от
нас зависит его ускорить. Во всяком случае, ждать его пришлось бы гораздо
дольше, чем это для нас возможно. Уже через 30 лет у нас окажется 15-20
миллионов избыточного населения, а затем каждый год оно будет возрастать
еще на 20-25 миллионов. Надо _заранее_ произвести значительную
колонизацию; иначе у нас не хватит сил и средств для того, чтобы сразу
выполнить ее в необходимых размерах.
Кроме того, более чем сомнительно, чтобы нам удалось мирно столковаться
даже с социалистическими обществами Земли, если бы они неожиданно скоро
образовались. Как я уже говорил, это будет во многом не наш социализм.
Века национального дробления, взаимного непонимания, грубой и кровавой
борьбы не могли пройти даром, - они надолго оставят глубокие следы в
психологии освобожденного земного человечества; и мы не знаем, сколько
варварства и узости социалисты Земли принесут с собою в свое новое
общество.
Перед нами налицо опыт, который позволяет судить, в какой мере далека
от нас психология Земли даже в лучших ее представителях. Из последней
экспедиции мы привезли с собою одного земного социалиста, человека,
выдающегося в своей среде душевной силой и физическим здоровьем. И что же?
Вся наша жизнь оказалась для него такой чуждой, в таком противоречии со
всей его организацией, что прошло очень немного времени, и он уже болен
глубоким психическим расстройством.
Таков один из лучших, которого выбрал среди многих сам Мэнни. Чего мы
можем ожидать от остальных?
Итак, остается все та же дилемма: или приостановка нашего собственного
размножения, и с нею ослабление всего развития нашей жизни, или
колонизация Земли, основанная на истреблении всего ее человечества.
Я говорю об истреблении всего ее человечества, потому что мы не можем
даже сделать исключения для его социалистического авангарда. Нет,
во-первых, никакой технической возможности среди всеобщего уничтожения
выделить этот авангард среди остальных масс, незначительную долю которых
он представляет. И, во-вторых, если бы нам удалось сохранить социалистов,
они сами начали бы потом с нами ожесточенную, беспощадную войну, жертвуя в
ней собою до полного истребления, потому что они никогда не могли бы
примириться с убийством сотен миллионов людей, им подобных и с ними
связанных многими, часто очень тесными жизненными связями. В столкновениях
двух миров здесь нет компромисса.
Мы должны выбирать. И я говорю: мы можем выбирать только одно.
Высшей жизнью нельзя жертвовать ради низшей. Среди земных людей не
найдется и нескольких миллионов, сознательно стремящихся к действительно
человеческому типу жизни. Ради этих зародышевых людей мы не можем
отказаться от возможности зарождения и развития десятков, может быть,
сотен миллионов существ нашего мира - людей в несравненно более полном
значении этого слова. И не будет жестокости в наших действиях, потому что
мы сумеем выполнить это истребление с гораздо меньшими страданиями для
них, чем они сами постоянно причиняют друг другу.
Мировая жизнь едина. И для нее будет не потерей, а приобретением, если
на Земле вместо ее еще далекого полуварварского социализма развернется
теперь же _наш_ социализм, жизнь несравненно более гармоничная в ее
непрерывном, беспредельном развитии.
(После речи Стэрни наступает сначала глубокая тишина. Ее прерывает
Мэнни, предлагая высказаться тем, кто держится противоположного взгляда.
Слово берет Нэтти.)
- "Мировая жизнь едина" - это сказал Стэрни. И что же он предложил нам?
Уничтожить, навеки истребить целый своеобразный тип этой жизни, тип,
которого потом мы никогда уже не можем ни восстановить, ни заменить.
Сотни миллионов лет жила прекрасная планета, жила своей, особенной
жизнью, не такой, как другие... И вот из ее могучих стихий стало
организовываться сознание; поднимаясь в жестокой и трудной борьбе с низших
ступеней на высшие, оно наконец приняло близкие, родные нам человеческие
формы. Но эти формы не те, что у нас: в них отразилась и сосредоточилась
история иной природы, иной борьбы; под ними скрыта иная стихийность, в них
заключаются иные противоречия, иные возможности развития. Настала эпоха,
когда впервые может осуществиться соединение двух великих линий жизни.
Сколько нового многообразия, какая высшая гармония должна возникнуть из
этого сочетания! И нам говорят: мировая жизнь едина, поэтому нам надо не
объединять, а... разрушать ее.
Когда Стэрни указывал, насколько человечество Земли, его история, его
нравы, его психология непохожи на наши, он опровергал свою идею почти
лучше, чем я могу это сделать. Если бы они были совершенно похожи на нас
во всем, кроме ступени развития, если бы они были тем, чем были наши
предки в эпоху нашего капитализма, тогда со Стэрни можно было бы
согласиться: низшей ступенью стоит пожертвовать ради высшей, слабыми ради
сильных. Но земные люди не таковы, они не только ниже и слабее нас по
культуре - они иные, чем мы, и потому, устраняя их, мы их не заместим в
мировом развитии, мы только механически заполним собою ту пустоту, которую
создадим в царстве форм жизни.
Не в варварстве, не в жестокости земной культуры заключается ее
действительное различие от нашей. Варварство и жестокость - это только
преходящие проявления той общей расточительности в процессе развития,
которою отличается вся жизнь Земли. Там борьба за существование энергичнее
и напряженнее, природа непрерывно создает гораздо больше форм, но гораздо
больше их и погибает жертвами развития. И это не может быть иначе, потому
что от источника жизни - Солнца - Земля в целом получает лучистой энергии
в восемь раз больше, чем наша планета. Оттого там рассеивается и
разбрасывается так много жизни, оттого в разнообразии ее форм возникает
так много противоречий и так мучительно сложен и полон крушений весь путь
их примирения. В царстве растений и животных миллионы видов ожесточенно
боролись и быстро вытесняли друг друга, участвуя своей жизнью и своей
смертью в выработке новых, более законченных и гармоничных, более
синтетических типов. Так было и в царстве человека.
Наша история, если ее сравнить с историей земного человечества, кажется
удивительно простой, свободной от блужданий и правильной до схематичности.
Спокойно и непрерывно происходило накопление элементов социализма, -
исчезали мелкие собственники, поднимался со ступени на ступень
пролетариат; все это происходило без колебаний и толчков, на всем
протяжении планеты, объединенной в связное политическое целое. Велась
борьба, но люди кое-как понимали друг друга; пролетариат не заглядывал
далеко вперед, но и буржуазия не была утопична в своей реакционности;
различные эпохи и общественные формации не перемешивались до такой
степени, как это происходит на Земле, где в высококапиталистической стране
возможна иногда феодальная реакция, и многочисленное крестьянство,
отстающее по своей культуре на целый исторический период, часто служит для
высших классов орудием подавления пролетариата. Ровным и гладким путем мы
пришли несколько поколений тому назад к такому общественному устройству,
которое освобождает и объединяет все силы социального развития.
Не такова была дорога, по которой шли наши земные братья, - тернистая,
с множеством поворотов и перерывов. Немногие из нас знают, и никто из нас
не в силах себе ясно представить, до какого безумия было доведено
искусства мучить людей у самых культурных народов Земли в идейных и
политических организациях господства высших классов - в церкви и
государстве. И что же в результате? Замедлилось развитие? Нет, мы не имеем
основания утверждать этого, потому что первые стадии капитализма, до
зарождения пролетарского социалистического сознания, протекли среди
путаницы и жестокой борьбы различных формаций не медленнее, а быстрее, чем
у нас, - в постепенных и более спокойных переходах. Но самая суровость и
беспощадность борьбы породила в борцах такой подъем энергии и страсти,
такую силу героизма и мученичества, каких не знала более умеренная и менее
трагичная борьба наших предков. И в этом земной тип жизни людей не ниже, а
выше нашего, хотя мы, старшие по культуре, стоим на гораздо более высокой
ступени.
Земное человечество раздроблено, его отдельные расы и нации глубоко
срослись со своими территориями, они говорят на разных языках, и глубокое
непонимание друг друга проникает во все их жизненные отношения... Все это
верно, и верно то, что общечеловеческое объединение, которое с великими
трудностями пробивает себе дорогу через все эти границы, будет достигнуто
нашими земными братьями сравнительно гораздо позже, чем нами. Это
дробление возникло из обширности земного мира, богатства и разнообразия
его природы. Оно ведет к возникновению множества различных точек зрения и
оттенков в понимании вселенной. Разве все это ставит Землю и ее людей
ниже, а не выше нашего мира в аналогичные эпохи его истории?
Даже механическое различие языков, на которых они говорят, во многом
помогало развитию их мышления, освобождая понятие от грубой власти слов,
которыми они выражаются. Сравните философию земных людей с философией
наших капиталистических предков. Философия Земли не только разнообразнее,
но и тоньше, не только исходит из более сложного материала, но в своих
лучших школах и анализирует его глубже, вернее, устанавливая связь фактов
и понятий. Конечно, всякая философия есть выражение слабости и
разрозненности познания, недостаточности научного развития; это попытка
дать единую картину бытия, заполняя предложениями пробелы научного опыта;
поэтому философия будет устранена на Земле, как устранена уже у нас,
монизмом наука. Но посмотрите, сколько предложений философии, созданной их
передовыми мыслителями и борцами, предупреждают в грубых чертах открытия
нашей науки - такова почти вся общественная философия социалистов. Ясно,
что племена, превзошедшие наших предков в творчестве философском, могут
впоследствии превзойти нас самих в творчестве научном.
И Стэрни хочет измерять это человечество счетом праведников -
сознательных социалистов, которых оно сейчас в себе заключает, - хочет
судить его по его нынешним противоречиям, а не по тем силам, которыми
порождены и в свое время будут разрешены эти противоречия. Он хочет