Бояджиева Мила. Сладкий роман

   - Фу, Дикси, ты как психоаналитик! Спроси ещё про маму...
   - Нет, правда, для меня это важно. Понимаешь, я уже очень взрослая тетя, но, оказывается, не все в жизни понимаю. Ответь честно.
   - Люблю.
   - А как ты её любишь, как женщину или как... человека?
   - Ну, что за разница? Малышка - хорошая баба. И этим все сказано.
   - А я не понимаю! Ты её хочешь?
   - Иногда. Мы видимся редко. Она возится с детьми, ждет меня. Когда я возвращаюсь - мы любим друг друга. Потом я опять уезжаю.
   - А как человека, с которым можно поговорить по душам, выложить, что тревожит, что наболело... Посмотреть на звезды... Как человека ты её любишь?
   - Дикси, перестань сбивать меня с толку и путаться сама. Я не из тех, кого приглашают на роль Гамлета. И звезды меня не смущают, и мировая скорбь не гнетет. Если под рукой бутылочка вина и горячая девка! Понимаешь, я "обыкновенный парень", как пишут рецензии. Парень, каких много. Может, мне больше повезло с мышцами и этой штукой, чем с мозгами, может, я скуповат, примитивен, но я никому не делаю зла. Мне просто нравится жить: быстро ездить, вкусно есть, тискать женское тело, делать детей, бить морду... если кто напросится...
   - Ты - ярко выраженный воин. Это такая давняя классификация, делящая мужчин на "поэтов" и "воинов". Одни живут головой и бойцовыми инстинктами, другие - душой, лирическими чувствами.
   - Не спорю. К драке меня с детства больше тянуло, чем к книгам. И малышка любит меня таким. Она убеждена, что лучше её Чаки нет никого на свете. И это, знаешь, приятно... Мне плевать, читала ли она Байрона или там Шекспира... У неё горячие груди и... она умеет жалеть... Ведь ты не жалеешь меня, Дикси...
   Она задумалась, осознав свою вину перед этим парнем, которого всегда, собственно, воспринимала как славного необременительного малого и безотказный объект для сексуальных удовольствий.
   "Красивый, собака, - думала Дикси. - А что там у него под улыбочкой? Да ничего, говорила она себе. Что может быть в дубовой голове Чака - глуп в пределах разумного. Главное, - что у него в штанах. Ан, нет! Чаки "неунывающий фаллос", оказывается, нуждается в тепле и сострадании!"
   - Я привязана к тебе. Ты мне нужен, я скучаю порой. Мне с тобой очень хорошо, но без тебя - не пусто... - Дикси поморщилась от своих неуклюжих откровений.
   - Извини, Чаки, я совсем раззанудничалась.
   - Просто ты сама не знаешь, что хочешь. Тебе надо найти мужа, красотка. Сильного, с крепкой рукой. Хозяина.
   - Ты бы женился на мне?
   Чак, подумав, вздохнул:
   - Если честно, нет, даже если бы был свободен. При всем моем восхищении, и при всем твоем теперешнем богатстве и моей жадности... Мы не пара для жизни, Дикси! Как тебе это объяснить?
   - Я и не пошла бы за тебя. И не завидую твоей жене. Ей хуже, чем мне, в твое отсутствие она даже не может завести себе любовника.
   - Еще чего! Малышка если бы и смогла, то не стала. Пойми, - она ждет только меня. Любого - загулявшего, затраханного... Знаешь, я однажды приполз домой совсем плохой - с подбитым глазом и потрепанной штукой. И что? Она не устроила истерик, только делала компрессы, хлопотала, словно я вернулся с войны, а не из бардака. А когда вылечила, - ох, и задала мне трепку! В постели, разумеется, - ну, вроде завоевателя на побежденной территории!.. Тогда мы и сообразили второго мальца - Линдса. - Чак улыбался воспоминаниям.
   - Ты прав, я не сумела бы ждать и прощать. Я хуже твоей Малышки. Я даже не люблю детей... И вообще, вообще... способна на гадость. Бабеха без царя в голове! Ты прав, мне нужен муж-Цербер, как надзиратель в исправительной колонии... - Обрывая лепестки с забытого Рут в машине букета, Дикси пускала их по ветру. - Послушай кое-что. Думаю, тебя не будет больше тянуть в мое общество - "баронесса" Дикси - хорошенькая штучка.
   Она коротко рассказала Чаку все, что знала о "фирме" Сола и подписанном с ней контракте. Опустила лишь подробности с Майклом. Чак слушал, набычившись, а когда Дикси описала кассету с похождениями на острове, он круто притормозил к обочине, и положив руки на руль, уставился перед собой.
   - А любовь с "тореодорчиком"?
   - Тоже. У них какое-то мощное оборудование. Заснято, практически, все.
   - Вот сволочи! - Чак двинул кулаком по гудку и машина взвыла.
   - Теперь я даже не могу содрать с них штраф за подглядывание и пиратские съемки, - а это были бы немаленькие деньги! Фу, черт! Мерзавцы, тухлые свиньи! Не хватает мне только обвинений в гомосексуализме. Ну и дрянь же ты, Дикси!
   - Дрянь. Доверчивая дрянь. - Мрачно согласилась Дикси. - Совсем не думала, что они могут зайти так далеко... Во всяком случае - не трусь, никто не собирается тебя шантажировать. Их интересуют только художественные задачи.
   - Как же! Может, я и не очень начитан, но давно усек, что все художественные задачи сводятся в конечном счете к "гонорару" - к славе, к "бабкам", амбициям. У кого в чем нужда. И не толкуй мне о "чистоте эстетических помыслов" - ударю. Честное слово, ударю!
   - Кто ж говорит о чистоте? Меня соблазняли не призами на фестивалях деньгами, красивой жизнью, взятой напрокат, - яхтой, тряпками, путешествиями.
   - Послушай... а твое наследство... - Чак выпучил глаза от страшной догадки, - тоже от них?
   - Ты хуже агента ЦРУ! Такого накрутил! Они что, по-твоему, подкупили всю прокуратуру и адвокатскую коллегию? Бред... К тому же, Клавдия - моя настоящая прабабка.
   - А этот русский, откуда он взялся?
   - Не от них. Они о нем тогда и не слышали.
   - Ладно, Дикси, твоя грязь - ты и выбирайся. Только вот, что я скажу, - моя жена, если уж на то пошло, никогда бы до такого не додумалась. Даже если бы пришлось просить милостыню. По-моему, это свинство... А я-то думаю, чего ты вчера ночью перед портретами разоралась? И ещё меня отталкивала... Значит, там везде камеры понатыканы... - Он с присвистом плюнул.
   - Но ведь я так старалась выкрутиться! Хотела откупиться от этих шпионов и уже была уверена, что свободна...
   - Н они сунули тебе под нос отснятые документики и пригрозили... - Чак с трудом удержал многоэтажное ругательство. Сжавшись на сидении, Дикси казалась совсем маленькой. Даже яркая бирюза на шее и пальцах поблекла, словно покрылась налетом пепла.
   - Чак, ну что ужасного в том, что сняли интим? Ты же и на большом экране не раз появлялся достаточно откровенно...
   - Так то - искусство, а это жизнь, - моя личная жизнь! - Он скрипнул зубами. - Ой, как мне хочется свернуть челюсти этим ребятам - руки чешутся! А тебя, - тебя просто выкинуть на дорогу!
   Дикси схватила сумку и выскочила из машины.
   - Да ты пижон, Чаки! Эта тачка и баллончик с искусственной грязью, с помощью которого ты придавал ей боевой вид, как и "трудовой пот" и бензин на твоей майке - сплошная бутафория, блеф! - Она демонстративно захохотала. - Ты бутафорский "крутой парень" - "made in Hollywood", а наделе - трус и мелкий пакостник. Мог хотя бы предложить свою помощь, если уж заговорил о любви...
   Она решительно направилась вдоль дороги к виднеющемуся за поворотом поселку. "Лендровер" Чака завелся и медленно покатил следом.
   - Садись, - он распахнул дверцу. - Я не совсем прав, Дикси. Противно, когда из тебя делают "подсадку", как на охоте... Тьфу! Мне надо подумать.
   - Вот поезжай и хорошенько подумай, а я уж как-нибудь выберусь из этой отхожей ямы сама! - с силой захлопнув дверцу, Дикси перешла на встречную полосу и стала голосовать проезжающим машинам.
   ЗАПИСКИ Доверчивой Дряни.
   РАСКАЯНИЕ ГРЕШНИЦЫ
   Не думала, что вновь вернусь к этим листкам. Похоже, писание превращается в манию. Потребность старой девы, спешащей реализовать на бумаге свои несбывшиеся грезы или откровения вышедшей в тираж мессалины, возвращающейся таким образом к былым приключениям.
   Как ни странно, святая грешница Дикси Девизо представляет сразу двоих, но вот берется за перо из иных побуждений. Ей не терпится стать прокурором занеся меч правосудия над своей собственной головой. Если первая часть исповеди, взахлеб повествующая о шальных похождениях Доверчивой Дряни, принадлежит все же человеку не слишком плохому - дамочке легкомысленной, отчаявшейся, но, в сущности, безвредной, то теперь в тетрадочку с крокусами заносит свои откровения совсем иное лицо. Преступница, взявшая на себя сладостную миссию саморазоблачения.
   Про визит в Москву и ночь на даче Артемьевых я не утаила ничего. Попыталась, конечно, взвалить всю вину на верного семьянина, исправно выполнявшего свой супружеский долг, в то время как кокетливая парижская шлюшка уже тянула к нему свои жадные коготки. Парижанку обидели, обманули, заронив в её страждущую душу мечту о неведомом рае. Нет, Микки - лживый, обаятельный болтун - не забуду я твои речи в Венском лесу, все то, от чего ты так легко отрекся.
   Ого! Сейчас закапают слезы, превращая мои признания в лиловые пятна. Ах, как приятно все же себя жалеть! Если честно, то обильный слезопад у меня вызывает именно это чувство: "Бедная, милая, славная, никем не понятая, никому не нужная Дикси..."
   С таким выражением смотрела на меня Лола, уже знающая про полученное наследство и мое полное материальное благополучие. Перевалив за пятый десяток, одинокая девственница вышла замуж за школьного дружка, с которым тогда, в пятнадцать лет, так и не переспала. Теперь Руперт овдовел и забрал престарелую возлюбленную в родной городок на юге Вирджинии.
   Прощаясь со мной и Парижем, Лола заливалась слезами, блиставшими на кофейной коже подобно алмазным россыпям. Все таки удивительно хитро переплетено в этой жизни прекрасное и безобразное. Я вручила новобрачной чек на крупную сумму - выходное пособие совместно с всеми просроченными долгами. Поколебавшись, Лола спрятала чек в кожаный мешочек, который носила вместе с всеми документами в своем необъятном бюстгальтере. "На сохранение беру. Верну, как только понадобится. Ты ж девка шальная - того и гляди все имение на мужиков растратишь", - проворчала она с неким восторгом перед этим пороком хозяйки. И вдруг заохала, застонала, засморкалась в промокший носовой платок и кинулась мне на шею. Обнявшись, мы стояли перед тремя дедушкиными картинами, вернувшимися на свое место, и молчали. Потому что чувствовали много больше, чем можно сказать или выплакать.
   Я думала о том, как быстро тают мои иллюзии. Горячий ковбой Ал, олицетворявший для меня вольное, ненасытное мужское начало, стал заурядным, потрепанным бабником. Старина Сол предал, встал на сторону тех, кто загнал меня в угол... Где твой радужный мяч, легконогая девочка Дикси?
   Осталась месть - такая глупая и, в сущности, грязная. "Уж ежели эти мерзавцы вынуждают меня доработать контракт, то пусть получают отснятую "клубничку" - именно ту, от которой у "тонкачей" расстраиваются животы" думала я. И очень постаралась организовать в старинном поместье веселый пикничок весьма сомнительного эстетического достоинства. А заодно насладиться тщетными усилиями опытных операторов, вооруженных до зубов техникой и мастерством для того, чтобы притащить своему шефу первосортную пошлятину.
   Я сама поработала режиссером, организовав игры Чака и Рут, но, если честно, не получила от этого никакого удовольствия! Присутствие соглядатаев, вынудивших меня подставить под камеру ни о чем не ведающих и весьма симпатичных мне людей, доводило до умопомешательства. И вместо того, чтобы ринуться на первый план, заслонив объектив своим пышным бюстом от невинных участников оргии, я тихонько ретировалась, переполненная обидой и ревностью. Подставила Чака, мелко мстя за его шашни с Рут, которые сама же и подстроила. А потом рассказала ему про контракт с "фирмой". Чак назвал меня дрянью и выкинул на дорогу. Мой поступок возмутил его куда сильнее, чем съемки в порно. Извиняясь за грубость, он смотрел на меня так, будто притягивал измятый доллар самой пропащей и жалкой панельной девке.
   Подсев в попутную машину, я мигом домчалась в Вену и первым же самолетом вылетела в Париж.
   Дома, приняв душ и достав из холодильника пакет молока, я предалась упорным размышлениям, - что же представляет мой поступок, - свинство или все же не свинство? С точки зрения прежней Дикси, находившей радость в эпатаже "избранного общества", пренебрегавшего ею как актрисой, по мнению "телки" из порнушек, оставшейся на мели, мой контракт с "фирмой" являлся вполне естественным шагом. С позиции Дикси Девизо - наследницы баронессы Штоффен, актрисы, повергшей в восхищение Ала, женщины, для которой рыдала скрипка Артемьева - союз с соглядатаями можно расценивать только как грязь. Грязь, из которой немедленно, во что бы то ни стало следовало выбраться.
   Я позвонила Солу, чтобы договориться о встрече с его шефом. Пора атаковать врага.
   - Что это за концерт ты затеяла в замке? Очень впечатляюще! Маркиза де Сад в роли непорочной Жанны д'Арк.
   - Заткнись. Я была пьяна и зла. Поэтому махала кулачками на стальных роботов. Понимаю, что не могу помешать вам шпионить за мной. Сама подписала приговор... Но я не знала, что это так гадко... Умоляю, Сол, найди способ мне надо отмыться. Я не выдержу больше... прошу тебя... У вас же не гестапо, а художественный совет. Когда я смогу приехать и поговорить с шефом сама? Пусть называет любую сумму.
   - Детка, сейчас же лето. Все разъехались. В действии только бригада технических сотрудников, работающих на тебя... И я все же не понимаю, что произошло? Тебя шокируют отснятые кадры как наследницу баронессы? На экранах они не появятся, меня в этом клятвенно заверили. Может быть, когда-нибудь войдут частями в какой-нибудь художественный фильм... И я не вижу причин, почему тебе, как актрисе, вдруг пугаться того, что ты делала совершенно спокойно всего год назад? А Микки, насколько я понял, на твоем личном горизонте больше не появится
   - Сол, не морочь мне голову. Я решила окончательно, и ты не сможешь меня удержать. Я уже рассказала все Чаку. Расскажу Алу, Артемьеву и подам заявление в суд. Найму хорошего адвоката. Это мое твердое решение и у меня, слава Богу, теперь есть на это средства.
   - Хорошо. Я выслушал бредовый ультиматум, но не полномочен принимать решения. Жди. В ближайшие дни постараюсь связаться с боссом и договориться о чем-то. Ты будешь в Париже? Отлично. Я позвоню. Только пока не суетись, Дикси. Пожалуйста не глупи, это я уже по-дружески советую, детка. Отдохни ты заслужила летние каникулы.
   ТРИ АПЕЛЬСИНА
   Я действительно чуть ли не целый месяц спокойно просидела в расплавленном жарою Париже, почитывая взятого из библиотеки Бунина. Никто не смущал моего покоя. И вдруг все завертелось с бешеной скоростью. В середине августа ко мне явился Алан. Я уже знала, что новый фильм Герта "Линия фронта" прошел отборочный этап на Венецианский фестиваль и его имя пророчат в десятку лучших режиссеров. Но этого визита я никак не ждала, поставив на наших отношениях жирную точку.
   Ал явился с розами и бутылкой потрясающего шампанского. Он прекрасно выглядел в легком летнем костюме и белой рубашке с распахнутым воротником: герой вестерна, ставший миллионером.
   - Не скажу, что я очень разбогател, детка. Но мне фартит. Конечно, ты в этом смысле вне конкуренции. - Он осмотрел мою квартиру. - Славно, очень славно, в придачу к австрийскому поместью просто шикарно... У меня дом в Калифорнии. Я совладелец крупного предприятия, которое пошло в гору. За полгода мой капитал увеличился вдвое... Про кинодела сама знаешь... - Ал смущенно опустил глаза. - Могу добавить, как в интервью: бодр, весел, полон творческих планов.
   Мы разместились у холодного по случаю жары камина. Ал не обратил внимания на мои хозяйственные потуги. На столе появились фрукты, конфеты, бокалы, ведерко со льдом.
   - Наконец - то я смекнул, Дикси, что, собственно, надо делать с экраном! Я понял, как заставить зрителей плакать. А если они плачут - они твои. Поверь мне, сострадание, - вот главный ключ к завоеванию. Заставить людей сострадать твоим вымыслам, сделать их причастными, и они у тебя в руках! - В глазах "ковбоя" мерцал фанатичный огонек и я решила поддержать столь важную моему гостю беседу.
   Похоже, я взяла на себя миссию ублажать Герта. Там, в отеле, в качестве одалиски, а теперь - в роли авторитетного кинокритика. Что ж, в сущности, я перед ним в неоплатном долгу.
   - Но ведь это самое непростое - вызвать у зрителя сострадание. Искренне воскликнула я. - Можно все залить глицериновыми или настоящими слезами, показать голодных детей, растерзанные трупы, разлагающихся заживо наркоманов, а в зале будут жевать резинку и тискать девочек. Если, конечно, там вообще кто-либо останется, кроме жюри. Да и "высоколобые" объелись "чернухой" - их на это не купишь.
   - Верно. Тридцать лет назад всех тошнило от мелодрам, а Клод Лелюш просто взял в руки "Эклер" и снял "Мужчину и женщину". Без голых задниц, душераздирающих воплей и трупов. Но зрители плакали. Они пошли за ним, подчинились... Знаешь, что меня сейчас привлекает больше всего? - Любовь! Нет, не сексуальные откровения трансвеститов и геев. - Алан увлеченно сверкнул глазами. - Настоящая большая любовь. Это беспроигрышная тема. Конечно, до жути захватанная, до блевотины обсосанная... но всегда необходимая, как туалетная бумага и зубная паста для тела и тема Бога и Смерти - для души. В общем, "вечная ценность".
   - Ты убедителен, как рыночный торговец, восхваляющий свой товар, но далеко не уверенный в его свежести. Самому-то пришлось прикоснуться к "вечному"? - жала я на больной мозоль "интеллектуального ковбоя".
   - То, что мы называем Большой любовью - в общем-то сплошь головная материя, плод изощренного ума и, если хочешь, виртуозного духа. Услада гурманов, садо-мазохистские изыски в самых возвышенных сферах... Далеко не каждый нуждается в этом и не всякий умеет. Особенно те, кого мы называем "здоровыми натурами".
   - Выходит, секс, физиология - признак душевного здоровья и полноценности. Потребность любить - род извращения?
   - Ты специально все упрощаешь, Дикси. Конечно, есть симпатии, общие интересы, привязанности, ответственность, любовь. Да, да, нормальная житейская любовь из состава тех чувств, что мы питаем к родителям, детям, животным, цветам, родному дому, ну, не знаю, - произведениям искусства, красивым вещам... Вкупе с физиологическим влечением она является основой соединение разнополых существ в пары. Почти все мужчины говорят женщинам, с которыми спят, что любят их. И те воспринимают это как должное, отвечая взаимностью. Причем, ни тех, ни других это ни к чему не обязывает - обычная прелюдия человеческого совокупления. Определенный эмоциональный обряд. Кстати, что ты имеешь против моего букета? Я хотел выглядеть галантным кавалером, а прекрасная дама, похоже, собирается мести розами пол.
   - Извини, увлеклась дискуссией, - я подняла пышный букет с кучи дров для растопки камина. - Чудесные, царственные, гордые цветы, совсем не повинные в том, что стали символом чего-то невразумительного, чаще всего, фальшивого. По крайней мере, в моей жизни. Наполни, пожалуйста, водой этот антиквариат - здесь литров десять, мне будет трудно удержать. - Погнала я на кухню кавалера с огромной фаянсовой вазой.
   Ал с удовлетворением воззрился на счастливо устроившиеся розы:
   - Традиционные ценности - в них есть душок приятного, прочного консерватизма... Алые розы на камине, а в комнате двое - это же классика, мировой стандарт. - Алан нежно сжал мою руку в своих огромных клешнях. Вот видишь, образный ряд требует продолжения: розы, мужчина и женщина, любовь...
   Скатываться на интим мне совсем не хотелось. Я осторожно высвободила руку, поправляя сервировку стола. Ал пересел с дивана на кресло - от меня подальше, и начал сосредоточенно очищать яблоко. Я включила запись "Травиаты" на том самом любимом мной месте, где звучит мелодия прощания.
   - Это, по-твоему, что? Ведь ты сейчас уверял, что Великой любви нет. А есть только некий ритуальный камуфляж - брачные танцы фазанов.
   - Эх, детка... - он оставил яблоко и виновато посмотрел мне в глаза. Есть. В том-то все и дело, что есть. И не только в классике, а здесь, сейчас. Но дается она избранным, как великий дар... Кто же признает себя обделенным?! Все умеют кое-как рисовать и писать письма, но Рафаэль и Байрон появляются даже не раз в столетие... Если ты делаешь успехи в постели, а к тому же вообще - славный малый, ничто не мешает тебе думать о своих чувствах, как о любви. Только это совсем не то, детка...
   - Как же ты намерен завоевать зрителя тем, что не знаешь сам?
   - Быть Рафаэлем и понимать Рафаэля - не одно и то же. Иной раз критик объяснит тебе больше, чем предполагает сам автор. Я знаю, как любить и как быть любимым. И ещё догадываюсь, как это должно выглядеть на экране.
   - Будешь доснимать вместо Умберто наш индийский боевик? - улыбнулась я. - Дикси готова. Кстати, неплохая бы вышла "лав стори"!
   Ал обнял меня за плечи и протянул бокал:
   - Выпьем за прошлое! За Старика, за все ещё манящий нас берег мечты...
   - А теперь, без паузы, - за настоящее, за твою победу, "ковбой"! ? Мы чокнулись.
   - За нашу победу, детка. Тот кадр на вокзале остался в фильме. За слезы Дикси! И тут же, без перерыва, - за будущее без слез. Выпей, дорогая, а я потом доложу главные тезисы.
   Мы снова выпили, закусывая фруктами. Алан совершенно пренебрег моими кулинарными дарованиями, не позволив даже разогреть в микроволновой плите доставленные из ресторана котлеты "деволяй". Он пришел ко мне с подарком и теперь торопился его выложить.
   - Я холостяк, Дикси, - торжественно объявил Ал, словно об избрании нового Президента. - Не стану дурить тебе голову, жена сама оставила меня. Мы разошлись по-дружески, она попала в хорошие руки и, кажется, счастлива. Дети устроены. Я все основательно обдумал и прибыл к тебе с предложениями, заметь, одно не исключает другого. Сосредоточься, детка. Диктую медленно, для тугодумов. Вариант первый: ты становишься моей женой и героиней моих триумфальных лент.
   Он явно волновался, выкалывая вилкой на кожуре апельсина единицу, а затем кинул его мне.
   - Держи! Вариант второй - ты выходишь за меня замуж и бросаешь сниматься, либо снимаешься у любых других мастеров. - Возьми, это второй. Он бросил мне исколотый апельсин. - Третье - ты остаешься свободной женщиной, но становишься моей экранной звездой. Вот!
   Ко мне покатился апельсин с наколкой римской III.
   - И, наконец, последнее... - Ал сошвырнул пронумерованные фрукты на пол. - Ты посылаешь меня к черту!
   Я подобрала ни в чем не повинные персики и сосредоточилась на уборке стола.
   - Это так неожиданно, Ал. Нельзя же брать старую крепость с налета! Она может обрушиться в сторону осаждающих!
   - Ты уже обещала кому-то руку и сердце?
   - Брось, я закоренелая одиночка.
   - Зря, тебе как раз пора подумать о детях.
   - Алан, ты все правильно подсчитал. Мне тридцать пять. Последний шанс завести семью, И, в сущности, ты мой первый мужчина. Имеешь все основания стать последним... Но... Я не очень люблю детей. И вообще...
   - Не напрягайся выискивать аргументами, а то сейчас скажешь глупость, - тактично остановил меня Алан и достал из сумки толстую папку. - Ты должна подумать. Вот сценарий, который я запускаю в сентябре у Джека. Кристин твоя роль... Далее... в смысле импотенции. Это было временное явление. Я готов сегодня же доказать тебе справедливость своего заявления, - он шутливо упал на одно колено у моих ног и взял за руку.
   - Мечтаю увидеть на этом пальчике обручальное кольцо. Знаешь, что я выгравирую на нем? "От первого и последнего".
   - Спасибо, дорогой, ты просто Санта Клаус с мешком подарков. Переночевать я тебя, пожалуй, оставлю... А сколько времени ты даешь мне на размышление?
   - Оговорим сроки завтра утром.
   ТАКОЕ ВОТ СЧАСТЬЕ...
   ...Я уже заметила, что события в моей жизни обычно наваливаются в кучу. Видимо, они подчиняются какому-то закону притяжения, образуя островки повышенной напряженности в зияющих пустотах. Три недели я валялась в моей голубой спальне совсем одна, обложенная журналами и книгами, а в эту ночь она стала похожа на переговорный пункт международного телеграфа, совмещенный с гнездышком новобрачных.
   Боясь напомнить о неудавшемся свидании в отеле и нанесенных мне увечьями, Алан старался быть галантным. Пожалуй, излишне. А я, в свою очередь, не желая спровоцировать дикие страсти, вела себя как недавно покинувшая институт благородных девиц невеста. Не хватало только поминутно повторяющихся: "будьте добры", "извольте", "а не тревожит ли вас моя нога?", "ну, что вы, я её даже не заметила, как, впрочем, и все остальное".
   Отработав "две смены", Алан получил право немного вздремнуть. Но звонивший был не в курсе наших проблем. Схватив телефон, я пошлепала босиком в гостиную.
   - Дикси, извини. Мне не следовало обижать тебя. Я все хорошенько продумал. Если они вздумают напирать, мы вместе с тобой дадим им гремучий отпор!
   - Не беспокойся, Чак, даю слово, что буду отстаивать твои интересы не хуже Малышки. Спасибо, ты славный малый. Я благодарна тебе за все...
   Отлично. Тяжесть свалилась с моих плеч. Прямо подарок к свадьбе. Еще уладить кое-что с "фирмой" и можно начинать новую жизнь. Не успела я прильнуть к теплому боку сопящего Ала, как снова была вызвана настойчивой трелью.
   - Это Сол, детка. Я беседовал с шефом. Он дал мне слово, что больше работать с тобой не будет. У него другой объект. Во всяком случае, я прикован к постели жесточайшим радикулитом и целый месяц, как говорят врачи, проваляюсь дома. Звони, проверяй, если сомневаешься. А в сентябре соберется комиссия, ты явишься в Рим, мы рассмотрим твои претензии и, надеюсь, придем к общем соглашению, тем более, что на носу октябрь заключительный срок твоего контракта. Гуд бай, крошка. Лечи нервы и подумай о хорошем муже... Звони, если померещатся за спиной страшные тени. Или узнаешь о хорошем лекарстве для моей спины.