Бояджиева Мила. Сладкий роман

   - Спасибо, Сол. Ты объявился очень кстати. Я как раз начала курс успокоительных процедур. Твоя программа придает мне уверенности. Не грусти - я буду часто звонить... Да, попробуй пчел. Лучше живых - сажаешь на больное мест и - бац!
   На кухне за чашкой ночного кофе я пролистала сценарий Ала, жадно выискивая куски своей роли. Это была история женщины, попавшей из низов общества в заоблачные выси калифорнийских хищников. Став женой расчетливого и бессердечного дельца и осознав трагизм своей ошибки, Кристин уплывала в океанскую даль на своей яхте, хитроумно обрубив все пути к отступлению. Бедняжка погибала, отвергнув подаренную ей роскошь и любовь мужа, замешанную на стяжательских инстинктах... Да, придется основательно проработать характер, чтобы проникнуться духом ненависти к образу жизни сильных мира сего. Я с удовольствием вспомнила изящную "Лолу" и связанные с ней ощущения привилегированности, а также собственное австрийское имение. Но это же шикарная роль! Дождалась, Дикси!
   С бокалом шампанского я села на кровать, рассматривая спящего Алана. Край шелкового одеяла едва прикрывал его бедра, оставляя для обозрения скульптурно вылепленный торс. Кто бы мог подумать, что парень с рекламы сигарет увлечется "большим кино"?! Но ведь занялся же Рейган большой политикой, а Дикси Девизо собирается сделать шаг из "порно" на экран каннского фестиваля... Крепкое тело, спокойное, мужественное лицо человека на взлете жизни, - у него ещё масса времени в запасе. Что ж, и мне ещё не поздно начать все заново.
   Атласный пеньюар послушно соскользнул на ковер от одного движения плечей и в зеркале предстала та, что так и не сумела распорядиться "личным капиталом". Пленки Сола не лгали и не слишком приукрашивали - дурманящий аромат соблазна окутывал золотистое, любовно вылепленного неведомым скульптором тело. Лет пять-семь у меня в запасе есть - достаточно, чтобы успеть завоевать Олимп...
   Боже, кому это пришло в голову звонить в такую пору?
   Я бесшумно выскользнула на кухню, боясь услышать что-то страшное. Так поздно и настойчиво звонят либо по ошибке, либо в экстренных случаях, когда ждать уже нельзя.
   - Дикси! Какое счастье - ты дома! - голос Майкла звучал бодро и совсем близко.
   - Ты понимаешь, что сейчас ночь? Что случилось? Не молчи!
   - Ночь?.. Ох, я полный кретин! Прости мы здесь немного отметили концерт и я рванул к телефону. Мы гастролируем в Нью-Йорке.
   В его интонациях было что-то незнакомое.
   - Господин Артемьев, это вы? - удивилась я. - Это американский акцент или некая развязность?
   - И то, и другое! Я жутко разбогател - получил гонорар и все необходимые документы для оформления наследства.
   - А я уже вступила во владение Вальдбрунном и даже провела встречу с прислугой.
   - Поздравляю! Теперь придется как-то представить хозяина, уж извини.
   - И ещё одну хозяйку. Ты приедешь с Наташей?
   - Для начала явлюсь один. Совсем скоро - уже заказан билет на поезд. Буду в Вене четвертого сентября. Ты случайно не собираешься в это время посетить имение?
   - Ах, жаль... Боюсь, у меня как раз начнутся съемки в Америке. То есть, мы с тобой поменяемся местами в пространстве.
   - Поменяемся местами... - Голос Майкла поблек и отодвинулся, будто расстояние, которое только что было курьезной условностью, стало физической величиной.
   - Мне, видимо, не придется часто навещать поместье. Собираюсь целиком врубиться в работу. И вообще... чувствуй себя там хозяином.
   - Но нам же надо увидеться! Мы же ничего не решили! Нам необходимо поговорить... - Кричал он из дальнего далека. Напрасно:
   истончившись, связь окончательно прервалась. В трубке зачастили короткие гудки. А я сидела, вопросительно глядя на аппарат и понимая, что снова должна вцепиться в спасательный круг определенности. Едва спущенное на воду крепенькое судно моего нового будущего дало течь. В груди заныло, а роль Кристи показалась глупой. Господи, почему я никогда не знаю, чего хочу? Прав Чак - так далеко не уедешь. Прав Майкл - детство затянулось, Дикси. Непосредственно переходя в старческий маразм. Чего же я все-таки в этой жизни не ухватила, отчего жадничаю, стараясь заполучить все разом?
   - Ал, милый, - позвала я в отчаянии, торопясь заглушить ещё звенящий в ушах голос Майкла. Он сразу открыл глаза.
   Мгновение растерянности и теплая радость. Ал сгребает меня в охапку и прижимает к груди.
   - Ты почему бродишь голая ночью, а? Совершенно обнаженная и одинокая это никак нельзя допустить!
   - Постой, Алан. Скажи честно... Фу, глупость какая... Скажи... - я высвободилась из объятий и убрала с его лба жесткие вихры, - ты любишь меня?
   Он фыркнул и постучал по моему лбу указательным пальцем:
   - Подумай хорошенько, детка, ты можешь назвать хоть одного большого художника, который в моем возрасте и столь блистательном финансовом положении стал бы жениться без любви?
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   Прогулки над лунным садом
   ЗАПИСКИ Доверчивой Дряни.
   СЧАСТЛИВОЕ БЕЗУМИЕ
   Мы завтракали на кухне совсем по-семейному. В открытое окно залетали всхлипы шарманки. Перепуганная оса упорно атаковала ситцевую штору, на балконе верхнего этажа ворковали голуби. Наверно, все так и было в бабушкином доме полвека назад - изразцы с клубничными веточками на стене, клетчатые занавески, запах яичницы и кофе, покой определенности.
   Я побранила Ала за пятно томатного соуса на свежей скатерти и сказала ему "да".
   Он уехал в Голливуд, чтобы приступить к раскрутке нового фильма. Я должна была вылететь туда по первому зову, дабы сочетаться браком и подписать контракт на главную роль. А весной мы решили устроить грандиозную европейскую свадьбу в отреставрированном имении.
   Свадебное платье я должна была привезти, естественно, из Парижа и кое-какие дамские штучки тоже. Приятно прогуляться по лучшим домам моды этого затейливого городка, выбирая все, что приглянется. С уверенностью в кредитоспособности своей невесомой банковской карточки и намерениями блистать в самом звездном голливудском кругу. Коктейли, рауты, экзотические пляжные презентации, приемы на яхтах, деловые встречи, путешествия на горные курорты - все это требовало соответствующего оформления для супруги мистера Герта. Я тщательно готовилась к исполнения увлекательной роли, и вступить в новую полосу своей жизни решила с раздачи долгов. Еще в Москве мне стало стыдно за редкие визиты к могилам близких и я дала себе слово наверстать упущенное.
   Парижское кладбище нисколько не похоже на московское. Тут существуют экскурсоводы, консультанты, сторожа и мало кому приходит в голову унести с надгробия венок или устроить в кустах дружескую пирушку. А у массивных ворот с золоченым скорбящим Ангелом в мраморной нише маленькие магазинчики торгуют цветами и различными принадлежностями кладбищенских ритуалов свечами в фонариках, лентами, крестами и образками на любой вкус. Была здесь, правда, и юродивая старуха, собиравшая милостыню в жестяную кружку с ликом Христа, и толстый подросток со скрипкой под розовой мягкой щекой. Глаза опущены долу, сальные пряди темных волос падают на лоб, нижняя губа старательно прикушена крупными зубами. Кажется, это был "Реквием" Верди, и я положила монеты в чашу для пожертвований у его косолапых ног.
   Наше семейное захоронение всегда в порядке в соответствии с вносимой два раза в год платой. Дед, мама и бабушка. Маргарет похоронена в Швейцарии вместе с мужем, там же покоится урна с прахом моего отца.
   Я ставлю печальный букет терракотовых остролистных хризантем над "Вечным покоем", вытесненным на вазоне золочеными буквами, а потом докладываю мысленно о благотворных переменах в своей жизни. О том, что угомонилась, собираюсь стать замужней дамой и, наверно, завести бэби. Еще объясняю про Клавдию и её нежданный подарок. А также о том, что они ушедшие, уже, конечно поняли сами, собравшись вместе и разрешив миром никчемные земные распри. Хотелось бы в это верить, как и ещё во многое, заведомо невероятное, типа бессмертия души или торжества справедливости...
   ...Все уже было готово к отъезду: в огромной коробке ждало своего часа феерическое подвенечное платье от Нино Риччи, два объемных новеньких чемодана забиты шикарными, старательно подобранными шмотками и подарками жениху.
   - Встречаю тебя шестого! Шестого сентября - не перепутай, детка... Это воскресенье. Я устрою тебе царский прием. - Чересчур громко кричал в телефон Ал, словно напуганный разделявшим нас расстоянием. - Лос-Анджелес большая деревня и уже полсотни друзей мечтают увидеть мою Дикарку. Умоляю, будь осторожней, не успокоюсь, пока не заполучу тебя прямо в руки. ...Значит, шестого.
   Четвертого сентября на Восточном вокзале австрийской столицы я ждала поезд "Москва-Рим", к которому, как сообщили в справочной, цеплялся венский вагон. Я ни о чем не думала, просто стояла у бетонного столба, поддерживающего перекрытия над перроном и слушала объявления о прибытии поездов. Московский запаздывал.
   Когда к перрону начал медленно подкатывать электропоезд, волоча короткий состав, у меня задрожали колени. В одну секунду я ощутила тупое смятение русской Карениной, осознавшей вдруг, вот перед такими рельсами с надвигающейся металлической громадой, что понять уже ничего не придется, как не придется отыскать виновных и принять правильное решение. Надо просто действовать так, как предопределил себе заранее. Поэтому я не сбежала, а лишь прижалась спиной к прохладному бетону, уставившись на выходящих из поезда пассажиров. Выходили транзитные - покурить и оглядеться. Людей, приехавших в Вену, почти не было. Восточного вида парни протащили тележки с грандиозным багажом, дама, пылко встреченная другой, очень похожей на неё дамой, вынесла в большой клетке лохматого кота.
   Тут я увидела господина Артемьева, шагающего прямо ко мне с сумкой на плече и клетчатым чемоданчиком в руке. Не отрывая загадочного, как у Моны Лизы взгляда от моего лица, он прошел мимо.
   - Майкл!
   Спина Майкла дрогнула, он обернулся с рассеянностью лунатика, окликнутого на балконных перилах в глухую полночь, и застыл, не произнеся ни звука.
   - Привет. Я в Вене случайно, решила заодно помочь родственнику. Без немецкого тебе в канцеляриях придется туго... - Бодро выпалила я заготовленный текст, ничего не соображая, только чувствуя, как бешено колотится сердце.
   - Дикси, ты?! - Он уронил чемодан, осторожно поставил на него сумку и попятился.
   - Неужели так изменилась? У меня появилась сыпь или выпали волосы? - я закрыла рот ладонью, подавляя приступ истерического смеха.
   - Ты... ты удивила меня, - он все ещё не решался приблизиться.
   - Чем? Для европейца это нормально. Все равно, что съездить из Москвы к вам на дачу. Только немного комфортабельней. - тараторила я, заговаривая себе зубы.
   Майкл недоверчиво приглядывался ко мне и вдруг схватил за руку:
   - Пошли, пошли скорее куда-нибудь! Я что-то плохо соображаю.
   - Только не в твою гостиницу. Поедем лучше в "Сонату". Я облюбовала этот отельчик несколько лет назад. Уютно, почти в центре, все необходимые канцелярии рядом... - Не умолкала я, мчась за Майклом сквозь вокзальную толчею.
   В такси я продолжала трещать без остановки, рассказывая о своих планах, включая съемки и замужество, а Майкл тупо смотрел в окно - усталый замученный человек. Не лучше выглядел он и в гостиничном номере, куда я сопроводила его вместе со служащим, несущим его чемодан. Сумку Майкл не выпускал из рук, временами прижимая к груди.
   - Может, тебе лучше отдохнуть, а я зайду попозже. Мои апартаменты этажом выше. Запомни, N 35. Похоже, у тебя было трудное путешествие.
   - Постой, - он преградил мне путь к дверям, растопырив руки, будто собираясь ловить птицу.
   Я остановилась, позволив Майклу молча изучать меня, как редкий экспонат зоопарка. Так мы простояли немыслимо долго, в узеньком коридорчике между входом в ванную и зеркальным стенным шкафом, дробившим и множившим наши отражения. Потом Майкл сделал шаг вперед, неуверенно, как по канату, стиснул мои плечи и поцеловал с остервенелой жадностью последнего прощания перед казнью. Бесконечный, захлебывающийся, то замирающий, то вновь ожесточенно вспыхивающий поцелуй...
   Нам не хватило воздуха, чтобы продолжить это занятие до бесконечности. Со звоном в ушах мы опустились на диван, не глядя друг на друга и впав в столбняк немоты.
   - Прости, прости, девочка, - наконец выдавил Майкл, сжимая ладонями голову. - Я думал, что умру без тебя. Уже умирал, только делал вид, что жив... Я видел тебя всюду, всегда: во сне, наяву. Это не имело значения, засыпал я, пил чай, шел по улице или играл, - я видел только тебя... И ехал сюда, чтобы найти... Нет, просто быть рядом... Нет, не знаю, я ни на что не рассчитывал...
   - Я тоже. Просто вдруг оказалась на венском вокзале. Совсем не задумываясь, правильно ли помню число и какой у тебя поезд. идиотский поступок. Наверно, без него было бы просто невозможно жить... - Только сказав это, я поняла, как измучена собственным лицемерием, старающимся изо всех сил скрыть правду. Маленькая, глупая, жалкая.
   - Господи! Иди сюда, детка...
   Он крепко обнял меня и мы сидели, тесно прижавшись, как бездомные сиротки на паперти под рождественским снегом.
   Майкл слегка покачивал меня, напевая печальную русскую колыбельную. Его голос срывался, а прижавшаяся ко мне щека теплела от слез.
   Потом, испуганные и дрожащие, мы бросились под одеяло, прильнув друг к другу и не смея пошевелиться, пока странное чувство всегдашней близости не наполнило нас радостью и свободой. Каждой клеточкой своего существа мы знали, что принадлежали друг другу всегда, праздновали свадьбу, растили детей, наслаждались друг другом, жалели, любили, старились. Были вместе - в радости и горе, в болезни и бедности. Вот так - тесно и нежно, единым существом, единым дыханием, не смеющим разделиться. Потому что разлука означала смерть.
   - Дикси, нет сомнения, я свихнулся. Теперь это очевидно. - Майкл положил легкую ладонь на мои губы. - Молчи. Это сладкое безумие. Умоляю, не мешай счастью убить меня. Об этом всегда мечтали избранные.
   В глазах Майкла светилось фанатичное вдохновение.
   - Клянусь сделать все от меня зависящее. - Я подняла вверх два пальца. - Прежде всего попытаюсь отравить тебя плотным завтраком, затем замучить общением с чиновниками, а потом... потом я представлю товарища Артемьева его слугам, что и добьет его окончательно.
   - У меня есть кое-какие добавления к программе. Но пусть это будет экспромт. Импровизация на тему сумасшедшего счастья...
   Он не ошибся - безумие началось, поражая ни в чем не повинных людей. В ресторане отеля вместо заказанной нами заурядной бюргерской трапезы шеф-повар лично, в белоснежном колпаке над лицом сказочного гнома, делающего подарок Белоснежке, принес нам необъятное блюдо с горящими свечами по краям и торчащими в центре на вертелах рябчиками. Вдобавок нам была вручена бутылка шампанского, а на грудь Майкла одета шелковая лента с надписью "Стотысячному посетителю ресторана "Соната".
   - Не понимаю, как они узнали, что я страдаю "безумием счастья"? Величественный в своей мемориальной перевязи Майкл недоверчиво тронул вилкой груду замысловатого гарнира.
   - Ничего странного, просто это очень заразно. - Мы посмотрели друг другу в глаза и чокнулись бокалами, шепнув: "Да здравствует союз инфицированных".
   ...В кабинетах адвокатской коллегии господина Артемьева, естественно, ждали с распростертыми объятиями. Не успели мы и глазом моргнуть, как на основании привезенных из Москвы бумаг ему было выдано точно такое же, как у меня, свидетельство с гербовыми печатями, а также удостоверение и карточка на именной счет в швейцарском банке.
   - Это много? - спросил Майкл, затрудняясь разобрать сумму.
   - Достаточно, чтобы ни о чем не думать, и детей не обидеть, - любезно сформулировал чиновник.
   - Автомобиль хороший, допустим, можно купить? - настаивал свежеиспеченный собственник.
   - И автомобиль, и домик, и акции... Вообще, если разумно распорядиться...
   Артемьев не стал дослушивать советы по финансовой стратегии и наспех раскланявшись, буквально выволок меня на улицу.
   - Где здесь Опера? Я запутался... Ведь где-то рядом?
   - Ты собираешься купить оркестр?
   Он остановился и строго посмотрел мне в глаза:
   - Это совсем не смешно. У меня хорошая скрипка и лучшая в мире женщина. Но я ненавижу общественный транспорт.
   - Ага, товарищ-гражданин начинает проявлять замашки индивидуалиста!
   - Именно. В детстве я не мог драться, чтобы не испортить руки, в юности мне запрещали думать не как все, а взрослому твердят о благоразумии... Я редко солировал, подчиняясь оркестру, я научился ходить с опущенными глазами и носить траурные костюмы - чтобы выжить в толпе. А толпа выбрасывала меня, как инородное тело. Я вылетел из консерватории, затем из филармонии, а теперь, очевидно, из рядов российских граждан. Но я родился индивидуалистом! И я владею сокровищем! Дикси! - Он с мольбой посмотрел на меня. - Теперь, с тобой, я не хочу больше прятаться! Не хочу возвращаться в толпу...
   - Значит, мы направляемся на Опернплац? - пыталась я понять его замысел.
   - Да. Там рядом на витрине крутился выставочный "мерседес"...
   - Все ясно. Хороший выбор. Ты удачно спятил, Микки. Надежно, буржуазно, основательно.
   ...В фирменном магазине "Мерседес" нас встретили как долгожданных гостей. Ничего, что господин выглядел недостаточно респектабельно. Главное - особый блеск в глазах, предвещающий немедленную сумасбродную покупку. Майкл прямиком ринулся к демонстрационному стенду, на котором кокетливо поворачивался двухместный кабриолет.
   Я промолчала, что некогда поступила точно так же, пережив торжественную церемонию приобретения выставочного "ягуара". Мне больше нравилось быть ошеломленной и верить в то, что все происходящее со мной теперь, происходит впервые: первый поцелуй, первая ночь, первый мужчина, одаривающий меня любовной горячкой. Первый "мерседес-бенц" с откидывающейся крышей - черный и настолько блестящий, что наши шарообразные фигуры во главе с приплюснутым продавцом, кружили в его выгнутых боках как в зеркалах "комнаты смеха".
   Майкл не раздумывая воспользовался своей банковской карточкой и любовно провел длинными пальцами по изящно-выпуклому крылу приобретенного автомобиля:
   - Гибрид рояля с твоими бедрами. Чудесный фантом распаленного воображения. Садись, Дикси, мы уезжаем отсюда навсегда. У меня в кармане международные права, - Майкл осторожно поставил в багажник свою сумку, с которой ни на минуту не расставался.
   - Может быть, по городу поведу я?
   - Слушайся и повинуйся, женщина... Благодарю вас, я сам, - осадил Майкл служащего магазина, предлагавшего доставить покупку по любому австрийскому адресу.
   ...Непонятно, как мы добрались до отеля - мы не раз нарушали правила, но не были оштрафованы, а гордые венцы, не слишком симпатизирующие нахалам, уступали нам дорогу. Мы забрали в "Сонате" вещи и я позвонила в Вальдбрунн, сообщив Рудольфу, что хозяева в полном составе прибудут примерно через час.
   ЗНАМЯ, ГЕРБ и ТЫСЯЧИ ПОЦЕЛУЕВ
   У небольшого бутика с трепещущими на стойках косынками и шарфами Майкл остановился.
   - Нам необходимо знамя. Я мигом.
   Через пару минут он вернулся, неся в поднятой руки, наверное, самый большой, самый яркий и самый дорогой платок, оказавшийся там.
   - Ого! - Я рассмотрела золотую метку на уголке с монограммой KD. Ты выбираешь лихо.
   - Я точно знал, что нам надо. Здесь много алого и золотого, а целый угол - чистая лазурь. Специально, чтобы вписать наш девиз. - Майкл бойко вписал "мерседес" в поток автомобилей.
   - А что будет запечатлено на нашем гербе?
   - Пиши. - Майкл бросил мне на колени фломастер. - Грация + Комедия + Фантазия + Героика + Искусство = Любовь... Еще тогда на здании оперного театра меня поразили богини искусства. В их союзе явно скрывалась формула любви. Смотри: Грация одаривает влюбленных тонкостью, нежностью, деликатностью, Комедия - весельем и доброй насмешливостью. Фантазия наделяет умением изобретать, преодолевать банальность и скуку магией обыкновенного чуда. Героика поднимает на пьедестал, делая любого пигмея смелым и сильным... Гармония искусства возносится над алгеброй бытия с её незыблемым сводом жизненных правил.
   - Оказывается, все так прост - собираем все самое лучшее, что можно отыскать в человеке, да нет - в тысячах людей, сливаем с одну посуду - и любовный напиток готов!
   - Нет, девочка моя! Кухня здесь не поможет. Все это произрастет само собой и рванется к жизни как весенний луг, стоит лишь взойти к солнцу. Солнцу настоящей любви.
   Увлекшись своей теорией, Майкл вел машину настолько уверенно, словно совершал экскурсию по Москве.
   - А капелька благоразумия разве помешает? При всем масштабе сразившего меня великолепного безумия я сознаю, что мы едем не на дачу Артемьевых. И, конечно, не в Вальдбрунн.
   - Ох, верно! Мне тоже показались странными эти указатели на дорогах. Пишут не разберешь что... - Майкл покосился на меня. - Ну, теперь-то ты веришь, что я в самом деле свихнулся? Никогда не молол столько выспренной чепухи... Не знаешь, это Героика или Искусство?
   Майкл недоуменно огляделся:
   - Куда мы попали, Дикси?
   Мы выехали за город совсем в другом месте. Потом долго петляли в поисках нужной дороги, заправляли бак, разворачивались и крутились на одном месте. Гоняли блестящего шустрого жучка с откинутым капюшоном ребристой крыши и плещущим у ветрового стекла "знаменем" через канавы, железнодорожные мостки, и внезапно остановились, уткнувшись в стаю белых гусей, с гоготом и всплесками крыльев переходящих деревенскую улицу.
   Гуси прошли, покрикивая где-то сзади, а мы продолжали стоять, словно застывший на киноэкране кадр. Майкл уткнулся лбом в брошенные на руль кисти, я расслабилась в высоком кресле, устало закрыв глаза. Над нами шумела листва, какая-то велосипедистка, затормозившая у обочины, громко рассказывала приятельнице про наглость продавщицы.
   - Это не к вашим ногам, фрау, говорит она мне и убирает голубенькие туфельки с бантиками. Вообрази, - она решает про мои ноги!
   Покосившись в сторону, я увидела тяжелый, обтянутый шортами зад, поглотивший сидение приткнувшегося к тротуару велосипеда и спину в цветастой трикотажной майке с глубокой бороздой от врезавшегося в телеса бюстгальтера. У сторожившего перекресток клена оказалась медно-бурая листва. В тон отросших кудряшек Артемьева.
   - Микки, - тихо позвала я, коснувшись детского завитка на его виске. Хочешь, я поведу машину?
   - Поцелуй меня... - прошептал он, не повернув головы.
   Я прикоснулась губами к уху, шее под ним, скользя по колючей щеке к носу и испуганно вскрикнула, охваченная кольцом его рук.
   - Пожалуйста, не оставляй меня. Ни на минуту не оставляй... Я никогда так не боялся, Дикси...
   Я зажала его рот губами и мы провалились в другое измерение, отгоняя сопутствующий счастью страх потерь...
   Есть две категории полицейских - покровителей и преследователей влюбленных. Этот оказался из первой. Деликатным покашливанием вернув нас к реальности, он рассмотрел права Майкла и со значением козырнул, возвращая их. А затем подробно объяснил мне дорогу. Отъезжая, я видела в зеркальце, как он сгреб затылок, сдвинув на лоб фуражку - ну и озадачили мы его: русский за рулем новенького "мерса" в компании французской красотки, катит в бывшую баронскую усадьбу, спутав начисто направление.
   В доме хозяев ждали. У ворот навытяжку, руку под козырек, встречал машину начальник охраны, а у парадных дверей замка стоял Рудольф в праздничном мундире. Было около семи часов вечера и солнце едва сдерживалось, чтобы не скрыться за холмы, одарив нас последними лучами. Я окинула взглядом знакомый пейзаж, отметив перемены: лужайки пострижены, на клумбах пышно цветут малиново-розовые кусты бегоний, лестницы очищены от бурьяна, а по лесам, покрывавшим холмы прошлось дыхание осени, оставив тут и там желто-бурые мазки.
   - Смотри, какой странный закат... Словно солнце прячут в черный ящик, - сказал Майкл, встав рядом. - А оно сопротивляется, приветствуя нас.
   Темная, тяжелая туча, распластавшаяся над горизонтом, давила солнце, стремясь загнать за верхушки холмов. И в последний прощальный момент оно послало отгоревшему дню пучок ярких, протянутых нам лучей. Золотые полосы веером лежали на сизой туче, пронизывая воздух каким-то ненастоящим, театральным светом.
   - Как на картинке, - деликатно заметил Рудольф. - Извольте следовать в большую столовую, ужин ждет. Багаж поднят в комнаты хозяев.
   Мы переглянулись, - неужто и впрямь безумие продолжается?
   В нарядном зале с четырьмя высокими окнами преобладали винно-вишневые тона. Шелковые обои, бархатные шторы и обивка мебели, очевидно, недавно обновлялись, сохранив изначально заданный стиль. Стол под белой скатертью длиной не менее трех метров накрыт на две персоны. Искрящиеся серебром и хрусталем приборы возвышались на противоположных концах вытянутого прямоугольника, по центру которого шла соединительная линия из вазонов с гранатовыми георгинами и пятисвечными подсвечниками. Прямо над столом насквозь играла алмазным сиянием тяжелая гроздь люстры.
   Майкл остановился в дверях, растерянно оглядев парадное великолепие своей столовой.
   - Пожалуй, мне стоит переодеться, - наконец заметил он.
   - Мне тоже. Только придется попросить радиотелефон, чтобы хоть как-то переговариваться во время трапезы.
   ...Я заняла комнату, уже знакомую по предыдущему визиту. Майклу были отведены апартаменты рядом. Мы чинно разошлись по своим покоям, обменявшись за спиной Рудольфа тоскливыми взглядами.