Болучевский Владимир. Двое из ларца

   — Оля… Я тебя отшлепаю, имей в виду.
   — Ага. Хорошо. А вот эти козы, например, острокопытые, которые в рекламе говорят постоянно: «Лореаль-Париж, ведь я этого достойна!..» А вы знаете, сколько это все денег стоит? Выходит, я не достойна, если у меня таких денег нету? Я что, хуже? А я, между прочим, в Интернете — любой сайт… и с закрытыми глазами. Только у меня машины пока своей нет, компьютера в смысле. Ну ладно, хотите меня — о'кей! Я потерплю. Но только я тоже хотеть право имею. Андерстенд?
   — Оль… э-ей! — Волков помахал ладонью перед ее лицом. — Ты меня видишь? Это я, Петр Волков. Ни с кем меня не путаешь?
   — Вот. Я и говорю. Ну-ка встань. Петр послушно встал.
   — Давай выпьем, — она решительно мотнула головой.
   — Ну давай.
   Они чокнулись рюмками, выпили, и он вновь опустился в кресло. Ольга осталась стоять перед ним.
   — Всем вам от меня чего-то надо. И тебе тоже. Я что, не видела? По ящику же на всех каналах в новостях крутят, что Голвдберга взорвали. Ну? Я что, совсем дура? Я — Рентген. Но… — она стояла в эффектной позе, чуть расставив длинные ноги и заложив кисти рук за кушак. — Я, может, чего-то там и не понимаю, чего ты крутишь, да мне и не надо, но расклад такой: тебе реквизиты, мне — тебя. Так вот я решила. Иначе никак. Имею право. Я от таких мужиков, с такими вот глазами, подыхаю просто. Хочу.
   — Оля, ведь точно отшлепаю.
   — А я заявлю. Сядешь. Попытка изнасилования.
   — Оля…
   — Ну дам, дам я тебе и реквизиты, и вообще… у меня бланки есть чистые с печатью и подписью. Пиши что хочешь. Тебе же только этого от меня и надо? Да? А я? Как же я? Душа моя бессмертная и вот это вот все?.. — Она, продолжая стоять перед сидящим в кресле Волковым, развязала кушак и, расстегнув пуговицы, распахнула пальто.
   Сказать, что под ним вообще ничего не было, нельзя. Под ним была Ольга. Ну, то есть, как мама ее родила, так все и было. Только еще чулки на тоненьком ажурном пояске и туфельки. И все.
   …Не то чтобы Петра это поразило, нет. Конечно же, фактор внезапности присутствовал, спору нет. Но думал он вот что: «В аэропорту развел, тут — прокололся. Ну что за жизнь, а? Ну не видел я новостей, не до того было. Мне и в голову-то не пришло. Лоханулся, согласен. Но и она хороша, ведь до последнего тихарила. „Ловлю на слове…“ Так кто же думал, что ее это „прямо так“ означало, что она без порток?» Он повел глазами вверх. Потом вниз.
   Взглянул на пупок, утопленный в небольшой ямке плоского смуглого живота. Задержал внимание чуть ниже, на девственно лишенном растительности, как бы это сказать… причинном месте, что ли, отметив очень пикантную, но совершенно безвкусную татуировку. Ну ведь, на самом-то деле, неужели им никто не говорил, что синий цвет рядом с коричневым таким вот образом совмещать нельзя? Это ведь только у старых голландцев получалось. Вот если бы красненького совсем чуть-чуть вот туг, но это, наверное, больно. Там же…
   — Оль, ты чего, сдурела? Это же негигиенично — без трусов шастать.
   — Встать! — топнула ножкой Ольга.
   — Ты, главное дело, только не переживай… — Волков опять поднялся из кресла. — Ну?
   — Петр Волков, — жалобно попросила она. — Трахни меня, а? Я тебя очень прошу. Как человека. Ну что тебе стоит?..
   — Оля, — тяжело вздохнул Волков. — Ты прикройся, тут сквозняки везде, придатки застудишь. Все очень здорово, правда, ты хорошенькая, ну просто куколка. И что? Я ж не урод какой-нибудь озабоченный. Я что, по-твоему, девчачью пипиську редко вижу? Что я должен делать-то? Это же ведь не спорт. Не гимнастика какая-то. Я так не могу. Так нельзя.
   — Можно. — Она жадно прижалась к нему, обняла, просунув руки под куртку, и охнула, наткнувшись на пистолет в плечевой кобуре. — Вот-вот-вот! — чуть отстранившись, по-детски широко распахнула глаза. — Я знала! Знала! Я, как тебя увидела, тут же чуть не кончила, честное слово, прямо вон там, за столом. Думала, с ума сойду, если больше не увижу. Ты настоящий, понимаешь меня? Настоящий! Ну иди сюда, а? — Ольга схватила его за руку и опустилась на кожаные подушки дивана. — Только кобуру не снимай, пожалуйста…
   Мы не станем, пожалуй, излагать в деталях, каким именно образом Петр Волков второй раз за последние три дня был изнасилован.
   И дело не в какой-то там застенчивости автора, а просто ничего такого особенно оригинального и, тем самым, достойного быть описанным на этих страницах не произошло. Неожиданно разве что. Ну так что ж, все под Богом ходим…
   — А вообще-то… — Волков убрал одну руку с руля, поскреб двухдневную щетину, прищурился и взглянул на сидящую рядом Ольгу. — Если по уму рассуждать, то ведь все барахло, которое в офисе, — твое.
   — Как это?
   — Так. Гольдберг погиб? Бухгалтер ваша уволилась и рассчиталась аж недели две тому как. Нового нет. А кто еще у вас в штате, кроме тебя?
   — Вообще-то никого. Да и я на договоре. Но ведь Шамиль, он хоть и не в штате, но…
   — Он в каких-то документах присутствует?
   — Ну, я всех, наверное, не видела, но, по-моему, нет.
   — Ну и все.
   — У тебя приятель есть какой-нибудь на тачке?
   — Конечно.
   — Ну вот. Звони ему. Ты же компьютер хотела?
   — И кофеварку, она крутая.
   — Мебель-то хоть оставь, Оля… Только это нужно обязательно сегодня сделать. Прямо сейчас. Пока выходной. Завтра там уже менты будут, скорее всего, офис опечатают. А потом ликвидационная комиссия имущество опишет. Все равно все растащат. А так хоть тебе что-то перепадет, за труды твои праведные. Гольдберг жмотом не был?
   — Нет, ты чего. Он вообще дядька был нормальный, только непрушный, таких сразу видно.
   — Ну вот. Я думаю, он бы не возражал.
   — А Кадыров?
   — Что Кадыров?
   — Ну… он же меня убьет.
   Волков скептически покосился на Ольгу:
   — Эт-та вряд ли.
   — Он довез Ольгу до дома и остановился возле ее парадной.
   — Спасибо, дяденька, — чмокнула она его в щеку и выпорхнула из машины.
   — Эй! — Петр наклонился к раскрытой правой двери автомобиля и протянул ей свою визитную карточку. — Звони, мало ли что… Только без глупостей. Яволь?
   — Яволь! — Ольга, прижав руки по швам, вытянулась в струнку и слегка покачнулась на своих каблуках.
   — Дойдешь сама-то?
   — Донт вори…
   — Ну, би хепи тогда.
   — Ча-ао! — она ослепительно улыбнулась, повернулась к нему спиной и пошла к двери парадной, демонстративно виляя попкой.
   «Коза острокопытая…» — хмыкнул про себя Петр и, врубив передачу, выехал со двора.

Глава 34

   В понедельник утром Волков проснулся рано.
   Накануне он заехал к себе домой, побрился, переоделся и появился у Ирины уже вечером. Она была все еще сонная и ватная от съеденных таблеток. Никаких вопросов не задавала.
   — Спросила только:
   — Ты обедал?
   — Да.
   — Правда?
   — Я никогда не лжу, — ответил Петр, пошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника и, вернувшись в гостиную, сел на диван, дожевывая кусок колбасы.
   — А говоришь — не лгу, — укоризненно улыбнулась Ирина.
   — «Не лжу». А вот про то, что не лгу, разговора не было. Это уж прости. Я за слово отвечаю.
   — Да ну тебя.
   — Никто не звонил?
   — Евгений Борисыч. И еще этот… как его… папин знакомый, он еще ко мне на кладбище подходил, пожилой такой… нет, не помню, как его зовут. Вообще ничего не помню, не понимаю, голова чужая. Пошли спать, а?
   — Пошли. Завтра у меня очень плотный день.
   И вот теперь, ранним утром понедельника, Волков сидел на кухне, пил кофе, курил сигарету, стараясь выстроить мысленно последовательность всего, что запланировал на сегодня. Еще и еще раз прокручивал возможные варианты, мотивы, реакции. Вроде теоретически все складывалось.
   «Ладно, — решил наконец, вставая с кухонного табурета. — Все равно, пока колпачок не поднимешь, не узнаешь — есть под ним шарик, нет его. А гадать… Ну, нет и нет. Начнем сначала».
   — Ира, — заглянул он в спальню, — слушай меня: дверь сейчас за мной запрешь, и если придет кто-нибудь, звонить будет, то вот так, пальчиком глазок сначала закрой, подожди пару секунд, а только потом посмотри, поняла?
   — Зачем?
   — Ну это так, правило такое есть. Мало ли стрельнут. А лучше вообще никому не открывай, поняла? Только мне.
   — А Евгению Борисычу?
   — Позвони ему, наври что-нибудь, чтобы не приходил. И откроешь только мне. Повтори.
   — Только тебе, — Ирина, сонно кивнув, села на постели, спустила ноги с кровати и, не открывая глаз, пыталась надеть тапочки. — А ты надолго?
   — Буду отзваниваться.
   — Хорошо, — еще раз кивнула она и побрела вслед за ним запирать дверь. — Сегодня какое у нас число?
   — А что?
   — Да у меня вроде день рождения на днях… Вот ведь.
   — Малыш, — он взял ее лицо в ладони, — мы им все яйца пообрываем. Обещаю.
   — Разве это подарок?
   Петр повернулся и вышел из квартиры.
   Ирина заперла за ним дверь.
   Первым делом Волков заехал в свою контору. Какой-никакой, но хотя бы минимальный отчет перед начальством он держать был должен.
   Пробыв в кабинете у Деда с четверть часа, он спустился этажом ниже, где размещались технические подразделения, зашел в небольшую комнату, заполненную всевозможной аппаратурой, поздоровался с молоденьким веснушчатым пареньком, который сидел перед тремя включенными компьютерами, ухитряясь работать на них одновременно. Петр кивнул на Отдельно стоящий телефонный аппарат и спросил:
   — Можно?
   Паренек, не отрываясь от экранов, молча кивнул.
 
   Петр набрал номер своего давнего приятеля, бывшего сослуживца, кабинет которого теперь находился в общеизвестном высотном здании на Литейном проспекте, и, для убедительности сославшись на Деда, условился с ним о последующем звонке, обговорив заранее тезисы предстоящего диалога.
   Затем тронул за плечо паренька и объяснил, что нужно сделать. Тот вздохнул, с явным сожалением выключил компьютеры, откатился в кресле на колесиках к стеллажам, встал и снял с одной из полок небольшой плоский атташе— кейс. С сомнением посмотрел на Волкова и сказал:
   — Нет. Уж лучше я сам с вами поеду.
   Через полчаса Петр остановил свой джип у фасада банка, где размещались счета фирмы Гольдберга.
   Оставив своего спутника в машине, он вошел в банк, предъявил документы охране и спросил, как ему найти кредитный отдел. Поблагодарив, поднялся на второй этаж, прошел по длинному коридору и постучал в дверь кабинета.
   — Войдите, — послышалось из-за двери.
   Петр открыл дверь и вошел.
   За широким столом темного дерева сидел лысеющий мужчина лет сорока пяти. Одет он был в неброский серый костюм, бледно-голубую рубашку оттенял темно-синий галстук, на руке поблескивал «Ролекс».
   — Добрый день, присаживайтесь, — мужчина кивнул на стул, стоящий напротив. — Вы по какому вопросу?
   — Здравствуйте, я, собственно… — Волков достал бумажник, вынул из него визитку и протянул хозяину кабинета. — Волков, Петр Сергеевич.
   — Сергей Данилыч Зубов, — мужчина привстал и протянул руку.
   — Очень приятно, — Петр ответил на рукопожатие.
   — Приятно, — Зубов взял карточку, прочел и, положив ее на стол перед собой, опустился в кресло. — Присаживайтесь.
   — Спасибо, — Волков сел на стул.
   — И, собственно, чем обязан?
   — Вы понимаете… Разрешите? — Петр достал сигареты.
   — Да, пожалуйста, — Зубов придвинул к нему большую пепельницу из темно— зеленого оникса.
   — Тут вот какая история… — Волков говорил медленно, будто бы тщательно подбирая слова. — Некоторое время назад в вашем банке получила кредит некая фирма «Голд». Серьезный достаточно кредит.
   — К сожалению, я не могу обсуждать с вами этот вопрос.
   — Да-да, конечно. Тем более что это факт установленный, мне, собственно, подтверждения от вас и не нужно. Я о другом… Дело в том, что Гольдберг погиб.
   — Я в курсе.
   — И не просто погиб. Его убили.
   — А вы что, ведете это дело? Я полагал, что такие вопросы находятся в компетенции иных органов.
   — Разумеется. Просто так вышло, что Виктор Аркадьевич был моим клиентом. У него несчастье в семье случилось, отец умер внезапно, ну и я, так сказать, выяснял — на самом ли деле это был несчастный случай, как милиция решила, или еще что… Вот. И естественно, я, волею обстоятельств, был в курсе некоторых его дел. Никогда ведь не знаешь заранее, что важно, что неважно. И вдруг этот взрыв. Понимаете мою мысль? А у него сестра еще есть, Ирина Аркадьевна, так что дело-то мне не бросить, тем более что у сестры теперь ко мне еще больше вопросов. Ну, я ведь не следственные органы, от меня никто ничего такого особенного и не ждет, но… Вот скажите, просто по-человечески, а вам ничего подозрительного или там странного во всей этой истории с кредитом не показалось? Такая сумма…
   — Что вы имеете в виду?
   — Да… сам не знаю. Но, знаете, как бывает, возьмут бандиты под контроль какое-нибудь предприятие, накачают его средствами, потом деньги сольют куда— нибудь, а директора… И все. С мертвого-то какой спрос? А сами в сторону. Вы Шамиля хорошо знаете?
   — Какого Шамиля?
   — Кадырова. Ну, который у Виктора Аркадьевича коммерческим.
   — Все переговоры велись с Гольдбергом. И вообще… Извините, — Зубов взглянул на часы.
   — Ну да. Конечно, — Волков погасил сигарету в дорогой пепельнице и встал из-за стола.
   — Еще раз извините, ничем помочь не могу. А казалось ли что-то там мне или не казалось — это, простите, не разговор.
   — Да это вы меня простите, от дел оторвал, — улыбнулся на прощание Петр.
   — Ничего. Всего доброго.
   — До свидания.
   «А я с тобой и не разговоры вовсе разговаривать приходил, — думал Волков, спускаясь по лестнице. — А помочь ты мне еще как поможешь, козел безрогий. Если я, конечно, прав».
   — Покатаемся? — сказал он пареньку из технического подразделения, который дожидался в машине.
   — Покатаемся, — вздохнул тот.
   — Сейчас. Только посидим еще немного. Минут через десять Петр завел мотор и тронулся с места.
   — Ну что? Совсем ты, брат, как вижу, заскучал, — обратился он к своему спутнику еще минут через двадцать кружения по улицам города. — Не интересно?
   — А чего интересного? — тот распечатал пачку жевательной резинки. — Темно— бежевая «восьмерка», через две машины за нами.
   — А признайся честно, давно заметил?
   — Да сразу почти. Как отъехали. Они вас вообще за лоха последнего держат. Одной машиной пасут.
   — Ну ты крут… Но давай все-таки проверимся.
   Петр выехал с улицы Куйбышева, пересек Каменноостровский проспект, включил правый поворотник, давая понять, что заезжает на заправку прямо напротив Петропавловки, но к колонкам подъезжать не стал, а остановился чуть левее. Вышел из машины и стал осматривать заднее колесо. Потом сел обратно, вырулил на проезжую часть, но, проехав метров двести, опять остановился, вышел и осмотрел другое колесо.
   — И?.. — спросил он, когда вернулся за руль и, сделав разворот, въезжал на Троицкий мост.
   — Да ну. Они — то к колонке, то трогаются, то опять тормозят. Смех один.
   — Погоди. Дальше еще смешнее будет. Кое-кто, браток, просто животик себе надорвет. Так мне почему-то кажется.
   Оставив машину на служебной стоянке у Большого дома, он поднялся по ступеням и скрылся за тяжелыми дверьми.
   Вернулся минут через тридцать, забрался в автомобиль, закрыл дверь, достал свой сотовый телефон и взглянул на парнишку.
   Тот положил кейс на колени, открыл крышку, под которой обнаружилась приборная панель, и стал хозяйничать с кнопками и тумблерами.
   Петр набрал на трубке номер. После третьего гудка ему ответил негромкий голос:
   — Майор Никитин слушает.
   Волков вопросительно взглянул на паренька. Тот шевельнул на своей панели маленький ползунок, потом утвердительно кивнул головой и указал рукой на стрелку какой-то шкалы. Петр показал ему большой палец.
   — Привет, Петрович.
   — Волчара? Здравия желаю.
   — Ну что… Пробил я ситуацию, как ты просил, неформально.
   — И что? Слушай, ты лучше подъезжай, чего по телефону-то..
   — Да я только что спустился, у Семенова был, а тебя в кабинете не было. Уже не успеваю, извини. Да и что говорить? Все так, как у вас в схеме, Шамиль — пешка.
   — Кадыров?
   — Ну да.
   — А Зубов?
   — На кредитах. И оба как бы не при делах. В общем, шпала голимая. Но там система, Петрович. Гольдберг только частный случай.
   — Ладно, закроем — колонем. Они нам всех сдадут.
   — Кого знают.
   — Ну и что? Потихонечку. До самых верхов нас не допустят, конечно, но…
   — А достанешь? На них же впрямую-то ничего вроде и нет.
   — Ой… Только не надо маму парить. Мы тебе тут не что-либо где. Не частная лавочка, как некоторые. Короче, с меня пузырь. Может, еще чем богат?
   — Бог подаст. У меня вот на дедулю хулиганы у парадной напали, он и скрипнул. Вот и все мои проблемы. В частной лавочке…
   — Ну извиняй.
   — Ладно, отбой.
   Волков отключил телефон и опять вопросительно посмотрел на напарника.
   — Да есть контакт, есть, — тот закрывал свой чемоданчик.
   — Слушали нас?
   — Однозначно.
   — Ага! — оскалился Волков. — Хоп муха!
   Он вырулил на Литейный проспект.
   — Спасибо, Витек. Тебя в контору или домой?
   — В Бюро. Мне еще программу лепить.
   — Гений ты наш.
   — Да ладно вам.
   — Ой-ой! Покраснел! Слушай, а тебе вообще что-нибудь интересно, кроме твоих «пентиумов»? Ну вот, например, что мы сейчас сделали?
   — Что… — пожал плечами Витек. — «Де-зу» слили третьему лицу. И проверили, дошла или нет.
   — Ишь ты. Хорошо, а зачем?
   — Ну, они задергаются, проколются на чем-нибудь. Их Никитину этому вашему взять будет проще.
   — Дуся моя, да Никитин-то и слышит о них впервые.
   — Что ж вы их, сами, в одиночку брать будете?
   — А мне они, дружок, и на хер не нужны, в свою очередь. Извини за филигранность оборотов речи.
   — Ну, я не знаю тогда. Чего ж вы подставляетесь?
   — Не в силе Бог, Витек, но в правде.
   — Не понимаю.
   — Да и не переживай.
   Дома у Ирины Гольдберг Волков опять появился —поздно вечером. Она уже отошла от транквилизаторов, взгляд ее глубоких синих глаз был ясен, у губ обозначилась жесткая складка.
   — Привет, — Петр поцеловал ее в щеку. — Ты как?
   — Ничего.
   — Кто звонил?
   — Евгений Борисыч, хотел заехать, но я сказала, что лучше не надо. Лена звонила. Она там со своими родственниками хлопочет. Завтра похороны.
   — Я отвезу.
   — Ага. И еще, опять звонил папин товарищ какой-то, никак не могу запомнить, как его зовут. Он представился, но…
   — Чего хотел?
   — Да так. Соболезнования. Жалел меня. Спрашивал, не прояснилась ли история с отцом. А она не прояснилась?
   — Не знаю, Ира. Честное слово. Я пока сам до конца понять не могу, что к чему. Нам подождать немного надо. Я тут кое-какие шаги сделал, теперь — только ждать.
   Весь следующий день Волков провел с Ириной.
   Ехать в морг она отказалась наотрез. Петр привез ее сразу на Серафимовское кладбище.
   Виктор оказался крещеным, и они вошли в церковь, где только-только началось отпевание. Ирина подошла к гробу брата, Петр встал в сторонке.
   Провожать Гольдберга в последний скорбный путь пришли немногие. У закрытого гроба Волков узнал под черной косынкой жену Елену, еще были две какие— то пожилые женщины и мужчина. Чуть в стороне со свечами в руках стояли молодая пара и еще трое мужчин.
   Кадырова среди них не было.
   После отпевания гроб с телом вынесли из церкви, пронесли на руках до свежевырытой неподалеку могилы, возле которой поставили на козлы. Речей не было. Одна из пожилых женщин поддерживала Елену под руку.
   — Прощайтесь, — сказал один из могильщиков.
   Присутствующие, вытянувшись цепочкой, прошли мимо гроба, по очереди касаясь его рукой. Затем могильщики взяли гроб на лямки и опустили в могилу.
   Каждый бросил туда по комку промерзшей земли, которые падали с деревянным стуком.
   Могильщики принялись деловито и сноровисто засыпать яму, и через несколько минут над ней уже вырос свежий холмик, аккуратно заглаженный лопатами. В головах был уложен бетонный цоколь, на который поставили «головку» с надписью: «Гольдберг Виктор Аркадьевич». Дата рождения, дата смерти. Все.
   Ирина стояла рядом с женой Виктора, к ним подходили со словами соболезнования.
   Кадырова не было и у могилы.
   Мужчины, собравшись кучкой, курили в сторонке.
   — Поехали к нам, — сказала всем Елена. — Поехали.
   Мужчина в дубленке, извинившись, попрощался. Остальные поместились в двух машинах.
   Волков вез Ирину, молодую пару и одного из оставшихся мужчин. Другой забрал в свою новенькую «вольво» всех остальных.
   На поминках все выпили по рюмке водки за помин души, но поскольку знакомы между собой были мало, разговор сводился к общим фразам.
   Где-то через час Ирина попросила Петра отвезти ее домой.
   — А ты заметил, — сказала она в машине, — папина могилка еще даже и не осыпалась. И Евгения Борисыча почему-то не было.
   По дороге Волков остановился возле магазина, вышел из машины и вернулся с большим пластиковым пакетом, который положил на заднее сиденье.
   Возле дома Ирины он загнал джип во двор, помог ей выбраться и взял под руку.
   В квартире, пока Ирина запирала двери, прошел на кухню и, достав из пакета, поставил на стол большую бутылку «Абсолюта», банку оливок, пучки зелени и много всякой разной упакованной, готовой к употреблению снеди.
   — Знаешь, — обернулся он, — я твоего брата, считай, не знал. Но… давай все-такр по-людски…
   Уже вечером, сидя с ногами на диване в гостиной, Ирина сделала глоток кофе из чашечки и подняла на Петра глаза:
   — Слушай, что же все-таки происходит?
   — Подожди еще чуть-чуть, Ира. День-два максимум. От Гурского что-то уж больно долго ничего нет. Позвонить-то он всяко должен. Даже если и не нашел трубки этой. Правда, меня и дома-то нет, а твоего телефона он не знает. Но на трубу-то мог бы. Твою мать!.. — Волков вдруг осекся, вынул из кармана свой сотовый телефон и уставился на него. — Саша, не звони сюда, пожалуйста. Очень прошу…
   И будто бы дожидаясь этих его слов, телефон сразу запиликал. Петр раздумывал какое-то время, а потом обреченно нажал на кнопку:
   — Алло.
   — Здорово, Петька.
   — Гурский! Перезвони мне, я сейчас тебе номер продиктую…
   — Пошел в жопу. Нечем мне писать и не на чем. Я голый. Короче, трубка на Камчатке, я лечу туда. Все.
   — Эй-эй!
   — Ну?
   — Ладно, чего уж… Как ты там? Где?
   — В Хабаровске. Петька, я приеду, все расскажу. Сейчас сил нет, трое суток толком не спал. Я вздремну чуток, в Петропавловск слетаю, тут рядом, часа четыре лететь-то, и домой. Как у вас?
   — Не конкретно.
   — Ясно. Ну, пока. Да! А все-таки я прав оказался. Не один я тут. Меня у Комсомольска из поезда выкинули. И он, гад, на шаг впереди постоянно был. И в Комсомольске, и в Николаевске. Но тут такая запутка вышла… В общем, я оторвался, и теперь они не знают, где искать. А я знаю.
   — Саша…
   — Да?
   — Они тоже знают.
   — Не может быть. Я сам только час назад | узнал. А Ленка Тарасова говорит, что больше никто и не интересовался. Откуда?
   — Потом объясню. Просто имей это в виду и осторожней там. Бди.
   — Я и так бдю.
   — Ну, давай.
   — Пока. Я спать пошел. Это у вас там еще вторник, вечер. А здесь уже среда, пять утра.

Глава 35

   Повесив трубку, Адашев-Гурский забрался в постель, блаженно потянулся, закутался поплотнее в одеяло и провалился в глубокий сон без сновидений.
   Напомним читателю, что расстались мы с нашим героем в тот момент, когда грузовик, мягко качнувшись, вырулил со двора на одну из улиц Комсомольска-на— Амуре.
   На выезде из города водитель Константин заехал на автозаправку, залил бензин в бак и канистры, выехал на шоссе и, проехав по нему какое-то время, повернул налево, съехав на плотно укатанный снег грунтовой дороги.
   Шоссе уходило к Хабаровску.
   В Николаевск-на-Амуре вела дорога местного значения, которую впоследствии Гурскому так и не удалось найти ни в одном атласе.
   Дорога петляла через тайгу.
   Тайга местами подступала вплотную, образуя сплошную стену, а иногда на склонах стеною же уходила с одной стороны вверх и обрывалась с другой глубоко вниз, к замерзшей речушке, через которую «зилок» переезжал, грузно переваливаясь, по просевшему бревенчатому мосту, стараясь угодить на настил из почерневших досок, что был шириною как раз под колею автомобильного колеса.
   Грузовик то, подвывая, забирался по обледенелому полотну серпантина на очередной подъем, то мягко скатывался вниз. Временами справа и слева открывались взору громадные, во всю сопку, выгоревшие проплешины. Из-под снега курился дым.
   — Надо же, — сказал Гурский, — снег же таять должен, а оно горит.
   — Торф.
   Ехали медленно. С сопки на сопку, с сопки на сопку. Кабину мерно покачивало, печка гнала по ногам теплый воздух.
   Гурский заснул.
   Проснулся оттого, что жутко замерз.
   — Костя, а чего у нас печка отрубилась?
   — Да нет, я на кузов переключил, там тоже подтапливать надо. Сейчас обратно переведу.
   — А что мы везем?
   — Продукты. Консервам, коробкам там всяким не страшно. А картошку и поморозить можем. За бортом-то под сорок.
   Александр взглянул на часы.
   — Давай перекусим?
   — Сейчас, там дальше пошире будет. Минут через двадцать машина взяла чуть правее и остановилась у обочины. Гурский открыл дверь, выбрался из кабины и спрыгнул с подножки, сразу провалившись в снег почти по колено.